Бушков Александр Александрович. Под созвездием северных «Крестов»

   Карташ искоса посмотрел на вора — не шутит ли? Ничего подобного: Пастор был предельно серьезен. «Е-мое, — подумал Алексей, — да вы, батенька, ко всему прочему, оказывается, еще и философ, если не сказать сектант...»
   Вновь патриотически запиликал мобильник. Философ витиевато выматерился, вообще выключил телефон и швырнул на шконку. Встал, прошелся туда-сюда, объявил:
   — Все, у меня выходной.
   — Ну-ну. Значит, воля это рай, а зона — ад? — вернулся к теме Карташ. Ему и впрямь интересно было. Евангелие от вора — это ж надо ж...
   — А вот хер, — ответил Пастор. — Для каждого свой удел положен. Вот мне, к примеру, на воле тошно. Рожи вокруг сволочные, люди все суки, законы эти ваши ублюдские... А на киче я свой, понимаешь? Там меня уважают, там понятия правильные, там свобода.И если б не Юльчонок... А для какого-нибудь очкарика-интеллигентика, наоборот, зона — ад кромешный. На зоне он не выживет, не переломит себя под другие правила — и вымрет, как мамонт в ледниковый период...
   «Эвона как разошелся, — мельком отметил Алексей. — Сам себя убеждает, что ли? Потому что и образование у него наверняка верхнее, и поговорить на умные темы хочется — а не с кем... Вот тебе и рай...»
   Пастор будто прочитал его мысли: осекся, помрачнел.
   — Все, короче. Достало языком чесать. Чего я тебя звал-то, чего хотел сказать... За что тебя закрыли, не спрашиваю, не мое это дело. И корешами мы не будем, даже если ты перекрасился. «Вован», он по жизни «вован». Но. Я тебе все еще должен. Дачка и бабенка были так, авансом. И если тебе не западло просить вора о помощи, обращайся. Пока ты здесь, помогу. А уж дальше...
   Он умолк.
   Алексей тоже молчал, размышляя. Связываться с уркой, пусть трижды честным и благородным, было себе дороже. Урка, он по жизни урка. Симбиоз симбиозом, однако... Согласишься, а потом он скажет: "Я тебе помог — теперь тымне должен". Или еще что-нибудь выдумает. «Не верь, не бойся, не проси», — золотые слова...
   «А вот интересно, как ты тогда под Пармой уцелел? — невпопад подумал Карташ. — Хотя... Ты ж непьющий, значит, пойло Пугачевское на тебя не подействовало. И до откидки тебе всего месяц оставался — забился в какую-нибудь щель, а когда все утихло, выполз и сдался, весь такой белый, пушистый и кругом невиноватый...»
   Блин, но не отказываться же, если предлагают! Тем более, здесь...
   — Спасибо, Пастор, — сказал он, взвешивая каждое слово. — Если я буду нуждаться в помощи, я обращусь к тебе.
   — Пока ты сидишь в «Крестах».
   — Пока я сижу в «Крестах». И это будет означать, что ты просто отдаешь мне долг, который сам определил, не больше.
   — Правильно. И все. Не смею задерживать, гражданин начальник.
   ...Обратно Карташа вел тот же неулыбчивый прапор-юнец, и уже в родной галере Алексей получил еще одно, совсем уж сюрреалистическое подтверждение тезиса насчет «всем должно быть хорошо». Возле чьей-то камеры, упершись рогом в стену, покачивался в дымину бухой сиделец. Ничего вокруг не видя, не слыша и не замечая. По возрасту и по виду судя — мелкий баклан.
   Прапор на мгновенье сбился с шага, засопел шумно, потом выдохнул сквозь зубы, обращаясь к Алексею:
   — Мимо проходи, ну! Ничего интересного...
   «Ага, ага, — вяло подумал Алексей. — Ну, наклюкался юноша, ну и что? Значит, кто-то из цириков раздобыл ему пузырь. Договорились, значит. И не его, цирика, вина, что контингент не рассчитал свои силы. Хоть не блюет, песни не горланит, безобразие не нарушает, и на том спасибо. А если сейчас шум поднять — цирику надают по фуражке. Кому это надо? Никому. Все должны быть довольны, и пусть никто не сидит обиженный...»
   Ему показалось, что он еще не проснулся и продолжает смотреть сон про реалити-шоу «Отсидка».
   И они прошли мимо.
   Не краем глаза, не чутьем даже, а вообще непонятно как, но Карташ ощутил за спиной шевеление. Неслышное движение ощутил.
   И резко обернулся.
   Баклан уже не упирался лбом в стену. Баклан быстрой танцующей походкой уже приближался к ним сзади, отведя далеко в сторону ручонку с зажатой в ней заточкой. Он действительно был то ли пьян, то ли укурен, но что собирается делать сознавал вполне. И до обморока сам боялся.
   На миг Карташ замешкался в недоумении. Едва заметив опасность, он решил почему-то, что атака направлено против него... Ничего подобного: взгляд вытаращенных от ужаса глаз был направлен на прапора. А прапор, увалень неуклюжий, только-только начинает поворачиваться...
   Ну, справиться с обдолбанным типом труда не составило никакого, даже неинтересно. Даже бить не понадобилось. Шаг вперед, перехватить худую граблю с заточкой, быстрая подсечка — и несостоявшийся киллер, как мешок с картошкой, обваливается на пол. Лег, сучара, и больше не жужжал, лишь лупал глазенками с расширенными во всю роговицу зрачками и дрожал слюнявыми губами — в ожидании последнего удара.
   — Ты кто такой, выкидыш? — наклонился над ним Карташ, отфутболив заточку к стене.
   — Твою мать! — страшным шепотом заорал прапор, Алексей испугался, как бы тот прямо сейчас не бухнулся рядом с бакланом в обморок. Поди объясняй потом, что ты не верблюд, а вовсе даже случайный прохожий. — Это кто такой?..
   Карташ выпрямился, посмотрел вдоль галеры. Плексигласовая будка, откуда должен сечь поляну всю дежурный лейтеха, была пуста. Ну правильно, зачем. В Багдаде и без него все спокойно...
   — Я не хотел, — прохныкал баклан. — Меня заставили... Иначе, пригрозили, опустят...
   Как выяснилось, был и пьян, и обдолбан одновременно. А весело тут в «Крестах» люди живут...
   — Это ж ЧП! — допер наконец прапор, метнулся было назад, за подмогой, передумал, мстительно, но несильно пнул мыском сапога баклана под ребра и гаркнул:
   — Камера?!
   Баклан зажмурился, прикрыл пах ладошками и с трудом выдавил номер хаты. Оказалось, обитал он в соседней галере.
   — Кто такой? Где нажрался? Откуда заточка? — каждый вопрос прапор сопровождал тычком сапога по ребрам.
   Звался баклан Бубырем, водкой с таблетками каждую неделю надиралась вся хата, откуда и кто проносил, он не знает. А прапора Бубырь проиграл в карты некоему Борзому, который хату держит...
   Карташу очень быстро стало скучно, и он отвернулся. Это уже была даже не шиза, окружающий мир быстро превращался в форменный фарс.
   Прапор выпрямился, посмотрел в глаза Алексею.
   — Спасибо, мужик, — сказал он. — Если б не ты... Я напишу рапорт, тебе послабуха какая-нибудь будет... Ну, бля, вычислю того гада, который им бухло проносит — угандошу...
   — Эт-то правильно. Тебя как зовут?
   — Прапорщик Евстигнеев.
   — "Евстигнеев"... — передразнил Алексей. — Зовут, спрашиваю, как?
   — Владимир...
   — Делаем так, Володенька, — сказал Карташ, неожиданно вспомнив Пастора. — Отводишь меня обратно, а потом быром вызываешь своих и докладываешь, что придурка этого сам повязал, когда шел обратно. На фига мне популярность дешевая...
   «Зато ты мне теперь должен будешь», — добавил он мысленно.
   Просчитывать поступки на несколько ходов вперед Володя не умел и поэтому с радостью согласился.
   На том и порешили.
   Хата Алексея все еще не спала. Более того, соседи Карташа ждали с нетерпением.
   Оказывается, пока Карташ вел философские беседы с Пастором, они, наплевав, что ночь, сделали пару-тройку телефонных звонков. И были новости.
   — Короче, так, — азартно начал Эдик. — Повезло. Самому не верится, не бывает таких чудес... В общем, мой оперок нашел-таки чужую машину, которая ждала во дворике. И есть у нас две новости, хорошая и плохая. С какой начинать?
   — Ну давай с хорошей...
   — И мы теперь знаем ее номер. Опер отыскал одного мужичка-автолюбителя из того двора, и мужичок сообщил кое-что любопытное.
   Автолюбитель любил не только свою ржавую копейку, но и пиво. С очередной дружеской засидки он как и возвращался домой той ночью, разумеется, пешком. Точно указать время он не смог по вполне понятным причинам, но примерно это было между двумя и тремя часами. И действительно наличествовал во дворе посторонний автомобиль — помимо обычного набора дворовых тачек. А на тачку он обратил внимание потому, что новенькая, с иголочки «девятка» темно-вишневого цвета перегораживала выезд из двора. Мотор работал, из выхлопной трубы вился дымок, Внутри сидел человек, этот пивной ковбой засек огонек сигаретки...
   Если б мужичок сегодня не пил пива, он бы прошел мимо и ничего не заметил. Ну, подумаешь, поставили ребята тачку плохо — может, ждут кого-то, скоро уедут. Но он был во хмелю и на взводе. А на взводе он был по причине ожидающегося скандала с супругой, которая страсть как не любила эти мужнины посиделки с друзьями, и в его пролетарском разуме вспыхнула классовая ненависть — в общем-то, необоснованная: распоясались, понимаешь, новорусские сволочи, совсем совесть потеряли, понапокупали дорогих машин на ворованные у народа деньги и даже припарковаться правильно не могут, хозяева жизни!
   Поначалу он решил постучать в окно и высказать водиле все, что по этому поводу думает, однако инстинкт самосохранения остановил его. Мало ли какой амбал за рулем. Поэтому мужичок ограничился тем, что запомнил номер и, полный мрачной решимости завтра же позвонить в ментовку, отправился на растерзание жены.
   На утро, разумеется, желание звонить пропало, однако, как это ни удивительно, номер не забылся — исключительно потому, что его цифры по воле случая совпадали с первыми тремя цифрами мужичкового телефона, а буквы были насквозь патриотическими: "у", "р" и "а". Полагая, что Эдиков опер непременно разберется с нуворишами, он с радостью все ему и выложил.
   — И почему ты думаешь, что это нашамашина? — спросил Карташ.
   — А потому что есть еще и плохая новость, — ответил Эдик.
   — Я пробил этот номер, через своих пацанов, — добавил Квадрат.
   — И?
   — Такого буквенно-циферного сочетания нету. Тачка нигде не зарегистрирована и, стало быть, в природе не существует. Тупик.
   — Номер питерский? — быстро спросил Алексей.
   — Ну. «Семьдесят восьмой» регион.
   Помолчали.
   — Мужик мог и перепутать спьяну, — пробормотал Карташ.
   — Мог, — согласился Эдик. И очень серьезно добавил: — Но мне почему-то все это уже перестало нравится. Прямо сейчас. И ты мне не нравишься, Карташ. Что-то ты темнишь. Или недоговариваешь. Или просто врешь. От тебя федералами за версту воняет.
   Смотрели на Карташа угрюмо, но, в общем-то, без агрессии. И на том спасибо...
   — Вам решать, мужики, — медленно, тщательно подбирая слова, произнес Алексей. — Скажу только одно, а верить или не верить — это ваше дело. Я не подсадка. Я именно тот, за кого себя выдаю. Не шпион, не террорист, не агент ФСБ. И сижу здесь за то, что произошло в отеле.
   — Почему тебя не вызывает ни следователь, ни адвокат? — спросил Эдик в лоб, как на допросе.
   — Не знаю.
   — Почему тебя не вызывают на опознание, не предъявляют обвинение, не везут на очную какую-нибудь ставку?
   — А почему ты спрашиваешь у меня? — Карташ почувствовал глухое раздражение. — Понятия не имею! И не хочу иметь!
   — Ладно, допустим. Кто тебе принес дачку?
   Да, это был вполне законный вопрос. Алексей поразмыслил малость, закурил и рассказал им о Пасторе. Помялся, и вдобавок выложил историю со шлюшкой Катериной.
   — Везучий ты парень, как я погляжу, — хмыкнул Квадрат. — А с корешами поделиться?
   — Хорошо. В смысле не «зашибись», а в смысле «ладно», — вынужден был согласиться с Алексеем Эдик. Напряжение в хате постепенно рассеивалось. — Я проверю. Очень странно все это. И если ты мне врешь, — улыбнулся он, — я тебя в грунт закатаю. Лично тебя. Найду и закопаю, ясно?
   Алексей промолчал. Ввязываться в ссору не хотелось напрочь, хотя Эдик определенно хамил. Но, если вдуматься, опер был кругом прав.
   — Ну, а теперь, — заговорил хранивший гробовое молчание Дюйм, — когда вы наконец закончили, позвольте старику скромно влезть в базар? Я тут покумекал на досуге... Эдик, ты говорил... вернее, тебе твой опер докладывал, что нескольких человек из гостиничной смены ему пришлось навещать по адресам. Так?
   — Двоих, — зевнул Эдик.
   — Значит, остальная смена была на месте, так?
   — Так, так. И что с того?
   — А эти двое чего дома торчали? Обычно заступают на дежурство одной и той сменой. Если кого-то на смене нет, то этот «кто-то» заболел, прогуливает или подменился. Так оно обычно бывает.
   Эдик сел на шконку, призадумался:
   — Например, до этого выходил не в свою смену, а теперь выходит вновь в свою.
   — Во-от, — удовлетворенно протянул Дюйм. — Вот к чему я. А я ведь тогда еще почувствовал какую-то занозу в черепушке. Только не мог сообразить, в чем тут хрень. Просто понимал: нестыковочка... Вот что значит интуиция!
   Дюйм сбоку хлопнул Эдика по плечу, от чего того чуть не завалило на шконку.
   — Охренел, старый?
   — Могут судьи продажные еще кое-что, а!
   — Только с задержкой.
   — А ты вообще мимо факта проехал. Вместе со своим чудо-опером.
   — А чего ты себя пяткой в мантию колотишь? — раздраженно спросил Эдик. — Ну подумаешь, кто-то не в своей смене. Это еще ни о чем не говорит. — Он вдруг примолк. — Хотя... Если тот марамой, что не пришелся моему оперку, еще и не в свою смену выходил...
   — Во-во, — кивнул Дюйм, — тогда, можно сказать, он сам просится, чтоб его взяли в разработку...

Глава 19
Наброски с натуры

   ...Николай Ляпунов, начальник службы безопасности казино, в котором помощник Гаркалова Леонид Шилов встречался с каким-то типом, не знал, что со всем этим делать. Его любопытство... или это называется как-то по-другому? Неважно. Важно, что его стихийная реакция на появление в казино старого знакомца Шилова принесла результаты. Его парни сели на хвост Шилову и поводили по городу. Первый день из интересного и полезного принес лишь адрес проживания спутника Шилова, некоего Захарченко, капитана ВВ, служащего в «Крестах», и адрес, по которому обосновался в городе на Неве сам Шилов. Обосновался сей непростой господин, прямо сказать, в берлоге, категорически не подходящей его социальному статусу — в однокомнатной хибаре в многоквартирном доме на южной окраине города. Во всяком случае, теперь было ясно, откуда его можно было подхватитьна следующий день.
   Ладно, один раз послать парней за кем-то можно было без объяснений, но чтобы продолжать слежку, да еще задействовать при этом технику нужно было или получить на это благословение начальства, или обратиться к парням с личной просьбой. И хотя парни выполнили бы его личнуюпросьбу, но Ляпунов все же избрал путь номер один. В казино ему доверяли, он не раз доказывал свое полное служебное соответствие, несколько раз выполнял поручения начальства, скажем так, напрямую не связанные с непосредственными обязанностями, да и поручения были весьма щекотливого свойства... Короче говоря, как он и просчитал, вполне довольно оказалось его слов, что вокруг казино затевается нехорошая возня и посему он просит санкцию на людей и технику. Конечно, это всего лишь подозрения, вполне вероятно, что они беспочвенны, но лучше перебдить, чем недобдить, не правда ли? Подробных объяснений от него никто не потребовал, поступай, мол, как считаешь нужным. Лишь бы казино стояло незыблемо, да бабло капало не переставая.
   И вот пошли результаты. Его парни зафиксировали встречу с неким человеком, чуть позже идентифицированным как Карновский Георгий Валентинович, владелец трех автосалонов. Парни правильно разделились — один пошел за Шиловым (в прямом смысле пошел, так как москвич пошлепал в сторону метро), другой прилепился к Карновскому. Первый потерял Шилова в метрополитеновской толчее — черт его знает, может, случайно потерял, а может, Шилов почувствовал опасность. Или просто подстраховался по старой привычке. Однако что он делал весь остаток дня осталось неизвестным.
   Зато известно, что господин Карновский из города отправился в свой коттедж на берегу Финского залива, куда к нему вскоре приехали еще двое. Ляпунов располагал номерами машин и описанием внешности гостей Карновского — при желании можно легко установить и их личности.
   Между прочим, засовывать «жучков» в одежду Шилова или ставить их в квартире в отсутствие хозяина не стали — Ляпунов не сомневался, что Шилов проверяется на этот счет. А вот «писать» его разговорчики на расстоянии ничего не мешает.
   И на следующий день был записан разговор Шилова с Захарченко, состоявшийся еще в одной халупе — в «кировке», находящейся в одном из самых вонючих районов города. «Ага, — злорадно думал Ляпунов, в первый раз прослушивая сделанную его парнями запись, — это тебе не московский офис, тут глушилок на окнах не стоит...» Когда пленка закончилась, у Ляпунова наконец-то появилась некая ясность относительно визита Шилова в Петербург. В том, что передачка для какого-то Карташа не простая, он не сомневался. Не тот человек Леня Шилов, чтобы сапоги лизать какому-то вертухаю ради посылки для дружка.
   Значит, в ней, в посылке этой, есть какая хитрость. Может, запрятанный ствол, может, наркота или что-нибудь для побега. А у Ляпунова есть запись. И теперь осталось лишь придумать, как бы эту пленочку использовать с наибольшей для себя пользой.
   И таковая польза была: осточертело Ляпунову чалиться начальником охраны вшивого казино, душа просила большего, и этого большего он не просто желал: он это заслуживал.

* * *

   ...Ситуация нравилась Шилову все меньше и меньше. То ли он просмотрел нечто важное в досье на подследственного Карташа А. А., то ли люди, занимавшиеся сбором информации о нем, упустили какие-то детали из его биографии, то ли сам подследственный был, мягко говоря, не совсем тем человеком, за которого себя выдавал, то ли еще что-то. Начать с того, что Шилову, при всех его связях, так и не удалось отыскать следователя, который занимается делом Карташа. Никто ничего не знал — ни у убойников, ни в РУБОПе не было данных о ходе следствия. Да, Карташ сидит в «Крестах», да, следствие идет, но кто им занимается... а хрен его знает, мы не в курсе. Это еще можно было списать на обычное ментовское раздолбайство, однако Шилов знал доподлинно, что клиента не возят на следственные экперименты, не устраивают очных ставок, вообще не проводят никакие необходимые процедуры. Создавалось полное впечатление, что Карташа просто сунули в камеру и благополучно о нем забыли. Возможно, дело было тихонько отобрано у ментов федералами (а уж те темнилы известные), но тогда почему он сидит в «Крестах», а не в фээсбэшной тюрьме? Или все дело в личности убитого Димочки?
   Разбираться во всех непонятках у Шилова не было времени, да и, признаться, особого желания. Гаркалов-старший звонил несколько раз на дню, и тон, которым шеф задавал один и тот же вопрос — как продвигается выполнение задания — становился все более холодным.
   А что Шилов мог поделать? «Кресты» ведь не охраняемый коттедж олигарха, в который проникнуть можно с легкостью необычайной — были бы средства и опыт, — и не Госдума, куда вовсе необязательно проникать, а достаточно дождаться заказанного чиновника в любой удобной точке на его пути следования. Да и кто такой этот Карташ, чтобы ради него поднимать такую возню?!
   Ну хорошо, хорошо. Для успокоения совести он активировал и третью схему умерщвления Карташа, если не сработают первые две. Наготове была неприметная «тойота», стояла неподалеку от «Крестов», у поворота к Финляндскому вокзалу, мимо которого «автозак» с Карташом непременно проедет. Ну не может быть, чтобы его вообще никуда не вывезли! Ну, например, на психиатрическую экспертизу — ведь он не одного, двоих хладнокровно нафаршировал «маслинами»! И через пять минут после того, как «автозак» въедет на территорию СИЗО и необходимые бумаги насчет «а подать-ка сюда убивца Карташа, повезем субчика к психам» попадут в руки коменданта, у Шилова раздастся телефонный звоночек, и он узнает марку и номер «автозака». Пока пошлют за Карташом, пока приведут, обыщут, оформят и погрузят, водитель и стрелок, вооруженный автоматом СВУ-АС успеют сесть в «тойоту» и приготовиться к тому, чтобы повиснуть у «автозака» на хвосте. Как только появится возможность, будет открыт огонь на поражение и «автозак» превратится в дуршлаг с мелко нарезанным очередями мясом.
   Перебор с трупаками, конечно, получается, но — тут уж ничего не попишешь...

* * *

   ...Из всех своих коллег-соратников по «Крестам» режимник Константин Захарченко более всего не терпел докторов. Кто ж спорит, всем приходится крутиться, чтобы в довесок к скромному окладу иметь еще и скромный приработок, все ищут возможность заработать на стороне, и если не наглеть, не нарываться на мстительных оперов, не пытаться откусить больше, чем в рот влезает, то существовать можно очень даже ничего. Опера тоже люди понятливые, соображают, что не ими системав «Крестах» построена, не им ее и ломать... тем более, что сами в ней живут. И тоже вынуждены крутиться.
   Но вот лепилы, мать их...
   Нет, медицинская братия следственного изолятора вовсе не была организована в какую-нибудь там эдакую структуру, конкурирующую с прочими служащими, ничего подобного. Не было у них своего крестного отца, держащего в руках все ниточки, не было разветвленной агентурной сети, а было, как у всех: возможность рубить денежку параллельно зарплате и желание эту возможность применять на практике.
   Но фишка заключалась в том, что крутитьсяу лепил получалось быстрее, ненапряжнее, с большим КПД. И Костя Захарченко примерно представлял себе, каким образом.
   Ну, во-первых, сизошные докторишки пользуют всех, не только заключенных — будь ты хоть старшина, хоть сам начальник «Крестов», нет-нет, да и обратишься к ним с какой-нибудь болячкой. Во, теперь, стало быть, и лепила может обратиться к тебе с ответной мелкой просьбочкой. Отсюда связи, контакты, знакомства по всему СИЗО... Во-вторых, у них же у всех верхнее образование, они, блин, умные и начитанные, и видят они со своим кругозором лежащие на земле бабки там, где какой-нибудь сержант с восемью классами из Урюпинска пройдет и не заметит. И, наконец, медики институты позаканчивали, а там, в институтах этих, компании, клубы, общаги, групповые походы в лес и совместные выезды на пляж; вот и привыкли, сволочи, сколачиваться в крепкие коллективы и сбиваться в дружные стаи. А у служивых какие компании? Каждый сам по себе... В общем, проще всего было бы обратиться за помощью к кому-нибудь из лекарей, но Захарченко не пожелал. Решил сам донести посылку — пакет с надписью «Максидом» — до камеры четыре-шесть-*...

* * *

   ... — Везучий ты человек, Карташ, даже подозрительно, — сказал Эдик. — В общем, есть данные про интересующего нас испуганного марамоя из гостиницы. Зовут Сергей, фамилия Давыдов, шестьдесят восьмого года рождения, учился, служил, работал — и при том не привлекался, не состоял, не женат. В смысле, что два года как разведен. Есть дочь, которая живет с бывшей супружницей. Давыдов обитает один. Работает сами знаете где, уже давно, почти с самого открытия. «Арарат» в девяностых построили, когда, помните, при первом мэре к нам буржуины косяками ломанули? Должность его обзывается то ли механик, то ли электромонтер, неважно — потому что Серега наш трудится и тем, и другим, и еще и третьим впридачу. В общем, дежурный мастер по мелким поломкам — кран потечет, лампочка перегорит, дверную ручку кто-то из постояльцев по пьяни оторвет... Накладно, понимаешь ли, для гостиницы кормить массу мелких специалистов. А Давыдов в деле уже давно. Поработал в «Прибалтийской», в «Карелии». Почему ушел оттуда и оттуда — неизвестно, не было необходимости углубиться в биографию...
   — Да и хрен с ней, с биографией, — поторопил Карташ. — Давай нонешнее время.
   — И про нонешнее время тоже кой-чего выяснилось...
   Давыдов этот действительно менялся сменами. И непросто менялся, я бы сказал — круто менялся. Выходил аж три смены подряд, одну свою, две — чужие. Спал в комнате отдыха для персонала, если что требовалось, его будили. Какой там, на хрен, трудовое законодательство... Сам Давыдов свой график объяснял тем, что у него, видите ли, мамашка дюже больна где-то в деревне, под Новгородом, и ему надо на три дня к ней смотаться. Ездил не ездил, больна не больна — фиг его знает, проверить можно, но муторно. Однако когда мой оперок заглянул к нему на огонек, Давыдов уже был дома.
   — А оперок твой его не спугнул? — с беспокойством спросил Квадрат. — А то ведь слиняет, козлина, и плакали наши гонорары...
   — Обижаешь.

Глава 20
Как много киллеров хороших

   ...Дюйм на прогулку опять не пошел.
   — От вас хоть отдохну, — пробурчал он по своему обыкновению и завалился спать.
   Опер же Эдик по своему обыкновению на прогулке занялся гимнастикой. Свои упражнения он выдавал за гимнастику японскую — это якобы одна из секретных методик ниндзя, которую он узнал от одного японца в благодарность за то, что нашел украденную у него в Питере фамильную катану. Вранье, понятное дело. Но надо отдать Эдику должное — телом своим он владел неплохо и его выкрутасы не выглядели глупым размахиванием руками и ногами. Он садился на шпагат, стоял на голове, отжимался сперва на одной руке, потом на другой, упираясь ногами в бетонную стену, выполнял дыхательные упражнения. И лениво отшучивался в ответ на подколки тех, кто вышел с ними на прогулку.
   Карташ сидел на корточках, прикрыв глаза, и ни о чем не думал. Уже не хотелось вообще ни о чем думать...
   — Прикурить найдется? — раздалось рядом.