Стенфорд, свой человек в Голливуде, отправляет Боуна на какие-то пробы в Лос-Анджелес. Боун оставляет ему сообщение на автоответчике: «Все только о тебе и говорят. Ты просто гений. Ты станешь настоящей звездой. Повторить еще раз? Ты звезда, звезда, звезда!»
Стенфорд смеется.
— Это он меня передразнивает, — говорит он. Вы с Боуном напиваетесь в баре «Бауэри».
Боун вырос в городке Де-Мойн, штат Айова. Его отец был учителем. Мать работала школьной медсестрой. В старших классах Боун и не думал тусоваться с модными мальчиками и девочками. Он учился на одни пятерки, а после школы давал уроки младшеклассникам. Его все уважали.
Боун никогда не собирался стать манекенщиком, но в восьмом классе его признали самым красивым мальчиком школы. В душе он жаждал романтики — например, стать детективом. Но он поступил в университет штата Айова и два года изучал литературу. Так хотел его отец. Один из его преподавателей был молод и хорош собой, и однажды, вызвав Боуна в свой кабинет, он сел рядом и положил руку ему на коленку. Потом на ширинку.
— Для тебя это может стать легкой пятеркой, — произнес он.
На занятия Боун так и не вернулся. Три месяца спустя он бросил учебу.
В последнее время кто-то повадился оставлять ему сообщения на автоответчике — музыка и больше ничего. Сначала он слушал музыку в надежде, что дальше последует текст. Теперь он вслушивается в напеваемые слова, пытаясь найти разгадку.
— Думаю, это мужчина, — говорит он.
Дело было летом 1986 года, ему было четырнадцать. Стоял один из тех летних дней в Айове, когда на небе ни облачка, а в полях зеленеет кукуруза. И все лето, пока ты гоняешь на машине с друзьями, ты наблюдаешь, как она зреет.
В тот день Боун всей семьей поехал на ярмарку. Он прогуливался с приятелем по скотоводческому ряду, как вдруг увидел ее. Она вычесывала теленка, и он схватил друга за руку и произнес: «Я на ней женюсь!»
После этого он не видел ее целый год. Однажды он случайно встретился с ней на местной дискотеке, из тех, что устраивают, чтобы чем-то занять молодежь. Накануне Рождества он с ней переспал.
— А потом она меня бросила, — рассказывает он. — Это было так больно и странно.
Через полтора года она вдруг надумала и вернулась, но он оставался непреклонен.
— Хотя я бы все отдал, чтобы быть с ней, — говорит он. — И однажды я не выдержал.
Они встречались и расставались в течение нескольких лет. Сейчас она работает программистом в Айова-Сити. Они до сих пор общаются. Может, когда-нибудь он на ней все-таки женится?
— Не исключено, — говорит он.
Мне это потом всегда казалось такой невероятно красивой историей! Аж дух захватывает.
— Боун вечно твердит, что мог бы вернуться в Айову, завести детей и стать полицейским, — говорит Стенфорд..
— Очень трогательно, пока это остается на словах, — говорю я, и мне тут же становится стыдно за собственный цинизм.
— Я мог бы штуки три таких съесть, — говорит он, — но не буду. Меня из-за каждого гамбургера угрызения совести мучают.
Боун заботится о своей внешности.
— Я переодеваюсь по пять раз на день, — говорит он. — А ты разве не смотришься по сто раз в зеркало, прежде чем выйти из дома? Я то и дело бегаю от одного зеркала к другому, как будто надеюсь увидеть что-то новое. Как будто говорю себе: «В этом ничего, теперь посмотрим, как в другом». Разве не все так делают?
— Иногда я становлюсь таким рассеянным, — вдруг роняет в разговоре Боун. — Совсем не могу сосредоточиться. В голову одна чушь лезет.
— И что же тебя сейчас отвлекает? — спрашиваю я.
— Твой нос.
— Ну спасибо. Терпеть не могу свой нос.
— А я свой, — говорит он. — Слишком большой. А может, дело в прическе. Стенфорд мне тут недавно сказал: «Хорошая у тебя прическа. Пышная. Скрадывает нос».
Мы прыскаем от смеха.
На улице Боун толкает тебя локтем под бок.
— Смотри, вот прикол, — говорит он.
Ты оглядываешься. На тротуаре стоит мужик в комбинезоне с гигантским мастиффом и держит в руках табличку: «Продаю щенкоф».
— А? — недоуменно переспрашивает мужик.
— Щенков, а не щенкоф, — поясняет Боун. Мужик смотрит на табличку и ухмыляется.
— Кстати, там за утлом таких же за две сотни вместо двух штук дают, — говорит Боун.
Мужик смеется.
Позже ты сидишь на краю постели, подперев голову рукой, и смотришь на Боуна, который валяется на кровати, заложив руку за пояс джинсов.
— Вот иду я по улице, и вроде все хорошо, и вдруг ни с того ни с сего впадаю в депрессию, — говорит он. — Я знаю, что я псих. Я это вижу. Чувствую. Я вообще склонен к самоанализу и всяческому самокопанию. Отдаю отчет в каждом своем слове. — И добавляет: — Прежде чем что-то сказать, я проговариваю это в голове, чтобы вышло, как надо.
— И не жалко тебе времени? — спрашиваешь ты.
— Да это и занимает-то всего секунду. Какое-то время он молчит.
— Если ко мне подходят на улице и спрашивают, не модель ли я, я говорю, что я студент.
— Ну и? Боун смеется.
— Теряют интерес, — говорит он так, будто не верит, что ты можешь этого не знать.
Звонит Стенфорд:
— Боун оставил мне премилое послание. — Он проигрывает сообщение: «Стенни, ну где ты там? Помер, что ли? Должно быть, помер, раз не отвечаешь. (Смех) Ладно, перезвони!»
— С детства хотел иметь детей, — говорит Боун. — Всегда об этом мечтал.
Но это было раньше. До того, как все это с ним приключилось. До сегодняшнего дня.
Пару недель назад ему предложили одну из главных ролей в фильме с участием самых модных голливудских звезд. А потом он оказался на какой-то вечеринке и по неведению увел домой девушку одного из актеров, восходящую супермодель. Актер впал в бешенство и поклялся убить обоих. Боун с моделью на время свалили из города. Где они скрываются, знает один Стенфорд. Он звонит и рассказывает, что телефоны просто надрываются. Звонили из «Хард-Копи», предлагали вознаграждение, лишь бы Боун объявился, но Стенфорд им на это ответил: «Он что вам — дворецкий Иваны Трамп?» Боун говорит:
— Не верю я во всю эту чушь. Я был, есть и буду самим собой. С какой стати мне меняться? Мне все говорят: «Ты только не меняйся!» Они что, боятся, что я превращусь в какого-нибудь самовлюбленного кретина? Подонка? Я себя знаю, как никто. Что со мной может случиться?
— Ты что, смеешься? — спрашивает он.
— Я не смеюсь, — отвечаешь ты, — я плачу. Стенфорд говорит:
— Ты не замечала, что у Боуна нет запаха? Никакого.
Итак, в один прекрасный день двое мужчин встретились за стойкой Принстонского клуба. Время клонилось к вечеру. Обоим было лет за тридцать, и оба когда-то блистали красотой. Сегодня же красота их слегка подувяла, и они набрали по пять лишних килограммов, которые бывает так трудно сбросить. Оба поступили в один и тот же колледж, а после окончания переехали в Нью-Йорк. Их связывала настоящая дружба, из тех, что нечасто встречается среди мужчин. Они могли разговаривать обо всем. О неудачных диетах. Несложившихся романах.
Уолден недавно стал партнером в юридической фирме и обручился с врачом-дерматологом. У Стивена был роман, который длился уже три года. Работал он продюсером сетевого шоу.
Невеста Уолдена уехала на какую-то медицинскую конференцию. Уолден заскучал. Припомнил время, когда ему было по-настоящему одиноко, — казалось, месяцы тогда тянулись годами. В такие минуты его всегда посещало одно и то же воспоминание — о женщине, которая облегчила его страдания, и о том, как он с ней поступил.
Он встретил ее на вечеринке, кишмя кишевшей хорошенькими девушками. Дело было в Манхэттене, и на ней было стильное черное платье, облегающее полную грудь. Но лицо неприметное. Правда, потрясающие длинные темные волосы. Кудри.
— Такие волосы завораживают, — сказал Уолден и отхлебнул мартини.
Выло в ней что-то этакое, в этой Либби. Она сидела на диване в полном одиночестве, но, казалось, ее это совершенно не смущало. Проходя мимо, какая-то хорошенькая девушка наклонилась и что-то прошептала ей на ухо, и она засмеялась, но даже не привстала. Уолден стоял неподалеку и потягивал пиво из горлышка. Он как раз подыскивал себе девочку попривлекательнее, выжидал подходящего момента. Либби поймала его взгляд и улыбнулась. Она казалась милой. Он присел, расценив это как минутный оазис.
Он все собирался встать и подойти к какой-нибудь модели, но так и остался сидеть. Оказалось, что Либби сначала закончила Колумбийский университет, затем Гарвард. Они поговорили о юриспруденции. Она рассказала ему о своем детстве в Северной Каролине, где она росла со своими четырьмя сестрами. Ей было двадцать четыре года, и она только что получила грант на свой первый документальный фильм. Она наклонилась и бережно сняла волос с его свитера.
— Мой, — сказала она и засмеялась.
Они еще долго говорили. Он допил вторую бутылку пива.
— Хочешь, пойдем ко мне? — спросила она. Он хотел. Он все равно уже знал, чем все это закончится. Они переспят, а завтра он отправится домой и выкинет ее из головы. Как и большинство нью-йоркцев, он мгновенно составлял мнение о женщинах, безошибочно относя их к той или иной категории: одна ночь, потенциальный роман, пылкая двухнедельная страсть. В то время он менял женщин как перчатки, и сценами в холле и тому подобным его было не удивить.
Либби точно тянула не больше чем на одну ночь. Для романа она была недостаточно хороша для него.
— В каком смысле? — перебил Стивен.
— Мне просто казалось, что я красивее, — сказал Уолден.
Когда они оказались у Либби — в стандартной трешке в высотке на Третьей авеню, которую она снимала на пару со своей двоюродной сестрой, она открыла холодильник и потянулась за бутылкой пива, и он заметил, что ей не мешало бы скинуть пару килограммов. Она обернулась и протянула ему пиво.
— Знаешь, — сказала она, — я ужасно хочу с тобой переспать.
Красавица такого никогда бы не сказала, подумал Уолден. Он поставил пиво и принялся ее раздевать. Он укусил ее в шею и задрал, не расстегивая, лифчик. Стянул с нее чулки. Белья на ней не было. Они направились в спальню.
— Я был совершенно раскован, — рассказывал Уолден, — потому что она была некрасивой. Риска было меньше, страсти больше. Терять мне было нечего, я же все равно знал, что между нами ничего не может быть…
На следующее утро, — продолжал Уолден, — я проснулся с легкой душой. Мне было так хорошо. В последнее время я места себе не находил, а с Либби мне вдруг стало ужасно спокойно. Это было первое искреннее чувство за долгое время. И я испугался и сбежал.
Всю дорогу домой он держал руки в карманах. Была зима, а перчатки он забыл у Либби.
— Да, такие вещи всегда почему-то случаются зимой, — добавил Стивен.
Они жили недалеко друг от друга — ужинали в местных ресторанчиках, или она готовила ужин дома.
— Мне с ней было удивительно легко говорить о своих чувствах, — рассказывал Уолден. — Я мог при ней заплакать. Рассказывал ей свои самые сокровенные эротические фантазии, и мы воплощали их в жизнь. Собирались устроить секс втроем с одной из ее подруг…
— Она, в свою очередь, делилась со мной своими фантазиями, продуманными до мелочей, — вспоминал Уолден. — Однажды она попросила ее отшлепать. У нее были свои секреты, но она была на редкость земной. Иногда я думаю, что, если бы не ее невзрачность, она не была бы такой яркой личностью. Как ни странно, если ты не мисс Вселенная, у тебя есть шанс стать удивительно интересным человеком.
Все это время за Либби ухлестывал один, как выразился Уолден, «отморозок». Ему и в голову не приходило волноваться.
Он перезнакомился со всеми ее друзьями, но со своими знакомить не стал. Он ни разу не провел с ней целых выходных — или хотя бы целый день. Они никогда не ходили вместе на вечеринки.
— Я не хотел подавать ей ложной надежды, — объяснил он.
Но она не обижалась и ничего не требовала. Лишь однажды спросила, не стесняется ли он показывать ее своим друзьям.
— Я соврал и сказал, что нет. Знаешь, если закрыть глаза, она меня абсолютно во всем устраивала.
Уолден заказал еще выпить.
— Может, все дело в том, что в глубине души я сам себя считал уродом?
— Все мужчины ненавидят красивых женщин, потому что когда-то они отвергали их в школе, — сказал Стивен. У него была похожая история.
Дедушка Эллен был большим человеком на телевидении. Действительно большим. Стивен познакомился с ней на какой-то телевизионной тусовке. Они вышли на балкон покурить и разговорились. У нее обнаружилось потрясающее чувство юмора. Можно было помереть со смеху. У нее тогда кто-то был. После этого они то и дело пересекались в профессиональных кругах.
— Мы стали настоящими друзьями, — рассказывал Стивен, — что для меня большая редкость. Никаких видов я на нее не имел. Мы встречались и трепались как два приятеля. С ней можно было говорить о кино, о Леттермане, она вообще знала толк в телевидении, а ведь большинство женщин в этом совсем ничего не смыслят. Попробуй заговорить с хорошенькой женщиной о проблемах телевидения, и ты увидишь, как у нее тут же стекленеют глаза.
Они ходили в кино — исключительно «как друзья». Может, она и строила насчет него какие-то планы, но он ничего такого не замечал. Они рассказывали друг другу о своих романах. Своих неудачах и разочарованиях. Стивен встречался с девушкой, которая уехала на три месяца в Европу, и теперь писал ей тусклые вымученные письма.
Однажды за обедом Эллен принялась рассказывать, как довела своего бойфренда до оргазма при помощи руки и вазелина, и Стивен внезапно испытал возбуждение.
— Я вдруг взглянул на нее другими глазами, — рассказывал он. — Это красавицы могут себе позволить ходить вокруг да около, а дурнушкам приходится играть в открытую. Тут уж не до нюансов.
Эллен рассталась со своим молодым человеком, а Стивен начал блудить направо и налево. И все ей рассказывал. Однажды они ужинали в ресторане, и вдруг Эллен наклонилась и поцеловала его в ухо таким долгим влажным поцелуем, что он еле на месте усидел.
Они пошли к ней и занялись сексом.
— Это было потрясающе, — рассказывал Стивен. — По самым объективным оценкам я превзошел самого себя. Ублажал ее, как заведенный, — сорок пять минут кряду.
Их отношения развивались по нарастающей. Сначала они смотрели телевизор, лежа в постели, а потом занимались сексом с включенным звуком.
— Красивая женщина никогда не позволит тебе заниматься с ней сексом с включенным телевизором. Хотя это правда расслабляет. Но и отвлекает. Женщины вроде Эллен позволяют тебе быть самим собой.
Стивен признался, что, с точки зрения Эллен, вряд ли их связь можно было считать идеальной.
— За шесть месяцев наших отношений мы в сто раз чаще ходили в кино, пока были друзьями. Наши свидания свелись к еде на дом и видео. Мне было ужасно стыдно. Я проклинал свою ограниченность. Внешне она была не ахти, и я презирал себя за то, что не могу отделаться от этой мысли. Она была классной девчонкой.
— Когда же ты познакомишься с моим дедушкой? — спрашивала она.
— Я безумно хотел познакомиться с ее дедом, — рассказывал Стивен. — Он и вправду был большим человеком. Но я не мог. Познакомиться с родственниками — значит признать, что между нами и в самом деле что-то есть.
Чтобы решить как-то эту проблему, Стивен начал подпихивать Эллен своим друзьям, пытаясь ее с кем-нибудь познакомить. Они все время обсуждали мужчин, с которыми у нее могло что-нибудь получиться. Однажды Эллен пришла на вечеринку, где должна была познакомиться с одним из друзей Стивена, но тот не проявил к ней большого интереса, и она расстроилась. Они пошли к Стивену и занялись сексом.
Пару недель спустя Стивен оказался на какой-то вечеринке в заплеванной студии в районе Трибека, где познакомился с хорошенькой девочкой. Он, почти не раздумывая, познакомил ее со своими родителями, хотя о задушевных разговорах там не было и речи. Он продолжал спать с обеими, экспериментируя с одной и применяя свои новые познания на другой. Эллен все у него выспрашивала. Что они делали, какой была девочка в постели, как ему с ней было, о чем они говорили.
Но однажды она сломалась. Заявилась к нему домой в воскресенье днем. Устроила сцену с криками и слезами. Набросилась на него — «кроме шуток, накинулась на меня с кулаками», — рассказывал Стивен. Она ушла, но через пару недель перезвонила.
— Мы помирились по телефону, — продолжал Стивен, — и я приехал к ней за очередной порцией секса. Но в самый ответственный момент она взяла и выкинула меня из постели. Я на нее не обиделся. Скорее зауважал. Подумал: «Ну и правильно!»
Уолден уперся коленкой в стойку бара.
— Где-то через полгода после того, как я расстался с Либби, она обручилась. Позвонила мне и сказала, что выходит замуж.
— Я любил Эллен, но она об этом так никогда и не узнала, — сказал Стивен.
— Я тоже любил Либби, — покивал головой Уолден. — В самом банальном смысле этого слова.
Мало кто из нас хотел бы еще раз через это пройти: не с тем спишь, не то носишь, не с теми живешь, не то несешь; тебя не замечают, увольняют, оскорбляют, пинают ногами и просто валяют в дерьме.
Но это необходимое зло. Так что если вам интересно знать, как тридцатипятилетние и незамужние обитательницы Нью-Йорка становятся… ну, тем, кем они становятся, — эта книга для вас.
Пару недель назад Кэрри оказалась на вечеринке «Луи Виттон», где случайно повстречала Сиси, двадцатипятилетнюю ассистентку дизайнера-флориста. Кэрри просто разрывалась на части, пытаясь одновременно пообщаться с пятью нужными ей людьми, когда Сиси вдруг материализовалась из полумрака.
— Ой, приве-ет, — протянула она. Поймав взгляд Кэрри, повторила: — Приве-ет! — И захлопала ресницами.
Кэрри отвлеклась от разговора с редактором.
— Ну что, Сиси? — спросила она. — Что?
— Ну, не знаю… Как у тебя дела?
— Прекрасно. Просто замечательно, — ответила Кэрри.
— Что поделываешь?
— Все то же самое. — Редактор уходил у нее из-под носа. — Сиси, я…
— Я тебя сто лет не видела, — перебила Сиси. — Ужас как соскучилась. Ты же знаешь, я твоя самая горячая поклонница. Некоторые, правда, считают тебя сукой, но я им говорю: «Она моя лучшая подруга, и не смейте называть ее сукой!» Так что я за тебя заступаюсь.
— Спасибо.
Сиси опять захлопала ресницами.
— Ну а ты как? — не выдержала Кэрри.
— Я-то? Просто супер, — ответила Сиси. — Каждый день одно и то же — наряжаюсь, иду на вечеринку, там на меня никто не обращает внимания, прихожу домой и рыдаю.
— Бедненькая, — пожалела ее Кэрри. — Ладно, ты не расстраивайся. Полоса, наверное, такая. Слушай, вообще-то я…
— Знаю-знаю, — перебила Сиси. — Занята. Ничего. Как-нибудь в другой раз. — И зашагала прочь.
Сиси Йорк и ее лучшая подруга Кэролайн Эверхард приехали в Нью-Йорк за тем же, за чем сюда едут и в двадцать, и в тридцать пять, — делать карьеру.
Кэролайн Эверхард пишет репортажи о ночной жизни Нью-Йорка для одного престижного журнала. Три года назад приехала из Техаса. Она из тех красивых, но не самых стройных девушек, которые совершенно не заморачиваются по поводу своего веса или, по крайней мере не дают повода их в этом заподозрить.
Сиси — прямая противоположность Кэролайн: светлые волосы, стройная, как тростинка, тонкие необычные черты лица. Мимо таких часто проходят, не замечая их, ибо они и сами не уверены в собственной красоте. Сиси работает ассистенткой у Йорджи, признанного, но малообщительного дизайнера-флориста.
Сиси приехала из Филадельфии полтора года назад.
— Я была просто паинькой, — рассказывает она. — Не поверите — белые перчатки в сумочке таскала. Первые полгода вообще нигде не появлялась. Боялась потерять работу.
А сейчас?
— Хорошие девочки — это не про нас. Хорошими нас никак не назовешь, — говорит Сиси, растягивая слова на нью-йоркский манер, странным образом сочетающий в себе эротичность и занудность.
— Мы вечно всех поливаем дерьмом, — соглашается Кэролайн.
— Про вспыльчивость Кэролайн уже легенды ходят, — добавляет Сиси.
— А Сиси теперь вообще с людьми не разговаривает. Зато вы бы видели, как она на них смотрит.
Еще до знакомства с Сиси Кэролайн познакомилась с Сэмом, сорокадвухлетним инвестиционным банкиром. Куда бы ни пошла, она обязательно на него натыкалась. У него была девушка из Швейцарии, которая пыталась пробиться на телевидение. Однажды Сэм и Кэролайн случайно пересеклись в клубе «Спай», и между ними спьяну разгорелась страсть. На следующий вечер они опять столкнулись в каком-то клубе, и на этот раз отправились к нему домой и занялись сексом. Так повторилось еще пару раз. Потом его девушку депортировали из страны.
Это обстоятельство не сильно сказалось на их отношениях. Где бы они ни встретились, дело неизменно оканчивалось сексом. Столкнувшись с ним как-то в «Системе», она от дрочила его в полумраке клуба. Затем они вышли на улицу и занялись сексом в темной аллее за помойкой. Застегнув штаны, он поцеловал ее в щечку и как ни в чем не бывало произнес:
— Ну, спасибо, милая! До скорого.
Кэролайн принялась швыряться в него мусором.
— Ты мне еще за это заплатишь, Сэмьюэл! — приговаривала она.
Парой недель позднее Сиси, очутившись в «Каса Ла Фамм», встретила двух своих знакомых. С ними был третий — загорелый мужчина в тонкой белой рубашке и армейских штанах — сразу было видно, что у него потрясающая фигура. С виду он казался застенчивым, и Сиси принялась с ним заигрывать. Она недавно постриглась и теперь то и дело отводила с глаз непослушную прядь, поглядывая на него поверх бокала с шампанским. Они собирались на чей-то день рождения в Сохо и пригласили ее с собой. Добирались они пешком. Сиси всю дорогу хихикала и натыкалась на своего спутника, пока он наконец ее не обнял.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двадцать четыре.
— Идеальный возраст! — ответил он.
— Идеальный для чего? — переспросила она.
— Для меня, — ответил он.
— А тебе сколько?
— Тридцать шесть, — соврал он.
На дне рождения было полно народу. Пиво в здоровенных бочонках, водка и джин в пластиковых стаканчиках. Не успела Сиси отхлебнуть пива, как ее взору представилось ошеломляющее зрелище. С противоположного конца квартиры прямо на нее неслась крупная темноволосая девушка с ярко-красной помадой на губах, в некем подобии «платья» (если только это можно назвать платьем, подумала Сиси), напоминающем связку цветастых шифоновых шарфов. Ни дать ни взять Шахерезада.
Ее кавалер обернулся, чудом избежав тарана.
— Кэролайн! — воскликнул он. — Классное платье!
— Спасибо, Сэм, — ответила Кэролайн.
— Это тот самый дизайнер, про которого ты рассказывала? — продолжал Сэм. — Ну тот, который наобещал тебе кучу платьев, если ты про него напишешь? — Он ухмыльнулся.
— Может, заткнешься? — прошипела Кэролайн и повернулась к Сиси: — А это еще кто? И что, интересно, ты забыла на моем дне рождения?
— Меня пригласили. Вот он.
— И ты всегда принимаешь приглашения от чужих мужчин?
— Кэролайн, я не твой мужчина, — вмешался Сэм.
— Ну еще бы! Всего каких-то двадцать раз переспали. Помнишь последний раз? Забыл, как кончил в «Системе»?
Стенфорд смеется.
— Это он меня передразнивает, — говорит он. Вы с Боуном напиваетесь в баре «Бауэри».
Легкая пятерка
Боун живет в крошечной белоснежной студии. Белое здесь все: белые занавески, белые простыни, белое кресло, белая кушетка. Пока ты в ванной, ты смотришь, пользуется ли он какой-нибудь косметикой. Не пользуется.Боун вырос в городке Де-Мойн, штат Айова. Его отец был учителем. Мать работала школьной медсестрой. В старших классах Боун и не думал тусоваться с модными мальчиками и девочками. Он учился на одни пятерки, а после школы давал уроки младшеклассникам. Его все уважали.
Боун никогда не собирался стать манекенщиком, но в восьмом классе его признали самым красивым мальчиком школы. В душе он жаждал романтики — например, стать детективом. Но он поступил в университет штата Айова и два года изучал литературу. Так хотел его отец. Один из его преподавателей был молод и хорош собой, и однажды, вызвав Боуна в свой кабинет, он сел рядом и положил руку ему на коленку. Потом на ширинку.
— Для тебя это может стать легкой пятеркой, — произнес он.
На занятия Боун так и не вернулся. Три месяца спустя он бросил учебу.
В последнее время кто-то повадился оставлять ему сообщения на автоответчике — музыка и больше ничего. Сначала он слушал музыку в надежде, что дальше последует текст. Теперь он вслушивается в напеваемые слова, пытаясь найти разгадку.
— Думаю, это мужчина, — говорит он.
Детство в Айове
Вы с Боуном валяетесь на кровати, как будто вам по двенадцать лет (ты лежишь на животе и болтаешь ногами). Ты говоришь: «Расскажи какую-нибудь историю». Он говорит: «В последнее время мне все чаще и чаще вспоминается моя первая любовь».Дело было летом 1986 года, ему было четырнадцать. Стоял один из тех летних дней в Айове, когда на небе ни облачка, а в полях зеленеет кукуруза. И все лето, пока ты гоняешь на машине с друзьями, ты наблюдаешь, как она зреет.
В тот день Боун всей семьей поехал на ярмарку. Он прогуливался с приятелем по скотоводческому ряду, как вдруг увидел ее. Она вычесывала теленка, и он схватил друга за руку и произнес: «Я на ней женюсь!»
После этого он не видел ее целый год. Однажды он случайно встретился с ней на местной дискотеке, из тех, что устраивают, чтобы чем-то занять молодежь. Накануне Рождества он с ней переспал.
— А потом она меня бросила, — рассказывает он. — Это было так больно и странно.
Через полтора года она вдруг надумала и вернулась, но он оставался непреклонен.
— Хотя я бы все отдал, чтобы быть с ней, — говорит он. — И однажды я не выдержал.
Они встречались и расставались в течение нескольких лет. Сейчас она работает программистом в Айова-Сити. Они до сих пор общаются. Может, когда-нибудь он на ней все-таки женится?
— Не исключено, — говорит он.
Мне это потом всегда казалось такой невероятно красивой историей! Аж дух захватывает.
— Боун вечно твердит, что мог бы вернуться в Айову, завести детей и стать полицейским, — говорит Стенфорд..
— Очень трогательно, пока это остается на словах, — говорю я, и мне тут же становится стыдно за собственный цинизм.
«Я знаю, что я псих»
Воскресный вечер. Вы проголодались и направляетесь в «Бейглз-Ар-Аз». В углу курят две женщины-полицейские. Посетители в засаленных толстовках. Боун съедает половину твоего сандвича с ветчиной и сыром.— Я мог бы штуки три таких съесть, — говорит он, — но не буду. Меня из-за каждого гамбургера угрызения совести мучают.
Боун заботится о своей внешности.
— Я переодеваюсь по пять раз на день, — говорит он. — А ты разве не смотришься по сто раз в зеркало, прежде чем выйти из дома? Я то и дело бегаю от одного зеркала к другому, как будто надеюсь увидеть что-то новое. Как будто говорю себе: «В этом ничего, теперь посмотрим, как в другом». Разве не все так делают?
— Иногда я становлюсь таким рассеянным, — вдруг роняет в разговоре Боун. — Совсем не могу сосредоточиться. В голову одна чушь лезет.
— И что же тебя сейчас отвлекает? — спрашиваю я.
— Твой нос.
— Ну спасибо. Терпеть не могу свой нос.
— А я свой, — говорит он. — Слишком большой. А может, дело в прическе. Стенфорд мне тут недавно сказал: «Хорошая у тебя прическа. Пышная. Скрадывает нос».
Мы прыскаем от смеха.
На улице Боун толкает тебя локтем под бок.
— Смотри, вот прикол, — говорит он.
Ты оглядываешься. На тротуаре стоит мужик в комбинезоне с гигантским мастиффом и держит в руках табличку: «Продаю щенкоф».
— А? — недоуменно переспрашивает мужик.
— Щенков, а не щенкоф, — поясняет Боун. Мужик смотрит на табличку и ухмыляется.
— Кстати, там за утлом таких же за две сотни вместо двух штук дают, — говорит Боун.
Мужик смеется.
Позже ты сидишь на краю постели, подперев голову рукой, и смотришь на Боуна, который валяется на кровати, заложив руку за пояс джинсов.
— Вот иду я по улице, и вроде все хорошо, и вдруг ни с того ни с сего впадаю в депрессию, — говорит он. — Я знаю, что я псих. Я это вижу. Чувствую. Я вообще склонен к самоанализу и всяческому самокопанию. Отдаю отчет в каждом своем слове. — И добавляет: — Прежде чем что-то сказать, я проговариваю это в голове, чтобы вышло, как надо.
— И не жалко тебе времени? — спрашиваешь ты.
— Да это и занимает-то всего секунду. Какое-то время он молчит.
— Если ко мне подходят на улице и спрашивают, не модель ли я, я говорю, что я студент.
— Ну и? Боун смеется.
— Теряют интерес, — говорит он так, будто не верит, что ты можешь этого не знать.
Звонит Стенфорд:
— Боун оставил мне премилое послание. — Он проигрывает сообщение: «Стенни, ну где ты там? Помер, что ли? Должно быть, помер, раз не отвечаешь. (Смех) Ладно, перезвони!»
Дворецкий Иваны Трамп
Тебе нравится тусоваться с Боуном в его квартире. Как тогда, в шестнадцать лет в твоем родном Коннектикуте, когда ты ту совалась с одним ужасно красивым мальчиком и вы курили травку, а твои родители думали, что ты занимаешься верховой ездой. Правды они так и не узнали. Ты смотришь в окно на блики солнца, мелькающие на стенах невзрачных кирпичных домов.— С детства хотел иметь детей, — говорит Боун. — Всегда об этом мечтал.
Но это было раньше. До того, как все это с ним приключилось. До сегодняшнего дня.
Пару недель назад ему предложили одну из главных ролей в фильме с участием самых модных голливудских звезд. А потом он оказался на какой-то вечеринке и по неведению увел домой девушку одного из актеров, восходящую супермодель. Актер впал в бешенство и поклялся убить обоих. Боун с моделью на время свалили из города. Где они скрываются, знает один Стенфорд. Он звонит и рассказывает, что телефоны просто надрываются. Звонили из «Хард-Копи», предлагали вознаграждение, лишь бы Боун объявился, но Стенфорд им на это ответил: «Он что вам — дворецкий Иваны Трамп?» Боун говорит:
— Не верю я во всю эту чушь. Я был, есть и буду самим собой. С какой стати мне меняться? Мне все говорят: «Ты только не меняйся!» Они что, боятся, что я превращусь в какого-нибудь самовлюбленного кретина? Подонка? Я себя знаю, как никто. Что со мной может случиться?
— Ты что, смеешься? — спрашивает он.
— Я не смеюсь, — отвечаешь ты, — я плачу. Стенфорд говорит:
— Ты не замечала, что у Боуна нет запаха? Никакого.
15
Синица в руке или журавль в небе?
Расскажу вам грустную историю про подленькие любовные секреты. Все мы так или иначе когда-то через такое прошли.Итак, в один прекрасный день двое мужчин встретились за стойкой Принстонского клуба. Время клонилось к вечеру. Обоим было лет за тридцать, и оба когда-то блистали красотой. Сегодня же красота их слегка подувяла, и они набрали по пять лишних килограммов, которые бывает так трудно сбросить. Оба поступили в один и тот же колледж, а после окончания переехали в Нью-Йорк. Их связывала настоящая дружба, из тех, что нечасто встречается среди мужчин. Они могли разговаривать обо всем. О неудачных диетах. Несложившихся романах.
Уолден недавно стал партнером в юридической фирме и обручился с врачом-дерматологом. У Стивена был роман, который длился уже три года. Работал он продюсером сетевого шоу.
Невеста Уолдена уехала на какую-то медицинскую конференцию. Уолден заскучал. Припомнил время, когда ему было по-настоящему одиноко, — казалось, месяцы тогда тянулись годами. В такие минуты его всегда посещало одно и то же воспоминание — о женщине, которая облегчила его страдания, и о том, как он с ней поступил.
Он встретил ее на вечеринке, кишмя кишевшей хорошенькими девушками. Дело было в Манхэттене, и на ней было стильное черное платье, облегающее полную грудь. Но лицо неприметное. Правда, потрясающие длинные темные волосы. Кудри.
— Такие волосы завораживают, — сказал Уолден и отхлебнул мартини.
Выло в ней что-то этакое, в этой Либби. Она сидела на диване в полном одиночестве, но, казалось, ее это совершенно не смущало. Проходя мимо, какая-то хорошенькая девушка наклонилась и что-то прошептала ей на ухо, и она засмеялась, но даже не привстала. Уолден стоял неподалеку и потягивал пиво из горлышка. Он как раз подыскивал себе девочку попривлекательнее, выжидал подходящего момента. Либби поймала его взгляд и улыбнулась. Она казалась милой. Он присел, расценив это как минутный оазис.
Он все собирался встать и подойти к какой-нибудь модели, но так и остался сидеть. Оказалось, что Либби сначала закончила Колумбийский университет, затем Гарвард. Они поговорили о юриспруденции. Она рассказала ему о своем детстве в Северной Каролине, где она росла со своими четырьмя сестрами. Ей было двадцать четыре года, и она только что получила грант на свой первый документальный фильм. Она наклонилась и бережно сняла волос с его свитера.
— Мой, — сказала она и засмеялась.
Они еще долго говорили. Он допил вторую бутылку пива.
— Хочешь, пойдем ко мне? — спросила она. Он хотел. Он все равно уже знал, чем все это закончится. Они переспят, а завтра он отправится домой и выкинет ее из головы. Как и большинство нью-йоркцев, он мгновенно составлял мнение о женщинах, безошибочно относя их к той или иной категории: одна ночь, потенциальный роман, пылкая двухнедельная страсть. В то время он менял женщин как перчатки, и сценами в холле и тому подобным его было не удивить.
Либби точно тянула не больше чем на одну ночь. Для романа она была недостаточно хороша для него.
— В каком смысле? — перебил Стивен.
— Мне просто казалось, что я красивее, — сказал Уолден.
Когда они оказались у Либби — в стандартной трешке в высотке на Третьей авеню, которую она снимала на пару со своей двоюродной сестрой, она открыла холодильник и потянулась за бутылкой пива, и он заметил, что ей не мешало бы скинуть пару килограммов. Она обернулась и протянула ему пиво.
— Знаешь, — сказала она, — я ужасно хочу с тобой переспать.
Красавица такого никогда бы не сказала, подумал Уолден. Он поставил пиво и принялся ее раздевать. Он укусил ее в шею и задрал, не расстегивая, лифчик. Стянул с нее чулки. Белья на ней не было. Они направились в спальню.
— Я был совершенно раскован, — рассказывал Уолден, — потому что она была некрасивой. Риска было меньше, страсти больше. Терять мне было нечего, я же все равно знал, что между нами ничего не может быть…
На следующее утро, — продолжал Уолден, — я проснулся с легкой душой. Мне было так хорошо. В последнее время я места себе не находил, а с Либби мне вдруг стало ужасно спокойно. Это было первое искреннее чувство за долгое время. И я испугался и сбежал.
Всю дорогу домой он держал руки в карманах. Была зима, а перчатки он забыл у Либби.
— Да, такие вещи всегда почему-то случаются зимой, — добавил Стивен.
«Настоящие друзья»
Уолден не виделся с ней несколько месяцев. Если бы она была попривлекательнее, он бы завел с ней роман. Вместо этого он прождал два месяца и только тогда позвонил и пригласил пообедать. Все это время она не выходила у него из головы. Они пообедали вместе, а потом плюнули на все дела, отправились к ней и занялись сексом. Они начали встречаться пару раз в неделю.Они жили недалеко друг от друга — ужинали в местных ресторанчиках, или она готовила ужин дома.
— Мне с ней было удивительно легко говорить о своих чувствах, — рассказывал Уолден. — Я мог при ней заплакать. Рассказывал ей свои самые сокровенные эротические фантазии, и мы воплощали их в жизнь. Собирались устроить секс втроем с одной из ее подруг…
— Она, в свою очередь, делилась со мной своими фантазиями, продуманными до мелочей, — вспоминал Уолден. — Однажды она попросила ее отшлепать. У нее были свои секреты, но она была на редкость земной. Иногда я думаю, что, если бы не ее невзрачность, она не была бы такой яркой личностью. Как ни странно, если ты не мисс Вселенная, у тебя есть шанс стать удивительно интересным человеком.
Все это время за Либби ухлестывал один, как выразился Уолден, «отморозок». Ему и в голову не приходило волноваться.
Он перезнакомился со всеми ее друзьями, но со своими знакомить не стал. Он ни разу не провел с ней целых выходных — или хотя бы целый день. Они никогда не ходили вместе на вечеринки.
— Я не хотел подавать ей ложной надежды, — объяснил он.
Но она не обижалась и ничего не требовала. Лишь однажды спросила, не стесняется ли он показывать ее своим друзьям.
— Я соврал и сказал, что нет. Знаешь, если закрыть глаза, она меня абсолютно во всем устраивала.
Уолден заказал еще выпить.
— Может, все дело в том, что в глубине души я сам себя считал уродом?
— Все мужчины ненавидят красивых женщин, потому что когда-то они отвергали их в школе, — сказал Стивен. У него была похожая история.
Дедушка Эллен был большим человеком на телевидении. Действительно большим. Стивен познакомился с ней на какой-то телевизионной тусовке. Они вышли на балкон покурить и разговорились. У нее обнаружилось потрясающее чувство юмора. Можно было помереть со смеху. У нее тогда кто-то был. После этого они то и дело пересекались в профессиональных кругах.
— Мы стали настоящими друзьями, — рассказывал Стивен, — что для меня большая редкость. Никаких видов я на нее не имел. Мы встречались и трепались как два приятеля. С ней можно было говорить о кино, о Леттермане, она вообще знала толк в телевидении, а ведь большинство женщин в этом совсем ничего не смыслят. Попробуй заговорить с хорошенькой женщиной о проблемах телевидения, и ты увидишь, как у нее тут же стекленеют глаза.
Они ходили в кино — исключительно «как друзья». Может, она и строила насчет него какие-то планы, но он ничего такого не замечал. Они рассказывали друг другу о своих романах. Своих неудачах и разочарованиях. Стивен встречался с девушкой, которая уехала на три месяца в Европу, и теперь писал ей тусклые вымученные письма.
Однажды за обедом Эллен принялась рассказывать, как довела своего бойфренда до оргазма при помощи руки и вазелина, и Стивен внезапно испытал возбуждение.
— Я вдруг взглянул на нее другими глазами, — рассказывал он. — Это красавицы могут себе позволить ходить вокруг да около, а дурнушкам приходится играть в открытую. Тут уж не до нюансов.
Эллен рассталась со своим молодым человеком, а Стивен начал блудить направо и налево. И все ей рассказывал. Однажды они ужинали в ресторане, и вдруг Эллен наклонилась и поцеловала его в ухо таким долгим влажным поцелуем, что он еле на месте усидел.
Они пошли к ней и занялись сексом.
— Это было потрясающе, — рассказывал Стивен. — По самым объективным оценкам я превзошел самого себя. Ублажал ее, как заведенный, — сорок пять минут кряду.
Их отношения развивались по нарастающей. Сначала они смотрели телевизор, лежа в постели, а потом занимались сексом с включенным звуком.
— Красивая женщина никогда не позволит тебе заниматься с ней сексом с включенным телевизором. Хотя это правда расслабляет. Но и отвлекает. Женщины вроде Эллен позволяют тебе быть самим собой.
Стивен признался, что, с точки зрения Эллен, вряд ли их связь можно было считать идеальной.
— За шесть месяцев наших отношений мы в сто раз чаще ходили в кино, пока были друзьями. Наши свидания свелись к еде на дом и видео. Мне было ужасно стыдно. Я проклинал свою ограниченность. Внешне она была не ахти, и я презирал себя за то, что не могу отделаться от этой мысли. Она была классной девчонкой.
Нервный срыв
Она начала на него давить.— Когда же ты познакомишься с моим дедушкой? — спрашивала она.
— Я безумно хотел познакомиться с ее дедом, — рассказывал Стивен. — Он и вправду был большим человеком. Но я не мог. Познакомиться с родственниками — значит признать, что между нами и в самом деле что-то есть.
Чтобы решить как-то эту проблему, Стивен начал подпихивать Эллен своим друзьям, пытаясь ее с кем-нибудь познакомить. Они все время обсуждали мужчин, с которыми у нее могло что-нибудь получиться. Однажды Эллен пришла на вечеринку, где должна была познакомиться с одним из друзей Стивена, но тот не проявил к ней большого интереса, и она расстроилась. Они пошли к Стивену и занялись сексом.
Пару недель спустя Стивен оказался на какой-то вечеринке в заплеванной студии в районе Трибека, где познакомился с хорошенькой девочкой. Он, почти не раздумывая, познакомил ее со своими родителями, хотя о задушевных разговорах там не было и речи. Он продолжал спать с обеими, экспериментируя с одной и применяя свои новые познания на другой. Эллен все у него выспрашивала. Что они делали, какой была девочка в постели, как ему с ней было, о чем они говорили.
Но однажды она сломалась. Заявилась к нему домой в воскресенье днем. Устроила сцену с криками и слезами. Набросилась на него — «кроме шуток, накинулась на меня с кулаками», — рассказывал Стивен. Она ушла, но через пару недель перезвонила.
— Мы помирились по телефону, — продолжал Стивен, — и я приехал к ней за очередной порцией секса. Но в самый ответственный момент она взяла и выкинула меня из постели. Я на нее не обиделся. Скорее зауважал. Подумал: «Ну и правильно!»
Уолден уперся коленкой в стойку бара.
— Где-то через полгода после того, как я расстался с Либби, она обручилась. Позвонила мне и сказала, что выходит замуж.
— Я любил Эллен, но она об этом так никогда и не узнала, — сказал Стивен.
— Я тоже любил Либби, — покивал головой Уолден. — В самом банальном смысле этого слова.
16
Неприякаянные в Манхэттене
Что может быть хуже, чем быть тридцатипятилетней незамужней обитательницей Нью-Йорка? Быть двадцатипятилетней и незамужней обитательницей Нью-Йорка.Мало кто из нас хотел бы еще раз через это пройти: не с тем спишь, не то носишь, не с теми живешь, не то несешь; тебя не замечают, увольняют, оскорбляют, пинают ногами и просто валяют в дерьме.
Но это необходимое зло. Так что если вам интересно знать, как тридцатипятилетние и незамужние обитательницы Нью-Йорка становятся… ну, тем, кем они становятся, — эта книга для вас.
Пару недель назад Кэрри оказалась на вечеринке «Луи Виттон», где случайно повстречала Сиси, двадцатипятилетнюю ассистентку дизайнера-флориста. Кэрри просто разрывалась на части, пытаясь одновременно пообщаться с пятью нужными ей людьми, когда Сиси вдруг материализовалась из полумрака.
— Ой, приве-ет, — протянула она. Поймав взгляд Кэрри, повторила: — Приве-ет! — И захлопала ресницами.
Кэрри отвлеклась от разговора с редактором.
— Ну что, Сиси? — спросила она. — Что?
— Ну, не знаю… Как у тебя дела?
— Прекрасно. Просто замечательно, — ответила Кэрри.
— Что поделываешь?
— Все то же самое. — Редактор уходил у нее из-под носа. — Сиси, я…
— Я тебя сто лет не видела, — перебила Сиси. — Ужас как соскучилась. Ты же знаешь, я твоя самая горячая поклонница. Некоторые, правда, считают тебя сукой, но я им говорю: «Она моя лучшая подруга, и не смейте называть ее сукой!» Так что я за тебя заступаюсь.
— Спасибо.
Сиси опять захлопала ресницами.
— Ну а ты как? — не выдержала Кэрри.
— Я-то? Просто супер, — ответила Сиси. — Каждый день одно и то же — наряжаюсь, иду на вечеринку, там на меня никто не обращает внимания, прихожу домой и рыдаю.
— Бедненькая, — пожалела ее Кэрри. — Ладно, ты не расстраивайся. Полоса, наверное, такая. Слушай, вообще-то я…
— Знаю-знаю, — перебила Сиси. — Занята. Ничего. Как-нибудь в другой раз. — И зашагала прочь.
Сиси Йорк и ее лучшая подруга Кэролайн Эверхард приехали в Нью-Йорк за тем же, за чем сюда едут и в двадцать, и в тридцать пять, — делать карьеру.
Кэролайн Эверхард пишет репортажи о ночной жизни Нью-Йорка для одного престижного журнала. Три года назад приехала из Техаса. Она из тех красивых, но не самых стройных девушек, которые совершенно не заморачиваются по поводу своего веса или, по крайней мере не дают повода их в этом заподозрить.
Сиси — прямая противоположность Кэролайн: светлые волосы, стройная, как тростинка, тонкие необычные черты лица. Мимо таких часто проходят, не замечая их, ибо они и сами не уверены в собственной красоте. Сиси работает ассистенткой у Йорджи, признанного, но малообщительного дизайнера-флориста.
Сиси приехала из Филадельфии полтора года назад.
— Я была просто паинькой, — рассказывает она. — Не поверите — белые перчатки в сумочке таскала. Первые полгода вообще нигде не появлялась. Боялась потерять работу.
А сейчас?
— Хорошие девочки — это не про нас. Хорошими нас никак не назовешь, — говорит Сиси, растягивая слова на нью-йоркский манер, странным образом сочетающий в себе эротичность и занудность.
— Мы вечно всех поливаем дерьмом, — соглашается Кэролайн.
— Про вспыльчивость Кэролайн уже легенды ходят, — добавляет Сиси.
— А Сиси теперь вообще с людьми не разговаривает. Зато вы бы видели, как она на них смотрит.
Тысяча и одна ночь
По старой доброй нью-йоркской традиции подружились они на почве ревности.Еще до знакомства с Сиси Кэролайн познакомилась с Сэмом, сорокадвухлетним инвестиционным банкиром. Куда бы ни пошла, она обязательно на него натыкалась. У него была девушка из Швейцарии, которая пыталась пробиться на телевидение. Однажды Сэм и Кэролайн случайно пересеклись в клубе «Спай», и между ними спьяну разгорелась страсть. На следующий вечер они опять столкнулись в каком-то клубе, и на этот раз отправились к нему домой и занялись сексом. Так повторилось еще пару раз. Потом его девушку депортировали из страны.
Это обстоятельство не сильно сказалось на их отношениях. Где бы они ни встретились, дело неизменно оканчивалось сексом. Столкнувшись с ним как-то в «Системе», она от дрочила его в полумраке клуба. Затем они вышли на улицу и занялись сексом в темной аллее за помойкой. Застегнув штаны, он поцеловал ее в щечку и как ни в чем не бывало произнес:
— Ну, спасибо, милая! До скорого.
Кэролайн принялась швыряться в него мусором.
— Ты мне еще за это заплатишь, Сэмьюэл! — приговаривала она.
Парой недель позднее Сиси, очутившись в «Каса Ла Фамм», встретила двух своих знакомых. С ними был третий — загорелый мужчина в тонкой белой рубашке и армейских штанах — сразу было видно, что у него потрясающая фигура. С виду он казался застенчивым, и Сиси принялась с ним заигрывать. Она недавно постриглась и теперь то и дело отводила с глаз непослушную прядь, поглядывая на него поверх бокала с шампанским. Они собирались на чей-то день рождения в Сохо и пригласили ее с собой. Добирались они пешком. Сиси всю дорогу хихикала и натыкалась на своего спутника, пока он наконец ее не обнял.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двадцать четыре.
— Идеальный возраст! — ответил он.
— Идеальный для чего? — переспросила она.
— Для меня, — ответил он.
— А тебе сколько?
— Тридцать шесть, — соврал он.
На дне рождения было полно народу. Пиво в здоровенных бочонках, водка и джин в пластиковых стаканчиках. Не успела Сиси отхлебнуть пива, как ее взору представилось ошеломляющее зрелище. С противоположного конца квартиры прямо на нее неслась крупная темноволосая девушка с ярко-красной помадой на губах, в некем подобии «платья» (если только это можно назвать платьем, подумала Сиси), напоминающем связку цветастых шифоновых шарфов. Ни дать ни взять Шахерезада.
Ее кавалер обернулся, чудом избежав тарана.
— Кэролайн! — воскликнул он. — Классное платье!
— Спасибо, Сэм, — ответила Кэролайн.
— Это тот самый дизайнер, про которого ты рассказывала? — продолжал Сэм. — Ну тот, который наобещал тебе кучу платьев, если ты про него напишешь? — Он ухмыльнулся.
— Может, заткнешься? — прошипела Кэролайн и повернулась к Сиси: — А это еще кто? И что, интересно, ты забыла на моем дне рождения?
— Меня пригласили. Вот он.
— И ты всегда принимаешь приглашения от чужих мужчин?
— Кэролайн, я не твой мужчина, — вмешался Сэм.
— Ну еще бы! Всего каких-то двадцать раз переспали. Помнишь последний раз? Забыл, как кончил в «Системе»?