Это мучение продолжается трое суток. У нас падает две трети лошадей. Оставшиеся в живых еле дышат. Вода истощается. Глазная болезнь с каждым часом выхватывает новые жертвы. Наши героические девушки, насколько возможно, облегчают страдания несчастных, накладывая им на глаза освежительные компрессы и увлажняя их засохшие губы. Короткие слова утешения, соединенные с делом, вливают в их сердца близкую надежду на спасение. Бедные девушки сами счастливо избежали болезни и теперь стараются помочь другим.
Жара, отсутствие воды и глазная болезнь приводят наш некогда блестящий караван в самый жалкий вид. Две фуры, запряженные каждая шестью лошадьми, составляют все наше достояние. Одна служит для провизии, оружия и припасов, другая – для больных. Все прочие оставлены в пустыне за недостатком упряжных лошадей. Так проходит десять дней. Никто не жалуется, но всякий видит, что катастрофа неминуема, если положение дел не изменится.
Наступает одиннадцатая ночь в пустыне. Мучения увеличиваются, в ушах звенит, никто не может сделать шагу вперед, большая часть в безнадежном отчаянии ложится на землю. Больных охватывает онемение, вестник смерти. Придется ли всем увидеть рассвет?
Мои бедные собаки в последней агонии. Четыре уже мертвы, остальные жалобно воют, валяясь на земле. Вдруг мне слышатся чьи-то легкие шаги… Я открываю свои вспухшие глаза, но ничего не вижу. Темно, как в аду.
– Том, это ты?
Ответа нет. Я поднимаюсь. Неужели у меня начались галлюцинации? Однако мое ухо различает отдаленный шум бегущей лошади. Вот он смолк. Проходят долгие мучительные часы молчания. Вдруг шум возобновляется. Ясно, кто-то ездил на разведку. Вероятно, Том. Я не обманываюсь: старый туземец приближается ко мне и тихо говорит:
– Держи, друг, это на твои глаза!
И его холодная грубая рука кладет мне на глаза какой-то пластырь довольно приятного ароматического запаха. Я чувствую сначала сильное колотье, произведенное прикосновением вяжущего вещества к моим воспаленным глазам.
– Том, – говорю я старику, – мне еще больнее!
– Успокойся. Это тебе поможет. Это лихорадочное дерево.
– Как лихорадочное дерево?.. Эвкалипт?.. У тебя свежие листья его?
– Да, да!
– Но тогда, значит, пустыня пройдена. Близок лес, мы спасены?!
– Да.
Мое восклицание будит часть уснувших. Меня засыпают вопросами, шумят, радуются. Между тем под влиянием лекарства, данного черным эскулапом, боль в моих глазах как рукой снимает.
– Джентльмены, – кричу я с радостью, – Том спасает нас еще раз. Он нашел лес. Он имеет лекарство против нашей болезни. Джентльмены, еще минута терпения!
Радостные крики вторят моему голосу. Надежда, покинувшая было наших путешественников, снова возвращается в их сердца.
Старый туземец между тем не остается бездеятельным. Я слышу, как он ходит направо и налево, нащупывает в темноте больных и раздает свое благодетельное лекарство.
Близкое соседство леса и надежда найти там прохладную воду воодушевляет самых слабых. Все спешат подняться и тронуться в путь. Черный доктор не противоречит, но рекомендует держать на глазах свой пластырь. Он встает во главе колонны и направляет свои шаги к северу; за ним длинною вереницей вытягиваются прочие. Майор, сэр Рид, Эдуард, Ричард и Фрэнсис, менее пострадавшие от болезни, остаются сторожить две фуры, где лежат те, которые не могут идти. Молодые девушки, идущие тоже в лес, ободряют своим присутствием и утешительными словами тех, кого оставляют силы.
Я чувствую, что-то холодное в своей руке. Это запыхавшийся Мирадор. Доброе животное бегало вместе с Томом на поиски, освежилось и теперь прибежало помочь мне отыскать дорогу. Умная собака отлично исполняет обязанности вожака.
Лошади, почуяв близость воды, удваивают свою энергию.
– Вперед! Мужайтесь! – раздается сладкий голос Мэри. – Ах! Вот солнце! Я вижу и деревья, там, близко!..
Глава 17
Глава 18
Жара, отсутствие воды и глазная болезнь приводят наш некогда блестящий караван в самый жалкий вид. Две фуры, запряженные каждая шестью лошадьми, составляют все наше достояние. Одна служит для провизии, оружия и припасов, другая – для больных. Все прочие оставлены в пустыне за недостатком упряжных лошадей. Так проходит десять дней. Никто не жалуется, но всякий видит, что катастрофа неминуема, если положение дел не изменится.
Наступает одиннадцатая ночь в пустыне. Мучения увеличиваются, в ушах звенит, никто не может сделать шагу вперед, большая часть в безнадежном отчаянии ложится на землю. Больных охватывает онемение, вестник смерти. Придется ли всем увидеть рассвет?
Мои бедные собаки в последней агонии. Четыре уже мертвы, остальные жалобно воют, валяясь на земле. Вдруг мне слышатся чьи-то легкие шаги… Я открываю свои вспухшие глаза, но ничего не вижу. Темно, как в аду.
– Том, это ты?
Ответа нет. Я поднимаюсь. Неужели у меня начались галлюцинации? Однако мое ухо различает отдаленный шум бегущей лошади. Вот он смолк. Проходят долгие мучительные часы молчания. Вдруг шум возобновляется. Ясно, кто-то ездил на разведку. Вероятно, Том. Я не обманываюсь: старый туземец приближается ко мне и тихо говорит:
– Держи, друг, это на твои глаза!
И его холодная грубая рука кладет мне на глаза какой-то пластырь довольно приятного ароматического запаха. Я чувствую сначала сильное колотье, произведенное прикосновением вяжущего вещества к моим воспаленным глазам.
– Том, – говорю я старику, – мне еще больнее!
– Успокойся. Это тебе поможет. Это лихорадочное дерево.
– Как лихорадочное дерево?.. Эвкалипт?.. У тебя свежие листья его?
– Да, да!
– Но тогда, значит, пустыня пройдена. Близок лес, мы спасены?!
– Да.
Мое восклицание будит часть уснувших. Меня засыпают вопросами, шумят, радуются. Между тем под влиянием лекарства, данного черным эскулапом, боль в моих глазах как рукой снимает.
– Джентльмены, – кричу я с радостью, – Том спасает нас еще раз. Он нашел лес. Он имеет лекарство против нашей болезни. Джентльмены, еще минута терпения!
Радостные крики вторят моему голосу. Надежда, покинувшая было наших путешественников, снова возвращается в их сердца.
Старый туземец между тем не остается бездеятельным. Я слышу, как он ходит направо и налево, нащупывает в темноте больных и раздает свое благодетельное лекарство.
Близкое соседство леса и надежда найти там прохладную воду воодушевляет самых слабых. Все спешат подняться и тронуться в путь. Черный доктор не противоречит, но рекомендует держать на глазах свой пластырь. Он встает во главе колонны и направляет свои шаги к северу; за ним длинною вереницей вытягиваются прочие. Майор, сэр Рид, Эдуард, Ричард и Фрэнсис, менее пострадавшие от болезни, остаются сторожить две фуры, где лежат те, которые не могут идти. Молодые девушки, идущие тоже в лес, ободряют своим присутствием и утешительными словами тех, кого оставляют силы.
Я чувствую, что-то холодное в своей руке. Это запыхавшийся Мирадор. Доброе животное бегало вместе с Томом на поиски, освежилось и теперь прибежало помочь мне отыскать дорогу. Умная собака отлично исполняет обязанности вожака.
Лошади, почуяв близость воды, удваивают свою энергию.
– Вперед! Мужайтесь! – раздается сладкий голос Мэри. – Ах! Вот солнце! Я вижу и деревья, там, близко!..
Глава 17
Спасительное убежище. – Мы отдыхаем. – Опасная стоянка. – Разговор двух друзей. – Мы отправляемся в глубину леса. – Солнечный удар. – Проклятое место. – Ночь на берегу потока. – Странное явление. – «Ооак!» – Наводнение. – Распоряжения майора. – Лесной пожар. – Импровизированное судно.
Никогда возвращение дневного светила не было встречаемо так бурно-радостно, как теперь. Обыкновенно холодные и терпеливые, наши спутники пришли в настоящее бешенство. Они сгорают желанием поскорее увидеть спасительное убежище и убедиться, что оно не обман зрения. Их руки в нетерпении срывают с глаз повязки, и опухшие глаза впиваются в желанную зелень, по которой снопами блещут пурпуровые лучи. Яркий блеск режет больные глаза, солнечные лучи жгут головы страдальцев, как раскаленное железо. Что за важность? Они не обращают на это внимания. Их чувства, мысли, желания обращены теперь только на то, чтобы утолить мучительную жажду. Подобно неудержимому потоку, кидаются они под прохладную сень леса, к светлым струям источника, и с разбегу погружаются в его журчащие волны. Конечно, такой быстрый переход от жары к холоду очень опасен, но все доводы рассудка оказались бессильными сдержать желание поскорее утолить жажду. К счастью, холодная вода ни для кого не имела печальных последствий. Напротив, свежая чистая вода благодетельно подействовала на горящее тело и привела его в нормальное состояние.
Когда жажда была утолена, все больные с удовольствием растянулись на зеленой мураве под тенью деревьев. Скоро здоровый сон смежил их больные глаза, на которые был наложен новый пластырь из листьев эвкалипта. Вечером состояние здоровья всех заметно улучшилось, а ночью мы, то есть больные глазами, могли уже различать близкие предметы.
Какое удивительное дерево этот Eucalyptus globulus, «лихорадочное дерево» туземцев! Его по праву можно назвать царем австралийских лесов за благодетельные свойства. Недавно драгоценный сок корней спас нам жизнь, а теперь ароматическая листва возвращает нам зрение и прекращает изнурительную лихорадку.
Край Нга-Ко-Тко теперь близок. Мы думаем пуститься в путь на другой день, чтобы дать и людям, и животным необходимый отдых. Мы нашли тенистый лес, нашли подножный корм для лошадей, наконец, свежую воду, – нужно пользоваться этим, чтобы запастись силами на дальнейший путь. Немедленно около ручья был разбит лагерь.
Благодетельный ручей, который так кстати открыл Том, был не более пятнадцати аршин в ширину и только четыре фута в глубину. Однако изрытые берега, огромные валуны и масса песку по сторонам его ясно показывали, что в дождливую пору этот скромный поток превращался в бурную реку шириною до двухсот сажен, как мы могли заметить по руслу.
– А ведь нас, наверное, потопило бы, – обратился сэр Рид к майору, – если бы внезапный дождь взбудоражил этот ручей.
– Полноте, какой же теперь может быть дождь?! В эту пору земля, как губка, вбирает в себя малейшую влагу.
– Кто может ручаться за будущее? Вы еще не знаете, как капризен здешний климат с его страшными ливнями.
– Вот как! А дождь в каменистой пустыне?
– Он продолжался всего лишь одну минуту; кроме того, мы находились тогда на возвышенном месте, между тем как теперь – в самой середине этой долины, которая, кажется, служит гигантским руслом для ручья во время наводнения.
– Не беспокойтесь, мы завтра же покинем это место.
– Это меня и успокаивает; в противном случае нам было бы безопаснее разбить лагерь в самой лесной чаще.
– Вы правы.
На этом разговор обоих друзей прервался. Сэр Рид несколько минут молчал, охваченный какою-то мыслью.
– Мой милый Гарвэй, – вдруг сказал он, крепко пожимая руку майора, – знаете ли вы, что мы близки к цели?
– Да, нас отделяет от нее всего восемьдесят – сто верст, не более.
– Здешний лес, вероятно, служит южною границею владений наших чернокожих друзей. Как вы думаете, не начать ли нам условленные сигналы?
– Я с вами совершенно согласен. С сегодняшнего же дня давайте оставлять на деревьях «коббонг», как нам посоветовал…
– …тот, кого я так пламенно желаю найти живым… Бедный брат! Ах! Как я желал бы доставить ему удовольствие – обнять своих детей!
– Надеюсь, мой друг, ваше желание осуществится. Время испытаний прошло, и через три дня, не позже, мы будем у цели.
– Пойдем же делать эмблемы Нга-Ко-Тко да прихватим с собою и Фрэнсиса, Ричарда и Шаффера.
– Возьмите и меня, сэр Рид, – говорю я скваттеру. – Неужели мне все еще лежать в госпитале?
– Нет, друг, вы еще слабы силами; долгий путь утомит вас.
– Клянусь вам, я вполне здоров. Напротив, бездействие, вы сами знаете, утомляет меня более, чем путь… Возьмите, прогулка докончит мое выздоровление…
Скваттер колебался.
Видя его нерешительность, я с комическим отчаянием обратился к сэру Гарвэю.
– Майор, помогите мне. Я ведь обещал Кроули маленького кенгуру на завтрак. А вы знаете, какой он лакомка: если надежда на вкусное блюдо обманет его, он заболеет от печали.
– Ну, пусть будет по вашему желанию, – с улыбкою сказал старый офицер, всегда милостивый к нашим фантазиям.
– Вот спасибо!
Несмотря на легкое дрожание в коленях, я живо вскакиваю на ноги, и мы потихоньку углубляемся в лес, предшествуемые Мирадором, который весело бежит перед нами. Скоро огромные толстые деревья скрыли от нас лагерь. Мы очутились в самой чаще.
Не знаю, обманываюсь ли я, или мои больные глаза плохо различают цвета, но мне кажется, что зеленая до того трава вдруг пожелтела. Листва на деревьях, как будто после пожара, местами высохла и свернулась; наконец, местами видны совсем сухие ветки.
Я подхожу к сэру Риду, молчаливо шагавшему впереди нас. Но, погруженный в свои думы, он не замечает меня.
– Фрэнсис, – говорю я тогда канадцу, – вам знаком этот край. Объясните же мне, пожалуйста, странную перемену в растительности.
– Ах, m-eur, – шепотом отвечает мне бравый охотник, – я боюсь несчастья.
– Боже мой! Что еще ожидает нас?
– Если вид леса не обманывает меня, наше положение опять ухудшится.
Чем далее подвигаемся мы, тем более безотрадною делается картина леса. Трава суха и тверда, как солома. Листья с деревьев попадали, а оставшиеся приняли тот красноватый цвет, какой замечается осенью в наших лесах. Молодые побеги почернели. В лесу не видно ни ручьев, ни цветов, ни птиц, – одни зеленые ящерицы да змеи ползают в сухой траве. Живой и веселый на опушке лес чем дальше, тем мрачнее и безжизненнее, тем более походит на пустыню.
Соображая все виденное нами, я начинаю понимать причину. Очевидно, лес получил, по выражению Фрэнсиса, «солнечный удар». Без сомнения, здесь давно уже не выпадало дождя, а между тем тропическое солнце жгло, не ослабевая, и окончательно высушило почву. Тогда вся растительность, лишившись животворной влаги, погибла, а вслед за растениями погибли или разбежались и животные. Как видно, «солнечный удар» распространился очень далеко. По крайней мере, всюду, куда ни проникал наш взор, он встречал ту же печальную картину. Нам стало ясно, что только опушка леса, где разбит наш лагерь, благодаря большому ручью сохранила свой прежний вид. Но надолго ли? Не иссякнет ли в этой палящей печи и наш источник?
– Все против нас! – пробормотал сэр Рид. – Возвратимтесь назад; нечего и думать пройти этим проклятым местом. Нужно найти другую дорогу. Только, господа, советую вам ничего не говорить нашим. Зачем увеличивать страдания наших товарищей, сообщая им о новом несчастии.
Молчаливый жест с нашей стороны был единственным ответом. Мы печально возвратились в лагерь.
– Ну, что? Где мой кенгуру? – вскричал Кроули, завидев нас.
– Нет его.
– Я так и заключил по вашему виду. К счастью, Том позаботился о жарком. Майор, нужно заметить, у вас драгоценный слуга.
Что делать? Впереди мертвый лес, позади – песчаная пустыня! Положение ужасное! Между тем съестные припасы на исходе, а возобновить их нет никаких средств. Остается одно – следовать по течению ручья, но он, к несчастью, направляется к западу, следовательно, удаляется от нашего направления. Однако время не ждет: нужно как можно скорее решиться на что-нибудь.
За мучительно жарким днем настает тихая, но душная ночь. Весь караван погружается в сон. Только я не смыкаю глаз. Следы не прошедшей еще болезни и неизвестность будущего гнали дремоту с моих утомленных вежд. Наскучившись лежать, я встал и принялся ходить взад и вперед по берегу ручья. Погода между тем переменилась. Темно-синее небо, где горели блестящие огни звезд, стало заволакиваться черными облаками. Забушевал ветер, поднимая массы пыли в пустыне. Гонимые напором воздушных волн, черные тучи облегли весь горизонт, и скоро свет звезд померк за этою мрачною пеленою. Я с любопытством следил за удивительной картиной. Вдруг отдаленный шум поразил мое ухо. Что бы это такое значило? – беспокойно думал я, прислушиваясь к странным звукам, то усиливавшимся, то ослабевавшим, смотря по силе ветра. Неизвестность еще более увеличивала мое беспокойство. Я наклоняю ухо к земле: шум становится все яснее и ближе. Кажется, будто ревет какое-то гигантское животное или клокочет массивный котел. Предчувствие чего-то недоброго тоскливо сжимает мое сердце. Я бегу будить майора и Тома, природный инстинкт которого может объяснить причину этого явления.
Том мигом вскакивает на ноги и весь обращается в слух. Несколько секунд стоит он неподвижно. Потом вдруг его черная фигура принимает мало-помалу выражение неописуемого ужаса. Дрожащий гортанный звук срывается с его губ:
– Ооак!!..
Все спящие спросонок открывают глаза и недоумевающе смотрят на старого туземца.
– Что с тобой? – с волнением спрашивает майор.
– Вода!
– Что ты хочешь сказать этим?
Старый Том, сильно размахивая своими длинными руками, отвечает непонятною для меня фразою, но майор, привыкший уже к образной речи своего слуги, сразу угадывает ее смысл.
Не говоря ни слова, он летит со всех ног к сэру Риду.
– Что случилось, Гарвэй?! – торопливо спрашивает тот, увидев испуганное лицо своего друга.
– Наводнение… живее вставайте все… – запыхавшись, кричит майор.
При этом новом несчастье старый скваттер совсем потерялся.
– Что же делать?
– Нужно, скорее покинуть эту долину.
– Но успеем ли?
– Попробуем!
В этом слове высказалась вся решимость старого офицера, не знающего страха. Он решился бороться до последней крайности. Эта твердость ободрила сэра Рида.
– Гарвэй, примите начальство. Мне нужно позаботиться о девушках. – Сказав это, скваттер бросился к тому месту, где находились мисс Мэри и ее служанка.
Майор быстро составляет план действия.
– Ко мне, друзья! – раздается его громовой голос.
Все группируются около него, ожидая приказаний. Конвойные давно уже готовы.
– Запрягать лошадей!
Двенадцать человек немедленно отделяются и быстро исполняют приказание.
Ужасный удар грома заглушает порывы ветра. Раздается страшный треск, и вершины нескольких деревьев расщепляются, словно лучина. Более сухие из них вспыхивают ярким светом.
– Пусть каждый возьмет себе съестных припасов на два дня и по пять пачек с патронами! – слышится сквозь гром команда майора.
В одну минуту ящики с припасами взламываются ударами топора, и содержимое расходится по рукам.
Между тем буря свирепствует, как не знающий удержу дикий зверь. Целые снопы молний разрезают густой мрак ночи. Оглушительные удары грома потрясают воздух. Мчавшаяся громадным потоком вода, гул которой так испугал меня, дополняет картину тропической бури.
Несмотря на всю ярость бушевавших стихий, голос нашего командира по-прежнему был тверд и звучал, как труба.
– Все ли готово?
– Все, – отвечал Кроули, исполнявший должность лейтенанта, точно на параде.
– Хорошо! Эдуард, возьмите большую карту: я поручаю ее вам.
– Слушаю, начальник.
– Фрэнсис, вам поручаю буссоль и секстант: эти инструменты теперь так же драгоценны для нас, как съестные припасы.
– Я позабочусь о них, – просто ответил канадец.
Эти слова означали, что он скорее умрет, чем оставит вверенные вещи.
Шум невыносимый. Страшный поток уже близко. Нужно скорее бежать. Испуганные лошади едва сдерживаются сильными руками конвойных.
– Вперед!
Но не успели мы тронуться с места, как впереди нас вспыхнуло яркое пламя: это горела сухая трава, зажженная молниями. За травою занялись огнем деревья. Бушевавший ветер со сказочною быстротою разносил огонь повсюду, и скоро весь горизонт перед нами был охвачен пожаром.
В то же время справа мчался страшный поток. Куда же бежать? Где скрыться от смерти?
За воем бури, клокотанием огня и ревом волн не слыхать было никакого человеческого голоса. Но вот опять, словно труба, прозвучало:
– На воду! В железную фуру.
Один из наших спутников моментально схватывает под уздцы переднюю лошадь и хочет направить тяжелый экипаж к ручью. Но испуганные лошади вздымаются на дыбы и не трогаются с места. Нужно колоть их ножом.
– Обрубайте постромки у другой фуры! Пять человек на коней! Пробирайтесь к берегу и следуйте по течению… галопом! Остальные живей сюда!
Команда исполняется с быстротою молнии. Пять охотников вскакивают на коней и быстро исчезают с наших глаз. Остальные пятнадцать садятся в фуру. Шесть оставленных лошадей увлекаются шумящею бездною. Бедные животные напрягают все свои усилия, чтобы добраться до берега, но тщетно. Бурные волны одолевают их, и наши кони с жалобным ржанием скрываются под водою. Эта мучительная смерть вызвала холодный пот у самых храбрых. Но собственная опасность заставляет забыть все на свете. Наша фура с упряжью и колесами может ежеминутно опрокинуться. Кроме того, ею пока нельзя управлять. Чтобы помочь горю, два молодца спрыгивают в воду, обрубают упряжь, стаскивают колеса с осей и затем счастливо возвращаются на импровизированное судно. Тем временем к нему приделывают руль, за который садится Эдуард, потом появляются весла. Теперь тяжелый фургон превратился в настоящую лодку, правда, тяжелую и неуклюжую, но все-таки довольно сносную. В ней мы, по крайней мере, перестали быть игрушкой волн и могли направлять ее по своему желанию.
Никогда возвращение дневного светила не было встречаемо так бурно-радостно, как теперь. Обыкновенно холодные и терпеливые, наши спутники пришли в настоящее бешенство. Они сгорают желанием поскорее увидеть спасительное убежище и убедиться, что оно не обман зрения. Их руки в нетерпении срывают с глаз повязки, и опухшие глаза впиваются в желанную зелень, по которой снопами блещут пурпуровые лучи. Яркий блеск режет больные глаза, солнечные лучи жгут головы страдальцев, как раскаленное железо. Что за важность? Они не обращают на это внимания. Их чувства, мысли, желания обращены теперь только на то, чтобы утолить мучительную жажду. Подобно неудержимому потоку, кидаются они под прохладную сень леса, к светлым струям источника, и с разбегу погружаются в его журчащие волны. Конечно, такой быстрый переход от жары к холоду очень опасен, но все доводы рассудка оказались бессильными сдержать желание поскорее утолить жажду. К счастью, холодная вода ни для кого не имела печальных последствий. Напротив, свежая чистая вода благодетельно подействовала на горящее тело и привела его в нормальное состояние.
Когда жажда была утолена, все больные с удовольствием растянулись на зеленой мураве под тенью деревьев. Скоро здоровый сон смежил их больные глаза, на которые был наложен новый пластырь из листьев эвкалипта. Вечером состояние здоровья всех заметно улучшилось, а ночью мы, то есть больные глазами, могли уже различать близкие предметы.
Какое удивительное дерево этот Eucalyptus globulus, «лихорадочное дерево» туземцев! Его по праву можно назвать царем австралийских лесов за благодетельные свойства. Недавно драгоценный сок корней спас нам жизнь, а теперь ароматическая листва возвращает нам зрение и прекращает изнурительную лихорадку.
Край Нга-Ко-Тко теперь близок. Мы думаем пуститься в путь на другой день, чтобы дать и людям, и животным необходимый отдых. Мы нашли тенистый лес, нашли подножный корм для лошадей, наконец, свежую воду, – нужно пользоваться этим, чтобы запастись силами на дальнейший путь. Немедленно около ручья был разбит лагерь.
Благодетельный ручей, который так кстати открыл Том, был не более пятнадцати аршин в ширину и только четыре фута в глубину. Однако изрытые берега, огромные валуны и масса песку по сторонам его ясно показывали, что в дождливую пору этот скромный поток превращался в бурную реку шириною до двухсот сажен, как мы могли заметить по руслу.
– А ведь нас, наверное, потопило бы, – обратился сэр Рид к майору, – если бы внезапный дождь взбудоражил этот ручей.
– Полноте, какой же теперь может быть дождь?! В эту пору земля, как губка, вбирает в себя малейшую влагу.
– Кто может ручаться за будущее? Вы еще не знаете, как капризен здешний климат с его страшными ливнями.
– Вот как! А дождь в каменистой пустыне?
– Он продолжался всего лишь одну минуту; кроме того, мы находились тогда на возвышенном месте, между тем как теперь – в самой середине этой долины, которая, кажется, служит гигантским руслом для ручья во время наводнения.
– Не беспокойтесь, мы завтра же покинем это место.
– Это меня и успокаивает; в противном случае нам было бы безопаснее разбить лагерь в самой лесной чаще.
– Вы правы.
На этом разговор обоих друзей прервался. Сэр Рид несколько минут молчал, охваченный какою-то мыслью.
– Мой милый Гарвэй, – вдруг сказал он, крепко пожимая руку майора, – знаете ли вы, что мы близки к цели?
– Да, нас отделяет от нее всего восемьдесят – сто верст, не более.
– Здешний лес, вероятно, служит южною границею владений наших чернокожих друзей. Как вы думаете, не начать ли нам условленные сигналы?
– Я с вами совершенно согласен. С сегодняшнего же дня давайте оставлять на деревьях «коббонг», как нам посоветовал…
– …тот, кого я так пламенно желаю найти живым… Бедный брат! Ах! Как я желал бы доставить ему удовольствие – обнять своих детей!
– Надеюсь, мой друг, ваше желание осуществится. Время испытаний прошло, и через три дня, не позже, мы будем у цели.
– Пойдем же делать эмблемы Нга-Ко-Тко да прихватим с собою и Фрэнсиса, Ричарда и Шаффера.
– Возьмите и меня, сэр Рид, – говорю я скваттеру. – Неужели мне все еще лежать в госпитале?
– Нет, друг, вы еще слабы силами; долгий путь утомит вас.
– Клянусь вам, я вполне здоров. Напротив, бездействие, вы сами знаете, утомляет меня более, чем путь… Возьмите, прогулка докончит мое выздоровление…
Скваттер колебался.
Видя его нерешительность, я с комическим отчаянием обратился к сэру Гарвэю.
– Майор, помогите мне. Я ведь обещал Кроули маленького кенгуру на завтрак. А вы знаете, какой он лакомка: если надежда на вкусное блюдо обманет его, он заболеет от печали.
– Ну, пусть будет по вашему желанию, – с улыбкою сказал старый офицер, всегда милостивый к нашим фантазиям.
– Вот спасибо!
Несмотря на легкое дрожание в коленях, я живо вскакиваю на ноги, и мы потихоньку углубляемся в лес, предшествуемые Мирадором, который весело бежит перед нами. Скоро огромные толстые деревья скрыли от нас лагерь. Мы очутились в самой чаще.
Не знаю, обманываюсь ли я, или мои больные глаза плохо различают цвета, но мне кажется, что зеленая до того трава вдруг пожелтела. Листва на деревьях, как будто после пожара, местами высохла и свернулась; наконец, местами видны совсем сухие ветки.
Я подхожу к сэру Риду, молчаливо шагавшему впереди нас. Но, погруженный в свои думы, он не замечает меня.
– Фрэнсис, – говорю я тогда канадцу, – вам знаком этот край. Объясните же мне, пожалуйста, странную перемену в растительности.
– Ах, m-eur, – шепотом отвечает мне бравый охотник, – я боюсь несчастья.
– Боже мой! Что еще ожидает нас?
– Если вид леса не обманывает меня, наше положение опять ухудшится.
Чем далее подвигаемся мы, тем более безотрадною делается картина леса. Трава суха и тверда, как солома. Листья с деревьев попадали, а оставшиеся приняли тот красноватый цвет, какой замечается осенью в наших лесах. Молодые побеги почернели. В лесу не видно ни ручьев, ни цветов, ни птиц, – одни зеленые ящерицы да змеи ползают в сухой траве. Живой и веселый на опушке лес чем дальше, тем мрачнее и безжизненнее, тем более походит на пустыню.
Соображая все виденное нами, я начинаю понимать причину. Очевидно, лес получил, по выражению Фрэнсиса, «солнечный удар». Без сомнения, здесь давно уже не выпадало дождя, а между тем тропическое солнце жгло, не ослабевая, и окончательно высушило почву. Тогда вся растительность, лишившись животворной влаги, погибла, а вслед за растениями погибли или разбежались и животные. Как видно, «солнечный удар» распространился очень далеко. По крайней мере, всюду, куда ни проникал наш взор, он встречал ту же печальную картину. Нам стало ясно, что только опушка леса, где разбит наш лагерь, благодаря большому ручью сохранила свой прежний вид. Но надолго ли? Не иссякнет ли в этой палящей печи и наш источник?
– Все против нас! – пробормотал сэр Рид. – Возвратимтесь назад; нечего и думать пройти этим проклятым местом. Нужно найти другую дорогу. Только, господа, советую вам ничего не говорить нашим. Зачем увеличивать страдания наших товарищей, сообщая им о новом несчастии.
Молчаливый жест с нашей стороны был единственным ответом. Мы печально возвратились в лагерь.
– Ну, что? Где мой кенгуру? – вскричал Кроули, завидев нас.
– Нет его.
– Я так и заключил по вашему виду. К счастью, Том позаботился о жарком. Майор, нужно заметить, у вас драгоценный слуга.
Что делать? Впереди мертвый лес, позади – песчаная пустыня! Положение ужасное! Между тем съестные припасы на исходе, а возобновить их нет никаких средств. Остается одно – следовать по течению ручья, но он, к несчастью, направляется к западу, следовательно, удаляется от нашего направления. Однако время не ждет: нужно как можно скорее решиться на что-нибудь.
За мучительно жарким днем настает тихая, но душная ночь. Весь караван погружается в сон. Только я не смыкаю глаз. Следы не прошедшей еще болезни и неизвестность будущего гнали дремоту с моих утомленных вежд. Наскучившись лежать, я встал и принялся ходить взад и вперед по берегу ручья. Погода между тем переменилась. Темно-синее небо, где горели блестящие огни звезд, стало заволакиваться черными облаками. Забушевал ветер, поднимая массы пыли в пустыне. Гонимые напором воздушных волн, черные тучи облегли весь горизонт, и скоро свет звезд померк за этою мрачною пеленою. Я с любопытством следил за удивительной картиной. Вдруг отдаленный шум поразил мое ухо. Что бы это такое значило? – беспокойно думал я, прислушиваясь к странным звукам, то усиливавшимся, то ослабевавшим, смотря по силе ветра. Неизвестность еще более увеличивала мое беспокойство. Я наклоняю ухо к земле: шум становится все яснее и ближе. Кажется, будто ревет какое-то гигантское животное или клокочет массивный котел. Предчувствие чего-то недоброго тоскливо сжимает мое сердце. Я бегу будить майора и Тома, природный инстинкт которого может объяснить причину этого явления.
Том мигом вскакивает на ноги и весь обращается в слух. Несколько секунд стоит он неподвижно. Потом вдруг его черная фигура принимает мало-помалу выражение неописуемого ужаса. Дрожащий гортанный звук срывается с его губ:
– Ооак!!..
Все спящие спросонок открывают глаза и недоумевающе смотрят на старого туземца.
– Что с тобой? – с волнением спрашивает майор.
– Вода!
– Что ты хочешь сказать этим?
Старый Том, сильно размахивая своими длинными руками, отвечает непонятною для меня фразою, но майор, привыкший уже к образной речи своего слуги, сразу угадывает ее смысл.
Не говоря ни слова, он летит со всех ног к сэру Риду.
– Что случилось, Гарвэй?! – торопливо спрашивает тот, увидев испуганное лицо своего друга.
– Наводнение… живее вставайте все… – запыхавшись, кричит майор.
При этом новом несчастье старый скваттер совсем потерялся.
– Что же делать?
– Нужно, скорее покинуть эту долину.
– Но успеем ли?
– Попробуем!
В этом слове высказалась вся решимость старого офицера, не знающего страха. Он решился бороться до последней крайности. Эта твердость ободрила сэра Рида.
– Гарвэй, примите начальство. Мне нужно позаботиться о девушках. – Сказав это, скваттер бросился к тому месту, где находились мисс Мэри и ее служанка.
Майор быстро составляет план действия.
– Ко мне, друзья! – раздается его громовой голос.
Все группируются около него, ожидая приказаний. Конвойные давно уже готовы.
– Запрягать лошадей!
Двенадцать человек немедленно отделяются и быстро исполняют приказание.
Ужасный удар грома заглушает порывы ветра. Раздается страшный треск, и вершины нескольких деревьев расщепляются, словно лучина. Более сухие из них вспыхивают ярким светом.
– Пусть каждый возьмет себе съестных припасов на два дня и по пять пачек с патронами! – слышится сквозь гром команда майора.
В одну минуту ящики с припасами взламываются ударами топора, и содержимое расходится по рукам.
Между тем буря свирепствует, как не знающий удержу дикий зверь. Целые снопы молний разрезают густой мрак ночи. Оглушительные удары грома потрясают воздух. Мчавшаяся громадным потоком вода, гул которой так испугал меня, дополняет картину тропической бури.
Несмотря на всю ярость бушевавших стихий, голос нашего командира по-прежнему был тверд и звучал, как труба.
– Все ли готово?
– Все, – отвечал Кроули, исполнявший должность лейтенанта, точно на параде.
– Хорошо! Эдуард, возьмите большую карту: я поручаю ее вам.
– Слушаю, начальник.
– Фрэнсис, вам поручаю буссоль и секстант: эти инструменты теперь так же драгоценны для нас, как съестные припасы.
– Я позабочусь о них, – просто ответил канадец.
Эти слова означали, что он скорее умрет, чем оставит вверенные вещи.
Шум невыносимый. Страшный поток уже близко. Нужно скорее бежать. Испуганные лошади едва сдерживаются сильными руками конвойных.
– Вперед!
Но не успели мы тронуться с места, как впереди нас вспыхнуло яркое пламя: это горела сухая трава, зажженная молниями. За травою занялись огнем деревья. Бушевавший ветер со сказочною быстротою разносил огонь повсюду, и скоро весь горизонт перед нами был охвачен пожаром.
В то же время справа мчался страшный поток. Куда же бежать? Где скрыться от смерти?
За воем бури, клокотанием огня и ревом волн не слыхать было никакого человеческого голоса. Но вот опять, словно труба, прозвучало:
– На воду! В железную фуру.
Один из наших спутников моментально схватывает под уздцы переднюю лошадь и хочет направить тяжелый экипаж к ручью. Но испуганные лошади вздымаются на дыбы и не трогаются с места. Нужно колоть их ножом.
– Обрубайте постромки у другой фуры! Пять человек на коней! Пробирайтесь к берегу и следуйте по течению… галопом! Остальные живей сюда!
Команда исполняется с быстротою молнии. Пять охотников вскакивают на коней и быстро исчезают с наших глаз. Остальные пятнадцать садятся в фуру. Шесть оставленных лошадей увлекаются шумящею бездною. Бедные животные напрягают все свои усилия, чтобы добраться до берега, но тщетно. Бурные волны одолевают их, и наши кони с жалобным ржанием скрываются под водою. Эта мучительная смерть вызвала холодный пот у самых храбрых. Но собственная опасность заставляет забыть все на свете. Наша фура с упряжью и колесами может ежеминутно опрокинуться. Кроме того, ею пока нельзя управлять. Чтобы помочь горю, два молодца спрыгивают в воду, обрубают упряжь, стаскивают колеса с осей и затем счастливо возвращаются на импровизированное судно. Тем временем к нему приделывают руль, за который садится Эдуард, потом появляются весла. Теперь тяжелый фургон превратился в настоящую лодку, правда, тяжелую и неуклюжую, но все-таки довольно сносную. В ней мы, по крайней мере, перестали быть игрушкой волн и могли направлять ее по своему желанию.
Глава 18
На волнах потока. – Привал. – Новое несчастье. – На охоту. – Мы встречаем золотую россыпь. – Золотая лихорадка. – Черный философ. – Охота за опоссумом. – Убедительная речь Тома к опоссумам. – Золотой самородок идет в дело. – Действие разрывных пуль. – Обед. – Мы вырезаем коббонг Нга-Ко-Тко. – Объявление войны. – Пропавшие возвращаются. – Нападение черных.
Всю ночь мы плыли, следуя за изгибами потока, который мчал наше тяжелое судно сначала со страшною скоростью; далее русло реки расширялось, и течение значительно потеряло свою силу: фура поплыла верст шесть в час, не более. Конечно, после таких приключений нам было не до сна: всех занимало положение экспедиции, не предвещавшее ничего хорошего. В самом деле, где наш гордый караван?! Из целого табуна лошадей осталось только пять животных, да и то еще Бог весть где они со своими всадниками. Из шести великолепных фур, снабженных всеми средствами для продолжительного путешествия, уцелела одна, на которой мы ехали. На шестнадцать пассажиров ее двенадцать – тяжело больных. К довершению несчастья, съестных припасов осталось лишь на полтора дня. Положение, как видите, слишком незавидное, и о нем стоило подумать. Что касается меня, то я был опечален еще более: мои бедные собаки, без сомнения, все погибли. Мне от души было жаль этих верных спутников, особенно старого Мирадора. Но куда их было девать? Наша лодка тесна и для людей.
Однако ни безотрадность положения, ни скорбные мысли о будущем, ни ужасы пережитого нами не заглушают требований желудка. Голод чувствительно подтягивает животы, утраченные силы настоятельно требуют восстановления. Судя по приблизительному расчету, около тридцати верст уже отделяют нас от последней стоянки. Пора сделать привал, тем более что ехать много по течению – значит, очень отдалиться от нашей дороги. Раздается команда «стоп!» – и несколько ударов веслами приближают нас к берегу, где фуру прикрепляют у ствола огромной софоры. Все с нетерпением поглядывают на консервы, единственный источник нашего пропитания. Один из конвойных длинным ножом раскрывает коробки. Вдруг громкое проклятие срывается с его губ:
– Тысяча чертей! Консервы погибли!
Оказалось, вся сушеная говядина сгнила, а овощи покрылись плесенью.
Новый удар! Но на этот раз он не убивает, а поднимает всю нашу энергию.
– Ладно!.. Товарищ, – обращается Робертс к Кириллу, – теперь наши глаза поправились, и я думаю, их можно с пользою употребить на добывание пищи.
– Ну конечно, лейтенант!.. Если только командир даст нам свое разрешение…
– От всего сердца, мой друг. Но отпустить вас одних в эти пустынные места было бы слишком опасно, поэтому половина конвойных пойдет за вами.
– Ей-Богу! Нам останется только умереть, если мы не добудем тогда пищи!
К нам присоединяется и Кроули, которого требования желудка наконец оторвали от приятного far niente, обычного у почтенного мичмана.
Перед уходом изящный джентльмен ловко откидывает вуаль своей каски, кладет на нее последние два бисквита и с грациозным поклоном предлагает их мисс Мэри.
– Крайне сожалею, мисс, что не могу предложить вам лучшего, но дичь еще не под руками; надеюсь ее представить при возвращении.
Молодая девушка с милою улыбкою принимает бисквиты и половину выделяет верной Кэлли.
– Эти милые дети сегодня не умрут с голоду, – весело вскричал сэр Рид. – К делу, господа! Не желаю вам удачной охоты, так как вы, как настоящие охотники, вероятно, думаете, что такое пожелание никогда не исполняется.
Мы быстро спрыгиваем на землю и скорыми шагами направляемся вперед. Солнце между тем давно уже поднялось на горизонте, и его горячие лучи по-прежнему жарили землю. Наш путь шел по широкой долине, похожей на высохшее ложе реки; по обеим сторонам тянулись деревья, благодаря влажности почвы сохранившие зеленый вид. Только отсутствие птиц смущает нас. Неужели ночной пожар истребил их? Песок под ногами все более краснеет; местами он как бы покрыт ржавчиной. Мы всматриваемся, припоминаем кое-что и вскрикиваем от удивления; наша дорога шла по золотой россыпи! Да, вот видны и крупинки драгоценного металла! Один взгляд, брошенный кругом, убеждает нас, что здесь лежат неисчислимые богатства. Но, увы! В нашем положении все богатства мира не стоят куска хлеба! Мы умираем от голода, а судьба в насмешку предлагает нам золото!
Сапог Кирилла запнулся за один камень величиною с куриное яйцо и весом фунта в два. Это был великолепный самородок, только очень тусклый.
– Вот как! – сказал он смеясь. – Теперь и золото растет в поле, подобно картофелю!
– Куда нам золото теперь?
– Кто знает, что может случиться. Я на всякий случай положу этот кусок в карман…
Тут Кирилл, заметив еще большие куски золота, бросился к нам. Мой товарищ стал неузнаваем. Куда девалось его спокойствие?! Он бегает, волнуется, раскапывает землю; голод, по-видимому, забыт. Его пример увлекает конвойных, которые бросаются набивать свои карманы драгоценным металлом. Остальные, то есть я, Кроули и Робертс, сначала с улыбками смотрим на их бесполезное занятие, потом незаметно сами начинаем поддаваться золотой лихорадке. Кончается тем, что вся наша компания, забыв о цели экскурсии, превратилась в ярых «диггеров» и принялась ожесточенно копаться в золотом песке. Жадность европейцев при виде золота охватила нас неудержимою страстью.
Однако природа возвратила свои права, и если золотая горячка победила усталость и голод, то все-таки это продолжалось недолго. Пропотев от жара и рвения, мы скоро остановились, взглянули друг на друга и не могли удержаться от улыбки.
– Ну, что скажете вы, Кроули?
Мичман пожал плечами.
– Я стыжусь своей выходки… А вы?
– Я считаю себя глупцом… Да, господа, Том, с полчаса смотрящий на нас, я думаю, должен иметь самое печальное мнение о белых.
– О, если бы я был в Мельбурне, я купил бы много, много виски, а здесь… зачем эти желтые камни? – отвечал чернокожий философ.
Та же самая мысль приходит в голову диггеров, потому что они вдруг бросают свои поиски.
– Ну, ребята, двигаемся! – закричал им Робертс. – Сбор, кажется, хороший?
– Ах, сэр Робертс! Какая жалость, что нельзя разрабатывать эту богатейшую россыпь… Сколько золота!
– Ваша правда! Да только теперь прежде нужно найти поесть… К несчастью, край, мне кажется, совершенно пуст.
Эти слова возвращают всех к действительности. Между тем время уже ушло вперед, было четыре часа пополудни, а у нас ни одной штуки дичи. Мало того, мы, ничего не сделав, страшно утомились и проголодались. Одному Тому голод нипочем. К тому же у него пища под руками и ногами: он накопал червей и личинок и с наслаждением съел их. А мы могли довольствоваться только соком эвкалиптовых корней. Добрый малый видит наши страдания и с усердием ищет добычи. Наконец он останавливается перед одним эвкалиптом, разглядывает его поверхность, кидает внимательный взгляд на ствол и принимается, как безумный, танцевать вокруг дерева.
Всю ночь мы плыли, следуя за изгибами потока, который мчал наше тяжелое судно сначала со страшною скоростью; далее русло реки расширялось, и течение значительно потеряло свою силу: фура поплыла верст шесть в час, не более. Конечно, после таких приключений нам было не до сна: всех занимало положение экспедиции, не предвещавшее ничего хорошего. В самом деле, где наш гордый караван?! Из целого табуна лошадей осталось только пять животных, да и то еще Бог весть где они со своими всадниками. Из шести великолепных фур, снабженных всеми средствами для продолжительного путешествия, уцелела одна, на которой мы ехали. На шестнадцать пассажиров ее двенадцать – тяжело больных. К довершению несчастья, съестных припасов осталось лишь на полтора дня. Положение, как видите, слишком незавидное, и о нем стоило подумать. Что касается меня, то я был опечален еще более: мои бедные собаки, без сомнения, все погибли. Мне от души было жаль этих верных спутников, особенно старого Мирадора. Но куда их было девать? Наша лодка тесна и для людей.
Однако ни безотрадность положения, ни скорбные мысли о будущем, ни ужасы пережитого нами не заглушают требований желудка. Голод чувствительно подтягивает животы, утраченные силы настоятельно требуют восстановления. Судя по приблизительному расчету, около тридцати верст уже отделяют нас от последней стоянки. Пора сделать привал, тем более что ехать много по течению – значит, очень отдалиться от нашей дороги. Раздается команда «стоп!» – и несколько ударов веслами приближают нас к берегу, где фуру прикрепляют у ствола огромной софоры. Все с нетерпением поглядывают на консервы, единственный источник нашего пропитания. Один из конвойных длинным ножом раскрывает коробки. Вдруг громкое проклятие срывается с его губ:
– Тысяча чертей! Консервы погибли!
Оказалось, вся сушеная говядина сгнила, а овощи покрылись плесенью.
Новый удар! Но на этот раз он не убивает, а поднимает всю нашу энергию.
– Ладно!.. Товарищ, – обращается Робертс к Кириллу, – теперь наши глаза поправились, и я думаю, их можно с пользою употребить на добывание пищи.
– Ну конечно, лейтенант!.. Если только командир даст нам свое разрешение…
– От всего сердца, мой друг. Но отпустить вас одних в эти пустынные места было бы слишком опасно, поэтому половина конвойных пойдет за вами.
– Ей-Богу! Нам останется только умереть, если мы не добудем тогда пищи!
К нам присоединяется и Кроули, которого требования желудка наконец оторвали от приятного far niente, обычного у почтенного мичмана.
Перед уходом изящный джентльмен ловко откидывает вуаль своей каски, кладет на нее последние два бисквита и с грациозным поклоном предлагает их мисс Мэри.
– Крайне сожалею, мисс, что не могу предложить вам лучшего, но дичь еще не под руками; надеюсь ее представить при возвращении.
Молодая девушка с милою улыбкою принимает бисквиты и половину выделяет верной Кэлли.
– Эти милые дети сегодня не умрут с голоду, – весело вскричал сэр Рид. – К делу, господа! Не желаю вам удачной охоты, так как вы, как настоящие охотники, вероятно, думаете, что такое пожелание никогда не исполняется.
Мы быстро спрыгиваем на землю и скорыми шагами направляемся вперед. Солнце между тем давно уже поднялось на горизонте, и его горячие лучи по-прежнему жарили землю. Наш путь шел по широкой долине, похожей на высохшее ложе реки; по обеим сторонам тянулись деревья, благодаря влажности почвы сохранившие зеленый вид. Только отсутствие птиц смущает нас. Неужели ночной пожар истребил их? Песок под ногами все более краснеет; местами он как бы покрыт ржавчиной. Мы всматриваемся, припоминаем кое-что и вскрикиваем от удивления; наша дорога шла по золотой россыпи! Да, вот видны и крупинки драгоценного металла! Один взгляд, брошенный кругом, убеждает нас, что здесь лежат неисчислимые богатства. Но, увы! В нашем положении все богатства мира не стоят куска хлеба! Мы умираем от голода, а судьба в насмешку предлагает нам золото!
Сапог Кирилла запнулся за один камень величиною с куриное яйцо и весом фунта в два. Это был великолепный самородок, только очень тусклый.
– Вот как! – сказал он смеясь. – Теперь и золото растет в поле, подобно картофелю!
– Куда нам золото теперь?
– Кто знает, что может случиться. Я на всякий случай положу этот кусок в карман…
Тут Кирилл, заметив еще большие куски золота, бросился к нам. Мой товарищ стал неузнаваем. Куда девалось его спокойствие?! Он бегает, волнуется, раскапывает землю; голод, по-видимому, забыт. Его пример увлекает конвойных, которые бросаются набивать свои карманы драгоценным металлом. Остальные, то есть я, Кроули и Робертс, сначала с улыбками смотрим на их бесполезное занятие, потом незаметно сами начинаем поддаваться золотой лихорадке. Кончается тем, что вся наша компания, забыв о цели экскурсии, превратилась в ярых «диггеров» и принялась ожесточенно копаться в золотом песке. Жадность европейцев при виде золота охватила нас неудержимою страстью.
Однако природа возвратила свои права, и если золотая горячка победила усталость и голод, то все-таки это продолжалось недолго. Пропотев от жара и рвения, мы скоро остановились, взглянули друг на друга и не могли удержаться от улыбки.
– Ну, что скажете вы, Кроули?
Мичман пожал плечами.
– Я стыжусь своей выходки… А вы?
– Я считаю себя глупцом… Да, господа, Том, с полчаса смотрящий на нас, я думаю, должен иметь самое печальное мнение о белых.
– О, если бы я был в Мельбурне, я купил бы много, много виски, а здесь… зачем эти желтые камни? – отвечал чернокожий философ.
Та же самая мысль приходит в голову диггеров, потому что они вдруг бросают свои поиски.
– Ну, ребята, двигаемся! – закричал им Робертс. – Сбор, кажется, хороший?
– Ах, сэр Робертс! Какая жалость, что нельзя разрабатывать эту богатейшую россыпь… Сколько золота!
– Ваша правда! Да только теперь прежде нужно найти поесть… К несчастью, край, мне кажется, совершенно пуст.
Эти слова возвращают всех к действительности. Между тем время уже ушло вперед, было четыре часа пополудни, а у нас ни одной штуки дичи. Мало того, мы, ничего не сделав, страшно утомились и проголодались. Одному Тому голод нипочем. К тому же у него пища под руками и ногами: он накопал червей и личинок и с наслаждением съел их. А мы могли довольствоваться только соком эвкалиптовых корней. Добрый малый видит наши страдания и с усердием ищет добычи. Наконец он останавливается перед одним эвкалиптом, разглядывает его поверхность, кидает внимательный взгляд на ствол и принимается, как безумный, танцевать вокруг дерева.