Буянов Николай. Клятва на мече

   И вот, во второй зимний месяц года Мыши медитация Миларепы была прервана ужасным грохотом и завыванием. Он вышел из пещеры и увидел на гребне скалы великого мага Наро-Бончуна Четвертого, проповедника Черной веры. Тот изрыгал проклятия в адрес учения Будды, а потом, когда слова иссякли, вызвал Миларепу на поединок в горы. Тот согласился, хотя и без большой охоты. Ему не было нужды демонстрировать свое превосходство. У подножия Джомолунгмы Миларепа погрузился в медитацию. Увидев это, Наро-Бончун расхохотался и воспарил к вершине. Но разве могла победить Черная вера? Внезапно над вершиной пика появился сияющий трон, на котором потрясенный колдун увидел Миларепу в длинном белом одеянии. Трон был украшен гирляндами чистейшего белого цвета, что означало чистоту помыслов Великого Святого.
   В ярости Наро-Бончун закричал и ударил себя по лицу, осознав бессилие Зла перед Добром, и ринулся вниз, в бездну… И образовалась в горе гигантская расщелина – след падения побежденного черного мага.
   И всегда, во все времена, белая гирлянда, символизирующая цепь отшельника, считается приносящей удачу…
   В храме Пяти Хрустальных Колонн Таши-Галла и Чонг, сопровождаемые местным настоятелем, украсили гирляндами, сделанными собственноручно (а иначе те потеряют свою силу), шею и руки статуи Великого Святого. Древний мастер, более древний, чем этот храм, изобразил Миларепу в бронзе в традиционной для йогов позе со скрещенными ногами и поднятой к уху правой рукой, в знак того, что Миларепа поет гимн.
   – Я видел, что возлюбленные братья прибыли сюда верхом на лошадях, – проговорил настоятель Пал-Джорже. – Значит, ваш путь весьма далек.
   – Мы направляемся в Лхассу, – ответил Таши-Галла. – Посетить дворец правителя и принять участие в празднествах.
   Настоятель задумчиво посмотрел на собеседника. Казалось, он хотел что-то сказать, но не мог решиться. И тут Чонг вдруг ясно увидел, как стар Пал-Джорже. Долгие годы суровых воздержаний иссушили его тело, похожее теперь на обтянутый кожей скелет. Белое одеяние, отделанное по воротнику скромной вышивкой, болталось на нем, как на палке. Большая бритая голова чудом держалась на тонкой шее и покачивалась при ходьбе из стороны в сторону.
   – Боюсь, вы выбрали не совсем удачное время, братья.
   – Что может быть удачнее, чем канун Нового года? – удивился Таши-Галла. – Все люди становятся добрее… К тому же мы получили приглашение самого Лангдармы.
   Настоятель пожевал бескровными губами.
   – В столице сейчас неспокойно. Вы ведете уединенную жизнь, а мне в Лхассе приходится бывать довольно часто… Правда, я не имел счастья видеться с императором. И нельзя сказать, что я очень жалею об этом. Чем выше взбираешься, тем больнее потом падать… М-да… Конечно, внешне перемены заметить трудно. Люди на улицах выглядят так же. Так же они прославляют своего правителя. Правитель по-прежнему является приверженцем Будды. И все же…
   – Вас что-то беспокоит?
   – Что беспокоит… Солдаты на улицах. Конные патрули. Участившиеся убийства монахов.
   – На вас нападают разбойники? Пал-Джорже помолчал. Потом сделал знак своей костлявой рукой:
   – Идемте. Я покажу вам кое-что.
   По холодным каменным плитам, которыми был выложен коридор, они прошли в другой зал храма, посвященный, как понял Чонг, бодхисаттвам. Помещение венчалось высоким куполом, окрашенным в нежно-голубой цвет. Таши-Галла и Чонг церемонно поклонились у входа и вслед за настоятелем прошли в глубь зала, к большому алтарю, расположенному перед фигурами святых.
   И тут Чонг невольно вскрикнул.
   Он увидел бы это и раньше, но широкие окна храма, построенного в китайском стиле, были закрыты тяжелыми ставнями, и свет лишь робко пытался доползти до алтаря с изображением Колеса Жизни. Резные фигуры были яростно искромсаны. У одной, той, что находилась дальше всех от алтаря, была отрублена голова… Чонг увидел голову в углу, перед единственным открытым окошком. Она лежала на грубом деревянном столе, и молодой монах с грустным лицом колдовал с тонкими резцами, кистями и мисочками с краской, пытаясь вернуть скульптуре жизнь.
   Задние двери были выбиты, и Чонг увидел нескольких монахов, трудившихся в галерее над поруганными священными текстами, которые когда-то покоились на деревянных полках вдоль стен, теперь же валялись как попало на полу.
   – Как это случилось? – дрогнувшим голосом спросил Таши-Галла.
   – Они нагрянули позавчера, незадолго до рассвета, – бесцветным голосом отозвался настоятель храма. – С факелами, на лошадях. Их было около трех десятков. Те из братьев, кто был призван защищать храм, вышли наружу. Они пытались остановить бандитов, но те были хорошо вооружены, и их было больше…
   Он замолчал, будто ком в горле мешал ему говорить.
   – Многие братья умерли с честью. Бандиты ворвались в галерею, потом – сюда, в зал бодхисаттв. Я встал перед алтарем и попросил их убить и меня… – Настоятель горестно взмахнул рукой. – Но меня не убили! Один из них расхохотался и сказал, что от меня мертвого им будет мало пользы. Лучше пусть я останусь жить и расскажу всем, кто поклоняется Великому Будде, какая участь их ожидает.
   Семерых монахов, павших в бою, погребли перед самым закатом. Таши-Галла попросил разрешения остаться вместе с Чонгом на некоторое время в храме.
   – Оставайтесь, – радушно ответил Пал-Джорже. – Мы будем рады. Собственно, я был бы рад еще больше, откажись вы вовсе от поездки в столицу.
   – Вы связываете то, что случилось здесь, с обстановкой в Лхассе?
   Настоятель хмуро указал на стену за алтарем:
   – Мы успели отремонтировать ее. Пришлось красить заново (видите, цвет немного отличается? Это потому, что краска еще не высохла). Бандиты намалевали на ней свой знак. Вот такой. – И настоятель начертил что-то на земле прутиком. – Вам это говорит о чем-нибудь?
   Рисунок больше всего походил на паука. Чонгу он не был знаком, зато его Учитель, кажется, понял все прекрасно. Лицо его стало таким мрачным, что Чонг поостерегся приставать с расспросами. Только на рассвете следующего дня, когда храм Пяти Хрустальных Колонн остался позади, любопытство наконец пересилило.
   Низкорослые мохнатые лошади темной масти, пофыркивая, шли шагом, осторожно ставя копыта на утоптанный снег. Недавно здесь прошел караван. Таши-Галла безучастно покачивался в седле. Несмотря на пронизывающий холод, он был одет легко, только мохнатая теплая шапка наползала на самые брови.
   – Это был знак Солнца, – вдруг проговорил он. – Знак Бон. Маги используют его для вызова духа Небесного Огня. Это очень сильное колдовство.
   – Значит, на храм напали не разбойники?
   – Зачем разбойники стали бы тратить время и громить статуи святых? Они сразу бросились бы грабить сокровищницу. Нет, у них были другие мотивы. Ненависть… Я уже жалею, что взял тебя с собой.
   – Но вы же едете…
   – Я не вправе отказаться от приглашения императора. Но я не хотел подвергать опасности еще и тебя.
   – Ну, – беспечно отозвался Чонг, – настоятель ведь сказал, что в столице пока все по-прежнему. Пусть на улицах солдаты, зато никто не решится напасть открыто.
   Таши-Галла тяжело вздохнул:
   – Ты молод и глуп. Там, в императорском дворце, зреет гнойник. Он сидит еще глубоко… Но те бандиты, что напали на храм – это уже ростки. Они чувствуют свою силу и безнаказанность. Нет, все-таки я должен был ехать один.
   – Я уже взрослый, Учитель. И могу за себя постоять.
   Таши-Галла внимательно посмотрел на своего ученика, и его губы тронула улыбка.
   – Конечно, ты взрослый. Помнишь тот день, когда ты откатил камень и спас жизнь детенышу барса?
   – Если бы не вы…
   – Нет. Спарша обязан жизнью только тебе. Ты совершил настоящее чудо – своей любовью и терпением.
   Он помолчал.
   – У него был раздроблен крестцовый отдел позвоночника. Барсенок был обречен. Честно говоря, я просто не знал способа вернуть его к жизни.
   По лицу Чонга скользнула тень.
   – А я был так зол на вас… Вы отказались рассказать мне рецепт приготовления снадобья, и я подумал… Подумал, что вы не хотите, чтобы зверь выжил.
   Некоторое время они ехали молча, бок о бок. Изредка Чонг незаметно поглядывал на Учителя, гадая, сердится тот или нет.
 
   «Разве я говорил тебе, что владею каким-то особым секретом?» – «Ага, теперь вы отказываетесь!» – «Пойми, его невозможно спасти». – «Тогда зачем я откатывал камень? Зачем я дал ему надежду? Пусть бы он умер быстро и легко», – и на глазах у него закипели слезы. Ему хотелось заткнуть себе уши, оглохнуть вовсе, только бы не слышать, как барсенок дышит, надрываясь, пуская розовые пузыри – все медленнее, медленнее…
 
   – Ты никогда не замечал, мой мальчик, что зло выглядит привлекательнее, чем добро? Оно шире, разнообразнее… И иногда кажется более могущественным. Твоего барсенка можно было воскресить с помощью обряда Тантры. Мне знаком этот обряд. Бывает, что родственники умершего приходят к черному магу с одной-единственной просьбой: вернуть к жизни любимого человека… И не хотят понять (любящее сердце часто лишено способности слушать доводы разума), что маг не в силах это сделать. Он может лишь заставить ожить мертвое тело – душа же ему не принадлежит. Его обычно не слушают. Только просят… Я смог бы проделать то же самое и со Спаршей. Но я знал последствия. И когда на следующее утро я увидел, что барсенок жив и что это не просто бездушная мертвая оболочка… Я понял, что нашел своего преемника.
   – Значит, рецепта не существовало, – пробормотал Чонг.
   – Ты нашел его сам.
   Произнеся эту фразу, Таши-Галла чуть развернулся к своему ученику. И это спасло ему жизнь. Стрела с черным оперением на ладонь разминулась с его спиной и со звонким щелчком ударилась о камень.
   Вторую стрелу, нацеленную в грудь Чонга, Учитель поймал на лету, будто вынув ее из воздуха.
   – Канун Нового года, – пробормотал он сквозь зубы. – Все кругом радуются и становятся добрее…
   Десятка два всадников, одетых вполне по-разбойничьи, с гортанными криками взяли их в кольцо. Однако если это и была обычная шайка, грабящая на дорогах, то удача сопутствовала им во всем. Чонг успел отметить дорогое оружие, сработанное кузнецами Базго, и богато украшенную монгольскую сбрую на лошадях.
   Прокаленные на горном солнце черные лица скалились в волчьих усмешках. Скрюченные пальцы подрагивали на рукоятках мечей. Мигни вожак – и вся свора тут же кинется на жертву и растерзает ее в мгновение ока…
   Однако вожак не спешил. А куда спешить? Он ощущал небывалую ранее силу и уверенность. Это была его земля. Ни один правительственный отряд не сунется сюда – это гарантировал знак, который вожак носил с собой.
   Не слезая с коня, он отвесил шутовской поклон.
   – Великий отшельник решил совершить паломничество? И какие же дары вы везете Амиде Будде?
   Всадники загоготали.
   – Мы готовы отдать вам все, что имеем, – сказал Таши-Галла, незаметно сдвигаясь и прикрывая своим телом Чонга. – Однако не вы ли недавно учинили разбой в храме Хрустальных Колонн? – И взгляд его скользнул по фигуре бандита вниз.
   Вожак непроизвольно опустил руку к поясу, стараясь прикрыть ладонью грубо сделанный талисман из зеленоватой бронзы. Знак Солнца, мелькнуло в голове у Чонга. Бон, Черная религия.
   Таши-Галла улыбнулся, будто вел светский разговор о погоде.
   – По-моему, ваши сердца не смягчить даже самыми богатыми дарами, – произнес он.
   – Убить их, – коротко приказал вожак, и свора кинулась…
   …Они были вовсе не плохими бойцами, эти всадники. И хлеб свой, надо полагать, ели не зря – стоило только увидеть, как они бросились в атаку: слаженно, четко, в мгновение ока. Будь на месте Учителя кто другой, менее искусный – лежать бы ему на камнях с перерезанным горлом.
   Если бы на его месте бы кто другой…
   Чонг поймал себя на мысли, что никогда до этого не видел своего Учителя в настоящем бою. А увидев, понял, что, обучая его, Таши-Галла относился к нему бережно, точно к любимому цветку. Только что мастер был спокоен и неподвижен – и вдруг взорвался целым вихрем движений, став со своим конем единым целым. Чонг даже приоткрыл рот от удивления – при всей своей подготовке он не сумел не то что понять, а хотя бы толком разглядеть, что делал Учитель. А когда пришпорил лошадь, чтобы поспешить на помощь, все было кончено. Волна нападавших накатилась и отхлынула, оставив троих на земле под утренним солнцем: двое, скрючившись, постанывали, еще один, налетевший первым, лежал молча, вытянув руки по швам и глядя в небо стеклянными глазами. Три лошади без седоков, пофыркивая, перебирали ногами и покачивали головами, будто осуждая бросивших их хозяев.
   Таши-Галла и Чонг соскочили на землю. Оставшиеся в живых бандиты – тоже.
   Теперь нападавшие стали осторожнее. Выставив перед собой клинки и выстроившись полукругом, они подступали мелкими шажками, мягко ставя ногу на носок, с тем чтобы при случае мгновенно отскочить назад. Вперед уже никто не лез, каждый сознавал: первый взмахнувший мечом первым и ляжет. Мастер не собирался играть в игры. Он был настроен убивать.
   Чонг прижался спиной к спине Учителя и старался дышать ровнее, скользя взглядом по застывшим фигурам, подмечая даже не движение – намек на движение – спружиненные ноги, наклоненные вперед туловища, слыша свист воздуха, прорывающегося сквозь стиснутые зубы вместе с облачками пара. Вожак, облаченный в грубую одежду из шкуры волка (голова зверя с мертвыми пустыми глазницами и верхней зубастой челюстью служила своего рода шапкой), остался сидеть на лошади, раздраженно следя за действиями своих подопечных. У тех, казалось, стояла дыбом шерсть на загривках. Они дошли до границы невидимого круга и остановились. Напряжение повисло в воздухе, готовое вот-вот разразиться молнией. Все ждали: кто же бросится первым. Он не выживет, не сумеет отвести удар мастера, но первым быть кто-то должен. Сейчас он прыгнет. Сейчас… Еще мгновение…
   – Назад, – процедил вожак.
   Свора послушалась. Многие вроде бы вздохнули с облегчением.
   – Я знаю тебя, старик, – хрипло сказал главарь.
   – Ты мне тоже знаком, – отозвался Таши-Галла. – Правда, тогда ты еще не напоминал хищника. Так, щеночек. Не думал, что встречу тебя когда-нибудь.
   Конь загарцевал под всадником. И тот и другой были отменно сложены: мускулистые, худощавые и стремительные, они, как никто другой, были словно созданы для боя. «Пожалуй, только этот всадник и мог бы противостоять Учителю, – подумал Чонг. – Только он…»
   – А ты постарел. Зубы уже не те. И руки стали медлительнее. В былые времена ты бы успел положить шестерых как минимум. И меня заодно. А теперь… Теперь я, пожалуй, смог бы тебя убить – один на один.
   – Так убей.
   – Ну нет, – хмыкнул вожак. – Это было бы слишком просто. Слишком почетно – для предателя!
   И он со злостью хлестнул коня.
 
   Чонг рассеянно обошел труп разбойника. На шее у мертвого висел тот же знак, что был и у вожака. Чонг повертел его в руках, пожал плечами и оставил на прежнем месте. Амулет бережет лишь того, кто сам по поводу и без повода не сует голову в петлю.
   – А почему он назвал вас предателем? – спросил Чонг.
   И увидел вдруг глаза Учителя. Они были черны и глубоки, и на дне их плескалась боль – целое море боли, будто стрела пробила грудь и засела глубоко в плоти зазубренным наконечником.
   – Его зовут Кьюнг-Ца, – сказал вдруг Таши-Галла, обращаясь к ближайшему валуну. – Он из рода Потомков Орла, если мне не изменяет память. Мы вместе были учениками ламы Юнгтуна Шераба, черного мага.
   …Две мохнатые лошадки шли рядом, пуская пар из ноздрей. Всадники ехали молча: один был глубоко погружен в свои думы, судя по выражению лица, не слишком-то радостные, и это было странно: во всем году нет праздника радостнее, чем Новый год. Другой, совсем молодой монах, казалось, был весь обращен в слух…
   – Он тогда был молод – моложе, чем ты сейчас. Он даже не был учеником, просто выполнял кое-какую работу по дому. Ухаживал за лошадьми, копался в саду… Знаешь, лошади уже тогда слушались его больше, чем старшего конюха. Не любили – они всегда начинали дрожать при его появлении – а именно слушались, будто он их чем-то завораживал. А ведь в то время он не только не имел права присутствовать на занятиях, но ни один из учеников его даже близко к себе не подпускал. Это считалось недостойным. Но в нем была какая-то… – Таши-Галла замолчал, подыскивая нужное слово, – какая-то одержимость. Она буквально пожирала его изнутри. Кьюнг-Ца еще тогда, когда переступил порог дома Учителя и ему дали в руки лопату и грабли, поклялся, что со временем станет лучшим и победит всех учеников, одного за другим. А потом – самого Учителя. Его, по-моему, он ненавидел больше всего…
   Он наконец добился своего: его приняли в ученики. Он ходил за ламой, словно собачонка, ловя каждое слово. За садом и конюшнями смотрели другие, он занял подобающее место в школе… Но настоящим магом так и не стал. Даже старшим учеником, как мечталось.
   – Почему?
   Таши-Галла вдруг рассмеялся.
   – Есть пословица: бодливой корове бог рог не дает. Магия ведь не принадлежит магу, как какой-нибудь инструмент, вроде меча. Наоборот, он становится ее служителем, жрецом… Он может превратиться в раба, если не имеет достаточно ума и воли. А Кьюнг-Ца… Он не хотел служить. Его снедало одно стремление: повелевать. Получать, ничего не отдавая взамен. Он был обречен. Шар отторг его.
   – Шар? – удивился Чонг.
   Таши-Галла выглядел смущенным. Он проговорился.
 
   Ощущение было странным. Таши-Галла – двадцатипятилетний ученик, приближенный к Великому магу, даже не догадывался о той особенности дома, где жил вот уже двенадцатую весну. И сколько здесь хранится еще загадок и тайн – не счесть.
   Он спускался по каменным ступеням мрачной винтовой лестницы все глубже и глубже и удивлялся про себя: оказывается, подземная часть дома во много раз превосходила по размерам наружную. Лестница была погружена в темноту, но Таши-Галла видел и так: за годы тренировок у него выработалось внутреннее зрение. Он мог различать предметы даже сквозь стены, правда с трудом, но здешние, он это почувствовал, были покрыты каким-то составом, делавшим их непроницаемыми. Впереди шел лама Юнгтун Шераб, одетый в длинный черный балахон.
   Вскоре Таши-Галла сообразил, что вокруг стало светлее. Свет проникал непонятно откуда: ни в стенах, ни в потолке не было видно ни единой щели. Впереди показалась дверь, обитая медным листом. Маг не успел коснуться ее, как она бесшумно отворилась, и они прошли через странную комнату с высоким потолком. Вдоль стен полукругом стояли деревянные, искусно выполненные фигуры людей в полный рост. Таши-Галла невольно задержал на них взгляд. Сначала он принял их было за богов свастики, но тут же понял, что ошибся. Фигуры изображали воинов в полном боевом облачении. Бронзовые шлемы покрывали головы, деревянные неподвижные руки сжимали вполне настоящие копья, мечи, алебарды…
   Таши-Галла остановился у одного из них. Деревянная статуя была диким, непонятным образом обезображена. Лицо невозможно разобрать: оно было превращено в труху. Правая рука, некогда воздетая над головой и сжимавшая оружие, отсутствовала, отсеченная по локоть. Круглый щит, скрепленный толстыми медными пластинами, был расколот надвое страшным ударом. Ученику было достаточно взгляда, чтобы понять: этот удар был нанесен не мечом и не алебардой.
   – Идем, – услышал он голос.
   Юнгтун Шераб подошел к стене, прошептал несколько слов на чанг-коре, древнем северном наречии, и монолитная с виду стена легко отъехала в сторону… Таши-Галла невольно заслонил глаза ладонью. Свет, яркий, будто солнце спустилось на землю, брызнул во все стороны, и посреди следующей комнаты, круглой и совершенно пустой, Таши-Галла увидел Шар.
   Юнгтун Шераб смотрел на странный предмет благоговейно, точно на снизошедшее божество.
   – Много лет назад мой прадед нашел его высоко в горах, – медленно проговорил маг. – Его оставили могущественные боги, которые когда-то там обитали.
   Таши-Галла обошел Шар вокруг. Ему почему-то очень захотелось дотронуться до него, но он поборол искушение.
   – А я думал, что довольно хорошо изучил бонский Канджур, – сказал он. – Но я и не подозревал…
   – Что ты не подозревал?
   – Гм… Я просто не встречал упоминания об этом Шаре. А ведь в Священной Книге сказано обо всех богах.
   – Не обо всех. Только о тех, кто имеет отношение к Бон-по. А этот Шар – что-то совершенно другое.
   – Но вы поклоняетесь ему.
   – Да. Потому что я тоже не имею отношения к Бон-по. Как и мы все. И ты в том числе.
   Юнгтун Шераб, не отрываясь и не мигая, смотрел внутрь Шара, и тот, казалось, отвечал ему незримым током мыслей.
   – Мой прадед был одним из Десяти Верховных Лам. Ему не было равных в Черном учении. Но Шар… Он перевернул всю его жизнь. Они сразу потянулись друг к другу. Видишь, как Шар пульсирует, будто дышит? Он делает так, когда ощущает рядом того, кого может принять. Прадеда он принял в одно мгновение – и подарил ему могущество… Моему прадеду открылась вдруг истина: служить надо подлинной силе – той, которой обладает Темная сторона…
   – Значит, вы обманывали меня, Учитель, – тихо проговорил Таши-Галла. – Вы не Бон-по. Вообще-то я давно это подозревал.
   – Да? – с интересом спросил маг. – И что тебя натолкнуло на эту мысль?
   – Не знаю. Ничто конкретно, но… Я не чувствовал в вас настоящей веры. Вы не верили – и в то же время были подвержены какой-то очень сильной страсти. Однако я не мог определить ее источник.
   – Ну что ж, – спокойно сказал Маг. – Это еще раз доказывает, что я не ошибался в тебе.
 
   – И вы стали служить Шару? – робко спросил Чонг. Таши-Галла вздохнул.
   – Я говорил тебе, мальчик: Зло очень притягательно. Оно гораздо ярче и разнообразнее, чем Добро. Иначе оно просто не могло бы существовать. Иногда оно принимает самые неожиданные формы.
   – А Шар – он был порождением Зла?
   Учитель с сомнением покачал головой:
   – Не думаю. Мне кажется, он был лишь инструментом. А уж несет ли он в себе Зло или Добро, зависит от рук, в которые он попадает. А что касается Юнгтуна Шераба… Я давно подозревал, что его собственная сила была ограниченна. Он обладал гениальным умом, хитростью и огромным честолюбием. И все же он был слаб… И мучительно искал источник, откуда мог бы черпать силы. Но это только мои догадки. Наставник был скрытным человеком. Даже решив сделать меня своим преемником, он все равно не открыл мне всей правды.
   – Но ведь вы ушли от него.
   – Ушел, – подтвердил Таши-Галла. – Однако перед тем пробыл в его доме еще два года. Но чем больше я там находился и чем больше общался с Шаром, тем крепче становилась моя уверенность, что путь выбран неправильно. Шар засасывал меня. Еще чуть-чуть, и я перестал бы владеть собой. Мне отдавали бы приказы – и я бы выполнял их, не задумываясь.
   Иногда Юнгтун Шераб меня восхищал. Как бы это тебе объяснить… Восхищал своей чистотой. Он был порождением Черных сил, плоть от плоти их, и отдавал им себя без остатка. В нем не было полутонов. В любом человеке существует рядом темное и светлое – инь и ян. В моем наставнике светлое начало было искоренено. Наверное, поэтому он и не стал Бон-по.
   – Как это? – удивился Чонг, для которого Черная религия была воплощением Зла.
   – Я думаю, он втайне презирал Бон – за уход от постулатов Черной веры. Некоторые школы буддизма имеют много общего с реформированной Бон… Это Юнгтуна Шераба не устраивало. Он хотел идти дальше. Туда, где нет ничего, кроме мрака.
   Чонг поежился, будто от холода.
   – Страшно. Ничего, кроме мрака… Даже думать об этом не хочется!
 
   Таши-Галла покинул дом черного мага на рассвете, когда солнце, еще не показав свой лик над хребтом Алу, робко брызнуло розовой краской на центральный пик, издалека похожий на очертания гигантской фигуры в монашеской хламиде. Там, у подножия горы, находился буддийский монастырь, куда он держал путь. И, несмотря на то что конечная цель его с каждым шагом приближалась, Таши-Галла ясно сознавал, что идет в неизвестность. Еще не было случая, чтобы в монашескую обитель Святой Дхармы принимали ученика черного мага, адепта Бон-по…
   Не поздно ли, в который раз спрашивал он себя, и ему представлялись висящие в пространстве весы с двумя полукруглыми чашами, вроде тех, на которых сам не одну сотню раз взвешивал различные субстанции для приготовления магических эликсиров. Черная чаша – белая чаша. Весы кармы. Белая чаша была легка и пуста, черная же, опасно тяжелая, гирей тянула вниз, в третью обитель… И он всерьез боялся, как бы его ноги неожиданно не провалились туда, в темноту, еще до того, как он постучится в ворота монастыря…
   И все же он продолжал идти вперед, стараясь ступать спокойно и уверенно. Вскоре низина кончилась, дорога стала взбираться вверх по склону, поросшему тиком. Таши-Галла не раз приходил сюда для медитации. Этот уголок был словно специально создан для самосозерцания и размышлений. С высоких выступов, спрятанных в мрачноватой зелени, открывался божественный вид на холмистую долину, пересеченную рекой.
   Таши-Галла почувствовал чужое присутствие за два десятка шагов от того места, где жесткий кустарник разросся особенно густо, образовав идеальное укрытие для того, кто до поры до времени не спешит показываться на глаза. Он подошел почти вплотную и остановился, осознавая, что стоит практически на открытом месте, являясь отличной мишенью для стрелы. Пусть. Одно дело убить ничего не подозревающего человека, беспечно подставившего спину, и совсем другое – увидеть близко его лицо – без тени страха и неуверенности, с ожиданием в глазах: давай, покажи, на что ты способен!