Страница:
Кэрол посмотрела на заднее сиденье. Одеяла нет. И вообще нет ничего, чтобы согреться. Может быть, пока еще светло, ей следует пойти пешком и постараться отыскать какое-нибудь жилище наподобие того, что она проезжала на пути сюда? Нет. Нельзя покидать машину, оснащенную фарами и гудком, где она хотя бы в относительной безопасности. Она посигналила, но в безмолвной тишине пустыни гудок прозвучал удручающе слабо. Как передается сигнал SOS? Тире – тире – тире, точка – точка – точка, тире – тире – тире. Или точки с тире надо поменять местами? И знают ли индейцы, живущие в пустыне, азбуку Морзе? Черт, надо же что-то делать!
Выскочив из машины, Кэрол начала собирать ветки и прутья для костра. Сложив их в небольшую кучку рядом с машиной, она отломала со стойки зеркало заднего обзора, пытаясь собрать лучи заходящего солнца в одну точку. Живо представила себе, как Джек недовольно бормочет что-то насчет штрафа за повреждение взятой напрокат машины. Когда она подставила под образовавшийся пучок света руку, он едва-едва согрел ей палец, а уж о том, чтобы разжечь им костер, не могло быть и речи. О Боже, какой ужас! До чего же жалкое зрелище. Типичная карикатура на всех беспомощных женщин во все века. Женщин, от которых нет никакого толку за пределами кухни да детской.
Она яростно пнула ногой бесполезную кучу собранных веток и забралась обратно в машину. Ночью могут подкрасться дикие звери – какая-никакая, а защита. Так вот она – малоприятная, но очевидная истина: Кэрол Маккейб может быть в безопасности только у себя дома, ей нельзя жить самостоятельно. Она способна существовать лишь рядом с сильным человеком, с тем, кто действительно умеет справляться с трудностями. От этой мысли ей стало особенно тяжко. Нет же, нет! Она все-таки найдет выход из создавшегося положения! Обязана найти.
Надо дождаться, когда стемнеет. И всю ночь напролет, пока не сядет аккумулятор, она будет попеременно сигналить и включать фары. До сумерек еще часа два-три. Кэрол перебралась на заднее сиденье, закрыла глаза и попыталась заснуть. Как ни странно, ей это удалось.
Проснулась Кэрол от холода. В кромешной тьме она открыла глаза, с минуту не могла понять, где находится. Она совершенно окоченела. При свете луны было видно, как изо рта у нее идет пар, хотя все окна в машине были плотно закрыты. Но это еще не все. Ветровое стекло затянуло снаружи тонким белым слоем, который Кэрол приняла за изморозь. Но это был самый настоящий снег. Она опустила стекло и увидела, как с мглистого ночного неба валят снежные хлопья – крупные, красивые… несущие смерть.
Она поспешно подняла стекло, перебралась на переднее сиденье, вся дрожа от холода, и посигналила. Гудок получился сдавленным и приглушенным из-за плотного тумана, окутавшего автомобиль. Кэрол включила фары, но их свет терялся в ослепительной снежной белизне.
Она включила печку и наконец-то испытала облегчение. В машине стало тепло. Выключила. И блаженство кончилось, в салоне вскоре вновь стало холодно. Проклятие! Она совершила ошибку, нельзя было спать. Надо было все время двигаться. Сейчас только восемь вечера. Пройдет еще целых тринадцать часов, прежде чем утреннее солнце прогреет воздух. И только когда эта мысль дошла до сознания Кэрол, действительность встала перед нею во всей своей неприглядной очевидности: вполне возможно, что до утра она не доживет.
Не зная, что ей еще сделать, она свернулась калачиком и стала молиться. Зажмурив глаза, Кэрол заклинала Бога спасти ее и все это время думала о детях.
Она вспомнила Девон в приемной детского зубного врача, где та сидела, охваченная страхом, в дурацком кресле, специально сделанном в форме зуба. По мнению персонала, это могло развлечь детишек, ожидавших вызова. Девон мужественно перенесла укол в десну, все ее тельце напряглось, но она не плакала. Кэрол вспомнила, как сама она кралась в темноте, неся заговоренные против зубной боли монетки и кожаную коробочку, в которой Джек хранил молочные зубы детей, завернутые в листки бумаги с буквами «У» – Уитни и «Д» – Девон, как типичный адвокат, аккуратист до мозга костей. Он всегда надписывал дату, когда зуб выпал. Кэрол улыбнулась, словно не замечая пронизывающего до костей холода. Она всегда представляла, как в случае пожара, при условии, что Джек и дети будут в безопасности, это станет первым, что она кинется спасать, – кожаная коробочка с их молочными зубами.
Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Быть может, ей уже не суждено обнять своих детей. Никогда. Она вызвала в памяти ту минуту, когда видела их последний раз в аэропорту и их прощальные слова.
«Я люблю тебя, мам», – сказал Уитни и обнял ее. Тогда она долго смотрела на него. Небрежная прядь волос – разумеется, немытых – закрывала ему один глаз. На брючный ремень был нацеплен желтый плейер, на котором висели наушники, и она знала, что, расставшись с ней под звуки очередной новомодной рок-группы, он перенесется в свой ирреальный мир, стремясь укрыться в нем от полной тревог и волнений жизни современного подростка.
Девон сжала ей руку со словами: «Возвращайся поскорее домой, мам», а ее мимолетная улыбка говорила о том, что «поскорее» означало «через неделю», а вовсе не это страшное «никогда», которое сейчас замаячило перед Кэрол с угрожающей реальностью. За неделю до того в косметическом кабинете Девон специально прокололи пупок для серьги, потому что Кристи Тэрлингтон, ее кумир, сделала себе то же самое, и больше всего на свете Девон в момент расставания волновало, не занесли ли ей инфекцию, а отнюдь не разногласия, возникшие между родителями.
Милая, отважная Девон всегда хотела быть врачом. Когда ей было шесть лет, она усаживала своих друзей у задней стенки телевизора и начинала манипулировать тумблерами до тех пор, пока не портилось изображение. Это был рентгеновский аппарат. Кэрол и сейчас видит перед собой испуганные детские личики, робко выглядывающие из-за телевизора, и малышку Девон, отдающую распоряжения начальственным тоном.
Кэрол сидела в темной машине, одиноко стоявшей посреди белой безмолвной пустыни. И вновь сначала гудком, а затем вспышками фар она подала сигнал SOS, надеясь, что не перепутала все эти точки и тире. Опять включив печку, на этот раз она оставила ее работать чуть дольше, съежившись перед самой решеткой, из которой шел нагретый воздух. Часа два Кэрол еще как-то держалась, но затем ее снова стало трясти от холода. Аккумулятор сел. Теперь ни света. Ни гудков. Ни тепла. Она посмотрела на светящийся циферблат наручных часов: полночь.
Кэрол понимала, что спать ни в коем случае нельзя, ведь можно вообще не проснуться. Постепенно теряли чувствительность пальцы рук и ног, немели и уже не слушались мышцы лица. Даже пар изо рта, казалось, стал идти меньше, по мере того как падала температура ее тела.
Внезапно Кэрол приняла решение. Она выйдет из машины и будет идти, пока не упадет без сил. Кэрол распахнула дверцу, и ее охватило ледяным порывом ветра. Снаружи было гораздо холоднее, но решение уже принято, и она не собиралась менять его. В машине ее ждет медленная мучительная смерть. В пустыне конец настанет быстрее, но оставалась хоть какая-то, пусть крошечная, надежда на спасение.
Окоченевшими ногами она ступила на снег. Сориентировавшись по положению машины, Кэрол с трудом определила, где проходит занесенная снегом дорога, и неверной походкой двинулась вперед, пытаясь сохранять равновесие и не падать. Насколько хватал глаз, перед нею простиралась освещаемая лунным сиянием снежная целина. На выпавшем снегу она заметила свежие следы какого-то животного – койота… рыси?.. Не все ли равно? Кэрол подумала об изображенном на вчерашней картине скелете – в точно такой же скоро превратится и она сама.
Она продолжала ковылять по дороге, ничуть не огорчившись, а скорее даже успокоившись при мысли об этом. Все прах и тлен. Возвращение в природу. Она тоже станет неотъемлемой частью этого строгого, величественного пейзажа, тысячелетиями взирающего на бренные человеческие существа, появляющиеся на свет и покидающие его.
Кэрол легла прямо на снег, примостив голову на белый бугорок, и свернулась калачиком, приняв положение эмбриона в материнской утробе.
И вдруг до нее донесся звук. Он походил на барабанную дробь, шедшую прямо из земли и отдающуюся в ее помутившемся сознании равномерными толчками. Она отчетливо слышала его в тишине, но не понимала, что он означает. Это не машина – не было никакого света. Но звук откуда-то исходил, приближаясь, становясь все громче.
Кэрол села, начала вглядываться и наконец увидела. На нее надвигалась огромная тень. Какой-то дикий зверь невероятных размеров сейчас набросится на нее и растерзает на куски. Она вскинула руку, защищаясь, тщетно пытаясь разлепить уже застывшие губы и закричать.
Перед ней стояла белая лошадь, из ноздрей которой валил пар. А еще в темноте смутно маячил силуэт всадника. Широкие поля шляпы, припорошенные снегом, бросали тень на его лицо, а подбородок и рот были плотно обмотаны красным шарфом.
Всадник спешился, подбежал к ней и опустился рядом на колени. Она попыталась привстать. Кто он такой – одинокий всадник, появившийся подобно призраку посреди ночной заснеженной пустыни? Это мог быть друг или враг, богач, нищий, вор… но Кэрол было уже все равно.
– Как вы? – встревоженно спросил он.
Она кивнула и попыталась ответить, с трудом произнося слова непослушным языком:
– Холодно… Помогите! – только и вымолвила она, словно это не было понятно и так.
Он снял с себя меховую накидку и укутал Кэрол.
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Все будет хорошо. Теперь вы в полной безопасности. Обещаю. Руками и ногами шевелить можете?
Кэрол отрицательно покачала головой. Он размотал шарф, склонился над нею, и она посмотрела ему в глаза. Он – друг. Кэрол поняла это сразу. На его лице отражались тревога и забота одновременно.
– Кончился бензин… – пробормотала Кэрол.
– Я слышал гудки. Искал вас несколько часов.
– Спасибо…
У нее закружилась голова, перед глазами все поплыло, она успела только ощутить, как ее поднимают сильные руки, прежде чем потеряла сознание.
11
12
Выскочив из машины, Кэрол начала собирать ветки и прутья для костра. Сложив их в небольшую кучку рядом с машиной, она отломала со стойки зеркало заднего обзора, пытаясь собрать лучи заходящего солнца в одну точку. Живо представила себе, как Джек недовольно бормочет что-то насчет штрафа за повреждение взятой напрокат машины. Когда она подставила под образовавшийся пучок света руку, он едва-едва согрел ей палец, а уж о том, чтобы разжечь им костер, не могло быть и речи. О Боже, какой ужас! До чего же жалкое зрелище. Типичная карикатура на всех беспомощных женщин во все века. Женщин, от которых нет никакого толку за пределами кухни да детской.
Она яростно пнула ногой бесполезную кучу собранных веток и забралась обратно в машину. Ночью могут подкрасться дикие звери – какая-никакая, а защита. Так вот она – малоприятная, но очевидная истина: Кэрол Маккейб может быть в безопасности только у себя дома, ей нельзя жить самостоятельно. Она способна существовать лишь рядом с сильным человеком, с тем, кто действительно умеет справляться с трудностями. От этой мысли ей стало особенно тяжко. Нет же, нет! Она все-таки найдет выход из создавшегося положения! Обязана найти.
Надо дождаться, когда стемнеет. И всю ночь напролет, пока не сядет аккумулятор, она будет попеременно сигналить и включать фары. До сумерек еще часа два-три. Кэрол перебралась на заднее сиденье, закрыла глаза и попыталась заснуть. Как ни странно, ей это удалось.
Проснулась Кэрол от холода. В кромешной тьме она открыла глаза, с минуту не могла понять, где находится. Она совершенно окоченела. При свете луны было видно, как изо рта у нее идет пар, хотя все окна в машине были плотно закрыты. Но это еще не все. Ветровое стекло затянуло снаружи тонким белым слоем, который Кэрол приняла за изморозь. Но это был самый настоящий снег. Она опустила стекло и увидела, как с мглистого ночного неба валят снежные хлопья – крупные, красивые… несущие смерть.
Она поспешно подняла стекло, перебралась на переднее сиденье, вся дрожа от холода, и посигналила. Гудок получился сдавленным и приглушенным из-за плотного тумана, окутавшего автомобиль. Кэрол включила фары, но их свет терялся в ослепительной снежной белизне.
Она включила печку и наконец-то испытала облегчение. В машине стало тепло. Выключила. И блаженство кончилось, в салоне вскоре вновь стало холодно. Проклятие! Она совершила ошибку, нельзя было спать. Надо было все время двигаться. Сейчас только восемь вечера. Пройдет еще целых тринадцать часов, прежде чем утреннее солнце прогреет воздух. И только когда эта мысль дошла до сознания Кэрол, действительность встала перед нею во всей своей неприглядной очевидности: вполне возможно, что до утра она не доживет.
Не зная, что ей еще сделать, она свернулась калачиком и стала молиться. Зажмурив глаза, Кэрол заклинала Бога спасти ее и все это время думала о детях.
Она вспомнила Девон в приемной детского зубного врача, где та сидела, охваченная страхом, в дурацком кресле, специально сделанном в форме зуба. По мнению персонала, это могло развлечь детишек, ожидавших вызова. Девон мужественно перенесла укол в десну, все ее тельце напряглось, но она не плакала. Кэрол вспомнила, как сама она кралась в темноте, неся заговоренные против зубной боли монетки и кожаную коробочку, в которой Джек хранил молочные зубы детей, завернутые в листки бумаги с буквами «У» – Уитни и «Д» – Девон, как типичный адвокат, аккуратист до мозга костей. Он всегда надписывал дату, когда зуб выпал. Кэрол улыбнулась, словно не замечая пронизывающего до костей холода. Она всегда представляла, как в случае пожара, при условии, что Джек и дети будут в безопасности, это станет первым, что она кинется спасать, – кожаная коробочка с их молочными зубами.
Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Быть может, ей уже не суждено обнять своих детей. Никогда. Она вызвала в памяти ту минуту, когда видела их последний раз в аэропорту и их прощальные слова.
«Я люблю тебя, мам», – сказал Уитни и обнял ее. Тогда она долго смотрела на него. Небрежная прядь волос – разумеется, немытых – закрывала ему один глаз. На брючный ремень был нацеплен желтый плейер, на котором висели наушники, и она знала, что, расставшись с ней под звуки очередной новомодной рок-группы, он перенесется в свой ирреальный мир, стремясь укрыться в нем от полной тревог и волнений жизни современного подростка.
Девон сжала ей руку со словами: «Возвращайся поскорее домой, мам», а ее мимолетная улыбка говорила о том, что «поскорее» означало «через неделю», а вовсе не это страшное «никогда», которое сейчас замаячило перед Кэрол с угрожающей реальностью. За неделю до того в косметическом кабинете Девон специально прокололи пупок для серьги, потому что Кристи Тэрлингтон, ее кумир, сделала себе то же самое, и больше всего на свете Девон в момент расставания волновало, не занесли ли ей инфекцию, а отнюдь не разногласия, возникшие между родителями.
Милая, отважная Девон всегда хотела быть врачом. Когда ей было шесть лет, она усаживала своих друзей у задней стенки телевизора и начинала манипулировать тумблерами до тех пор, пока не портилось изображение. Это был рентгеновский аппарат. Кэрол и сейчас видит перед собой испуганные детские личики, робко выглядывающие из-за телевизора, и малышку Девон, отдающую распоряжения начальственным тоном.
Кэрол сидела в темной машине, одиноко стоявшей посреди белой безмолвной пустыни. И вновь сначала гудком, а затем вспышками фар она подала сигнал SOS, надеясь, что не перепутала все эти точки и тире. Опять включив печку, на этот раз она оставила ее работать чуть дольше, съежившись перед самой решеткой, из которой шел нагретый воздух. Часа два Кэрол еще как-то держалась, но затем ее снова стало трясти от холода. Аккумулятор сел. Теперь ни света. Ни гудков. Ни тепла. Она посмотрела на светящийся циферблат наручных часов: полночь.
Кэрол понимала, что спать ни в коем случае нельзя, ведь можно вообще не проснуться. Постепенно теряли чувствительность пальцы рук и ног, немели и уже не слушались мышцы лица. Даже пар изо рта, казалось, стал идти меньше, по мере того как падала температура ее тела.
Внезапно Кэрол приняла решение. Она выйдет из машины и будет идти, пока не упадет без сил. Кэрол распахнула дверцу, и ее охватило ледяным порывом ветра. Снаружи было гораздо холоднее, но решение уже принято, и она не собиралась менять его. В машине ее ждет медленная мучительная смерть. В пустыне конец настанет быстрее, но оставалась хоть какая-то, пусть крошечная, надежда на спасение.
Окоченевшими ногами она ступила на снег. Сориентировавшись по положению машины, Кэрол с трудом определила, где проходит занесенная снегом дорога, и неверной походкой двинулась вперед, пытаясь сохранять равновесие и не падать. Насколько хватал глаз, перед нею простиралась освещаемая лунным сиянием снежная целина. На выпавшем снегу она заметила свежие следы какого-то животного – койота… рыси?.. Не все ли равно? Кэрол подумала об изображенном на вчерашней картине скелете – в точно такой же скоро превратится и она сама.
Она продолжала ковылять по дороге, ничуть не огорчившись, а скорее даже успокоившись при мысли об этом. Все прах и тлен. Возвращение в природу. Она тоже станет неотъемлемой частью этого строгого, величественного пейзажа, тысячелетиями взирающего на бренные человеческие существа, появляющиеся на свет и покидающие его.
Кэрол легла прямо на снег, примостив голову на белый бугорок, и свернулась калачиком, приняв положение эмбриона в материнской утробе.
И вдруг до нее донесся звук. Он походил на барабанную дробь, шедшую прямо из земли и отдающуюся в ее помутившемся сознании равномерными толчками. Она отчетливо слышала его в тишине, но не понимала, что он означает. Это не машина – не было никакого света. Но звук откуда-то исходил, приближаясь, становясь все громче.
Кэрол села, начала вглядываться и наконец увидела. На нее надвигалась огромная тень. Какой-то дикий зверь невероятных размеров сейчас набросится на нее и растерзает на куски. Она вскинула руку, защищаясь, тщетно пытаясь разлепить уже застывшие губы и закричать.
Перед ней стояла белая лошадь, из ноздрей которой валил пар. А еще в темноте смутно маячил силуэт всадника. Широкие поля шляпы, припорошенные снегом, бросали тень на его лицо, а подбородок и рот были плотно обмотаны красным шарфом.
Всадник спешился, подбежал к ней и опустился рядом на колени. Она попыталась привстать. Кто он такой – одинокий всадник, появившийся подобно призраку посреди ночной заснеженной пустыни? Это мог быть друг или враг, богач, нищий, вор… но Кэрол было уже все равно.
– Как вы? – встревоженно спросил он.
Она кивнула и попыталась ответить, с трудом произнося слова непослушным языком:
– Холодно… Помогите! – только и вымолвила она, словно это не было понятно и так.
Он снял с себя меховую накидку и укутал Кэрол.
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Все будет хорошо. Теперь вы в полной безопасности. Обещаю. Руками и ногами шевелить можете?
Кэрол отрицательно покачала головой. Он размотал шарф, склонился над нею, и она посмотрела ему в глаза. Он – друг. Кэрол поняла это сразу. На его лице отражались тревога и забота одновременно.
– Кончился бензин… – пробормотала Кэрол.
– Я слышал гудки. Искал вас несколько часов.
– Спасибо…
У нее закружилась голова, перед глазами все поплыло, она успела только ощутить, как ее поднимают сильные руки, прежде чем потеряла сознание.
11
Когда спустя некоторое время Кэрол проснулась, еще не рассвело. В углу комнаты слабо горел ночник. В изножье кровати сидел и напряженно смотрел на нее мужчина. Его присутствие подействовало на нее успокаивающе. У него были глубоко запавшие темные глаза и растрепанные волосы. В других обстоятельствах она, наверное, постаралась бы держаться от него подальше, однако сейчас чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности. Поэтому она вновь закрыла глаза и погрузилась в сон.
Спустя какое-то время Кэрол опять проснулась. При малейшем ее движении раздавалось странное шуршание. Она обнаружила, что зачем-то ее обернули фольгой. Однако сил на то, чтобы даже попытаться снять ее с себя, у нее не было. Она опять уснула и проспала до утра, пока свет не стал робко пробиваться сквозь узорчатые шторы. Впервые за этот долгий период, показавшийся ей вечностью, Кэрол полностью пришла в себя.
Она лежала на льняных простынях в широкой кровати под балдахином на четырех стойках. Фольгу уже сняли, и ее окружало тепло, блаженное тепло. Кэрол обвела взглядом помещение, где в этот ранний час еще царил полумрак. Комната была большая, в ней стояла темная, по-видимому старинная, мебель – шкафы и комоды, а на стенах висели картины в роскошных рамах. Ее часы показывали семь тридцать. Где она находится? Как же ей, стоявшей фактически на краю гибели, удалось оказаться в тепле и безопасности? Кто ее таинственный спаситель на белом коне?
И тут, словно в ответ на ее вопрос, раздался тихий стук в дверь.
– Войдите, – сказала она.
Дверь открылась, и Кэрол увидела служанку, всю в черном, если не считать белого накрахмаленного передника.
– О, сеньора, я так рада, что вы проснулись, – проговорила она с сильным испанским акцентом. – Как чувствуете себя после такой ужасной ночи?
– Где я? – спросила Кэрол. И добавила: – Чувствую себя хорошо.
– Это ранчо мистера Чарльза Форда. Сеньор нашел вас, когда вы замерзали в пустыне.
– Он спас меня?
– Да, сеньора, – закивала головой служанка. – Он услышал гудки. Поскакал верхом, нашел вас и привез сюда. Ночью приезжал доктор Родригес, осматривал вас. Сказал, что все в порядке. Отдыхайте.
– Я доставила всем столько хлопот, – сказала Кэрол.
– Не думайте об этом. Вы хорошо себя чувствуете. Это главное. Кушать хотите?
При упоминании о еде Кэрол почувствовала, что просто умирает с голоду.
– Вообще-то да, хочу.
– Я принесу вам завтрак. Овсяную кашу. Сок. Яйца. Все, что пожелаете.
Кэрол попыталась было встать с кровати.
– Нет-нет, лежите. Я все сейчас принесу. Мисс Роза всегда завтракала в кровати. Подождите. – С этими словами она ушла.
Кэрол пыталась разобраться в услышанном. Стало быть, мистер Чарльз Форд, тот самый незнакомец с грустными задумчивыми глазами и буйной шевелюрой, спас ей жизнь. Это его ранчо с прислугой и старинной мебелью. Она лежит в кровати «мисс Розы». Кто же та женщина, которая всегда завтракала в постели?
Откинув одеяла, Кэрол энергично сдвинулась к краю кровати. Затем встала. На ней была чья-то ночная рубашка. Розы? Мягкая, шелковистая и очень тонкой работы – вышивка, покрой. Она подошла к окну и раздвинула шторы. Комнату залило ярким солнечным светом. Она оказалась неподготовленной к поразительному виду, открывшемуся из окна. У нее перехватило дыхание.
Вся пустыня, до самого подножия высящейся вдали горы, была белой, а в раскинувшемся на нескольких акрах, обнесенном изгородью загоне, тоже покрытом еще не растаявшим снегом, резвились лошади. Совсем рядом находилась большая конюшня, выстроенная в мексиканском стиле, которой, похоже, была не одна сотня лет. За нею виднелись широкие аллеи и внутренние дворы, словно перенесенные сюда в первозданном виде прямо из Севильи или Гранады, с пострадавшими от ветров и непогоды статуями, фонтанами, водопадами и прудами, окруженными вечнозелеными кедрами, на ветвях которых лежал снег.
Отвернувшись от окна, Кэрол еще раз оглядела комнату и поразилась ее почти музейному убранству. Эта спальня будто появилась здесь из глубины веков. Многие из висевших на стенах картин явно были написаны художниками испанского королевского двора, такими, как Веласкес и Гойя. Здесь стояли красивые, искусно покрытые замысловатой резьбой комоды темного дерева и стулья, обитые камчатной тканью; диван с выцветшей красной обивкой и отделкой из витого золотистого шнура. Повсюду – на комодах, на столиках – были расставлены фотографии в изысканных серебряных рамках, которые не только ничуть не потускнели от времени, но, по всей видимости, любовно чистились каждый день. На низком столике стояли горшки с фрезиями, гиацинтами и нарциссами, нежным ароматом которых был напоен воздух в комнате.
Кэрол рассмотрела внимательно одну фотографию, затем другую и вскоре поняла, по какому принципу они были подобраны. На них были изображены Чарльз Форд и красивая женщина – стоящие у мольберта, скачущие верхом на лошади, идущие рука об руку. Они нежно держались за руки, смотрели друг другу в глаза, и было видно, что их связывает глубокое сильное чувство. Судя по некоторым возрастным изменениям на разных фотографиях, это не был короткий любовный роман. Вне всякого сомнения, счастливой избранницей Чарльза Форда и была та самая Роза.
Кэрол опять подошла к кровати. Только сейчас она увидела, что в изголовье висит огромный, написанный маслом портрет девушки лет двадцати. На ней было платье, которое вполне могла надеть Скарлетт в день приезда Рэтта, а судя по выражению ее глаз, и чувства она испытывала точно такие же. Художнику, явно обладавшему большим талантом, удалось создать настолько яркий живой образ, что возникал зрительный эффект реального присутствия девушки в этой комнате, когда-то принадлежавшей ей. Кэрол настолько глубоко прониклась этим ощущением, что ей захотелось вслух представиться. Она чувствовала себя непрошеной гостьей здесь, в комнате Розы, однако по неведомой ей самой таинственной причине не могла отделаться от мысли, что волею судьбы оказалась вовлеченной в загадочную историю – историю, активной участницей которой ей суждено оставаться до конца дней своих.
Завтрак был обставлен с невиданными церемониями. Предварительно постучавшись, в дверях на сей раз появились две служанки. Они вкатили в комнату большой столик на колесиках, накрытый кипенно-белой камчатной скатертью и уставленный серебряной посудой. Чтобы содержимое кастрюлек не остыло, они подогревались специальным прибором, в котором горел огонь.
– Добро пожаловать к нам на ранчо, – сказала служанка, приходившая в первый раз. – Мистер Форд сказал, что надеется пообедать вместе с вами в час дня, если вы будете хорошо себя чувствовать. А в одиннадцать приедет доктор Родригес. После завтрака вызовите меня звонком, и я приготовлю вам ванну. Я – Росита, старшая горничная. – С этими словами она сделала легкий реверанс.
Кэрол не знала, за что взяться сначала.
– Я бы очень хотела пообедать с мистером Фордом, но после такого завтрака съесть что-либо еще я наверняка не смогу.
Служанки довольно улыбнулись и переглянулись, выходя из комнаты. Кэрол чувствовала, что сказала именно то, что и нужно было в такой ситуации. Ей не верилось, что она находится в Америке. «Старшая горничная»… «Приготовлю вам ванну»… Смутно припоминались слышанные когда-то в телесериалах выражения: «В верхнем помещении гасиенды», «Во внутреннем дворике у фонтана». Сейчас она находится в центре Андалузии, один вот этот кофейник древнее отцов-основателей Америки.
Кэрол все еще предавалась размышлениям, как вдруг на прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Она было засомневалась, следует ли ей брать трубку, но все-таки взяла.
– Алло, – осторожно сказала она.
– Доброе утро, – раздался мужской голос. Сухой, официальный. Человек не представился, словно был уверен, что она знает, кто говорит. И Кэрол действительно знала.
– Доброе утро, – поздоровалась она.
– Как себя чувствуете?
– Спасибо, хорошо. Прямо не знаю, что и сказать… как благодарить вас… ведь вы спасли… я имею в виду…
– Вы прекрасно рисуете, – перебил Чарльз Форд ее смущенное бессвязное бормотание. – Увидимся за обедом.
– Да. А как же вы…
Но он уже положил трубку. Вчера ночью этот мужчина нес ее на руках – потерявшую сознание, окоченевшую, согреваемую лишь теплом его тела. Потом сидел на кровати и с тревогой смотрел на нее. Он спас ей жизнь.
Кэрол легла на кровать и глубоко вздохнула. Сверху на нее смотрела Роза.
Спустя какое-то время Кэрол опять проснулась. При малейшем ее движении раздавалось странное шуршание. Она обнаружила, что зачем-то ее обернули фольгой. Однако сил на то, чтобы даже попытаться снять ее с себя, у нее не было. Она опять уснула и проспала до утра, пока свет не стал робко пробиваться сквозь узорчатые шторы. Впервые за этот долгий период, показавшийся ей вечностью, Кэрол полностью пришла в себя.
Она лежала на льняных простынях в широкой кровати под балдахином на четырех стойках. Фольгу уже сняли, и ее окружало тепло, блаженное тепло. Кэрол обвела взглядом помещение, где в этот ранний час еще царил полумрак. Комната была большая, в ней стояла темная, по-видимому старинная, мебель – шкафы и комоды, а на стенах висели картины в роскошных рамах. Ее часы показывали семь тридцать. Где она находится? Как же ей, стоявшей фактически на краю гибели, удалось оказаться в тепле и безопасности? Кто ее таинственный спаситель на белом коне?
И тут, словно в ответ на ее вопрос, раздался тихий стук в дверь.
– Войдите, – сказала она.
Дверь открылась, и Кэрол увидела служанку, всю в черном, если не считать белого накрахмаленного передника.
– О, сеньора, я так рада, что вы проснулись, – проговорила она с сильным испанским акцентом. – Как чувствуете себя после такой ужасной ночи?
– Где я? – спросила Кэрол. И добавила: – Чувствую себя хорошо.
– Это ранчо мистера Чарльза Форда. Сеньор нашел вас, когда вы замерзали в пустыне.
– Он спас меня?
– Да, сеньора, – закивала головой служанка. – Он услышал гудки. Поскакал верхом, нашел вас и привез сюда. Ночью приезжал доктор Родригес, осматривал вас. Сказал, что все в порядке. Отдыхайте.
– Я доставила всем столько хлопот, – сказала Кэрол.
– Не думайте об этом. Вы хорошо себя чувствуете. Это главное. Кушать хотите?
При упоминании о еде Кэрол почувствовала, что просто умирает с голоду.
– Вообще-то да, хочу.
– Я принесу вам завтрак. Овсяную кашу. Сок. Яйца. Все, что пожелаете.
Кэрол попыталась было встать с кровати.
– Нет-нет, лежите. Я все сейчас принесу. Мисс Роза всегда завтракала в кровати. Подождите. – С этими словами она ушла.
Кэрол пыталась разобраться в услышанном. Стало быть, мистер Чарльз Форд, тот самый незнакомец с грустными задумчивыми глазами и буйной шевелюрой, спас ей жизнь. Это его ранчо с прислугой и старинной мебелью. Она лежит в кровати «мисс Розы». Кто же та женщина, которая всегда завтракала в постели?
Откинув одеяла, Кэрол энергично сдвинулась к краю кровати. Затем встала. На ней была чья-то ночная рубашка. Розы? Мягкая, шелковистая и очень тонкой работы – вышивка, покрой. Она подошла к окну и раздвинула шторы. Комнату залило ярким солнечным светом. Она оказалась неподготовленной к поразительному виду, открывшемуся из окна. У нее перехватило дыхание.
Вся пустыня, до самого подножия высящейся вдали горы, была белой, а в раскинувшемся на нескольких акрах, обнесенном изгородью загоне, тоже покрытом еще не растаявшим снегом, резвились лошади. Совсем рядом находилась большая конюшня, выстроенная в мексиканском стиле, которой, похоже, была не одна сотня лет. За нею виднелись широкие аллеи и внутренние дворы, словно перенесенные сюда в первозданном виде прямо из Севильи или Гранады, с пострадавшими от ветров и непогоды статуями, фонтанами, водопадами и прудами, окруженными вечнозелеными кедрами, на ветвях которых лежал снег.
Отвернувшись от окна, Кэрол еще раз оглядела комнату и поразилась ее почти музейному убранству. Эта спальня будто появилась здесь из глубины веков. Многие из висевших на стенах картин явно были написаны художниками испанского королевского двора, такими, как Веласкес и Гойя. Здесь стояли красивые, искусно покрытые замысловатой резьбой комоды темного дерева и стулья, обитые камчатной тканью; диван с выцветшей красной обивкой и отделкой из витого золотистого шнура. Повсюду – на комодах, на столиках – были расставлены фотографии в изысканных серебряных рамках, которые не только ничуть не потускнели от времени, но, по всей видимости, любовно чистились каждый день. На низком столике стояли горшки с фрезиями, гиацинтами и нарциссами, нежным ароматом которых был напоен воздух в комнате.
Кэрол рассмотрела внимательно одну фотографию, затем другую и вскоре поняла, по какому принципу они были подобраны. На них были изображены Чарльз Форд и красивая женщина – стоящие у мольберта, скачущие верхом на лошади, идущие рука об руку. Они нежно держались за руки, смотрели друг другу в глаза, и было видно, что их связывает глубокое сильное чувство. Судя по некоторым возрастным изменениям на разных фотографиях, это не был короткий любовный роман. Вне всякого сомнения, счастливой избранницей Чарльза Форда и была та самая Роза.
Кэрол опять подошла к кровати. Только сейчас она увидела, что в изголовье висит огромный, написанный маслом портрет девушки лет двадцати. На ней было платье, которое вполне могла надеть Скарлетт в день приезда Рэтта, а судя по выражению ее глаз, и чувства она испытывала точно такие же. Художнику, явно обладавшему большим талантом, удалось создать настолько яркий живой образ, что возникал зрительный эффект реального присутствия девушки в этой комнате, когда-то принадлежавшей ей. Кэрол настолько глубоко прониклась этим ощущением, что ей захотелось вслух представиться. Она чувствовала себя непрошеной гостьей здесь, в комнате Розы, однако по неведомой ей самой таинственной причине не могла отделаться от мысли, что волею судьбы оказалась вовлеченной в загадочную историю – историю, активной участницей которой ей суждено оставаться до конца дней своих.
Завтрак был обставлен с невиданными церемониями. Предварительно постучавшись, в дверях на сей раз появились две служанки. Они вкатили в комнату большой столик на колесиках, накрытый кипенно-белой камчатной скатертью и уставленный серебряной посудой. Чтобы содержимое кастрюлек не остыло, они подогревались специальным прибором, в котором горел огонь.
– Добро пожаловать к нам на ранчо, – сказала служанка, приходившая в первый раз. – Мистер Форд сказал, что надеется пообедать вместе с вами в час дня, если вы будете хорошо себя чувствовать. А в одиннадцать приедет доктор Родригес. После завтрака вызовите меня звонком, и я приготовлю вам ванну. Я – Росита, старшая горничная. – С этими словами она сделала легкий реверанс.
Кэрол не знала, за что взяться сначала.
– Я бы очень хотела пообедать с мистером Фордом, но после такого завтрака съесть что-либо еще я наверняка не смогу.
Служанки довольно улыбнулись и переглянулись, выходя из комнаты. Кэрол чувствовала, что сказала именно то, что и нужно было в такой ситуации. Ей не верилось, что она находится в Америке. «Старшая горничная»… «Приготовлю вам ванну»… Смутно припоминались слышанные когда-то в телесериалах выражения: «В верхнем помещении гасиенды», «Во внутреннем дворике у фонтана». Сейчас она находится в центре Андалузии, один вот этот кофейник древнее отцов-основателей Америки.
Кэрол все еще предавалась размышлениям, как вдруг на прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Она было засомневалась, следует ли ей брать трубку, но все-таки взяла.
– Алло, – осторожно сказала она.
– Доброе утро, – раздался мужской голос. Сухой, официальный. Человек не представился, словно был уверен, что она знает, кто говорит. И Кэрол действительно знала.
– Доброе утро, – поздоровалась она.
– Как себя чувствуете?
– Спасибо, хорошо. Прямо не знаю, что и сказать… как благодарить вас… ведь вы спасли… я имею в виду…
– Вы прекрасно рисуете, – перебил Чарльз Форд ее смущенное бессвязное бормотание. – Увидимся за обедом.
– Да. А как же вы…
Но он уже положил трубку. Вчера ночью этот мужчина нес ее на руках – потерявшую сознание, окоченевшую, согреваемую лишь теплом его тела. Потом сидел на кровати и с тревогой смотрел на нее. Он спас ей жизнь.
Кэрол легла на кровать и глубоко вздохнула. Сверху на нее смотрела Роза.
12
Кэрол спускалась по лестнице, чувствуя себя как звезда журнала «Сансет-бульвар». Такой уж была эта лестница. Кэрол уже слышала громкие команды телевизионщиков: «Свет. Камера. Мотор». Однако вместо толпы репортеров, нетерпеливо ожидающих появления очередной звезды, там стоял лишь один человек, одетый в черное. Дворецкий! Несмотря на его сутулость, создавалось впечатление, что он стоит перед нею навытяжку. Кэрол поняла, что он прождал ее на этом месте все утро.
– Доброе утро, сеньора, – поздоровался он с Кэрол, которая еще сходила по лестнице, утопая в мягком ковре, застилавшем ступеньки. На стене вдоль всей лестницы висели старинные портреты предков – владельцев ранчо. Повсюду стояли древние китайские вазы с нарциссами и гиацинтами, фрезиями и жонкилиями. Старинная мебель темного дерева, свежие благоухающие цветы и доносящийся откуда-то из глубины дома мерный перезвон напольных часов, отбивающих полдень.
– Доброе утро, – сказала она.
– Я – Хосе, дворецкий мистера Форда. Надеюсь, вам уже лучше. Доктор Родригес остался доволен вашим состоянием.
– Спасибо, мне действительно лучше, – ответила Кэрол.
– В таком случае позвольте проводить вас в малую гостиную. Мистер Чарльз уже вернулся из города и сейчас спустится к вам.
Медленным, черепашьим шагом он двинулся через просторный холл, а Кэрол зорким глазом художницы отметила гармоничное сочетание различных стилей обстановки, свидетельствующее о взыскательном вкусе хозяина дома. Одни шкафы были заполнены старинными фолиантами в кожаных переплетах, другие – изящными изделиями из фарфора, чуть подсвеченные с внутренней стороны. В холле царил полумрак, даже днем требовалось включать свет, который напоминал о том, что здесь, в пустыне, жара враждебна человеку, как, впрочем, и холод, от которого чуть было не погибла Кэрол.
Гостиная была совершенно иной – вся залитая светом, льющимся в двустворчатые, от пола до потолка, французские окна, из которых открывался великолепный вид. Расположение лужаек и высоких могучих кедров было тщательно спланировано. Далее на многие мили, вплоть до подножия вершины, высящейся на горизонте, простиралась пустыня, поросшая редким кустарником.
– Позвольте предложить вам какой-либо напиток, например, бокал шерри или что-то безалкогольное. Считаю, что у нас самый великолепный…
«Бокал шерри». Звучит так по-британски, но наверняка это просто херес «Де ла Фронтера». Англичане всего лишь способствовали популярности этого напитка.
– Бокал шерри – было бы великолепно. Кто эта леди? – вдруг спросила Кэрол, разумеется, заранее зная ответ. Перед нею висел портрет Розы.
– Это мисс Роза. – Лицо старого Хосе расплылось в улыбке, стоило ему произнести это имя. – Мисс Роза многие годы была хозяйкой этого дома, она скончалась чуть больше года назад. Замечательная была леди. Художница, мэм. Как мистер Чарльз.
– Она была очень красивой, – сказала Кэрол.
– О да. Настоящей красавицей. Леди! Служить ей я почитал за честь.
– Я чувствую себя так глупо. Всполошила всех в доме своим неожиданным появлением. Я с востока страны. Как видите, о пустыне многого не знаю, поэтому и попала в переделку.
И вновь его губы медленно раздвинулись в понимающей улыбке.
– Пустыня – опасный враг и верный друг. Чтобы понять это, нужны годы. Вы отнюдь не зря обеспокоили нас. Нам приятно, что у нас такая гостья.
– Давно вы служите у мистера Чарльза? – продолжала расспросы Кэрол.
– О да. Начинал еще у его отца. Когда он был совсем маленьким, я учил его ездить верхом.
– В таком случае своим спасением я обязана и вам тоже.
– Судьба. Рок. Здесь, в пустыне, мы верим в это, – мягко улыбнулся дворецкий и отправился за бокалом шерри для нее.
Кэрол подошла к окну и стала смотреть на пустыню. До чего же красива, а ведь чуть не отняла у нее жизнь.
– Доктор говорит, что состояние вашего здоровья вполне удовлетворительное, – раздался сзади чей-то голос.
Она резко обернулась. Чарльз Форд в джинсах и темно-синем свитере стоял в дверях. За его спиной темнел полумрак холла, а спереди его освещали яркие солнечные лучи. Глядя на своего спасителя, Кэрол испытывала странное ощущение. Она смутно помнила, как обнимали ее его руки, когда он вез ее на лошади ночью. И вот сейчас он стоит перед нею, ее переполняет волнение, благодарность и странная робость, какой она никогда прежде не испытывала.
– Ах, мистер Форд, даже не знаю, с чего начать. Разве словами можно выразить мою благодарность за то, что вы сделали…
Он подошел ближе, пристально глядя на нее, пока она подыскивала нужные слова.
– Ерунда. Вы сами спасли себя. Действовали очень находчиво. Я видел свет фар. Слышал гудки. В пустыне свет и звук распространяются на десятки миль вокруг. Разве что сигнал SOS вы подавали неверно, но это вряд ли существенно.
– Как вы узнали, что я рисую?
– Сегодня утром я распорядился пригнать вашу машину из пустыни и обнаружил в ней ваши наброски.
– Я рада, что вам понравилось, – сказала Кэрол, сознавая, что напрашивается на комплимент.
Подойдя к столу, он взял иллюстрированный журнал, едва взглянув на него, тут же бросил обратно. Чарльз явно был очень зол, но никакого испуга Кэрол даже отдаленно не испытывала. В нем было нечто невероятно привлекательное. Ему было не по себе, по неизвестной ей причине. «Просто не любит разглагольствовать о пустяках», – подсказало ей чутье.
– Тот скелет буйвола на переднем плане вашего пейзажа наверняка заинтересовал бы Джорджию О'Киф, – вдруг сказал он. – Она жила тут неподалеку, на Ранчо-призраке.
– Вы знали ее? – недоверчиво спросила Кэрол.
– Да, – ответил Чарльз. – Ребенком я проводил с нею много времени. Мне она нравилась. Многим – нет.
– Какой она была? Она мой кумир в живописи. Собственно говоря, отчасти из-за нее я и нахожусь здесь.
– В самом деле? – Он отвел глаза. – Какой она была? Ну, не знаю. Разной. Непредсказуемой. С детьми говорила так, будто они взрослые. Мне вообще нравилось в ней почти все. Нравились ее картины.
– По-моему, эта женщина была достойна всяческого восхищения. Как она распорядилась своей жизнью, во всем, вплоть до мелочей! Делала то, чего хотелось ей самой, а не то, что ожидали от нее окружающие. Превыше всего ставила искусство, не тратила свое время зря, не гналась за богатством.
Он опять повернулся к ней, всматриваясь внимательнее.
– Вы действительно так думаете, Кэрол Маккейб? – Его черты смягчились, ей показалось, что на губах Чарльза мелькнула улыбка.
– Доброе утро, сеньора, – поздоровался он с Кэрол, которая еще сходила по лестнице, утопая в мягком ковре, застилавшем ступеньки. На стене вдоль всей лестницы висели старинные портреты предков – владельцев ранчо. Повсюду стояли древние китайские вазы с нарциссами и гиацинтами, фрезиями и жонкилиями. Старинная мебель темного дерева, свежие благоухающие цветы и доносящийся откуда-то из глубины дома мерный перезвон напольных часов, отбивающих полдень.
– Доброе утро, – сказала она.
– Я – Хосе, дворецкий мистера Форда. Надеюсь, вам уже лучше. Доктор Родригес остался доволен вашим состоянием.
– Спасибо, мне действительно лучше, – ответила Кэрол.
– В таком случае позвольте проводить вас в малую гостиную. Мистер Чарльз уже вернулся из города и сейчас спустится к вам.
Медленным, черепашьим шагом он двинулся через просторный холл, а Кэрол зорким глазом художницы отметила гармоничное сочетание различных стилей обстановки, свидетельствующее о взыскательном вкусе хозяина дома. Одни шкафы были заполнены старинными фолиантами в кожаных переплетах, другие – изящными изделиями из фарфора, чуть подсвеченные с внутренней стороны. В холле царил полумрак, даже днем требовалось включать свет, который напоминал о том, что здесь, в пустыне, жара враждебна человеку, как, впрочем, и холод, от которого чуть было не погибла Кэрол.
Гостиная была совершенно иной – вся залитая светом, льющимся в двустворчатые, от пола до потолка, французские окна, из которых открывался великолепный вид. Расположение лужаек и высоких могучих кедров было тщательно спланировано. Далее на многие мили, вплоть до подножия вершины, высящейся на горизонте, простиралась пустыня, поросшая редким кустарником.
– Позвольте предложить вам какой-либо напиток, например, бокал шерри или что-то безалкогольное. Считаю, что у нас самый великолепный…
«Бокал шерри». Звучит так по-британски, но наверняка это просто херес «Де ла Фронтера». Англичане всего лишь способствовали популярности этого напитка.
– Бокал шерри – было бы великолепно. Кто эта леди? – вдруг спросила Кэрол, разумеется, заранее зная ответ. Перед нею висел портрет Розы.
– Это мисс Роза. – Лицо старого Хосе расплылось в улыбке, стоило ему произнести это имя. – Мисс Роза многие годы была хозяйкой этого дома, она скончалась чуть больше года назад. Замечательная была леди. Художница, мэм. Как мистер Чарльз.
– Она была очень красивой, – сказала Кэрол.
– О да. Настоящей красавицей. Леди! Служить ей я почитал за честь.
– Я чувствую себя так глупо. Всполошила всех в доме своим неожиданным появлением. Я с востока страны. Как видите, о пустыне многого не знаю, поэтому и попала в переделку.
И вновь его губы медленно раздвинулись в понимающей улыбке.
– Пустыня – опасный враг и верный друг. Чтобы понять это, нужны годы. Вы отнюдь не зря обеспокоили нас. Нам приятно, что у нас такая гостья.
– Давно вы служите у мистера Чарльза? – продолжала расспросы Кэрол.
– О да. Начинал еще у его отца. Когда он был совсем маленьким, я учил его ездить верхом.
– В таком случае своим спасением я обязана и вам тоже.
– Судьба. Рок. Здесь, в пустыне, мы верим в это, – мягко улыбнулся дворецкий и отправился за бокалом шерри для нее.
Кэрол подошла к окну и стала смотреть на пустыню. До чего же красива, а ведь чуть не отняла у нее жизнь.
– Доктор говорит, что состояние вашего здоровья вполне удовлетворительное, – раздался сзади чей-то голос.
Она резко обернулась. Чарльз Форд в джинсах и темно-синем свитере стоял в дверях. За его спиной темнел полумрак холла, а спереди его освещали яркие солнечные лучи. Глядя на своего спасителя, Кэрол испытывала странное ощущение. Она смутно помнила, как обнимали ее его руки, когда он вез ее на лошади ночью. И вот сейчас он стоит перед нею, ее переполняет волнение, благодарность и странная робость, какой она никогда прежде не испытывала.
– Ах, мистер Форд, даже не знаю, с чего начать. Разве словами можно выразить мою благодарность за то, что вы сделали…
Он подошел ближе, пристально глядя на нее, пока она подыскивала нужные слова.
– Ерунда. Вы сами спасли себя. Действовали очень находчиво. Я видел свет фар. Слышал гудки. В пустыне свет и звук распространяются на десятки миль вокруг. Разве что сигнал SOS вы подавали неверно, но это вряд ли существенно.
– Как вы узнали, что я рисую?
– Сегодня утром я распорядился пригнать вашу машину из пустыни и обнаружил в ней ваши наброски.
– Я рада, что вам понравилось, – сказала Кэрол, сознавая, что напрашивается на комплимент.
Подойдя к столу, он взял иллюстрированный журнал, едва взглянув на него, тут же бросил обратно. Чарльз явно был очень зол, но никакого испуга Кэрол даже отдаленно не испытывала. В нем было нечто невероятно привлекательное. Ему было не по себе, по неизвестной ей причине. «Просто не любит разглагольствовать о пустяках», – подсказало ей чутье.
– Тот скелет буйвола на переднем плане вашего пейзажа наверняка заинтересовал бы Джорджию О'Киф, – вдруг сказал он. – Она жила тут неподалеку, на Ранчо-призраке.
– Вы знали ее? – недоверчиво спросила Кэрол.
– Да, – ответил Чарльз. – Ребенком я проводил с нею много времени. Мне она нравилась. Многим – нет.
– Какой она была? Она мой кумир в живописи. Собственно говоря, отчасти из-за нее я и нахожусь здесь.
– В самом деле? – Он отвел глаза. – Какой она была? Ну, не знаю. Разной. Непредсказуемой. С детьми говорила так, будто они взрослые. Мне вообще нравилось в ней почти все. Нравились ее картины.
– По-моему, эта женщина была достойна всяческого восхищения. Как она распорядилась своей жизнью, во всем, вплоть до мелочей! Делала то, чего хотелось ей самой, а не то, что ожидали от нее окружающие. Превыше всего ставила искусство, не тратила свое время зря, не гналась за богатством.
Он опять повернулся к ней, всматриваясь внимательнее.
– Вы действительно так думаете, Кэрол Маккейб? – Его черты смягчились, ей показалось, что на губах Чарльза мелькнула улыбка.