– О, Саш, смотри… то есть слушай. Забавно, – вдруг подал голос Больной, встряхнув газету тонкими аристократическими пальцами. Ну ни дать ни взять – худой, бледный, но донельзя чопорный английский джентльмен на отдыхе в собственном загородном поместье: – «Свое мнение по поводу загадочного самоубийства Анатолия Говорова высказал депутат Верховной Рады Андрий Матищук», – вдруг прочитал Больной вслух. – «Он считает, что к подобному шагу начальника отдела по борьбе с терроризмом СБУ подтолкнули причины семейного характера. Как сообщил Черновол, около месяца назад чета Говоровых была на грани развода. Супруги все же помирились, продолжали жить дальше, но неизвестно, насколько глубока была пролегшая между ними пропасть, и что творилось на душе у каждого из них. Вдобавок ко всему, проходящая обучение в Лондоне дочь Говорова не так давно была уличена в употреблении наркотиков…»
   – Хм, кто бы мог подумать… – одними уголками губ улыбнулся Малышевский. И непонятно было, о чем именно он не мог подумать – не то об обвинении дочери, не то о версии Черновола.
   И снова все замолчали. Лишь напевал что-то под нос возившийся у мангала Грузин.
   Что-то долго их нет…
   Мазур едва успел подумать, а не покурить ли ему еще, как наконец нарисовались Стробач и пленник. Двигались они положенным порядком, то бишь конвоируемый топал впереди, сопровождающий держался сзади, и руки пленника были надежно скованы наручниками, однако несмотря на весь этот недвусмысленный антураж хоть убей не создавалось впечатления, что Кривицкого ведут под конвоем. Он не выглядел подавленным, вышагивал довольно уверенно, словно направлялся к трибуне. В безукоризненной полотняной паре, при белоснежнейшей рубашке – правда, без галстука, и Мазур отчего-то был уверен, что галстук он не сам с себя снял.
   – И что все это значит, позвольте поинтересоваться? – преспокойно спросил Крепыш.
   – Куда его? – спросил Стробач, ни к кому конкретно не обращаясь.
   – За стол, куда еще. Мы ж не в суде, мы ж на дружеском пикнике, – Малышевский гостеприимно отодвинул стул для Кривицкого. Одет сегодня олигарх по-простому: в клетчатую фланелевую рубаху, джинсы нежно-голубого цвета и коричневые мокасины. – И снимите вы с нашего друга наручники, что вы, право слово…
   Стробач шагнул к пленнику, легким толчком в спину направил в направлении стола.
   – Руки при себе держи! – огрызнулся Кривицкий. – Я спрашиваю, что все это значит?
   – Садись, садись, – Грузин лишь на секунду повернулся к пленнику и вновь оборотился к шашлыкам. – Разговор будет долгий, ножки устанут. И не стоя ж ты кушать будешь…
   – Ладно. Поговорим, – неожиданно легко согласился Кривицкий и опустился на предложенный стул. Сел, будто занимая место в кинотеатре, закинул ногу за ногу. Протянул руки, и Стробач снял с него «браслеты». Крепыш потер натертые запястья.
   Он не выглядел сломленным, держался спокойно, что, в общем-то, Мазура немного удивило – не предполагал он такую крепкость духа в этом человеке. А ведь он не может не понимать, что живым его отсюда не выпустят. Равно как и не предполагал Мазур, что предателя-олигарха вот так вот запанибратски пригласят к столу.
   – И что за хрень? Что все это значит, кто мне из вас объяснит? Причем так объяснит, чтобы я остался объяснением полностью удовлетворен.
   – Брось, Гена, – сказал Грузин, отворачиваясь от щиплющего глаза дыма. – Все ты понимаешь.
   – Слушай, а не пошел бы ты! – повысил голос Крепыш. – Я тебе не пацан, чтобы со мной так обращаться!
   Попытавшегося было подняться со стула пленника Стробач отнюдь не грубо усадил на место, надавив на плечи.
   – Как-то неубедительно ты возмущаешься, – хмыкнул Грузин, вытирая руки о заткнутое за пояс и служащее фартуком полотенце. – Где искренность, где страсть, где брызги слюней изо рта! Все потому, что не хватает внутренней убежденности в собственной правоте. А актер из тебя хреновенький, Геша…
   – Если это идиотский розыгрыш, чтоб затащить меня на этот ваш дружеский пикник, то – все. Подурачились, и хватит, уже слишком далеко зашло. Я не в настроении поддерживать шутки. У меня дел по горло…
   Кривицкий приглушенно выругался, прикрыл глаза, словно собирается дремать, и замолчал.
   – Я же говорил, Каха, что он именно так и станет держаться, – Малышевский аккуратно сложил газету, бросил на траву. Вздохнул, как человек, знающий, что впереди его ждет нелегкая работа, и набулькал Кривицкому вина. – Он знает, что мы знаем. Понимает, что мы располагаем доказательствами, раз затащили его сюда эдаким вопиющим манером. Однако он намерен до последнего корчить из себя невинную жертву. Придется отыграть весь спектакль до конца, предъявить доказательства, припереть к стене уликами. Правила игры, ничего не поделаешь… Давай выпьем за твое здоровье, Гена.
   – Правила… – сокрушенно покачал головой Грузин. – Он, значит, будет творить что хочет, а мы должны держаться правил…
   – Сами пейте, – огрызнулся Кривицкий.
   – Думает, что мы его отравить хотим, как в романах! – Вытирая руки о полотенце, Каха Георгиевич двинулся к Кривицкому. Навис над ним гранитной плитой. – Никто тебя травить не собирается, гаденыш, не дождешься. Ты, сволочь, подставил нас под пули. Под пули отморозков! У меня четверо детей, жена и мать, и я за них отвечаю! С-сука!
   Грузин правой рукой схватил Крепыша за шиворот, легко, будто тот тряпичный, приподнял. Левой сжал ему горло. Лицо грузинского олигарха было перекошено гримасой ярости, он сейчас был действительно, по-настоящему страшен.
   Стробач стоял чуть в сторонке, в происходящее не вмешиваясь. И правильно делал – не было такого приказа: вмешиваться.
   – Я тебя лично потрошить буду, тварь, иудина! И ты быстро забудешь про правила-шмавила, все дерьмо из тебя повылезет…
   Белый, как бумага, Кривицкий мотался в лапищах Кахи Георгиевича. Его губы были плотно сжаты, он не издавал ни звука.
   Мазур наблюдал за сценой лениво, но с любопытством: не каждый день наблюдаешь разборки царьков, в самом-то деле…
   – Ладно, Каха, подожди, не гони волну, – Больной приподнялся со стула. – Мы ж интеллигентные люди, тем более я и Геннадий Леонидович – соратники, как-никак, он нам и так все расскажет. Да стой ты, прибьешь ведь!
   Больной потянулся к Грузину, явно собираясь пресечь поспешный самосуд, но его вмешательство не потребовалось – Каха отпустил Кривицкого. В общем-то, следовало ожидать, что человек, добившийся столь высокого положения, пусть даже и кавказец, умеет управлять своим гневом. Хотя взять управление гневом можно было бы и пораньше – для человека такого положения…
   Мазур незаметно переглянулся со Стробачом. Создавалось полное впечатление, что они стали зрителями некоего плохо срежиссированного спектакля.
   Малышевский, соединив кончики пальцев на уровне лица, с нескрываемыми любопытством и удовольствием наблюдал за коллегами.
   Бормоча под нос по-грузински, Каха наконец отошел к мангалу. С шумом и скрежетом сдвинул на край уже готовые шашлыки и принялся насаживать на свободные шампуры сырое мясо с таким остервенением, будто каждый кусок и был этим самым Крепышом.
   – Значит, так, – отдышавшись и чеканя слова, заговорил Кривицкий. Его заметно потряхивало – но отнюдь не от страха, а скорее, от гнева. – Требую немедленно прекратить этот… этот балаган. Вы далеко зашли. Вы ответите. Вы не на меня одного руку подняли. Я вам не… Вы поднимаете руку на Бориса Абрамовича, на его соратников и союзников…
   – Гена, Гена… – Малышевский поднялся со стула, обошел его и встал сзади, сжав ладонями спинку. – Какой Борис Абрамович? Ты же, как верно сказал Каха, все понимаешь… Ну ладно. Давай спокойно… Каха будет держать себя в руках… – Малышевский оглянулся на Грузина, – мирно и обстоятельно расставим точки над i.
   – Это называется мирно? Когда в меня посреди бела дня чуть не врезается БТР, когда в меня стреляют из пулемета, а потом надевают наручники?!
   – Ничего не поделаешь, Геша, специфика службы, так сказать. Сам виноват, – Малышевский обогнул стул и снова сел. – Давай закончим все эти увертюры, преамбулы и тому подобные прелюдии, а? Будем считать, что ты хорошо сыграл невинного страдальца, и сразу перейдем к финалу.
   – Ну давай переходи, чего тянешь!
   – Перехожу. Итак, мы считаем… Нет, неправильно сказал. Мы точно знаем, что нападение на яхту организовал ты. Знаем, какие цели ты преследовал, кто и как на тебя работал.
   – О, решили найти крайнего, да? – со смешком произнес Крепыш. – Саша, ну это же бред.
   – Конечно, бред! А как же! Что ты еще мог сказать, если решил придерживаться линии поведения «я тут ни при чем»… А при чем, ох как при чем. Давай я все-таки продолжу, а ты поправь меня, если в чем-то ошибусь.
   Малышевский взял со стола бокал с вином, сделал небольшой глоток, вернул бокал на стол.
   – Итак, начнем финальную сцену постановки по роману Агаты Кристи «Тайна Черного моря», когда все выжившие персонажи собираются вместе и главный герой начинает подробный разбор полетов…
   Хитроумный план созрел у тебя, дорогой Геночка, в тот момент, когда ты впервые услышал о готовящейся свадьбе наших с Иваном Сергеевичем спиногрызов. На нашу беду мы – люди деловые и привыкли к всевозможным бизнес-планам. Долгосрочным, краткосрочным. Даже личную жизнь привыкли укладывать в бизнес-планы, и даже свадьбы собственных детей планируем загодя. Например, за год, как было в данном случае. Ну а как же, мы люди занятые, кроме того, интересы дела заставляют мотаться по миру, сегодня – Америка, а завтра, может быть, – какая-нибудь Бразилия или Соломоновы острова. Поэтому надо точно представлять, сколько времени займет то или иное мероприятие, чтобы выкроить под него окно в плотном графике. И едва ты год назад узнал, что готовится торжество, узнал, где оно готовится, узнал программу этого мероприятия, в которую входила увеселительная прогулка по Черному морю на яхте – после, собственно, бракосочетания, как в голове у тебя созрел блестящий план. Одно, казалось бы, должно было тебя беспокоить – окажется ли нужный тебе человек в числе приглашенных на свадьбу и отправится ли затем этот человек в числе избранных да званых на морскую прогулку на яхте «Русалка». Так не хотелось полагаться на случайности! Но в том-то и дело!
   Малышевский щелкнул пальцами и перешел на возвышенный тон. И в самом деле, сейчас он весьма напоминал какого-нибудь Эркюля Пуаро, хотя внешне на усатого бельгийца не походил ничуть.
   – В том-то и дело, что в нашем, так сказать, свадебном случае как раз все наилучшим образом срасталось. Сама судьба, казалось, подбрасывала тебе шанс – мол, только нагнись и подними его с земли. Потому что нужный тебе человек, то бишь Александр Олегович Малышевский – он не какой-нибудь гость, а отец жениха, а также близкий приятель и партнер отца невесты. И уж кто-кто, а он-то обязательно будет в числе приглашенных, причем будет значиться там под номером три – сразу после уважаемого Ивана Сергеевича и его супруги, а затем будет и сопровождать означенного Ивана Сергеевича во всех его перемещениях, в том числе и на море. Мы с ним теперь сватья, правильно я помню? И не вы ли, дражайший Геннадий Леонидович, объясняли, что значат сватья на Украине… Конечно, могли произойти разные досадные накладки. Например, нужный тебе человек мог тяжело заболеть или мог тяжело заболеть один из его близких, к которому он был бы вынужден скоропостижно вылететь куда-нибудь в дальнюю даль. Или в естественный ход событий могли вмешаться уж совсем редкие и немыслимые форс-мажоры, вроде застрявшей в горле рыбьей косточки. Однако вероятность подобных накладок все же была крайне мала… Ты, как мне помнится, весьма уважаешь карточную игру под названием покер. И более того – весьма прилично в него играешь. Вот ты и подошел к ситуации с типичной логикой покерного игрока. Когда шансы на выигрыш весьма велики например… ну, грубо говоря, к тебе пришли с раздачи два туза – то надо идти «колл ин», то бишь двигать все фишки на кон, и нечего особо раздумывать… Я тут, кстати, как-то взглянул на твою жизнь под этим углом и пришел к выводу, что ты всегда ровно так и поступал. А именно – переносил правила покера на жизнь, и обычно это обеспечивало тебе выигрыш…
   – Саша, не отвлекайся, – бросил Больной неожиданно жестким голосом.
   – И правда, дорогой, – Каха Георгиевич побрызгал на шашлык вином. И добавил с нажимом в голосе: – Мясо на подходе.
   – Ну, мы же никуда не торопимся, и шашлык поедим, и выпьем, и поговорим, да? – обаятельно улыбнулся Малышевский и опять пригубил вино. – Ладно, идем дальше. А дальше, собственно, мы переходим к тому самому А. О. Малышевскому, нужному тебе человеку. Собственно, ради него, одного-разъединственного, все и было затеяно.

Глава четырнадцатая
ЕСТЬ ТОЛЬКО МиГ

   Олигарх секунду помолчал и продолжил:
   – Да-да, весь этот балаган – захват, чеченцы, корабли – все это было затеяно исключительно ради того, чтобы под шумок отправить к праотцам господина Малышевского. Чем тебе не угодил Александр Олегович – это, надеюсь, подробного объяснения не требует. Его, Александра Олеговича, неуемное желание подмять под себя весь промышленный восток Украины противоречило твоим планам по Запорожью.
   – Эка невидаль! – буркнул Кривицкий. – Да таких столкновений у каждого из нас по дюжине на дню…
   – Ну, слушай, зачем врешь! – Грузин резко повернулся к Крепышу. – Не надо уж совсем держать нас за лохов! Это ж запорожские и донецкие металлургические гиганты! Шанс дорваться до такого куша выпадает не чаще, чем один раз за жизнь, а ты мне тут – «по дюжине на дню»!
   – И не надо, Гена, говорить, что не по твоим силенкам распахивать рот на такой пирог, – негромко поддержал Больной. – Что, мол, даже поддержки нашего Бориса Абрамовича будет недостаточно. Конечно, будет недостаточно… Но ведь ты на его поддержку и не рассчитывал. Ты рассчитывал на кого-то другого, да?
   – И по-вашему, я способен на такое? – усмехнулся Кривицкий. – Благодарю. Хотя, скажу по секрету, претендовать на заглатывание таких кусков могут только мегахолдинги транснационального размаха…
   – Вот именно, – довольно кивнул Малышевский. – Вобрать в себя эти лакомые восточноукраинские куски реально могут надеяться только две промышленные империи. Восточноукраинская промышленная группа некоего Малышевского, чей фундамент, причем фундамент мощнейший, – это опора на власть. С другой стороны – ведущая в мире металлургическая мегаимперия Arcelor Mittal под командованием некоего господина Лакшми Миттала. Насколько тесны твои контакты с Arcelor Mittal и с этим индусом лично, надеюсь, напоминать не надо? Равно как и уточнять, кому под контроль отдадут эти предприятия в случае успеха сделки?
   Что-то такое Мазур видел по телевизору, насчет этого Лакшми. Типа, российская «Северсталь» хотела объединиться с каким-то Arcelor'ом, но хитрый Миттал всех переиграл и сам объединился, превратив просто Arcelor в Arcelor Mittal. А чуть погодя наши, в смысле российские, вроде бы договаривались с криворожскими металлургическими концернами насчет объединения – но тут снова вылез Лакшми и, опять же, объединился сам…
   Короче, богатые тоже плачут, правильно Малышевский говорил…
   Александр Олегович помолчал, вертя в пальцах бокал, потом оглянулся на Мазура и Стробача:
   – А вы что там стоите, как неродные? Марш за стол. В конце концов, вы в этой истории далеко не последние фигуры…
   Мазур с Тимошем незаметно переглянулись, Тимош едва заметно пожал плечами: простых исполнителей приглашают к барской трапезе? Эх, чего только не придет в голову царькам… Однако ж возражать они не стали, сели скромненько в уголке, – если только можно найти угол за круглым столом. Больной молча разлил остатки вина, убрал бутылку под стол, откуда-то вытащил следующую, придирчиво изучил этикетку, а потом неторопливо ввинтил в пробку штопор.
   – Готово, – показался Каха Георгиевич, непостижимым образом поднося сразу шесть тарелок с шашлыками – по три в каждой руке. – Кушать подано. А я пока за зеленью и сыром схожу, да?
   – Приборы не забудь, – напомнил Малышевский…
   А Мазур изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Ну подумаешь, скромный адмирал в отставке где-то под Черкассами участвует в тайном судилище, устроенном самыми влиятельными людьми почти что одной шестой части суши над своим же соратником, а попутно кушает шашлычок, приготовленный рукой олигарха, и запивает коллекционным вином…
   Запах от мяса шел – словами не передать, а приступить к трапезе первым воспитание не позволяет, неудобно. Мазур снова взглянул на Стробача. Судя по всему, такой поворот событий для друзяки тоже стал сюрпризом…
   – Это и есть твои доказательства? – резко повернулся к Малышевскому Крепыш. Все-таки отхлебнул вина – видать, во рту пересохло, – и сказал размеренно и веско: – Сама мысль о том, что я наслал террористов, глупа и никчемна. Доказательства же еще глупее и никчемнее. Неужели вы всерьез готовы утверждать, что во взаимоотношениях промышленных гигантов что-то может решить устранение одного-единственного человека?
   – В том-то и дело! – чуть ли не радостно воскликнул Малышевский. – Это иностранцу покажется странным, что судьба подобной сделки может зависеть от кого-то одного. Но ты-то прекрасно знаешь, как у нас, то бишь в России и на Украине – особенно в Украине – все это работает. Слишком много завязано бывает на одного человека, особенно если этот человек долгие годы старательно все замыкает на себе, стремится править своей империей единолично. Поэтому когда подобный человек выбывает, враз в его наследие впивается жадными зубками стая дожидавшихся такого случая молодых волков и империю раздергивают на части… Даже если и не вопьются так сразу и так жадно, то в любом случае о каком-либо росте придется забыть надолго, задача будет – удержать то, что еще можно удержать.
   К мясу до сих пор никто не притрагивается, а слюнки-то – текут!
   – Красиво говоришь, Сан-Олегыч, – сказал Кривицкий. – Прямо по писаному. Тебе бы книжки писать, – хмыкнул Кривицкий. – Воображение бурлит. Ну-ну, мисс Марпл, можете фантазировать дальше.
   – Фантазии, говоришь? Плоды этих фантазий болтались по кораблику с автоматами наперевес и тыкали в нас стволами. А ну как палец у кого-нибудь из этих фантазий дернулся бы на курке?
   – Да я ведь был вместе с вами! – вдруг повысил голос Кривицкий. – В меня стреляли!
   И вдруг куда-то пропало спокойствие Малышевского, теперь из милейшего мсье Пуаро он превратился в готовящегося к броску тигра.
   – Конечно же, ты, сволочь такая, рисковал вместе с нами, – сквозь зубы сказал он. – Ведь кроме чеченских отморозков, ты еще и курдов с албанцами впутал, которые отморозки и вовсе безбашенные, – так что душевная у тебя собралась компания… Не понимаю пока, зачем тебе понадобился этот международный смотр самодеятельности – чеченцы, курды и албанцы. Ведь самодеятельность же полная! Каждый из них сам по себе деятель! У кого-то вполне могло перемкнуть в башке, он полоснул бы очередью и по тебе. А я помню, как ты сидел вместе с нами, изображал заложника, испуганно втягивал голову в плечи, и спрашивал: «Что же, что же будет». Потому в тебя и стрелял Хадашев – подумал, что ты его обманул, подставил…
   – Разве я без дела сидел? – с натянутой улыбкой спросил Кривицкий.
   Мазур заметил капли пота у него на висках. Держался он хорошо, но все-таки, все-таки… Невиновный человек, даже если он и олигарх, но обвиненный в том, чего не совершал, – так бы себя не вел…
   – Тебя это и в самом деле волнует? – мрачно переспросил Малышевский. – А ведь ты запросто мог вскочить и броситься на шею главаря терров с воплем: «Хадашев, дружище, Тракторист мой дорогой, мы же тысячу лет знакомы!» Глядишь, и не тронул бы тебя старый знакомец… Или ты хочешь сказать, что услышал эту фамилию вкупе с кличкой впервые вместе с нами? Может быть, ты также хочешь сказать, что и Тракториста впервые поимел счастье лицезреть лишь на борту «Русалки»?.. Молчишь?
   – А вот и я! – Каха Георгиевич, как ни в чем не бывало, поставил на стол огромное блюдо с зеленью и горкой свалил ножи-вилки. – Мне нальет кто-нибудь вина? А почему шашлык не кушаем?!
   – Кушаем, Каха, кушаем, – сказал Больной и в самом деле поднял шампур, зубами снял крайний кусочек мяса.
   Малышевский налил и Грузину. Тостов никто не произносил.
   Мазур все явственнее ощущал, что попал в какой-то театр абсурда. Совсем не так он представлял себе финал…
   – Ты лучше, вместо того, чтобы чушь пороть, его вот, – Кривицкий неожиданно вытянул палец в сторону внимательного зрителя Мазура, – своего пса спроси, не знал ли он кого-то из террористов! Не заодно ли с ними был? Уж больно ловко у него на борту все получилось!
   – Причем тут Кирилл? – искренне опешил Малышевский.
   – А я тебе скажу при чем, – негромко сказал Больной, жуя. – Это он по-настоящему дергаться начинает. Мы тут говорим, то есть ты, Саша, говоришь, – а он в это время отчаянно шевелит мозгами на тему: известно нам что-то или мы его тупо разводим. И, похоже, он склоняется к правильному выводу, что нам известно. Причем многое.
   – Согласен! И главное, что его беспокоит, Ванечка, – подхватил Малышевскй, беря нож и вилку, – это сможем ли мы доказать его знакомство с Трактористом. Господин Кривицкий-то до сегодня считал, что сие недоказуемо… Тогда перейдем к этой волнующей части нашего рассказа. Конечно же, случайные совпадения ничуть не служат доказательством, они всего лишь наводят на размышления. Однако… Одним из таких совпадений является то, что Тракторист после первой чеченской войны контролировал часть… Пан Стробач, не подскажете, какого района?
   – Урус-Мортанского, – подсказал Тимош.
   – Спасибо, – сказал Малышевский, подцепил веточку зелени с блюда и отправил в рот. – И денежки на восстановление этого района одно время проходили через твой, Геннадий Леонидович, банк. Это, конечно же, чистой воды совпадение. Равно как и то, что на эти денежки в районе ни черта так и не восстановили – вот ведь какое досадное недоразумение, понимаешь ли… Оставим это и перейдем к тому волнующему моменту, когда после второй чеченской компании Тракторист оказался в Латвии. Уж не знаю, твоими ли стараниями он туда попал или, что называется, своим ходом, – это, впрочем, не столь важно. Важно, что задержаться в Латвии помог ему именно ты, Геша. Ну, просто взял и помог.
   – Причем Березовский был ни сном ни духом, – вставил Больной, словно бы выгораживая своего патрона. – Борис Абрамович вряд ли одобрил бы такие игры, тем более в его нынешнем положении. Тем более – у себя за спиной.
   Малышевский кивнул:
   – И это уже не совпадение! Да плевать мне на Березовского. Важно, что в Латвии, Гена, ты совершил первый серьезный прокол…
   Он достал мобильник, набрал номер, сказал коротко:
   – Ждем-с.
   Отключил трубку, сообщил собравшимся:
   – Прежде чем мы ознакомимся с фактами и выводами, я скажу, в чем заключался твой стратегический просчет, Геннадий. Ты не сомневался, что в Латвии ты неподнадзорен. Ну как же, ты же политический эмигрант, враг России, а стало быть, желанный гость в любой из трех родных наших прибалтийских сверхдержав. К тому же ты вкладываешь денежку в латвийскую экономику, завтракаешь с тамошними премьер-министрами, ужинаешь с тамошними президентами, – разве можно к такому человеку относиться хоть с малейшим подозрением, следить за ним или, не приведи господь, прослушивать его! Однако при всей их карликовости и кукольности, спецслужбы у прибалтийских государств все же имеются…
   Из-за угла дома появилась Адъютант – Оксана – в легком и, надо признать, легкомысленно коротком, полностью соответствующем дресс-коду пикника, но ничуть не соответствующем моменту истины светлом сарафанчике, прошествовала мимо Мазура, даже не глянув, остановилась около столика шефа. В пальчиках Адъютант Малышевского держала простую пластиковую папку синего цвета; причем ее, папки, до боли знакомый вид был способен вмиг навести скуку на человека, знакомого с такими понятиями, как «входящие письма», «документы на подпись» и «освоение выделенных средств».
   – И в спецслужбах тех, Геночка, по-прежнему трудятся старые советские кадры, еще кагэбэшной закалки и натаски, – продолжал Малышевский, кивнув Оксане. – Это только на словах прибалты проклинают кровавый оккупационный режим и верного слугу оного режима, чудовищного спрута под аббревиатурой КГБ… Но они же себе не враги, чтобы выставлять на улицу крепких профессионалов, пусть и сработанных при кровавом режиме! Так вот: эти профессионалы привыкли никому не доверять и на всякий случай приглядывать за каждым. Даже если этот «каждый» – самый большой друг новой суверенной Латвии. Сегодня друг, а завтра с тех же органов спросят: что ж это вы, мать вашу так, прошляпили у себя под носом шпионов и вредителей?! Правильно говорю, Оксана Алексеевна? Да вы присаживайтесь, у нас разговор долгий.
   – Совершенно верно говорите, – сухо и безапелляционно, как преданный помощник директора на совете учредителей, подтвердила Адъютант. И, сев за круглый стол рядом с Мазуром, добавила: – А в нашем случае латыши поступили по принципу – лучше перебдеть, чем недобдеть.
   Грузин тут же налил ей вина в последний пустой бокал. Адъютант кивнула и пригубила. На Мазура она по-прежнему не смотрела, взяла нож и вилку, отрезала кусочек мяса.