Страница:
Также прибыл 4 сентября в Москву посол из Персии
[39]для поздравления и возобновления дружбы с царем Борисом, ибо Московит и Шах (Sophi) персидский были отменно добрыми друзьями. Посол привез в подарок драгоценные камни, прекрасные ковры и различные красивые камки (damasten) и парчу, также отличный бальзам в золотых сосудах и благовонные коренья; и всю зиму ему оказывали царские почести, и в начале весны отправился он в сопровождении большой свиты на больших судах по реке Москве и по великой Волге к Астрахани, а отсюда на корабле по Каспийскому морю. Этот посол также не платил издержек.
В этом месяце сентябре крепостные холопы (lyfeygene knechten), принадлежавшие различным московским боярам и господам, частию возмутились, соединились вместе и начали грабить путешественников, от них дороги в Польшу и Ливонию сделались весьма опасными, и они укрывались в пустынях и лесах близ дорог; против них царь послал отважного молодого человека, Ивана Федоровича Басманова, и с ним примерно сотню лучших стрельцов, чтобы захватить тех воров (scelmen), но те воры скоро проведали о том и подстерегли его [Басманова со стрельцами] на узкой дороге посреди леса, окружили и перестреляли почти всех бывших с ним, и царя весьма опечалило, что так случилось с таким доблестным витязем (belt), и он повелел проявить рачение, и тех разбойников (rovers) изловить, а изловив, повесить всех на деревьях на тех же самых дорогах.
В конце сентября месяца почила в бозе старая царица Александра [40], вдова блаженной памяти царя Федора Ивановича, сестра нынешнего царя Бориса, постригшаяся в монахини, как о том было прежде сказано; она умерла, как говорят, единственно от душевной скорби, ибо видела несчастное положение страны и великую тайную тиранию своего брата, погубившего все знатные роды, и предсказала ему много несчастий, которые падут на него; однако всегда была хорошо расположена к нему и была ему доброю советницей, так что он был ее смертью чрезвычайно опечален, но Бог всемогущий взял эту царственную жену из сей плачевной юдоли, чтобы она не видала и не испытала приближавшегося несчастья; и ее похоронили в церкви Вознесения (Vosnesenia) в Кремле, и весь народ горько плакал и выл; царь со своим сыном ехали на санях позади гроба, провожаемого с громким воем и плачем мужчинами, женщинами и детьми; и это было 27 сентября.
Все еще продолжалось бедственное время голода, как то описано нами выше.
Борис, во всем встречая неудачу и видя в смерти герцога Иоанна, сестры своей и многих других благочестивых людей, по большей части умерших в то время, что Бог не посылает ему никакого счастья, но, напротив, опрокидывает (omstiet) все его намерения, проникся страхом и впал в отчаяние и потерял надежду, что сбудется что-нибудь по его желанию, однако вознамерился испытать еще одно средство, полагая, что, если ему будет противиться какая-нибудь партия, то он обещает одному из тех, кто бежал с ними в лагерь Димитрия и доставил те деньги в Путивль, бывший тогда стольным городом (hoofstat) всей земли, которой завладел Димитрий. Он уже завоевал и снабдил сильным гарнизоном следующие города; Брянск, (Brensco), Рыльск (Riletz), Чернигов, Карачев (Caratzou) и многие другие и, сверх того, намеревался завоевать Северскую землю с главным городом Новгородом-Северским; и эта богатая страна изобилует различными хлебами, скотом, медом, льном, мехами, воском и салом. Московиты весьма страшились за эту землю и послали туда доблестного витязя (cloecken belt) Петра Федоровича Басманова с войском; он вступил в Новгород-Северский и, укрепив его со всех сторон, засел в нем, но не имел времени запастись съестными припасами, так как подоспел неприятель и город обложили со всех сторон поляки и казаки, и это случилось зимою [41].
Димитрий, видя, что, для того чтобы продвинуться вперед, ему прежде всего надобно напасть на Северскую землю, которая по своему плодородию и по обилию дорогих мехов была одной из лучших областей Московии, как то было изложено выше, он [Димитрий] вознамерился сам предпринять поход к Новгороду-Северскому, оставив в Путивле тех, коим более всего доверял, и укрепить также все города, коими он владел, хорошо защитив их от всякого нападения; но подступил с отрядом к Новгороду-Северскому, где стояло его войско.
По прибытии туда [Димитрий нашел], что некоторые польские капитаны, дворяне и всадники, придя в уныние, говорили, что невозможно завоевать такую страну, равную целому миру, ибо у них для того так мало силы и войска, говоря: «Ежели мы не можем взять такого маленького городка и каждодневно ожидаем нападения большого московского войска, то что будем делать, когда подступим к большим городам? Все, что мы приобрели до сих пор, отпало к нам по большей части само; сверх того, мы ссудили его всем без малого вероятия что-либо вернуть», и приводили еще другие подобные жалобы (murmureringen) – и впадали в совершенное уныние; того ради Димитрий был весьма опечален, смиренно (ootmoedicblyck) просил их не приходить в уныние и не впадать в трусость, а по его примеру не щадить своей жизни, ибо он надеется еще в скором времени сесть на царский престол в Москве, того ради просил их не покидать его, сверх того, впоследствии они воспользуются плодами трудов своих; он снял со своей шеи цепи и раздарил их некоторым, так что ему удалось убедить их, и они снова были готовы подвергнуть свою жизнь опасности и обложили этот город [Новгород-Северский] со всех сторон как можно теснее, так что и сам Басманов принужден был есть конину, и однажды он [Басманов] показал вид, что вознамерился сдаться, и отворил ворота, как будто пал духом и считал все потерянным, и приверженцы Димитрия (Demetrianen) тотчас же со всех сторон устремились в [город], но едва часть их вступила в город, как из домов, находившихся неподалеку от городских ворот, начали стрелять в тех, которые проходили, так что они тотчас отпрянули, и ворота за ними были заперты; те же, что вошли, по большей части полегли мертвыми; меж тем некоторые вышли из города и напали на неприятельский лагерь и воротились с большою добычею, пройдя другими воротами. Удивительно, что Димитрий в то время находился в другом месте, и когда он прибыл туда, к месту сражения, все было кончено. Этот подвиг был приписан Басманову, и он был высоко прославлен как Борисом, так и народом; и это случилось 21 декабря, и день спустя к Новгороду подступил князь Федор Иванович Мстиславский с войском в сто тысяч человек, дабы окончательно погубить или прогнать Димитрия, и лагерь Димитрия был обложен кругом, [с одной стороны войско Мстиславского], и с другой стороны город, так что страх обуял тогда войско Димитрия, но ради его великой храбрости оно обрело мужество, и пока московиты готовились к бою, Димитрий, самолично (persoonlyc) водительствуя войском, напал на неприятеля и обратил его в бегство и так одержал победу; сверх того, Мстиславский был тяжело ранен, но впоследствии выздоровел [42].
По окончании битвы Димитрий едва мог освободиться от копья, ибо оно словно приросло к руке, чему многие удивлялись,
Тогда же отъехали от него некоторые поляки, сетуя на недостаток в деньгах и потеряв надежду завоевать Московию; не веря, что они могут сражаться с таким войском, как могли они думать о том, что завоюют страну. Однако, по великим мольбам и просьбам Димитрия, многие поляки остались при нем, и все казаки бодро стояли за него (lustich bygestaen) до самого конца и не помышляли покинуть его, как подобало доблестным воинам, каковыми они и были на самом деле.
Меж тем в Москву прибыло много раненых и из Москвы послали докторов, аптекарей и хирургов (barbieren) к войску для лечения больных и раненых; приверженцы Димитрия взяли измором Новгород-Северский, оставили сильный гарнизон и двинулись дальше [43]. Димитрий отправился в Путивль по каким-то делам и потому не дозволил войску что-либо предпринимать без него.
В 1605 г. 1 января в Москву открыто привезли пленников, как поляков, так и казаков, со значками (vendelen) и оружием, чтобы народ в Москве видел, что [московское войско] одержало победу, хотя она была ничтожна, – и не падал духом, ибо, как я полагаю, Борис страшился, как бы в Москве не поверили, что то истинный Димитрий, и не пристали к нему, того ради повелел он часть пленников привозить в Москву днем, так что, говорят, привезли однажды пятьсот [пленников], и передавали другие подобные бредни (grillen).
В другой раз Борис, послав грамоты из Москвы, повелел, чтобы в Северской земле никого не щадили, но поступили с народом, как в Комарицкой волости, как о том было выше изложено, что и было исполнено, но столь бесчеловечно, что всякий, слышавший о том, содрогался, так много должно было погибнуть невинных людей. Женщин, девушек и детей обесчещивали до смерти (totter doot gescoffirt), а тех, что оставались в живых, продавали за старое платье или за полштофа водки (half flesken brandewyn) или за другие какие столь же ничтожные вещи; тотчас после грабежа в лагере можно было купить за полгульдена быка, за два бланка овцу (blancken) [44]и так далее, ибо награбленного было так много, что не знали, куда девать, так как земля [Северская] была богата, и Димитрий ни у кого ничего не отнимал, а оставлял каждому свое, того ради народ так предался к нему; и когда московиты начали чинить жестокую расправу (groote tirannie begon), то к Димитрию стало предаваться еще больше [людей], не желавших и слышать о своем царе Борисе в Москве, и оставались верны до самой смерти и претерпевали все мучения и пытки, всечасно утверждая, что он истинный Димитрий, так что некоторые, которые никогда не видели его, невзирая на пытки, не отступались от своих слов; так велика была кара божия.
В тот месяц ночью слышали вокруг Москвы страшный вой волков, которые бродили по окрестностям и так выли, как будто их было целое войско (leeger volck). Также поймали у кремлевского рва, в самой середине города, несколько лисиц, забежавших из леса за рекой, одним словом, тогда повсюду совершалось много чудес.
Пока Димитрий находился в Путивле, некоторые [из его приверженцев] засели в завоеванных городах, другие еще держали осаду и перебранивались с московитами, которые называли приверженцев Димитрия изменниками, служившими расстриге, или расстриженному монаху, а приверженцы Димитрия называли московитов изменниками и плутами, говоря: «Мы служим законному, наследственному государю страны, которого изменник Борис считает убитым, но он по чудесному промыслу божию остался в живых, и когда бы мы достоверно не знали того, чего ради пошли бы мы войной на своих соотечественников и, будучи рождены в одной стране, под одним государем, стали бы сражаться со своими собратьями», но говорили, что то поистине законный Димитрий, и заверяли в том страшными клятвами, так что достигли этим того, что с каждым днем все более и более [людей] передавалось Димитрию и [московитам] не помогали ни поджоги, ни казни, ни убийства (moorden en dooden).
10 января означенного года большое войско московское под начальством главных воевод стояло у Добрынич (Dobrinets), большой деревни на прекрасной равнине, где было также много холмов, из коих некоторые были довольно высоки; и в тот день рано утром выехали четыре тысячи [всадников] на поиски добычи, которую могли найти, будь то овес, сено или солома для лошадей, и едва отъехали на три мили, как на них напал из-за кустов отряд (vendel) польских всадников так стремительно, что [московиты] были приведены в великое замешательство и обратились в бегство, так что около пятисот московитов полегло на месте, остальные же по большей части спаслись бегством, ибо их долго не преследовали.
Московиты не предполагали, что неприятель стоял так близко, но думали, что он по крайней мере в тридцати милях от них, как они о том слышали от лазутчиков. Бежавшие после этого поражения московиты захватили одного поляка и привели в лагерь; он был пьян и просил только о том, чтобы ему дали еще [вина], и обещал открыть важные тайны о войске Димитрия, когда ему дадут две или три чарки (scaeltkens) вина, и о том донесли одному из военачальников, который запретил давать ему вино и велел стеречь его, пока он не проспится, полагая тогда допросить его. Но этот боярин не знал пословицы: «in vino veritas», что у трезвого на уме, то у пьяного на языке (een droncken mont spreect s herten gront), ибо тот пленник лег спать и более не вставал, но умер по промыслу божию; и когда бы его допросили пьяным, то без сомнения получили бы от того выгоду [45]. Даже, как некоторые утверждают, могли бы захватить самого Димитрия; но это не удалось.
Димитрий, возвратившись из Путивля, почел за лучшее выступить в поле и дать сражение московитам, дабы видели его продвижение вперед, ибо [Московия] так велика, что не везде слышали об его завоеваниях. Сверх того, он довольно был уверен, что жители завоеванных им местностей будут некоторое время держать его сторону, ибо они были ожесточены против приверженцев Бориса (Borisianen), поэтому, собрав все войско, он двинулся и стал в трех милях от московского лагеря, у Добрынич, и здесь [воины Димитрия], уверенные в победе, пропивали свое добро и бражничали, и 20 января ночью снялись с лагеря всем войском, среди них был сам Димитрий, князь Василий Масальский и дьяк Богдан Сутупов, перебежавший [к Димитрию] от московитов, как о том было выше рассказано, также все польские паны и дворяне (heeren en edlen), всегда находившиеся при нем, одним словом, все, кроме тех, которые были в гарнизоне (in de besettinge).
Московиты были хорошо осведомлены лазутчиками о приближении [войска Димитрия], но полагали, что оно подойдет только на другой день, и потому, получив о нем известие, напугались и стали поспешно готовиться к обороне, не соблюдая никакого порядка, ибо они разделили все войско на три отряда (troc pen), не устроив ни правого, ни левого крыла, а также не составив [запасного] войска, на которое можно было бы рассчитывать во время битвы, но стояли, как коровы, объятые страхом. Немцы и ливонцы, бывшие в войске Бориса, сплотились, и капитаном над ними был Яков Маржерет, француз, и они первыми напали на неприятеля и завязали схватку.
Меж тем Димитрий приближался, однако всего войска еще не было видно, ибо оно было укрыто за многочисленными холмами и стояло там, чтобы не знали, сколько у него воинов, и он разделил их на несколько отрядов, но сперва открыл только три отряда, каждый в две тысячи ратников; им велел он выступить из-за высокого холма, так, чтобы обойти войско Бориса; и это были всадники, весело трубившие в трубы и игравшие на дудках и свирелях (scalmeyen en руреn), и польские капитаны храбро объезжали ряды, ободряя войско, и горячили лошадей (latende hare peerden lustich braveren), кричали и горланили (roepende en screeuwende) так, словно уже одержали победу. Московиты стояли неподвижно, но когда три помянутых отряда вышли из лощины, то немцы, состоявшие в московском войске, ударили на них и почти все выстрелили в них; за немцами последовало триста или четыреста московитов, вступивших в схватку, меж тем из-за гор и холмов показалось шестьдесят или семьдесят мелких отрядов (vendelen), которые без всякого промедления с великим шумом, трубами, литаврами и криками напали на московитов (ор de moscovise bataillie) и обратили в бегство все московское войско, ибо московиты не подозревали, что кроме тех трех отрядов, что они видели, есть еще войско, и когда они вдруг приметили все эти отряды, то ими овладел страх, и когда поляки сразу ворвались в середину [московского войска], то один немец, служивший под начальством капитана Маржерета, Арендт Классен – он жив и поныне, – закричал, что надобно ударить на поляков, ибо они, возомнив, что одержали победу, совсем расстроили свои ряды и их еще можно разбить, он закричал о том Ивану Иван По Хронографу Карамзина, битва при Добрыничах происходила 20 января.овичу Годунову, предводительствовавшему авангардом, но [Годунов] не услышал; он сидел на лошади, оцепенев от страха, и ничего не видел и не мог двинуться ни взад, ни вперед, так что его можно было одним пальцем столкнуть с лошади.
Итак, поляки пробились к деревне Добрыничи, и московские стрельцы числом 6000 сломили шанцы (scantse) из саней, набитых сеном, и залегли за ними, и как только поляки вознамерились пробиться вперед, стрельцы из-за шанцев выстрелили из полевых пушек (veltstucxkens), которых было до трехсот, и затем открыли пальбу из мушкетов, и это нагнало на поляков такой страх, что они в полном беспорядке обратились в бегство, и московиты, тотчас собравшись с силами, пустились их преследовать и гнали поляков добрых две мили, убивая всех, кого настигали, так что всю дорогу помостили трупами.
Димитрий с несколькими отрядами оставался в лощине, намереваясь довершить с ними победу, но, увидев бегущих назад поляков, едва сам мог спастись, ибо вороная его лошадь была подстрелена, и князь Василий Масальский, тотчас соскочив со своего коня, посадил на него Димитрия; сам же взял лошадь у своего конюха (van synen knecht), и так чудесным образом (avontuerlyc) ушли от неприятеля, и за свою верность Масальский впоследствии был высоко вознесен Димитрием, как о том мы еще услышим.
Во время преследования пятьсот поляков задержались возле двух пушек, брошенных в поле, и почти все полегли вокруг них, ибо на них напало множество [московитов], и если бы продолжали погоню, то, как справедливо полагают, захватили бы самого Димитрия, но им через посланных вслед гонцов (heraulden) было велено вернуться к войску, так что они все к вечеру возвратились; и в московском лагере было великое ликование, и каждому дали на память золотую монету (penninck), как то у них в обычае.
У московского войска нет труб и бывает не более трех стягов, которые так велики и тяжелы, что их надо везти на конях, и на этих стягах изображены Богородица, св. Николай и многие другие предметы, великолепно вышитые золотом и жемчугами, и сверх того у них ничего нет, кроме литавров (keteltrommen), которыми собирают войска. Одним словом, московиты не умеют вести иной войны, кроме как наудачу, или с многолюдным войском, или против не знающих порядка татар (onordentlycken Tarter).
Когда во время погони за поляками [московиты] поймали одного трубача, то догола ограбили и так привели в свой лагерь и, посадив его нагого на пушку, глумились и потешалась над ним, и когда разглядели его, оказалось, что то был трубач, [служивший в их войске], из немцев, которые также преследовали врага.
Также один шотландец, который был в московском войске и, преследуя врага, захватил польское знамя и, вместо того чтобы влачить за собой или свернуть, высоко держал его в руке, продолжая скакать за неприятелем, и того ради его соратники, принимая его за польского знаменщика, стали стрелять в него и наносить ему удары, и еще удивительно, что ему удалось спастись, когда он бросил знамя. И подобные нелепицы случались часто, отсюда можно заключить, как они умеют вести войну и брань (crych en oorloog).
Также убивали они друг друга из-за добычи, как собаки, и в этой битве полегло до шести тысяч московитов и восьми тысяч поляков, хотя и разглашали о том, что их погибло больше; и когда бы они преследовали поляков далее, то перебили бы их почти всех, а также захватили бы Димитрия, который был неподалеку.
После этой победы главный воевода Мстиславский повелел всех пленных, которые были казаками из Московии (moscovitersen Casacken), рубить саблями, вешать на деревьях, расстреливать и некоторых спускать под лед, но поляков вместе с отбитыми знаменами, трубами и барабанами отправили в Москву, также и копье Димитрия, найденное на том месте, где была убита его лошадь, и это копье было позолочено и снабжено тремя белыми перьями и было довольно тяжело. С пленными послали к царю молодого дворянина, с просьбой к царю наградить этого дворянина, ибо в одном сражении с приверженцами Димитрия он спас от смерти воеводу; и я видел, как все это было привезено в Москву 8 февраля.
Меж тем Димитрий съездил в Путивль, где собрал много денег, как с завоеванных городов, так и с Комарицкой волости, также прислали к нему много людей и денег из Польши, и он ободрился и мог выступить в поход с отличным войском.
Борис каждодневно отправлял к московскому войску все более и более ратников, которые во множестве проходили через Москву, как мы сами видели, также и монастыри выставили большое войско, сверх того города Тотьма, Устюг (Ustiuga), Холмогоры (Colmogoro), Вычегда (Witsogda) и другие у [Белого] моря, до того времени бывшие свободными, должны были выставить ратников, так что каждодневно отправляли в поход великое множество людей (scriclyc vole), хотя этим ничего не достигли.
14 февраля прибыли в Москву Петр Федорович Басманов и князь Никита Трубецкой, и их торжественно везли на царских санях и лошадях за их отвагу и стойкость под Новгородом-Северским, как о том было сказано выше; и царь пожаловал им дорогие подарки и поместья, и они оставались в Москве до самой его [Бориса] смерти.
Димитрий, снова выступивший в поход с большим войском, преследовал московское войско, дабы вновь напасть на него, с большей осторожностью, нежели у Добрынич.
Войско Борисово то здесь, то там становилось, ничего не предпринимая ни в открытом поле, ни против городов, взятых Димитрием, и 14 марта оно остановилось на равнине, окруженной большими болотами, в то время промерзшими, и там была гора, на которой расположена деревянная крепость (houten casteel), называемая Кромы (Crom), внутри которой было несколько домов; и к этим Кромам на гору вела летом только одна тропа, и то весьма узкая, ибо кругом стояли болота. В эту крепость прибыл один ротмистр из числа немецких военачальников, живших в городе Туле (Toela), по большей части ливонцев, пленных немцев и курляндцев, и его звали Лас Вейго (Las Viugo), и он водрузил на крепости знамя и занял ее своим отрядом. Главный воевода князь Федор Иванович Мстиславский повелел ему оставить крепость, сжечь ее и возвратиться к войску; и никому не ведомо, какая была к тому причина.
Итак, войско Димитрия шло вслед за московским, и впереди шло две тысячи казаков, все пешие, у каждого была большая длинная пищаль (groot lanck roer), и, завидев издали московский лагерь, тотчас отрядили гонца к Димитрию с известием и, заметив, что Кромы горят и что московиты оставляют крепость и возвращаются к своему войску, полагали, что необходимо и полезно занять это место, ибо отлично знали, что оно по природе своей летом неприступно, и с великим проворством и быстротою заняли Кромы, ибо у них было множество саней, нагруженных съестными припасами, кроме того, еще сани, полные сена, весьма плотно сложенного, и пустили вперед эти сани, подобные четырехугольной камере, но только открытой, и посадили в нее примерно половину отряда, а самые доблестные смельчаки (cloecste waechalsen) бежали по сторонам с заряженными пищалями; казаки поднялись на гору и так стремительным маршем вошли в Кромы, и московиты не причинили им никакого вреда ни стрельбою, ни чем другим, и казаки, заняв гору, тотчас вырыли у крепости землянки и вокруг нее ров, так что засели в земле и никого не боялись; предводителем этих казаков был Корела, шелудивый маленький человек, покрытый рубцами, родом из Курляндии, и за свою великую храбрость Корела еще в степи был избран этой партией казаков в атаманы, и он так вел себя в Кромах, что всякий, как мы еще увидим, страшился его имени.
Этот Корела, находясь в Кромах, помышлял о том, чтобы при [этих] счастливых обстоятельствах удержать крепость, и послал известить обо всех обстоятельствах Димитрия и просил прислать людей и припасов, что часто исполняли с великой отвагой и проворством, и они, [казаки], полагали, что московское войско, постояв так всю зиму или до весны, само расстроится и погибнет; а Димитрий меж тем отлично устроил и укрепил со всех сторон лучшие города (plaetsen) и каждодневно посылал распоряжения из тех мест, где находился, чтобы снабжали осажденных в Кромах всем необходимым, и изыскивал со своими друзьями средства, как расположить к себе сердце московитов, и часто писал письма, посылая их к народу в Москве с гонцами; то были смельчаки, которые не вернулись обратно, ибо Борис на всех перекрестках поставил людей, которые подстерегали их и тотчас же вешали. Также много писал писем Димитрий к [московскому] войску и к воеводам, Мстиславскому и другим. Но не к Годуновым, принадлежавшим к дому Бориса, и Димитрий называл их изменниками и губителями (bedervers) отечества.
Письма к Борису были следующего содержания: когда он оставит царский престол, коим завладел неправдою, то ему будет оказана милость; сверх того, Димитрий, истинный сын покойного царя и великого князя Ивана Васильевича, еще пожалует его царскими поместьями, дабы мог он в них жить со своим сыном по-царски, и другие подобные обещания; но Борису было тяжело оставить престол и передать его тому, кого он никогда не знал и не видал, и он послал ему много ругательных писем, в которых называл его чертовым сыном, крамольником (oproerisen scelm), чародеем и давал ему еще многие иные подобные прозвища и ничего не хотел слышать.
Письма Димитрия к Мстиславскому были весьма любезны и дружественны, со многими доказательствами того, что он истинный [царевич], в чем не может быть никакого сомнения, сверх того, он объявлял прощение всем военачальникам, которые действовали против его особы, ибо они поступили по присяге, данной им Борису; затем дружески просил их верить его письмам; все это было напрасно, но после достоверно узнали, что некоторые из военачальников переписывались с Димитрием, так что он знал все их действия и обстоятельства. К Годуновым, принадлежавшим к роду Бориса, Димитрий не писал, ибо считал их предателями отечества, говоря, что они послужили причиной [всех] бедствий.
В этом месяце сентябре крепостные холопы (lyfeygene knechten), принадлежавшие различным московским боярам и господам, частию возмутились, соединились вместе и начали грабить путешественников, от них дороги в Польшу и Ливонию сделались весьма опасными, и они укрывались в пустынях и лесах близ дорог; против них царь послал отважного молодого человека, Ивана Федоровича Басманова, и с ним примерно сотню лучших стрельцов, чтобы захватить тех воров (scelmen), но те воры скоро проведали о том и подстерегли его [Басманова со стрельцами] на узкой дороге посреди леса, окружили и перестреляли почти всех бывших с ним, и царя весьма опечалило, что так случилось с таким доблестным витязем (belt), и он повелел проявить рачение, и тех разбойников (rovers) изловить, а изловив, повесить всех на деревьях на тех же самых дорогах.
В конце сентября месяца почила в бозе старая царица Александра [40], вдова блаженной памяти царя Федора Ивановича, сестра нынешнего царя Бориса, постригшаяся в монахини, как о том было прежде сказано; она умерла, как говорят, единственно от душевной скорби, ибо видела несчастное положение страны и великую тайную тиранию своего брата, погубившего все знатные роды, и предсказала ему много несчастий, которые падут на него; однако всегда была хорошо расположена к нему и была ему доброю советницей, так что он был ее смертью чрезвычайно опечален, но Бог всемогущий взял эту царственную жену из сей плачевной юдоли, чтобы она не видала и не испытала приближавшегося несчастья; и ее похоронили в церкви Вознесения (Vosnesenia) в Кремле, и весь народ горько плакал и выл; царь со своим сыном ехали на санях позади гроба, провожаемого с громким воем и плачем мужчинами, женщинами и детьми; и это было 27 сентября.
Все еще продолжалось бедственное время голода, как то описано нами выше.
Борис, во всем встречая неудачу и видя в смерти герцога Иоанна, сестры своей и многих других благочестивых людей, по большей части умерших в то время, что Бог не посылает ему никакого счастья, но, напротив, опрокидывает (omstiet) все его намерения, проникся страхом и впал в отчаяние и потерял надежду, что сбудется что-нибудь по его желанию, однако вознамерился испытать еще одно средство, полагая, что, если ему будет противиться какая-нибудь партия, то он обещает одному из тех, кто бежал с ними в лагерь Димитрия и доставил те деньги в Путивль, бывший тогда стольным городом (hoofstat) всей земли, которой завладел Димитрий. Он уже завоевал и снабдил сильным гарнизоном следующие города; Брянск, (Brensco), Рыльск (Riletz), Чернигов, Карачев (Caratzou) и многие другие и, сверх того, намеревался завоевать Северскую землю с главным городом Новгородом-Северским; и эта богатая страна изобилует различными хлебами, скотом, медом, льном, мехами, воском и салом. Московиты весьма страшились за эту землю и послали туда доблестного витязя (cloecken belt) Петра Федоровича Басманова с войском; он вступил в Новгород-Северский и, укрепив его со всех сторон, засел в нем, но не имел времени запастись съестными припасами, так как подоспел неприятель и город обложили со всех сторон поляки и казаки, и это случилось зимою [41].
Димитрий, видя, что, для того чтобы продвинуться вперед, ему прежде всего надобно напасть на Северскую землю, которая по своему плодородию и по обилию дорогих мехов была одной из лучших областей Московии, как то было изложено выше, он [Димитрий] вознамерился сам предпринять поход к Новгороду-Северскому, оставив в Путивле тех, коим более всего доверял, и укрепить также все города, коими он владел, хорошо защитив их от всякого нападения; но подступил с отрядом к Новгороду-Северскому, где стояло его войско.
По прибытии туда [Димитрий нашел], что некоторые польские капитаны, дворяне и всадники, придя в уныние, говорили, что невозможно завоевать такую страну, равную целому миру, ибо у них для того так мало силы и войска, говоря: «Ежели мы не можем взять такого маленького городка и каждодневно ожидаем нападения большого московского войска, то что будем делать, когда подступим к большим городам? Все, что мы приобрели до сих пор, отпало к нам по большей части само; сверх того, мы ссудили его всем без малого вероятия что-либо вернуть», и приводили еще другие подобные жалобы (murmureringen) – и впадали в совершенное уныние; того ради Димитрий был весьма опечален, смиренно (ootmoedicblyck) просил их не приходить в уныние и не впадать в трусость, а по его примеру не щадить своей жизни, ибо он надеется еще в скором времени сесть на царский престол в Москве, того ради просил их не покидать его, сверх того, впоследствии они воспользуются плодами трудов своих; он снял со своей шеи цепи и раздарил их некоторым, так что ему удалось убедить их, и они снова были готовы подвергнуть свою жизнь опасности и обложили этот город [Новгород-Северский] со всех сторон как можно теснее, так что и сам Басманов принужден был есть конину, и однажды он [Басманов] показал вид, что вознамерился сдаться, и отворил ворота, как будто пал духом и считал все потерянным, и приверженцы Димитрия (Demetrianen) тотчас же со всех сторон устремились в [город], но едва часть их вступила в город, как из домов, находившихся неподалеку от городских ворот, начали стрелять в тех, которые проходили, так что они тотчас отпрянули, и ворота за ними были заперты; те же, что вошли, по большей части полегли мертвыми; меж тем некоторые вышли из города и напали на неприятельский лагерь и воротились с большою добычею, пройдя другими воротами. Удивительно, что Димитрий в то время находился в другом месте, и когда он прибыл туда, к месту сражения, все было кончено. Этот подвиг был приписан Басманову, и он был высоко прославлен как Борисом, так и народом; и это случилось 21 декабря, и день спустя к Новгороду подступил князь Федор Иванович Мстиславский с войском в сто тысяч человек, дабы окончательно погубить или прогнать Димитрия, и лагерь Димитрия был обложен кругом, [с одной стороны войско Мстиславского], и с другой стороны город, так что страх обуял тогда войско Димитрия, но ради его великой храбрости оно обрело мужество, и пока московиты готовились к бою, Димитрий, самолично (persoonlyc) водительствуя войском, напал на неприятеля и обратил его в бегство и так одержал победу; сверх того, Мстиславский был тяжело ранен, но впоследствии выздоровел [42].
По окончании битвы Димитрий едва мог освободиться от копья, ибо оно словно приросло к руке, чему многие удивлялись,
Тогда же отъехали от него некоторые поляки, сетуя на недостаток в деньгах и потеряв надежду завоевать Московию; не веря, что они могут сражаться с таким войском, как могли они думать о том, что завоюют страну. Однако, по великим мольбам и просьбам Димитрия, многие поляки остались при нем, и все казаки бодро стояли за него (lustich bygestaen) до самого конца и не помышляли покинуть его, как подобало доблестным воинам, каковыми они и были на самом деле.
Меж тем в Москву прибыло много раненых и из Москвы послали докторов, аптекарей и хирургов (barbieren) к войску для лечения больных и раненых; приверженцы Димитрия взяли измором Новгород-Северский, оставили сильный гарнизон и двинулись дальше [43]. Димитрий отправился в Путивль по каким-то делам и потому не дозволил войску что-либо предпринимать без него.
В 1605 г. 1 января в Москву открыто привезли пленников, как поляков, так и казаков, со значками (vendelen) и оружием, чтобы народ в Москве видел, что [московское войско] одержало победу, хотя она была ничтожна, – и не падал духом, ибо, как я полагаю, Борис страшился, как бы в Москве не поверили, что то истинный Димитрий, и не пристали к нему, того ради повелел он часть пленников привозить в Москву днем, так что, говорят, привезли однажды пятьсот [пленников], и передавали другие подобные бредни (grillen).
В другой раз Борис, послав грамоты из Москвы, повелел, чтобы в Северской земле никого не щадили, но поступили с народом, как в Комарицкой волости, как о том было выше изложено, что и было исполнено, но столь бесчеловечно, что всякий, слышавший о том, содрогался, так много должно было погибнуть невинных людей. Женщин, девушек и детей обесчещивали до смерти (totter doot gescoffirt), а тех, что оставались в живых, продавали за старое платье или за полштофа водки (half flesken brandewyn) или за другие какие столь же ничтожные вещи; тотчас после грабежа в лагере можно было купить за полгульдена быка, за два бланка овцу (blancken) [44]и так далее, ибо награбленного было так много, что не знали, куда девать, так как земля [Северская] была богата, и Димитрий ни у кого ничего не отнимал, а оставлял каждому свое, того ради народ так предался к нему; и когда московиты начали чинить жестокую расправу (groote tirannie begon), то к Димитрию стало предаваться еще больше [людей], не желавших и слышать о своем царе Борисе в Москве, и оставались верны до самой смерти и претерпевали все мучения и пытки, всечасно утверждая, что он истинный Димитрий, так что некоторые, которые никогда не видели его, невзирая на пытки, не отступались от своих слов; так велика была кара божия.
В тот месяц ночью слышали вокруг Москвы страшный вой волков, которые бродили по окрестностям и так выли, как будто их было целое войско (leeger volck). Также поймали у кремлевского рва, в самой середине города, несколько лисиц, забежавших из леса за рекой, одним словом, тогда повсюду совершалось много чудес.
Пока Димитрий находился в Путивле, некоторые [из его приверженцев] засели в завоеванных городах, другие еще держали осаду и перебранивались с московитами, которые называли приверженцев Димитрия изменниками, служившими расстриге, или расстриженному монаху, а приверженцы Димитрия называли московитов изменниками и плутами, говоря: «Мы служим законному, наследственному государю страны, которого изменник Борис считает убитым, но он по чудесному промыслу божию остался в живых, и когда бы мы достоверно не знали того, чего ради пошли бы мы войной на своих соотечественников и, будучи рождены в одной стране, под одним государем, стали бы сражаться со своими собратьями», но говорили, что то поистине законный Димитрий, и заверяли в том страшными клятвами, так что достигли этим того, что с каждым днем все более и более [людей] передавалось Димитрию и [московитам] не помогали ни поджоги, ни казни, ни убийства (moorden en dooden).
10 января означенного года большое войско московское под начальством главных воевод стояло у Добрынич (Dobrinets), большой деревни на прекрасной равнине, где было также много холмов, из коих некоторые были довольно высоки; и в тот день рано утром выехали четыре тысячи [всадников] на поиски добычи, которую могли найти, будь то овес, сено или солома для лошадей, и едва отъехали на три мили, как на них напал из-за кустов отряд (vendel) польских всадников так стремительно, что [московиты] были приведены в великое замешательство и обратились в бегство, так что около пятисот московитов полегло на месте, остальные же по большей части спаслись бегством, ибо их долго не преследовали.
Московиты не предполагали, что неприятель стоял так близко, но думали, что он по крайней мере в тридцати милях от них, как они о том слышали от лазутчиков. Бежавшие после этого поражения московиты захватили одного поляка и привели в лагерь; он был пьян и просил только о том, чтобы ему дали еще [вина], и обещал открыть важные тайны о войске Димитрия, когда ему дадут две или три чарки (scaeltkens) вина, и о том донесли одному из военачальников, который запретил давать ему вино и велел стеречь его, пока он не проспится, полагая тогда допросить его. Но этот боярин не знал пословицы: «in vino veritas», что у трезвого на уме, то у пьяного на языке (een droncken mont spreect s herten gront), ибо тот пленник лег спать и более не вставал, но умер по промыслу божию; и когда бы его допросили пьяным, то без сомнения получили бы от того выгоду [45]. Даже, как некоторые утверждают, могли бы захватить самого Димитрия; но это не удалось.
Димитрий, возвратившись из Путивля, почел за лучшее выступить в поле и дать сражение московитам, дабы видели его продвижение вперед, ибо [Московия] так велика, что не везде слышали об его завоеваниях. Сверх того, он довольно был уверен, что жители завоеванных им местностей будут некоторое время держать его сторону, ибо они были ожесточены против приверженцев Бориса (Borisianen), поэтому, собрав все войско, он двинулся и стал в трех милях от московского лагеря, у Добрынич, и здесь [воины Димитрия], уверенные в победе, пропивали свое добро и бражничали, и 20 января ночью снялись с лагеря всем войском, среди них был сам Димитрий, князь Василий Масальский и дьяк Богдан Сутупов, перебежавший [к Димитрию] от московитов, как о том было выше рассказано, также все польские паны и дворяне (heeren en edlen), всегда находившиеся при нем, одним словом, все, кроме тех, которые были в гарнизоне (in de besettinge).
Московиты были хорошо осведомлены лазутчиками о приближении [войска Димитрия], но полагали, что оно подойдет только на другой день, и потому, получив о нем известие, напугались и стали поспешно готовиться к обороне, не соблюдая никакого порядка, ибо они разделили все войско на три отряда (troc pen), не устроив ни правого, ни левого крыла, а также не составив [запасного] войска, на которое можно было бы рассчитывать во время битвы, но стояли, как коровы, объятые страхом. Немцы и ливонцы, бывшие в войске Бориса, сплотились, и капитаном над ними был Яков Маржерет, француз, и они первыми напали на неприятеля и завязали схватку.
Меж тем Димитрий приближался, однако всего войска еще не было видно, ибо оно было укрыто за многочисленными холмами и стояло там, чтобы не знали, сколько у него воинов, и он разделил их на несколько отрядов, но сперва открыл только три отряда, каждый в две тысячи ратников; им велел он выступить из-за высокого холма, так, чтобы обойти войско Бориса; и это были всадники, весело трубившие в трубы и игравшие на дудках и свирелях (scalmeyen en руреn), и польские капитаны храбро объезжали ряды, ободряя войско, и горячили лошадей (latende hare peerden lustich braveren), кричали и горланили (roepende en screeuwende) так, словно уже одержали победу. Московиты стояли неподвижно, но когда три помянутых отряда вышли из лощины, то немцы, состоявшие в московском войске, ударили на них и почти все выстрелили в них; за немцами последовало триста или четыреста московитов, вступивших в схватку, меж тем из-за гор и холмов показалось шестьдесят или семьдесят мелких отрядов (vendelen), которые без всякого промедления с великим шумом, трубами, литаврами и криками напали на московитов (ор de moscovise bataillie) и обратили в бегство все московское войско, ибо московиты не подозревали, что кроме тех трех отрядов, что они видели, есть еще войско, и когда они вдруг приметили все эти отряды, то ими овладел страх, и когда поляки сразу ворвались в середину [московского войска], то один немец, служивший под начальством капитана Маржерета, Арендт Классен – он жив и поныне, – закричал, что надобно ударить на поляков, ибо они, возомнив, что одержали победу, совсем расстроили свои ряды и их еще можно разбить, он закричал о том Ивану Иван По Хронографу Карамзина, битва при Добрыничах происходила 20 января.овичу Годунову, предводительствовавшему авангардом, но [Годунов] не услышал; он сидел на лошади, оцепенев от страха, и ничего не видел и не мог двинуться ни взад, ни вперед, так что его можно было одним пальцем столкнуть с лошади.
Итак, поляки пробились к деревне Добрыничи, и московские стрельцы числом 6000 сломили шанцы (scantse) из саней, набитых сеном, и залегли за ними, и как только поляки вознамерились пробиться вперед, стрельцы из-за шанцев выстрелили из полевых пушек (veltstucxkens), которых было до трехсот, и затем открыли пальбу из мушкетов, и это нагнало на поляков такой страх, что они в полном беспорядке обратились в бегство, и московиты, тотчас собравшись с силами, пустились их преследовать и гнали поляков добрых две мили, убивая всех, кого настигали, так что всю дорогу помостили трупами.
Димитрий с несколькими отрядами оставался в лощине, намереваясь довершить с ними победу, но, увидев бегущих назад поляков, едва сам мог спастись, ибо вороная его лошадь была подстрелена, и князь Василий Масальский, тотчас соскочив со своего коня, посадил на него Димитрия; сам же взял лошадь у своего конюха (van synen knecht), и так чудесным образом (avontuerlyc) ушли от неприятеля, и за свою верность Масальский впоследствии был высоко вознесен Димитрием, как о том мы еще услышим.
Во время преследования пятьсот поляков задержались возле двух пушек, брошенных в поле, и почти все полегли вокруг них, ибо на них напало множество [московитов], и если бы продолжали погоню, то, как справедливо полагают, захватили бы самого Димитрия, но им через посланных вслед гонцов (heraulden) было велено вернуться к войску, так что они все к вечеру возвратились; и в московском лагере было великое ликование, и каждому дали на память золотую монету (penninck), как то у них в обычае.
У московского войска нет труб и бывает не более трех стягов, которые так велики и тяжелы, что их надо везти на конях, и на этих стягах изображены Богородица, св. Николай и многие другие предметы, великолепно вышитые золотом и жемчугами, и сверх того у них ничего нет, кроме литавров (keteltrommen), которыми собирают войска. Одним словом, московиты не умеют вести иной войны, кроме как наудачу, или с многолюдным войском, или против не знающих порядка татар (onordentlycken Tarter).
Когда во время погони за поляками [московиты] поймали одного трубача, то догола ограбили и так привели в свой лагерь и, посадив его нагого на пушку, глумились и потешалась над ним, и когда разглядели его, оказалось, что то был трубач, [служивший в их войске], из немцев, которые также преследовали врага.
Также один шотландец, который был в московском войске и, преследуя врага, захватил польское знамя и, вместо того чтобы влачить за собой или свернуть, высоко держал его в руке, продолжая скакать за неприятелем, и того ради его соратники, принимая его за польского знаменщика, стали стрелять в него и наносить ему удары, и еще удивительно, что ему удалось спастись, когда он бросил знамя. И подобные нелепицы случались часто, отсюда можно заключить, как они умеют вести войну и брань (crych en oorloog).
Также убивали они друг друга из-за добычи, как собаки, и в этой битве полегло до шести тысяч московитов и восьми тысяч поляков, хотя и разглашали о том, что их погибло больше; и когда бы они преследовали поляков далее, то перебили бы их почти всех, а также захватили бы Димитрия, который был неподалеку.
После этой победы главный воевода Мстиславский повелел всех пленных, которые были казаками из Московии (moscovitersen Casacken), рубить саблями, вешать на деревьях, расстреливать и некоторых спускать под лед, но поляков вместе с отбитыми знаменами, трубами и барабанами отправили в Москву, также и копье Димитрия, найденное на том месте, где была убита его лошадь, и это копье было позолочено и снабжено тремя белыми перьями и было довольно тяжело. С пленными послали к царю молодого дворянина, с просьбой к царю наградить этого дворянина, ибо в одном сражении с приверженцами Димитрия он спас от смерти воеводу; и я видел, как все это было привезено в Москву 8 февраля.
Меж тем Димитрий съездил в Путивль, где собрал много денег, как с завоеванных городов, так и с Комарицкой волости, также прислали к нему много людей и денег из Польши, и он ободрился и мог выступить в поход с отличным войском.
Борис каждодневно отправлял к московскому войску все более и более ратников, которые во множестве проходили через Москву, как мы сами видели, также и монастыри выставили большое войско, сверх того города Тотьма, Устюг (Ustiuga), Холмогоры (Colmogoro), Вычегда (Witsogda) и другие у [Белого] моря, до того времени бывшие свободными, должны были выставить ратников, так что каждодневно отправляли в поход великое множество людей (scriclyc vole), хотя этим ничего не достигли.
14 февраля прибыли в Москву Петр Федорович Басманов и князь Никита Трубецкой, и их торжественно везли на царских санях и лошадях за их отвагу и стойкость под Новгородом-Северским, как о том было сказано выше; и царь пожаловал им дорогие подарки и поместья, и они оставались в Москве до самой его [Бориса] смерти.
Димитрий, снова выступивший в поход с большим войском, преследовал московское войско, дабы вновь напасть на него, с большей осторожностью, нежели у Добрынич.
Войско Борисово то здесь, то там становилось, ничего не предпринимая ни в открытом поле, ни против городов, взятых Димитрием, и 14 марта оно остановилось на равнине, окруженной большими болотами, в то время промерзшими, и там была гора, на которой расположена деревянная крепость (houten casteel), называемая Кромы (Crom), внутри которой было несколько домов; и к этим Кромам на гору вела летом только одна тропа, и то весьма узкая, ибо кругом стояли болота. В эту крепость прибыл один ротмистр из числа немецких военачальников, живших в городе Туле (Toela), по большей части ливонцев, пленных немцев и курляндцев, и его звали Лас Вейго (Las Viugo), и он водрузил на крепости знамя и занял ее своим отрядом. Главный воевода князь Федор Иванович Мстиславский повелел ему оставить крепость, сжечь ее и возвратиться к войску; и никому не ведомо, какая была к тому причина.
Итак, войско Димитрия шло вслед за московским, и впереди шло две тысячи казаков, все пешие, у каждого была большая длинная пищаль (groot lanck roer), и, завидев издали московский лагерь, тотчас отрядили гонца к Димитрию с известием и, заметив, что Кромы горят и что московиты оставляют крепость и возвращаются к своему войску, полагали, что необходимо и полезно занять это место, ибо отлично знали, что оно по природе своей летом неприступно, и с великим проворством и быстротою заняли Кромы, ибо у них было множество саней, нагруженных съестными припасами, кроме того, еще сани, полные сена, весьма плотно сложенного, и пустили вперед эти сани, подобные четырехугольной камере, но только открытой, и посадили в нее примерно половину отряда, а самые доблестные смельчаки (cloecste waechalsen) бежали по сторонам с заряженными пищалями; казаки поднялись на гору и так стремительным маршем вошли в Кромы, и московиты не причинили им никакого вреда ни стрельбою, ни чем другим, и казаки, заняв гору, тотчас вырыли у крепости землянки и вокруг нее ров, так что засели в земле и никого не боялись; предводителем этих казаков был Корела, шелудивый маленький человек, покрытый рубцами, родом из Курляндии, и за свою великую храбрость Корела еще в степи был избран этой партией казаков в атаманы, и он так вел себя в Кромах, что всякий, как мы еще увидим, страшился его имени.
Этот Корела, находясь в Кромах, помышлял о том, чтобы при [этих] счастливых обстоятельствах удержать крепость, и послал известить обо всех обстоятельствах Димитрия и просил прислать людей и припасов, что часто исполняли с великой отвагой и проворством, и они, [казаки], полагали, что московское войско, постояв так всю зиму или до весны, само расстроится и погибнет; а Димитрий меж тем отлично устроил и укрепил со всех сторон лучшие города (plaetsen) и каждодневно посылал распоряжения из тех мест, где находился, чтобы снабжали осажденных в Кромах всем необходимым, и изыскивал со своими друзьями средства, как расположить к себе сердце московитов, и часто писал письма, посылая их к народу в Москве с гонцами; то были смельчаки, которые не вернулись обратно, ибо Борис на всех перекрестках поставил людей, которые подстерегали их и тотчас же вешали. Также много писал писем Димитрий к [московскому] войску и к воеводам, Мстиславскому и другим. Но не к Годуновым, принадлежавшим к дому Бориса, и Димитрий называл их изменниками и губителями (bedervers) отечества.
Письма к Борису были следующего содержания: когда он оставит царский престол, коим завладел неправдою, то ему будет оказана милость; сверх того, Димитрий, истинный сын покойного царя и великого князя Ивана Васильевича, еще пожалует его царскими поместьями, дабы мог он в них жить со своим сыном по-царски, и другие подобные обещания; но Борису было тяжело оставить престол и передать его тому, кого он никогда не знал и не видал, и он послал ему много ругательных писем, в которых называл его чертовым сыном, крамольником (oproerisen scelm), чародеем и давал ему еще многие иные подобные прозвища и ничего не хотел слышать.
Письма Димитрия к Мстиславскому были весьма любезны и дружественны, со многими доказательствами того, что он истинный [царевич], в чем не может быть никакого сомнения, сверх того, он объявлял прощение всем военачальникам, которые действовали против его особы, ибо они поступили по присяге, данной им Борису; затем дружески просил их верить его письмам; все это было напрасно, но после достоверно узнали, что некоторые из военачальников переписывались с Димитрием, так что он знал все их действия и обстоятельства. К Годуновым, принадлежавшим к роду Бориса, Димитрий не писал, ибо считал их предателями отечества, говоря, что они послужили причиной [всех] бедствий.