Она попыталась переключить ход своих мыслей на Джона Фитцджеральда Кеннеди-младшего, его политический журнал и свое сегодняшнее интервью, однако ее мысли об этом никак не приобретали привычную остроту и четкость, а, напротив, были какими-то вялыми, аморфными, сбивчивыми и бессвязными. Она не могла сосредоточиться. Посмотрела в окно. Странной дорогой они едут, чтобы попасть в «Плазу». Впрочем, какая разница! Рейчел вспомнила, как однажды села не в ту машину, и рассмеялась. Тогда она обнаружила свою ошибку сразу же, потому что водитель, ожидавший японского бизнесмена, страшно удивился, увидев ее.
   Машина продолжала ехать в южном направлении. Что за чертовщина? Явно какая-то путаница вышла с этим заказом. Рейчел постучала в прозрачную перегородку, отделявшую от нее водителя. Тот повернул налево, к реке. Никакой реакции. Она постучала сильнее. То же самое.
   – Эй! – окликнула она его. – Проснитесь вы там! Куда мы едем? Эй, эй! – Опять ничего.
   И в этот самый момент она впервые расслышала отчетливый сигнал тревоги, зазвучавший словно бы внутри ее. Он был тихим, но настойчивым, как у пейджера, громкость которого установлена на низшую отметку. Движение на этой улице было интенсивным, и в одном месте машина вынужденно остановилась. Она нажала на дверную ручку. Не открывается. На другую. То же самое. Центральное блокирование. Опять застучав в перегородку, Рейчел набрала полную грудь воздуха.
   – Водитель! – закричала она. И тут же еще громче: – Води-итель!
   Сигнал тревоги звучал теперь на полную громкость, пульсируя в висках.
   – О Господи, – произнесла она вслух. – Меня похищают.
   Никогда еще Рейчел не испытывала такой растерянности.
   – Да нет же, нет. Просто тебе попался глуховатый водитель, которому вскоре предстоит пополнить великую армию безработных, – убеждала она себя вслух.
   Теперь они ехали по туннелю под рекой в сторону Лонг-Айленда. Она в отчаянии привалилась к спинке. Вот так. Она – пленница. Рейчел попыталась разобраться в происходящем. Кто? Почему? Зачем, черт возьми? Все это совершенно не по-американски. Сейчас ей вряд ли удастся припомнить, кого из знаменитостей Америки похищали после случая с Линдбергом.
   Затем журналистка все-таки взяла над испуганной женщиной верх. Если ей удастся благополучно выбраться из этой переделки, то может получиться захватывающий сюжет, само собой, эксклюзивный. Если! Обуявший ее страх заглушил, а потом и полностью подавил эту внезапно пришедшую, мимолетную мысль о возможной сенсации. Кто же там за рулем? Он вооружен? Да разве это важно?
   Она схватила бесполезный сотовый телефон, зная, что в этом месте он наверняка не будет работать. Так оно и оказалось. Но Рейчел все равно стала кричать в трубку, лихорадочно нажимая на кнопки.
   – Кто-нибудь меня слышит? – вдруг почти спокойно спросила она и, уже произнося эту фразу, поняла, что это попросту смешно.
   – Да, – ответил мужской голос.
   – Что?! – переспросила она, поразившись, что ей вообще ответили. Друг или враг? – Кто вы? Чего вы хотите? – Интуиция ей подсказала, что она говорит со своим похитителем.
   – Я хочу тебя, Рейчел.
   И она узнала голос. Именно тот голос, который она мечтала услышать целую неделю. Это – Чарльз Форд.
   – Чарльз? – только и сумела вымолвить она. – Где ты?
   – За рулем.
   – Послушай. Мне жаль, но у меня неприятности. Я в машине, в туннеле, и говорю с тобой по телефону. Где ты? Что происходит, черт возьми?!
   Если Рейчел и возмутилась, то не раньше, а именно сейчас.
   – Я тебя похитил.
   – Ты меня похитил?! Послушайте, Чарльз Форд, если эту машину действительно ведете вы, то покажитесь же мне, черт возьми.
   Он сошел с ума? Или она? Что он имеет в виду? Это какой-то невообразимый розыгрыш? Что он имеет в виду, говоря, что хочет ее? Он обладал ею, придурок проклятый, а потом всю неделю не звонил, и вот сейчас она – пленница в машине, мчащейся Бог знает куда и Бог знает зачем.
   – Разумеется, но сначала поговорим немного.
   – Обернись немедленно! И сейчас же останови машину! – прокричала она.
   – Я не сделаю этого, – сказал он таким тоном, что она поняла – не сделает.
   – Чарльз, то, что ты совершаешь, противозаконно. Слышишь? Это уголовное преступление. Ты не имеешь права меня похищать! Это запрещено. Ты ненормальный или что?
   – Может быть. Я думаю, что влюблен в тебя.
   – Ты – что?! Влюблен в меня и не звонишь целую неделю! За дуру меня принимаешь? Влюблен в меня? Что за чушь?
   Но это была не чушь. «Я думаю, что влюблен в тебя». Так прозаично. Так неожиданно. И для этого вывода ему понадобилось несколько часов – черт, целая неделя – углубленных размышлений. С одной стороны, так, а с другой – вот так: «Да, я считаю, что от этого вывода никуда не уйти – я люблю ее и поэтому должен ее похитить».
   – Я влюбился в тебя на прошлой неделе, – сказал он. – Во время нашей близости, и до нее, и во время нее, и после нее.
   Рейчел была не в силах ответить ему сразу.
   – Правда? – наконец проговорила она.
   Странные чувства охватили ее. Почему, ну почему это похищение не произошло в понедельник?
   – Да. И поэтому я нанял машину, зафрахтовал самолет и намерен увезти тебя на Средиземное море отдохнуть на моей яхте.
   – Как, прямо сейчас?!
   – Да, прямо сейчас.
   – Но я не могу. Во-первых, не хочу. Во-вторых, даже если бы и хотела, все равно не могу. У меня запланировано несколько интервью. А теперь отвези меня назад. У меня полно работы. Я была бы в восторге и от Средиземноморья, и от яхты, и от самолета, и от всего остального. Но только в понедельник. Так что спасибо. Сегодня слишком поздно. Ты упустил время.
   – Хочу услышать честный ответ. Один совершенно честный ответ… вернее – два. Ответь мне на эти два вопроса, и я отвезу тебя назад, в студию.
   – Никакие сделки я заключать не намерена. Хочу назад прямо сейчас… О'кей, о'кей, – с трудом подавила она улыбку. – Ты получаешь два честных ответа, а быть может, кое-что еще, но после этого отвезешь меня назад. Договорились?
   – Договорились. Первый вопрос: если бы я позвонил тебе в понедельник утром и пригласил тебя отдохнуть на Средиземном море со мной, ты бы согласилась?
   – Могла бы.
   – Только правду. Не забывай наш уговор.
   – Ну-у… вероятно, нет. Потому что у меня плотный график и встреча с рекламодателями, а Стиву, моему продюсеру, нужно время…
   – Значит, не поехала бы?
   – О'кей, нет. Не поехала бы, потому что…
   – Второй вопрос: а хотела бы поехать?
   Рейчел помолчала.
   – Да, – просто ответила она.
   – Отлично! Ну что ж, я предвидел твои ответы на свои вопросы и организовал все так, чтобы ты не смогла отказать мне.
   Рейчел вздохнула. Она так хорошо помнила все произошедшее неделю назад. Кости летели на пол. Их тела были сплетены друг с другом. Ее сердце изнемогало от любви. А потом было предательство, наступившее гораздо быстрее, чем можно было себе представить. Он не звонил целую неделю.
   Но ведь совершенно очевидно, что он был занят. Яхта. Личный самолет. Ведь, в конце концов, он хочет ее, а когда желание вынашивается так долго, не может быть и речи о неторопливых ужинах при свечах, посещениях приемов, прогулках в парке, уик-эндах, милых забавных знаках внимания. Абсолютно очевидно, что он – глубокая, цельная натура. А похитил он ее просто потому, что отрицательный ответ его не устроил бы. Разве это не романтично? Разве не это самое главное? Разве не о такой любви она мечтала?
   – Чарльз, послушай. Мы могли бы поехать отдохнуть. Я могла бы это устроить. Не на этой неделе. Но потом, летом, после… Я имею в виду, что не могу сейчас. Ни одежды. Ах да, и ни паспорта.
   – Все это в багажнике.
   – Где? Ты шутишь! Кто же это сделал?
   – Твой помощник, Джейк. А все остальное, что тебе потребуется, можно купить в Монте-Карло, Портофино, на Сардинии.
   Чарльз говорил совершенно прозаическим тоном. Казалось, он предвидел все. Он знал, что она заартачится, поэтому просто взял все в свои руки.
   – Джейк?! Но я же всю эту неделю говорила с ним о тебе… и сказала ему о тебе такое, что… в общем, тебе лучше не знать. Короче, ему придется уйти. Я не могу ему больше доверять. Боюсь, что из-за тебя мой помощник лишился работы.
   – Не думаю, – спокойно ответил Чарльз, считая, что онa блефует или просто угрожает.
   Рейчел перестала говорить в трубку. Все это сплошной сюрреализм. Вот она – говорит с Чарльзом по телефону, и вот он, меньше чем в шести футах от нее, – везет ее в аэропорт имени Кеннеди практически против ее воли. Его самонадеянность просто обескураживала. Oна чувствовала себя полностью обессилевшей, лишенной того, что всегда было источником ее жизненной силы. Что-то в глубине ее говорит: «Хорошо», а все остальное негодует: «Да что ты о себе возомнил, черт возьми?!» Ей хочется наказать его. Ей хочется наградить его. Есть ли способ сделать и то и другое одновременно?
   – Чарльз, можно мне увидеть тебя?
   – Да, – ответил он.
   Машина затормозила и остановилась впритирку с тротуаром. Дверца открылась. Oн наклонился к ней, помогая выйти. Темно-серый костюм, шелковая кремового цвета рубашка и галстук фирмы «Тэрнбулл и Ассер». На лице выражение спокойной уверенности в себе. Ни малейшего намека на нерешительность или сомнение. Ничего этого Рейчел так и не смогла разглядеть на его лице, как ни пыталась. Вместе с тем она молниеносно суммировала свои собственные чувства. Как ни странно, как ни нелепо, но она рада видеть его. Рейчел улыбнулась и возненавидела себя за это.
   – Да уж, поступил ты, что и говорить, по-мужски, – съязвила она.
   Слова были лживы, противоречили тому, что творилось сейчас у нее в душе. Но она сочла, что должна быть сдержанной и недоброжелательной к нему. Это самое малое, чем она в состоянии была отомстить за целую неделю бесчеловечных пыток…
   Он ничего не ответил ей. Протянув руку, сжал ее ладонь и посмотрел в глаза. Рейчел пыталась никак не реагировать на это, но вдруг отчетливо поняла, что ее рука больше не принадлежит ей. Эта рука принадлежит ему, потому что она сама сжала в ответ его руку, и, словно по сигналу, слезы навернулись ей на глаза.
   – Ах, Чарльз! – проговорила она.
   Он наклонился к ней, и то жесткое и необычное наказание, которое она, страдая, несла все эти дни, оказалось всего лишь прелюдией к этому поцелую.
   «Чем были бы горные вершины без долин? – успела подумать она, приникая к нему, охваченная страстным желанием. – Разве можно без них узнать, до чего же бывает хорошо?»
   Теперь она знала это.

39

   В аэропорту уже стоял зафрахтованный «Гольфстрим-3». Чиновник иммиграционной службы проверил их паспорта. Паспорт Рейчел действительно находился в багажнике вместе с ее вещами.
   – Не могу поверить, что Джейк участвовал во всем этом. Я даже не знаю, куда мы полетим.
   Рейчел недоверчиво рассмеялась при мысли об этом, но рука Чарльза по-прежнему лежала в ее руке. Перед ее глазами, словно фильм ужасов, промелькнули страницы ее еженедельника. Но, вероятно, Джейк, тайный сообщник Чарльза во всей этой любовной истории, так или иначе уладил ее дела.
   Она медленно пошла к трапу самолета.
   – Мы летим прямо в Ниццу. Оттуда на машине совсем недалеко до Антиба, где мы сядем на яхту.
   – Как ты мог быть так уверен? – удивленно спросила она.
   – Приходится быть уверенным, – ответил он.
   Ей нужно было задать ему столько вопросов! Когда он принял это решение? На следующее утро после их бурной ночи? Или же мучительно колебался, некоторое время борясь со своими личными демонами и духами из прошлого? Выжидал ли, чтобы проверить свои чувства, определить, «настоящее» это или нет. Или же понял все с самого начала, как и она? Однако трап самолета не самое подходящее место для ответов на такие вопросы.
   – Добрый день, мистер Форд. Добрый день, мисс Ричардсон, – поздоровалась стюардесса.
   Внутри самолет оказался небольшим, но элегантным. Есть ли здесь кровать? Рейчел постаралась выбросить эту мысль из головы. Рейсовый самолет летит до Европы семь часов. Реактивный самолет такого размера, вероятно, дольше. Она подсчитала, что в Ниццу они прилетят примерно в час ночи. Это будет шесть утра по местному времени. Сиденья в салоне правильнее было бы назвать креслами. Внутреннее убранство было выполнено в раннеамериканском стиле восемнадцатого века – дорогая мебельная обивка и персидские ковры. Весь салон напоминал собой интерьер небольшого городского особняка в Джорджтауне. [17]
   Чарльз опустился в кресло и посмотрел на нее снизу вверх.
   – А что, я и впрямь чуть было не потерпел неудачу?
   – Еще какую! – улыбнулась она ему, усаживаясь в кресло напротив.
   – Бокал шампанского, чтобы отметить успех?
   – Можно. Все это совершенно поразительно. Ты хоть понимаешь, что рушишь мою карьеру?
   – Останется лишь небольшая вмятинка. По-моему, твоя карьера давно заслуживает этого.
   – Ну, спасибо, что предоставил мне выбор! – Эта язвительная ремарка была беззлобной. Весь гнев Рейчел почти улетучился.
   – Мне иногда кажется, что выбор – это всего лишь иллюзия.
   – Следовательно, и свобода тоже?
   – Нам просто приходится делать вид, что мы свободны. Даже когда никакой свободы у нас нет. Особенно когда ее нет!
   – Тогда не было бы смысла даже вставать с кровати по утрам.
   – Ну, почему же? Кальвинисты верили, что в жизни каждого человека все предопределено заранее: либо ты был избран Богом для спасения твоей души, либо – нет. Но они отчаянно стремились выглядеть «хорошими» в глазах окружающих, даже несмотря на то, что это не имело ровным счетом никакого значения. Ведь Бог свой выбор уже сделал. Но им безумно хотелось, чтобы остальные думали о них, будто они относятся к клану избранных.
   Шампанское им принесли на серебряном подносе. Это был «Дом Периньон» урожая 1992 года. К нему подали рулетики из ржаного хлеба с копченой семгой и паюсную икру на листах салата.
   – За нас, – поднял бокал Чарльз.
   – И за юг Франции – солнечное место для темных личностей.
   Они рассмеялись, как влюбленные-заговорщики. Чарльз Форд совершенно непредсказуем, теперь она знает это точно. Однако непредсказуемость эта отнюдь не безрассудна и не выглядит глупо. Все планируется заранее, подобно блестящей военной кампании. Он принимает решение и действует – воплощает его в жизнь, устраняя все преграды на своем пути. Не присылает цветов, не звонит по телефону. А фрахтует самолет, готовит яхту и устраивает настоящий заговор, вовлекая в него ее друга, подчиненного и доверенное лицо, – и все это потому, что хочет ее. Почему? Сколько вопросов, и как великолепно, что есть столько времени для ответов на них.
   – Мне нужно сделать несколько телефонных звонков, – сказала Рейчел.
   – При одном условии.
   – Ах, Чарльз Форд, уж эти мне ваши условия и договоры! Вы прямо вылитая я.
   – Возможно, именно это и происходит с противоположностями. Они притягиваются друг к другу, становясь одинаковыми.
   – Вряд ли мне понравилось, если бы ты походил на меня. Ну ладно, что за условие?
   – Звонишь после взлета.
   Она расхохоталась.
   – А ты хитрюга, а? Все предусматриваешь загодя. – До чего же это замечательно! Узнавать его. Узнавать о нем все. Отличное занятие!
   – Договорились?
   Человек, отлично знающий, чего он хочет, и всегда доводящий задуманное до конца, несмотря на весь свой романтизм. Вероятно, у них все прекрасно получится, и они идеально подойдут друг другу.
   – Да, – кивнула Рейчел.
   – Отлично! У меня такое впечатление, что тебя что-то беспокоит.
   – Склонность к преуменьшениям ты явно унаследовал от своей бабушки-англичанки.
   Он улыбнулся.
   – Однажды за рождественским столом мой отец наклонился вперед, и от одной из свечей у него вспыхнули волосы. Бабушка ему и говорит: «Дорогой, у тебя волосы горят», а сама продолжает спокойно есть. Отец отвечает: «Да, действительно» и гасит огонь салфеткой. До сих пор помню, что тогда это показалось мне несколько странным. На такую опасность она прореагировала всего лишь замечанием, сделанным вскользь. Считаю, что способность к преуменьшениям – это умение обуздывать свои эмоции, даже когда испытываешь ужас при виде происходящего.
   Рейчел взяла кусочек копченой семги. Она отхлебнула шампанского, посмотрела на Чарльза, и сердце ее преисполнилось состраданием к нему – сколь холодным, суровым было его детство.
   – Ты был счастлив тогда?
   – Думаю, да. И даже очень! Но слова «счастье» в нашем лексиконе не существовало, поэтому и понятие это мы не очень-то осознавали. Просто все всегда были рядом друг с другом. Думаю, что для ребенка это и есть самое главное, как ты считаешь?
   – Ты ведь американец? – спросила Рейчел.
   – Да. И вероятно, даже в большей степени, нежели многие из них, раз в моих жилах течет еще и индейская кровь.
   – И ты весьма гордишься этим, тогда как основная масса людей постаралась бы как минимум не заострять внимание на подобном факте или предпочла бы вообще скрыть его. – Она ясно сознавала, что Чарльз – это никак не основная масса.
   – Да, горжусь! Я люблю тишину, запах пустыни, люблю темноту.
   – Я помню, – быстро проговорила Рейчел, и в ней опять вспыхнуло вожделение, как совсем потухшее пламя вновь начинает охватывать своими языками сухой хворост.
   Он понял ее и улыбнулся, показывая, что тоже помнит это. Рейчел знала, что Чарльз не особенно любит разговаривать. Сейчас, словно цветки кактуса в пустыне, в их диалоге то тут, то там ярко проявляются то одни, то другие его особенности. И сам он, похоже, ничуть не против этого и даже находит в этом удовольствие. Пожалуй, он видит в ней человека, который своими осторожными наводящими вопросами поддразнивает его, помогая ему раскрыться. Неужели все время, возможно, даже всю жизнь он страстно хотел вырваться из того защитного панциря, в который семья облачила его с детства?
   – Расскажи, что за яхту ты зафрахтовал?
   – У меня собственная яхта, – сказал он.
   – Я не знала.
   – Так ведь у нас и разговор о ней не заходил, правда?
   Она рассмеялась. Сколько самых разнообразных тем всплывет на поверхность за эти несколько предстоящих чудных дней… недель?
   – Это парусник, – вдруг начала она высказывать свои предположения. – Нет, нет, не говори мне. Деревянная яхта. Не огромная. Не сказочный дворец, но очень комфортабельная, с капитаном, который работает у тебя уже, ну-у, пятнадцать лет. Белая с черным парусом. Ты управляешь ею сам и умеешь прокладывать курс по звездам.
   – Неплохо, неплохо. Вот уж не думал, что меня можно видеть насквозь. Но ведь в моем окружении и нет людей со столь острым, прямо-таки рентгеновским зрением. В общем, капитан Джон у меня двенадцать лет, яхта действительно парусник, семьдесят футов, не огромная. Черного цвета, с белым парусом.
   – А называется?
   – «Миф».
   – «Миф». Мне нравится. Но почему «Миф»?
   – Потому что жизнь не подчиняется правилам и ты плывешь куда хочешь и когда хочешь, вслед за ветром, надувающим твой парус. А все прочее – миф; общепринятые глубокомысленные суждения о важности того, первостепенности другого… Моя же яхта, как и пустыня, напоминает мне о том, что я свободен. А в наши дни крайне распространены бегство от ответственности, страх перед свободой, культ жертвенности. В стране свободы мы предпочитаем верить, что вечно пребываем в психологических оковах, предопределенных нашим прошлым, нашим детством, наследственностью, окружающей средой. Но свобода – это лишь вопрос выбора, верить в это или нет. На своей яхте я свободен. На своей лошади я свободен. Я ощущаю себя свободным сейчас. А ты?
   – Еще не вполне. Меня по-прежнему не покидают мысли о предстоящей неделе, о том, что? я не смогу выполнить, скажется ли это на работе и как сильно. Но они все больше отходят на задний план с каждым глотком шампанского. И с каждым твоим словом, когда ты говоришь такие вещи. И я тоже становлюсь свободнее, думая о твоей яхте. На ней есть экипаж, кроме Джона?
   Разговор о них самих Рейчел перевела на другую тему. А то она начала чувствовать себя чересчур уж свободной. Свободной делать что захочется и когда захочется. Она уже ощущала, что, кажется, начинает становиться распущенной. Они уже были в постели. И будут опять. Как скоро? Очень скоро! Но она хочет выждать. Чтобы насладиться предвкушением. Полнее прочувствовать потом каждое мгновение.
   – Еще там есть Трейси, которая готовит напитки, наводит чистоту и живет с Джоном. Еще Мериэл, она – кок. И один палубный матрос. Но это место не постоянно, люди все время меняются. С этим я еще незнаком, но зовут его Том. Вот и весь экипаж.
   Дверца кабины пилота открылась.
   – Взлет разрешен, сэр. Взлетим по вашему сигналу. У нас пятиминутный запас времени.
   – Взлетаем сейчас, – сказал Чарльз.
   Стюардесса начала все убирать со столика. Чарльз вытянул из кресла ремень, чтобы пристегнуться. То же самое сделала и Рейчел. В частных самолетах ей доводилось летать нередко. Самолет Мэтта в несколько раз больше этого, весь напичкан супертехникой, с футуристическим дизайном интерьера – не очень уютный, но зато броский. Здесь же – все как в кабинете. Настенные светильники, стилизованные под эпоху королей Георгов, книги в кожаных переплетах на стеллажах стиля шератон. Отделано все просто и с отменным вкусом.
   – Ты всегда фрахтуешь этот самолет? – спросила она, когда взревели двигатели и машина стала выруливать на взлетную полосу.
   – Да, когда есть возможность.
   Неожиданно для себя Рейчел вдруг почувствовала присутствие в салоне воспоминания о Розе. Это было именно физическое ощущение. Угрожающим оно не было. Не было речи о враге или даже сопернице. Лишь невысокий барьерчик, который нужно было преодолеть. Она будто слышала чей-то голос: «Будь же смелой, я благословляю тебя, сделай его счастливым». Самолет взмыл в небо, в направлении рая, где находилась сейчас Роза, и избежать ощущения близости ее духа было решительно невозможно.
   Из кабины появилась стюардесса.
   – Капитан говорит, что уже можно отстегнуть ремни.
   – А что в хвостовой части? – спросила Рейчел, обращаясь к Чарльзу.
   – Ванные комнаты, спальня.
   – Можно мне посмотреть?
   – Конечно.
   Она встала. Как колотится сердце! Что это? Неужели пришло то самое время, когда будет поставлена последняя печать, подтверждающая ту судьбу, что предсказали им кости? Пора ли предпринимать наступление на память? Чарльз тоже поднялся.
   Они направились в хвостовую часть.
   – Ванная, – сказал он, открывая дверь слева.
   Она заглянула туда без всякого любопытства.
   – Спальня, – сказал он, открывая дверь справа.
   Рейчел зашла внутрь. Спальня оказалась невелика, но убранство ее было идеальным. Она обернулась к нему и сказала:
   – Очень мило… – Она бы продолжила, но на слове «мило» поперхнулась и замолчала выжидательно.
   Чарльз стоял вплотную к ней, чувствуя то же, что и она. Только он вовсе не был напуган этим смущением. Рейчел поняла это, потому что очень медленно и очень нежно он заключил ее в объятия, наклонился и поцеловал.

40

   Рейчел открыла глаза и окончательно проснулась. Она знала, что в кровати его нет, но всю эту дивную ночь он был здесь. Чарльз ушел, когда первые лучи солнца только начали пробиваться сквозь занавески на иллюминаторах.
   Яхта слегка поскрипывала, держась на тросах у причала. Рейчел тогда задремала, зная, что вставать ей еще рано, и смутно слышала, как шла подготовка к отплытию. Заворчали двигатели, раздавались звуки шагов и приглушенные команды, доносился дразнящий запах крепкого кофе. Она чувствовала движение отчаливающей яхты, затем более интенсивное, когда яхта пробиралась по фарватеру, перед тем как выйти в открытое море. Рейчел тогда представила, как он стоит в рубке, сжимая штурвал. Она вспоминала его и ту страсть, что вновь соединила их в минувшую ночь и сделала ее счастливой, как никогда. Думала она и о своем бегстве, о свободе и о будущем, в котором отныне они будут вместе.
   Она резко села в кровати. Солнце уже высоко, а ведь еще только девять часов местного, французского, времени. Спала она совсем мало, но чувствовала себя замечательно.
   Рейчел встала. На двери ванной с обратной стороны висел роскошный махровый халат. Она надела его и посмотрелась в зеркало, чувствуя во всем теле восхитительную усталость после ночи любви.
   Поплескав водой на лицо, она улыбнулась своему отражению.
   Будь она кошкой, она бы сейчас замурлыкала, плавно изгибаясь всем телом и потягиваясь от удовольствия. Каюта была небольшой, но просто чудесной. Повсюду, куда ни посмотри, старое тиковое дерево, за много лет отполированное до тусклого блеска. Одна стена заставлена книгами, удерживаемыми от падения съемной тиковой доской на случай, если в открытом море яхта попадет в шторм.
   Вновь сев на кровать, Рейчел обхватила себя за плечи. Чем же она заслужила это? Просто позволила судьбе идти своим путем? Вряд ли. Удача всегда на стороне тех, кто готовится к ней. Она это заработала. Всевышний вручил ей награду за все. И вот теперь она намерена наслаждаться. Она встала и прошла в салон.