Итак? Профессионал – а против нас играют профессионалы, люди чужого государства – вряд ли поставит перед собой задачу захватить кого-то из группы в плен ради пресловутого экстренного потрошения. Речь может идти только о ликвидации тех, кто опасно много знает, – и Мазура, и, очень может быть, оборотня, одного из четверки. Он тоже чересчур уж много знает, и, в отличие от загадочной Гейши, является не более чем местным, вербованным туземцем, а это подразумевает совсем другое отношение, совсем другой финал. Очень уж много наш оборотень наворотил, с точки зрения холодного профессионализма, пора принять меры, уменьшить количество опасных свидетелей до необходимого минимума…
Отсюда закономерно вытекает следующий вопрос: каким образом?
Ответов не так уж много, варианты небогаты. Либо дать группе спуститься в распадок и порезать ее огнем на поражение. Либо проделать то же самое, когда все войдут в избушку. Либо… Ага, есть еще и третий вариант, тоже не самый глупый, – а вот четвертого и всех последующих, безусловно, нет…
Он двигался быстро и целеустремленно, все время оставаясь бесшумным невидимкой. Сначала прикинул, где, с точки зрения профи, могут разместиться стрелки при первом варианте, – и, наметив с полдюжины точек, выбрал с учетом этого маршрут по склону. Шел «челноком», спускаясь все ниже и ниже. Пользуясь расхожим штампом, обратился в зрение и слух – но что поделать, если именно так и обстояло… Чужому регулярному спецназу здесь взяться неоткуда; если засада есть, состоит она, вероятнее всего, из типичных представителей местного криминала – но и эти наверняка хорошо знают тайгу, значит, как встарь, жизнь опять-таки зависит от зрения и слуха… От мастерства. А тебе уже не тридцать и не сорок, что характерно… Вот только жить хочется даже сильнее, нежели в беззаботной почти юности, – долго живешь, привык уже, как выражались классики, хорошо представляешь, сколько всего теряешь с жизнью, и…
Он замер, глаза нехорошо сузились, кончики пальцев коснулись рукояти ножа, подвешенного на груди слева, почти над сердцем.
Ага. Вот он, комитет по встрече гостей. Впереди, метрах в сорока, пошевелился некий предмет, своими очертаниями никак не ассоциировавшийся ни с фауной, ни с флорой, а исключительно с той тварью, что отчего-то именуется по научному гомо сапиенс.
Человек, как и следовало ожидать, располагался на склоне спиной к Мазуру, лицом к распадку, он довольно грамотно выбрал позицию – за огромным выворотнем, корявыми корнями поваленного толстенного кедра. Вот только… Над ним стояло прозрачно-сизое облачко.
Мазура невольно передернуло от брезгливой досады: курить в засаде?! Прекрасно зная, что с минуты на минуту появится дичь?! Точно, тут и не пахнет какими бы то ни было конторами с угрюмой приставкой «спец»: цивильная шпана, и никак иначе…
Замерев, он довольно долго наблюдал за устроившимся в засаде субъектом и в конце концов убедился, что тот пребывает в полном и совершеннейшем одиночестве, если не считать пристроенного рядом старого доброго ручного пулемета, «Дегтярева» образца сорок четвертого года, давным-давно снятого с вооружения, но от того не потерявшего ни убойности, ни надежности. Отличная машинка, хотя, и отсюда видно, воронение изрядно вытерлось, а приклад выщерблен и поцарапан. Все равно самая подходящая штука для того, чтобы резануть из засады по невеликой группе незваных пришельцев…
Ну что же, ситуация выглядела знакомо и где-то даже примитивно – ясен расклад, ясны собственные действия…
Выждав еще немного, чтобы продумать и рассчитать все до конца, Мазур бесшумно двинулся вперед, перемещаясь от ствола к стволу. Беззаботно щебетали пташки, мир состоял из напряженной тишины, пахнущей смолой и таежной свежестью…
Ну вот и все.
В прыжке Мазур сбил незнакомца в мох, перехватил ему глотку так, чтобы исключить любое нарушение тишины, а для пущей убедительности приблизил к глазам лезвие ножа, легонько провел острием по горлу. Шепотом сказал:
– Молчать, падло. Глотку раскрою. Что глаза пучишь, леших никогда не видел? Живу я тут…
Присмотрелся. В его крепких и отнюдь не дружеских объятиях оказался невысокий сухопарый мужичок, примерно ровесник, с обветренным, дубленым лицом деревенского жителя, сроду не маявшегося ни интеллигентными комплексами, ни особенной сентиментальностью. Корявые пальцы украшены не менее чем полудюжиной бледно-синих наколок в виде перстней – ага, сиделец с приличным стажем…
– Молчать, – сказал Мазур тем же наработанным шепотом, тихим, но внятным. – На мои вопросы отвечать кратко и тихо-тихо, иначе… Кровь пущу, как из хряка. Все ясно? Если ясно, мигни.
Пленник, зло скалясь, опустил веки.
– Вот и ладушки, – сказал Мазур. – Здешний житель?
– Ну, – тихонечко отозвался пленник.
– Чем промышляем в этой жизни?
Молчание. Мазур провел острием по горлу – легонечко, так, чтобы саднило, чтобы боль ощущалась, спокойно повторил:
– Чем промышляешь, сволочь?
– Травку жнем, – сообщил пленник. – Ну, и возим…
– Понятно, – сказал Мазур. – А пулемет зачем? Травку косить?
– Ну, это…
– Нас ждешь?
– Кто тебя знает, может, и вас… Слышь, мужик, мы люди маленькие, нам приказано…
– Вот совпадение, – сказал Мазур, осклабясь. – Я тоже человек маленький, и мне тоже приказано… Конкретно? Избушку пасете?
– Ну…
– А что должны сделать, когда мы туда войдем?
Пленник замялся, сверкая глазами.
– Слушай, ты, выкидыш, – сказал Мазур неприязненно. – Я тебе не мент и не прокурор, и вовсе не обязан твою милость арестовывать по всем правилам. Перехвачу глотку от уха до уха да здесь и брошу. Даже держать не буду, сам сдохнешь… Ну?
Собеседник нехотя протянул:
– Наше дело маленькое. Вызвал Резаный, приказал… Мы и пошли.
– Босс ваш местный?
– Ну. Сказал, что утром на вертолете прилетите… вы.
– Кто именно?
– Он не говорил, а я не спрашивал, – огрызнулся пленник. – Нам без надобности знать, кто вы там – туристы или мусора… Сказано было, что прилетит несколько рыл. Пойдут в избушку. Когда там бахнет, нужно подчистить, если кто-то останется снаружи живой. И все дела. Наше дело маленькое. Раз велено обеспечить покой и тишину…
– Сколько тут еще народу?
– Двое. По ту сторону распадка. С «Калашниковыми».
– Надо же, как вы тут, в глуши, обожаете трещотки…-проворчал Мазур.
– Жизнь такая. Глухомань.
– Ага, простой и бесхитростный народ, дети гор… – понятливо кивнул Мазур. – Ну вот что… Если ты мне свистишь, из живого ремней нарежу, коли все пойдет не так… Повторяю вопрос: сколько тут еще вас, жнецов?
– Говорю, двое, на той стороне… Дело такое, что многолюдство как бы и ни к чему…
– Пожалуй, – вынужден был согласиться Мазур. – А что должно в избушке бахнуть?
– Понятия не имею. Не наше дело. Сказано было ясно и четко: как только в избе рванет, выскакивать и подчищать… если будет такая надобность. Вот тебе и вся правда, хоть режь меня… Соврешь тебе, шустрому… Себе дороже.
– И тут ты прав, – сказал Мазур. – Врать мне нельзя, боком выйдет.
– Эй, давай как-то договариваться, что ли…
– Пожалуй, – кивнул Мазур.
И, не изменившись в лице, недрогнувшей рукой сделал легкое, почти неуловимое движение. Всего-то переместил в пространстве лезвие ножа сантиметров на десять, что для его собеседника имело самые печальные последствия.
Ну, а что прикажете делать? Устраивать комедию с пленным, который, откровенно говоря, ни с какого боку им в этой ситуации не нужен? Женевскую конвенцию соблюдать с гуманным обхождением и трехразовым питанием?
Мазур, хозяйственно прихватив пулемет, отступил прежним маршрутом, не оглядываясь и не ощущая ни тени эмоций. Если сокрушаться по всем, кто пытался его убить, если смотреть на них как на живых людей с богатым внутренним миром и неповторимой душою – превратишься из нормального волкодава черт-те во что. Жизнь наша проще и грубее – либо ты, либо тебя, а вот третьего допускать никак нельзя. Опередил, и точка…
Группа дисциплинированно ждала его на прежнем месте. В ответ на немой вопрос в глазах Мазур сказал, не теряя времени даром:
– Впереди засада, вот ведь какая штука, дамы и господа. А потому – слушать внимательно, если что-то непонятно, переспрашивать тут же без ложной стыдливости…
…Прежней волчьей цепочкой они вышли к намеченному Мазуром месту – к той точке на склоне, откуда отлично просматривалась невеликая избушка. Стояла прежняя тишина, нарушаемая лишь беззаботным щебетом и цоканьем разнообразной таежной мелочи, летающей и бегающей по ветвям. Отсюда, разумеется, никак не удавалось рассмотреть остальных двух, притаившихся на противоположном склоне, – но Мазур и не собирался гоняться за ними по всему лесу, сами высунутся, голубчики, когда…
У него зародилась еще одна нехорошая догадка. Пуганая ворона куста боится, и все же… Давно подмечено: лучше переборщить в доведенной до абсурда бдительности, чем, боясь показаться смешным, пропустить плюху. Боязнь показаться смешным – как раз то чувство, которое на задании следует решительно исключить с самого начала. Чтобы не последовать в край Счастливой охоты за теми, кто этим нехитрым правилом пренебрег, вот взять хотя бы Васеньку Атланта, всем Васенька был хорош, волчара и профи, а вот поди ж ты, не проверил коровью лепешку, лежавшую в неправильном месте, то ли побрезговал, то ли побоялся смешки за спиной услышать. Меж тем мина, под лепешкой спрятанная, как раз на таких вот и была рассчитана – брезгливых, смешков боявшихся. И ладно бы одного Васеньку по африканским чахлым кустам разметало в виде неудобосказуемых ошметков – с ним вместе еще троих прихватило, Васеньке вверенных, на его профессионализм полагавшихся…
Одним словом, он не боялся показаться смешным. Когда Катя уже готова была включить рацию, перехватил ее руку, решительно снял широкую лямку с девичьего плеча и непререкаемым тоном распорядился:
– Поставь сюда.
И указал на поваленный ствол в зеленой коросте старого мха, косо перегородивший склон. Катя, к его удовольствию, повиновалась без малейших дискуссий.
– Всем залечь, – распорядился Мазур. – Товарищ научный консультант, это вас тоже касается! Ну, сеанс…
Поневоле вдыхая прелый запах полусгнившего ствола, он слушал, как Катя кратко докладывает все, что следовало: мол, прибыли, расположились в указанном месте, сиречь в избушке, в соответствии с инструкцией ждем дальнейших указаний…
– Принято, – обернулась она к Мазуру с серьезным и сосредоточенны лицом. – Рация на приеме…
Чуть приподнявшись, Мазур ловким движением сорвал у нее с головы черные наушники, схватив за плечо, повалил в мох, а сам рассчитанным движением сильным толчком отправил рацию за дерево, слышно было, как она кувыркается вниз по склону… Наплевать, если он ошибся, ничего с ящиком не сделается от этих кувырков, он и не на такие…
Близкий взрыв залепил уши тягучим воздухом, словно пробками. Щекой, лицом, всем телом залегший за поваленным стволом Мазур ощутил сотрясение замшелого дерева – это в него шлепнула взрывная волна, когда рвануло то, что поначалу считалось просто рацией, не более чем рацией… И практически одновременно – второй взрыв, несказанно более мощный, гораздо дальше, внизу, в распадке, на месте незатейливого охотничьего приюта…
Он нарочно устроился так, чтобы видеть нужные лица. И был, пожалуй что, удовлетворен…
Но не было пока что времени думать над этим. Он вскочил, пригибаясь, кинулся вниз по склону, предварительно подав тем четверым недвусмысленный приказ посредством нехитрого действа.
Там, внизу, в распадке, двое в камуфляжных бушлатах осторожно приближались к месту, где пару минут назад стояла избушка, а теперь громоздилась лишь куча непонятных обломков. Они шли медленно-медленно, выставив автоматы, явно опасаясь нового взрыва, а еще, конечно же, озадаченные тем, что так и не увидели, как дичь входит в избушку, но избушка тем не менее рванула…
Мазура эти пешки нисколечко не интересовали в качестве «языков», а пленных брать, как уже отмечалось, было бы в высшей степени глупо, поэтому он, застыв лицом, отдал короткий приказ:
– Огонь!
Справа и слева от него приглушенно заработали бесшумки, и те двое, не успев заорать, не успев толком удивиться, повалились наземь – как десятки других до них, на других континентах, под другими созвездиями…
– Вадик, Миша, – быстро распорядился Мазур. – Зачистить там все… В темпе!
Двое двинулись вниз по склону. Мазур подождал еще немного – на случай, если покойничек соврал и там были еще и другие, если ребят понадобится прикрыть. Нет, тишина…
В сопровождении оставшейся двойки он двинулся вверх по склону. Без особой злости подумал: вот и пришли кранты господину капитану второго ранга В.П. Чеботарю, вот и пришел ему полный и окончательный амбец. Никто другой просто не мог бы все это устроить, заминировать избушку и засунуть в рацию компактный, но мощный заряд из хитрых спецназовских арсеналов. Значит, Чеботарь. Ну, а сигнал мог послать стопроцентно свой, ни о чем таком и не подозревающий радист Центра – старший по званию просто-напросто приказал ему отправить сигнал на такой-то частоте, не посвящая, разумеется, в детали и последствия. Случалось подобное, знаем…
Ну что же. Пока не зашевелится цепочка, пока не выяснят судьбу бесславно погибшей троицы местных уркаганов, пока у Чеботаря не зашевелятся подозрения – не убежденность еще, просто подозрения! – группа может считаться мертвехонькой, что в данной ситуации только на руку. Ах, как много можно наворотить, пока тебя считают мертвым, какие горы свернуть, господа мои…
И еще одно накрепко отложилось у него в памяти – физиономия спецназовца Вадика, опытного служаки, немногословного и несуетливого, как и его друзья.
Очень примечательным было выражение, непроизвольно возникшее на сей физиономии. Гораздо больше, нежели вполне естественного изумления, было непроизвольной, неприкрытой, неконтролируемой обиды.
Рано пока что делать заключения и утверждать со стопроцентной надежностью, но эта обида… Ну разумеется, наш крот никак не предполагал и думать не мог, что хозяева решили надежности ради списать в убытки и его. А следовало бы подумать раньше, соколик мой, следовало бы. Пора бы знать, что слишком много знающие пешки, вербованные подметки, обречены. Особенно в таких вот делах. И разнесло бы тебя в клочки вместе с нами со всеми, и надежнейшим образом были бы обрублены кое-какие концы…
Когда они собрались все вместе, Мазур, поочередно обведя их взглядом, сказал без особых эмоций:
– Ну что же, такие дела… Очень советую не ломать над всем происшедшим голову – не до того. Все тут люди взрослые, имеют кое-какое представление о сложностях жизни. Уходим по маршруту, нам, если помните, работать и работать… – Он сурово уставился на Лаврика. – Вопросы, товарищ научный консультант?
– Да нет, какие тут вопросы… – испуганно и растерянно пробормотал бородатый интеллигент.
– Вот и отлично, – сказал Мазур. – Шагом марш…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Отсюда закономерно вытекает следующий вопрос: каким образом?
Ответов не так уж много, варианты небогаты. Либо дать группе спуститься в распадок и порезать ее огнем на поражение. Либо проделать то же самое, когда все войдут в избушку. Либо… Ага, есть еще и третий вариант, тоже не самый глупый, – а вот четвертого и всех последующих, безусловно, нет…
Он двигался быстро и целеустремленно, все время оставаясь бесшумным невидимкой. Сначала прикинул, где, с точки зрения профи, могут разместиться стрелки при первом варианте, – и, наметив с полдюжины точек, выбрал с учетом этого маршрут по склону. Шел «челноком», спускаясь все ниже и ниже. Пользуясь расхожим штампом, обратился в зрение и слух – но что поделать, если именно так и обстояло… Чужому регулярному спецназу здесь взяться неоткуда; если засада есть, состоит она, вероятнее всего, из типичных представителей местного криминала – но и эти наверняка хорошо знают тайгу, значит, как встарь, жизнь опять-таки зависит от зрения и слуха… От мастерства. А тебе уже не тридцать и не сорок, что характерно… Вот только жить хочется даже сильнее, нежели в беззаботной почти юности, – долго живешь, привык уже, как выражались классики, хорошо представляешь, сколько всего теряешь с жизнью, и…
Он замер, глаза нехорошо сузились, кончики пальцев коснулись рукояти ножа, подвешенного на груди слева, почти над сердцем.
Ага. Вот он, комитет по встрече гостей. Впереди, метрах в сорока, пошевелился некий предмет, своими очертаниями никак не ассоциировавшийся ни с фауной, ни с флорой, а исключительно с той тварью, что отчего-то именуется по научному гомо сапиенс.
Человек, как и следовало ожидать, располагался на склоне спиной к Мазуру, лицом к распадку, он довольно грамотно выбрал позицию – за огромным выворотнем, корявыми корнями поваленного толстенного кедра. Вот только… Над ним стояло прозрачно-сизое облачко.
Мазура невольно передернуло от брезгливой досады: курить в засаде?! Прекрасно зная, что с минуты на минуту появится дичь?! Точно, тут и не пахнет какими бы то ни было конторами с угрюмой приставкой «спец»: цивильная шпана, и никак иначе…
Замерев, он довольно долго наблюдал за устроившимся в засаде субъектом и в конце концов убедился, что тот пребывает в полном и совершеннейшем одиночестве, если не считать пристроенного рядом старого доброго ручного пулемета, «Дегтярева» образца сорок четвертого года, давным-давно снятого с вооружения, но от того не потерявшего ни убойности, ни надежности. Отличная машинка, хотя, и отсюда видно, воронение изрядно вытерлось, а приклад выщерблен и поцарапан. Все равно самая подходящая штука для того, чтобы резануть из засады по невеликой группе незваных пришельцев…
Ну что же, ситуация выглядела знакомо и где-то даже примитивно – ясен расклад, ясны собственные действия…
Выждав еще немного, чтобы продумать и рассчитать все до конца, Мазур бесшумно двинулся вперед, перемещаясь от ствола к стволу. Беззаботно щебетали пташки, мир состоял из напряженной тишины, пахнущей смолой и таежной свежестью…
Ну вот и все.
В прыжке Мазур сбил незнакомца в мох, перехватил ему глотку так, чтобы исключить любое нарушение тишины, а для пущей убедительности приблизил к глазам лезвие ножа, легонько провел острием по горлу. Шепотом сказал:
– Молчать, падло. Глотку раскрою. Что глаза пучишь, леших никогда не видел? Живу я тут…
Присмотрелся. В его крепких и отнюдь не дружеских объятиях оказался невысокий сухопарый мужичок, примерно ровесник, с обветренным, дубленым лицом деревенского жителя, сроду не маявшегося ни интеллигентными комплексами, ни особенной сентиментальностью. Корявые пальцы украшены не менее чем полудюжиной бледно-синих наколок в виде перстней – ага, сиделец с приличным стажем…
– Молчать, – сказал Мазур тем же наработанным шепотом, тихим, но внятным. – На мои вопросы отвечать кратко и тихо-тихо, иначе… Кровь пущу, как из хряка. Все ясно? Если ясно, мигни.
Пленник, зло скалясь, опустил веки.
– Вот и ладушки, – сказал Мазур. – Здешний житель?
– Ну, – тихонечко отозвался пленник.
– Чем промышляем в этой жизни?
Молчание. Мазур провел острием по горлу – легонечко, так, чтобы саднило, чтобы боль ощущалась, спокойно повторил:
– Чем промышляешь, сволочь?
– Травку жнем, – сообщил пленник. – Ну, и возим…
– Понятно, – сказал Мазур. – А пулемет зачем? Травку косить?
– Ну, это…
– Нас ждешь?
– Кто тебя знает, может, и вас… Слышь, мужик, мы люди маленькие, нам приказано…
– Вот совпадение, – сказал Мазур, осклабясь. – Я тоже человек маленький, и мне тоже приказано… Конкретно? Избушку пасете?
– Ну…
– А что должны сделать, когда мы туда войдем?
Пленник замялся, сверкая глазами.
– Слушай, ты, выкидыш, – сказал Мазур неприязненно. – Я тебе не мент и не прокурор, и вовсе не обязан твою милость арестовывать по всем правилам. Перехвачу глотку от уха до уха да здесь и брошу. Даже держать не буду, сам сдохнешь… Ну?
Собеседник нехотя протянул:
– Наше дело маленькое. Вызвал Резаный, приказал… Мы и пошли.
– Босс ваш местный?
– Ну. Сказал, что утром на вертолете прилетите… вы.
– Кто именно?
– Он не говорил, а я не спрашивал, – огрызнулся пленник. – Нам без надобности знать, кто вы там – туристы или мусора… Сказано было, что прилетит несколько рыл. Пойдут в избушку. Когда там бахнет, нужно подчистить, если кто-то останется снаружи живой. И все дела. Наше дело маленькое. Раз велено обеспечить покой и тишину…
– Сколько тут еще народу?
– Двое. По ту сторону распадка. С «Калашниковыми».
– Надо же, как вы тут, в глуши, обожаете трещотки…-проворчал Мазур.
– Жизнь такая. Глухомань.
– Ага, простой и бесхитростный народ, дети гор… – понятливо кивнул Мазур. – Ну вот что… Если ты мне свистишь, из живого ремней нарежу, коли все пойдет не так… Повторяю вопрос: сколько тут еще вас, жнецов?
– Говорю, двое, на той стороне… Дело такое, что многолюдство как бы и ни к чему…
– Пожалуй, – вынужден был согласиться Мазур. – А что должно в избушке бахнуть?
– Понятия не имею. Не наше дело. Сказано было ясно и четко: как только в избе рванет, выскакивать и подчищать… если будет такая надобность. Вот тебе и вся правда, хоть режь меня… Соврешь тебе, шустрому… Себе дороже.
– И тут ты прав, – сказал Мазур. – Врать мне нельзя, боком выйдет.
– Эй, давай как-то договариваться, что ли…
– Пожалуй, – кивнул Мазур.
И, не изменившись в лице, недрогнувшей рукой сделал легкое, почти неуловимое движение. Всего-то переместил в пространстве лезвие ножа сантиметров на десять, что для его собеседника имело самые печальные последствия.
Ну, а что прикажете делать? Устраивать комедию с пленным, который, откровенно говоря, ни с какого боку им в этой ситуации не нужен? Женевскую конвенцию соблюдать с гуманным обхождением и трехразовым питанием?
Мазур, хозяйственно прихватив пулемет, отступил прежним маршрутом, не оглядываясь и не ощущая ни тени эмоций. Если сокрушаться по всем, кто пытался его убить, если смотреть на них как на живых людей с богатым внутренним миром и неповторимой душою – превратишься из нормального волкодава черт-те во что. Жизнь наша проще и грубее – либо ты, либо тебя, а вот третьего допускать никак нельзя. Опередил, и точка…
Группа дисциплинированно ждала его на прежнем месте. В ответ на немой вопрос в глазах Мазур сказал, не теряя времени даром:
– Впереди засада, вот ведь какая штука, дамы и господа. А потому – слушать внимательно, если что-то непонятно, переспрашивать тут же без ложной стыдливости…
…Прежней волчьей цепочкой они вышли к намеченному Мазуром месту – к той точке на склоне, откуда отлично просматривалась невеликая избушка. Стояла прежняя тишина, нарушаемая лишь беззаботным щебетом и цоканьем разнообразной таежной мелочи, летающей и бегающей по ветвям. Отсюда, разумеется, никак не удавалось рассмотреть остальных двух, притаившихся на противоположном склоне, – но Мазур и не собирался гоняться за ними по всему лесу, сами высунутся, голубчики, когда…
У него зародилась еще одна нехорошая догадка. Пуганая ворона куста боится, и все же… Давно подмечено: лучше переборщить в доведенной до абсурда бдительности, чем, боясь показаться смешным, пропустить плюху. Боязнь показаться смешным – как раз то чувство, которое на задании следует решительно исключить с самого начала. Чтобы не последовать в край Счастливой охоты за теми, кто этим нехитрым правилом пренебрег, вот взять хотя бы Васеньку Атланта, всем Васенька был хорош, волчара и профи, а вот поди ж ты, не проверил коровью лепешку, лежавшую в неправильном месте, то ли побрезговал, то ли побоялся смешки за спиной услышать. Меж тем мина, под лепешкой спрятанная, как раз на таких вот и была рассчитана – брезгливых, смешков боявшихся. И ладно бы одного Васеньку по африканским чахлым кустам разметало в виде неудобосказуемых ошметков – с ним вместе еще троих прихватило, Васеньке вверенных, на его профессионализм полагавшихся…
Одним словом, он не боялся показаться смешным. Когда Катя уже готова была включить рацию, перехватил ее руку, решительно снял широкую лямку с девичьего плеча и непререкаемым тоном распорядился:
– Поставь сюда.
И указал на поваленный ствол в зеленой коросте старого мха, косо перегородивший склон. Катя, к его удовольствию, повиновалась без малейших дискуссий.
– Всем залечь, – распорядился Мазур. – Товарищ научный консультант, это вас тоже касается! Ну, сеанс…
Поневоле вдыхая прелый запах полусгнившего ствола, он слушал, как Катя кратко докладывает все, что следовало: мол, прибыли, расположились в указанном месте, сиречь в избушке, в соответствии с инструкцией ждем дальнейших указаний…
– Принято, – обернулась она к Мазуру с серьезным и сосредоточенны лицом. – Рация на приеме…
Чуть приподнявшись, Мазур ловким движением сорвал у нее с головы черные наушники, схватив за плечо, повалил в мох, а сам рассчитанным движением сильным толчком отправил рацию за дерево, слышно было, как она кувыркается вниз по склону… Наплевать, если он ошибся, ничего с ящиком не сделается от этих кувырков, он и не на такие…
Близкий взрыв залепил уши тягучим воздухом, словно пробками. Щекой, лицом, всем телом залегший за поваленным стволом Мазур ощутил сотрясение замшелого дерева – это в него шлепнула взрывная волна, когда рвануло то, что поначалу считалось просто рацией, не более чем рацией… И практически одновременно – второй взрыв, несказанно более мощный, гораздо дальше, внизу, в распадке, на месте незатейливого охотничьего приюта…
Он нарочно устроился так, чтобы видеть нужные лица. И был, пожалуй что, удовлетворен…
Но не было пока что времени думать над этим. Он вскочил, пригибаясь, кинулся вниз по склону, предварительно подав тем четверым недвусмысленный приказ посредством нехитрого действа.
Там, внизу, в распадке, двое в камуфляжных бушлатах осторожно приближались к месту, где пару минут назад стояла избушка, а теперь громоздилась лишь куча непонятных обломков. Они шли медленно-медленно, выставив автоматы, явно опасаясь нового взрыва, а еще, конечно же, озадаченные тем, что так и не увидели, как дичь входит в избушку, но избушка тем не менее рванула…
Мазура эти пешки нисколечко не интересовали в качестве «языков», а пленных брать, как уже отмечалось, было бы в высшей степени глупо, поэтому он, застыв лицом, отдал короткий приказ:
– Огонь!
Справа и слева от него приглушенно заработали бесшумки, и те двое, не успев заорать, не успев толком удивиться, повалились наземь – как десятки других до них, на других континентах, под другими созвездиями…
– Вадик, Миша, – быстро распорядился Мазур. – Зачистить там все… В темпе!
Двое двинулись вниз по склону. Мазур подождал еще немного – на случай, если покойничек соврал и там были еще и другие, если ребят понадобится прикрыть. Нет, тишина…
В сопровождении оставшейся двойки он двинулся вверх по склону. Без особой злости подумал: вот и пришли кранты господину капитану второго ранга В.П. Чеботарю, вот и пришел ему полный и окончательный амбец. Никто другой просто не мог бы все это устроить, заминировать избушку и засунуть в рацию компактный, но мощный заряд из хитрых спецназовских арсеналов. Значит, Чеботарь. Ну, а сигнал мог послать стопроцентно свой, ни о чем таком и не подозревающий радист Центра – старший по званию просто-напросто приказал ему отправить сигнал на такой-то частоте, не посвящая, разумеется, в детали и последствия. Случалось подобное, знаем…
Ну что же. Пока не зашевелится цепочка, пока не выяснят судьбу бесславно погибшей троицы местных уркаганов, пока у Чеботаря не зашевелятся подозрения – не убежденность еще, просто подозрения! – группа может считаться мертвехонькой, что в данной ситуации только на руку. Ах, как много можно наворотить, пока тебя считают мертвым, какие горы свернуть, господа мои…
И еще одно накрепко отложилось у него в памяти – физиономия спецназовца Вадика, опытного служаки, немногословного и несуетливого, как и его друзья.
Очень примечательным было выражение, непроизвольно возникшее на сей физиономии. Гораздо больше, нежели вполне естественного изумления, было непроизвольной, неприкрытой, неконтролируемой обиды.
Рано пока что делать заключения и утверждать со стопроцентной надежностью, но эта обида… Ну разумеется, наш крот никак не предполагал и думать не мог, что хозяева решили надежности ради списать в убытки и его. А следовало бы подумать раньше, соколик мой, следовало бы. Пора бы знать, что слишком много знающие пешки, вербованные подметки, обречены. Особенно в таких вот делах. И разнесло бы тебя в клочки вместе с нами со всеми, и надежнейшим образом были бы обрублены кое-какие концы…
Когда они собрались все вместе, Мазур, поочередно обведя их взглядом, сказал без особых эмоций:
– Ну что же, такие дела… Очень советую не ломать над всем происшедшим голову – не до того. Все тут люди взрослые, имеют кое-какое представление о сложностях жизни. Уходим по маршруту, нам, если помните, работать и работать… – Он сурово уставился на Лаврика. – Вопросы, товарищ научный консультант?
– Да нет, какие тут вопросы… – испуганно и растерянно пробормотал бородатый интеллигент.
– Вот и отлично, – сказал Мазур. – Шагом марш…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОНА ГДЕ-ТО ТАМ
Глава первая
У человека было четыре тени…
Знаете ли вы сибирскую ночь? О, вы не знаете сибирской ночи!
А в общем, картина довольно близка к чеканным строкам классика, кокетства ради притворявшегося пасечником. Месяц, пожалуй, и в самом деле глядит с середины неба, необъятный небесный свод… ну да, раздался, раздвинулся еще необъятнее. Земля вся в серебряном свете, и чудный воздух и прозрачно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий – в данном конкретном случае речь идет, безусловно, об устойчивом амбре специфических китайских приправ, коими тянет от стоящих в отдалении двух огромных армейских палаток, где обитают безропотные жители Поднебесной империи, усердно выполняющие на раскопе роль чернорабочих.
И что там дальше? Ага, недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Девственные чащи пугливо протянули свои корни в ключевой холод, весь ландшафт спит, сыплется величественный гром сибирской рыси, орущей где-то вдали, и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба.
«А главное – на душе, – сказал себе Мазур, наизусть помнивший заученные в школе великие строки. – Насчет души Микола Василич попал в самую точку. Как про нас писано. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Точно, про нас. Именно такие чувства, светлые и поэтические, рождаются в душе, когда сидишь таежной ночью, прижав к уху миниатюрный наушник, и подслушиваешь приватные разговоры сидящих за бутылочкой господ военных, понятия не имеющих, что к ним в палатку хитрюга Лаврик еще по светлому времени определил крохотный микрофон… Да еще предаешься этому пошлому занятию в компании своей последней женщины, которая в настоящий момент и не женщина вовсе, а боевая единица контрразведки соответствующего рода войск…»
Вообще-то, ничего особенно уж похабного или шокирующего там, в тесной палатке, не произносилось – так, обычный треп армейцев со стажем, господ спецназовцев, конечно же, контрабандой протащивших некоторое количество водки и на это задание. Согласно устойчивой традиции, против которой любые уставы бессильны, ибо в чем-то изначально расходятся с потребностями жизни…
Отцу-командиру, то бишь Мазуру, особенно косточки и не перемывали – поскольку мало о нем слышали, в основном знакомы были с туманными слухами (а это означало, увы, что неумолимый бег времени берет свое, поколения сменяются, и живые, функционирующие еще волкодавы уже помимо воли становятся мифами «раньшего времени»…).
Кате не повезло гораздо больше – ей, как и Мазуру, пришлось с каменным выражением лица выслушать подробное и обстоятельное обсуждение своих, если можно так выразиться, технических характеристик. Равным образом и нескольких версий, с точки зрения четверки, объяснявших ее присутствие в засекреченной экспедиции. Все версии в конце концов сводились к одному-единственному варианту, не самым лучшим образом характеризовавшему как молодую радистку, так и залетного адмирала. Впрочем, косточки им перемывали без особых эмоций, с грустной завистью мелких армейских винтиков, прекрасно знающих, что тенденции таковой столько же лет, сколько и самим регулярным армиям: взять хотя бы походно-полевых гетер фельдмаршала Македонского…
Мазуру, порой горько вздыхавшему про себя, ежившемуся от тягостного неудобства, пришло в голову, наконец, что это, в принципе, прекрасно. Если никто не подозревает об истинной сути, если все четверо уверены, что стареющий ловелас в адмиральских погонах совместил приятное с полезным, прихватив в качестве радистки именно легкомысленную подружку, – значит, затея Лаврика себя оправдывает и маскировка идеальна. И слава богу…
Как и подобает людям с опытом, о задании четверо вообще не упоминали ни словом, следуя мудрой армейской установке: нет смысла гадать, зачем тебя пригнали в конкретную географическую точку, поскольку ничего эта болтовня не изменит. Когда всезнающее начальство сочтет нужным, разъяснит подробно. По той же причине вовсе не обсуждались ни утренние взрывы, ни личности субъектов, коих пришлось оформить.
«Интересно, кто? – в который уж раз задавал себе Мазур нехитрый вопрос. – Вадим или… Очень уж характерная у него была физиономия, когда рвануло, – пожалуй, все-таки несказанное удивление… а именно эта разновидность эмоций в данной ситуации выглядит весьма даже подозрительно. Удивиться может только тот, кто живет с двойным дном и обнаружил вдруг, что его потаенные хозяева хладнокровнейшим образом собирались списать и его в неизбежные издержки производства. Или все эти рассуждения – чушь собачья?»
Лагерь простирался перед ними, как на ладони. Четыре фасонных импортных палатки, где обитали белые люди – сиречь дипломированные «черные археологи», два присланных Гвоздем орелика и троица девиц, выполнявших, как уже стало ясно, совершенно конкретные функции, не имевшие ничего общего с историческими изысканиями. Еще один импортный шатерчик, в отдалении, – там помещался крохотный японский генератор, снабжавший лагерь электричеством без малейшего посредства Чубайса. Палатка спецназовцев, палатка Лаврика с Мазуром, персональное Катино обиталище. Еще два огромных шатра из выцветшего брезента, куда мог свободно въехать ГАЗ-66, – китайская резервация. Левее – заброшенная кошара с провалившейся крышей и выбитыми окошками… И, наконец, главное, вокруг чего все и вертелось. Раскоп.
Узкоглазые гастарбайтеры из южных краев постарались на славу – холм они практически срыли и углубились метра на два пониже уровня тайги (не говорить же об «уровне моря» здесь, посреди Евразии?). Вот-вот должно начаться самое интересное – узкоглазых, так и не понявших ни черта, отправят восвояси, и золотишко начнут со всем возможным тщанием извлекать из земли лишь посвященные. Интересно, здесь и в самом деле таится пара пудов желтого металла? Почему бы и нет, если вспомнить кое-какие недавние находки в этих же местах, – как попавшие в руки государства, так и проплывшие мимо закромов Родины.
Поселок пребывал в безмятежном покое. Доносившиеся от импортных палаток звуки неопровержимо свидетельствовали, что там безмятежно употребляют спиртные напитки и безотказных девиц – без особого гвалта, впрочем, где-то даже интеллигентно. Что происходило в палатке спецназа, уже известно. Там, где обитали китайцы, тоже имела место отлаженная вечерняя жизнь – как уже подмечено, плыли непривычные ароматы чужестранных приправ и едва слышно доносились экзотические напевы, заунывные и насквозь непонятные. Палатка Лаврика оставалась темной – ничего удивительного, если учитывать, что ее хозяин сейчас занимал позицию на другом конце лагеря. Раскоп чернел почти идеальным прямоугольником, с двух сторон окаймленный столь же идеальными валами вынутой земли, – чертовы китайцы по своему обыкновению и здесь оформили примитивные землеройные работы таким образом, словно участвовали в каком-нибудь международном конкурсе дизайнеров. Выглядела полуразрытая гробница невероятно буднично, духи усопших не шастали вокруг, и мать-природа вопреки иным жутким байкам не протестовала против нарушения векового покоя гробницы чем-нибудь вроде грозы с ливнем. Романтики во всем окружающем не было ни на ломаный грош – и слава богу. Мазур давно уже открыл для себя: как только вокруг обнаруживается нечто, хотя бы отдаленно смахивающее на романтику, жизненные сложности сплетаются в такой поганый клубок, что хоть святых вон выноси, только успевай поворачиваться, чтобы не прилетело вдруг с самой неожиданной стороны…
Он покосился на Катю, сидевшую в удобной позе, со свисающим из правого уха тонюсеньким черным проводком. Как всегда случается с красивыми девушками ночною порой, ее лицо в лунном свете казалось невероятно прекрасным и загадочным, что вызывало у Мазура лишь унылую, устоявшуюся тоску. Он был слишком старым и опытным, чтобы терзаться, как пацан, – на душе попросту было пакостно. Женщины не должны участвовать в этих играх, и все тут. Вот только в жизни сплошь и рядом получается наоборот…
В наушниках звучал препохабный, но по-настоящему смешной анекдот про двух ворон и Красную Шапочку. Мазур автоматически ухмыльнулся при финальной фразе.
Лагерь был безмятежен. Появление гостей не встревожило никого из заинтересованных лиц. Мазур перетолковал наедине с главными действующими лицами. Тот, что работал на Гвоздя (равно как и двое надсмотрщиков, присланные покойным), услышав пароль, принял Мазура если и не радушно, то, по крайней мере, философски подчиняясь неизбежному. Троица эта, разумеется, и знать не могла, что один из приближенных покойного крестного Папы был взят в обработку, после чего поделился с Лавриком как этим самым паролем, так и кое-какими иными секретами.
Точно так же обстояло с тем котом ученым, которого не так давно вербанул Антоша Ковбой, – он не особенно и обрадовался появлению непрошеных визитеров, но куда ему переть против рожна? Так что ситуация сложилась надежная и незатейливая: каждая из двух заинтересованных в кладе сторон полагала, что шантарские боссы ради вящего контроля прислали новых надсмотрщиков, только-то и всего…
Увы, с Гейшей обстояло не так благостно. С ней никак не обстояло, поскольку два дня назад она как отправилась к недалекой монгольской границе в сопровождении двух санчопансов, так и не вернулась пока что. И господа гробокопатели каждый по отдельности заверяли Мазура, что они и понятия не имеют, как расценивать ее отсутствие, стоит ли тревожиться или нет. По их словам, она и раньше исчезала дней на несколько, решая дела с партнерами по ту сторону границы, так что совершенно неизвестно, что тут и думать. Возвращается она все равно без всяких предварительных уведомлений, и остается лишь ждать…
Одним словом, полнейшая неизвестность. Которой обычно сопутствуют тоскливые подозрения: а вдруг все рухнуло, вдруг ее каким-то образом предупредили, все раскрыто, и они заявились сюда напрасно, птичка упорхнула…
– Катерина, – тихонько сказал Мазур, пользуясь паузой в беседе подслушиваемых.
– А?
– Это ведь еще не факт, что наш что-то предпримет?
А в общем, картина довольно близка к чеканным строкам классика, кокетства ради притворявшегося пасечником. Месяц, пожалуй, и в самом деле глядит с середины неба, необъятный небесный свод… ну да, раздался, раздвинулся еще необъятнее. Земля вся в серебряном свете, и чудный воздух и прозрачно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий – в данном конкретном случае речь идет, безусловно, об устойчивом амбре специфических китайских приправ, коими тянет от стоящих в отдалении двух огромных армейских палаток, где обитают безропотные жители Поднебесной империи, усердно выполняющие на раскопе роль чернорабочих.
И что там дальше? Ага, недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Девственные чащи пугливо протянули свои корни в ключевой холод, весь ландшафт спит, сыплется величественный гром сибирской рыси, орущей где-то вдали, и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба.
«А главное – на душе, – сказал себе Мазур, наизусть помнивший заученные в школе великие строки. – Насчет души Микола Василич попал в самую точку. Как про нас писано. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Точно, про нас. Именно такие чувства, светлые и поэтические, рождаются в душе, когда сидишь таежной ночью, прижав к уху миниатюрный наушник, и подслушиваешь приватные разговоры сидящих за бутылочкой господ военных, понятия не имеющих, что к ним в палатку хитрюга Лаврик еще по светлому времени определил крохотный микрофон… Да еще предаешься этому пошлому занятию в компании своей последней женщины, которая в настоящий момент и не женщина вовсе, а боевая единица контрразведки соответствующего рода войск…»
Вообще-то, ничего особенно уж похабного или шокирующего там, в тесной палатке, не произносилось – так, обычный треп армейцев со стажем, господ спецназовцев, конечно же, контрабандой протащивших некоторое количество водки и на это задание. Согласно устойчивой традиции, против которой любые уставы бессильны, ибо в чем-то изначально расходятся с потребностями жизни…
Отцу-командиру, то бишь Мазуру, особенно косточки и не перемывали – поскольку мало о нем слышали, в основном знакомы были с туманными слухами (а это означало, увы, что неумолимый бег времени берет свое, поколения сменяются, и живые, функционирующие еще волкодавы уже помимо воли становятся мифами «раньшего времени»…).
Кате не повезло гораздо больше – ей, как и Мазуру, пришлось с каменным выражением лица выслушать подробное и обстоятельное обсуждение своих, если можно так выразиться, технических характеристик. Равным образом и нескольких версий, с точки зрения четверки, объяснявших ее присутствие в засекреченной экспедиции. Все версии в конце концов сводились к одному-единственному варианту, не самым лучшим образом характеризовавшему как молодую радистку, так и залетного адмирала. Впрочем, косточки им перемывали без особых эмоций, с грустной завистью мелких армейских винтиков, прекрасно знающих, что тенденции таковой столько же лет, сколько и самим регулярным армиям: взять хотя бы походно-полевых гетер фельдмаршала Македонского…
Мазуру, порой горько вздыхавшему про себя, ежившемуся от тягостного неудобства, пришло в голову, наконец, что это, в принципе, прекрасно. Если никто не подозревает об истинной сути, если все четверо уверены, что стареющий ловелас в адмиральских погонах совместил приятное с полезным, прихватив в качестве радистки именно легкомысленную подружку, – значит, затея Лаврика себя оправдывает и маскировка идеальна. И слава богу…
Как и подобает людям с опытом, о задании четверо вообще не упоминали ни словом, следуя мудрой армейской установке: нет смысла гадать, зачем тебя пригнали в конкретную географическую точку, поскольку ничего эта болтовня не изменит. Когда всезнающее начальство сочтет нужным, разъяснит подробно. По той же причине вовсе не обсуждались ни утренние взрывы, ни личности субъектов, коих пришлось оформить.
«Интересно, кто? – в который уж раз задавал себе Мазур нехитрый вопрос. – Вадим или… Очень уж характерная у него была физиономия, когда рвануло, – пожалуй, все-таки несказанное удивление… а именно эта разновидность эмоций в данной ситуации выглядит весьма даже подозрительно. Удивиться может только тот, кто живет с двойным дном и обнаружил вдруг, что его потаенные хозяева хладнокровнейшим образом собирались списать и его в неизбежные издержки производства. Или все эти рассуждения – чушь собачья?»
Лагерь простирался перед ними, как на ладони. Четыре фасонных импортных палатки, где обитали белые люди – сиречь дипломированные «черные археологи», два присланных Гвоздем орелика и троица девиц, выполнявших, как уже стало ясно, совершенно конкретные функции, не имевшие ничего общего с историческими изысканиями. Еще один импортный шатерчик, в отдалении, – там помещался крохотный японский генератор, снабжавший лагерь электричеством без малейшего посредства Чубайса. Палатка спецназовцев, палатка Лаврика с Мазуром, персональное Катино обиталище. Еще два огромных шатра из выцветшего брезента, куда мог свободно въехать ГАЗ-66, – китайская резервация. Левее – заброшенная кошара с провалившейся крышей и выбитыми окошками… И, наконец, главное, вокруг чего все и вертелось. Раскоп.
Узкоглазые гастарбайтеры из южных краев постарались на славу – холм они практически срыли и углубились метра на два пониже уровня тайги (не говорить же об «уровне моря» здесь, посреди Евразии?). Вот-вот должно начаться самое интересное – узкоглазых, так и не понявших ни черта, отправят восвояси, и золотишко начнут со всем возможным тщанием извлекать из земли лишь посвященные. Интересно, здесь и в самом деле таится пара пудов желтого металла? Почему бы и нет, если вспомнить кое-какие недавние находки в этих же местах, – как попавшие в руки государства, так и проплывшие мимо закромов Родины.
Поселок пребывал в безмятежном покое. Доносившиеся от импортных палаток звуки неопровержимо свидетельствовали, что там безмятежно употребляют спиртные напитки и безотказных девиц – без особого гвалта, впрочем, где-то даже интеллигентно. Что происходило в палатке спецназа, уже известно. Там, где обитали китайцы, тоже имела место отлаженная вечерняя жизнь – как уже подмечено, плыли непривычные ароматы чужестранных приправ и едва слышно доносились экзотические напевы, заунывные и насквозь непонятные. Палатка Лаврика оставалась темной – ничего удивительного, если учитывать, что ее хозяин сейчас занимал позицию на другом конце лагеря. Раскоп чернел почти идеальным прямоугольником, с двух сторон окаймленный столь же идеальными валами вынутой земли, – чертовы китайцы по своему обыкновению и здесь оформили примитивные землеройные работы таким образом, словно участвовали в каком-нибудь международном конкурсе дизайнеров. Выглядела полуразрытая гробница невероятно буднично, духи усопших не шастали вокруг, и мать-природа вопреки иным жутким байкам не протестовала против нарушения векового покоя гробницы чем-нибудь вроде грозы с ливнем. Романтики во всем окружающем не было ни на ломаный грош – и слава богу. Мазур давно уже открыл для себя: как только вокруг обнаруживается нечто, хотя бы отдаленно смахивающее на романтику, жизненные сложности сплетаются в такой поганый клубок, что хоть святых вон выноси, только успевай поворачиваться, чтобы не прилетело вдруг с самой неожиданной стороны…
Он покосился на Катю, сидевшую в удобной позе, со свисающим из правого уха тонюсеньким черным проводком. Как всегда случается с красивыми девушками ночною порой, ее лицо в лунном свете казалось невероятно прекрасным и загадочным, что вызывало у Мазура лишь унылую, устоявшуюся тоску. Он был слишком старым и опытным, чтобы терзаться, как пацан, – на душе попросту было пакостно. Женщины не должны участвовать в этих играх, и все тут. Вот только в жизни сплошь и рядом получается наоборот…
В наушниках звучал препохабный, но по-настоящему смешной анекдот про двух ворон и Красную Шапочку. Мазур автоматически ухмыльнулся при финальной фразе.
Лагерь был безмятежен. Появление гостей не встревожило никого из заинтересованных лиц. Мазур перетолковал наедине с главными действующими лицами. Тот, что работал на Гвоздя (равно как и двое надсмотрщиков, присланные покойным), услышав пароль, принял Мазура если и не радушно, то, по крайней мере, философски подчиняясь неизбежному. Троица эта, разумеется, и знать не могла, что один из приближенных покойного крестного Папы был взят в обработку, после чего поделился с Лавриком как этим самым паролем, так и кое-какими иными секретами.
Точно так же обстояло с тем котом ученым, которого не так давно вербанул Антоша Ковбой, – он не особенно и обрадовался появлению непрошеных визитеров, но куда ему переть против рожна? Так что ситуация сложилась надежная и незатейливая: каждая из двух заинтересованных в кладе сторон полагала, что шантарские боссы ради вящего контроля прислали новых надсмотрщиков, только-то и всего…
Увы, с Гейшей обстояло не так благостно. С ней никак не обстояло, поскольку два дня назад она как отправилась к недалекой монгольской границе в сопровождении двух санчопансов, так и не вернулась пока что. И господа гробокопатели каждый по отдельности заверяли Мазура, что они и понятия не имеют, как расценивать ее отсутствие, стоит ли тревожиться или нет. По их словам, она и раньше исчезала дней на несколько, решая дела с партнерами по ту сторону границы, так что совершенно неизвестно, что тут и думать. Возвращается она все равно без всяких предварительных уведомлений, и остается лишь ждать…
Одним словом, полнейшая неизвестность. Которой обычно сопутствуют тоскливые подозрения: а вдруг все рухнуло, вдруг ее каким-то образом предупредили, все раскрыто, и они заявились сюда напрасно, птичка упорхнула…
– Катерина, – тихонько сказал Мазур, пользуясь паузой в беседе подслушиваемых.
– А?
– Это ведь еще не факт, что наш что-то предпримет?