Бушков Александр Александрович. Д`Артаньян - гвардеец кардинала (книга первая)

   Навстречу ему вышли двое незнакомых мушкетеров кардинала, сохранявших на лицах именно то грозное и загадочное выражение, о коем упоминал Планше.
   - Господин д'Артаньян? - спросил один отрывисто.
   - Он самый, - гордо подбоченился гасконец. - Я должен отдать вам шпагу, господа?
   - Шпагу? - гвардейцы переглянулись словно бы растерянно. - Нет, такого приказа у нас нет, шевалье. Нам попросту велено доставить вас в особняк господина де Кавуа, нашего капитана...
   - Кем велено? Самим капитаном?
   - Не совсем... - еще более смутился гвардеец. - Но нам велено... И приказано, если вы будете упорствовать, применить силу..
   - Кажется, я кое о чем начинаю догадываться, - вслух подумал д'Артаньян. - Что же, извольте, я готов следовать за вами. Планше, не стоит делать столь трагического лица. Кажется, я поторопился насчет Бастилии...

Глава двадцать вторая
Крутой поворот в судьбе

   На сей раз д'Артаньяна в доме де Кавуа не только не потчевали дичью и бургундским, но даже не предложили сесть. Госпожа де Кавуа так и заявила, едва он вошел:
   - Извольте оставаться на ногах, господин д'Артаньян! В вашем положении нотации следует выслушивать стоя!
   Капитан де Кавуа, присутствовавший здесь же, смирнехонько сидел в уголке с таким видом, будто он надеялся быть принятым за безобидный предмет меблировки, от коего не требуется участие в людских беседах. Зато его супруга, брызжа энергией, достаточной для двоих, подошла к д'Артаньяну и, потрясая возле самого его носа указательным пальчиком, вопросила:
   - Несчастный вы человек, вы хоть понимаете свое положение?
   - Мое положение? - переспросил д'Артаньян крайне осторожно. - Оно, разумеется, не из блестящих, хотя я и не рискнул бы назвать его безнадежным...
   И он умолк, надеясь, что услышит какие-нибудь разъяснения.
   - Вы слышите, Луи? - с трагическим пафосом спросила мадам де Кавуа своего безмолвного супруга. - Наш милейший д'Артаньян не согласен с тем, что его положение безнадежно... Боже мой, какая самонадеянность!
   Капитан де Кавуа ответил неопределенным пожатием плеч и движением бровей, что можно было толковать как угодно.
   - Ах, да помолчите вы, Луи! - в сердцах воскликнула его жена, хотя капитан и так молчал. - От вас, я вижу, никакого толку... Д'Артаньян, вы понимаете, что стоите на краю пропасти?
   - Я, мадам?!
   - Да, вы! Именно вы! Объяснить вам подробнее?
   - Сделайте одолжение, госпожа де Кавуа... - пробормотал гасконец растерянно.
   - Будьте благонамеренны, сделаю! Исключительно ради того, что вы мне кажетесь все же не совсем пропащим... Итак, сударь! Вы, помнится, хотели, чтобы о вас заговорил Париж? Ну что же, извольте радоваться: о вас уже говорит весь Париж... Только не смейте так глупо и широко улыбаться! - прикрикнула она с интонациями драгунского сержанта. - Вам вообще не следует улыбаться! Потому что о вас говорят главным образом как о прелюбодее, развратнике, бретёре, забияке, разбойнике и убийце...
   - Мадам...
   - Молчите, я сказала! - Сейчас очаровательная госпожа де Кавуа напоминала гасконцу древнегреческую богиню мести, которая именовалась вроде бы "гурия". - Я нисколечко не прибавляю от себя, я только повторяю то, о чем болтают в Париже... Начнем с шашней меж вами и вашей квартирной хозяйкой. Будете отрицать?
   - Конечно, некое увлечение имело место...
   - Увлечение? Да все говорят, что вы с ней миловались чуть ли не на глазах законного мужа! Которого едва не проткнули прилюдно шпагой. А потом, подкупив полицию, сгноили его в тюрьме по насквозь вымышленным обвинениям, где бедняга и нашел свой конец...
   - Все было совсем не так... - осмелился заикнуться д'Артаньян. - Не совсем так, я бы сказал...
   - Молчите, несчастный! Я как-никак немного разбираюсь в жизни, я второй раз замужем и произвела на свет восемь детей... Голову могу прозакладывать, что ваша возлюбленная - обычная вертихвостка, которая решила охомутать глупого юнца... Вообще-то, и вы сами хороши - где были ваши глаза? Не видели, с кем связываетесь?
   - Мирей, юношеские чувства... - робко вставил словечко де Кавуа.
   - Не пытайтесь его защищать, Луи! Мне лучше знать, как следует воспитывать таких вот дурачков! Так вот, д'Артаньян, сама я верю, что ваша дражайшая Луиза - беззастенчивая и развратная хищница... но попробуйте убедить в этом сплетников! Люди, знаете ли, верят не тому, что происходит на самом деле, а тому, что говорят многие! "Все говорят" - эта фраза губила и людей посерьезнее вас! Ясно вам? Злая молва убивает вернее шпаги. Или, по крайней мере, безвозвратно разрушает доброе имя... В доме Бриквилей лежит покойник... Это факт?
   - Увы... - кивнул д'Артаньян.
   - Это факт. Весомо, грубо, зримо... И вы можете из кожи вон вывернуться, но не оживите этого скота Бриквиля. Положение усугубляется тем, что его кончину кое-кто объясняет происками кардиналистов, а отсюда вытекает, что найдутся охотники раздуть сплетню до небес ради выгоды для своей партии... Наконец, есть еще его величество. Король крайне не одобряет подобных вещей - откровенного прелюбодейства, нарушения святости домашнего очага и тому подобных вещей... Вам крупно повезло, д'Артаньян, что короля нет в Париже. Придворные сплетники любят развлекать его рассказами о всех парижских новостях, а ваши похождения - сущий клад для сплетников... Король лежит в постели в Компьене. Он простудился, встречая английское посольство во главе с милордом Бекингэмом... или решил, что простудился, что, в общем, никакой разницы не составляет. Короче говоря, он слег в постель, никого не хочет видеть, и даже сплетни его не радуют. Будь он в Париже, все обстояло бы для вас еще печальнее - а так есть надежда, что дело удастся замять... Или вы и в самом деле собрались жениться на этой особе, у которой в любовниках перебывала половина квартала?
   - Да боже упаси! - воскликнул д'Артаньян с неподдельным ужасом.
   Госпожа де Кавуа чуточку смягчилась:
   - Что же, вы хотя бы не потеряли голову, а это уже кое-что... Пойдем далее. Где были ваши глаза, когда вы связались с Пишегрю и его шайкой? Это - законченный прохвост, нечистый на руку игрок, завсегдатай всех веселых домов Парижа... - Она прищурилась. - Впрочем, вы ведь, кажется, тоже? Мне ужасно не хочется произносить слова, которые благородной даме и примерной матери семейства и знать-то не пристало, но вы меня вынуждаете! Вы веселитесь со шлюхами во всех парижских борделях! Жоржетта, Жанетта, Лизетта, Мюзетта... Кварталы Веррери, улица Сен-Дени, заведение под названием "Флорентийская роза" на Сен-Мартен...
   Капитан де Кавуа кротко поправил:
   - Мирей, заведение на Сен-Мартен именуется "Флорентийская лилия"...
   Супруга зловеще прищурилась:
   - Интересно, Луи, откуда вам известны такие тонкости? - спросила она медоточивым голоском.
   Капитан в ужасе замолчал, но госпожа де Кавуа, к его несказанному облегчению, вновь обернулась к д'Артаньяну:
   - Сударь, я смело могу назвать себя особой достаточно широких взглядов. Я понимаю, что есть вещи, от которых юнцов-ветрогонов вроде вас ни за что не удержать... но должны же быть какие-то рамки! Вы же стали завсегдатаем всех парижских борделей...
   - Честное слово, не всех… - пролепетал гасконец.
   - По крайней мере, большей их части, - безжалостно оборвала госпожа де Кавуа. - И в какой компании, Создатель! Сущий сброд вроде Пишегрю и его приятелей. Пишегрю, которого держат в роте только потому, что его дядя служит дворецким у принца Конде и протежирует беспутному родственнику... Де Пютанж, изгнанный из гвардии за подделку завещания... Самозванный граф де Герлен... И прочие, столь же гнуснопрославленные! Одного всерьез подозревают в шпионаже в пользу испанцев и мантуанцев, другой заливает кости свинцом, третий чудом выскользнул из петли, потому что не нашлось свидетеля в деле об ограблении почтовой кареты, у четвертого рукава набиты запасными козырными картами... Хорошенькая компания для молодого человека из столь древнего рода! Самые подходящие кандидаты на поездку четверней, когда лошади скачут в разные стороны! <Намек на четвертование, которое тогда во Франции приводили в исполнение с помощью четверки лошадей - к ним привязывали руки и ноги приговоренного и гнали лошадей в разные стороны.>Улица Дыбы по ним плачет и когда-нибудь дождется! <Улица Дыбы вела к площади Дыбы, где в те времена с помощью одноименного устройства производили публичную экзекуцию над дезертирами, ворами и разбойниками.>И, наконец, вы докатились до того, что оказались замешаны в деле о нападении на англичан, которых ваша компания хотела убить и ограбить! Где была ваша голова? Даже англичан нельзя безнаказанно резать и грабить в столице нашего христианнейшего королевства!
   - Но я...
   - Молчите! Между прочим, ваши беспутные дружки задержаны все до одного... и они твердят, что именно вы были зачинщиком всего, чю вы все придумали!
   - Да что вы такое говорите! - воскликнул д'Артаньян, у которого при этаком известии волосы форменным образом встали дыбом.
   - Экий вы недотепа! - чуть понизила голос госпожа де Кавуа. - Вы чго, незнакомы с нравами таких вот субъектов? Они готовы все свалить на дурачка вроде вас, чтобы избежать наказания... Ладно, ладно, не вздумайте в моем доме падать в обморок... по крайней мере, пока я не закончила выволочку... Вам крупно повезло, дорогой д'Артаньян. Слышите? Тот, второй англичанин оказался благородным человеком. Как ни удивительно, приходится признать, что и среди англичан попадаются порядочные люди, вроде белых ворон... Да и парижская полиция имеет некоторый опыт, и компания Пишегрю ей прекрасно известна. Вас никто не будет преследовать, прыгайте от радости, а лучше молитесь, если вы еще не забыли, как это делается... Благодарите бога - и ваших искренних друзей.
   - Госпожа де Кавуа, у меня нет слов, я готов броситься к вашим ногам...
   - Успеется! Слушайте дальше. Давайте подведем кое-какие итоги, как выразился бы его высокопреосвященство. Вы ославлены как записной прелюбодей, запутанный в скверную историю с кончиной мужа вашей любовницы. Вы шатаетесь по самым подозрительным кварталам Парижа, веселитесь в борделях, играете в кости и карты - в экарте, пикет...
   "А также в ландскнехт, бассет и гальбик", - мог бы уточнить гасконец, но благоразумно промолчал.
   - Одним словом, вы катитесь под уклон по скользкой дорожке, - твердо заключила госпожа де Кавуа. - Вы на счету у полиции, ваше имя треплют сплетники, о ваших беспутных похождениях, того и гляди, может узнать король - и тогда вы пропали... Вы в полной мере осознаете свое печальное положение?
   - Да, - промолвил д'Артаньян.
   - Честное слово?
   - Честное слово... - промямлил он, понурив голову и опустив глаза - и вовсе не кривя душой.
   - Попробую вам поверить, - сказала госпожа де Кавуа, глядя на него испытующе и сурово.
   - Но откуда вы все это знаете?
   Она ответила ледяным тоном:
   - Запомните, д'Артаньян: кое в чем я осведомлена не хуже парижской полиции... а то и получше. В особенности когда задеты интересы не только моего Луи, в чьем доме вы были приняты, но и самого кардинала. Я уже говорила об этом, но теперь объясню подробнее... Вас многие считают кардиналистом - вы то и дело деретесь с королевскими мушкетерами, вы приняты в доме капитана гвардейцев кардинала, вы знаете графа Рошфора...
   - Вообще-то, я ничего не имею против такого обо мне мнения...
   - Похвально слышать. Но беда-то как раз в том, что ваше поведение бросает на кардиналистов тень. Именно вас иные выставляют в качестве примера того, как растленны и преступны сторонники кардинала... Понимаете вы это?
   - Теперь понимаю...
   - И это мне отрадно слышать... - призналась госпожа Кавуа. - Надеюсь, вы в достаточной степени прониклись?
   - Да, - покаянно признался гасконец.
   - Дело зашло слишком далеко, - продолжала госпожа де Кавуа. - Нужно принимать немедленные и решительные меры. Я не могу позволить, чтобы из-за вас был нанесен ущерб великому кардиналу... А потому говорю вам со всей определенностью: я настроена решительно. Вы верите?
   - Вот в этом я нисколечко не сомневаюсь...
   - Прекрасно. Итак... Право же, я готова отправиться в Пале-Кардиналь и убедить монсеньёра выслать вас из Парижа в Беарн. С запрещением возвращаться назад под страхом самых суровых мер - что в устах его высокопреосвященства никогда не звучало пустой угрозой. Если нет другого способа вас спасти от вас же самого - что ж, пусть будет так... Я самолично напишу вашим родителям, изложу причины, по которым вы были высланы из Парижа...
   - О сударыня! - вырвалось прямо-таки стоном у д'Артаньяна.
   - Мирей, ему всего восемнадцать... - тихо осмелился вставить слово капитан де Кавуа. - Он еще может исправиться...
   - Ну что же, попытаемся, как истинные христиане, дать еще одну возможность покаявшемуся грешнику... - самую чуточку ласковее сказала госпожа де Кавуа. - Д'Артаньян, если вы обманете мои ожидания, я буду беспощадна. По-настоящему. Все, что я вам обещала, будет пущено в ход, и даже более. Людей, не оправдавших доверия, не стоит и щадить... Вы готовы следовать моим указаниям?
   - Всецело.
   - Вы немедленно развяжетесь с Луизой Бриквиль.
   - Клянусь.
   - И нынче же днем съедете оттуда.
   - Обещаю.
   - Отныне вы незнакомы с Пишегрю и его шайкой...
   - Уже незнаком.
   - И не станете связываться с им подобными.
   - Обещаю.
   - Вы будете играть только в достойной компании... а месяц-другой, пока все не забудется, лучше вообще не играть.
   - Клянусь.
   - Вы будете посещать бордели... ну, скажем, не чаще раза в неделю - а месяц-другой вообще не будете туда ходить.
   - Я уже забыл туда дорогу... - сказал д'Артаньян. И воскликнул с ужасом: - Надеюсь, вы не собираетесь запретить мне драться на дуэли с королевскими мушкетерами?
   - Пожалуй, это вам можно разрешить, - подумав, сказала госпожа де Кавуа. - Но соблюдайте при этом должную осторожность...
   - Клянусь, - сказал д'Артаньян, с радостью отметивший, что понятие "должная осторожность" - чересчур расплывчатое и лишено четких формулировок.
   - Ну вот, мы вроде бы ничего не упустили... - задумчиво подвела итог госпожа де Кавуа.
   Д'Артаньян ничуть не удивился бы, заставь она его в завершение прочитать изрядное количество "Pater Nocter" и "Ave Maria", <Данные молитвы (соответствующие православным "Отче наш" и "Богородице, Деве, радуйся") должен был определенное количество раз прочитать кающийся грешник согласно наложенной на него исповедником епитимье (покаянию)>наложив форменную епитимью, - но госпожа де Кавуа при всей своей суровости все же не зашла настолько далеко, чтобы присваивать себе права и прерогативы духовного лица. Спасибо судьбе и на том...
   - Оноре! - громко позвала госпожа де Кавуа. С похвальной быстротой появился почтенный седой дворецкий и выжидательно поклонился.
   - Оноре, - не мешкая, сказала хозяйка. - Вы подобрали господину д'Артаньяну подходящие квартиры, как я наказывала?
   - Разумеется, мадам... Жак и Анри с утра обходили прилегающие кварталы... - Он достал из-за обшлага камзола листы бумаги и близоруко поднес к глазам. - Улица Ла Арп, неподалеку от Сорбонны...
   - Это не подходит, - сказала госпожа де Кавуа. - Тамошние студенты - не самая лучшая компания для молодого человека в подобных обстоятельствах.
   - Возле отеля Люин...
   - Там очень уж близко игорный дом.
   - Улица Сен-Жак, восемнадцать, неплохие комнаты...
   - Кто хозяева? И кто там еще живет?
   - Нотариус с супругой и дочкой девятнадцати лет...
   - С дочкой? - насторожилась госпожа де Кавуа. - Девятнадцати лет? Нет, и это не годится... Неужели все?
   - Есть еще улица Могильщиков, одиннадцать. Владелец - почтенных лет галантерейщик, его жена служит кастеляншей в гардеробе королевы... Дочки нет, у них вообще нет детей...
   - Кастелянша в гардеробе королевы... - задумчиво повторила госпожа де Кавуа. - Наверняка пожилая особа... Что ж, это, пожалуй что, нам подходит... Вы слышите, д'Артаньян?
   - Разумеется.
   - Вы все поняли? Нынче же днем вы переберетесь на улицу Могильщиков, в дом номер одиннадцать, к... Как там его зовут, вашего галантерейщика, Оноре?
   - Бонасье, - без запинки ответил дворецкий. - Его зовут Бонасье.
   - До чего плебейская фамилия... - сказала госпожа де Кавуа. - Однако это не имеет никакого значения. Так даже лучше. Уж наверняка почтенная пожилая кастелянша королевы не станет для вас, милейший д'Артаньян, очередным подводным камнем...
   - Ну разумеется! - с готовностью ответил гасконец, сразу же представивший себе старуху ханжеского вида, с четками в руках, высохшую и неприветливую.
   - В таком случае, отправляйтесь перевозить вещи.
   - Непременно...
   - Что же вы топчетесь?
   Д'Артаньян, в тщетных попытках оттянуть неизбежное, столь решительные перемены в жизни, крутой поворот в судьбе, осмелился даже не на робкий протест, а на почтительное замечание:
   - Название улицы, дорогая госпожа де Кавуа, очень уж мрачное и - угнетающее...
   - Ничего, вам не повредит, - безапелляционно сказала госпожа де Кавуа. - Живут же люди даже на улице Дыбы - и не слышно что-то, чтобы это оказалось для них каким-то зловещим предзнаменованием. Есть вот, кстати, старинное поверье: тот, кто поселится рядом с кладбищем, будет жить долго и счастливо.
   - У нас в Беарне нет такого поверья...
   - А в Париже есть. Постойте-постойте... - у госпожи де Кавуа был вид человека, внезапно озаренного великолепной идеей. - Может быть, вы и правы... В том смысле... А почему бы не поселить вас у нас в доме, любезный д'Артаньян? Уж тогда вы будете у меня на глазах, и я смогу как следует заняться вашим воспитанием. У меня на шее - шесть детей, орава бестолковых слуг, которыми постоянно нужно руководить, да вдобавок любимый муж - но я чувствую в себе достаточно сил и умения, чтобы заняться еще и вами...
   - Уж это несомненно, - пробормотал себе под нос гасконец.
   И форменным образом затрепетал, как колеблемый ветром сухой осенний лист. Осуществи мадам де Кавуа свое намерение, жизнь гасконца, что он прекрасно понимал, обратилась бы в сущую каторгу, некое подобие затворничества девиц из хороших семей, которых до совершеннолетия отдают на воспитание в пользующиеся хорошей репутацией монастыри. Безусловно, госпожа де Кавуа превзошла бы любую строгую аббатису...
   Что хуже всего, на лице капитана де Кавуа моментально расцвела одобрительная улыбка - как догадался тут же д'Артаньян, супруг госпожи де Кавуа тут же сообразил, что в этом случае сам он непременно избавится от толики бдительной опеки жены, переложенной частью на гасконца, и даже не скрывал эгоистичной радости...
   - Нет, к сожалению, не получится, - подумав, сказала госпожа де Кавуа. - Дом у нас определенно тесноват, как ни ломаю голову, не могу придумать, как выделить вам комнату... Придется вам все же отправляться на улицу Могильщиков...
   - Как жаль! - лицемерно воскликнул д'Артаньян, себя не помня от радости.
   В отличие от него, капитан де Кавуа огорчился непритворно.
   - Да, и вот еще что, - сказала госпожа де Кавуа. - До меня дошли слухи, что вы наравне с самыми отъявленными парижскими повесами развлекаетесь тем, что глотаете дым этой отвратительной американской травы, как ее там... Что за ужасное новшество! Есть в этом что-то от козней врага рода человеческого: вспомните, кто пускает дым изо рта... То-то! И, наконец, это вдобавок ко всему еще и портит дыхание. Луи однажды из любопытства предался этому новомодному пороку - и я его заставила полчаса полоскать рот ароматной кельнской водой, потому что при попытке его меня поцеловать ощутила столь неприятное дуновение, что описать невозможно...
   - Госпожа де Кавуа, - истово произнес гасконец. - Даю вам слово дворянина, что собственными ушами слышал, как заслуживающий всякого доверия господин де Ла Валет, недавно вернувшийся из Нового Света, рассказывал, что дымом никотианы там дышат многие, в том числе и духовные лица, даже один кардинал...
   С типично женской логикой госпожа де Кавуа отпарировала:
   - Ну и что? Духовным лицам не приходится целоваться с женщинами - по крайней мере, так им предписано... Обещайте покончить и с этой омерзительной привычкой, слышите?
   - Обещаю, - уныло ответил д'Артаньян, готовый принести любые обеты и даже попытаться их выполнить, лишь бы покончить, наконец, с пребыванием в этом пыточном зале, где роль палача выполняла молодая и очаровательная женщина, способная, пожалуй что, и впрямь руководить каким-нибудь министерством.
   - Ступайте, - смилостивилась хозяйка. - И хорошенько зарубите себе на носу, что наблюдать за вами я буду пристально. Горе вам, если не сдержите обещаний!

Глава двадцать третья
О том, как легко сделать счастливым бравого швейцарца

   Выйдя из дома де Кавуа, д'Артаньян побрел, не разбирая дороги, столь удрученный и подавленный, что, вполне возможно, он не обратил бы даже никакого внимания на громкие насмешки мушкетеров короля в его адрес, прозвучи они рядом.
   В таком расстройстве чувств он оказался впервые в жизни. Точности ради необходимо уточнить, что на главном месте, конечно, был страх - страх лишиться пусть и скромных, но достижений, пусть и подмоченной, но репутации победителя гвардейцев де Тревиля, покинуть Париж не по собственной воле, вернуться в свой глухой и сонный Беарн, где, конечно же, придется столкнуться с неприкрытыми насмешками. Люди склонны ненавидеть своих земляков, совершивших ослепительный взлет из окраинной провинции, - но еще более яростно они издеваются над теми, кто потерпел неудачу и вынужден был вернуться назад, в унылую глушь...
   Он нисколечко не сомневался, что госпожа де Кавуа не колеблясь приведет при нужде свои угрозы в исполнение. Ей это, безусловно, удастся. Ей всегда все удается. Она, наверное, единственная женщина в Париже, не связанная с кардиналом тайными делами или романтическими узами, которую он принимает исключительно ради удовольствия побеседовать с веселой и умной дамой... Второй такой не было и нет. Приказ о высылке из Парижа кардинал подпишет не колеблясь - если только не примет других, более решительных мер, оскорбленный тем, что похождения гасконца невольно бросили тень на него и его людей.
   Однако точности ради необходимо и добавить, что страх был не единственным чувством, терзавшим д'Артаньяна. Он был молод, не успел еще очерстветь душой и испортиться окончательно (несмотря на все старания Пишегрю и его банды), а потому вчерашний провинциал, воспитанный в захолустной чистоте нравов, искренне раскаивался в том, что натворил, - а заодно и в собственной глупости, не позволившей прежде разглядеть подлинное лицо недавних дружков.
   А в общем, именно такое сочетание глубоких чувств - страх перед крушением всех жизненных надежд и неподдельное раскаяние - как раз и способно оказать надлежащее действие, вразумив зарвавшегося юнца самым убедительным и действенным образом...
   - Д'Артаньян, вы что, так зазнались после очередной победы, что не узнаете скромных друзей?
   Спохватившись, гасконец поднял голову и увидел с полдюжины своих добрых знакомых, стоявших у входа в таверну "Голова сарацина" аккурат под потемневшей вывеской, на которой некий неизвестный художник изобразил предмет, давший название заведению, - как уж сумел. Признанные мастера вроде великого Леонардо или славного Джотто, безусловно, не признали бы в безымянном творце ровню, а синьор Джордже Вазари вряд ли включил бы его имя в свои труды, но, по крайней мере, не стоило отрицать того безусловного факта, что кистью трактирного живописца двигало истинное рвение, побудившее выбрать не то что кричащие - вопящие сочетания красок, вот уже лет двадцать, несмотря на злобное критиканство со стороны природных стихий вроде дождя и града, поражавшее воображение прохожих.
   Д'Артаньян вежливо раскланялся. Собравшиеся здесь дворяне, несмотря на беззаветную любовь к покрытым пылью заветным бутылочкам, костям, картам и непринужденным особам женского пола, все же были не из тех, чьего общества госпожа де Кавуа, безусловно, не одобрила бы. Скорее уж они подходили под определение "достойной компании", но д'Артаньян был настолько напуган и удручен, что готов был шарахнуться даже от уличного мальчишки, предложившего бы сыграть в камешки...
   - Хорошие новости, д'Артаньян! - воскликнул усач Бернажу, гвардеец кардинала. - На заднем дворе только что начали разгружать повозку с испанским вином. Если поторопить слуг и кинуть им пару ливров, уже через четверть часа расправимся с полудюжиной стеклянных испаночек. Потом можно будет метнуть кости и отправиться к матушке Жемблу - Страатман совершенно точно выяснил, что вчера к ней прибыли некие девочки из Тулузы...
   Глядя на него с неописуемым ужасом, д'Артаньян сказал:
   - Благодарю вас, Бернажу, но я не пью...
   - Не - что? - воскликнул пораженный гвардеец.
   - Я более не пью вина. Только воду.
   - Д'Артаньян, бросьте шугать! Момент выбран самый неудачный. Мамаша Жемблу как раз справлялась о вас, долго не видела...
   Воздев глаза к небу, д'Артаньян кротко произнес:
   - Господи, прости этой заблудшей женщине то, что она вынуждена промышлять таким ремеслом...
   У обступивших его приятелей лица стали понемногу вытягиваться. Кто-то тихонько сказал:
   - Как хотите, господа, а мне кажется, что он не шутит...
   - Вот именно, - поддержал другой.
   - Ну, а партию в кости? - не унимался Бернажу.
   Положив ему руку на плечо, д'Артаньян проникновенно сказал:
   - Бернажу, друг мой, откажитесь от этой пагубной привычки, пока она вас не ввергла в геенну огненную... Враг рода человеческого не дремлет...