«Это был шотландец железного сложения, грубый, необразованный, но в сущности очень добрый малый.
Скоро крепкая и нерушимая дружба связала нас! Он был моим благодетелем и облегчил мне первые сношения с туземцами.
Во время постоянных скитаний с дикими мне посчастливилось открыть золотоносные россыпи неистощимого богатства. При помощи новых друзей, преобразившихся в диггеров, я добыл драгоценного металла приблизительно миллионов на десять.
Это сокровище скрыто в трех местах, известных только Джоэ и его трем сыновьям. Храбрый «тид-на» (глава, начальник) женился на одной туземной девушке, и та подарила ему трех здоровых мальчиков, которых он постарался воспитать и научить, как только мог.
Отыщите это золото, по праву принадлежащее вам. Знаю, дорогие мои, как труден будет путь, который придется пройти вам. Но мне никак невозможно избавить вас от него: я не владею перевозными средствами, а мои бедные друзья не могут пройти пятьсот верст под тяжестью багажа, утомительного и для лошади. Кроме того, вы знаете их натуру. Их жизнь идет спокойно только до тех пор, пока они не приблизятся к цивилизованным людям.
Отправляйтесь же в Австралию, дорогие дети! Если можете, заинтересуйте предприятием нескольких верных друзей: лишний преданный человек никогда не помешает. Насчет советов обращайтесь к моему доброму брату. Он вас, знаю, очень любит и поможет вам. С Богом идите в дорогу! Ваше предприятие, хотя и трудное, не превышает человеческих сил, кроме того, в моих черных друзьях вы встретите надежных помощников.
Нга-Ко-Тко давно уже изменили свою кочевую жизнь и живут теперь в определенной местности. Их земли лежат между ста тридцатью пятью и ста тридцатью семью градусами восточной долготы и от девятнадцати до двадцати одного градуса южной широты.
Когда вам удастся достигнуть этих мест, вы встретите целые леса камедных деревьев. Вам нужно будет вырезать на белой коре этих деревьев голову змеи ножом. Делайте это почаще. Тогда туземцы, от глаз которых ничто не скроется, по этим знакам, известным им одним, поймут, что ожидаемые иностранцы (я сообщил им о вас) вступили в их землю.
Змея – коббонг, то есть эмблема племени Нга-Ко-Тко. Увидя свой племенной символ, изображенный неизвестною рукою, мои добрые друзья пустятся в поиски за вами, и я уверен, что скоро найдут вас, так как они обладают особенною способностью открывать присутствие белых. Вы узнаете моих посланцев, Джоэ с сыновьями, по тому же коббонгу, а также на основании некоторых подробностей вашего детства, о которых я передал ему. Он введет вас во владение наследством вашего отца.
Теперь я могу умереть спокойно. Мое здоровье надломлено бессонными ночами и перенесенными трудами. Я, вероятно, уже не буду иметь величайшего счастья видеть вас подле себя, и Красный Опоссум закроет мне глаза.
Прощайте!»
– Какое удивительное приключение! – невольно вырвалось у меня после чтения письма. – Доктор Стефенсон был вполне прав, предсказывая, что наша прогулка может затянуться на неопределенное время. Когда же, майор, мы отправляемся?
– Завтра с восходом солнца. Я хочу сейчас послать курьера в Мельбурн с просьбою об отсрочке отпуска. Не правда ли, Роберт? Не правда ли, Кроули?
– Да, конечно, дорогой майор, – в один голос отвечали молодые офицеры.
– Вам, дорогой друг, – обратился ко мне Гарвэй с улыбкой, – этого не нужно, вы служите по желанию. Еще раз благословляю случай, который привел нас сюда сегодня. Благодаря ему сэр Рид увеличил свой экспедиционный отряд четырьмя молодцами, которыми не следует пренебрегать. Так ли я говорю, милый мой француз? Вы видите, что не одни ваши соотечественники способны на опасные приключения. Ваши соседи по другую сторону Ла-Манша тоже могут бросаться в опасность, не боясь последствий.
– А какой путь выберем мы?
– Сам не знаю еще. Вот сэр Рид скажет сейчас. Да вон он сам на лужке со своею племянницей, мисс Мэри. Я попрошу его прийти сюда. Подождите, господа, через две минуты он будет здесь.
Глава 6
Отъезд. – Наш караван. – Фургоны. – Мой оруженосец Кирилл и его история. – Герр Шаффер. – Состав экспедиции. – Маршрут. – Начало путешествия. – Том выследил кенгуру. – Охота. – Девственный лес. – Победа Мирадора.
На другой день после приезда на станцию Трех Фонтанов, в назначенный час, мы отправились на поиски за богатым наследством брата сэра Рида, отца мисс Мэри и ее братьев, Эдуарда и Ричарда. Наш караван состоял из шести фургонов, которые мы видели накануне во дворе. В каждую из этих тяжелых колымаг впрягли по десять сильных лошадей. За ними, в стройном порядке, следовали еще шестьдесят – эти должны были везти завтра.
В первый день мы проехали сорок верст к северу. Вечером разбили лагерь.
Теперь позвольте мне, прежде чем перейти к дальнейшему рассказу, описать в кратких чертах наш караван, очертить наш путь и представить вам моего незаменимого Кирилла, довольно грубоватого, но верного моего спутника, который двенадцать лет неразлучно странствует вместе со мною.
Фургоны были доверху наполнены съестными припасами: в пустынях Австралии никогда нельзя сказать, найдется ли чем пообедать завтра. Таким образом, здесь сложен был провиант на шесть месяцев для двадцати людей, составлявших караван: бисквиты, кофе, сахар, спирт, соленая и сушеная говядина, рис, мука и сухие овощи. Голод, как видят читатели, нам был не страшен, если бы только не случилось никакого несчастья. Кроме того, в каждой телеге было положено по бочке воды в пятьдесят пудов, что составляло драгоценный запас, который расходовался с величайшею осторожностью. Для защиты от ночного холода и дождей у нас были непромокаемые палатки, а для предохранения от жгучих солнечных лучей – пробковые каски с вуалями.
От нападения туземцев каждого из нас защищали: отличный карабин Ремингтона с полусотнею патронов в кармане, топор, нож и револьвер. Сверх того, одна из телег везла обильные запасы этого материала. Сэр Рид имел даже предосторожность нагрузить сюда же легкую митральезу системы Сартель и Монтиньи, которая могла выпустить шестнадцать выстрелов в несколько секунд.
Наконец, на случай, если бы пришлось встретить какое-нибудь значительное скопление воды, одна шестисаженная фура была обита железом и скреплена гвоздями, так что могла служить при нужде хорошею лодкой. Для этого достаточно было ввезти ее в воду, снять колеса, поставить припасенную мачту, взять весла – и вышла бы настоящая шлюпка, на которой можно было ехать куда угодно.
Сказав о нашем караване, позволю себе сделать маленькое отступление, очертив вкратце биографию моего товарища, Кирилла, чего он заслуживает как по той роли, которую ему пришлось играть в экспедиции, так и по тому значению, которое имеет он для меня.
Кирилл – мой молочный брат, родившийся в один день со мною, ровно тридцать два года тому назад, в Экренне, небольшой деревеньке департамента Луары. Беспечно и весело, как все дети, росли мы в Экренне; ни малейшая тень не затемняла нашей дружбы до самого моего поступления в Орлеанский лицей. Тут в первый раз товарищ моих игр почувствовал печаль и тоску по другу. Простодушный мальчуган никак не мог понять, почему нужно сидеть в душной комнате и корпеть над непонятною латынью, вместо того чтобы свободно лазить по деревьям или ловить рыбу… Сознаюсь, и я разделял это мнение. Зато во время моих вакаций наша радость не знала границ. Чего только не придумывали мы, чтобы провести как можно веселее время! Каких игр и шалостей мы не проделывали! Нужно только удивляться, как мы не сломали себе голов, с нашими забавами!
Когда я немного подрос, муж моей кормилицы, Делафой, всегда баловавший меня, подарил мне ружье. Предоставляю вам судить о моем волнении, о моей радости, когда я в первый раз в своей жизни спустил курок!
С этого знаменательного дня я сделался страстным охотником.
Прошло несколько времени, нам было уже около пятнадцати лет, как непоправимое несчастье обрушилось на бедного Кирилла: в несколько дней он потерял обоих своих родителей. Сироту взяла к себе моя добрая мать, и с этого времени он сделался членом нашей семьи, чего вполне стоил по своему несравненному сердцу.
С летами из него выровнялся рослый молодец саженного роста и атлетического сложения. На широких плечах помещалась огромная голова с маленькими умными глазами. Железные ноги не знали усталости. Если прибавить к этому, что Кирилл был отличный рубака и стрелок, то вам вполне будет известна физиономия моего богатыря. Но при безумной храбрости он всегда хранил благоразумие и ясность мыслей. Самообладание никогда не оставляло его, даже в самые трудные минуты. Нужно, например, отправляться в какое-нибудь дальнее путешествие.
– Кирилл, – скажешь ему, – мы едем.
– Хорошо, – ответит он просто. – Куда же?
– Да хоть в Мексику, Индию или Африку.
– А наши собаки? Им, бедняжкам, очень тяжело будет сидеть в трюме!
– Мы дадим им отдельные каюты.
– Слишком дорого! Не лучше ли будет везти их как-нибудь иначе?
– Делай как знаешь; я полагаюсь на тебя. Итак, решено, мы едем завтра и будем свободно охотиться, где захотим, не встречая неприятных надписей: «Охота воспрещается».
– А, вот это хорошо! – говорит Кирилл, потирая руки, и глаза его радостно сверкают.
В каждом путешествии его радовала только охота. Все остальное не существовало для моего спутника. Где бы он ни находился, – красоты природы на него нисколько не действовали. Необъятность моря для него означала только обилие воды. Вихрь и свист бури – сильный ветер. Величие австралийских прерий вызывало из его груди только вздохи сожаления:
– Как бы хорошо было здесь пройтись с плугом!
Словом, в высших чувствах мой Кирилл был совершенный профан. Однако отсюда вовсе не следует, что его душа не поддавалась никакому волнению. Нет, богатырь был способен на самое нежное чувство. Это всем стало очевидным, когда увидели его смущение в присутствии одной красивой девушки – Кэлли, горничной мисс Мэри, которая пожелала сопровождать дядю и братьев в поисках пропавшего отца. Влюбленный богатырь адресовал предмету своей страсти целую серию отборнейших стихотворений, правда, страдавших в грамотности, но все-таки благосклонно принятых. Добрая девушка вполне извиняла недостаток образования моего друга.
Если присутствие прекрасной ирландки восхищало Кирилла, то, напротив, вид первого лейтенанта каравана заставлял его сильно коситься. Прежде всего это был немец! Эта пронырливая нация, как паразиты, везде лезет с нахальством. Кирилл, носивший в своей петличке ленту военной медали, храбро заслуженной в битве при Шампиньи, ненавидел пруссаков, и было за что: кожаный картуз Кирилла едва прикрывал громадный шрам от сабельного удара, чуть не стоившего жизни моему другу. И хотя удар был нанесен одним виртембергцем, мой товарищ не входил в тонкости и сохранил ненависть ко всему, что происходило из-за Рейна.
Предмет ненависти Кирилла, герр Шаффер, представлял из себя вежливого до приторности немца лет сорока. Он уже давно состоял управителем у сэра Рида, который не мог нахвалиться его честностью. Надеясь на его опытность и честность, последний уже во второй раз поручал ему управлять караваном.
Кроме Шаффера, с нами было еще четыре немца; все прочие – англичане; французы были только я да Кирилл. Был, впрочем, еще один канадец, говоривший, подобно всем своим соплеменникам, французским языком прошлого столетия.
Вид герра Шаффера (опять возвращаюсь к нему), судя по первому впечатлению, мне очень не понравился. К личному чувству присоединилась еще расовая вражда, и в результате я не мог смотреть на него спокойно. Не зная за ним ничего худого, я тем не менее решил до нитки разобрать эту личность, черты которой мне казались как будто знакомыми.
Что касается Эдуарда и Ричарда, то редко можно встретить лица более открытые и симпатичные. Я привязался к ним с первого дня. Их сестра, мисс Мэри, была милая девушка, с золотистыми волосами, черными глазами и энергичным личиком.
Цель нашего путешествия лежала в точке пересечения ста тридцати пяти градусов долготы и двадцати градусов широты. Там, согласно странному документу, мы должны были найти племя Нга-Ко-Тко, черных стражей сокровища. Станция Трех Фонтанов отстояла от этого пункта на четыреста пятьдесят лье, или около тысячи восьмисот верст. Делать более тридцати пяти – сорока верст в день нам было немыслимо, так что при самых благоприятных обстоятельствах раньше двух месяцев нельзя было и надеяться достичь нашей цели, принимая во внимание разные задержки на пути в виде отдыхов, охот и пр.
Наша дорога сначала шла по реке Муррее, при слиянии которой с Моррумбиджем находилось жилище скваттера. Следуя роскошными берегами этой величайшей из австралийских рек, мы намеревались достигнуть Дарлинга, другого значительного притока реки Муррея, и ехать по нему верст сто до ста сорока градусов. Отсюда мы должны были некоторое время идти дорогою Буркэ, но так как она слишком длинна, то мы намеревались скоро свернуть с нее влево по направлению к озеру Бланш.
Наш путь, утомительный и долгий, независимо от звезд, определялся по вычислениям самых лучших буссолей, секстантов и хронометров. Каждый день на карте тщательно отмечался пройденный путь. Поэтому нам нечего было опасаться, что заблудимся. У озера Грегора снова предполагалось повернуть налево и ехать до самого озера Эйр, этого внутреннего австралийского моря, еще мало исследованного. Потом пойдут песчаные и каменистые пустыни, где потребуется нам все присутствие духа.
Пока же путешествие идет очень весело, вроде прогулки, хотя дороги уже давно никакой не видно. Так как станция Трех Фонтанов лежит на самой границе цивилизации, то вскоре же после отъезда мы попали в настоящую дикую Австралию, какую именно я и желал видеть.
Каждый шаг пути поражает нас удивлением. Глаз всюду видит множество странных деревьев с красным, клейким соком. Бесчисленные стада овец и быков пасутся по бесконечной прерии, спокойно оглядывая нас любопытным взглядом. Дикие лошади целыми табунами носятся по степи, приветствуя веселым ржанием наших лошадей. Раздутые ноздри, развевающиеся хвосты и горящие огнем глаза благородных животных заставляют невольно любоваться ими. Порою изъеденные червями стволы упавших деревьев преграждают нам путь. Эти гиганты, которых пощадил топор скваттера, пали под ударами бурь и времени.
Но до сих пор я не встречаю дичи, и мною овладевает наконец охотничье нетерпение. Моя свора давно без дела. А мне страстно хотелось бы поохотиться на кенгуру. Кирилл, любуясь своею возлюбленною, полон веселости и ведет с Мирадором, моею лучшей ищейкой, постоянные разговоры, которые умное животное как будто и понимает.
– Терпение, Мирадор! Если я не обманываюсь, туземец – слуга майора должен встретить кое-что. Эта старая двуногая ищейка владеет удивительным чутьем. Разнюхивая направо и налево, копаясь в огромных зарослях, он, может быть, и нашел что-нибудь.
– Эй, Том?
– Ну?
– Что нового?
– Кенгуру!.. – отвечал старый дикарь.
– Вот как! Где же?
– Там! Только живо все садись на господина лошадь! Гоп!
– Господа, живо на господ лошадей! Гоп! – повторил я со взрывом смеха. – Вперед! Если только позволит нам командир, мистер Рид!
– Сделайте одолжение, господа, – вежливо отвечал старый джентльмен.
– Да где же твой кенгуру?
– Там! – отвечал дикарь, показывая мне на одну странную фигуру, мелькавшую вдали между деревьями.
– Майор! Кроули! Робертс! Кирилл! Вперед! Животное наше!
С этими словами я распускаю свою свору, раздаю товарищам по рогу, и мы начинаем во все легкие приветствовать кенгуру. Почувствовав себя свободными, наши собаки огласили прерию радостным лаем и помчались во весь дух.
Вид у кенгуру действительно необыкновенный: саженное туловище с длинными задними и очень короткими передними ногами, маленькая голова и толстый, мускулистый хвост.
Благодаря такому строению тела животное делает прыжки в четыре-пять сажен. Черт возьми! Это ужасный бег! Наши собаки и лошади едва поспевают за ним. Прыгая, подобно громадной лягушке, кенгуру время от времени останавливается, садится на свой длинный хвост и окидывает нас смущенным взглядом. Через несколько секунд он снова поднимается и снова несется, к большому изумлению собак, лающих во все горло. Ей-Богу, охота интересная! Я от души забываю, что перед нами интересный экземпляр из своеобразного вида macropus fuliginosus! К черту классификацию и естественную историю! Я теперь охотник! Вперед, друзья!
– Вперед! – повторяют мои товарищи, и мы бешено несемся по леску, где исчез зверь.
Мирадор, соединяющий с обязанностями ищейки и звание первой собаки своры, несется впереди всех, испуская оглушительный лай. Другие собаки вторят ему в унисон. Святой Губерт! Что за невообразимая музыка! Собачий лай, крики, вой рогов, топот лошадей! Следуя за зверем, время от времени показывающимся сквозь кустарники, мы въехали в настоящий девственный австралийский лес. Боже мой! Какое великолепие встретило нас! Как мы ни были знакомы с чудесами австралийской флоры, но увиденное просто привело нас в остолбенение от изумления.
Соберите все, что есть пышного и красивого во всем мире, вообразите действительными чудеса «тысячи и одной ночи», но и тогда вы не получите всей несравненной красоты растительных уборов. Убранство австралийских цветов не имеет себе равного.
В немом очаровании мы забыли и об охоте. Даже такие страстные любители спорта, как мои компаньоны, опьянели от восторженного чувства. Между тем наши собаки, равнодушные к красотам природы, давно умчались вперед. Наконец и мы отрываемся от прелестных картин и галопом следуем за ними. Наши лошади по самую грудь увязают в ароматной чаще магнолий, мимоз, пеларгоний (растений, похожих на георгины в цвету), фикусов, формиумов и тысячи других цветов, которых формы не описаны еще и названия не определены. Мимо нас мелькают группы рододендронов, фиолетовых амарантов и белые стволы камедных деревьев.
Все эти растения, которые в Европе почти неизвестны или растут только в ботанических садах, здесь достигают необыкновенного развития. Нам попадался дурман от семи до десяти сажен высоты; около него густо обвалились ломоносы и кирказоны. Если же порою встречался источник, то мы видели в его водах пышную царскую лилию (Victoria regia), которая на двадцать пять футов вытягивала свой бархатистый полуторааршинный белый, подобно снежным вершинам Гималая, цветок. Это была настоящая курильница, испускавшая далеко вокруг себя ароматные испарения.
Над всей этой великолепной растительностью возвышаются чуть не до облаков громадные эвкалипты высотою футов в четыреста, огромные араукарии, благовонные мирты, гигантские папоротники и всевозможные пальмы. Наконец, странные деревья, имеющие вместо листьев длинные тонкие прутья, вроде побегов травы, вытягивают кверху свою лишенную тени крону. Между ними прячется исполинская крапива, одно прикосновение к которой парализует всякое живое существо.
Около цветов веселыми роями мелькают миллионы птиц; на земле, под ногами наших лошадей, их еще больше: тут цесарки, куропатки, голубые и розовые ара – словом, тут такой же разнообразный цветник, как у настоящих цветов…
Мы скакали уже в течение двух часов. Голод и жажда начинали томить нас. Однако роскошная растительность не могла дать нам ни одного плода, ни одной капли жидкости. Австралийская природа, как я сказал, разрушает все классификации животного и растительного царства. Не зная ее, никто из нас, несмотря на сильные мучения, не осмелился сорвать какой-нибудь плод: все боялись наткнуться на яд. Наконец инстинкт лошадей, которому мы вверились, открыл источник воды, которая утолила нашу жажду. Отдохнув немного у источника, люди и животные приготовились ехать далее, как вблизи нас послышалось чье-то тяжелое, усиленное дыхание…
Преследуемый нашими неустрашимыми собаками, на прогалину выбежал кенгуру в сильном изнеможении. Взмыленная шерсть, высунутый язык и повислые уши показывали, что ему пришел уже конец. Измученное животное стремглав кинулось в воду и, припав к ней, стало жадно утолять жажду. Неотстававшие собаки бросились на него, кусая за поджилки. Тогда зверь перескочил на другой берег. Этот прыжок мы приветствовали громким «ура!», так как, видя, что ему не убежать, зверь прислонился для защиты у ствола огромного дерева с морщинистою корою, в извилинах которой легко, мог поместиться целый человек. Владеющий силою только в задних ногах, кенгуру оперся передними ногами о дерево и принялся жестоко лягаться задними. От страшных ударов мощных лап наши собаки взлетали на воздух, как мячики. Уже молодой Руфло с воем катался по земле с разбитою челюстью, а другая собака – с переломанными ребрами. Зверь был, очевидно, очень опасен. К счастью, Мирадор поправил все дело: бросившись ловким движением на спину кенгуру, он разом задушил его. Мы приветствовали этот ловкий маневр радостными криками, а Кирилл немедленно отделил порядочный кусок мяса для благородных победителей. Затем он принялся медленно свежевать странное животное, про которое говорят, что капризная австралийская природа соединила в нем голову и передние ноги грациозной газели с задом жеребенка. Самые нежные части были тут же изжарены и съедены нами.
Отдохнув у источника, мы двинулись в обратный путь к своему каравану, которого и достигли без всяких приключений.
На другой день после приезда на станцию Трех Фонтанов, в назначенный час, мы отправились на поиски за богатым наследством брата сэра Рида, отца мисс Мэри и ее братьев, Эдуарда и Ричарда. Наш караван состоял из шести фургонов, которые мы видели накануне во дворе. В каждую из этих тяжелых колымаг впрягли по десять сильных лошадей. За ними, в стройном порядке, следовали еще шестьдесят – эти должны были везти завтра.
В первый день мы проехали сорок верст к северу. Вечером разбили лагерь.
Теперь позвольте мне, прежде чем перейти к дальнейшему рассказу, описать в кратких чертах наш караван, очертить наш путь и представить вам моего незаменимого Кирилла, довольно грубоватого, но верного моего спутника, который двенадцать лет неразлучно странствует вместе со мною.
Фургоны были доверху наполнены съестными припасами: в пустынях Австралии никогда нельзя сказать, найдется ли чем пообедать завтра. Таким образом, здесь сложен был провиант на шесть месяцев для двадцати людей, составлявших караван: бисквиты, кофе, сахар, спирт, соленая и сушеная говядина, рис, мука и сухие овощи. Голод, как видят читатели, нам был не страшен, если бы только не случилось никакого несчастья. Кроме того, в каждой телеге было положено по бочке воды в пятьдесят пудов, что составляло драгоценный запас, который расходовался с величайшею осторожностью. Для защиты от ночного холода и дождей у нас были непромокаемые палатки, а для предохранения от жгучих солнечных лучей – пробковые каски с вуалями.
От нападения туземцев каждого из нас защищали: отличный карабин Ремингтона с полусотнею патронов в кармане, топор, нож и револьвер. Сверх того, одна из телег везла обильные запасы этого материала. Сэр Рид имел даже предосторожность нагрузить сюда же легкую митральезу системы Сартель и Монтиньи, которая могла выпустить шестнадцать выстрелов в несколько секунд.
Наконец, на случай, если бы пришлось встретить какое-нибудь значительное скопление воды, одна шестисаженная фура была обита железом и скреплена гвоздями, так что могла служить при нужде хорошею лодкой. Для этого достаточно было ввезти ее в воду, снять колеса, поставить припасенную мачту, взять весла – и вышла бы настоящая шлюпка, на которой можно было ехать куда угодно.
Сказав о нашем караване, позволю себе сделать маленькое отступление, очертив вкратце биографию моего товарища, Кирилла, чего он заслуживает как по той роли, которую ему пришлось играть в экспедиции, так и по тому значению, которое имеет он для меня.
Кирилл – мой молочный брат, родившийся в один день со мною, ровно тридцать два года тому назад, в Экренне, небольшой деревеньке департамента Луары. Беспечно и весело, как все дети, росли мы в Экренне; ни малейшая тень не затемняла нашей дружбы до самого моего поступления в Орлеанский лицей. Тут в первый раз товарищ моих игр почувствовал печаль и тоску по другу. Простодушный мальчуган никак не мог понять, почему нужно сидеть в душной комнате и корпеть над непонятною латынью, вместо того чтобы свободно лазить по деревьям или ловить рыбу… Сознаюсь, и я разделял это мнение. Зато во время моих вакаций наша радость не знала границ. Чего только не придумывали мы, чтобы провести как можно веселее время! Каких игр и шалостей мы не проделывали! Нужно только удивляться, как мы не сломали себе голов, с нашими забавами!
Когда я немного подрос, муж моей кормилицы, Делафой, всегда баловавший меня, подарил мне ружье. Предоставляю вам судить о моем волнении, о моей радости, когда я в первый раз в своей жизни спустил курок!
С этого знаменательного дня я сделался страстным охотником.
Прошло несколько времени, нам было уже около пятнадцати лет, как непоправимое несчастье обрушилось на бедного Кирилла: в несколько дней он потерял обоих своих родителей. Сироту взяла к себе моя добрая мать, и с этого времени он сделался членом нашей семьи, чего вполне стоил по своему несравненному сердцу.
С летами из него выровнялся рослый молодец саженного роста и атлетического сложения. На широких плечах помещалась огромная голова с маленькими умными глазами. Железные ноги не знали усталости. Если прибавить к этому, что Кирилл был отличный рубака и стрелок, то вам вполне будет известна физиономия моего богатыря. Но при безумной храбрости он всегда хранил благоразумие и ясность мыслей. Самообладание никогда не оставляло его, даже в самые трудные минуты. Нужно, например, отправляться в какое-нибудь дальнее путешествие.
– Кирилл, – скажешь ему, – мы едем.
– Хорошо, – ответит он просто. – Куда же?
– Да хоть в Мексику, Индию или Африку.
– А наши собаки? Им, бедняжкам, очень тяжело будет сидеть в трюме!
– Мы дадим им отдельные каюты.
– Слишком дорого! Не лучше ли будет везти их как-нибудь иначе?
– Делай как знаешь; я полагаюсь на тебя. Итак, решено, мы едем завтра и будем свободно охотиться, где захотим, не встречая неприятных надписей: «Охота воспрещается».
– А, вот это хорошо! – говорит Кирилл, потирая руки, и глаза его радостно сверкают.
В каждом путешествии его радовала только охота. Все остальное не существовало для моего спутника. Где бы он ни находился, – красоты природы на него нисколько не действовали. Необъятность моря для него означала только обилие воды. Вихрь и свист бури – сильный ветер. Величие австралийских прерий вызывало из его груди только вздохи сожаления:
– Как бы хорошо было здесь пройтись с плугом!
Словом, в высших чувствах мой Кирилл был совершенный профан. Однако отсюда вовсе не следует, что его душа не поддавалась никакому волнению. Нет, богатырь был способен на самое нежное чувство. Это всем стало очевидным, когда увидели его смущение в присутствии одной красивой девушки – Кэлли, горничной мисс Мэри, которая пожелала сопровождать дядю и братьев в поисках пропавшего отца. Влюбленный богатырь адресовал предмету своей страсти целую серию отборнейших стихотворений, правда, страдавших в грамотности, но все-таки благосклонно принятых. Добрая девушка вполне извиняла недостаток образования моего друга.
Если присутствие прекрасной ирландки восхищало Кирилла, то, напротив, вид первого лейтенанта каравана заставлял его сильно коситься. Прежде всего это был немец! Эта пронырливая нация, как паразиты, везде лезет с нахальством. Кирилл, носивший в своей петличке ленту военной медали, храбро заслуженной в битве при Шампиньи, ненавидел пруссаков, и было за что: кожаный картуз Кирилла едва прикрывал громадный шрам от сабельного удара, чуть не стоившего жизни моему другу. И хотя удар был нанесен одним виртембергцем, мой товарищ не входил в тонкости и сохранил ненависть ко всему, что происходило из-за Рейна.
Предмет ненависти Кирилла, герр Шаффер, представлял из себя вежливого до приторности немца лет сорока. Он уже давно состоял управителем у сэра Рида, который не мог нахвалиться его честностью. Надеясь на его опытность и честность, последний уже во второй раз поручал ему управлять караваном.
Кроме Шаффера, с нами было еще четыре немца; все прочие – англичане; французы были только я да Кирилл. Был, впрочем, еще один канадец, говоривший, подобно всем своим соплеменникам, французским языком прошлого столетия.
Вид герра Шаффера (опять возвращаюсь к нему), судя по первому впечатлению, мне очень не понравился. К личному чувству присоединилась еще расовая вражда, и в результате я не мог смотреть на него спокойно. Не зная за ним ничего худого, я тем не менее решил до нитки разобрать эту личность, черты которой мне казались как будто знакомыми.
Что касается Эдуарда и Ричарда, то редко можно встретить лица более открытые и симпатичные. Я привязался к ним с первого дня. Их сестра, мисс Мэри, была милая девушка, с золотистыми волосами, черными глазами и энергичным личиком.
Цель нашего путешествия лежала в точке пересечения ста тридцати пяти градусов долготы и двадцати градусов широты. Там, согласно странному документу, мы должны были найти племя Нга-Ко-Тко, черных стражей сокровища. Станция Трех Фонтанов отстояла от этого пункта на четыреста пятьдесят лье, или около тысячи восьмисот верст. Делать более тридцати пяти – сорока верст в день нам было немыслимо, так что при самых благоприятных обстоятельствах раньше двух месяцев нельзя было и надеяться достичь нашей цели, принимая во внимание разные задержки на пути в виде отдыхов, охот и пр.
Наша дорога сначала шла по реке Муррее, при слиянии которой с Моррумбиджем находилось жилище скваттера. Следуя роскошными берегами этой величайшей из австралийских рек, мы намеревались достигнуть Дарлинга, другого значительного притока реки Муррея, и ехать по нему верст сто до ста сорока градусов. Отсюда мы должны были некоторое время идти дорогою Буркэ, но так как она слишком длинна, то мы намеревались скоро свернуть с нее влево по направлению к озеру Бланш.
Наш путь, утомительный и долгий, независимо от звезд, определялся по вычислениям самых лучших буссолей, секстантов и хронометров. Каждый день на карте тщательно отмечался пройденный путь. Поэтому нам нечего было опасаться, что заблудимся. У озера Грегора снова предполагалось повернуть налево и ехать до самого озера Эйр, этого внутреннего австралийского моря, еще мало исследованного. Потом пойдут песчаные и каменистые пустыни, где потребуется нам все присутствие духа.
Пока же путешествие идет очень весело, вроде прогулки, хотя дороги уже давно никакой не видно. Так как станция Трех Фонтанов лежит на самой границе цивилизации, то вскоре же после отъезда мы попали в настоящую дикую Австралию, какую именно я и желал видеть.
Каждый шаг пути поражает нас удивлением. Глаз всюду видит множество странных деревьев с красным, клейким соком. Бесчисленные стада овец и быков пасутся по бесконечной прерии, спокойно оглядывая нас любопытным взглядом. Дикие лошади целыми табунами носятся по степи, приветствуя веселым ржанием наших лошадей. Раздутые ноздри, развевающиеся хвосты и горящие огнем глаза благородных животных заставляют невольно любоваться ими. Порою изъеденные червями стволы упавших деревьев преграждают нам путь. Эти гиганты, которых пощадил топор скваттера, пали под ударами бурь и времени.
Но до сих пор я не встречаю дичи, и мною овладевает наконец охотничье нетерпение. Моя свора давно без дела. А мне страстно хотелось бы поохотиться на кенгуру. Кирилл, любуясь своею возлюбленною, полон веселости и ведет с Мирадором, моею лучшей ищейкой, постоянные разговоры, которые умное животное как будто и понимает.
– Терпение, Мирадор! Если я не обманываюсь, туземец – слуга майора должен встретить кое-что. Эта старая двуногая ищейка владеет удивительным чутьем. Разнюхивая направо и налево, копаясь в огромных зарослях, он, может быть, и нашел что-нибудь.
– Эй, Том?
– Ну?
– Что нового?
– Кенгуру!.. – отвечал старый дикарь.
– Вот как! Где же?
– Там! Только живо все садись на господина лошадь! Гоп!
– Господа, живо на господ лошадей! Гоп! – повторил я со взрывом смеха. – Вперед! Если только позволит нам командир, мистер Рид!
– Сделайте одолжение, господа, – вежливо отвечал старый джентльмен.
– Да где же твой кенгуру?
– Там! – отвечал дикарь, показывая мне на одну странную фигуру, мелькавшую вдали между деревьями.
– Майор! Кроули! Робертс! Кирилл! Вперед! Животное наше!
С этими словами я распускаю свою свору, раздаю товарищам по рогу, и мы начинаем во все легкие приветствовать кенгуру. Почувствовав себя свободными, наши собаки огласили прерию радостным лаем и помчались во весь дух.
Вид у кенгуру действительно необыкновенный: саженное туловище с длинными задними и очень короткими передними ногами, маленькая голова и толстый, мускулистый хвост.
Благодаря такому строению тела животное делает прыжки в четыре-пять сажен. Черт возьми! Это ужасный бег! Наши собаки и лошади едва поспевают за ним. Прыгая, подобно громадной лягушке, кенгуру время от времени останавливается, садится на свой длинный хвост и окидывает нас смущенным взглядом. Через несколько секунд он снова поднимается и снова несется, к большому изумлению собак, лающих во все горло. Ей-Богу, охота интересная! Я от души забываю, что перед нами интересный экземпляр из своеобразного вида macropus fuliginosus! К черту классификацию и естественную историю! Я теперь охотник! Вперед, друзья!
– Вперед! – повторяют мои товарищи, и мы бешено несемся по леску, где исчез зверь.
Мирадор, соединяющий с обязанностями ищейки и звание первой собаки своры, несется впереди всех, испуская оглушительный лай. Другие собаки вторят ему в унисон. Святой Губерт! Что за невообразимая музыка! Собачий лай, крики, вой рогов, топот лошадей! Следуя за зверем, время от времени показывающимся сквозь кустарники, мы въехали в настоящий девственный австралийский лес. Боже мой! Какое великолепие встретило нас! Как мы ни были знакомы с чудесами австралийской флоры, но увиденное просто привело нас в остолбенение от изумления.
Соберите все, что есть пышного и красивого во всем мире, вообразите действительными чудеса «тысячи и одной ночи», но и тогда вы не получите всей несравненной красоты растительных уборов. Убранство австралийских цветов не имеет себе равного.
В немом очаровании мы забыли и об охоте. Даже такие страстные любители спорта, как мои компаньоны, опьянели от восторженного чувства. Между тем наши собаки, равнодушные к красотам природы, давно умчались вперед. Наконец и мы отрываемся от прелестных картин и галопом следуем за ними. Наши лошади по самую грудь увязают в ароматной чаще магнолий, мимоз, пеларгоний (растений, похожих на георгины в цвету), фикусов, формиумов и тысячи других цветов, которых формы не описаны еще и названия не определены. Мимо нас мелькают группы рододендронов, фиолетовых амарантов и белые стволы камедных деревьев.
Все эти растения, которые в Европе почти неизвестны или растут только в ботанических садах, здесь достигают необыкновенного развития. Нам попадался дурман от семи до десяти сажен высоты; около него густо обвалились ломоносы и кирказоны. Если же порою встречался источник, то мы видели в его водах пышную царскую лилию (Victoria regia), которая на двадцать пять футов вытягивала свой бархатистый полуторааршинный белый, подобно снежным вершинам Гималая, цветок. Это была настоящая курильница, испускавшая далеко вокруг себя ароматные испарения.
Над всей этой великолепной растительностью возвышаются чуть не до облаков громадные эвкалипты высотою футов в четыреста, огромные араукарии, благовонные мирты, гигантские папоротники и всевозможные пальмы. Наконец, странные деревья, имеющие вместо листьев длинные тонкие прутья, вроде побегов травы, вытягивают кверху свою лишенную тени крону. Между ними прячется исполинская крапива, одно прикосновение к которой парализует всякое живое существо.
Около цветов веселыми роями мелькают миллионы птиц; на земле, под ногами наших лошадей, их еще больше: тут цесарки, куропатки, голубые и розовые ара – словом, тут такой же разнообразный цветник, как у настоящих цветов…
Мы скакали уже в течение двух часов. Голод и жажда начинали томить нас. Однако роскошная растительность не могла дать нам ни одного плода, ни одной капли жидкости. Австралийская природа, как я сказал, разрушает все классификации животного и растительного царства. Не зная ее, никто из нас, несмотря на сильные мучения, не осмелился сорвать какой-нибудь плод: все боялись наткнуться на яд. Наконец инстинкт лошадей, которому мы вверились, открыл источник воды, которая утолила нашу жажду. Отдохнув немного у источника, люди и животные приготовились ехать далее, как вблизи нас послышалось чье-то тяжелое, усиленное дыхание…
Преследуемый нашими неустрашимыми собаками, на прогалину выбежал кенгуру в сильном изнеможении. Взмыленная шерсть, высунутый язык и повислые уши показывали, что ему пришел уже конец. Измученное животное стремглав кинулось в воду и, припав к ней, стало жадно утолять жажду. Неотстававшие собаки бросились на него, кусая за поджилки. Тогда зверь перескочил на другой берег. Этот прыжок мы приветствовали громким «ура!», так как, видя, что ему не убежать, зверь прислонился для защиты у ствола огромного дерева с морщинистою корою, в извилинах которой легко, мог поместиться целый человек. Владеющий силою только в задних ногах, кенгуру оперся передними ногами о дерево и принялся жестоко лягаться задними. От страшных ударов мощных лап наши собаки взлетали на воздух, как мячики. Уже молодой Руфло с воем катался по земле с разбитою челюстью, а другая собака – с переломанными ребрами. Зверь был, очевидно, очень опасен. К счастью, Мирадор поправил все дело: бросившись ловким движением на спину кенгуру, он разом задушил его. Мы приветствовали этот ловкий маневр радостными криками, а Кирилл немедленно отделил порядочный кусок мяса для благородных победителей. Затем он принялся медленно свежевать странное животное, про которое говорят, что капризная австралийская природа соединила в нем голову и передние ноги грациозной газели с задом жеребенка. Самые нежные части были тут же изжарены и съедены нами.
Отдохнув у источника, мы двинулись в обратный путь к своему каравану, которого и достигли без всяких приключений.
Глава 7
Дальнейший путь. – Мисс Мэри. – Герр Шаффер является вполне благовоспитанным господином. – Последняя станция. – На границах пустыни. – Два слова о дрэйманах. – Обед у сэра Форстера. – Туземные блюда. – Прощание с гостеприимным хозяином. – Пропажа и возвращение немца. – Мои подозрения. – Счастливые рудники. – Встреча с туземцем.
Так как весь вышеприведенный рассказ достоверен во всех подробностях, а не выдуман моею фантазией, то я изложил в нем события в их хронологическом порядке такими, какими они были, без всяких прикрас или прибавлений, как обыкновенно поступают романисты, сами создающие своих героев. Я описываю только то, что действительно случилось.
Не желая утомлять читателя перечислением каждого шага нашего путешествия, я буду упоминать только о главных, выдающихся эпизодах. Поэтому нам придется весьма часто оставлять без внимания значительные пространства пути, если они не ознаменовались ничем интересным…
Но возвращаюсь к рассказу.
После охоты на кенгуру прошло несколько дней. По мере нашего приближения к северу жара делалась все тяжелее. Мельбурн, лежащий под тридцатью восемью градусами южной широты, имеет относительно приятную температуру, которая делается тягостною только во время сильной жары. Напротив, чем ближе мы подвигались к северу Австралии, тем становилось все жарче, и роскошная растительность этих стран давно бы засохла, как в печи, если бы не было дождей, периодически освежавших ее.
Двадцать верст прошли мы без всякой помехи. Общее состояние всех путешественников было превосходно. Несравненный, по своему влиянию на здоровье, австралийский климат подействовал благодетельно даже на нежное сложение мисс Мэри, цветущие щечки которой своим румянцем поспорили бы с любой розой. Прелестная, храбрая барышня весело проводила время то в фуре, где у нее была постель, то на спине Фанни, прекрасной чистокровной лошадки, на которой племянница сэра Рида ездила, как настоящая амазонка.
Что касается немцев, то они, в особенности герр Шаффер, были полны предусмотрительности. Шаффер, казалось, даже забыл нашу с Кириллом национальность и не замечал нашего предубеждения. Он выглядел очень милым человеком, немного только приторно-вежливым! Как было уже замечено мною, по-французски говорил он очень чисто, вообще же его можно было смело назвать вполне благовоспитанным господином. И все-таки я чувствовал к нему какое-то инстинктивное недоверие, на что, сознаюсь, тогда не имел никакого основания. Мне постоянно думалось, что я где-то раньше видал эту фигуру. Но где – я не мог припомнить.
Пройдя дня три по берегам Дарлинга, мы поднялись по течению Олари-Крика, красивой реки, которая привела нас к горе Победителя, откуда она берет свое начало.
Тут мы достигли самых крайних пределов обитаемых мест. Эта часть Нового Южного Валлиса соприкасается уже с пустыней. Показавшаяся перед нами станция была последней. Европейцы, которые встретились бы после, будут или диггеры, или бродячие торговцы, рассеянные по всему огромному континенту. Да еще, если бы мы пошли вдоль телеграфа, перерезывающего всю Австралию с севера на юг, от Южного порта в бухте Пальмерстон до порта Августа в заливе Спенсера, то, может быть, наткнулись бы на несколько английских конных патрулей, которые стерегут линию.
Последняя станция, которую мы встретили, была станция Форстер, красиво расположенная у подножия горы Победителя, под ста сорока градусами долготы и тридцатью двумя градусами широты. Радостный крик ее обитателей встретил наше прибытие. Нас не спрашивали, кто мы и откуда. Широкое австралийское гостеприимство растворяет двери дома перед всяким путешественником, кого только пошлет Провидение. Радушные хозяева благословляли наш приезд; случаи видеть европейцев так редки в их пустынном краю! Единственные белокожие, которых видят жители этих отдаленных стран, – это дрэйманы, бродячие торговцы, доходящие до Счастливых Рудников, расположенных на сто шестьдесят верст выше. Прежде они ходили из Аделаиды, но после того как железнодорожный путь связал этот город с Кунингой, они отправляются из последнего пункта. Эти дрэйманы, исполняющие и роль почтальонов, одни только поддерживают правильное сообщение между пустынными окраинами и более цивилизованными областями. В их объемистых фургонах помещается целый склад разных вещей, необходимых для колонистов и рудокопов. Когда их фуры опорожняются, они возвращаются домой, обремененные кожами, шерстью и разными туземными продуктами, приобретенными по низкой цене. Подобная торговля в соединении с развозкою казенной почты дает им возможность быстро наживать большие состояния. Но зато их честность вошла даже в пословицу: дрэйман с опасностью для жизни будет защищать предметы, вверенные его заботам, против воров с большой дороги, впрочем, довольно редких здесь, особенно с тех пор как ссыльный элемент совершенно исчез из Австралии.
Так как весь вышеприведенный рассказ достоверен во всех подробностях, а не выдуман моею фантазией, то я изложил в нем события в их хронологическом порядке такими, какими они были, без всяких прикрас или прибавлений, как обыкновенно поступают романисты, сами создающие своих героев. Я описываю только то, что действительно случилось.
Не желая утомлять читателя перечислением каждого шага нашего путешествия, я буду упоминать только о главных, выдающихся эпизодах. Поэтому нам придется весьма часто оставлять без внимания значительные пространства пути, если они не ознаменовались ничем интересным…
Но возвращаюсь к рассказу.
После охоты на кенгуру прошло несколько дней. По мере нашего приближения к северу жара делалась все тяжелее. Мельбурн, лежащий под тридцатью восемью градусами южной широты, имеет относительно приятную температуру, которая делается тягостною только во время сильной жары. Напротив, чем ближе мы подвигались к северу Австралии, тем становилось все жарче, и роскошная растительность этих стран давно бы засохла, как в печи, если бы не было дождей, периодически освежавших ее.
Двадцать верст прошли мы без всякой помехи. Общее состояние всех путешественников было превосходно. Несравненный, по своему влиянию на здоровье, австралийский климат подействовал благодетельно даже на нежное сложение мисс Мэри, цветущие щечки которой своим румянцем поспорили бы с любой розой. Прелестная, храбрая барышня весело проводила время то в фуре, где у нее была постель, то на спине Фанни, прекрасной чистокровной лошадки, на которой племянница сэра Рида ездила, как настоящая амазонка.
Что касается немцев, то они, в особенности герр Шаффер, были полны предусмотрительности. Шаффер, казалось, даже забыл нашу с Кириллом национальность и не замечал нашего предубеждения. Он выглядел очень милым человеком, немного только приторно-вежливым! Как было уже замечено мною, по-французски говорил он очень чисто, вообще же его можно было смело назвать вполне благовоспитанным господином. И все-таки я чувствовал к нему какое-то инстинктивное недоверие, на что, сознаюсь, тогда не имел никакого основания. Мне постоянно думалось, что я где-то раньше видал эту фигуру. Но где – я не мог припомнить.
Пройдя дня три по берегам Дарлинга, мы поднялись по течению Олари-Крика, красивой реки, которая привела нас к горе Победителя, откуда она берет свое начало.
Тут мы достигли самых крайних пределов обитаемых мест. Эта часть Нового Южного Валлиса соприкасается уже с пустыней. Показавшаяся перед нами станция была последней. Европейцы, которые встретились бы после, будут или диггеры, или бродячие торговцы, рассеянные по всему огромному континенту. Да еще, если бы мы пошли вдоль телеграфа, перерезывающего всю Австралию с севера на юг, от Южного порта в бухте Пальмерстон до порта Августа в заливе Спенсера, то, может быть, наткнулись бы на несколько английских конных патрулей, которые стерегут линию.
Последняя станция, которую мы встретили, была станция Форстер, красиво расположенная у подножия горы Победителя, под ста сорока градусами долготы и тридцатью двумя градусами широты. Радостный крик ее обитателей встретил наше прибытие. Нас не спрашивали, кто мы и откуда. Широкое австралийское гостеприимство растворяет двери дома перед всяким путешественником, кого только пошлет Провидение. Радушные хозяева благословляли наш приезд; случаи видеть европейцев так редки в их пустынном краю! Единственные белокожие, которых видят жители этих отдаленных стран, – это дрэйманы, бродячие торговцы, доходящие до Счастливых Рудников, расположенных на сто шестьдесят верст выше. Прежде они ходили из Аделаиды, но после того как железнодорожный путь связал этот город с Кунингой, они отправляются из последнего пункта. Эти дрэйманы, исполняющие и роль почтальонов, одни только поддерживают правильное сообщение между пустынными окраинами и более цивилизованными областями. В их объемистых фургонах помещается целый склад разных вещей, необходимых для колонистов и рудокопов. Когда их фуры опорожняются, они возвращаются домой, обремененные кожами, шерстью и разными туземными продуктами, приобретенными по низкой цене. Подобная торговля в соединении с развозкою казенной почты дает им возможность быстро наживать большие состояния. Но зато их честность вошла даже в пословицу: дрэйман с опасностью для жизни будет защищать предметы, вверенные его заботам, против воров с большой дороги, впрочем, довольно редких здесь, особенно с тех пор как ссыльный элемент совершенно исчез из Австралии.