Страница:
Он внимательно следил за выражением лиц. Видел, как физиономии практически всех полковников и генералов помоложе осветились этакой хищной радостью, вполне естественной для энергичных карьеристов, отчетливо сознававших, какими выгодами может для них обернуться маленький победоносный поход. И глупо было бы их за это упрекать – военные для того и существуют, чтобы воевать, да к тому же расти по службе… Кому и на кой ляд нужен лейтенант, не мечтающий стать хотя бы полковником?
Плохо только – и Сварог, как человек сугубо военный, это знал прекрасно, – что иные субъекты, достигшие высоких чинов, с некоего момента начинают бояться войны. Потому что при неудачном обороте дел потерять можно гораздо больше, чем приобрести…
Судя по всему, именно такие мысли и обуревали тех, к кому он обратился в первую очередь. На лицах кое-кого из высших начальников отразился не просто испуг – ужас. Господин начальник Главного штаба даже вскочил на ревматические ноги – и так, стоя навытяжку, возгласил:
– Государь, это невозможно!
– Я не ослышался, милейший? – спросил Сварог хладнокровно. – Если мне слух не изменяет, вы употребили то самое слово, которое ни один уважающий себя монарх не может выслушать спокойно… Что это за слово такое «невозможно»? Я что, отдал вам приказ пешим строем маршировать до Инбер Колбта по морю?!
Про себя он ликовал – все прошло даже глаже, чем замышлялось, они сами лезли в мышеловку, – но, понятное дело, грозно нахмурил брови, показывая всем своим видом, насколько он рассержен.
– Собственно, я неудачно выразился… – промямлил маршал, сообразив, что перегнул палку. – То есть возможно, конечно, но…
– Но – что? – недобро и громко спросил Сварог.
– Государь, – поспешил прийти на помощь незадачливому коллеге маршал гвардии. – Господин маршал несомненно имел в виду сложившуюся к сегодняшнему дню политическую практику…
– Час от часу не легче, – сказал Сварог. – По-моему вы, господа, судя по вашим мундирам, военные? С какой стати военные начинают рассуждать о политике?
Маршал гвардии, не поднимаясь и словно бы даже с некоторым покровительством в голосе, продолжал:
– Видите ли, государь, существует пусть и не оформленное каким-то писаным соглашением, но тем не менее словесно утвержденное всеми участниками Виглафского Ковенанта правило: Вольные Маноры не должны подвергаться полному занятию войсками держав, участвующих в…
– Вы умеете считать? – холодно прервал Сварог. – Виглафский Ковенант состоит из восьми держав: Хелльстад, Ронеро, Глан, Харлан, Снольдер, Горрот, Лоран и Шаган. Королем первых трех я имею честь быть. Три голоса. У меня есть также некоторые средства воздействия на Великого герцога Харланского. Даже если все остальные державы выступят единым фронтом, в чем лично я сомневаюсь, в любом случае голоса разделятся поровну… Проделайте в уме те же расчеты, они несложные…
– И тем не менее… – Господин маршал гвардии до сих пор не понял еще, что ему наступает конец. – Сложившиеся традиции…
– Иными словами, – чеканя каждое слово, отрезал Сварог, – вы, господа мои, недвусмысленно и злостно отказались выполнять выраженный в самых недвусмысленных выражениях приказ своего короля? – И, не вставая, не меняя позы, он набрал побольше воздуха в грудь и взревел: – Ко мне, гвардия!
Рубиновый зал моментально наполнился шумом и стуком: сразу восемь потайных дверей распахнулись с двух сторон, и оттуда, бесцеремонно грохоча сапогами, звеня оружием, повалили Синие Мушкетеры и Арбалетчики, выставив клинки и пистолеты, окружили кольцом стулья с господами военачальниками. Арталетта, командовавшая своими гвардейцами, держалась скромнее (привыкла все-таки к субординации за четыре года военной службы, а тут вдобавок предстояло арестовать ее самого главного начальника – маршала), зато не связанная такими условностями Мара, не чинясь, встала лицом к остолбеневшим чинам и, расставив ноги в ботфортах, поигрывая клинком, громко поинтересовалась:
– Хочет кто-нибудь проявить непочтение пред лицом короля?
Желающих что-то не находилось. Тем временем меж застывшими с оружием наизготовку гвардейцами проворно проскользнули люди в синей с золотом форме дворцовой полиции, а за ними появились и вовсе уж сущие пугала – мрачные субъекты в темно-красных мундирах с золотым шитьем в виде языков пламени. Приставы Багряной Палаты, личной королевской инквизиции, подчинявшейся лично Конгеру, а теперь, понятно, Сварогу. Ими с помощью скупых выразительных жестов молча руководил высокий старик в поношенной коричневой рясе – отец Алкес из Братства святого Круахана, человек в общении тяжелый и сложный, аскет и самую чуточку фанатик, но при всем при том никому не шивший липовых дел.
И заработал конвейер. Кого-то хватали приставы, кого-то люди министра полиции – вот только маршалов, как и полагалось по традиции, брали гвардейцы. Со стороны казалось, что происходит хаотическое мельтешение разномастных мундиров, но на деле операция была десять раз просчитана заранее и проводилась в жизнь с невероятной быстротой и ловкостью. Прошла буквально пара минут – и вновь воцарилась тишина, все вторгшиеся исчезли вместе со своей добычей, плотно прикрыв за собой потайные двери, как будто и вовсе не заходили в гости. Но с ними бесследно улетучились два маршала из трех, три генерала из шести и восемь полковников из двух десятков. Оставшиеся сидеть на стульях даже не успели толком испугаться или удивиться. Рано вешать министра полиции, ох, рано… Еще послужит правому делу, поскольку всякое королевское дело и есть правое…
Сварог философски смотрел на оставшихся, не чувствуя ни волнения, ни раскаяния. Исчезли все поименованные в списке Конгера – так что его собственной вины, его собственного самодурства тут не было ни капли. В конце концов, никто не заставлял того высоченного генерала связываться с «Черной благодатью» – мало показалось уже имевшегося, захотел вознестись еще выше с помощью отнюдь не воинской доблести, а тайного общества черных магов. И маршал гвардии, позволивший себе (в точном соответствии с предсказаниями Конгера) расслабиться в компании своих верных генералов настолько, что дерзнул вспомнить о старых временах, когда именно гвардия как возводила на престол королей, так и убирала их оттуда с помощью то заранее заготовленного отречения, то массивного канделябра…
У королей свои правила, не имеющие ничего общего с мыслями и побуждениями обыкновенных людей, не обремененных ответственностью за державу. Купец прогоняет в три шеи нерадивого приказчика, а король, еще не усевшийся прочно на троне, своих генералов отправляет на Монфокон…
Взяв из невысокой стопочки заранее подготовленный и уже припечатанный по всем правилам указ, Сварог громко сказал:
– Генерал Далгар, подойдите! Обдумав все всесторонне, я решил возложить на вас высокое звание маршала гвардии. Будьте верны и честны.
Ах, как сиял в одночасье вознесенный к вершине сорокалетний вояка! Ткни Сварог пальцем в любого из присутствующих – заколол бы моментально, сапогами бы затоптал и не стал бы их мыть месяц, чтобы подольше похвастаться. И остальные, кого он возвышал, лучились яростной верностью: всем обязанные королю Сварогу и никому другому, обожающие, преданные, любого загрызут и не поморщатся… Так и рождаются верные слуги. О том, что все они значились в другом списке покойного короля, посвященном повышениям, им, конечно, не следовало знать – такова уж высокая политика…
– Я надеюсь, господа, что план занятия Вольных Маноров будет мне представлен в самом скором времени, – сказал он небрежно. – Дельный и всеобъемлющий. О политике можете не думать – на это у вас есть король…
– Слава королю! Да здравствует король!
«Неплохо для майора, – подумал Сварог, слушая громогласные – и, что характерно, совершенно искренние – вопли. – Ишь, как орут громче всех новоявленные маршалы… А все-таки приятная штука – власть. Мановение пальца – и нет никаких генералов…»
– Можете идти, господа мои, – сказал он решительно, чтобы не тешить душу чересчур уж долго этими славословиями. – А вы, полковник Фалек, останьтесь…
Он усмехался про себя, глядя, в каком смятении чувств пребывает скромный полковник Синих Егерей, не попавший в число облагодетельствованных, – ареста, конечно, не боится, понимает, что всех, кого хотели взять, взяли сразу, пылает яростной надеждой и боится поверить в свою фортуну…
Э т о г о Сварог выбрал самостоятельно – из полудюжины таких же. Храбр, но не родовит, без должных связей, сумел выбиться в командиры далеко не самого престижного гвардейского полка, но оставаться ему в этой должности до седых волос, если только не произойдет чего-то чрезвычайного: скажем, невероятно лихого подвига на глазах короля или что там еще бывает в сказках…
– Я дам вам поручение, полковник, – сказал Сварог доверительно, выйдя из-за стола, взяв полковника под локоть и прохаживаясь с ним по обширному залу. – Одно из тех, которые либо поднимают человека высоко, либо сбрасывают в безвестность, – понятно, в зависимости от того, насколько успешно он поручение выполнит… Вы пойдете в Пограничье. Возьмите свой полк, еще парочку легионов или «безымянных». Артиллерия, ракеты – по потребности. Как и саперы. Сами продумаете, что вам нужно для выполнения задачи, я вас не ограничиваю. Моряки предупреждены, вы получите столько кораблей, сколько понадобится. Ваша задача – в кратчайшие сроки навести в Пограничье полный порядок и, высокопарно выражаясь, взять его под мою королевскую руку. Там сейчас правят с полдюжины разболтавшихся за времена безвластия вольных ярлов… Только имейте в виду: мне нужны усмиренные земли, где не прервалась нормальная жизнь. Никакой выжженной земли. Подданные, а не трупы. Силу применять только в тех случаях, когда без этого не обойтись. Вы меня хорошо поняли?
– Да, ваше величество. Вполне.
– Ну, а потом… – сказал Сварог, подмигнув, – а потом вновь сядете на корабли и проплывете вдоль побережья Трех Королевств. Туда начали совершенно беззаконным образом высаживаться лоранцы, строить там что-то, знамена водружать… У нас нет войны с Лораном. Но я не намерен терпеть такие выходки…
– Я понял, государь!
Усмешка на лице полковника была достаточно умной и тонкой, и Сварог успокоился.
– Вот в этом случае я вас не ограничиваю, – тонко улыбнувшись, признался Сварог. – Кроме, конечно, рыцарских правил ведения… нет, не войны, какая же это война? Скажем, рыцарских правил наведения порядка в наших отдаленных землях… У вас есть ко мне просьбы? Скажем, младший братец, которому нужно повышение, или деньги, или что-то еще?
Он видел по лицу полковника, что тот на краткий миг едва не поддался искушению, уже открыл было рот, чтобы о чем-то все же попросить, но в последний момент преодолел себя, подтянулся и посерьезнел:
– Думается, об этом пока рано говорить, государь…
«А из него будет толк, – одобрительно подумал Сварог, глядя вслед полковнику, строевым шагом покидавшему Рубиновый зал. – Не стоит полагаться на тех, кто начинает п р о с и т ь, ничегошеньки еще не сделав».
Он повернулся навстречу бесшумно скользнувшему в зал министру полиции, на чьей уродливой физиономии сквозь обычную бесстрастность все же просвечивала гордость за хорошо проделанную работу. И одобрительно кивнул:
– Неплохо. Изящно было проделано.
– Осмелюсь заметить, вы проявили незаурядную мудрость, государь. В самом деле, не стоило брать их поодиночке, по домам. Вы п о д н я л и тех, кто был повышен, принародно, тем самым…
– П о в я з а л, что уж там, – усмехнулся Сварог жестко. – Вы ведь это хотели сказать? А насчет мудрости… Начинаете льстить?
– Самую чуточку, ваше величество, – сказал министр полиции без выражения. – Так полагается… Разрешите продолжать аресты по плану? Всех, кто станет выражать недовольство, протестовать, вслух ругать вас…
– Только не увлекайтесь, – сказал Сварог. – Гораздо хуже те, кто станет рукоплескать мудрому решению короля, но про себя-то з а т а и т…
– Будьте уверены, государь, – б д и м… Ваше поручение касательно розыска дворян, именуемых графиня Чари и барон Шедарис, выполнено. Данные дворяне, в соответствии с данными мне инструкциями, доставлены во дворец в е ж л и в о.
– Зовите немедленно, – сказал Сварог.
– Осмелюсь попросить ваше величество немного подождать… В приемной давно уже дожидается Мастер Печальных Церемоний с бумагами для доклада… Требующими вашей незамедлительной резолюции.
– Требует – примем, – сказал Сварог, чуть поморщившись. – Давайте его сюда, я постараюсь побыстрее…
Этим пышным и совершенно непонятным для непосвященного титулом именовался не главный похоронщик, как можно было подумать, а главный палач, на которого Сварогу хотелось взглянуть еще и из чистого любопытства. Он, разумеется, прекрасно понимал, что глава над палачами сам никого не потчует раскаленным железом и не рубит голов, но все равно ожидал увидеть нечто подобное министру полиции. В Рубиновый зал, однако, вошел пухленький седой господин в мундире королевского секретаря и золотых очках, добрый и домашний на вид, походивший по первому впечатлению то ли на университетского профессора, то ли на архивариуса, любителя певчих птичек, аккуратно подающего нищим. Сварог даже подумал, что министр полиции что-то перепутал и запустил к нему не того, но под мышкой у импозантного седого господина была кожаная папка со зловещей эмблемой в виде золотого топора особой формы в черном круге, так что никаких сомнений не осталось…
– Опять смертные приговоры? – спросил Сварог в лоб, едва указав визитеру на стул без подлокотников и мягкого сиденья, положенный тому по чину.
– На сей раз все обстоит наоборот, государь, – приятным голосом отозвался Мастер Печальных Церемоний, бережно выкладывая перед Сварогом папку. – Вам предстоит рассмотреть бумаги по королевским помилованиям особого рода.
«Эт-то еще что такое? – растерянно подумал Сварог. – Кто бы подсказал…»
Недолго думая, он сказал почти весело:
– Милейший Мастер, признаюсь честно: я представления не имею, что такое королевские помилования о с о б о г о р о д а. В Глане мне с этим не приходилось сталкиваться…
– В сущности, это совсем несложно, государь, – ответил лейб-палач. – Так уж исстари заведено, это давняя традиция… Любой приговоренный к смертной казни или пожизненной каторге вправе обратиться к вашему величеству с просьбой о помиловании – это и будет п р о с т о е помилование. А помилование особого рода – это прошение, гласящее, что его автору известен некий важный секрет, особо серьезная тайна, позволяющая ее обладателю просить о смягчении наказания. Как правило, если выяснится, что автор не лгал и тайна его достаточно важна, король милует осужденного – смертник получает пожизненную каторгу, а каторжанин, говоря профессиональным жаргоном, «вечник», – сокращение срока лет до двадцати.
– И что, часто открывается что-то по-настоящему важное?
– Очень редко, государь, – сокрушенно признал лейб-палач. – Добрых три четверти ходатаев попросту морочат голову, рассчитывая вырвать пару недель жизни или сбежать, когда их повезут указать закопанный клад. Почему-то среди этой публики – должно быть, в силу неразвитости и лености ума – особенно популярны историйки о богатых кладах. Впрочем, иногда, крайне редко, они не врут… В любом случае механизм отработан. Все обставляется так, что сбежать по дороге решительно невозможно: сажают его, голубчика, в клетку, ставят клетку на повозку… Тут уже не сбежишь. Я вам принес девять прошений. О четырех могу вам сказать заранее, что это чистейшая выдумка: они касались как раз кладов, но ни один, несмотря на все старания, не найден. Еще четыре сообщили под видом «важнейших тайн» обычные сплетни из жизни иностранных дворов, которые и так известны нашей разведке. А вот девятый… Признаюсь, я в растерянности, государь. Содержание выглядит бредом сумасшедшего чистейшей воды, но его автор впечатления безумца никак не производит. Как всегда бывает в спорных случаях, я сам с ним встречался, и он оставил странное впечатление… С одной стороны, история бредовая. С другой же… В прошлом году в Равене, как мне под большим секретом сообщил министр полиции, произошло нечто похожее…
– Дайте посмотреть, – сказал Сварог.
– Первый сверху лист, государь. Сам он едва умеет держать перо в руке, царапает, как курица лапой, – моряк, что вы хотите, эта публика грамотой не обременена. Но мы, как полагается, сделали копию – каллиграфическим почерком, работал опытный писец. Извольте взглянуть.
Сварог прочитал первые строчки. Пробормотав «Так-так-так…», заглянул в конец, вновь вернулся к началу, пробежал документ взглядом, бросил его на стол:
– Где смертник?
– В тюрьме, конечно. Здесь, в Равене.
– Сколько потребуется времени, чтобы его сюда доставить? – быстро спросил Сварог.
– Я думаю, около часа, – подняв глаза к потолку и старательно пошевелив губами, ответил лейб-палач. – Нужно, как следует из инструкций, заковать его в дополнительные кандалы, соединить их железным прутом, чтобы максимально ограничить движения… Следует обезопасить ваше величество от любых…
– К лешему ваши инструкции! – бесцеремонно прервал Сварог. – Там, в приемной, девушка, лейтенант Арбалетчиков. Она поедет с вами в качестве конвоя. Могу вас заверить, это лучше любых кандалов, какие вы только сумели измыслить… Идите и передайте ей мой приказ: заключенного доставить сюда немедленно. И передайте министру полиции, чтобы пропустил ко мне двух дворян, которых он привез… Живо!
Означенный министр полиции, пропустив в кабинет привезенных, попытался было задержаться, словно бы невзначай, но Сварог решительно отправил его прочь тем самым повелительным мановением руки, коему уже неплохо научился, опробовав на подданных в двух королевствах. Вышел из-за стола, направился навстречу былым сподвижникам, на ходу громко констатировав:
– Отлично выглядите, господа дворяне, вид прямо-таки цветущий. Чудеса делает с человеком спокойная жизнь законопослушного обывателя…
– Вот именно, – мрачно сказал бывший капрал Вольных Топоров, а ныне полноправный барон. – Всякие пакости такая жизнь с человеком делает…
Сварог присмотрелся к ним. Тетку Чари даже и неудобно было теперь вульгарно именовать теткой – натуральная графиня, каким-то чудом обретшая степенную стать. Теперь она выглядела лет на десять моложе – конечно же, трудами парикмахеров, портних и «художников благородных лиц» (так изящно здесь назывались гримеры для благородных). Сияющая дворянская корона, драгоценности, орден… Само совершенство, приходилось делать над собой усилие, чтобы вспомнить ее в простеньком платье, хозяйкой полурассыпавшейся корчмы в Пограничье, бодро осыпающей матерками незатейливую публику…
– Ну почему же – пакости? – сказал Сварог весело. – Посмотрите на графиню, любезный барон, – помолодела, похорошела…
– И не говорите, командир, – отозвалась она прежним разбитным голосом. – Вы не поверите: гвардейские лейтенанты стойку делают и намекают насчет койки – иные даже в возвышенных стихах.
– А она и рада хвостом вертеть, – мрачно сказал Шедарис. – Недавно проткнул одного такого поэта – шуму было…
– Потому что деревенщиной ты был, Шег, деревенщиной и остался, не понять тебе никак, что такое благородное обхождение, – живо отпарировала Тетка Чари.
– Почему? Я же его проткнул не вертелом в переулке, а вызвал на дуэль по-благородному, как барону и положено. Нечего было совать всякую похабщину.
– Горе ты мое! «Тонкий стан» и «упругие перси» – это не похабщина, а поэтические эпитеты. Ну, подал молодой человек стихи с подобающей галантностью…
– Ага, – еще мрачнее сказал бывший капрал. – А перед тем долго тебя гладил по этим самым поэтическим эпитетам.
– Ну, так уж и гладил! В танце кавалер имеет право прикасаться к даме, а дама имеет право кокетничать в пределах допустимого. – Она вздохнула. – Вот так и живем, государь. Никакой светской жизни. Стоит мне с кем-то потанцевать или позубоскалить, мой обормот начинает зубьями скрежетать и прикидывать, как бы на дуэль вызвать бедного кавалера. Никак я ему не могу втолковать: даже верная подруга имеет право и глазами поиграть, и поддержать фривольные словесные игры…
– По балам так и порхает, – сообщил Шедарис угрюмо.
– Должна же я душу отвести за все, что недобрала в нищей юности и пиратской молодости, осьминог ты насморочный?!
– Вот так и живем, командир… Хоть в Волчьи Головы подавайся.
Сварог присмотрелся к нему внимательно. Обнаружил те же симптомы, что и у Бони с Паколетом: упитанные щеки отвисли, второй подбородок наметился, талия подозрительно раздалась до тех пределов, когда именовать ее талией уже язык не поворачивается.
– Хорош, ваше величество? – перехватил Шедарис его критический взгляд. – Самого с души воротит. По утрам бегаю две лиги туда, две назад, с мечами прыгаю часа два, а когда и старую пушчонку поднимаю – у меня в замке на заднем дворе отыскалась, валялась без лафета, дуло мусором забили… Думаете, помогает? Ничего подобного. Брюхо отвисает, как вымя у коровы… Командир, можно я вопрос поставлю дерзко? Вы, похоже, не зазнались ничуть, с вами можно попросту, как в старые времена… Если готовится война или какое-нибудь рисковое предприятие вроде прежнего, я бы с удовольствием тряхнул стариной… Честное слово. Я не мальчик, за слова отвечаю. Просто… просто погубит меня такая жизнь в конце концов.
– А ведь он дело говорит, командир, – согласилась Тетка Чари, вмиг потеряв прежний кураж. – Раньше жилось беднее, но гораздо интереснее. И под смертью ходили, и спали под кустом, а все равно жизнь была н а с т о я щ а я. Что у меня теперь? Кавалеры стишки кропают да норовят со всем галантерейным обхождением в койку уложить, а то и вовсе где-нибудь в темном переходе к пыльной стенке притиснуть и платьишко задрать. Сначала льстит, потом надоедает, а там хоть волком вой – никакой особой разницы с простыми кабацкими танцульками. Все отличие в том, что шкипер норовил грудяшки потискать и корешок на язычок положить, а галантерейный маркиз хочет к персям припасть и жаждет, чтоб мои лепестки розы вокруг его нефритового жезла сомкнулись…
– Это кто же жаждет? – громко сопя, спросил Шедарис с совершенно зверским лицом. – Тот баран в синем бархате?
Тетка Чари отмахнулась:
– Да это я так, для примера… Одним словом, никакой разницы. Сядешь поболтать со знатными клушами – вскорости от тоски так зеваешь, что челюсть того и гляди хрупнет. Ленточки да рюшечки, да туфельки с острым носком, из ратагайской замши… Кому из них удалось при храпящем в другом крыле законном муже с лейтенантиком перепихнуться и вовремя его в окошко выпроводить, чей муженек к праздникам непременно получит повышение, кому благосклонно улыбнулся сам министр… Как подумаю, что мечтала когда-то в знатные дамы выбиться, – тоска берет! Кто ж знал, что этот их высший свет – такое болото… Туфельки с пряжечками, туфельки без пряжечек, корсажик на три пуговички, мушка над левой бровью означает, что дама холодна, а над правой – вовсе даже наоборот… Вперехлест через мамашу морского черта, я ж сорок абордажей помню… или уж тридцать-то точно… Командир, может, нам с Шегом по старой памяти и отыщется местечко, чтобы тряхнуть недавней стариной? А то я при такой жизни, право слово, или любовника заведу, или пущу этих гусынь по морской матери в три загиба с четырьмя кандибобрами…
– Сговорились вы, что ли? – сказал Сварог задумчиво. – Я-то полагал, что устроил вам жизнь, как мог, подыскал тихую пристань…
– Тошно в тихой пристани, командир. И плесенью пахнет, – сказала Тетка Чари уныло. – Рановато мы на берег списались, вот что. Оказывается, еще годочков десять погулять по морям не мешало бы. Давеча получили письмо от Бони, накарябал, что заедает его тоска неописуемая, и собираются они с Паколетом к тебе ехать, чтобы выяснить, не предвидится ли войны или приключений… Тебе они не писали?
– Не писали, – ответил Сварог рассеянно. – Сами нагрянули. Здесь они, куда им деться. Может, это судьба? – Он посмотрел поверх плеча Шедариса – там, маяча в приоткрытой двери, подавал загадочные знаки министр полиции. – Сядьте-ка в уголке да послушайте. Есть интересное дельце…
Жаждущий помилования выглядел так, как и обязан был выглядеть постоялец уголовной тюрьмы, – грязный, заросший, вонючий. Сварог невольно отодвинулся подальше. Он успел бегло просмотреть и экстракт прегрешений, и приговор суда – дело было насквозь житейское. Морячок с богатым жизненным опытом, попробовавший и вольной пиратской житухи, и речной контрабанды, устроил в портовом кабачке переполох с поножовщиной, порезал двух случайных собутыльников, дешевую девку и слугу, а кабатчика ухитрился убить до смерти – и, не останавливаясь на достигнутом, тем же тесаком прикончил полицейского. За все это в совокупности королевский прокурор вполне резонно приговорил буяна к отправке на те незамысловатые танцульки, где пляшут с Конопляной Тетушкой.
Плохо только – и Сварог, как человек сугубо военный, это знал прекрасно, – что иные субъекты, достигшие высоких чинов, с некоего момента начинают бояться войны. Потому что при неудачном обороте дел потерять можно гораздо больше, чем приобрести…
Судя по всему, именно такие мысли и обуревали тех, к кому он обратился в первую очередь. На лицах кое-кого из высших начальников отразился не просто испуг – ужас. Господин начальник Главного штаба даже вскочил на ревматические ноги – и так, стоя навытяжку, возгласил:
– Государь, это невозможно!
– Я не ослышался, милейший? – спросил Сварог хладнокровно. – Если мне слух не изменяет, вы употребили то самое слово, которое ни один уважающий себя монарх не может выслушать спокойно… Что это за слово такое «невозможно»? Я что, отдал вам приказ пешим строем маршировать до Инбер Колбта по морю?!
Про себя он ликовал – все прошло даже глаже, чем замышлялось, они сами лезли в мышеловку, – но, понятное дело, грозно нахмурил брови, показывая всем своим видом, насколько он рассержен.
– Собственно, я неудачно выразился… – промямлил маршал, сообразив, что перегнул палку. – То есть возможно, конечно, но…
– Но – что? – недобро и громко спросил Сварог.
– Государь, – поспешил прийти на помощь незадачливому коллеге маршал гвардии. – Господин маршал несомненно имел в виду сложившуюся к сегодняшнему дню политическую практику…
– Час от часу не легче, – сказал Сварог. – По-моему вы, господа, судя по вашим мундирам, военные? С какой стати военные начинают рассуждать о политике?
Маршал гвардии, не поднимаясь и словно бы даже с некоторым покровительством в голосе, продолжал:
– Видите ли, государь, существует пусть и не оформленное каким-то писаным соглашением, но тем не менее словесно утвержденное всеми участниками Виглафского Ковенанта правило: Вольные Маноры не должны подвергаться полному занятию войсками держав, участвующих в…
– Вы умеете считать? – холодно прервал Сварог. – Виглафский Ковенант состоит из восьми держав: Хелльстад, Ронеро, Глан, Харлан, Снольдер, Горрот, Лоран и Шаган. Королем первых трех я имею честь быть. Три голоса. У меня есть также некоторые средства воздействия на Великого герцога Харланского. Даже если все остальные державы выступят единым фронтом, в чем лично я сомневаюсь, в любом случае голоса разделятся поровну… Проделайте в уме те же расчеты, они несложные…
– И тем не менее… – Господин маршал гвардии до сих пор не понял еще, что ему наступает конец. – Сложившиеся традиции…
– Иными словами, – чеканя каждое слово, отрезал Сварог, – вы, господа мои, недвусмысленно и злостно отказались выполнять выраженный в самых недвусмысленных выражениях приказ своего короля? – И, не вставая, не меняя позы, он набрал побольше воздуха в грудь и взревел: – Ко мне, гвардия!
Рубиновый зал моментально наполнился шумом и стуком: сразу восемь потайных дверей распахнулись с двух сторон, и оттуда, бесцеремонно грохоча сапогами, звеня оружием, повалили Синие Мушкетеры и Арбалетчики, выставив клинки и пистолеты, окружили кольцом стулья с господами военачальниками. Арталетта, командовавшая своими гвардейцами, держалась скромнее (привыкла все-таки к субординации за четыре года военной службы, а тут вдобавок предстояло арестовать ее самого главного начальника – маршала), зато не связанная такими условностями Мара, не чинясь, встала лицом к остолбеневшим чинам и, расставив ноги в ботфортах, поигрывая клинком, громко поинтересовалась:
– Хочет кто-нибудь проявить непочтение пред лицом короля?
Желающих что-то не находилось. Тем временем меж застывшими с оружием наизготовку гвардейцами проворно проскользнули люди в синей с золотом форме дворцовой полиции, а за ними появились и вовсе уж сущие пугала – мрачные субъекты в темно-красных мундирах с золотым шитьем в виде языков пламени. Приставы Багряной Палаты, личной королевской инквизиции, подчинявшейся лично Конгеру, а теперь, понятно, Сварогу. Ими с помощью скупых выразительных жестов молча руководил высокий старик в поношенной коричневой рясе – отец Алкес из Братства святого Круахана, человек в общении тяжелый и сложный, аскет и самую чуточку фанатик, но при всем при том никому не шивший липовых дел.
И заработал конвейер. Кого-то хватали приставы, кого-то люди министра полиции – вот только маршалов, как и полагалось по традиции, брали гвардейцы. Со стороны казалось, что происходит хаотическое мельтешение разномастных мундиров, но на деле операция была десять раз просчитана заранее и проводилась в жизнь с невероятной быстротой и ловкостью. Прошла буквально пара минут – и вновь воцарилась тишина, все вторгшиеся исчезли вместе со своей добычей, плотно прикрыв за собой потайные двери, как будто и вовсе не заходили в гости. Но с ними бесследно улетучились два маршала из трех, три генерала из шести и восемь полковников из двух десятков. Оставшиеся сидеть на стульях даже не успели толком испугаться или удивиться. Рано вешать министра полиции, ох, рано… Еще послужит правому делу, поскольку всякое королевское дело и есть правое…
Сварог философски смотрел на оставшихся, не чувствуя ни волнения, ни раскаяния. Исчезли все поименованные в списке Конгера – так что его собственной вины, его собственного самодурства тут не было ни капли. В конце концов, никто не заставлял того высоченного генерала связываться с «Черной благодатью» – мало показалось уже имевшегося, захотел вознестись еще выше с помощью отнюдь не воинской доблести, а тайного общества черных магов. И маршал гвардии, позволивший себе (в точном соответствии с предсказаниями Конгера) расслабиться в компании своих верных генералов настолько, что дерзнул вспомнить о старых временах, когда именно гвардия как возводила на престол королей, так и убирала их оттуда с помощью то заранее заготовленного отречения, то массивного канделябра…
У королей свои правила, не имеющие ничего общего с мыслями и побуждениями обыкновенных людей, не обремененных ответственностью за державу. Купец прогоняет в три шеи нерадивого приказчика, а король, еще не усевшийся прочно на троне, своих генералов отправляет на Монфокон…
Взяв из невысокой стопочки заранее подготовленный и уже припечатанный по всем правилам указ, Сварог громко сказал:
– Генерал Далгар, подойдите! Обдумав все всесторонне, я решил возложить на вас высокое звание маршала гвардии. Будьте верны и честны.
Ах, как сиял в одночасье вознесенный к вершине сорокалетний вояка! Ткни Сварог пальцем в любого из присутствующих – заколол бы моментально, сапогами бы затоптал и не стал бы их мыть месяц, чтобы подольше похвастаться. И остальные, кого он возвышал, лучились яростной верностью: всем обязанные королю Сварогу и никому другому, обожающие, преданные, любого загрызут и не поморщатся… Так и рождаются верные слуги. О том, что все они значились в другом списке покойного короля, посвященном повышениям, им, конечно, не следовало знать – такова уж высокая политика…
– Я надеюсь, господа, что план занятия Вольных Маноров будет мне представлен в самом скором времени, – сказал он небрежно. – Дельный и всеобъемлющий. О политике можете не думать – на это у вас есть король…
– Слава королю! Да здравствует король!
«Неплохо для майора, – подумал Сварог, слушая громогласные – и, что характерно, совершенно искренние – вопли. – Ишь, как орут громче всех новоявленные маршалы… А все-таки приятная штука – власть. Мановение пальца – и нет никаких генералов…»
– Можете идти, господа мои, – сказал он решительно, чтобы не тешить душу чересчур уж долго этими славословиями. – А вы, полковник Фалек, останьтесь…
Он усмехался про себя, глядя, в каком смятении чувств пребывает скромный полковник Синих Егерей, не попавший в число облагодетельствованных, – ареста, конечно, не боится, понимает, что всех, кого хотели взять, взяли сразу, пылает яростной надеждой и боится поверить в свою фортуну…
Э т о г о Сварог выбрал самостоятельно – из полудюжины таких же. Храбр, но не родовит, без должных связей, сумел выбиться в командиры далеко не самого престижного гвардейского полка, но оставаться ему в этой должности до седых волос, если только не произойдет чего-то чрезвычайного: скажем, невероятно лихого подвига на глазах короля или что там еще бывает в сказках…
– Я дам вам поручение, полковник, – сказал Сварог доверительно, выйдя из-за стола, взяв полковника под локоть и прохаживаясь с ним по обширному залу. – Одно из тех, которые либо поднимают человека высоко, либо сбрасывают в безвестность, – понятно, в зависимости от того, насколько успешно он поручение выполнит… Вы пойдете в Пограничье. Возьмите свой полк, еще парочку легионов или «безымянных». Артиллерия, ракеты – по потребности. Как и саперы. Сами продумаете, что вам нужно для выполнения задачи, я вас не ограничиваю. Моряки предупреждены, вы получите столько кораблей, сколько понадобится. Ваша задача – в кратчайшие сроки навести в Пограничье полный порядок и, высокопарно выражаясь, взять его под мою королевскую руку. Там сейчас правят с полдюжины разболтавшихся за времена безвластия вольных ярлов… Только имейте в виду: мне нужны усмиренные земли, где не прервалась нормальная жизнь. Никакой выжженной земли. Подданные, а не трупы. Силу применять только в тех случаях, когда без этого не обойтись. Вы меня хорошо поняли?
– Да, ваше величество. Вполне.
– Ну, а потом… – сказал Сварог, подмигнув, – а потом вновь сядете на корабли и проплывете вдоль побережья Трех Королевств. Туда начали совершенно беззаконным образом высаживаться лоранцы, строить там что-то, знамена водружать… У нас нет войны с Лораном. Но я не намерен терпеть такие выходки…
– Я понял, государь!
Усмешка на лице полковника была достаточно умной и тонкой, и Сварог успокоился.
– Вот в этом случае я вас не ограничиваю, – тонко улыбнувшись, признался Сварог. – Кроме, конечно, рыцарских правил ведения… нет, не войны, какая же это война? Скажем, рыцарских правил наведения порядка в наших отдаленных землях… У вас есть ко мне просьбы? Скажем, младший братец, которому нужно повышение, или деньги, или что-то еще?
Он видел по лицу полковника, что тот на краткий миг едва не поддался искушению, уже открыл было рот, чтобы о чем-то все же попросить, но в последний момент преодолел себя, подтянулся и посерьезнел:
– Думается, об этом пока рано говорить, государь…
«А из него будет толк, – одобрительно подумал Сварог, глядя вслед полковнику, строевым шагом покидавшему Рубиновый зал. – Не стоит полагаться на тех, кто начинает п р о с и т ь, ничегошеньки еще не сделав».
Он повернулся навстречу бесшумно скользнувшему в зал министру полиции, на чьей уродливой физиономии сквозь обычную бесстрастность все же просвечивала гордость за хорошо проделанную работу. И одобрительно кивнул:
– Неплохо. Изящно было проделано.
– Осмелюсь заметить, вы проявили незаурядную мудрость, государь. В самом деле, не стоило брать их поодиночке, по домам. Вы п о д н я л и тех, кто был повышен, принародно, тем самым…
– П о в я з а л, что уж там, – усмехнулся Сварог жестко. – Вы ведь это хотели сказать? А насчет мудрости… Начинаете льстить?
– Самую чуточку, ваше величество, – сказал министр полиции без выражения. – Так полагается… Разрешите продолжать аресты по плану? Всех, кто станет выражать недовольство, протестовать, вслух ругать вас…
– Только не увлекайтесь, – сказал Сварог. – Гораздо хуже те, кто станет рукоплескать мудрому решению короля, но про себя-то з а т а и т…
– Будьте уверены, государь, – б д и м… Ваше поручение касательно розыска дворян, именуемых графиня Чари и барон Шедарис, выполнено. Данные дворяне, в соответствии с данными мне инструкциями, доставлены во дворец в е ж л и в о.
– Зовите немедленно, – сказал Сварог.
– Осмелюсь попросить ваше величество немного подождать… В приемной давно уже дожидается Мастер Печальных Церемоний с бумагами для доклада… Требующими вашей незамедлительной резолюции.
– Требует – примем, – сказал Сварог, чуть поморщившись. – Давайте его сюда, я постараюсь побыстрее…
Этим пышным и совершенно непонятным для непосвященного титулом именовался не главный похоронщик, как можно было подумать, а главный палач, на которого Сварогу хотелось взглянуть еще и из чистого любопытства. Он, разумеется, прекрасно понимал, что глава над палачами сам никого не потчует раскаленным железом и не рубит голов, но все равно ожидал увидеть нечто подобное министру полиции. В Рубиновый зал, однако, вошел пухленький седой господин в мундире королевского секретаря и золотых очках, добрый и домашний на вид, походивший по первому впечатлению то ли на университетского профессора, то ли на архивариуса, любителя певчих птичек, аккуратно подающего нищим. Сварог даже подумал, что министр полиции что-то перепутал и запустил к нему не того, но под мышкой у импозантного седого господина была кожаная папка со зловещей эмблемой в виде золотого топора особой формы в черном круге, так что никаких сомнений не осталось…
– Опять смертные приговоры? – спросил Сварог в лоб, едва указав визитеру на стул без подлокотников и мягкого сиденья, положенный тому по чину.
– На сей раз все обстоит наоборот, государь, – приятным голосом отозвался Мастер Печальных Церемоний, бережно выкладывая перед Сварогом папку. – Вам предстоит рассмотреть бумаги по королевским помилованиям особого рода.
«Эт-то еще что такое? – растерянно подумал Сварог. – Кто бы подсказал…»
Недолго думая, он сказал почти весело:
– Милейший Мастер, признаюсь честно: я представления не имею, что такое королевские помилования о с о б о г о р о д а. В Глане мне с этим не приходилось сталкиваться…
– В сущности, это совсем несложно, государь, – ответил лейб-палач. – Так уж исстари заведено, это давняя традиция… Любой приговоренный к смертной казни или пожизненной каторге вправе обратиться к вашему величеству с просьбой о помиловании – это и будет п р о с т о е помилование. А помилование особого рода – это прошение, гласящее, что его автору известен некий важный секрет, особо серьезная тайна, позволяющая ее обладателю просить о смягчении наказания. Как правило, если выяснится, что автор не лгал и тайна его достаточно важна, король милует осужденного – смертник получает пожизненную каторгу, а каторжанин, говоря профессиональным жаргоном, «вечник», – сокращение срока лет до двадцати.
– И что, часто открывается что-то по-настоящему важное?
– Очень редко, государь, – сокрушенно признал лейб-палач. – Добрых три четверти ходатаев попросту морочат голову, рассчитывая вырвать пару недель жизни или сбежать, когда их повезут указать закопанный клад. Почему-то среди этой публики – должно быть, в силу неразвитости и лености ума – особенно популярны историйки о богатых кладах. Впрочем, иногда, крайне редко, они не врут… В любом случае механизм отработан. Все обставляется так, что сбежать по дороге решительно невозможно: сажают его, голубчика, в клетку, ставят клетку на повозку… Тут уже не сбежишь. Я вам принес девять прошений. О четырех могу вам сказать заранее, что это чистейшая выдумка: они касались как раз кладов, но ни один, несмотря на все старания, не найден. Еще четыре сообщили под видом «важнейших тайн» обычные сплетни из жизни иностранных дворов, которые и так известны нашей разведке. А вот девятый… Признаюсь, я в растерянности, государь. Содержание выглядит бредом сумасшедшего чистейшей воды, но его автор впечатления безумца никак не производит. Как всегда бывает в спорных случаях, я сам с ним встречался, и он оставил странное впечатление… С одной стороны, история бредовая. С другой же… В прошлом году в Равене, как мне под большим секретом сообщил министр полиции, произошло нечто похожее…
– Дайте посмотреть, – сказал Сварог.
– Первый сверху лист, государь. Сам он едва умеет держать перо в руке, царапает, как курица лапой, – моряк, что вы хотите, эта публика грамотой не обременена. Но мы, как полагается, сделали копию – каллиграфическим почерком, работал опытный писец. Извольте взглянуть.
Сварог прочитал первые строчки. Пробормотав «Так-так-так…», заглянул в конец, вновь вернулся к началу, пробежал документ взглядом, бросил его на стол:
– Где смертник?
– В тюрьме, конечно. Здесь, в Равене.
– Сколько потребуется времени, чтобы его сюда доставить? – быстро спросил Сварог.
– Я думаю, около часа, – подняв глаза к потолку и старательно пошевелив губами, ответил лейб-палач. – Нужно, как следует из инструкций, заковать его в дополнительные кандалы, соединить их железным прутом, чтобы максимально ограничить движения… Следует обезопасить ваше величество от любых…
– К лешему ваши инструкции! – бесцеремонно прервал Сварог. – Там, в приемной, девушка, лейтенант Арбалетчиков. Она поедет с вами в качестве конвоя. Могу вас заверить, это лучше любых кандалов, какие вы только сумели измыслить… Идите и передайте ей мой приказ: заключенного доставить сюда немедленно. И передайте министру полиции, чтобы пропустил ко мне двух дворян, которых он привез… Живо!
Означенный министр полиции, пропустив в кабинет привезенных, попытался было задержаться, словно бы невзначай, но Сварог решительно отправил его прочь тем самым повелительным мановением руки, коему уже неплохо научился, опробовав на подданных в двух королевствах. Вышел из-за стола, направился навстречу былым сподвижникам, на ходу громко констатировав:
– Отлично выглядите, господа дворяне, вид прямо-таки цветущий. Чудеса делает с человеком спокойная жизнь законопослушного обывателя…
– Вот именно, – мрачно сказал бывший капрал Вольных Топоров, а ныне полноправный барон. – Всякие пакости такая жизнь с человеком делает…
Сварог присмотрелся к ним. Тетку Чари даже и неудобно было теперь вульгарно именовать теткой – натуральная графиня, каким-то чудом обретшая степенную стать. Теперь она выглядела лет на десять моложе – конечно же, трудами парикмахеров, портних и «художников благородных лиц» (так изящно здесь назывались гримеры для благородных). Сияющая дворянская корона, драгоценности, орден… Само совершенство, приходилось делать над собой усилие, чтобы вспомнить ее в простеньком платье, хозяйкой полурассыпавшейся корчмы в Пограничье, бодро осыпающей матерками незатейливую публику…
– Ну почему же – пакости? – сказал Сварог весело. – Посмотрите на графиню, любезный барон, – помолодела, похорошела…
– И не говорите, командир, – отозвалась она прежним разбитным голосом. – Вы не поверите: гвардейские лейтенанты стойку делают и намекают насчет койки – иные даже в возвышенных стихах.
– А она и рада хвостом вертеть, – мрачно сказал Шедарис. – Недавно проткнул одного такого поэта – шуму было…
– Потому что деревенщиной ты был, Шег, деревенщиной и остался, не понять тебе никак, что такое благородное обхождение, – живо отпарировала Тетка Чари.
– Почему? Я же его проткнул не вертелом в переулке, а вызвал на дуэль по-благородному, как барону и положено. Нечего было совать всякую похабщину.
– Горе ты мое! «Тонкий стан» и «упругие перси» – это не похабщина, а поэтические эпитеты. Ну, подал молодой человек стихи с подобающей галантностью…
– Ага, – еще мрачнее сказал бывший капрал. – А перед тем долго тебя гладил по этим самым поэтическим эпитетам.
– Ну, так уж и гладил! В танце кавалер имеет право прикасаться к даме, а дама имеет право кокетничать в пределах допустимого. – Она вздохнула. – Вот так и живем, государь. Никакой светской жизни. Стоит мне с кем-то потанцевать или позубоскалить, мой обормот начинает зубьями скрежетать и прикидывать, как бы на дуэль вызвать бедного кавалера. Никак я ему не могу втолковать: даже верная подруга имеет право и глазами поиграть, и поддержать фривольные словесные игры…
– По балам так и порхает, – сообщил Шедарис угрюмо.
– Должна же я душу отвести за все, что недобрала в нищей юности и пиратской молодости, осьминог ты насморочный?!
– Вот так и живем, командир… Хоть в Волчьи Головы подавайся.
Сварог присмотрелся к нему внимательно. Обнаружил те же симптомы, что и у Бони с Паколетом: упитанные щеки отвисли, второй подбородок наметился, талия подозрительно раздалась до тех пределов, когда именовать ее талией уже язык не поворачивается.
– Хорош, ваше величество? – перехватил Шедарис его критический взгляд. – Самого с души воротит. По утрам бегаю две лиги туда, две назад, с мечами прыгаю часа два, а когда и старую пушчонку поднимаю – у меня в замке на заднем дворе отыскалась, валялась без лафета, дуло мусором забили… Думаете, помогает? Ничего подобного. Брюхо отвисает, как вымя у коровы… Командир, можно я вопрос поставлю дерзко? Вы, похоже, не зазнались ничуть, с вами можно попросту, как в старые времена… Если готовится война или какое-нибудь рисковое предприятие вроде прежнего, я бы с удовольствием тряхнул стариной… Честное слово. Я не мальчик, за слова отвечаю. Просто… просто погубит меня такая жизнь в конце концов.
– А ведь он дело говорит, командир, – согласилась Тетка Чари, вмиг потеряв прежний кураж. – Раньше жилось беднее, но гораздо интереснее. И под смертью ходили, и спали под кустом, а все равно жизнь была н а с т о я щ а я. Что у меня теперь? Кавалеры стишки кропают да норовят со всем галантерейным обхождением в койку уложить, а то и вовсе где-нибудь в темном переходе к пыльной стенке притиснуть и платьишко задрать. Сначала льстит, потом надоедает, а там хоть волком вой – никакой особой разницы с простыми кабацкими танцульками. Все отличие в том, что шкипер норовил грудяшки потискать и корешок на язычок положить, а галантерейный маркиз хочет к персям припасть и жаждет, чтоб мои лепестки розы вокруг его нефритового жезла сомкнулись…
– Это кто же жаждет? – громко сопя, спросил Шедарис с совершенно зверским лицом. – Тот баран в синем бархате?
Тетка Чари отмахнулась:
– Да это я так, для примера… Одним словом, никакой разницы. Сядешь поболтать со знатными клушами – вскорости от тоски так зеваешь, что челюсть того и гляди хрупнет. Ленточки да рюшечки, да туфельки с острым носком, из ратагайской замши… Кому из них удалось при храпящем в другом крыле законном муже с лейтенантиком перепихнуться и вовремя его в окошко выпроводить, чей муженек к праздникам непременно получит повышение, кому благосклонно улыбнулся сам министр… Как подумаю, что мечтала когда-то в знатные дамы выбиться, – тоска берет! Кто ж знал, что этот их высший свет – такое болото… Туфельки с пряжечками, туфельки без пряжечек, корсажик на три пуговички, мушка над левой бровью означает, что дама холодна, а над правой – вовсе даже наоборот… Вперехлест через мамашу морского черта, я ж сорок абордажей помню… или уж тридцать-то точно… Командир, может, нам с Шегом по старой памяти и отыщется местечко, чтобы тряхнуть недавней стариной? А то я при такой жизни, право слово, или любовника заведу, или пущу этих гусынь по морской матери в три загиба с четырьмя кандибобрами…
– Сговорились вы, что ли? – сказал Сварог задумчиво. – Я-то полагал, что устроил вам жизнь, как мог, подыскал тихую пристань…
– Тошно в тихой пристани, командир. И плесенью пахнет, – сказала Тетка Чари уныло. – Рановато мы на берег списались, вот что. Оказывается, еще годочков десять погулять по морям не мешало бы. Давеча получили письмо от Бони, накарябал, что заедает его тоска неописуемая, и собираются они с Паколетом к тебе ехать, чтобы выяснить, не предвидится ли войны или приключений… Тебе они не писали?
– Не писали, – ответил Сварог рассеянно. – Сами нагрянули. Здесь они, куда им деться. Может, это судьба? – Он посмотрел поверх плеча Шедариса – там, маяча в приоткрытой двери, подавал загадочные знаки министр полиции. – Сядьте-ка в уголке да послушайте. Есть интересное дельце…
Жаждущий помилования выглядел так, как и обязан был выглядеть постоялец уголовной тюрьмы, – грязный, заросший, вонючий. Сварог невольно отодвинулся подальше. Он успел бегло просмотреть и экстракт прегрешений, и приговор суда – дело было насквозь житейское. Морячок с богатым жизненным опытом, попробовавший и вольной пиратской житухи, и речной контрабанды, устроил в портовом кабачке переполох с поножовщиной, порезал двух случайных собутыльников, дешевую девку и слугу, а кабатчика ухитрился убить до смерти – и, не останавливаясь на достигнутом, тем же тесаком прикончил полицейского. За все это в совокупности королевский прокурор вполне резонно приговорил буяна к отправке на те незамысловатые танцульки, где пляшут с Конопляной Тетушкой.