Бушков Александр Александрович. Возвращение пираньи

   – Случайность – это хорошо организованная необходимость, – хмуро сказал Мазур. – Не верю я что-то в столь многозначительные совпадения...
   – Я, признаться, тоже, – кивнула Ольга.
   – Они что, уже на Чукумано? – спросил Кацуба.
   – Вы удивительно догадливы, Михаил, – сделала книксен Ольга. – Улетели, повторяю, вчера утром, пилот вернулся после обеда... Должен вылететь за ними через три дня. Что интересно, они просили высадить их километрах в трех от Чукумано, за горами, – но он-то парень сообразительный, как все его коллеги, тут и не нужно было особенно ломать голову, г д е могут понадобиться акваланг и лодка.
   – Ага, – сказал Кацуба. – Опасались, что на озере можем уже сидеть мы, решили высадиться подальше, осмотреться...
   – Вот и я так думаю. Ну что, сеньоры? Не кажется ли вам, что вместо долгих поисков акваланга следует поступить проще – лететь туда, затаиться поблизости и попросту отобрать у них добычу, когда извлекут со дна? Гораздо рациональнее...
   – Для девушки из общества у тебя насквозь криминальный склад мышления, – проворчал Мазур.
   – Жизнь заставляет. Но идея-то неплоха?
   – Весьма, – сказал Кацуба. – Они, правда, добром не отдадут, но это поправимо, попытаемся убедить подходящими к случаю методами.
   – А если это все же мирные кладоискатели? – вслух подумал Мазур. – Нужно и такую возможность допускать.
   Ольга, видимо, насквозь проникшаяся воинственным духом, выпалила без малейшей запинки:
   – Если это мирные кладоискатели, мы у них попросту на время реквизируем акваланг и лодку... применяя, как выражается Михаил, подходящие к случаю методы убеждения. Потом вернем, дадим в виде компенсации денег... когда развяжем... Как? Быстренько проедемся по магазинам, купим пару палаток, консервов – с этим значительно проще, чем с аквалангом.
   – А самолет?
   – Тот парень, с которым я говорила, лететь готов хоть сейчас. Мы тоже приземлимся где-нибудь за горной грядой, тихонечко выйдем к озеру, осмотримся и решим остальное на месте...
   – А потом этот самый пилот будет болтать на каждом перекрестке о нас, о месте высадки... Кто-нибудь обязательно вспомнит о первой группе, собравшейся по тому же маршруту, станет потом сопоставлять. Мало ли что, могут остаться трупы...
   – Глупости, – уверенно сказала Ольги. – Эти парни умеют держать язык за зубами.
   – Да? – с сомнением покачал головой Кацуба. – Судя по тому, как они вам все быстренько выложили о той четверке, с яркими подробностями... это и называется держать язык за зубами?
   – Михаил, вы порой удивительно непонятливы, – вздохнула Ольга. – Видимо, постоянно ставите себя на мое место, а это, простите, вздор. Вы, даже размахивая пачкой банкнот или пистолетом, ни за что не получите той информации, которую может получить милая сеньорита в коротенькой юбчонке и полупрозрачной блузке, в особенности если она, не выходя из рамок приличия, все же ведет себя так, что у собеседника начинают играть в крови насквозь беспочвенные надежды... Ясно? Кстати. – Она повернулась к Мазуру. – Я тебя умоляю, не выказывай ни малейшей ревности и вообще держись так, словно я для тебя – пустое место. Я намерена сделать все, чтобы милейший Луис – тот пилот – понял, что его надежды беспочвенны насквозь, не раньше, чем мы вернемся в Барралоче...
   – Асе ес, – угрюмо сказал Мазур.

* * *

   ...Крохотный, однако ж двухмоторный самолетик был начисто лишен солидности и смотрелся крайне легкомысленно. Больше всего он напоминал средних размеров автомобиль, над которым произвели нехитрые манипуляции умельцы из автосервиса, что-то отрезав, что-то скруглив, а потом приклепали крылья, хвост и три колеса. Он и внутри чрезвычайно походил на автомобиль – два кресла впереди, широкий диванчик сзади, в хвосте место для багажа – разве только приборов имелось побольше, да вместо баранки штурвал.
   Кацуба, выражавший свои чувства еще более неприкрыто, нажал на крыло сверху, отчего аэропланчик ощутимо качнулся, похлопал по левому мотору, попинал черную шину:
   – И давно э т о летает?
   – Пять лет, сеньор, – тоном уязвленной гордости заявил Луис, жгучий красавчик в синей фуражке с загадочной эмблемой. – Совершенно надежная машина, облетала три департамента, и никогда ничего не случалось. Приземлиться способна на любой пятачок, пробег короткий.
   Вообще-то он не врал. Мазур никогда не рискнул бы сесть за рычаги истребителя или штурвал аэробуса, но подобных небесных блох его в свое время обучили пилотировать. Асом летного дела не стоит себя именовать, но кое-как попасть из точки А в точку Б он сумел бы и на вертолете, и на легкомоторном самолетике. Вот только сейчас не стоит об этом и заикаться – пилотского свидетельства у него нет, потому что учился там, где их не выдают, ограничиваясь записью в засекреченном личном деле... Хотя учат на совесть, поскольку, не боясь упреков в низкопоклонстве перед Западом, давным-давно приняли на вооружение американскую методику – еще в самые что ни на есть советские времена.
   Дело в том, что по советской традиции будущего летчика несколько лет мучили, вколачивая ему в голову устройство винтокрылой машины или легкого самолета, заставляя сдавать массу зачетов по знанию материальной части. Американцы поступали проще и рациональнее: давным-давно поняли, что с несерьезными поломками машина и так дотянет до базы, а серьезный военный пилот починить все равно не сможет, оказавшись в экстремальной ситуации типа вьетнамской войны, где нет ни складов запчастей, ни инструментов, ни времени, где чуть ли не из-за каждого куста торчит дуло, и гораздо проще спасаться на своих двоих, чем лихорадочно ковыряться в моторе под перекрестным огнем. Янки сажали на вертолеты восемнадцатилетних пацанов, абсолютно не затрудняя их изучением материальной части, и те месяца за три выучивались гонять на вертушках так, как гоняли в гражданской жизни на «харлеях». Примерно так учили и Мазура с сослуживцами – выходило гораздо практичнее и полезнее.
   Так что Мазур немного разбирался в подобных стрекозах. При ясной погоде и в самом деле способны неплохо себя показать, приземляясь на пятачки и взлетая с них после короткого пробега. Хрупкость, конечно, мнимая. Корни глубинного недовольства в другом: сев в самолет, ты попадаешь в ситуацию, когда от тебя абсолютно ничего не зависит и значишь ты не больше, чем вон то кресло, да и возможности твои примерно те же. Одним словом, типично морское недоверие ко всему летающему – моряк в небесах, если откровенно, бессилен и жалок, как любой, попавший в чужую стихию.
   – Я вас должен предупредить, сеньоры, – сказал Луис с самым серьезным видом. – Метеорологи говорят, что обстановка не опасная, однако по курсу возможны грозовые фронты. На носу – сезон дождей, кое-где уже зафиксированы обширные грозы...
   – Это опасно? – мрачно спросил Кацуба.
   – Как вам сказать... Скорее способно при невезении стать причиной задержки. Может случиться, что грозовой фронт не удастся обойти, тогда машину придется сажать. Хорошо, если попадется достаточно твердый участок земли... Бывает, что дожди зарядят надолго, земля тогда размокает, и приходится несколько дней ждать, когда установится погода... В это время года такое редко случается, но нужно учитывать возможную задержку...
   – Словом, рулетка? – спросил Мазур.
   – Иногда так и бывает, сеньор. Рановато, конечно, для н а с т о я щ и х ливней, но мой принцип – ничего от клиентов не скрывать... Сложности возможны, но не обязательны.
   Он отошел с независимым видом, изо всех сил давая понять, что является истинным кабальеро, а не жадиной, только и озабоченным, как бы содрать с богатеньких иностранцев побольше.
   Они переглянулись.
   – Ну, командир? – спросил Кацуба.
   – Что тут думать, – сказал Мазур. – Коли уж сложности возможны, но не обязательны. Янкесы добрались благополучно, авось и нам повезет.
   – Правильно, – поддержала Ольга. – Возможный грозовой фронт – это вам не зенитки...
   Они уставились в чистейшее голубое небо, кое-где украшенное белыми мазочками облаков. Небо как раз внушало повышенный оптимизм.
   – Прорвемся, – кивнул и Кацуба. – Лично мне придает уверенности другое обстоятельство. Численность противника. В схожей ситуации, помнится, старина д’Артаньян с хищной такой улыбочкой обратился к Портосу: «Ты слышишь, барон? Их только четверо».
   – А в самом деле... – сказал Мазур. – Классику я уважаю. – Он обернулся и крикнул пилоту: – Луис! Мы летим!
   – Как скажете, сеньор...
   Погрузка длилась недолго. Кроме двух сумок с тщательно завернутыми в тряпки автоматами и винтовками они брали еще две крохотные палатки, только что купленные в городе, немного консервов, аптечки, дюжину баллонов с питьевой водой и прочую мелочь вроде биноклей, мачете и складных спиннингов. К вящему удовольствию Мазура, объемистая сумка с Ольгиными нарядами осталась в камере хранения, потому что брать их на Ирупану было бы форменным идиотством. Парочки запасных маек вполне достаточно.
   Самолетик оторвался от земли довольно лихо. Мелькнули лачуги с телеантеннами-тарелками и глазевшая на самолет оборванная детвора, секунд через десять под крылом пронеслись округлые высокие холмы, и двухмоторная кроха, задрав нос, полезла выше. Далее простирались леса, казавшиеся сверху сплошным ковром косматой зеленой ваты, кое-где рассеченной просеками и узкими коричневыми дорогами. Слева показалась Панамерикана, но они тут же потеряли ее из виду.
   Они с Кацубой сидели сзади, а Ольга – на почетном месте, в персональном кресле рядом с пилотом. Мазур не мог разобрать ни слова в его скороговорке, но не требовалось знания языка, чтобы понять: павлин распускает хвост так, что бедные перья скрипят от натуги, а дама подыгрывает, не выходя из тех же рамок приличий. Жаль, совершенно непонятна жестикуляция: у них тут своя система. Торговка на рынке лупит правым кулаком по левому локтю, что означает: «За грош готов удавиться, жмот!» Нажимаешь большим пальцем на нос, остальными шевелишь у левой щеки, и собеседник знает, что ты только что заверил: «После дождичка в четверг!» Прижимаешь большим пальцем мизинец другой руки к ладони: «Клянусь родной мамой, так все и обстоит!» И, наконец, ни в коем случае не нужно показывать кому бы то ни было два пальца, растопыренные в виде латинского V – любимый жест Черчилля здесь означает вовсе не «викторию», а примерно то же самое, как если бы вора в законе в глаза назвали «Машкой».
   Пейзаж под крылом был удручающе однообразным, если не речки, то лес, если не лес, то невысокие горы, редко-редко мелькнет асиенда или деревушка. Маяться ревностью не следовало, и Мазур понемногу стал подремывать, привалившись в углу, – на сей раз без особенных кошмаров.
   – ...Коммодор!
   Он вздрогнул, открыл глаза. Ольга смотрела на него с некоторой тревогой, а Луис, держась за штурвал одной рукой, левой плотнее прижимал к уху толстый светло-серый наушник.
   – Что такое? – спросил Мазур.
   – Метеослужба, сеньор, – обернулся к нему Луис, не выказывавший особенного беспокойства. – Над ними вечно смеются, но иногда они и попадают в яблочко... Практически по курсу – грозовой фронт. Чересчур широкий, чтобы обходить – слишком много горючего спалим, мне может не хватить на обратную дорогу... Правда, из Эль-Кальварио передают, что в глубину он не особенно и велик, пройдет быстро...
   Мазур посмотрел вперед, по бокам. Ничего пугающего с первого взгляда заметить не удалось, небо впереди выглядело столь же безмятежно-лазурным, как и при старте, но всегда следует верить профессионалам, не вступая с ними в бесполезные дискуссии.
   – Ваши действия? – спросил Мазур.
   Луис ненадолго задумался:
   – Лучше всего приземлиться и переждать несколько часов. Иначе угодим, словно бабочка в ветродуй... Есть два варианта: либо садиться на ближайшую грунтовку, либо тянуть в Эль-Кальварио.
   – Это город?
   – Полузаброшенный аэродром, – сказал Луис. – Когда-то там была военно-воздушная база гринго, но ее лет двадцать как забросили, когда дон Астольфо поссорился с их тогдашним президентом. Большей частью все поросло травой и развалилось без присмотра, но две полосы до сих пор в рабочем состоянии. Один оборотистый тип выкупил у правительства часть базы, устроил частный аэродром, кое-как зарабатывает.
   Ольга поддержала:
   – Мы там однажды садились, в прошлом году. Вот только компания порой бывает самая неподходящая. Всякие... мягко скажем, непонятные рейсы непонятных самолетиков.
   – Сеньорита, там же давно выработан своеобразный кодекс чести, – сказал Луис. – Не суй нос в чужие дела – и тебя никто не станет трогать. Честно признаться, могу на собственном опыте подтвердить, что кодекс всегда соблюдается. Очень уж мне не хочется искать грунтовку посреди леса... Могу заверить, что уж вас-то, сеньорита, я никому в обиду не дам... и, разумеется, ваших спутников тоже, поручусь, что вы приличные люди и в чужие секреты носа не суете...
   Он оглянулся на Мазура и выжидательно замолчал. Мимолетно коснувшись пистолета под курткой, Мазур думал недолго:
   – Поворачивайте на Эль-Кальварио.
   – Слушаюсь, коммодор! – оживился Луис, повернул штурвал, и самолетик стал круто заваливаться вправо.

Глава десятая
Ой, держите меня семеро...

   Самолетик достаточно мягко коснулся серой бетонной полосы – кое-где в щели меж плитами вылезла сочная зеленая трава, – пробежал метров двести, гася скорость, потом поехал вовсе уж медленно, выруливая к низкому серому зданию слева, увенчанному высокой башней. Справа стояло несколько «Сейбров», еще в курсантскую пору Мазура снятых с вооружения американских ВВС. Собственно, это были бренные останки с вынутым нутром, давно спущенными колесами. Крайняя развалина сплошь усеяна пулевыми пробоинами, словно на ней вдумчиво оттачивали мастерство стрельбы несколько поколений. Еще когда они подлетали и Луис сделал круг, Мазур рассмотрел, что база некогда была весьма обширной, и никакого демонтажа тут так и не провели, бросили все, как было: ангары, цистерны, прожекторные вышки, площадки для зенитных орудий, склады – и это немаленькое хозяйство два десятка лет помаленьку рассыпалось, ржавело, гнило, порастало буйной травой, ветшало, пока не превратилось в декорации к очередному блокбастеру о ядерной войне или попросту вымершем без военных затей человечестве. Зрелище было не то чтобы отталкивающее, но насквозь унылое – необозримая иллюстрация к любимому кацубину Екклезиасту, напоминание о тщете всех и всяческих усилий.
   – Представляю, как ребятки здесь тихо сатанели, – сказал Мазур. – Городов поблизости нет, ни девочек, ни баров...
   – Уж это точно, сеньор, – поддакнул Луис охотно. – Я сам того времени не застал, был совсем маленький, но теперь-то думается: когда дон Астольфо их выгнал, одни стратеги в высоких кабинетах сокрушались, а рядовые наверняка отсюда сматывались с радостными воплями. Как я бы на их месте...
   – Ну, и где же тут приметы цивилизации?
   – А мы туда и катим, сеньор коммодор, – ткнул он пальцем в здание с башенкой. – Корриган, тот парень-гринго, что купил часть базы, привел в порядок пару комнаток на первом этаже – а больше и не надо. Горючка вон в тех баках, радиостанция есть, подручных у него только двое. – Он покосился на Ольгу. – Если что понадобится, ребята привезут... – Судя по его вильнувшему взгляду, речь шла исключительно о тех «надобностях», что ходят в юбках и свою сговорчивость оценивают в приемлемые суммы. – Ах ты, черт, что-то тут уже готовится, мы, похоже, не единственные клиенты...
   Он показал в дальний угол асфальтированной площадки перед зданием бывшей диспетчерской, где стояли грузовик с брезентовым верхом и забрызганный грязью «лендровер».
   Людей нигде не было видно, стояла жаркая тишина. Мазур сложил руки на животе так, чтобы правая оказалась в непосредственной близости от кобуры с «таурусом». «Браунинг» у него, в правом внутреннем кармане куртки, лежал глушителем вверх, чтобы легче было выхватить при нужде. Следовало бы держать под рукой хоть один автомат в готовом к работе состоянии, но не хотелось в Барралоче давать пилоту лишнюю пищу для раздумий – судя по Ольгиным расспросам, там, в аэропорту, американцы из «Анаконды» оружия на виду не держали, никто у них ничего подобного не усмотрел...
   – Что-то привезли? – кивнул Мазур на грузовик.
   – Похоже. Это не корригановская тачка, он свою держит вон в том ангаре, да и нет у него грузовика, одна легковушка... Ничего, сеньор, главное – соблюдать неписаные приличия. Мы в чужие дела не лезем, в наши тоже никто лезть не будет...
   Он выключил двигатели, защелкал тумблерами на приборной доске и над головой. Несмотря на уверенные речи, он все же немного нервничал, сразу видно.
   – Герильеро здесь бывают? – напрямую спросил Мазур.
   – Если и бывают, сеньор, то исключительно в таком облике, что их занятие у них на лбу не написано. Смысла им нет тут пакостить, мало ли какая нужда у самих возникнет... А в основном случаются серьезные люди, которые за лишний шум и любой герилье ноги повыдергивают...
   «Прекрасно, – подумал Мазур. – Очень мило будет выглядеть, если там, в грузовике, преизрядный запас ждущего воздушной переброски кокаина. Мало ли что может прийти в голову «дурмановым баронам»».
   – Не беспокойтесь, коммодор, – прямо-таки угадав его мысли, сказал Луис. – Вовсе не обязательно наркотики – все почему-то на них зациклились, а меж тем есть еще «Виагра» для Бразилии, беспошлинная электроника, сигареты... Совершенно мирные товары, разве что возят их... не вполне официально...
   Точно, нервничает, стал болтлив, даже за Ольгой ухлестывать забыл...
   – И что дальше? – спросил Мазур.
   – Будем сидеть и ждать, сеньор. Согласно правилам хорошего тона. Если что-то мы не так сделали, нам на это вежливо укажут, а если от нас потребуется соблюдать какие-то к о н к р е т н ы е правила этикета, опять-таки скажут...
   Он распахнул дверцу со своей стороны и закурил. «Подрагивают пальчики-то», – подумал Мазур, обменялся многозначительным взглядом с Кацубой – тоже, нет сомнений, готовым угостить свинцом любую неприятную неожиданность на двух ногах. Ладно, никто, по крайней мере, не собирается пока что открывать военных действий – иначе давно выпустил бы по «птичке» полный магазин автомата откуда-нибудь сверху, вон сколько там разбитых окон, даже стекло выносить стволом нет нужды...
   В здании диспетчерской тягуче заскрипела дверь. Поддев большим пальцем ремешок кобуры, Мазур его вмиг отстегнул, положил ладонь на рубчатую прикладистую рукоятку.
   Из двери появился высокий худой субъект в клетчатой рубахе, грязноватом зеленом комбинезоне и захватанной перепачканными в машинном масле пальцами белой кепочке с двумя красными буквами, аббревиатурой Нью-Йорка. Заложив обе руки за клапан комбинезона, покатал по рту окурок коричневой сигары, развинченной походочкой направился прямо к самолету. Втянул голову в плечи, разглядывая всех четырех, – давненько не бритый, настороженный то ли от природы и специфики занятий, то ли с тягостного похмелья (запах тяжелого перегара сразу проник в самолетик).
   – Привет, Корри, – сказал Луис, натянуто улыбаясь.
   – Кому Корри, а кому и мистер Корриган, дергунчик ты этакий, – пробурчал владелец парочки-другой квадратных километров запустелых развалин. – Куда двигаем и кого везем?
   – На Ирупану. Ребята из столицы, они там...
   – А мне чихать, что они там, – столь же неприязненно бурчал Корриган. – В чужие дела не лезу, и своих перед посторонними не вытряхаю... Мое почтение, мисс, – соизволил он заметить Ольгу. – Вы вот что, парни – топайте-ка в здание и посидите там часок.
   – Корриган, тут гроза по курсу...
   – А я что, тебя в шею выпихиваю, омбре? Говорю, посидите внутри с часок. Прилетит самолет, потом улетит – и можете развлекаться, как вам будет угодно, хоть летите дальше, хоть благотворительный банкет устраивайте, мне без разницы. Если нужно спиртное, завсегда по приемлемой цене, вот насчет девок хуже... извините, мисс, коль что не так болтнул... Ну, чего сидите? Эй, и вещички с собой несите, чтоб я за них потом не отвечал. Пакито поможет... Пакито, ты где там, черепаха на сносях? – взревел он пропитым басом.
   Из здания не спеша вышел бородатый парнишка в таком же, разве что чуть почище, комбинезоне, поплелся к самолету, ничуть не воодушевленный перспективой что-то таскать.
   Мазур вылез первым, выбросил тюки с палатками, кивнул на них бородатому:
   – Оба, оба! Мы заплатим!
   Тот с гримасой ухватился за веревки, оторвал тюки от грязного асфальта и поволок в здание не оглядываясь. Широко улыбнувшись Кацубе, Мазур с самым безразличным выражением лица бросил по-русски:
   – Абзац, старина, приплыли...
   И подхватив сумку с оружием, держал ее в правой руке, старательно скособочившись – чтобы кобура, выглянувшая из-под куртки, оказалась на виду, а вот «браунинг» в правом кармане, наоборот, был бы незаметен. Кацуба, надо отдать ему должное, вмиг ухватил суть – вот только неизвестно, поняла ли Ольга, что они, похоже, снова нарвались...
   Впрочем, и Кацуба представления не имел, отчего вдруг Мазур подал сигнал тревоги. Дело даже не в нервничавшем Луисе, не в быстром, опасливом, напряженном взгляде, будто бы невзначай брошенном Корриганом через плечо на здание (тоже нервишки не железные, он ведь определенно не в и г р е, пришли, сунули ствол под нос, поинтересовались, хочет ли жить...).
   Быть может, бородатого помощничка Корригана и в самом деле звали Пакито. Не в том суть. Именно его Мазур видел тогда в бинокль у ворот Куэстра-дель-Камири – городской студентик, единственная мало-мальски интеллигентная рожа среди гараевых мордоворотов... Значит, Гарай? А хватит ли у Гарая терпения и ума, чтобы терпеливо дожидаться, когда мышеловка захлопнется? Скорее уж в его стиле – не дотерпев, вылететь всей оравой со стволами наголо, окружить самолет и темпераментно орать, что всем тут пришел конец, всех он порвет незамедлительно на сто пятнадцать кусков... Тогда? Этот интеллигентный хмырь и не подозревает, что Мазур тогда рассмотрел его физиономию во всех деталях и узнал, это дает некоторую фору. Что же у них за план? Ну, только не примитивно перестрелять...
   И нет ни времени, ни возможности предупредить Ольгу – чертов Корриган поторапливает, а сверху наверняка впились и д р у г и е глаза...
   Широкий длинный коридор. Пыли значительно меньше, чем можно было ожидать, – видимо, на первом этаже поддерживается относительный порядок. Дверей-то сколько...
   – Сюда вот, – буркнул Корриган, указывая на дверь, где уже скрылся Пакито с тюками.
   Дверь открывается внутрь, справа налево. В обширной комнате вроде бы никого... газ они в помещении применять не будут, самим несладко придется... следует ждать наведенного ствола или же... Пакито подозрительно долго копается, согнулся, повернулся спиной, укладывая тюки, вовсе не требующие столь скрупулезной заботы... самая удобная поза для того, чтобы рвануть из-под комбеза пушку и обернуться... темновато тут, окна сто лет не мыли... ага!
   Опасность могла прийти только слева – и потому Мазур краем глаза наблюдал за широкой дверью. Едва уловив быстрое движение, увидев что-то длинное и неширокое, падавшее прямо на него – то ли рука, наносящая рубящий удар, то ли приклад – собрал все свое мастерство, чтобы сыграть безукоризненно, рухнул лицом вперед за долю секунды до отключающего удара, ощутил кожей шеи резкое к а с а н и е. Но сознания не потерял, конечно, нелепо на вид, но продуманно на деле завалился на правый бок, выпуская сумку, скрючиваясь, вроде бы неуклюже вывернув правую руку (а сам попросту придержал ладонью тяжелый «браунинг», чтобы не выдал стуком), замер на полу в раскоряченной позе, способной удовлетворить любого ударившего, левая рука откинула полу куртки, являя на обозрение кобуру с «таурусом»... Закрыл глаза. Все это заняло какую-то пару секунд.
   Над ним, в дверном проеме – звук глухого удара, ожесточенная возня, возбужденные возгласы на испанском, что-то упало, кем-то со всего размаху шваркнули об стену, вопль боли – голос мужской, – снова возня, помаленьку утихающая, кого-то выволакивают, потом с шумом захлопнули дверь...
   Он лежал, выдыхая шумно, беспорядочно. Почувствовал, как дернули из кобуры револьвер – и легонько пнули под ребра наверняка исключительно из врожденной пакостности. Голос Луиса, срывающийся, подхалимский:
   – Вот видите, я все честно, как говорили...
   В ответ буркнул Корриган:
   – Что ты мне-то подмахиваешь, падло, я сам тут в позе бляди... Перед ним вот отчитывайся...
   Луис перешел на испанский – снова что-то подхалимски скулил, ему ответили резко и властно, видимо, велели захлопнуть пасть и убираться, потому что дверь тут же приоткрылась – не вольно распахнулась, а именно, судя по звуку, чуточку приоткрылась, ровно настолько, чтобы шестерка могла выскользнуть. Так, в комнате, кроме Корригана, определенно двое. Не больше. Судя по голосам и шагам – двое...