– Конечно, не факт, – произнесла она так же тихо, не поворачиваясь к Мазуру и не меняя позы. – Но на его месте ты бы после тех взрывов начал бы дергаться, нет? Узнавши, что хозяева, скоты этакие, преспокойно хотели тебя прикончить вместе с прочими?
– Пожалуй, – сказал Мазур. – Подходящий момент для выяснения отношений, пожалуй… пожалуй… Если…
– Те! – Она решительно подняла палец. Мазур моментально умолк, как говорится, обратился в слух.
– Ты куда это?
– Коля, нам ведь не запрещали уходить из расположения…
– Да нет, в общем…
– Ну, тогда – без идиотских вопросов. Вы меня только прикройте, если вдруг нагрянет его высокопревосходительство господин адмирал. Сочините что-нибудь убедительное. Типа, понос нечаянно нагрянул. И засел я где-то под ближним деревцем. Вряд ли нагрянет командир, но все же…
– Хрен он нагрянет, – сказал кто-то убежденно. – Ручаться можно, его высокопревосходительство сейчас радистку Кэт натягивает по самые помидоры со всем усердием.
– Циник вы, господин штабс-капитан…
– Не циник, а реалист. По достоверным данным, она к нему в каюту еще на базе шмыгала вечерней порой. Азбуку Морзе подзубрить, надо полагать. А уж тут, на лоне тайги, сам бог велел…
Мазур, скрипнув зубами, произнес про себя нечто матерное в адрес циников-реалистов. И слушал дальше, с разгоравшимся охотничьим азартом: это куда же наш дражайший Вадим собрался посреди ночи, какие такие дела подвернулись?
Должно быть, те же мысли пришли в голову и тем, в палатке. «Реалист» легкомысленным тоном протянул:
– А ведь ты, Вадимчик, чтоб я так жил, на блудоход собрался. Вы только посмотрите на эту честную, открытую физиономию, обуреваемую порочными страстями…
– Точно, физиономия многозначительная.
– Колись, плейбой…
– Проницательные вы ребята, спасу нет, – послышался ровный голос капитана Вадима, исполненный этакой затаенной гордости собственным проворством. – Каюсь… Успел за день и перемигнуться, и клинья подбить.
– Это к которой?
– Секрет фирмы, Геночка, уж прости. Мужики, ну, вы, если что, прикроете?
– Мы-то прикроем, дело святое… Вот только как насчет того, чтобы состав команды в этом матче немножечко расширить? Присматривался я ко всем троим, и создалось у меня впечатление, что все трое – бляди законченные…
– Поглядим по ситуации, – серьезно заверил Вадим. – Честно, сделаю все от меня зависящее. Но ты ж, Гена, сам понимаешь: свой бы успех поначалу закрепить…
– Резонно. Ты куда ее, неужели в чащобу?
– Зачем? Овчарня поблизости. Самое место.
– Тоже резонно… Ладно, прикроем. Но ты смотри там, эгоизмом не особенно майся. О друзьях не забывай.
– Непременно. Ну, я пошел?
– Валяй, проказник. Покажите ей, что такое гвардия, благородный Румата, и про боевых товарищей, главное, не забывайте…
Мазур переглянулся с Катей, чувствуя, как охотничий азарт поневоле разгорается, растекается по жилочкам специфической жаркой волной. Вот оно, а? Довольно убедительный повод для внезапной отлучки, кто в такой ситуации пойдет следом за сослуживцем, кто заподозрит неладное? Все жизненно и убедительно: бравый офицер ухитрился даже в этих нелегких условиях снять девочку…
У него не было никакой возможности связаться с Лавриком, засевшим где-то по ту сторону лагеря, – но тот сейчас точно так же сидит с крохотным аппаратиком в ухе, следовательно, никак не может лопухнуться. Нужно отдать Самарину должное: хотя он порой и бывал в отношении Мазура гадом ползучим, по долгу службы, но за четверть века знакомства не припомнить что-то, чтобы Лаврик хоть однажды лопухнулся…
Они прекрасно видели появившегося из палатки человека. Конечно же, при нем не было автомата – трещотки так и остались в рюкзаках, куда их заховали перед тем, как войти в лагерь. Пистолет и нож наверняка под бушлатом, но это не особенно и осложняет задачу, черта ли нам в пистолетах и ножах, всякие видывали. Лишь бы у него не было среди оставшейся троицы подстраховки, лишь бы он был один такой, сволочь… А в том, что это именно он, и нет уже сомнений, какие там сомнения, к лешему…
Еще миг – и он уже выхватил из-под расстегнутого бушлата пистолет с глушителем, взял на прицел возникшую метрах в трех от него меж двумя стволами фигуру, но Катя быстренько положила ему ладонь на запястье, и он опустил оружие.
Фигура голосом Лаврика поинтересовалась быстрым шепотком:
– Все слышали?
– Обижаете, ваше степенство, – пожал плечами Мазур. – Что, все в ажуре?
– Не кажи гоп… Совпадения всегда возможны… Ага!
Из палатки появился предприимчивый искатель любовных приключений – он пока что считался таковым за отсутствием доказательств обратного. В наушнике в ухе у Мазура четко прозвучало:
– Мужики, вы, я надеюсь, следом не пойдете? Засветите…
– Обижаете, синьор Ромео. Можете шествовать к предмету вашему, мы люди деликатные…
– Ну, мало ли что, вдруг пошутить решите.
– Какие шутки в столь серьезном деле? Шагай, счастливчик, и не забудь, ежели что…
Чья-то рука, появившись изнутри, тщательно задернула полог. Помедлив пару секунд, Вадим решительно двинулся в сторону. Обогнул палатку, двигаясь совершенно бесшумно – школа, школа, этого у него не отнимешь, – вновь сторожко остановился, явно проверяя, не двинется ли все же следом кто-то из оставшихся в палатке циничных шутников.
– Главное – живехоньким… – прошептал рядом Лаврик. – Не факт еще, но главное – живехоньким…
В наушнике у Мазура явственно послышался голос, принадлежавший явно доценту-старшому:
– Здорово, мужики, гостей принимаете?
Судя по голосу, здешний начальник был уже изрядно поддамши, и тут же раздался громкий стеклянный звяк: несомненно, это доцент стукнул друг о дружку бутылки, которые держал в руках. Тут же послышался второй голос, капитана Гены:
– А чего же и не принять представителя трудовой интеллигенции? Смычка меж армией и народом – вещь полезная…
– Ну их к черту! – нетерпеливо шепнул Лаврик. – Двинулись!
По его примеру Мазур решительно выдернул из уха проводок и опустил его в нагрудный карман. Все было, в принципе, ясно. Не самым бесхитростным субъектом был пан доцент, не первый год подвизавшийся на многотрудной ниве подпольного кладоискательства, – пароль паролем, посланцы посланцами, но он, хитрован, скорее всего решил наладить и неформальные контакты с нежданными гостями. Авось сболтнут что по пьянке. Поступок вполне логичный… и для Мазура с Лавриком совершенно несущественный, ибо трое оставшихся в палатке орлов и после ведра спиртного лишнего не выболтают…
Рассредоточившись, они двинулись вперед. Вадим вошел в чащобу и бесшумно скользил меж деревьев, он ни разу не оглянулся ради проверки. Но это ни о чем еще не говорило – нужно было превзойти самих себя, напрячь все умение, чтобы выиграть у этого волчары. Бегло вспоминая все, что этот типчик наворотил в Шантарске, к нему следовало отнестись со всем уважением…
Он бесшумно шагал меж деревьев, сопровождаемый четырьмя тенями. Одна была своя, природная, невесомая и нематериальная, а три других – живыми и вполне плотскими, правда, столь же тихими и проворными, как первая, черная и плоская…
Вскоре не осталось никаких сомнений, что засланный казачок целеустремленно движется к кошаре, выглядевшей в серебристом лунном свете опять-таки насквозь неромантично. Ну все, скрылся внутри, теперь началось самое трудное: незамеченными пересечь открытое пространство, пусть и невеликое…
Скупой жест Лаврика – и три тени с разных сторон скользнули к длинному строению с выбитыми окошками и провалившейся кое-где крышей. Момент был самый пикантный: если объект все же заметил слежку, то может встретить огнем, предположим, они тоже не дети и под пулю так просто не подвернутся, но ситуация станет насквозь непредсказуемой…
Обошлось. Мазур достиг стены, прижался к ней рядом с оконным проемом, выбрав место так, чтобы не оказаться напротив широких горизонтальных щелей меж трухлявыми досками. Спутников он не видел, но знал, где они расположились, – все было заранее обговорено перед броском посредством скупых, но выразительных жестов.
Со своего места он прекрасно слышал, как Вадим передвигается внутри, – без всякой опаски, не поднимая лишнего шума, но и не стараясь передвигаться на цыпочках. Судя по этим звукам, капитан по-прежнему считал, что находится в гордом одиночестве. Что это он там? Ага, похоже, что-то подтаскивает, чтобы усесться повольготней, – ящик, кажется.
Мазур вновь, неизвестно в который раз, испытал это давно знакомое, но всегда будоражившее кровь ощущение, не умещавшееся в слова, – звенящее по нервам чувство охотника, засевшего в двух шагах от ничего не подозревавшей дичи, спокойной, уверенной в себе, но уже наполовину проигравшей из-за того, что подпустила охотника на дистанцию меткого выстрела или уверенного броска…
А потом совсем рядом послышался негромкий голос:
– Орхидея, я Игрек, Орхидея, я Игрек…
Он повторял это снова и снова, держал паузы, торопливо выкурил сигарету – и вновь продолжал бесполезные заклинания, так и не получив ответа. Нельзя сказать, чтобы в его голосе зазвучало очень уж безнадежное отчаяние, но все даже чувствовалось по тону, каким одиноким он себя чувствует, – что, легко догадаться, у Мазура вызывало отнюдь не сочувствие, а веселое злорадство, как у любого понимающего человека на его месте. На хрен было продаваться… Да еще подмахивать клиенту столь активно…
А за стеной по-прежнему звучал голос, трудяга Игрек неустанно, старательно вызывал Орхидею. Безрезультатно. Вновь щелкнула зажигалка, послышалось ругательство сквозь зубы. Страдай, сучий потрох, страдай, пытался телепатическим путем внушить ему Мазур, наливайся помаленьку злостью, отрешись от окружающего, тогда тебя и брать будет легче… ага!
Из-за угла вынырнул Лаврик, в несколько секунд неимоверно ловко пробежав прямо-таки на карачках, так, чтобы его макушка ни разу не мелькнула над подоконниками, очутился рядом с Мазуром и с помощью тех же выразительных жестов обрисовал новый расклад.
Мазур кивнул, принял надлежащую позу. Лаврик тем же манером проворно скрылся за углом. Еще несколько секунд…
– Орхидея, я Игрек… – безнадежно взывал в эфирное пространство оказавшийся в трудной жизненной ситуации шпион.
Осторожно ощупав левой подоконник и убедившись, что опереться на него можно, Мазур рывком бросил тело внутрь, в полумрак, привычно ориентируясь по голосу. С другой стороны в узенькое окошко ногами вперед метнулась вторая фигура, и еще одна…
Мазур ударил чуть сильнее, чем требовалось, вспомнив все, что пришлось из-за этого поганца перенести, обрушился на сидящего, сбил на пол, заломил руку… Лаврик уже рвал у поваленного пушку из-за пазухи, а Катя на миг осветила его узким лучом фонарика, что помогло отыскать небольшую черную коробочку, откатившуюся в сторону. Мазур подхватил ее свободной рукой и упрятал поглубже в карман – на случай, если Орхидее вздумалось бы именно в этот момент отозваться. Черт ее знает, эту рацию – вдруг абонентка да и услышит шум борьбы, стерва?
Ну вот, все, кажется, было в порядке. Лаврик держал конечности сначала верхние, а потом нижние, Мазур же сноровисто связывал пленника не какими-то там хитроумными путами из засекреченных арсеналов спецназа, а куском обычной бельевой веревки, довольно толстого синтетического канатика, который не порвет не то что человек, а, пожалуй, и усатый-полосатый тигр…
Покончив с хитрыми узлами, на ощупь проверил работу. Порядок, клиент упакован надежно, он только-только стал приходить в себя после качественного вырубающего удара, вряд ли успел бы осознать происшедшее и выполнить известный нехитрый финт с неимоверным напряжением всех мускулов, дабы потом освободиться от пут. Старый финт, но надежный, однажды давно тому помог самому Мазуру… но этот ничего такого не успел…
И Мазур, опять-таки в тысячный раз, ощутил . тот блаженный миг секундного, но полнейшего расслабления, который ни с чем известным сравнить невозможно: ты просто осознаешь, что противник повязан, а вы все невредимы, и на миг тобою овладевает это неописуемое…
– Переверни сукина кота, – распорядился Лаврик. – Катерина, к окну на шухер… Покажи-ка рацию… – Он в полумраке взял у Мазура черную продолговатую коробочку, ловко выключил, хмыкнул: – Ну, не венец технической мысли, есть и посложнее, хотя и эта игрушка неплоха… А ведь наш друг очухался, господа и дамы. Положительно, очухался. – Он присел на корточки над лежащим, ухватив его за ворот, рывком переместил голову в полосу лунного света, косо падавшего в проем. – Ну что, дражайший мой господин Киревич? Может быть, возмутитесь в голос столь хамским обращением поганых смершевцев со славным капитаном армии российской, освобождения потребуете, а то и, чего доброго, сатисфакции? Ну, не стебите Муму, вы уже в полном сознании, так что нечего и придуриваться…
Пленник молчал.
– Ну да, ничего удивительного, – сообщил Лаврик Мазуру так, словно они были тут совершенно одни. – Психологический шок. Реакция на решительнейшее изменение как ситуации, так и собственного статуса. Из бравых офицеров в разоблаченные шпиёны – такую плюху обмыслить надо.
– Что за чепуха… – голосом, в котором определенно присутствовала неуверенность, проговорил связанный.
– Боже, как банально… – поморщился Лаврик. – Что за пошлые штампы, капитан… – Он гибко опустился на корточки и ударил ребром ладони, умело и жестоко, так, чтобы не покалечить, но причинить долгую боль. – Что меня бесит, так это штампы… Впредь, сокол мой, Вадим Сергеевич, открывайте рот исключительно затем, чтобы изречь нечто начисто лишенное штампов. Ясно? И, я вас категорически прошу, тут же расстаньтесь с образом оскорбленной невинности. Я буду говорить, а вы думайте. Лихорадочно раскидывайте мозгами, пока имеете привилегию делать это исключительно в переносном смысле. А то и прямой смысл не за горами… В общем, так. Под наблюдением вы давно. Довольно давно. Все знает один лишь Господь Бог, конечно, но и ты, скотина, опять-таки не Господь. А значит, делаешь ошибки. Ты, скотина, тварь долбаная, действовал достаточно активно и долго. А это означает, что остались следы, свидетели, отпечатки пальцев, результаты хитрых проверок, свидетельские показания и прочие привлекательные мелочи. Что нам известно, ты знать не можешь. Следовательно, не успеешь за какие-то минуты слепить убедительные оправдания и говорящие в твою пользу версии, когда я начну тебя ловить на противоречиях и нестыковках. Ты же, гандон, не профессионально подготовленный разведчик, а завербованная сука, и не более того… Что твою участь усугубляет, а мою задачу, наоборот, облегчает… И еще. Сам понимаешь, тут не будет учтивого следака в галстуке, кондиционера и уголовно-процессуального кодекса, не говоря уж о сраных правозащитниках… Тут, милый, тайга. И я, вице-адмирал Самарин, по партийной кличке Лаврик… Сечешь? У меня нет никаких сомнений, что ты – это ты. Ближайший сподвижник лапочки по кличке Гейша. Совершивший в Шантарске кучу убийств и прочих антиобщественных поступков. А значит, церемониться я с тобой не буду. Вариантов только два. Либо ты запоешь сам, еще не будучи порванным в клочья, либо все равно выложишь то, что мне нужно, выплюнешь вместе с потрохами, но, сам понимаешь, то, что от тебя останется, никак нельзя будет перемещать в более цивилизованные районы страны. Говоря без дипломатии, придется добить и закопать прямо здесь, к чертовой матери. Хрен кто найдет. Мы трое люди не болтливые… – Он вновь присел на корточки и где-то даже ласково похлопал лежащего по щеке. – Это очень хорошо, что ты – спецназ. Сам знаешь, во всех деталях и подробностях, что я с тобой делать буду, ты не первый, из кого мне придется жилы тянуть, и не двадцатый даже…
Какое-то время стояла напряженная тишина. Потом Лаврик, зорко присмотревшись, выпрямился и сказал Мазуру с оттенком нешуточной обиды:
– Стареем мы, Кирилл, молодежь о нас уже и не слышала. У него штаны совершенно сухие. Не хочу хвастать, но была парочка случаев, когда, заслышав мое скромное имечко, клиенты в штаны мочились… При гораздо более благоприятных обстоятельствах.
– Сик транзит глория мунди, – угрюмо сказал Мазур. – Он обязательно намочит в штаны, а то и наложит… Можно, сначала я с ним чуточку поработаю? Кое-кого из тех, кого он убил, я никак не намерен ему прощать… Как насчет «крабика» или «щекотухи»? Только нужно рот ему заткнуть, а то весь лагерь перебудит. – Он говорил скучно, буднично, без малейшего наигрыша. – У меня есть спички и хороший перочинник, а подходящей щепы здесь сколько угодно, от любой доски можно настрогать… Чем же пасть заткнуть?
Лаврик огляделся.
– А вон какие-то тряпки… Сойдет, не барин.
– Вы блефуете, – шелестящим, быстрым шепотом проговорил пленник.
– Очаровательное заявление, – хмыкнул Лаврик. – Никаких воплей о нарушенных правах человека и странности происходящего, не говоря уж о дичайшем поклепе на честнейшего человека… Мы не блефуем, Вадим Сергеевич. Вас для того сюда и заманили, чтобы без помех порасспросить. В Шантарске пришлось бы соблюдать кое-какие законы пусть и не в полном объеме, ну, а здесь… Кто вас здесь-то искать будет? Думай, сокол, думай, – протянул он почти равнодушно. – Вышка нынче не присуждается. Будешь активно сотрудничать со следствием, появятся кое-какие шансы, сам понимаешь. А коли уж начнем рвать тебя всерьез, будет поздно… Извини за жуткую пошлость, но даю я тебе минуту, и не более того… – и он рывком поднял к глазам часы. – Отсчет пошел…
Мазур смотрел на лежащего, чье лицо даже в лунном свете казалось застывшей маской. С высоты своего богатейшего опыта он прямо-таки физически ощущал, как пленника окутывает тоскливая, тупая безнадежность, не оставляющая ни шансов, ни надежд. Безусловно, в чем-то Лаврик блефовал, откровенно и нагло, – но, как всегда бывает в таких вот случаях, допрашиваемый никак не мог знать, что им известно, а что нет, а значит, пребывал в заведомо невыгодной позиции…
– А как насчет гарантий? – спросил связанный новым голосом, в котором как раз и сквозила эта безнадежность.
– Ага, – фыркнул Лаврик. – На бумажке тебе подпишу и печатью заверю. Что за глупости, Вадик? Ты же не дурак, в конце-то концов… Ну какие тут могут быть писаные гарантии, в нашем-то положении? Вообще, расклад прост. Когда мы возьмем Гейшу, нам понадобится некто, кто многословно и доказательно станет ее закладывать. А на данный момент ты – самая подходящая кандидатура. Тут и прячется твой единственный шанс, твои гарантии… Сечешь? Ну что, меж нами уже возникла пылкая любовь и единение?
– …твою мать… – сквозь зубы процедил пленник.
Лаврик вновь опустился над ним на корточки.
– Давай договоримся сразу: это было последнее лирическое отступление, тебе дозволенное. В дальнейшем всякая лирика будет тут же пресекаться посредством квалифицированного битья по организму… Где Гейша, урод?
– На той стороне, в Монголии.
– По своим делам или по заморочкам этих гробокопателей?
– Мне таких тонкостей не докладывают, – огрызнулся пленник. – Может так, может, и сяк…
– Логично, – сказал Лаврик. – Значит, ты в состоянии поддерживать с ней устойчивую связь посредством этой спутниковой штучки…
– Странно…
– Что – странно? – рявкнул Лаврик, склонившись над ним.
– Странно, что она не отозвалась. Передатчик так устроен, что вызов ни за что нельзя отключить, лампочка мигает в любом случае, автоматически включается…
– Ну, всякое возможно, – доверительно сказал Лаврик. – Может, она покакать села, а может, потрахаться с кем-то легка под кустик, отложив рацию в сторонку… масса вариантов, мало ли что… Ты лучше поведай, есть какая-нибудь точка рандеву? Явка? Заранее условленное место встречи? Без этого в таких делах просто нельзя, так что вилять не вздумай…
– Есть такое место… – безразличным тоном поведал пленник. – Километрах в трех от границы. Полуразрушенный храм, буддийский, кажется…
– Как романтично… – фыркнул Лаврик.
– Просто место очень удобное, в распадочке, чтобы обнаружить, надо подойти почти вплотную. И ручей поблизости. Мало того, в нем можно долго и удачно отстреливаться, строеньице сделано…
Мазур слушал, как он рассказывает ровным голосом, как дает пояснения Лаврику, развернувшему у него под носом при свете фонарика закатанную в пластик карту. Полдела сделано, а? Ну что же, клиент попался правильный – он так легко пошел на сотрудничество ее следствием вовсе не потому, что труслив или слабоволен (в этом случае вообще не попал бы в спецназ), просто профессионал (пусть и не разведки, а спецназа) отлично умеет взвешивать шансы и оценивать ситуацию. Он слишком хорошо знал, что проиграл и шанса нет ни единого, и очень хорошо представлял, во что его превратят при запирательствах. Счастье еще, что он все же сухопутный, и флот тут ни при чем. Есть еще Чеботарь, но и он, строго говоря, моряк берегового плавания, так что гордость «морских дьяволов» не задета…
«Черт побери, но что же с ним делать дальше? – подумал Мазур. – Держать под домашним арестом в одной из палаток, пусть и в связанном виде? Ерунда какая, рискованно и чревато…»
Лаврик выпрямился. Одной рукой он прятал в карман сложенную карту, а в другой у него поблескивал небольшой прозрачный цилиндрик. Мазур не сразу сообразил, что это такое, а догадавшись, невольно поджал губы – вспомнил, как лет несколько назад, когда он сам попал под подозрение, Самарин и его угостил какой-то специфической химией, подавляющей волю, в чем так и не сознался никогда, прохвост…
– Опять за свое? – хмыкнул он.
– А ты думал? – безмятежно отозвался Лаврик, наклоняясь над лежащим. Пощупал пульс, оттянув веко, осмотрел глазное яблоко, медленно выпрямился. – Порядок. Здоровый лоб, без малейших изъянов, я его медкарту на базе как следует проштудировал… Ни хрена с ним не случится, проспит сутки-двое как миленький. Забросаем тряпьем, сюда и не ходит-то никто…
– А мы?
– А мы выдвинемся к этому самому романтичному храму завтра же утром.
– Я это себе представлял чуточку иначе, – задумчиво сказал Мазур. – Вызовем вертолет с подмогой…
– Когда надо будет, тогда и вызовем, – отрезал Лаврик. – Понял?
– Так точно, – сказал Мазур почти равнодушно.
А Катя вообще промолчала, подчиняясь дисциплине. Они отволокли тяжелое тело в дальний и самый темный угол, старательно забросали тряпьем и мусором давности этак двадцатилетней, позаботившись, чтобы мирно дрыхнувший пленник мог дышать.
Версия окончательно сформировалась у Мазура еще на обратном пути в лагерь. Если у Кати, в силу ее молодого возраста и не особенно долгого стажа, еще и оставались, быть может, какие-то идеалистические иллюзии, то он сам с таковыми расстался давным-давно, еще в те времена, когда она бегала в школьном передничке. Догадка была неутешительной, но, не исключено, правильной. Лаврик, профессионал сугубый, должен был иметь веские основания для такой вот конспирации. Вооруженные силы, конечно, за последние полтора десятка лет изрядно обнищали, что не обошло и всемогущие некогда спецуры, и все же, все же… Неужели не нашлось бы выделенной в их распоряжение вертушки и полудюжины хватких ребят для группы поддержки? Глупости, не все так уныло… Дракон еще в состоянии изрыгать пламя и ломать хвостом вековые дубы.
И если они оказались именно в таком вот положении, то версия незатейлива и жизненна: на Чеботаре все не замыкается. Есть еще кто-то, малость повыше. Его-то и стараются не вспугнуть раньше времени. Что ж, не стоит пенять на перестройку и реформы – подобное случалось и в благополучные советские времена, чего уж там…
Глава вторая
– Пожалуй, – сказал Мазур. – Подходящий момент для выяснения отношений, пожалуй… пожалуй… Если…
– Те! – Она решительно подняла палец. Мазур моментально умолк, как говорится, обратился в слух.
– Ты куда это?
– Коля, нам ведь не запрещали уходить из расположения…
– Да нет, в общем…
– Ну, тогда – без идиотских вопросов. Вы меня только прикройте, если вдруг нагрянет его высокопревосходительство господин адмирал. Сочините что-нибудь убедительное. Типа, понос нечаянно нагрянул. И засел я где-то под ближним деревцем. Вряд ли нагрянет командир, но все же…
– Хрен он нагрянет, – сказал кто-то убежденно. – Ручаться можно, его высокопревосходительство сейчас радистку Кэт натягивает по самые помидоры со всем усердием.
– Циник вы, господин штабс-капитан…
– Не циник, а реалист. По достоверным данным, она к нему в каюту еще на базе шмыгала вечерней порой. Азбуку Морзе подзубрить, надо полагать. А уж тут, на лоне тайги, сам бог велел…
Мазур, скрипнув зубами, произнес про себя нечто матерное в адрес циников-реалистов. И слушал дальше, с разгоравшимся охотничьим азартом: это куда же наш дражайший Вадим собрался посреди ночи, какие такие дела подвернулись?
Должно быть, те же мысли пришли в голову и тем, в палатке. «Реалист» легкомысленным тоном протянул:
– А ведь ты, Вадимчик, чтоб я так жил, на блудоход собрался. Вы только посмотрите на эту честную, открытую физиономию, обуреваемую порочными страстями…
– Точно, физиономия многозначительная.
– Колись, плейбой…
– Проницательные вы ребята, спасу нет, – послышался ровный голос капитана Вадима, исполненный этакой затаенной гордости собственным проворством. – Каюсь… Успел за день и перемигнуться, и клинья подбить.
– Это к которой?
– Секрет фирмы, Геночка, уж прости. Мужики, ну, вы, если что, прикроете?
– Мы-то прикроем, дело святое… Вот только как насчет того, чтобы состав команды в этом матче немножечко расширить? Присматривался я ко всем троим, и создалось у меня впечатление, что все трое – бляди законченные…
– Поглядим по ситуации, – серьезно заверил Вадим. – Честно, сделаю все от меня зависящее. Но ты ж, Гена, сам понимаешь: свой бы успех поначалу закрепить…
– Резонно. Ты куда ее, неужели в чащобу?
– Зачем? Овчарня поблизости. Самое место.
– Тоже резонно… Ладно, прикроем. Но ты смотри там, эгоизмом не особенно майся. О друзьях не забывай.
– Непременно. Ну, я пошел?
– Валяй, проказник. Покажите ей, что такое гвардия, благородный Румата, и про боевых товарищей, главное, не забывайте…
Мазур переглянулся с Катей, чувствуя, как охотничий азарт поневоле разгорается, растекается по жилочкам специфической жаркой волной. Вот оно, а? Довольно убедительный повод для внезапной отлучки, кто в такой ситуации пойдет следом за сослуживцем, кто заподозрит неладное? Все жизненно и убедительно: бравый офицер ухитрился даже в этих нелегких условиях снять девочку…
У него не было никакой возможности связаться с Лавриком, засевшим где-то по ту сторону лагеря, – но тот сейчас точно так же сидит с крохотным аппаратиком в ухе, следовательно, никак не может лопухнуться. Нужно отдать Самарину должное: хотя он порой и бывал в отношении Мазура гадом ползучим, по долгу службы, но за четверть века знакомства не припомнить что-то, чтобы Лаврик хоть однажды лопухнулся…
Они прекрасно видели появившегося из палатки человека. Конечно же, при нем не было автомата – трещотки так и остались в рюкзаках, куда их заховали перед тем, как войти в лагерь. Пистолет и нож наверняка под бушлатом, но это не особенно и осложняет задачу, черта ли нам в пистолетах и ножах, всякие видывали. Лишь бы у него не было среди оставшейся троицы подстраховки, лишь бы он был один такой, сволочь… А в том, что это именно он, и нет уже сомнений, какие там сомнения, к лешему…
Еще миг – и он уже выхватил из-под расстегнутого бушлата пистолет с глушителем, взял на прицел возникшую метрах в трех от него меж двумя стволами фигуру, но Катя быстренько положила ему ладонь на запястье, и он опустил оружие.
Фигура голосом Лаврика поинтересовалась быстрым шепотком:
– Все слышали?
– Обижаете, ваше степенство, – пожал плечами Мазур. – Что, все в ажуре?
– Не кажи гоп… Совпадения всегда возможны… Ага!
Из палатки появился предприимчивый искатель любовных приключений – он пока что считался таковым за отсутствием доказательств обратного. В наушнике в ухе у Мазура четко прозвучало:
– Мужики, вы, я надеюсь, следом не пойдете? Засветите…
– Обижаете, синьор Ромео. Можете шествовать к предмету вашему, мы люди деликатные…
– Ну, мало ли что, вдруг пошутить решите.
– Какие шутки в столь серьезном деле? Шагай, счастливчик, и не забудь, ежели что…
Чья-то рука, появившись изнутри, тщательно задернула полог. Помедлив пару секунд, Вадим решительно двинулся в сторону. Обогнул палатку, двигаясь совершенно бесшумно – школа, школа, этого у него не отнимешь, – вновь сторожко остановился, явно проверяя, не двинется ли все же следом кто-то из оставшихся в палатке циничных шутников.
– Главное – живехоньким… – прошептал рядом Лаврик. – Не факт еще, но главное – живехоньким…
В наушнике у Мазура явственно послышался голос, принадлежавший явно доценту-старшому:
– Здорово, мужики, гостей принимаете?
Судя по голосу, здешний начальник был уже изрядно поддамши, и тут же раздался громкий стеклянный звяк: несомненно, это доцент стукнул друг о дружку бутылки, которые держал в руках. Тут же послышался второй голос, капитана Гены:
– А чего же и не принять представителя трудовой интеллигенции? Смычка меж армией и народом – вещь полезная…
– Ну их к черту! – нетерпеливо шепнул Лаврик. – Двинулись!
По его примеру Мазур решительно выдернул из уха проводок и опустил его в нагрудный карман. Все было, в принципе, ясно. Не самым бесхитростным субъектом был пан доцент, не первый год подвизавшийся на многотрудной ниве подпольного кладоискательства, – пароль паролем, посланцы посланцами, но он, хитрован, скорее всего решил наладить и неформальные контакты с нежданными гостями. Авось сболтнут что по пьянке. Поступок вполне логичный… и для Мазура с Лавриком совершенно несущественный, ибо трое оставшихся в палатке орлов и после ведра спиртного лишнего не выболтают…
Рассредоточившись, они двинулись вперед. Вадим вошел в чащобу и бесшумно скользил меж деревьев, он ни разу не оглянулся ради проверки. Но это ни о чем еще не говорило – нужно было превзойти самих себя, напрячь все умение, чтобы выиграть у этого волчары. Бегло вспоминая все, что этот типчик наворотил в Шантарске, к нему следовало отнестись со всем уважением…
Он бесшумно шагал меж деревьев, сопровождаемый четырьмя тенями. Одна была своя, природная, невесомая и нематериальная, а три других – живыми и вполне плотскими, правда, столь же тихими и проворными, как первая, черная и плоская…
Вскоре не осталось никаких сомнений, что засланный казачок целеустремленно движется к кошаре, выглядевшей в серебристом лунном свете опять-таки насквозь неромантично. Ну все, скрылся внутри, теперь началось самое трудное: незамеченными пересечь открытое пространство, пусть и невеликое…
Скупой жест Лаврика – и три тени с разных сторон скользнули к длинному строению с выбитыми окошками и провалившейся кое-где крышей. Момент был самый пикантный: если объект все же заметил слежку, то может встретить огнем, предположим, они тоже не дети и под пулю так просто не подвернутся, но ситуация станет насквозь непредсказуемой…
Обошлось. Мазур достиг стены, прижался к ней рядом с оконным проемом, выбрав место так, чтобы не оказаться напротив широких горизонтальных щелей меж трухлявыми досками. Спутников он не видел, но знал, где они расположились, – все было заранее обговорено перед броском посредством скупых, но выразительных жестов.
Со своего места он прекрасно слышал, как Вадим передвигается внутри, – без всякой опаски, не поднимая лишнего шума, но и не стараясь передвигаться на цыпочках. Судя по этим звукам, капитан по-прежнему считал, что находится в гордом одиночестве. Что это он там? Ага, похоже, что-то подтаскивает, чтобы усесться повольготней, – ящик, кажется.
Мазур вновь, неизвестно в который раз, испытал это давно знакомое, но всегда будоражившее кровь ощущение, не умещавшееся в слова, – звенящее по нервам чувство охотника, засевшего в двух шагах от ничего не подозревавшей дичи, спокойной, уверенной в себе, но уже наполовину проигравшей из-за того, что подпустила охотника на дистанцию меткого выстрела или уверенного броска…
А потом совсем рядом послышался негромкий голос:
– Орхидея, я Игрек, Орхидея, я Игрек…
Он повторял это снова и снова, держал паузы, торопливо выкурил сигарету – и вновь продолжал бесполезные заклинания, так и не получив ответа. Нельзя сказать, чтобы в его голосе зазвучало очень уж безнадежное отчаяние, но все даже чувствовалось по тону, каким одиноким он себя чувствует, – что, легко догадаться, у Мазура вызывало отнюдь не сочувствие, а веселое злорадство, как у любого понимающего человека на его месте. На хрен было продаваться… Да еще подмахивать клиенту столь активно…
А за стеной по-прежнему звучал голос, трудяга Игрек неустанно, старательно вызывал Орхидею. Безрезультатно. Вновь щелкнула зажигалка, послышалось ругательство сквозь зубы. Страдай, сучий потрох, страдай, пытался телепатическим путем внушить ему Мазур, наливайся помаленьку злостью, отрешись от окружающего, тогда тебя и брать будет легче… ага!
Из-за угла вынырнул Лаврик, в несколько секунд неимоверно ловко пробежав прямо-таки на карачках, так, чтобы его макушка ни разу не мелькнула над подоконниками, очутился рядом с Мазуром и с помощью тех же выразительных жестов обрисовал новый расклад.
Мазур кивнул, принял надлежащую позу. Лаврик тем же манером проворно скрылся за углом. Еще несколько секунд…
– Орхидея, я Игрек… – безнадежно взывал в эфирное пространство оказавшийся в трудной жизненной ситуации шпион.
Осторожно ощупав левой подоконник и убедившись, что опереться на него можно, Мазур рывком бросил тело внутрь, в полумрак, привычно ориентируясь по голосу. С другой стороны в узенькое окошко ногами вперед метнулась вторая фигура, и еще одна…
Мазур ударил чуть сильнее, чем требовалось, вспомнив все, что пришлось из-за этого поганца перенести, обрушился на сидящего, сбил на пол, заломил руку… Лаврик уже рвал у поваленного пушку из-за пазухи, а Катя на миг осветила его узким лучом фонарика, что помогло отыскать небольшую черную коробочку, откатившуюся в сторону. Мазур подхватил ее свободной рукой и упрятал поглубже в карман – на случай, если Орхидее вздумалось бы именно в этот момент отозваться. Черт ее знает, эту рацию – вдруг абонентка да и услышит шум борьбы, стерва?
Ну вот, все, кажется, было в порядке. Лаврик держал конечности сначала верхние, а потом нижние, Мазур же сноровисто связывал пленника не какими-то там хитроумными путами из засекреченных арсеналов спецназа, а куском обычной бельевой веревки, довольно толстого синтетического канатика, который не порвет не то что человек, а, пожалуй, и усатый-полосатый тигр…
Покончив с хитрыми узлами, на ощупь проверил работу. Порядок, клиент упакован надежно, он только-только стал приходить в себя после качественного вырубающего удара, вряд ли успел бы осознать происшедшее и выполнить известный нехитрый финт с неимоверным напряжением всех мускулов, дабы потом освободиться от пут. Старый финт, но надежный, однажды давно тому помог самому Мазуру… но этот ничего такого не успел…
И Мазур, опять-таки в тысячный раз, ощутил . тот блаженный миг секундного, но полнейшего расслабления, который ни с чем известным сравнить невозможно: ты просто осознаешь, что противник повязан, а вы все невредимы, и на миг тобою овладевает это неописуемое…
– Переверни сукина кота, – распорядился Лаврик. – Катерина, к окну на шухер… Покажи-ка рацию… – Он в полумраке взял у Мазура черную продолговатую коробочку, ловко выключил, хмыкнул: – Ну, не венец технической мысли, есть и посложнее, хотя и эта игрушка неплоха… А ведь наш друг очухался, господа и дамы. Положительно, очухался. – Он присел на корточки над лежащим, ухватив его за ворот, рывком переместил голову в полосу лунного света, косо падавшего в проем. – Ну что, дражайший мой господин Киревич? Может быть, возмутитесь в голос столь хамским обращением поганых смершевцев со славным капитаном армии российской, освобождения потребуете, а то и, чего доброго, сатисфакции? Ну, не стебите Муму, вы уже в полном сознании, так что нечего и придуриваться…
Пленник молчал.
– Ну да, ничего удивительного, – сообщил Лаврик Мазуру так, словно они были тут совершенно одни. – Психологический шок. Реакция на решительнейшее изменение как ситуации, так и собственного статуса. Из бравых офицеров в разоблаченные шпиёны – такую плюху обмыслить надо.
– Что за чепуха… – голосом, в котором определенно присутствовала неуверенность, проговорил связанный.
– Боже, как банально… – поморщился Лаврик. – Что за пошлые штампы, капитан… – Он гибко опустился на корточки и ударил ребром ладони, умело и жестоко, так, чтобы не покалечить, но причинить долгую боль. – Что меня бесит, так это штампы… Впредь, сокол мой, Вадим Сергеевич, открывайте рот исключительно затем, чтобы изречь нечто начисто лишенное штампов. Ясно? И, я вас категорически прошу, тут же расстаньтесь с образом оскорбленной невинности. Я буду говорить, а вы думайте. Лихорадочно раскидывайте мозгами, пока имеете привилегию делать это исключительно в переносном смысле. А то и прямой смысл не за горами… В общем, так. Под наблюдением вы давно. Довольно давно. Все знает один лишь Господь Бог, конечно, но и ты, скотина, опять-таки не Господь. А значит, делаешь ошибки. Ты, скотина, тварь долбаная, действовал достаточно активно и долго. А это означает, что остались следы, свидетели, отпечатки пальцев, результаты хитрых проверок, свидетельские показания и прочие привлекательные мелочи. Что нам известно, ты знать не можешь. Следовательно, не успеешь за какие-то минуты слепить убедительные оправдания и говорящие в твою пользу версии, когда я начну тебя ловить на противоречиях и нестыковках. Ты же, гандон, не профессионально подготовленный разведчик, а завербованная сука, и не более того… Что твою участь усугубляет, а мою задачу, наоборот, облегчает… И еще. Сам понимаешь, тут не будет учтивого следака в галстуке, кондиционера и уголовно-процессуального кодекса, не говоря уж о сраных правозащитниках… Тут, милый, тайга. И я, вице-адмирал Самарин, по партийной кличке Лаврик… Сечешь? У меня нет никаких сомнений, что ты – это ты. Ближайший сподвижник лапочки по кличке Гейша. Совершивший в Шантарске кучу убийств и прочих антиобщественных поступков. А значит, церемониться я с тобой не буду. Вариантов только два. Либо ты запоешь сам, еще не будучи порванным в клочья, либо все равно выложишь то, что мне нужно, выплюнешь вместе с потрохами, но, сам понимаешь, то, что от тебя останется, никак нельзя будет перемещать в более цивилизованные районы страны. Говоря без дипломатии, придется добить и закопать прямо здесь, к чертовой матери. Хрен кто найдет. Мы трое люди не болтливые… – Он вновь присел на корточки и где-то даже ласково похлопал лежащего по щеке. – Это очень хорошо, что ты – спецназ. Сам знаешь, во всех деталях и подробностях, что я с тобой делать буду, ты не первый, из кого мне придется жилы тянуть, и не двадцатый даже…
Какое-то время стояла напряженная тишина. Потом Лаврик, зорко присмотревшись, выпрямился и сказал Мазуру с оттенком нешуточной обиды:
– Стареем мы, Кирилл, молодежь о нас уже и не слышала. У него штаны совершенно сухие. Не хочу хвастать, но была парочка случаев, когда, заслышав мое скромное имечко, клиенты в штаны мочились… При гораздо более благоприятных обстоятельствах.
– Сик транзит глория мунди, – угрюмо сказал Мазур. – Он обязательно намочит в штаны, а то и наложит… Можно, сначала я с ним чуточку поработаю? Кое-кого из тех, кого он убил, я никак не намерен ему прощать… Как насчет «крабика» или «щекотухи»? Только нужно рот ему заткнуть, а то весь лагерь перебудит. – Он говорил скучно, буднично, без малейшего наигрыша. – У меня есть спички и хороший перочинник, а подходящей щепы здесь сколько угодно, от любой доски можно настрогать… Чем же пасть заткнуть?
Лаврик огляделся.
– А вон какие-то тряпки… Сойдет, не барин.
– Вы блефуете, – шелестящим, быстрым шепотом проговорил пленник.
– Очаровательное заявление, – хмыкнул Лаврик. – Никаких воплей о нарушенных правах человека и странности происходящего, не говоря уж о дичайшем поклепе на честнейшего человека… Мы не блефуем, Вадим Сергеевич. Вас для того сюда и заманили, чтобы без помех порасспросить. В Шантарске пришлось бы соблюдать кое-какие законы пусть и не в полном объеме, ну, а здесь… Кто вас здесь-то искать будет? Думай, сокол, думай, – протянул он почти равнодушно. – Вышка нынче не присуждается. Будешь активно сотрудничать со следствием, появятся кое-какие шансы, сам понимаешь. А коли уж начнем рвать тебя всерьез, будет поздно… Извини за жуткую пошлость, но даю я тебе минуту, и не более того… – и он рывком поднял к глазам часы. – Отсчет пошел…
Мазур смотрел на лежащего, чье лицо даже в лунном свете казалось застывшей маской. С высоты своего богатейшего опыта он прямо-таки физически ощущал, как пленника окутывает тоскливая, тупая безнадежность, не оставляющая ни шансов, ни надежд. Безусловно, в чем-то Лаврик блефовал, откровенно и нагло, – но, как всегда бывает в таких вот случаях, допрашиваемый никак не мог знать, что им известно, а что нет, а значит, пребывал в заведомо невыгодной позиции…
– А как насчет гарантий? – спросил связанный новым голосом, в котором как раз и сквозила эта безнадежность.
– Ага, – фыркнул Лаврик. – На бумажке тебе подпишу и печатью заверю. Что за глупости, Вадик? Ты же не дурак, в конце-то концов… Ну какие тут могут быть писаные гарантии, в нашем-то положении? Вообще, расклад прост. Когда мы возьмем Гейшу, нам понадобится некто, кто многословно и доказательно станет ее закладывать. А на данный момент ты – самая подходящая кандидатура. Тут и прячется твой единственный шанс, твои гарантии… Сечешь? Ну что, меж нами уже возникла пылкая любовь и единение?
– …твою мать… – сквозь зубы процедил пленник.
Лаврик вновь опустился над ним на корточки.
– Давай договоримся сразу: это было последнее лирическое отступление, тебе дозволенное. В дальнейшем всякая лирика будет тут же пресекаться посредством квалифицированного битья по организму… Где Гейша, урод?
– На той стороне, в Монголии.
– По своим делам или по заморочкам этих гробокопателей?
– Мне таких тонкостей не докладывают, – огрызнулся пленник. – Может так, может, и сяк…
– Логично, – сказал Лаврик. – Значит, ты в состоянии поддерживать с ней устойчивую связь посредством этой спутниковой штучки…
– Странно…
– Что – странно? – рявкнул Лаврик, склонившись над ним.
– Странно, что она не отозвалась. Передатчик так устроен, что вызов ни за что нельзя отключить, лампочка мигает в любом случае, автоматически включается…
– Ну, всякое возможно, – доверительно сказал Лаврик. – Может, она покакать села, а может, потрахаться с кем-то легка под кустик, отложив рацию в сторонку… масса вариантов, мало ли что… Ты лучше поведай, есть какая-нибудь точка рандеву? Явка? Заранее условленное место встречи? Без этого в таких делах просто нельзя, так что вилять не вздумай…
– Есть такое место… – безразличным тоном поведал пленник. – Километрах в трех от границы. Полуразрушенный храм, буддийский, кажется…
– Как романтично… – фыркнул Лаврик.
– Просто место очень удобное, в распадочке, чтобы обнаружить, надо подойти почти вплотную. И ручей поблизости. Мало того, в нем можно долго и удачно отстреливаться, строеньице сделано…
Мазур слушал, как он рассказывает ровным голосом, как дает пояснения Лаврику, развернувшему у него под носом при свете фонарика закатанную в пластик карту. Полдела сделано, а? Ну что же, клиент попался правильный – он так легко пошел на сотрудничество ее следствием вовсе не потому, что труслив или слабоволен (в этом случае вообще не попал бы в спецназ), просто профессионал (пусть и не разведки, а спецназа) отлично умеет взвешивать шансы и оценивать ситуацию. Он слишком хорошо знал, что проиграл и шанса нет ни единого, и очень хорошо представлял, во что его превратят при запирательствах. Счастье еще, что он все же сухопутный, и флот тут ни при чем. Есть еще Чеботарь, но и он, строго говоря, моряк берегового плавания, так что гордость «морских дьяволов» не задета…
«Черт побери, но что же с ним делать дальше? – подумал Мазур. – Держать под домашним арестом в одной из палаток, пусть и в связанном виде? Ерунда какая, рискованно и чревато…»
Лаврик выпрямился. Одной рукой он прятал в карман сложенную карту, а в другой у него поблескивал небольшой прозрачный цилиндрик. Мазур не сразу сообразил, что это такое, а догадавшись, невольно поджал губы – вспомнил, как лет несколько назад, когда он сам попал под подозрение, Самарин и его угостил какой-то специфической химией, подавляющей волю, в чем так и не сознался никогда, прохвост…
– Опять за свое? – хмыкнул он.
– А ты думал? – безмятежно отозвался Лаврик, наклоняясь над лежащим. Пощупал пульс, оттянув веко, осмотрел глазное яблоко, медленно выпрямился. – Порядок. Здоровый лоб, без малейших изъянов, я его медкарту на базе как следует проштудировал… Ни хрена с ним не случится, проспит сутки-двое как миленький. Забросаем тряпьем, сюда и не ходит-то никто…
– А мы?
– А мы выдвинемся к этому самому романтичному храму завтра же утром.
– Я это себе представлял чуточку иначе, – задумчиво сказал Мазур. – Вызовем вертолет с подмогой…
– Когда надо будет, тогда и вызовем, – отрезал Лаврик. – Понял?
– Так точно, – сказал Мазур почти равнодушно.
А Катя вообще промолчала, подчиняясь дисциплине. Они отволокли тяжелое тело в дальний и самый темный угол, старательно забросали тряпьем и мусором давности этак двадцатилетней, позаботившись, чтобы мирно дрыхнувший пленник мог дышать.
Версия окончательно сформировалась у Мазура еще на обратном пути в лагерь. Если у Кати, в силу ее молодого возраста и не особенно долгого стажа, еще и оставались, быть может, какие-то идеалистические иллюзии, то он сам с таковыми расстался давным-давно, еще в те времена, когда она бегала в школьном передничке. Догадка была неутешительной, но, не исключено, правильной. Лаврик, профессионал сугубый, должен был иметь веские основания для такой вот конспирации. Вооруженные силы, конечно, за последние полтора десятка лет изрядно обнищали, что не обошло и всемогущие некогда спецуры, и все же, все же… Неужели не нашлось бы выделенной в их распоряжение вертушки и полудюжины хватких ребят для группы поддержки? Глупости, не все так уныло… Дракон еще в состоянии изрыгать пламя и ломать хвостом вековые дубы.
И если они оказались именно в таком вот положении, то версия незатейлива и жизненна: на Чеботаре все не замыкается. Есть еще кто-то, малость повыше. Его-то и стараются не вспугнуть раньше времени. Что ж, не стоит пенять на перестройку и реформы – подобное случалось и в благополучные советские времена, чего уж там…
Глава вторая
Сделка века
Близкая автоматная очередь, совсем близкая, заставила его мгновенно вскинуться, открыть глаза и протянуть руку к пистолету, с ночи положенному под спальный мешок так, чтобы оказался рядом при любом раскладе.
Вот только времени, чтобы сомкнуть пальцы на рукоятке, у него не оказалось, не дали ему времени…
В затылок уперлось что-то неприятно твердое, судя по ощущениям, имевшее очень малую площадь, и тут же, чтобы не было недоразумений и недомолвок, громкий, веселый голос сообщил:
– Это дуло. Не из форточки дуло, а автоматное дуло. Пальчики уберем от пушки, медленно-медленно, и ручки за шею закинем… Ну живо, живо, ты ж не хочешь, чтобы девочке твоей полмагазина в башку загнали?
Мазур медленно отвел пальцы от рубчатой рукоятки. Слева, где в своем спальнике лежала Катя, послышалась короткая возня, второй прикрикнул:
– Тихо лежи, соска! Руки на шею, я сказал! На запястьях у Мазура звонко защелкнулись наручники, он лежал носом вниз, борясь с нахлынувшей злобой: нужно же было так глупо влипнуть в ситуацию, когда все варианты были просчитаны на сто кругов…
Он повернул голову – в чем ему не препятствовали, – увидел Катю, ее рассыпавшиеся волосы, сцепленные наручниками запястья, чьи-то ноги рядом, в камуфляжных портках и высоких армейских ботинках. Что творится вокруг, он не видел, но чувствовалось, что в палатке, кроме них, находятся еще человека три, как минимум.
– Лежать смирно! – рявкнул тот, что стоял над ним, плотнее вдавив в затылок дуло.
Послышался мерзкий скрип синтетики под ножом – ага, это они, чтобы застраховать себя от опасных случайностей, просто-напросто располосовали Мазуров спальный мешок в длину, и, судя по звукам, проделали то же с Катиным. В следующий миг какая-то сволочь принялась проворно опутывать щиколотки Мазура веревкой, затянула так, что ноги онемели.
Вот только времени, чтобы сомкнуть пальцы на рукоятке, у него не оказалось, не дали ему времени…
В затылок уперлось что-то неприятно твердое, судя по ощущениям, имевшее очень малую площадь, и тут же, чтобы не было недоразумений и недомолвок, громкий, веселый голос сообщил:
– Это дуло. Не из форточки дуло, а автоматное дуло. Пальчики уберем от пушки, медленно-медленно, и ручки за шею закинем… Ну живо, живо, ты ж не хочешь, чтобы девочке твоей полмагазина в башку загнали?
Мазур медленно отвел пальцы от рубчатой рукоятки. Слева, где в своем спальнике лежала Катя, послышалась короткая возня, второй прикрикнул:
– Тихо лежи, соска! Руки на шею, я сказал! На запястьях у Мазура звонко защелкнулись наручники, он лежал носом вниз, борясь с нахлынувшей злобой: нужно же было так глупо влипнуть в ситуацию, когда все варианты были просчитаны на сто кругов…
Он повернул голову – в чем ему не препятствовали, – увидел Катю, ее рассыпавшиеся волосы, сцепленные наручниками запястья, чьи-то ноги рядом, в камуфляжных портках и высоких армейских ботинках. Что творится вокруг, он не видел, но чувствовалось, что в палатке, кроме них, находятся еще человека три, как минимум.
– Лежать смирно! – рявкнул тот, что стоял над ним, плотнее вдавив в затылок дуло.
Послышался мерзкий скрип синтетики под ножом – ага, это они, чтобы застраховать себя от опасных случайностей, просто-напросто располосовали Мазуров спальный мешок в длину, и, судя по звукам, проделали то же с Катиным. В следующий миг какая-то сволочь принялась проворно опутывать щиколотки Мазура веревкой, затянула так, что ноги онемели.