Она не забывала постанывать, якобы изображая неподдельную страсть. Но, опять же, эта явная искусственность сегодня дополнительно возбуждала Карташа. Он ощутил, что еще миг, и взорвется изнутри. Чтобы взрыв вышел полнее,
динамитнее,Карташ оттолкнул от себя девицу по имени Катя, встал и принялся торопливо снимать, а лучше сказать, срывать с нее одежду.
Катя, на лету ухватив перемену мизансцены, стала помогать ему, расстегивая и стягивая одежку. Сообразив, что от нее хотят дальше, она повернулась и легла животом на стол, между огурчиков и водкой.
Карташ подрагивающими от перевозбуждения руками разорвал упаковку и натянул на инструмент «резинку», потом навалился на девицу сзади, нетерпеливо вошел в нее и принялся охаживать ее сильными напористыми толчками, по-звериному, все-таки по-звериному, стремясь поскорее выбросить семя и ощутить легкость внизу живота, победное торжество самца, покрывшего очередную самку, и освобождение от навсегда ушедшего прошлого.
Кажется, и шлюшка Катька перестала притворяться — охала-стонала сейчас не по долгу службы, а по велению естества. Она почувствовала, что кода близится, это возбудило ее уж совсем нешуточным образом — она вдруг принялась отчаянно материться, ее ноготки заскребли по столешнице. На пол полетела буженина. Все это еще больше завело и без того заведенного Карташа.
Маша...
Закричали оба. Карташ с силой сжал ее бедра — будут у нее синяки от мужских пальцев. Катька выгнулась дугой и далеко запрокинула голову. И Карташ отвалился от нее без сил, опустошенный до донышка, выжатый, как канарейка из известного анекдота...
...Уложились минут за пятнадцать. Половину полуторалитрового сока Алексей выхлестал чуть ли не в один глоток. Потом откинулся в стоматологическом кресле и оставшуюся половину щедро, но аккуратно, не проливая, разбавил водкой. И почувствовал себя новым человеком.
— И? Как тебе? — спросил он расслабленно — а что еще можно спросить у шалавы после оплаченного акта?
Катерина, нимало наготы не стесняясь, тем временем еще хлебнула из стаканчика, закушала огурчиком и томно посмотрела на него:
— А ты не заметил? Раз пять обкончалась, не меньше... Ни с кем мне еще так хорошо не было...
— Ладно врать-то, — отмахнулся Карташ и глотнул прямо из пакета. Плевать, что запах конвоир учует — все вопросы к лепиле. — Ты лучше вот что... ты скажи, откуда ты тут взялась.
— Да как обычно, — пожала она голыми плечиками. — Твой приятель договорился с кем-то из цириков, цирик договорился с лепилой, потом попросил у начальника разрешения привести сюда свою подружку — мол, нельзя ли ей бесплатно клыки подровнять, потому как зарплата и у него, и у нее маленькая. Начальник дал добро — и че, и вот я здесь... Ну, не знаю, может, как-то иначе теперь все проворачивают, но я сюда как раз таким манером попала...
— Да я не о том. Что за кореш-то мой?
— У тебя корешей здесь нет?
— Вся крытка мои кореша... Просто я думаю, который именно. Чтоб спасибо сказать...
— Э, нет, — хитро улыбнулась Катя. — Он сказал тебе не говорить, хоть пытай...
Час от часу не легче... И Алексей вдруг понял, что дачку с сигаретами и бутылочками прислал тот же самый таинственный благодетель, что и подложил под него Катю. И вот теперь задачка: благодетель ли он или очередной недруг, плетущий свою паутину...
— Но ты уверена, что никто ничего не перепутал и ты пришла именно ко мне?
— Я-то откуда знаю, — фыркнула шлюшка. — Мне заплатили, я и пришла — готовая, как пионерка... А что, не понравилось? Или уже устал?
Алексей тряхнул головой. Бывают случаи, когда много думать вредно для здоровья...
— Зэки не устают, — сказал он нравоучительно. — Зэки отдыхают. Иди-ка сюда.
В общем, он перешагнул границу, отбросил прошлое и вступил в настоящее. Трахнул — да, именно так, а как еще, господа пуритане, назвать сие действо?! — дешевую шалавку, отрекся от мертвых и вернулся в компанию активной, как говорил не самый плохой фантаст, протоплазмы...
И все повторилось — бедное кресло стонало и ходило ходуном под тяжестью двух неугомонных тел. И Карташ всерьез подозревал, что не они первые и не они последние, кто занимается здесь отнюдь не стоматологией.
В сорок минут они уложились.
Алексей уговорил конвоира за долю малую покурить на воздухе, потом зажевал это дело подушечкой «Орбита» и, к превеликому его счастью, когда он вернулся наконец в хату и без сил повалился на шконку, никто из доморощенных сыщиков не унюхал смешанного аромата выпивки и женщины, каждый занимался своими мелкими делами... И Алексей еще раз возблагодарил судьбу. Ведь в противном случае... Вот ведь блин! Он едва не подпрыгнул на шконке.
О чем в первую очередь должны были подумать соседушки по камере, если б поняли, что весь такой подставленный злыми зябами, совершенно одинокий в чужом холодном городе Карташ с насквозь дырявой историей, тем не менее уже получивший небедную передачу от таинственного «благодетеля», — получил теперь еще и сугубо мужское удовольствие? Причем совершенно бесплатно?!
Вот именно. В глазах сокамерников он бы стал не просто подсадкой. Он стал бы провокатором. А как везде и всегда поступали и поступают с провокаторами?..
Значит, это никакой не благодетель. Значит, Карташа и здесь, в «Крестах», пытаются достать, выбить почву из-под ног, лишить опоры... лишить всего, даже случайных приятелей — как лишили любимой женщины...
Глава 17
Глава 18
Катя, на лету ухватив перемену мизансцены, стала помогать ему, расстегивая и стягивая одежку. Сообразив, что от нее хотят дальше, она повернулась и легла животом на стол, между огурчиков и водкой.
Карташ подрагивающими от перевозбуждения руками разорвал упаковку и натянул на инструмент «резинку», потом навалился на девицу сзади, нетерпеливо вошел в нее и принялся охаживать ее сильными напористыми толчками, по-звериному, все-таки по-звериному, стремясь поскорее выбросить семя и ощутить легкость внизу живота, победное торжество самца, покрывшего очередную самку, и освобождение от навсегда ушедшего прошлого.
Кажется, и шлюшка Катька перестала притворяться — охала-стонала сейчас не по долгу службы, а по велению естества. Она почувствовала, что кода близится, это возбудило ее уж совсем нешуточным образом — она вдруг принялась отчаянно материться, ее ноготки заскребли по столешнице. На пол полетела буженина. Все это еще больше завело и без того заведенного Карташа.
Маша...
Закричали оба. Карташ с силой сжал ее бедра — будут у нее синяки от мужских пальцев. Катька выгнулась дугой и далеко запрокинула голову. И Карташ отвалился от нее без сил, опустошенный до донышка, выжатый, как канарейка из известного анекдота...
...Уложились минут за пятнадцать. Половину полуторалитрового сока Алексей выхлестал чуть ли не в один глоток. Потом откинулся в стоматологическом кресле и оставшуюся половину щедро, но аккуратно, не проливая, разбавил водкой. И почувствовал себя новым человеком.
— И? Как тебе? — спросил он расслабленно — а что еще можно спросить у шалавы после оплаченного акта?
Катерина, нимало наготы не стесняясь, тем временем еще хлебнула из стаканчика, закушала огурчиком и томно посмотрела на него:
— А ты не заметил? Раз пять обкончалась, не меньше... Ни с кем мне еще так хорошо не было...
— Ладно врать-то, — отмахнулся Карташ и глотнул прямо из пакета. Плевать, что запах конвоир учует — все вопросы к лепиле. — Ты лучше вот что... ты скажи, откуда ты тут взялась.
— Да как обычно, — пожала она голыми плечиками. — Твой приятель договорился с кем-то из цириков, цирик договорился с лепилой, потом попросил у начальника разрешения привести сюда свою подружку — мол, нельзя ли ей бесплатно клыки подровнять, потому как зарплата и у него, и у нее маленькая. Начальник дал добро — и че, и вот я здесь... Ну, не знаю, может, как-то иначе теперь все проворачивают, но я сюда как раз таким манером попала...
— Да я не о том. Что за кореш-то мой?
— У тебя корешей здесь нет?
— Вся крытка мои кореша... Просто я думаю, который именно. Чтоб спасибо сказать...
— Э, нет, — хитро улыбнулась Катя. — Он сказал тебе не говорить, хоть пытай...
Час от часу не легче... И Алексей вдруг понял, что дачку с сигаретами и бутылочками прислал тот же самый таинственный благодетель, что и подложил под него Катю. И вот теперь задачка: благодетель ли он или очередной недруг, плетущий свою паутину...
— Но ты уверена, что никто ничего не перепутал и ты пришла именно ко мне?
— Я-то откуда знаю, — фыркнула шлюшка. — Мне заплатили, я и пришла — готовая, как пионерка... А что, не понравилось? Или уже устал?
Алексей тряхнул головой. Бывают случаи, когда много думать вредно для здоровья...
— Зэки не устают, — сказал он нравоучительно. — Зэки отдыхают. Иди-ка сюда.
В общем, он перешагнул границу, отбросил прошлое и вступил в настоящее. Трахнул — да, именно так, а как еще, господа пуритане, назвать сие действо?! — дешевую шалавку, отрекся от мертвых и вернулся в компанию активной, как говорил не самый плохой фантаст, протоплазмы...
И все повторилось — бедное кресло стонало и ходило ходуном под тяжестью двух неугомонных тел. И Карташ всерьез подозревал, что не они первые и не они последние, кто занимается здесь отнюдь не стоматологией.
В сорок минут они уложились.
Алексей уговорил конвоира за долю малую покурить на воздухе, потом зажевал это дело подушечкой «Орбита» и, к превеликому его счастью, когда он вернулся наконец в хату и без сил повалился на шконку, никто из доморощенных сыщиков не унюхал смешанного аромата выпивки и женщины, каждый занимался своими мелкими делами... И Алексей еще раз возблагодарил судьбу. Ведь в противном случае... Вот ведь блин! Он едва не подпрыгнул на шконке.
О чем в первую очередь должны были подумать соседушки по камере, если б поняли, что весь такой подставленный злыми зябами, совершенно одинокий в чужом холодном городе Карташ с насквозь дырявой историей, тем не менее уже получивший небедную передачу от таинственного «благодетеля», — получил теперь еще и сугубо мужское удовольствие? Причем совершенно бесплатно?!
Вот именно. В глазах сокамерников он бы стал не просто подсадкой. Он стал бы провокатором. А как везде и всегда поступали и поступают с провокаторами?..
Значит, это никакой не благодетель. Значит, Карташа и здесь, в «Крестах», пытаются достать, выбить почву из-под ног, лишить опоры... лишить всего, даже случайных приятелей — как лишили любимой женщины...
Глава 17
Ба, знакомые все морды.
— Не, ты че, пень, сёдня, нах, моя очередь на ночь откидываться, нах! — рявкает повсеместно синий от наколок урка с погонялом Коллаборационист и жестом фокусника извлекает из рукава заточку, за долгие прайм-таймовые вечера смастряченную из осколка трехлитровой банки, с обмотанной скотчем «рукоятью». Он здорово похож на Желудка из рекламы «Натс».
— Че, мля?! Сёдня вторник, мля, сёдня я к Люське самоволюсь, ты... это... козел, во! — рычит в ответ на-лысо бритый зэк по кликухе Дастинхоффман. А этот напоминает актера Юла Бриннера. — Я проплатил легавым, мля, Люська меня ждет у ворот, мля!
— Да я тя, нах, порежу, как шашлык! Нах!!!
Коллаборационист кидается на Дастинхоффмана, но тот не менее неуловимым жестом выхватывает из-за спины, как Завулон в известной киноподелке, вязальную спицу и встречает сокамерника во всеоружии...
Дальнейшее действо, под аккомпанемент «Владимирского централа», пущенного в ритме «сто двадцать ударов в минуту», скрывается заставкой — компьютерно нарисованной колючей проволокой и татуированным кулаком на фоне решетки. И хриплый закадровый голос бодро вещает:
— Удастся ли Дастинхоффману победить Коллаборациониста и выбраться за колючку «Крестов» на свидание с любимой лялькой? Встретятся ли Франчайзинг и Ласточка на территории женского отделения «Крестов»? Помешает ли злой опер Кудлатый отправке коллективной малявы на волю?.. Это и многое другое смотрите в реалити-шоу «Хата два: Отсидка» завтра на нашем канале в двадцать два ноль-ноль!
А женский голос развязно подхватывает:
— Внимание участников нашей СМС-викторины! Если вы желаете условно-досрочного освобождения участнику под номером один нашего шоу — осужденному Карташу, пошлите CMC с цифрой «один» на номер...
Карташ помотал головой. Ф-фу, елы-палы, ну и приснится же такое... Особливо ежели учесть, что женского отделения в «Крестах» нема.
Хата, как обычно, не спала, но теперь дверь была открыта, и на фоне тускло освещенного коридора маячила фигура прапора, молодого, совсем еще мальчишки.
— Карташ, бля, долго я орать должен?! — яростным шепотом гаркнул надзиратель. — Быром давай на выход!
Алексей скатился со шконки, ничего еще не понимая, натянул брюки, набросил пиджак, надел туфли.
Дюйм и Эдик в наглую резались в преферанс с «болваном», Квадрат, по причине неумения играть в столь мудреные игры, валялся на своем месте и делал вид, что спит.
— А что случилось-то, командир? — Карташ, наконец, окончательно выплыл из сновиденья. Но нельзя сказать, что действительность успокоила его и порадовала. Элемент шизы все еще продолжал иметь место.
— Болтать не будем, да? — повысил голос прапор. — «Че случилось, че случилось»... Вызывают тебя, вот что случилось... Готов? Пошли. Да вещи-то оставь, не на расстрел же ведут, чудак на букву "х". Приглашают на переговоры.
Господи, то не трогает никто, то отбоя нет...
Дюйм и Эдик проводили его заинтересованным взглядом. Из-под одеяла на шконке Квадрата блеснул любопытный глаз. В самом деле, интересно, куда это его? Ночные допросы вроде как запрещены действующим законодательством... Опять, что ли, по бабам?!
Они спустились этажом ниже, прошли мимо полусонного надзирателя, двинулись по галере — насколько уже мог ориентироваться Алексей, по северной. Карташ с почти мистическим трепетом прислушивался с несмолкаемому шороху вокруг. Звуки приглушенные, почти неразличимые, невнятные, но доносились они отовсюду — сверху, снизу, с боков, и он чувствовал себя чуть ли не Иовом в китовьем желудке.
«Кресты» жили.Как исполинский сонный дракон дышали, ворочались, бормотали что-то неразборчивое. Шаги Карташа и конвоира громко отдавалась в этом шуме.
— Куда хоть идем? — негромко спросил Алексей.
— А я что, знаю? — неприязненно ответил провожатый. Был он худым и веснушчатым — эдакий деревенский хлопец, волей службы дорвавшийся до должности «повелитель зэков». — Не мое дело. Мне приказали доставить, я и доставляю. Вместо того, чтобы спать, как все нормальные люди... Стой, пришли. Лицом к стене.
Остановились возле камеры в самом конце на втором этаже, провожатый отомкнул замок, небрежным кивком указал: «Заходи, мол, давай...»
В хате обитали двое. Один сидел на нижней шконке, второй стоял спиной к входу и о чем-то приглушенно разговаривал по мобильнику. При появлении гостя предостерегающе поднял указательный палец — дескать, погоди, сейчас закончу, — и сказал в микрофон:
— Дай-ка трубу этому деятелю...
По запаху ли, по ауре, а может, чутьем, появившимся за годы службы, или еще каким-нибудь там сорок восьмым чувством, но Карташ с порога понял: вот тут-то и сидят настоящие воры. Это вам не скучающие «красные», прикидывающиеся от безделья «уголками», это не мелкие бандюшата, возомнившие себя авторитетами после первой же отсидки.
Черт его знает, чем отличалась здешняя атмосфера. Вроде, все было чинно, спокойно и даже, в некотором роде, богато. В хате имелись: холодильник — «Стинол» в полтора человеческих роста, телевизор — «Сони Тринитрон», масляный обогреватель и кофеварка «Мелисса», — и, наверняка, еще много чего в смысле комфорта, просто Карташ не стал озираться, сосредоточил внимание на обитателях.
В камере отчетливо пахло силой, уверенностью и неколебимым спокойствием людей, которые повидали все на свете, прошли через все на свете и могут, не изменившись в лице, вставить тебе нож в сердце, буде увидят в этом такую необходимость.
— Привет, начальник. Заходи, присаживайся, где больше нравится. Гостем будешь, — вполне мирно сказал один из камерников, со шконки не вставая.
— Спасибо, и вам здорово, — осторожно ответил Алексей, приглядываясь. — Я тебя не знаю...
— А ты не ко мне в гости пришел, — ощерился тот — лет пятидесяти, похожий на морского волка из советских фильмов: сухой и жилистый, загорелый на зоновском солнце так, что не отмыть, просушенный всеми ветрами.
— Слышь, братан, — говорил в трубку его сосед таким сладким голосом, что хотелось немедля упасть на колени и просить прощения, — ты, конечно, охренительный борец за права заключенных, и че я тебя упрашивать буду, как девочку... Но только вот что я скажу: тех, кто объявляет голодовку, здесь кормят принудительно... Чего?.. А вот правила такие! И знаешь, что означает «принудительно»? А это означает, что к тебе приходят несколько лбов из цириков, приматывают тебя к шконке, потом вставляют в пасть резиновый шланг и заливают в глотку питательный раствор... Питательный,бля, ты глухой, что ли?! Насильно заливают, по самые гланды. Так ты и будешь питаться, это я тебе обещаю. Улавливаешь суть?.. Ага, вот именно... Так что думай, сокол, думай, имеет ли смысл и дальше выеживаться со своими предъявами... А теперь трубку обратно оперу передай-ка...
— Да присаживайся ты, не маячь, — сказал «морской волк» Алексею, откинулся навзничь, повернул голову к окну: — Эй, Пастор, заманал уже. Харе треньдеть, чифирь стынет, да и к тебе люди пришли.
Карташ пожал плечами и сел на не застеленную шконку — явно необитаемую.
Тот, что стоял у окна, наконец с треском сложил трубку-раскладушку, сказавши под нос: «Ну не мудаки, а?..», — обернулся и подмигнул Алексею. И Алексей мигом узнал его — бледнолицего и беловолосого парня, который разглядывал его еще в «автозаке». Как его там назвал усатый встречающий... Родион Крикунов, во как.
Так, стоп. А этот «морской волк» что сказал? Пастор?
Пастор, Пастор, Пастор...
Да и погоняло знакомое, а не только рожа... Вот только где они могли встречаться?..
— Извини, начальник, — улыбнулся бледнокожий. — Дела, понимаешь...
— Мы ведь знакомы, да? — напрямик спросил Алексей.
— Я вот тут, пока на воле гулял, частокол себе подправил, — улыбнулся тот еще шире, во все шестьдесят четыре, как у кашалота, белоснежных зуба. — Ничего, а? А то те, старые, сгнили почти все под корень, на кичах-то...
Карташ прищурился. Маму вашу, как же он сразу не вспомнил! Чистая кожа, неплохой стильный костюмчик, правда, без галстука; светлые, почти как у альбиноса, волосы пострижены под «короткое карэ» — в жизни не скажешь, что перед тобой один из не самых последних авторитетов нонешней криминальной расеи. Скорее подумаешь, что это директор банка или барыга из нефтяной шарашки, поднявшийся на плесени комсоргов районного масштаба. Но... остриги орла под ноль, замени зубы на черные обрубки, торчащие из кровоточащих десен, одень в зэковскую робу — и, повстречав такого даже в дневное время суток на людном проспекте, простой гражданин поспешит перейти на другую сторону улицы. Чтоб, значит, от греха подальше...
— Япона мать, — облегченно выдохнул Карташ. — Пастор!
Нет, ну елки-метелки! Дряхлеете, старший лейтенант. Собственный контингент можно было бы и запомнить...
— Ага, узнал, начальник, — довольно хмыкнул «уголок».
Удивительно все ж таки устроена человеческая психика. Алексей вдруг почувствовал, что почти рад встрече с вором, хотя они, естественно, в корешах не ходили (какая дружба может быть между вертухаем и контингентом!), да и пересекались раза четыре-то всего... Но увидеть знакомую рожу в чужом городе, да еще оказавшись по одну сторону решетки, было отчего-то приятно. Тем паче, что Пастор был, что называется, без подлянки в голове и по-своему щепетилен в вопросах воровской чести.
— Тебя сейчас узнаешь... — сказал Алексей. И спросил: — Частокол, что ли, у местного зубодера вставлял?
Без всякой задней мысли спросил, честное слово, по ассоциации, просто при упоминании о зубах вспомнился ему собственный опыт в изучении местной разновидности стоматологии — приятный во всех отношениях, но Пастор разинул пасть от удивления:
— Э, ты че, сам допер, что ль, насчет биксы? Или проболтался кто? Язык ведь вырву, уроду...
Теперь настала очередь Карташу удивляться. Вида он, разумеется, не подал, сохранил лицо, но в голове скоренько зашевелились извилины, отвечающие за причинно-следственные связи. Ах, вот в чем дело! Ну, Пастор, ну, благодетель фигов. Значит, и шлюшку Катерину, и дачку он заслал?.. Значит, не было никакой злой силы, пыжащейся окончательно испоганить и без того несахарную жизнь старлея...
— Ясный перец, сам, — важно соврал Алексей. — Я тебя еще там, в «автозаке», срисовал — погоняло только вот запамятовал, — ну и сделал оргвыводы: кто ж еще мне такой подарочек здесьсделает... А за ту дачку и за Катерину — спасибо.
— Водки нема, — сказал Пастор, — не употребляю. А вот чифирек или кофеек... пожалуйста.
Карташ ухмыльнулся, оценив. Хитрый, гад. Поди угадай, что означает это его «пожалуйста» — то ли это ответ на «спасибо» (что невозможно, поскольку получается, что вор оказал услугу вертухаю), то ли предложение испить кофею (что невозможно по той же причине), то ли еще что. Вот и думай, что он имел в виду...
...Познакомились они в приснопамятном ИТУ номер под Пармой. Ну, не познакомились, конечно, — знакомство подразумевает общение, общие какие-то интересы, более-менее взаимопонимание. А тут... Просто получилось так, что тамошние опера по каким-то своим причинам решили вербануть Пастора. Пастор сам, конечно, был виноват — на контакт с вербачами пошел охотно, недвусмысленно давал понять, что ради пользы дела готов постучать на корешей, потом начинал юлить, набивать цену, за любую информацию требовал вовсе уж немыслимые блага... Естественно, стучать он и не собирался, врал, мерзавец: шутил он так от нечего делать, играл, понимаешь, в кошки-мышки с операми. А когда до тех, наконец, доперло, что их просто-напросто водят за нос, как представили они, что вечерами сидит Пастор эдаким князем, хитрозадым, блин, Штирлицем на нарах и рассказывает в лицах, как тупые мюллеры губищу раскатали на его счет, а кореша-зэки со смеху покатываются, то поначалу взбеленились опера страшно. А потом подуспокоились: сами ведь дурака сваляли. Но обидку затаили.
И вскоре представилась им возможность отыграться.
Приехала в Парму на свидание к Пастору невеста. Всамделишная. Поначалу никто, разумеется, не верил, и Карташ в том числе, что законный вор любовь имеет на воле — думали, что обыкновенная шалавка в гости пожаловала... однако ж нет. Времена, когда по понятиям правильному вору западло было иметь работу, собственность и семью, давно канули, и ничто человеческое оказалось Пастору не чуждо. Карташ видел мельком невестушку у КПП — очаровательное создание лет двадцати, не больше, огромные заплаканные глазищи, полные, припухшие от слез губы... Пес разберет этих баб, что такая ласточка могла найти в уголовном до мозга костей Пасторе, но любовь у них была настоящая и крепкая, видно было невооруженным глазом... Что ж, случается и не такое.
Вот тут-то и решили опера припомнить кошке мышкины слезы. Не мудрствуя лукаво, взяли да и запретили им свиданку. Под предлогом плохого поведения зэка Крикунова, не совместимого с гордым званием уголовника-рецидивиста.
Зэк Крикунов, в просторечии Пастор, и в самом деле повел себя неправильно, сам потом признал: он рвал и метал, умолял и угрожал — в общем, башню сорвало парню капитально... но единственное, чего он добился, это вывихнутое плечо и трое суток карцера. Не помогли ни посулы, ни авторитет. И, наверное, правы были ранешниеворы, запрещавшие друг дружке заводить семью и надевать прочие оковы быта, — вот видите, ребята, во что любовь превращает хорошего человека. А мстительные опера потирали ручонки.
Собственно, пособил несчастному влюбленному вору Карташ. Кое с кем договорился, кое-кому проплатил толику малую, кому-то кое о чем напомнил, и в результате его стараниями Пастор таки был уединен с зазнобой на пару дней в пустующей избушке и под охраной двух расконвоированных со стволами — на всякий случай, чтоб в рывок не ушел.
Только не думайте, что Алексей помог ему из самаритянства и врожденного гуманизма — делать ему больше нечего было, кроме как восстанавливать справедливость между уголовниками и операми. Ни фига подобного, он имел на Пастора свои виды: в обмен на благодеяние Карташ собирался получить у вора кое-какие подробности касательно канала, по которому на зону поступает наркота. И надеялся, что Пастор не сочтет это крысятничеством, информашкой поделиться, потому как, во-первых, знает, что дальше Алексея сведения не пойдут, Алексей не гнида какая-нибудь, а просто делает свой маленький бизнес, а во-вторых, для Пастора звонок должен был прозвенеть где-то через месяц, и плевать ему уже было на все тайны и секреты...
Но вот не срослось. С тех пор Карташ Пастора не видел. Когда растрепанная после бурных дней и бессонных ночей невестушка уехала, на горизонте возникла Маша, а потом началась заварушка с бунтом Пугача — в общем, не до того стало.
— Че, мля?! Сёдня вторник, мля, сёдня я к Люське самоволюсь, ты... это... козел, во! — рычит в ответ на-лысо бритый зэк по кликухе Дастинхоффман. А этот напоминает актера Юла Бриннера. — Я проплатил легавым, мля, Люська меня ждет у ворот, мля!
— Да я тя, нах, порежу, как шашлык! Нах!!!
Коллаборационист кидается на Дастинхоффмана, но тот не менее неуловимым жестом выхватывает из-за спины, как Завулон в известной киноподелке, вязальную спицу и встречает сокамерника во всеоружии...
Дальнейшее действо, под аккомпанемент «Владимирского централа», пущенного в ритме «сто двадцать ударов в минуту», скрывается заставкой — компьютерно нарисованной колючей проволокой и татуированным кулаком на фоне решетки. И хриплый закадровый голос бодро вещает:
— Удастся ли Дастинхоффману победить Коллаборациониста и выбраться за колючку «Крестов» на свидание с любимой лялькой? Встретятся ли Франчайзинг и Ласточка на территории женского отделения «Крестов»? Помешает ли злой опер Кудлатый отправке коллективной малявы на волю?.. Это и многое другое смотрите в реалити-шоу «Хата два: Отсидка» завтра на нашем канале в двадцать два ноль-ноль!
А женский голос развязно подхватывает:
— Внимание участников нашей СМС-викторины! Если вы желаете условно-досрочного освобождения участнику под номером один нашего шоу — осужденному Карташу, пошлите CMC с цифрой «один» на номер...
* * *
...Алексея разбудил лязг камерного замка. Еще не понимая, где он находится — во сне или уже наяву, Карташ подскочил на шконке и суматошно огляделся. В ушах стремительно удалялся, затихая, призрачный голос в соусе из Круговского ремикса: «...сообщения принимаются только от абонентов МТС!»Карташ помотал головой. Ф-фу, елы-палы, ну и приснится же такое... Особливо ежели учесть, что женского отделения в «Крестах» нема.
Хата, как обычно, не спала, но теперь дверь была открыта, и на фоне тускло освещенного коридора маячила фигура прапора, молодого, совсем еще мальчишки.
— Карташ, бля, долго я орать должен?! — яростным шепотом гаркнул надзиратель. — Быром давай на выход!
Алексей скатился со шконки, ничего еще не понимая, натянул брюки, набросил пиджак, надел туфли.
Дюйм и Эдик в наглую резались в преферанс с «болваном», Квадрат, по причине неумения играть в столь мудреные игры, валялся на своем месте и делал вид, что спит.
— А что случилось-то, командир? — Карташ, наконец, окончательно выплыл из сновиденья. Но нельзя сказать, что действительность успокоила его и порадовала. Элемент шизы все еще продолжал иметь место.
— Болтать не будем, да? — повысил голос прапор. — «Че случилось, че случилось»... Вызывают тебя, вот что случилось... Готов? Пошли. Да вещи-то оставь, не на расстрел же ведут, чудак на букву "х". Приглашают на переговоры.
Господи, то не трогает никто, то отбоя нет...
Дюйм и Эдик проводили его заинтересованным взглядом. Из-под одеяла на шконке Квадрата блеснул любопытный глаз. В самом деле, интересно, куда это его? Ночные допросы вроде как запрещены действующим законодательством... Опять, что ли, по бабам?!
Они спустились этажом ниже, прошли мимо полусонного надзирателя, двинулись по галере — насколько уже мог ориентироваться Алексей, по северной. Карташ с почти мистическим трепетом прислушивался с несмолкаемому шороху вокруг. Звуки приглушенные, почти неразличимые, невнятные, но доносились они отовсюду — сверху, снизу, с боков, и он чувствовал себя чуть ли не Иовом в китовьем желудке.
«Кресты» жили.Как исполинский сонный дракон дышали, ворочались, бормотали что-то неразборчивое. Шаги Карташа и конвоира громко отдавалась в этом шуме.
— Куда хоть идем? — негромко спросил Алексей.
— А я что, знаю? — неприязненно ответил провожатый. Был он худым и веснушчатым — эдакий деревенский хлопец, волей службы дорвавшийся до должности «повелитель зэков». — Не мое дело. Мне приказали доставить, я и доставляю. Вместо того, чтобы спать, как все нормальные люди... Стой, пришли. Лицом к стене.
Остановились возле камеры в самом конце на втором этаже, провожатый отомкнул замок, небрежным кивком указал: «Заходи, мол, давай...»
В хате обитали двое. Один сидел на нижней шконке, второй стоял спиной к входу и о чем-то приглушенно разговаривал по мобильнику. При появлении гостя предостерегающе поднял указательный палец — дескать, погоди, сейчас закончу, — и сказал в микрофон:
— Дай-ка трубу этому деятелю...
По запаху ли, по ауре, а может, чутьем, появившимся за годы службы, или еще каким-нибудь там сорок восьмым чувством, но Карташ с порога понял: вот тут-то и сидят настоящие воры. Это вам не скучающие «красные», прикидывающиеся от безделья «уголками», это не мелкие бандюшата, возомнившие себя авторитетами после первой же отсидки.
Черт его знает, чем отличалась здешняя атмосфера. Вроде, все было чинно, спокойно и даже, в некотором роде, богато. В хате имелись: холодильник — «Стинол» в полтора человеческих роста, телевизор — «Сони Тринитрон», масляный обогреватель и кофеварка «Мелисса», — и, наверняка, еще много чего в смысле комфорта, просто Карташ не стал озираться, сосредоточил внимание на обитателях.
В камере отчетливо пахло силой, уверенностью и неколебимым спокойствием людей, которые повидали все на свете, прошли через все на свете и могут, не изменившись в лице, вставить тебе нож в сердце, буде увидят в этом такую необходимость.
— Привет, начальник. Заходи, присаживайся, где больше нравится. Гостем будешь, — вполне мирно сказал один из камерников, со шконки не вставая.
— Спасибо, и вам здорово, — осторожно ответил Алексей, приглядываясь. — Я тебя не знаю...
— А ты не ко мне в гости пришел, — ощерился тот — лет пятидесяти, похожий на морского волка из советских фильмов: сухой и жилистый, загорелый на зоновском солнце так, что не отмыть, просушенный всеми ветрами.
— Слышь, братан, — говорил в трубку его сосед таким сладким голосом, что хотелось немедля упасть на колени и просить прощения, — ты, конечно, охренительный борец за права заключенных, и че я тебя упрашивать буду, как девочку... Но только вот что я скажу: тех, кто объявляет голодовку, здесь кормят принудительно... Чего?.. А вот правила такие! И знаешь, что означает «принудительно»? А это означает, что к тебе приходят несколько лбов из цириков, приматывают тебя к шконке, потом вставляют в пасть резиновый шланг и заливают в глотку питательный раствор... Питательный,бля, ты глухой, что ли?! Насильно заливают, по самые гланды. Так ты и будешь питаться, это я тебе обещаю. Улавливаешь суть?.. Ага, вот именно... Так что думай, сокол, думай, имеет ли смысл и дальше выеживаться со своими предъявами... А теперь трубку обратно оперу передай-ка...
— Да присаживайся ты, не маячь, — сказал «морской волк» Алексею, откинулся навзничь, повернул голову к окну: — Эй, Пастор, заманал уже. Харе треньдеть, чифирь стынет, да и к тебе люди пришли.
Карташ пожал плечами и сел на не застеленную шконку — явно необитаемую.
Тот, что стоял у окна, наконец с треском сложил трубку-раскладушку, сказавши под нос: «Ну не мудаки, а?..», — обернулся и подмигнул Алексею. И Алексей мигом узнал его — бледнолицего и беловолосого парня, который разглядывал его еще в «автозаке». Как его там назвал усатый встречающий... Родион Крикунов, во как.
Так, стоп. А этот «морской волк» что сказал? Пастор?
Пастор, Пастор, Пастор...
Да и погоняло знакомое, а не только рожа... Вот только где они могли встречаться?..
— Извини, начальник, — улыбнулся бледнокожий. — Дела, понимаешь...
— Мы ведь знакомы, да? — напрямик спросил Алексей.
— Я вот тут, пока на воле гулял, частокол себе подправил, — улыбнулся тот еще шире, во все шестьдесят четыре, как у кашалота, белоснежных зуба. — Ничего, а? А то те, старые, сгнили почти все под корень, на кичах-то...
Карташ прищурился. Маму вашу, как же он сразу не вспомнил! Чистая кожа, неплохой стильный костюмчик, правда, без галстука; светлые, почти как у альбиноса, волосы пострижены под «короткое карэ» — в жизни не скажешь, что перед тобой один из не самых последних авторитетов нонешней криминальной расеи. Скорее подумаешь, что это директор банка или барыга из нефтяной шарашки, поднявшийся на плесени комсоргов районного масштаба. Но... остриги орла под ноль, замени зубы на черные обрубки, торчащие из кровоточащих десен, одень в зэковскую робу — и, повстречав такого даже в дневное время суток на людном проспекте, простой гражданин поспешит перейти на другую сторону улицы. Чтоб, значит, от греха подальше...
— Япона мать, — облегченно выдохнул Карташ. — Пастор!
Нет, ну елки-метелки! Дряхлеете, старший лейтенант. Собственный контингент можно было бы и запомнить...
— Ага, узнал, начальник, — довольно хмыкнул «уголок».
Удивительно все ж таки устроена человеческая психика. Алексей вдруг почувствовал, что почти рад встрече с вором, хотя они, естественно, в корешах не ходили (какая дружба может быть между вертухаем и контингентом!), да и пересекались раза четыре-то всего... Но увидеть знакомую рожу в чужом городе, да еще оказавшись по одну сторону решетки, было отчего-то приятно. Тем паче, что Пастор был, что называется, без подлянки в голове и по-своему щепетилен в вопросах воровской чести.
— Тебя сейчас узнаешь... — сказал Алексей. И спросил: — Частокол, что ли, у местного зубодера вставлял?
Без всякой задней мысли спросил, честное слово, по ассоциации, просто при упоминании о зубах вспомнился ему собственный опыт в изучении местной разновидности стоматологии — приятный во всех отношениях, но Пастор разинул пасть от удивления:
— Э, ты че, сам допер, что ль, насчет биксы? Или проболтался кто? Язык ведь вырву, уроду...
Теперь настала очередь Карташу удивляться. Вида он, разумеется, не подал, сохранил лицо, но в голове скоренько зашевелились извилины, отвечающие за причинно-следственные связи. Ах, вот в чем дело! Ну, Пастор, ну, благодетель фигов. Значит, и шлюшку Катерину, и дачку он заслал?.. Значит, не было никакой злой силы, пыжащейся окончательно испоганить и без того несахарную жизнь старлея...
— Ясный перец, сам, — важно соврал Алексей. — Я тебя еще там, в «автозаке», срисовал — погоняло только вот запамятовал, — ну и сделал оргвыводы: кто ж еще мне такой подарочек здесьсделает... А за ту дачку и за Катерину — спасибо.
— Водки нема, — сказал Пастор, — не употребляю. А вот чифирек или кофеек... пожалуйста.
Карташ ухмыльнулся, оценив. Хитрый, гад. Поди угадай, что означает это его «пожалуйста» — то ли это ответ на «спасибо» (что невозможно, поскольку получается, что вор оказал услугу вертухаю), то ли предложение испить кофею (что невозможно по той же причине), то ли еще что. Вот и думай, что он имел в виду...
...Познакомились они в приснопамятном ИТУ номер под Пармой. Ну, не познакомились, конечно, — знакомство подразумевает общение, общие какие-то интересы, более-менее взаимопонимание. А тут... Просто получилось так, что тамошние опера по каким-то своим причинам решили вербануть Пастора. Пастор сам, конечно, был виноват — на контакт с вербачами пошел охотно, недвусмысленно давал понять, что ради пользы дела готов постучать на корешей, потом начинал юлить, набивать цену, за любую информацию требовал вовсе уж немыслимые блага... Естественно, стучать он и не собирался, врал, мерзавец: шутил он так от нечего делать, играл, понимаешь, в кошки-мышки с операми. А когда до тех, наконец, доперло, что их просто-напросто водят за нос, как представили они, что вечерами сидит Пастор эдаким князем, хитрозадым, блин, Штирлицем на нарах и рассказывает в лицах, как тупые мюллеры губищу раскатали на его счет, а кореша-зэки со смеху покатываются, то поначалу взбеленились опера страшно. А потом подуспокоились: сами ведь дурака сваляли. Но обидку затаили.
И вскоре представилась им возможность отыграться.
Приехала в Парму на свидание к Пастору невеста. Всамделишная. Поначалу никто, разумеется, не верил, и Карташ в том числе, что законный вор любовь имеет на воле — думали, что обыкновенная шалавка в гости пожаловала... однако ж нет. Времена, когда по понятиям правильному вору западло было иметь работу, собственность и семью, давно канули, и ничто человеческое оказалось Пастору не чуждо. Карташ видел мельком невестушку у КПП — очаровательное создание лет двадцати, не больше, огромные заплаканные глазищи, полные, припухшие от слез губы... Пес разберет этих баб, что такая ласточка могла найти в уголовном до мозга костей Пасторе, но любовь у них была настоящая и крепкая, видно было невооруженным глазом... Что ж, случается и не такое.
Вот тут-то и решили опера припомнить кошке мышкины слезы. Не мудрствуя лукаво, взяли да и запретили им свиданку. Под предлогом плохого поведения зэка Крикунова, не совместимого с гордым званием уголовника-рецидивиста.
Зэк Крикунов, в просторечии Пастор, и в самом деле повел себя неправильно, сам потом признал: он рвал и метал, умолял и угрожал — в общем, башню сорвало парню капитально... но единственное, чего он добился, это вывихнутое плечо и трое суток карцера. Не помогли ни посулы, ни авторитет. И, наверное, правы были ранешниеворы, запрещавшие друг дружке заводить семью и надевать прочие оковы быта, — вот видите, ребята, во что любовь превращает хорошего человека. А мстительные опера потирали ручонки.
Собственно, пособил несчастному влюбленному вору Карташ. Кое с кем договорился, кое-кому проплатил толику малую, кому-то кое о чем напомнил, и в результате его стараниями Пастор таки был уединен с зазнобой на пару дней в пустующей избушке и под охраной двух расконвоированных со стволами — на всякий случай, чтоб в рывок не ушел.
Только не думайте, что Алексей помог ему из самаритянства и врожденного гуманизма — делать ему больше нечего было, кроме как восстанавливать справедливость между уголовниками и операми. Ни фига подобного, он имел на Пастора свои виды: в обмен на благодеяние Карташ собирался получить у вора кое-какие подробности касательно канала, по которому на зону поступает наркота. И надеялся, что Пастор не сочтет это крысятничеством, информашкой поделиться, потому как, во-первых, знает, что дальше Алексея сведения не пойдут, Алексей не гнида какая-нибудь, а просто делает свой маленький бизнес, а во-вторых, для Пастора звонок должен был прозвенеть где-то через месяц, и плевать ему уже было на все тайны и секреты...
Но вот не срослось. С тех пор Карташ Пастора не видел. Когда растрепанная после бурных дней и бессонных ночей невестушка уехала, на горизонте возникла Маша, а потом началась заварушка с бунтом Пугача — в общем, не до того стало.
Глава 18
Чистилище
— Знаешь, начальник, — раздумчиво сказал Пастор, прихлебывая чифирек, — а ведь тебя мне сам Бог сейчас послал, — и он мелко перекрестился.
А, ну да, вспомнил Алексей, он же еще и верующий, причем всерьез. Причем православный, хоть и носит погремуху насквозь католическую. Причем совершенно непонятно, как в одном теле уживаются вор и христианин, который, по идее, должен чтить заповеди.
— За мной ведь должок остался, помнишь? Честно скажу: хрен бы мы со Юльчонком поженились, если б ты тогда не устроил нам свиданку. Уехала бы она необласканная, обиженная, и поминай как звали. Так что, с какой стороны ни посмотри, а я тебе должен, начальник... Хорошо, что свиделись, не люблю быть должным, тем более вертухаю...
Мобила тоненько заиграла «Вихри враждебные», Пастор посмотрел на экранчик, поморщился, дал отбой, не ответив. И вздохнул:
— Поверишь ли, лет двенадцать назад я единственный был в «Крестах», у кого телик на хате имелся. А теперь ты посмотри, что делается, а? Разве что личной сауны в каждой камере не понастроено. И все равно ведь звонят, черти, без продыху — Пастор, тут помоги, Пастор, там разрули, здесь реши вопрос...
Карташ вспомнил, с какими предосторожностями пользовались «трубой» его соседи по камере, и сказал задумчиво, дуя на кофе:
— А телефон у тебя не отбирают, потому что ты за него платишь...
— Я? — искренне удивился Пастор. — Еще не хватало. Я ж тебе сказал: я по «трубе» некоторые вопросы решаю...
— Местным операм помогаешь, — поддакнул Алексей... и прикусил язык.
Пастор запнулся, молча допил чифирь и сказал таким спокойным тоном, что Алексею стало неуютно:
— Я себе помогаю, запомни. И своим корешам, которые тут парятся, помогаю. И тебе помогаю, потому что за мной должок. А опера... — Он посмотрел на Карташа сквозь мутное дно стакана: — Что такое «симбиоз», знаешь?
— Да вроде образованный... — осторожно сказал Карташ. И подумал: «А вот ты где таких слов нахватался...»
— Тут то же самое. «Кресты», начальник, это один большой симбиоз, где хошь ни хошь, а все должны жить мирно. Чтобы жить хорошо. Например, вон Палец, — он кивнул на сокамерника, который уже мирно кемарил на шконке, — собирается кондиционер здесь поставить. На хрена ему кондиционер, он и сам не знает, но хочет...
— Чтоб воздух был свежий, — пробормотал Палец, не открывая глаз. — Как на воле.
— ...а цирики хотят денег заработать, — не слушая, продолжал Пастор, — зарплата у них маленькая. Ну и неужели они не договорятся?.. Или вот, скажем, болтали, сидел здесь один депутат годика два назад. Что-то у него в организме разладилось, и определили его в медчасть. А он на палату посмотрел, ужаснулся и говорит: «Люди, давайте я бабла дам, стройматериалы подгоню, только приведите это дело хотя бы в европейский вид...» А ему: «Не, так не пойдет, слишком жирно. А давай-ка ты заодно ремонт и пары соседних палат обеспечишь?» Ну, у депутата денег немерено, он и обеспечил. И все довольны... Довольны все, ты понял? Вот и я делаю так, чтобы все были довольны.
— Н-да, все должны быть довольны, это я уже понимать начал, — честно признался Карташ. Правды ради следует сказать, что и на зоне, насколько знал Алексей, Пастор запутанные ситуации старался по-соломоновски разрулить так, чтобы никто из невиновных не был ущемлен. — И вроде логично все, но как-то все равно... шиза какая-то. Непривычно. На киче ведь по-другому...
— Да точно так же на киче, начальник! — рявкнул Пастор. Сосед по кликухе Палец заворочался, прошамкал во сне что-то невнятное, и Пастор понизил голос: — Только не так заметно, потому что там границы не такие четкие. Там промзона есть, простор, деревни какие-никакие вокруг, небо над головой, воздух свежий, там ваш брат свободно входит-выходит... Там ваш брат — враг номер один. Не прокурор со следаком, которые меня закрыли, а именно ты — потому что у прокурора работа такая, людей сажать, а ты меня на зоне гнобишь, хотя я лично тебе ничего плохого не сделал. Помнишь тех оперов, которые мне свиданку не давали?.. То-то. А здесь мы как на острове. В Питере есть Крестовский остров, а мы, понимаешь, на другом, на Крестовомострове. Податься некуда, кругом вода, вот и варимся в одной баланде — и те, кто сидит, и те, кто сторожит. Вместе в четырех стенах жить приходится. И каждый хочет жить лучше...
— И что, получается?
— Ну, бывают заморочки, конечно. Человек — тварь хоть и коллективная, но к агрессии склонная, особливо ежели в тех самых постылых четырех стенах пребывает. Но в основном молодняк беснуется, да первоходки... А люди умные стараются.
— И все равно. Не тюрьма, а райский уголок прям-таки: вор с цириком аки волк с агнцем...
— Не райский! — перебил Пастор. — Не райский... Если хочешь знать, начальник, — здесь чистилище.А уж отсюда каждый отправляется туда, куда ему уготовано: либо в рай, либо в ад... по делам его воздается.
А, ну да, вспомнил Алексей, он же еще и верующий, причем всерьез. Причем православный, хоть и носит погремуху насквозь католическую. Причем совершенно непонятно, как в одном теле уживаются вор и христианин, который, по идее, должен чтить заповеди.
— За мной ведь должок остался, помнишь? Честно скажу: хрен бы мы со Юльчонком поженились, если б ты тогда не устроил нам свиданку. Уехала бы она необласканная, обиженная, и поминай как звали. Так что, с какой стороны ни посмотри, а я тебе должен, начальник... Хорошо, что свиделись, не люблю быть должным, тем более вертухаю...
Мобила тоненько заиграла «Вихри враждебные», Пастор посмотрел на экранчик, поморщился, дал отбой, не ответив. И вздохнул:
— Поверишь ли, лет двенадцать назад я единственный был в «Крестах», у кого телик на хате имелся. А теперь ты посмотри, что делается, а? Разве что личной сауны в каждой камере не понастроено. И все равно ведь звонят, черти, без продыху — Пастор, тут помоги, Пастор, там разрули, здесь реши вопрос...
Карташ вспомнил, с какими предосторожностями пользовались «трубой» его соседи по камере, и сказал задумчиво, дуя на кофе:
— А телефон у тебя не отбирают, потому что ты за него платишь...
— Я? — искренне удивился Пастор. — Еще не хватало. Я ж тебе сказал: я по «трубе» некоторые вопросы решаю...
— Местным операм помогаешь, — поддакнул Алексей... и прикусил язык.
Пастор запнулся, молча допил чифирь и сказал таким спокойным тоном, что Алексею стало неуютно:
— Я себе помогаю, запомни. И своим корешам, которые тут парятся, помогаю. И тебе помогаю, потому что за мной должок. А опера... — Он посмотрел на Карташа сквозь мутное дно стакана: — Что такое «симбиоз», знаешь?
— Да вроде образованный... — осторожно сказал Карташ. И подумал: «А вот ты где таких слов нахватался...»
— Тут то же самое. «Кресты», начальник, это один большой симбиоз, где хошь ни хошь, а все должны жить мирно. Чтобы жить хорошо. Например, вон Палец, — он кивнул на сокамерника, который уже мирно кемарил на шконке, — собирается кондиционер здесь поставить. На хрена ему кондиционер, он и сам не знает, но хочет...
— Чтоб воздух был свежий, — пробормотал Палец, не открывая глаз. — Как на воле.
— ...а цирики хотят денег заработать, — не слушая, продолжал Пастор, — зарплата у них маленькая. Ну и неужели они не договорятся?.. Или вот, скажем, болтали, сидел здесь один депутат годика два назад. Что-то у него в организме разладилось, и определили его в медчасть. А он на палату посмотрел, ужаснулся и говорит: «Люди, давайте я бабла дам, стройматериалы подгоню, только приведите это дело хотя бы в европейский вид...» А ему: «Не, так не пойдет, слишком жирно. А давай-ка ты заодно ремонт и пары соседних палат обеспечишь?» Ну, у депутата денег немерено, он и обеспечил. И все довольны... Довольны все, ты понял? Вот и я делаю так, чтобы все были довольны.
— Н-да, все должны быть довольны, это я уже понимать начал, — честно признался Карташ. Правды ради следует сказать, что и на зоне, насколько знал Алексей, Пастор запутанные ситуации старался по-соломоновски разрулить так, чтобы никто из невиновных не был ущемлен. — И вроде логично все, но как-то все равно... шиза какая-то. Непривычно. На киче ведь по-другому...
— Да точно так же на киче, начальник! — рявкнул Пастор. Сосед по кликухе Палец заворочался, прошамкал во сне что-то невнятное, и Пастор понизил голос: — Только не так заметно, потому что там границы не такие четкие. Там промзона есть, простор, деревни какие-никакие вокруг, небо над головой, воздух свежий, там ваш брат свободно входит-выходит... Там ваш брат — враг номер один. Не прокурор со следаком, которые меня закрыли, а именно ты — потому что у прокурора работа такая, людей сажать, а ты меня на зоне гнобишь, хотя я лично тебе ничего плохого не сделал. Помнишь тех оперов, которые мне свиданку не давали?.. То-то. А здесь мы как на острове. В Питере есть Крестовский остров, а мы, понимаешь, на другом, на Крестовомострове. Податься некуда, кругом вода, вот и варимся в одной баланде — и те, кто сидит, и те, кто сторожит. Вместе в четырех стенах жить приходится. И каждый хочет жить лучше...
— И что, получается?
— Ну, бывают заморочки, конечно. Человек — тварь хоть и коллективная, но к агрессии склонная, особливо ежели в тех самых постылых четырех стенах пребывает. Но в основном молодняк беснуется, да первоходки... А люди умные стараются.
— И все равно. Не тюрьма, а райский уголок прям-таки: вор с цириком аки волк с агнцем...
— Не райский! — перебил Пастор. — Не райский... Если хочешь знать, начальник, — здесь чистилище.А уж отсюда каждый отправляется туда, куда ему уготовано: либо в рай, либо в ад... по делам его воздается.