Красота! Говорят, что в трудные времена кот всегда человеку и хозяину своему помогает-выручает. Сказывают, в деревне на Богунае тоже в войну кошка одна семью от голода спасала. Носила из лесу рябчиков, в день по пять-шесть тушек.
   В ту пору всякое мяско в семьях за редкость почитали. Все на фронт посылалось. И вдруг такая радость для детей и всему дому утешение от своего же родного чудо-котика.
   Живет нынче в таежной Семеновке славный охотничий кот. Сам весь белый, длинношерстный, только на лапах черные носочки красуются.
   Приносит он старому дедушке радость в дом. Вот и ты посмотри на кота своего с уважением. Обращайся с ним ласково, воспитывай с любовью и, может быть, в трудное время отправится и он на охоту.
   Когда выйдет луна из-за туч над Семеновкой, выходит на лесную тропу хвостатый призрак. Сверкают во тьме его глазки, когти его остры, лапки быстры. Ждет его впереди удачная охота. Славится наш зверолов по всему краю и зовется в народе просто. Охотничий кот.

СВЯТОЕ ОЗЕРО

   Разлилось по широкой Сибири много разных чистых и тихих озер. Но есть среди них одно удивительное и таинственное. Появилось оно само собою в начале смутного времени, и рассказывают о нем особое предание.
   Послушайте, где и как все дело приключилось. Славится по нашему краю мягкими пряниками и леденцами большое село Абан.
   Недалече от крепкого села удивляет народ целительное озеро Святое. Другие озера разливаются неровно и, ежели посмотрим на них сверху, ни на что не похожи. Но только не абанское чудо. Разливается озеро Святое ровным и красивым кругом. Словно блюдечко с голубой каемочкой. Наполнено то озеро голубой водицей. А достать до дна его никому не удавалось. Говорят люди, что опасно тревожить озеро лодками и веслами и особенно не любит оно, если кто заплывет в самую его середину. Наверняка безо всякой причины перевернется и даже утонет.
   Видит зоркий глаз в солнечный день в дальней глубине воды сокрытую церковь с крестами и куполами. Станет человеку страшно и боязно, когда коснется его сердца вековечная тайна.
   Поведали нам добрые абанцы великое предание о начале своего поселения и явлении Святого озера.
   Помнят люди, как пришел в давнее время на это место предивный и набожный старец святой жизни. Благословил старец Феодор эту равнину. Перекрестился и предсказал быть тут богатому селу и церкви божьей.
   Да начнем все излагать по порядку. Завязалась вся эта живая быль в далеком стольном городе у Балтийского моря, на Неве, в Санкт-Петербурге.
   Жил там посреди города в золотом дворце государь-император Павел Первый. Было у царя три сына, они же все законные наследники. Константин послабей других здоровьем, юный еще Николай и самый счастливый из них Александр.
   Правил их батюшка царь Павел нашей державой славно и со всякими улучшениями. Хотел он добра простому народу и заставлял князей да дворян освободить крепостных человеков. И много других благ восхотел он принести своим людям, да позавидовали его власти бывшие при нем генералы из иностранцев, тайные фармазоны. Составили те злодеи тайный заговор. Порешили они извести своего царя-благодетеля, а престол святой передать удалому сыну царскому — царевичу Александру. Поссорили злодеи те отца с чадом своим. Видеться царевич с государем стал мало. А враги коварные разжигали всегда гнев отцовский да обиду сыновнюю друг на друга.
   Наконец, собравшись ночью с огнем да саблями, прогнали те канальи караул, прошли во дворец и батюшку царя Павла удушили до смерти. Подняли упавший венец царский и кровавыми руками возложили, против воли, на молодого царевича Александра. Страшно стало Александру за такую погибель родного отца. Не мог он обрадоваться нежданной власти и часто скорбел и плакал горючими слезами, считая себя отцеубийцею.
   Так в укорах доброй совести пережил царь Александр нападение французов и войну двенадцатого года. Трудно поначалу ему было супротив Наполеона стоять. Да явился славный помощник, старый дедушка — генерал Кутузов. Вместе одолели они врагов. Победил царь на войне, спас матушку-Русь и с великой славой домой возвратился. Достиг он полноты благ мирских, а только пуще прежнего смущала его добрая совесть и батюшка, Павел Первый, словно живой перед глазами стоял.
   Обратился тогда молодой царь к Богу с горячей молитвой и решился отыскать святого человека — старца православного. Чтобы открыл святой покаяния и мир душевный возвратил.
   Одел царевич простой мундир капитанский и без свиты из золотого дворца удалился. Поехал на тройке горячих коней по Святой Руси. Посетил он многих славных монахов, много получил добрых советов, но искал прямо воли божьей о пути спасения своего. Услыхал тогда его Бог.
   Прославился в ту пору в Курской земле новый светоч веры. Осветил людские сердца и умы батюшка преподобный Серафим Саровский, красное солнышко Русской земли.
   Увидел святой старец прозорливыми очами, что едет к нему государь Александр. Отворил поздним вечером двери кельи своей, поклонился царю первым и, взяв под белы рученьки, проводил к себе. Затворившись в келье, долго беседовали они. Открыл Серафиму Господь Бог волю свою о царе. Найдет покой сердца своего великий государь, когда тайно оставит он царство мирское и сам сделается странником ради Бога. За такой подвиг обильное даст ему Христос утешение и свет души с непрестанной молитвой.
   Загладятся прегрешения его в Книге суда, и станет он совершенно счастлив, спасен и оправдан. А иначе восстанут и восстали уже на престол его злые заговорщики, чтоб лютой смертью погубить Александра со всею фамилией.
   Как услышал царь волю Божию, так весь просиял и тотчас решился на подвиг. Нашел в Таганроге по всему похожего на себя военного при смерти. Заплатил врачам-немцам, и те признали в умершем государя. Но настоящий царь тогда тайно начал в простом одеянии ходить по широкой Руси с котомкой. От множества посещаемых мест приходилось ему попадаться на глаза людям с памятью. Знали его в лицо по России многие, и, чтобы не смущать людей, направил странник-император стопы своя в далекую Сибирь.
   Прошел по Сибирскому тракту многие остроги и города. И нигде не мог долго пожить в блаженной безвестности. Потому что не мог укрыться град, вверху горы стоящий. Стал ведь Александр от Божьего благословения и видом, и словом сладок для простых людей, словно мед.
   Не могли простые люди налюбоваться на него, шли за ним и даже узнавали каким-то чувством в нем «покойного» царя. Пришлось государю тогда называть себя старцем Феодором Кузьмичем. Отпустить власы до плеч и белую бороду до пояса. Но при всем том не мог он уподобиться никакому сословию из-за тонких манер и благороднейшей выправки особой стати. Особенно ловко узнавали его в полиции, куда он на дорогах нередко препровождался для проверки.
   Приходилось тогда государю-страннику уходить все далее в глушь. Достиг так наш путник божий, с молитвой, Красноярского края. Побывал в Енисейске и понемногу удалился с торговых путей в пустынь.
   Избрал для пребывания в молитве далекую равнину. Устроил здесь себе малую избушку-келью и весь ушел в сердечную молитву к Богу. Прошел о затворнике слух по окрестным деревушкам. Стали навещать избушку поселяне и с великим уважением отходили домой, прославляя Бога и угодника его, старца Феодора, за мудрое слово и ощутительную силу благодати.
   Собрались однажды к порожку старца набожные люди. И ради их великой любви и почитания вышел к ним благолепный странник царственного вида. Преподал он всем спасительное слово Божие. Но и земной, грешной, судьбы народной не забыл. Предсказал тогда государь-странник божий, что будет в этом пустынном месте богатое и большое село Абан. Построят в нем церковь и будут за благополучие и благочестие славить в ней Бога. А за той счастливой порой наступит время смутное.
   Разорят злодеи в округе все храмы святые. А эту абанскую церковь достать лапами не смогут. Уйдет она божиим мановеньем вся, как есть, в землю и сокроется глубоко под водою. До лучших времен.
   Удивились очень такому пророчеству люди и спросили, чем же будут здесь жить? Как хозяйство вести вдали от торговых путей? Улыбнулся им старец-государь Феодор Кузьмич и научил их жить ремеслами. Печь самим медовые пряники, подобные тульским. Отливать из сахара, с приправой, толстые длинные леденцы. И другие ремесла указал. Так от его благословения все дело и завертелось. Привозили абанцы свои медовые да печатные пряники на базарчики и денег зарабатывали. Продавали на ярмарках цветные леденцы и жили в достатке. Край наш суровый, потому требует душа народная вкусного да сладкого утешения больше.
   Хорошо раскупают здесь пряники до сей поры. Дали потом благодарные покупатели прозвание мягкому да сладкому хлебцу — пряник абанский.
   Пережил тот вкусный товар все лихолетья и теперь на прилавках, по Сибири, село свое родное прославляет.
   Исполнилось слово пророческое и про церковь. Построили вскоре недалеко от нового села, где старец указывал, красивую церковь с куполами. Много лет радовала она людей видом и звоном. Сам же государь-странник вскоре простился с абанцами и, убегая от славы, отошел в сторону Томска.
   Склонились в тех местах годы его к закату, и в глубокой старости скончался праведник в том городе. Нашли при святом отце дорогие дворянские вещи. Хранил он распятие дорогое из слоновой кости, вензель императора Александра и другие знаки царского происхождения. А близко знавшие странника почитатели, все признавали в нем истинного царя Александра.
   А когда спрашивали у старца, отчего он не бывает в церкви для святого причащения, Феодор Кузьмич в простоте душевной отвечал, что его уже отпели и за здравие не поминают.
   Поставили почитатели странника на могиле большой крест со словами, что здесь покоится старец Феодор Кузьмич Благословенный. А так и прозвали царя после войны — Александр Благословенный.
   Достиг он в жизни своей вершины могущества земного и оставил все ради Бога и спасения души, чего также успешно удостоился.
   Съехались в Абан люди по благословению и жили разными промыслами да ремеслом вполне богато. Год от году место устраивалось и украшалось. Торговали абанцы славными пряниками да леденцами, а в церкви душевно возрастали и просвещались духом. Пролетели в таком блаженстве счастливые годы. Но пришло горькое время на землю. Никакой правды не стало. Рухнула прежняя жизнь, и от новой власти началось по Сибири лютое гонение на всякую святыню.
   Разорили лиходеи сотни церквей. Подбирались уже и к абанской церкви.
   Вдруг, по слову государя-странника, совершилось великое знамение. Провалилась земля вместе с храмом и глубоким котлом опустилась. Но и это не все.
   Открылись в земле источники вод, и все это место оказалось во глубине нового озера.
   Ушла церковь абанская от разорения под воду, словно спряталась. Скрылся храм с куполами глубоко, словно древний град Китеж. Высоко сомкнулись над его золочеными крестами лазурные воды.
   Но видят люди в светлые дни на глубине водной кресты и купола церковные. Пробовал кто-то измерить глубину на его середине, но только как ни старались, а веревки у них не хватило. Известно только, что отмоталось полных девятьсот локтей.
   Но груз до дна не дошел.
   Сказывают еще старожилы, что перед тем как церкви под водой скрыться, поднялась великая буря. Шла всю ночь страшенная гроза со многими молниями. Прогневали люди грехами тяжелыми небо.
   Получилась в том месте от Господа правильная чаша. Имеет озеро в длину полных пять верст от края до края. Прошла весть о таком чуде среди верующих. Распространилось от них в народе к озеру благоговение. Заметили уважение к чуду божьему новоявленные иуды-богохульники. Нарочито решили распугать суеверия хулиганским гуляньем на озере. Похвалялись глумители выцепить из глубины верхний большой крест на потонувшей церкви. Изготовили веревку с железным крюком, чтобы крест золоченый ловить.
   Подпили хорошо и на виду у людей отплыли на лодочке, с глупыми песнями и гармошками. Поехали, неразумные, на самую середину Святого озера. Стряслось это в тихую погоду. И в жаркий солнечный день.
   Исчезли они все вместе с лодкой. Боятся добрые люди с тех пор туда плавать. Грешно. Да и незачем. Не водится в новом озере никакая рыба. Сам посуди, вся вода необычная, соленая, чисто-голубая. Очень целебная. Лечат на Святом самые тяжелые болезни. И кожные, и глазные, и суставные. И помогает.
   Если приезжие с Красноярска спрашивают, где лучше лечиться, то их предупреждают. Говорит им лесник: мол, не шумите на Святом. А надо повеселиться, есть много иных озер на выбор.
   Вернулась наша знакомая оттуда и сама рассказывала: «Привезли мы себе две фляги этой святой небесной воды. Стоит она уже третий год. Не портится. И вся — как будто вчера черпнули с озера. Ни мути, ни осадка!
   Играет и в стакане голубизной хрустальной. Будто в ней синьку растворили.
   А недалече от озера в селе Абан теперь готовят на заводике пищевом утешения. Делают конфетки облепиховые, вкусное варенье клюквенное, черничное да земляничное. Варят все из сибирского родного сырья. Желе из морошки и кислицы им удается. И сладкий щербет из кедрового ореха выходит, и маслице кедровое жмется на славу.
   Умеют здесь приготовить и черемшу соленую, наш дикий чеснок сибирский. Делают еще и хариус вяленый, а нигде такого нет. Исполняется в этом предсказание странника-государя. Стоит благополучие Абана на вкусных ремеслах, леденцах и пряниках с ароматной начинкой.
   Разлилось по соседству с селом живое новое чудо.
   Исцеляются на его чистых берегах всякие недуги. И название красивое.
   Святое озеро.

Владимир Пентюхов. Это было, было, было…
(рассказы)

СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

   Я этот рассказ от своего знакомого Виктора Васильевича Щербакова слышал, а он вроде бы от своего отца — Василия Арсентьевича, который жил где-то в среднем течении Маны.
   Василий Арсентьевич, по словам Виктора Васильевича, был человек могутный. Плечи широчайшие, бородища… Ежели встанет на полусогнутых ногах да руки крюками над головой поднимет, ну медведь и медведь. И силенку имел тоже, можно сказать, медвежью.
   Так вот однажды осенью шел он с охоты и в одном месте остановился ночевать. А ночь стояла не то чтобы глаза коли, а так, сумеречная. Деревья видны, тропа просматривается и — никого вокруг. Только где-то дикий козел оглашенно гаркает. Но Василий Арсентьевич, как всякий охотник, тайги не боялся. Не пугали его никакие там шорохи, крики, стуки. Знал, кто их производит. Дрова на костер не стал собирать — теплая ночь-то была. Лег на окраине лесной поляны под крайнее дерево, рюкзак — под голову, ружье — под руку. Так, на всякий случай. И только он глаза закрыл — на тебе. Шаги чьи-то слышит с той стороны, откуда пришел. Ну не то чтобы показалось, а явственно услышал. В голове пронеслась мысль: «Кто это может быть? Неужели медведь преследует?»
   Сел Василий Арсентьевич, курки ружья взвел, ждет. Подождал, подождал — не подходит никто. Решил все-таки, что это ему померещилось от усталости, и опять лег. Лег и вспомнил, что именно в этих местах, по слухам, хозяин тайги живет. Нет, не медведь, а какое-то лохматое существо, которое на большую обезьяну смахивало. Оно якобы и ростом выше, чем он сам, и в плечах пошире. И еще сказывали старики, что если ты задумаешь здесь ночевать, а совесть у тебя чем-то замарана: воровал, обманывал, другим жизнь портил, — этот хозяин тебя прогонит. Не пачкай, дескать, мое чистое место своей грязной душонкой.
   Василий Арсентьевич посидел, подумал да и опять лег. Не нашел в себе грехов, чтобы на него хозяин здешнего места сердился. И начал засыпать — устал же!
   И вот тут-то… Он еще и заснуть как следует не успел, а только впал в сон и чувствует: схватил его кто-то сразу за обе ноги и быстро поволок. Хочет он проснуться, а не может. Хочет реками хоть за что-то уцепиться и тоже не может.
   Видит Василий Арсентьевич такое дело, начал изо всех сил ногами дрыгать. И тут ничего не получается. Только повыше лодыжек ноги как будто кто стальными капканами сжал — аж кости ноют. И тогда он ка-ак крутанется вправо да ка-ак заорет благим матом и — вывернулся. За нож схватился. Хотел на ноги вскочить, да тело как ватное стало. Лежит на животе и видит, как через поляну бежит от него кто-то большой и черный и босыми ногами по голой земле шлепает.
   Сначала-то Василий Арсентьевич подумал, где это я и что со мной, а когда очнулся по-настоящему, услышал, что какой-то шум идет из-за спины и вроде бы как снизу. Собрался с силами и сел. А от страха у него по спине — мороз, словно кто льдину за воротник спустил. И понял он тут: никакая с ним не галлюцинация случилась, а настоящая явь. И что сидит он не у сосны, рядом с рюкзаком, а у края обрыва, что ведет к реке. Обрыв каменистый, с выступами. Сорвешься — костей не соберешь.
   И еще заметил Василий Арсентьевич — ноют руки. Посмотрел, а меж пальцев у него по полной горсти пожухлой травы пополам с кустиками шиповника — цеплялся за траву и кустарники.
   Кое-как добрался Василий Арсентьевич до своего рюкзака, а это шагов около двадцати, подобрал его, подхватил ружьишко и дай бог ноги от этого места.
   Выходит, прогнал его хозяин, размышлял Василий Арсентьевич, и долго не мог понять, чем грешен. Потом все же надумал. Оказалось, он жену свою, то есть мою бабушку, под пьяную руку поколачивал. Вспомнил и бросил бить. А насчет хозяина тайги, так о нем и сейчас в тех местах поговаривают. Живет, мол. Только я так полагаю — снежный человек это.

ПРЕДСКАЗАНИЕ ЦЫГАНКИ

   Моей матери, когда я еще был грудным ребенком, цыганка нагадала беречь меня от воды. Вернее, оберегать от воды. Утонуть, мол, может…
(Из рассказа отца)

Первый рассказ отца

   Случилось это в конце мая. В эту пору наши деревенские мужики обычно ходили ловить рыбу саком. Бабочек ловят маленькими сачками, а рыбу большим саком, натянутым на раму и укрепленным на конце четырехметрового шеста. Этим шестом, взявшись за его конец, рыбак забрасывает сак в воду, прижимает ко дну и подтягивает к себе. Уловистая снасть.
   Так вот, мы с отцом пошли рыбу сакать. С ночевкой. Ночью-то рыба лучше ловится. Для бивачка выбрали место у основания рукава, точнее — у длинного узкого мыса. Здесь летом деревенские ребятишки обычно стерегли пасущихся телят. Для нас оно было удобным тем, что, начав сакать с правой стороны бивака, мы, постепенно огибая мыс, приближались к нему с левой стороны и шли к костерку отдыхать, чтобы потом начать новый круг.
   Когда было поймано с ведро рыбы, мы немножко поспали, а в четвертом часу утра, заметив, что вода вот-вот выйдет из берегов, опять принялись за работу. Обошли мысок, отец говорит:
   — Ступай, Фролка, к огню, повесь там на сучок одежонку, а то, гляди, подтопит. Да рыбу заодно вытряси в мешок, а я спущусь пониже. Только быстрей беги, одна нога здесь, другая там.
   То, что отец велел, я сделал. Возвращаюсь к нему бегом по тропе, а он меня увидел, щуку за жабры поднял, кричит:
   — Смотри, какую изловил!
   Мне до него шагов пятнадцать добежать оставалось. Куст только обогнуть черемуховый. Ухватился я за нависшую ветвь — мешала она — и рванул напрямую. И тут… Даже подумать ничего не успел. Повис я. Провалилась земля подо мной и ухнула куда-то, как бы в пропасть. Уцепился я за ветвь другой рукой, стал, опираясь коленями на глинистую стенку, подтягиваться, но вижу — бесполезное дело. Руками-то я перебираю, а вверх — ни на вершок. Больше куст к себе подтягиваю. Гнется он все ниже, ниже, того и гляди с корнем вырвется. А тут под ногами разверзлось, ухнуло и сырой стылостью обдало.
   Глянул я вниз и еще крепче вцепился в черемушину. Из узкой горловины, куда только что скатывалась осыпавшаяся земля, пыхтя в булькая, лопаясь пузырями и завихряясь, к моим ногам начала подниматься мутная вода.
   Вот тут-то моего мужества и не хватило. Заорал я благим матом:
   — Папка! Помоги!
   Крикнул и почувствовал, как тело обдало ледяной водой. И мало того, я почувствовал, что меня сначала вроде бы подкинуло, потом, как бы пытаясь свить в жгут, накрыло с головой и так резко и сильно потянуло вниз, что я тут же подумал: «Ну, все. Погиб в воде, как и предсказывала цыганка».
   Тону я, проваливаюсь в какую-то прорву, а дыхание все держу. И чувствую — рукам больно стало. И повис я как бы в воздухе. Открываю глаза — точно. Держусь я за ту же самую черемуховую ветку, а отец за другой ее конец пытается меня вытянуть и изо всей мочи кричит:
   — Держись, Фролка!..
   Очнулся я на горушке, что была повыше нашего бивака, весь мокрый, а в пальцах — жуткая боль. Отец надо мною склонился, смеется в усы, подмигивает:
   — Ну как, очухался? Вот и молодец! Да прут-то теперь отпусти, он уже тебе без надобности теперь.
   Глянул я — в самом деле держу черемушину. Пальцы от напряжения аж побелели — кое-как разжал их.
   Вот уже больше полувека прошло, а та большущая воронка до сих пор существует. И никакое половодье на нее не влияет. И почему она образовалась, точно никто сказать не может. И зовут ее с тех пор чертовым провалищем, потому что она очень глубокая.

Второй рассказ отца

   Речка близ нашей деревни небольшая, но каждой весной разливается так, что диву даешься: откуда что берется? И всякий раз в это время в окрестностях по всяким лужам и заливам появлялось множество диких уток, на которых я, когда уже стал взрослым и женился, с удовольствием охотился. И хотя добыча была вполне удачной, почему-то каждую весну жалел, что не имею лодки. Тогда-то, имея лодку, думал я, накормлю утятиной всю родню. И вот в последнюю зиму я наконец-то смастерил себе хорошую лодку. А накануне того утра, как впервые выехать на охоту, вижу сон: надо вроде бы мне переплыть Ангару, и я изо всех сил, преодолевая сумасшедшее течение, гребу к противоположному берегу. Но лодку сносит течение в еще более бурный проток, который мне, я это отчетливо вижу, не переплыть — так высоки в нем волны и так глубоки завихряющиеся воронки. И я тогда жмусь к обложенному булыжником крутому правому берегу и мчусь подле него с такой скоростью, что, если лодка перевернется, я тут же пойду ко дну. И вот я, можно сказать, уже в предчувствии смерти, перед очередным водоворотом перестаю грести и отдаюсь во власть стихии. И течение подхватывает мою легкую посудинку и швыряет на вдруг понизившийся берег. Я и чувствую, как лодка шаркает днищем о землю и останавливается.
   Когда пробудился от сна, пришлось искать капли от сердца, так расходилось оно. А вскоре успокоил себя. Распустил, дескать, нервы накануне охоты! Да у нас и мест-то таких широких нет. И ерунда все это. Сон есть сон.
   Я не буду рассказывать, как в то утро охотился. Одно скажу: лодку мою утки замечали издали и улетали или уплывали по течению туда, где разлившаяся речка теряла свое русло в зарослях тальника и черемушника. Но одну утку я все-таки подстрелил и в азарте кинулся за ней к тем самым зарослям. И вот тут-то, когда моя лодка оказалась среди кустов, я почувствовал, что попал в довольно крутой слив. Лодку подхватило течением и, швыряя от куста к кусту, ударяя о подводные корни, поволокло в сторону недалекого и густого ельника. И я ничего не мог поделать с ней. Она не слушалась весла, а когда я попробовал ухватиться за куст черемушника, ее так рвануло, что я тут же разжал пальцы. Через несколько минут меня занесло в такую волнопляску, что я испугался. Думал я, поставит лодку поперек течения, навалит на куст и — поминай как звали! И я бью веслом то справа, то слева, увертываюсь от боковых ударов и чувствую, что изнемогаю. И именно в тот момент, когда я уже начал от отчаяния терять над собой контроль, когда начало даже меркнуть сознание, лодку все же поставило поперек течения и швырнуло боком в прогал между двух развесистых кустов. Я в страхе закрыл глаза: «Все! Прощай, белый свет!» Но вдруг доходит до меня, что лодка шаркает днищем об землю. Открыл глаза и вижу: выбросило лодку за кромку берегового обреза на чистую лужайку и стало медленно разворачивать туда, куда текла уже не беснующаяся вода.
   Я едва одумался от пережитого и перечувствованного. Вышел из лодки, довел ее по мелководью до суши, привязал к невысокой елочке, а сам, взяв ружье, словно на ватных ногах вернулся домой и лег в постель.
   Пережитый страх перед лицом смерти, который подступал дважды почти в одинаковых условиях — во сне и наяву, — отнял у меня все силы. После этого случая я забыл про охоту, стал бояться воды. И я бы дорого заплатил тому человеку, который бы разъяснил мне, как могла неграмотная цыганка, глядя на меня, грудного, верно предсказать, чего мне всю жизнь следует остерегаться? И хотя из двух чрезвычайных случаев я вышел невредимым, но не ждет ли меня третье, уже роковое испытание, связанное с водой?
 
   Мой отец, Фрол Герасимович, в 1941 году вернулся домой по ранению, но прожил недолго и был похоронен на деревенском кладбище, которое после 1950 года залила вода Братского моря.

КОЛДУН

   Шла война, мы, пацаны, боронили колхозное поле. Моя лошадь идет впереди, а Кешки Астапова — сзади. Но поля у нас, в таежной зоне, сами знаете какие. Это сейчас все тракторами повыкорчевали, а тогда — пень на пеньке, корень на корне. У меня даже спина устала нагибаться да отцеплять борону. И тут Кешка мне говорит: