Бушков Александр Александрович. Дикарка. Неизвестный маршрут

   Вот, кстати... Она выщелкнула магазин, все равно время у нее есть, один за другим выбросила на колени патроны, пересчитывая. Набралось аж восемнадцать, и еще один в стволе. Проворно снарядила магазин, вставила. В руках у нее был сущий антиквариат – автомат Калашникова, судя по надписям и дате, выпущенный еще в забытой ныне стране под названием СССР, для Марины столь же загадочной и неизвестной, как Атлантида. Воронение на стволе и деталях затвора давным-давно стерлось, металл матово белел, но оружие выглядело вполне ухоженным. Что ж, при надлежащем уходе такой вот раритет вполне способен прослужить уйму лет и действовать надежно – в чем несколько минут назад убедились незадачливые пленители...
   Марина прислушалась. Раздалось еще несколько длинных, глупых очередей, определенно на том же месте. Ну конечно, они не полезут в чащобу, где весьма проблематично отыскать невеликими силами одинокого беглеца, который, как показали недавние события, мало напоминает хрупкое оранжерейное растение. Рациональнее будет на полной скорости убраться в свое неизвестное логово. Сами говорили, что до него еще долго ехать...
   Точно. Едва различимый шум моторов быстро затихал, становился этаким комариным жужжанием, все отдаляясь, а потом утих совершенно. Как ни напрягала Марина слух, не слышала идущих по лесу людей. И не видела никого. Лес понемногу возвращался к нормальной жизни. Донеслось птичье щебетание, какой-то зверек высунул из-за ствола мохнатую мордочку, солнечные лучи красиво светили сквозь кроны сосен...
   – Романтика, блядь, – тихонько сказала Марина себе под нос. – Усраться можно...
   Вокруг стояла безмятежная тишина, пели птицы, шмыгало мелкое зверье, незнакомое по названиям, светило солнце, в воздухе стояли свежие, странные для городского человека запахи дикой природы. Марина начинала подозревать, что точно так все выглядело и во времена ее первобытных предков. Она не чувствовала ни страха, ни растерянности. У нее был в руках автомат с девятнадцатью патронами – сущее богатство, если стрелять одиночными. На ней не осталось ни малейшей царапины, за ней даже никто не гнался. Единственный удручающий факт – она представления не имела, где в данный момент находится, как далеко ее увезли от железной дороги и куда идти.
   Но это еще не смерть. На тренировках по выживанию их выбрасывали и не в такие дебри, причем, что характерно, без всяких автоматов и ножей. И тамошние джунгли были гораздо более негостеприимными, и всяких поганых насекомых вкупе с прочими недоброжелательными тварями имелось гораздо больше, и под ногами хлюпало грязное вонючее болото, да вдобавок по пятам шлепали изображающие противника опытные рейнджеры, не склонные делать экзаменуемым ни малейших поблажек. И ничего, справилась...
   Марина в два счета сориентировалась по солнцу. Несомненно, машины террористов поехали куда-то на север от железной дороги. Следовательно, двигаться нужно к югу. Все время к югу. «Железка» тянется на тысячи километров вправо и влево – реликт полузабытой эпохи, когда от Польши до Китая простиралась одна-единственная страна, та самая, чье сокращенное название красовалось на старом автомате в ее руках. Промахнуться невозможно – когда-нибудь да упрешься в рельсовый путь. А там уж следует шагать на восток, в сторону Снежинска, до которого гораздо ближе, нежели до столицы. Как ни безлюдны эти места, какие-то деревни в окрестностях все же имеются, она помнила карту. Правда, есть опасения, что народ там и вовсе примитивный по сравнению даже с городскими туземцами, но все же, стоит надеяться, умеет говорить членораздельно, слышал хоть краешком уха, что есть на свете такие вещи, как города, полиция, власть...
   Высмотрев подходящее дерево, Марина спрятала автомат в кустарник, подпрыгнула, ухватилась за нижнюю ветку, раскачалась и ловко взметнула туда тело. Полезла выше и выше, вскоре оказалась над зеленым морем хвои, но карабкалась дальше, пока ствол не стал совсем тонким и угрожающе качнулся.
   Осмотрелась. Отсюда, с верхушки высоченной сосны, вид открывался на многие километры. Железной дороги она так и не увидела – на юге сплошной стеной поднимались поросшие лесом невысокие округлые горы. Марина смутно помнила из прошлой жизни, что у этих гор есть какое-то особое название, но оно никак не всплывало в памяти. И черт с ним!
   Итак, дорога где-то там, за горами. На юг, на север, на запад, на восток, куда ни глянь – сплошной зеленый ковер, синеватые вершины гор, дикое безлюдье. В этой необозримой дикости было что-то, крайне раздражавшее Марину и даже злившее. Она и прежде, до того, как ее мирная жизнь безвозвратно разлетелась вдребезги, почти не бывала в тайге, хотя в родных краях Марины ее хватало. Сугубо городской ребенок. Так что эти девственные, первобытные, изначальные пространства вызывали у нее одно-единственное желание: побыстрее выбраться в места, обладающие самыми минимальными признаками цивилизации – какая-нибудь убогая хижина, пара-другая человеческих существ, одним словом, искусственная среда обитания...
   И тут она увидела дымки. На юго-востоке – не менее дюжины. На лесной пожар это не походило нисколько. Дымки тянулись к небу отдельно друг от друга и все время, пока она за ними наблюдала, не расширились и не распространились. Была в них некая регулярность, свойственная той самой искусственной среде, в которую она прямо-таки жаждала попасть. Каждый привязан к определенному месту, тянется в небо, не меняя внешнего вида, объема...
   Конечно, это мог оказаться и лагерь террористов. Но дымы все же поднимались в противоположной стороне, в направлении, где пролегала железная дорога. Придется рискнуть...
   Она слезла с дерева – вся в смоле и пыли, грязная, как черт. Подобрала автомат, поставила его на предохранитель, повесила на плечо и решительно углубилась в чащобу, взяв направление туда, где видела дымы.
   По ее расчетам, до них было километров десять. Примерно так и оказалось. Часа через два пути – ее часы работали даже после всех прыжков, курбетов и пируэтов – она услышала размеренное железное бряканье. Дернув плечом, сбросила в руки автомат, перевела предохранитель на одиночную стрельбу, присела за колючий куст.
   Черно-белые невысокие животные бродили меж деревьев, именно от них и исходило бряканье. На шее у каждого висела ржавая металлическая коробочка. Марина не сразу вспомнила, что это коровы. Травоядные млекопитающие. От них каким-то образом получают молоко. При них вроде бы должен ошиваться этот, как его... ага, пастух.
   Но, как она ни присматривалась, человек так и не появился. Экзотические коровы бродили совершенно самостоятельно, хватая мордой траву, брякая коробочками. Марину они видели, но не обращали на нее никакого внимания. Рога у них были жуткие, однако держались эти твари мирно. И Марина тоже перестала сосредоточиваться на них и пошла в прежнем направлении. Скоро послышались те самые, долгожданные в данных условиях, техногенные звуки: лязг железа, человеческие голоса, ленивый собачий лай. Стук лошадиных копыт и странный ритмичный грохот, словно сплетенные воедино...
   Она увидела источник этих звуков. Невысокая лошаденка тащила грубый деревянный экипаж прямоугольной формы на шатких, скрипучих колесах – чисто деревянных, без покрышек и камер. Экипаж на подобных колесах должно было немилосердно трясти, но управлявший им бородатый человек в какой-то странной одежде явно не испытывал ни малейших неудобств. Он развалился на устилавшем дно экипажа слое сухой травы и мурлыкал нечто, напоминавшее ритмом песенку.
   Экипаж проехал мимо и скрылся из виду. Все это ничуть не походило на лагерь экстремистов, но Марина двигалась дальше по-прежнему осторожно.
   Скоро она вышла на опушку. Прячась за крайними деревьями, долго наблюдала за невиданным зрелищем. Несомненно, это и была пресловутая деревня. Правда, Марина и в благополучном детстве ни разу не бывала в тогдашних деревнях, так что не могла сравнивать увиденное теперь с прошлым.
   На обширном, расчищенном от деревьев пространстве она насчитала не менее двадцати домов – не объединенных в улицы строгим городским порядком, а стоявших довольно далеко друг от друга. Странные строения из потемневших бревен и таких же досок, крыши крыты совсем черными дощечками, а некоторые – охапками желтой сухой травы. Над крышами поднимаются кирпичные невысокие башенки, из которых идет дым... Ах, так это трубы! Она видела похожие в Англии. Точно, дымовые трубы, первобытность какая, романтика, блядь, хоть ложкой ее хлебай...
   Вокруг домов – невысокие заборчики из переплетенных прутьев, и там, внутри, что-то растет, очень уж одинаковое, правильными рядами, на одинаковых земляных возвышеньицах, очень низких. Она присмотрелась и в гуще зеленых листьев увидела несомненный огурец. А, так это огород...
   Кое-где появлялись люди, мужчины и женщины. Мужчины поголовно бородатые, в просторных длинных рубашках, подпоясанных узкими ремешками, в мешковатых штанах, неглаженых, без «стрелки», как на городских брюках. Кто в сапогах, кто босиком. Женщины – в уродливых платьях одинаково серого цвета, больше похожих на подпоясанные мешки с прорезями для головы и рук. Они либо переходили из одного дома в другой, либо странно манипулировали на огородах с непонятными сельскохозяйственными орудиями. У крайнего дома полуголые дети играли со щенком.
   Марина перешла на другое место – метров на триста правее, все так же прячась за деревьями. Не следовало торопиться, нужно сначала осмотреться, как следует...
   Еще пару раз изменив дислокацию, она наблюдала за деревней в общей сложности не менее двух часов. И за все это время ни разу не увидела кого-то, хотя бы отдаленно похожего обликом на террориста. Только эти мужчины и женщины с их странными занятиями, визгливые полуголые дети, валявшиеся кое-где свиньи, коровы, пасущаяся лошадь. Ни единой машины. Ни разу не донеслось звука телевизора или радиоприемника. Ни единого провода и электрического фонаря. Пожалуй, тут нет ни телефона, ни доступа в Паутину... Но ведь должно же в деревне быть какое-то начальство! В любой стране во все времена в деревнях имелась власть. Вдруг у руководителя да отыщется мобильник?
   В конце концов, Марина решилась. Все наблюдения говорили в пользу миролюбия деревни. Нужно идти…
   Будем рассуждать логично, сказала себе Марина. Когда-то здесь была Россия. И даже относительно недавно, всего двенадцать лет назад. Многие должны это время помнить. А значит, здесь умеют говорить по-русски, не мог же язык столь радикально измениться всего за дюжину лет! Значит, можно договориться...
   Знать бы только их традиции... Она лихорадочно перебирала в памяти все, что ей когда-то попадалось на глаза в архивах конторы об этих самых деревнях.
   Примитивная жизнь. Натуральное хозяйство. Откровенная деградация. Все это – шаблонные фразы, не способные ей помочь в данной конкретной ситуации. Черт побери, насколько она помнила, у крестьян в глухих деревнях всегда есть какие-то обычаи, которые следует соблюдать. Как-то по особенному полагается друг друга приветствовать, что ли… И многое делать именно так, а не иначе, а то к тебе преисполнятся недоброжелательности, откровенной враждебности. У них должны быть какие-то специфические табу, у этой долбаной деревенщины, это в любой работе по этнографии написано... Припомнить бы еще примеры!
   Ну, ладно… Обмозгуем. Людоедства у них точно нет – до такого не дошло даже в диких осколках России. Иначе об этом упоминалось бы в архивах. И рабства у них вроде бы нет. Это гораздо южнее, где возле китайской границы обитают какие-то племена узкоглазых и черноволосых, с распадом страны восстановившие свои вовсе уж древние уклады... Не средневековье, в конце концов. Вряд ли у них положено убивать случайно забредшего путника. И о такой гнусной традиции архивы не промолчали бы... Деньги у нее при себе есть, добрых две сотни синих баксов... Вот только будут ли их воспринимать жители деревни, как деньги? Во многих учебниках подчеркивается, что во времена революций, распада, деградации, всеобщего одичания бумажные деньги исчезают из обращения моментально, остаются лишь те, что из драгоценных металлов... Стоп, стоп! В этой стране вообще нет собственных денег, она пользуется исключительно американскими долларами и прочей твердой валютой... Ну, в крайнем случае, можно им предложить часы или расплатиться натурой за то, что какой-нибудь абориген отвезет на своем странном экипаже в более цивилизованные места... Только выбрать помоложе, похожего на человека...
   Как бы там ни было, а сидеть за деревом бессмысленно. Пора что-то предпринимать...
   Марина спрятала автомат в глубину куста, присыпала его сухой хвоей, проверила, на месте ли нож в сапожке. Вздохнув полной грудью, пригладила волосы, вышла из леса и неторопливо направилась к ближайшему строению.
   Первыми ее увидели игравшие со щенком дети. И моментально кинулись в дом, громко плача и что-то крича. Щенок проворно юркнул под дом. Хорошенькое начало, подумала Марина сердито и остановилась у покосившегося забора.
   Неторопливо вышла женщина в длинном сером платье и тщательно завязанном платке – самого неопределенного возраста, то ли совсем старуха, то ли не старше Марины. Присмотревшись к ее платью, Марина стала подозревать, что видит ту самую экзотическую ткань, что в учебниках истории именовалась «домотканой материей».
   Женщина пялилась на незнакомку как-то странно: не сказать, чтобы враждебно или зло, просто-напросто в тусклых глазах неопределенного цвета стояло густейшее равнодушие, словно Марина была пустым местом.
   – Чего надо? – спросила она вяло.
   По крайней мере, язык, точно, не изменился, обрадовалась Марина. Уже легче...
   – Я отстала от поезда, заблудилась, – произнесла она медленно, внятно, решив не углубляться в криминальные сложности жизни. – Не знаю, где я... Железная дорога далеко?
   – Там, – неопределенно махнула женщина.
   – Далеко? – терпеливо спросила Марина.
   – Далеко.
   – Сколько километров?
   – Кого?
   – Километров.
   – А это чего?
   – Сколько мне туда идти? – попробовала Марина другую тактику.
   – А я что, туда ходила? Говорят, к закату дойдешь...
   – Часа два шагать?
   – Кого?
   Нет, она явно не имела представления не только о километрах, но и о часах...
   – Есть тут у вас какое-нибудь начальство? – спросила Марина.
   – Есть атаман. Только его сейчас нет. Они все уехали в Южное. Может, и приедут.
   – А телефон у вашего атамана есть?
   – Кого?
   Марина, плюнув мысленно, решила поставить очередной эксперимент: извлекла синюю десятку, поводила перед глазами хозяйки покосившегося дома.
   – Знаешь, что это такое?
   – Бумага какая-то, – сказала хозяйка без всякого интереса, почесывая бок. – А может, тряпка. Она тоже так мнется...
   Шаткая дверь распахнулась, выскочил согнутый старичок с совершенно белыми нестрижеными волосами и неопрятной бородой. Сбежал с крыльца, еще издали крича:
   – Вы из города, девушка?
   – Совершенно верно, – сказала Марина, приободрившись.
   На лице у женщины мелькнула то ли радость, то ли облегчение. Она сказала, тупо улыбаясь:
   – Вот ты с ней и поговори, дед. Придурковатая она, видно. Слова бессмысленные лепечет, тряпкой машет...
   Повернулась и решительно ушла в дом. Старичок не то что обошел – обежал Марину крутом, восхищенно таращась и загадочно гримасничая.
   – Боже ты мой! – воскликнул он с надрывом. – Из города!.. И в джинсах, в натуральных джинсах!
   Из глаз у него потекли слезы. Марина подумала спокойно: а ведь этот уродец из кунсткамеры, судя по возрасту, может и помнить кое-что...
   – Откуда вы?
   – Ну, вообще-то я из Питера, – сказала Марина. – Как бы вам объяснить, где это...
   – Не нужно! – живо прервал старик. – Не нужно, что вы! Ах ты, боже мой, Петербург! Нева! Летний сад! – он произносил все эти слова с невероятным умилением, наслаждаясь каждым звуком. – А здесь столько лет ни газет, ни телевизора...
   Несмотря на шутовскую одежду, старик показался Марине человеком вполне цивилизованным. Ну да, конечно, он ведь из прошлого, сразу ясно...
   – Что же мы стоим? Проходите в дом, проходите! – старичок сорвался с места, вприпрыжку взбежал по трем ступенькам, распахнул дверь. Марина, не колеблясь, поднялась на крыльцо. Навстречу прошла та самая женщина – как мимо пустого места, с совершенно отрешенным лицом.
   – Сюда, сюда пройдите! – старичок бежал впереди. – Это моя комната, мой кабинет!
   Марина, подняв брови, присмотрелась к «кабинету». Мебель не то что простая – примитивнейшая, сколоченная из кое-как обструганных досок, что кровать, что стол с двумя табуретами. Однако на грубой, приколоченной к стене полке стояли штук двадцать книг, а в углу красовался невероятно древний на вид небольшой телевизор или монитор старинного компьютера.
   – Работает? – кивнула она в ту сторону.
   – Да что вы... – чуть ли не плача, сказал старик. – Электричества нет уж лет десять. Садитесь, что вы стоите...
   – Так, – сказала Марина, осторожно усаживаясь на табурет, казавшийся хоть и неказистым, но прочным. – Значит, и телефона мне у вас не найти?
   – Откуда?..
   – Даже у атамана?
   – Ну, откуда у атамана телефон?.. До ближайшего телефона – километров пятьдесят... А вы кто?
   – Я ученый, – сказала Марина.
   – И чем занимаетесь? – спросил старик с живейшим любопытством.
   – Социологией, если вы понимаете, что это такое, – сказала Марина, не особенно раздумывая.
   Разоблачения она в этих условиях не боялась. Старикашка наверняка торчит тут долгие годы, в отрыве от цивилизации, так что можно нести любую галиматью и, не моргнув глазом, уверять, будто это и есть современная социология, будто та социология, в которой, очень может быть, старик когда-то разбирался, здорово изменилась, до полной неузнаваемости...
   Но он не лез с коварными вопросами – вытянув шею, полузакрыв глаза, мечтательно тянул:
   – Социология... Этнография... Кибернетика... Я ведь еще помню.
   – Вы, должно быть, многое помните, – вежливо сказала Марина.
   – Ого! Мне семьдесят один... или два... или все же один... Помню лишь, что уже за семьдесят. Я ведь еще помню не только Россию, но даже Советский Союз... Мне сравнялось тогда двадцать один год, и мы защищали Белый Дом...
   – Вы что, бывали в Вашингтоне? – удивилась Марина. – Что-то я не помню, чтобы Белый дом пятьдесят лет назад от кого-то приходилось защищать...
   – Я имею в виду наш Белый дом... – его морщинистое, крохотное личико исказилось, он ударил себя по голове сухим кулачком. – Ну, зачем?
   – Что – зачем? – лениво спросила Марина, блаженно вытянув усталые ноги.
   – Зачем мы защищали Белый дом?
   – Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Вам должно быть виднее. Я вообще не знаю, что это за дом такой, от кого вы его защищали и зачем...
   – Вот именно, зачем, зачем? – из глаз у него бежали слезы. – Кто мог знать?.. Мы не думали, что так получится... Хотите молока?
   – Пожалуй.
   Он убежал куда-то и вскоре вернулся со странным сосудом из обожженной глины и такими же стаканами. Налил их до краев, пододвинул один Марине.
   Она поднесла свой к губам, принюхалась с некоторым колебанием. Нет, конечно, старикашка разливал из одного сосуда и уже отпил из своего стакана, так что вряд ли хочет ее отравить. Но на привычное молоко эта густая белая жидкость не походила ничуть, она пахла совершенно иначе, чем-то, вот странно, живым...
   – Пейте, пейте! Это молоко!
   – Из коровы? – уточнила Марина.
   Мало ли что у них могло именоваться молоком.
   – Из коровы, конечно!
   Она медленно осушила свой стакан до донышка – с непроницаемым лицом, ни разу не поперхнувшись. На курсах выживания в джунглях приходилось пить и не такую гадость, насекомых жрать... И на вкус эта жидкость ничем не напоминала привычное молоко. Нельзя сказать, что вкус особенно неприятный, просто он решительно другой...
   – Вы здесь давно? – спросила она, чтобы поддерживать светскую беседу.
   – Четырнадцать лет. Когда началась смута в России, я здесь отдыхал. И не смог уехать, когда все рухнуло... Так и прижился, знаете ли, коров пас... Да и теперь, собственно... Иногда приходится кого-нибудь учить читать-писать, попадаются даже в нашей глуши люди, учат детей. Богатые, конечно, местная аристократия, если можно так выразиться. Бог ты мой, как хочется в город, вы бы знали...
   – Вот совпадение! – сказала Марина. – Мне тоже.
   – Но как вы тут оказались?
   – Отстала от поезда. Он остановился, все вышли погулять, я отошла в лес по некоторой надобности... Поезд ушел.
   – Ну, конечно, вы не знаете нашей жизни, вы же ученый... – старик наклонился к ней. – Что там у вас говорят? Когда Америка развалится?
   – Развалится? – переспросила Марина. – А собственно, почему она должна развалиться? Что-то она на моей памяти таких поползновений не выказывала... А вы что, ждете?
   – Ого! – он перегнулся к ней через стол, глаза сверкали лихорадочным блеском. – День и ночь! Она когда-нибудь окончательно развалится, и Россия вновь станет великой!
   – Потому что Америка развалится?
   – Ну конечно!
   Марина с сомнением покачала головой.
   – По-моему, одно из другого не вытекает автоматически...
   – Да что вы, девушка! Вы хоть имеете представление о величии истории России? Куликовская битва, Бородинское поле!.. Мы еще будем править миром! Я! – он ударил себя в грудь. – Я пасу коров! А ведь я профессором был, понимаете? Про-фес-со-ром! Еще в Советском Союзе! Я формировал умы и вел людей к знаниям!.. Что вы на меня так смотрите?
   Марина, в свою очередь, наклонилась к нему и, не в силах с собой справиться, сказала с расстановкой:
   – Значит, это ты все устроил? Ты?! И такие, как ты?
   – О чем вы? – спросил он в недоумении.
   Она не владела собой, ее подхватила обжигающая дикарская ярость. Выбросив молниеносным движением руку и сграбастав старичка за ворот ветхой рубахи, она продолжала почти спокойно:
   – Я не помню, что такое Советский Союз, знаю только одно: если он развалился, был неполноценным, следовательно, и жалеть о нем незачем!.. Что такое Россия, я помню чуточку лучше. Как-никак первые восемь лет жизни прожила в России. Она оказалась столь же ублюдочной, рассыпалась, но я не о том... Это вы все устроили – профессора сраные, политики дерьмовые, ученые!.. Умы он формировал, старый пидер! К знаниям вел! Ну, и к чему ты привел, козел? К чему вы все привели?!
   – Но, простите...
   – Молчать, тварь! – сказала она холодно. – Все обрушилось, когда мне было восемь лет. К нам пришли домой. Пьяные, гомонящие, с оружием. Отца зарезали штыком, а мать стали трахать всем скопом. Меня тоже хотели, раздели уже, но я была совсем маленькая, им стало неинтересно, и меня просто выкинули вон!.. Я больше никогда не была дома. И не видела мать. Я два года жила в развалинах, жрала крыс, чуть не сдохла, меня периодически пытались отодрать разные скоты!.. Если бы ты был каким-нибудь кровельщиком, с тебя и спроса никакого, но ты – профессор!.. Я всю жизнь мечтала найти хоть одного вроде тебя и удавить не спеша!..
   Старикашка трясся мелкой дрожью, смотрел на нее и плакал. Марина чувствовала, какой он легкий и бессильный, словно пустой пыльный мешок. Ей как-то сразу стало скучно и противно, она бросила его, встала, прошлась по комнате. Сказала задумчиво:
   – Но тебя слишком просто придушить, никакого удовольствия... И все вроде тебя, что еще дотянули, выглядят наверняка точно так же, мешки с костями... Я этого как-то не понимала, пока не увидела тебя и не подержала за глотку. Вот и рассыпалась прахом светлая девичья мечта!.. Ладно. Не стоит рассусоливать о старых временах, а то я опять разозлюсь, прохвессор, могу и двинуть. Сколько до железной дороги?
   – Примерно...
   Крохотное окошко заслонила какая-то большая тень, в мутное стеклышко постучали, и послышался уверенный, спокойный мужской голос:
   – Профессор, затейник старый! Куда красавицу подевал? Изволь предъявить!
   – Это кто? – спокойно спросила Марина.
   – Атаман...
   – Здешнее начальство?
   – И не только здешнее. Он начальство над всем районом, одиннадцать сел... Целая маленькая страна...
   – Вот и прекрасно, – нетерпеливо сказала Марина. – Всего наилучшего!
   И быстро вышла на улицу. У забора стояли на высоких, красивых и сытых конях трое всадников – в одинаковой одежде наподобие каких-то совершенно старомодных мундиров: синие штаны с красными полосами по бокам, зеленые кители. У одного китель расшит на груди чем-то вроде золотого позумента. Все они были при оружии. За спинами вполне современные магазинные винтовки, на боку – разнокалиберные сабли, а у человека с золотым позументом еще и пистолетная кобура. На головах тоже одинаковые черные береты с султанами из пестрых птичьих перьев. У того, с позументом, с берета свисал еще белый шнур, собранный затейливыми петлями.
   Сначала Марина приняла их за таких же стариков, как тот, к которому она невзначай попала в гости. Однако, присмотревшись, она поняла: если они и старше ее, то не более чем лет на десять. Пожилыми они показались в первый миг из-за бород, впрочем, аккуратно подстриженных, ухоженных.
   Человек с позументами проворно спрыгнул с коня и улыбнулся Марине, показав великолепные зубы.