Страница:
Тохтамыш вступает в пределы Московского княжества. Сколько раз он уже слышал: «Москва взбунтовалась», «предалась Литве», «приняла крыжацкую веру». Он посылает к Москве своих людей – спросить, там ли Дмитрий Иванович? Москвичи же нисколько не боятся прихода татар, громят винные склады, упиваются допьяна, всячески дразнят татарский передовой отряд, и при этом надеются на неких князей, которые вскоре соединятся и ударят в спину татарам. Разберемся, наконец, каких же князей они имеют в виду.
Одним из них был, несомненно, Дмитрий Константинович Нижегородский. Конечно, Остей и московская верхушка не очень ему доверяли. Мало того, когда Дмитрий Константинович предлагал (конечно же, исключительно для усиления обороноспособности кремля) ввести в Москву свои суздальские и нижегородские полки, то бояре вежливо, но упорно отказывали, говоря при этом что-то вроде: «Ты лучше в поле татарам в спину ударь, когда они к Москве подойдут. Ты ж их повадки лучше всех нас знаешь, вот и найди момент. А в Кремль не надо. Тут и так тесно. Мы уж как-нибудь сами». Потому что стоило им пустить войска Дмитрия Константиновича в Москву, стоило доверить ему хотя бы одни ворота в Кремле… Нет, ему даже не пришлось бы открывать их и впускать в город своих добрых дружочков – татар. Было бы достаточно одной угрозы сделать подобное. А имея такую возможность, нижегородский князь уже сам назначал бы цену и держал руку на горле у каждого из запершихся в Москве заговорщиков. И не как тогда, все вместе, на совете, сказали князю «вон!», не как тогда, на вече, все вместе, решили, кого призвать князем. К Дмитрию Константиновичу приходили бы поодиночке, предавая и продавая друг друга, лишь бы сохранить свою жизнь, свое имущество, видимость своего доброго имени. А потом, когда бы поток просящих за свою жизнь иссяк, Дмитрий Константинович действительно впустил бы татар, чтобы резать и убивать неугомонную взбунтовавшуюся чернь и самых гордых из мятежников – тех, кто не смог перебороть себя и, вымаливая жизнь, приползти к нему на брюхе.
Ситуация была очень близка к такой мрачной перспективе, и мятежники это понимали. Поэтому и не пустили войска Дмитрия Константиновича в Москву. И вряд ли надеялись на то, что он сам ударит в спину татарам. Вот если только вместе с Владимиром Андреевичем… К Владимиру Андреевичу, видимо, посылали. Просили его встать если не за мятежников, так хоть за Москву, против татар.
Но Владимир Андреевич уже не верил в успех мятежа. В самом его начале он дал им шанс. Когда татары появились у Оки и стали под стенами Серпухова переходить реку вброд, люди Владимира Андреевича начали по ним стрельбу. Но мятежное войско не пришло на помощь Серпухову. Никто не помешал татарам переправиться через Оку в других – менее удобных местах. А ведь вполне могли помешать – через сто лет на реке Угре русские войска не дадут татарам переправиться через гораздо более мелкую, чем Ока, речку. Но мятежное войско, похоже, просто разошлось, так как его руководители не сумели договориться между собой. Татарские отряды обошли Серпухов со всех сторон и взяли его штурмом, а потом Тохтамыш спокойно переправил основные силы.
Естественно, что Владимиру Андреевичу не хотелось теперь ни подавлять бунт вместе с Тохтамышем, ни защищать мятежников.
Москвичи могли еще рассчитывать на помощь Андрея и Дмитрия Ольгердовичей и на Ягайло. Но никто из них не пришел.
Когда Тохтамыш подступил к стенам Москвы не только со своими татарами, но и с полками Дмитрия Константиновича, москвичи «узрели силу великую и убоялись зело». Не столько потому, что татар было много (как уже было доказано выше, их численность была относительно невелика), сколько потому, что против них открыто выступил тот, на чью помощь многие все еще надеялись.
Далее происходит штурм Москвы. Дмитрия Константиновича, наверное, все время терзает мысль: «Для кого Тохтамыш штурмует город? Понятно, что ради искоренения мятежа. Но кому он отдаст город потом? Мне или Дмитрию Ивановичу?» Нижегородский князь ждет. Он, да наверное и не он один, заглядывает царю Тохтамышу в глаза, стремясь прочесть на непроницаемом, словно каменный идол, лице хоть намек. Только тень неудовольствия в сторону Дмитрия Ивановича, и они бросятся, помчатся. Ведь Дмитрия Донского изгнал собственный народ. Только жалкая горстка сподвижников станет теперь его защищать. До Костромы так близко, и так легко вспыхнут ее деревянные стены. Голову принесут царю на блюде, только намек…
И царь, оторвавшись от созерцания суеты под белокаменными стенами кремля, поворачивает голову. Он спрашивает у Дмитрия Константиновича:
– Как здоровье моего любимого младшего брата, Димитрия Ивановича?.. Позаботьтесь о его здоровье, любезный мой князь. Берегите его, как свой любимый Нижний Новгород.
Все. Больше нечего ждать. Тохтамыш проницателен. Услужливый, ловкий, приятный в общении и всегда полезный Дмитрий Константинович и так будет ему верно служить. Он всегда верно подчиняется силе, которую не в силах сломать. А на Москве царю полезней простоватый и неуклюжий, упрямый и решительный Дмитрий Иванович, обязанный ему, Тохтамышу, всем – даже Москвой и собственной жизнью.
Дмитрий Константинович действительно никогда не восставал против необоримой силы. Тохтамыш сейчас – такая сила. Дмитрий Иванович, раз его поддерживает Тохтамыш, столь же силен… Эх, что ж они не убили Донского тогда, после военного совета! Мертвого и царь ордынский не смог бы вернуть… Но теперь сетовать поздно. Пора подумать о себе. И о тех, кто предал его, организатора заговора и мятежа, тех, кто оттолкнул подставленное в трудную минуту плечо, тех, кто ударил кормящую руку… тех, кто потом, проиграв войну, дергаясь от боли на дыбе, подробно расскажет о заговоре и о степени причастности к нему нижегородского князя. Дмитрий Константинович хотел еще жить, а для этого должны были умереть все те, кто мог его выдать.
СТОЯНЬЕМ ГОРОДА НЕ ВЗЯТЬ
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ – ПАМЯТЬ БЫЛИНЫ
Одним из них был, несомненно, Дмитрий Константинович Нижегородский. Конечно, Остей и московская верхушка не очень ему доверяли. Мало того, когда Дмитрий Константинович предлагал (конечно же, исключительно для усиления обороноспособности кремля) ввести в Москву свои суздальские и нижегородские полки, то бояре вежливо, но упорно отказывали, говоря при этом что-то вроде: «Ты лучше в поле татарам в спину ударь, когда они к Москве подойдут. Ты ж их повадки лучше всех нас знаешь, вот и найди момент. А в Кремль не надо. Тут и так тесно. Мы уж как-нибудь сами». Потому что стоило им пустить войска Дмитрия Константиновича в Москву, стоило доверить ему хотя бы одни ворота в Кремле… Нет, ему даже не пришлось бы открывать их и впускать в город своих добрых дружочков – татар. Было бы достаточно одной угрозы сделать подобное. А имея такую возможность, нижегородский князь уже сам назначал бы цену и держал руку на горле у каждого из запершихся в Москве заговорщиков. И не как тогда, все вместе, на совете, сказали князю «вон!», не как тогда, на вече, все вместе, решили, кого призвать князем. К Дмитрию Константиновичу приходили бы поодиночке, предавая и продавая друг друга, лишь бы сохранить свою жизнь, свое имущество, видимость своего доброго имени. А потом, когда бы поток просящих за свою жизнь иссяк, Дмитрий Константинович действительно впустил бы татар, чтобы резать и убивать неугомонную взбунтовавшуюся чернь и самых гордых из мятежников – тех, кто не смог перебороть себя и, вымаливая жизнь, приползти к нему на брюхе.
Ситуация была очень близка к такой мрачной перспективе, и мятежники это понимали. Поэтому и не пустили войска Дмитрия Константиновича в Москву. И вряд ли надеялись на то, что он сам ударит в спину татарам. Вот если только вместе с Владимиром Андреевичем… К Владимиру Андреевичу, видимо, посылали. Просили его встать если не за мятежников, так хоть за Москву, против татар.
Но Владимир Андреевич уже не верил в успех мятежа. В самом его начале он дал им шанс. Когда татары появились у Оки и стали под стенами Серпухова переходить реку вброд, люди Владимира Андреевича начали по ним стрельбу. Но мятежное войско не пришло на помощь Серпухову. Никто не помешал татарам переправиться через Оку в других – менее удобных местах. А ведь вполне могли помешать – через сто лет на реке Угре русские войска не дадут татарам переправиться через гораздо более мелкую, чем Ока, речку. Но мятежное войско, похоже, просто разошлось, так как его руководители не сумели договориться между собой. Татарские отряды обошли Серпухов со всех сторон и взяли его штурмом, а потом Тохтамыш спокойно переправил основные силы.
Естественно, что Владимиру Андреевичу не хотелось теперь ни подавлять бунт вместе с Тохтамышем, ни защищать мятежников.
Москвичи могли еще рассчитывать на помощь Андрея и Дмитрия Ольгердовичей и на Ягайло. Но никто из них не пришел.
Когда Тохтамыш подступил к стенам Москвы не только со своими татарами, но и с полками Дмитрия Константиновича, москвичи «узрели силу великую и убоялись зело». Не столько потому, что татар было много (как уже было доказано выше, их численность была относительно невелика), сколько потому, что против них открыто выступил тот, на чью помощь многие все еще надеялись.
Далее происходит штурм Москвы. Дмитрия Константиновича, наверное, все время терзает мысль: «Для кого Тохтамыш штурмует город? Понятно, что ради искоренения мятежа. Но кому он отдаст город потом? Мне или Дмитрию Ивановичу?» Нижегородский князь ждет. Он, да наверное и не он один, заглядывает царю Тохтамышу в глаза, стремясь прочесть на непроницаемом, словно каменный идол, лице хоть намек. Только тень неудовольствия в сторону Дмитрия Ивановича, и они бросятся, помчатся. Ведь Дмитрия Донского изгнал собственный народ. Только жалкая горстка сподвижников станет теперь его защищать. До Костромы так близко, и так легко вспыхнут ее деревянные стены. Голову принесут царю на блюде, только намек…
И царь, оторвавшись от созерцания суеты под белокаменными стенами кремля, поворачивает голову. Он спрашивает у Дмитрия Константиновича:
– Как здоровье моего любимого младшего брата, Димитрия Ивановича?.. Позаботьтесь о его здоровье, любезный мой князь. Берегите его, как свой любимый Нижний Новгород.
Все. Больше нечего ждать. Тохтамыш проницателен. Услужливый, ловкий, приятный в общении и всегда полезный Дмитрий Константинович и так будет ему верно служить. Он всегда верно подчиняется силе, которую не в силах сломать. А на Москве царю полезней простоватый и неуклюжий, упрямый и решительный Дмитрий Иванович, обязанный ему, Тохтамышу, всем – даже Москвой и собственной жизнью.
Дмитрий Константинович действительно никогда не восставал против необоримой силы. Тохтамыш сейчас – такая сила. Дмитрий Иванович, раз его поддерживает Тохтамыш, столь же силен… Эх, что ж они не убили Донского тогда, после военного совета! Мертвого и царь ордынский не смог бы вернуть… Но теперь сетовать поздно. Пора подумать о себе. И о тех, кто предал его, организатора заговора и мятежа, тех, кто оттолкнул подставленное в трудную минуту плечо, тех, кто ударил кормящую руку… тех, кто потом, проиграв войну, дергаясь от боли на дыбе, подробно расскажет о заговоре и о степени причастности к нему нижегородского князя. Дмитрий Константинович хотел еще жить, а для этого должны были умереть все те, кто мог его выдать.
СТОЯНЬЕМ ГОРОДА НЕ ВЗЯТЬ
Итак, штурм. Тохтамыш снова и снова бросает воинов на белые стены Москвы. Грохочут тюфяки и пушки, вопят ошпаренные кипятком из котлов. Почему Тохтамыш не щадит своих людей? Почему не строит и не применяет ни пороков, ни частоколов, ни фашин, ни крытых галерей и таранов, бьющих в ворота (я уж не говорю про осадные башни)? Может быть летописец забыл о гих упомянуть? Ничего подобного. У москвичей описан весь арсенал применяемых для обороны технических средств. Просто Тохтамыш очень спешит. Он каждый день ждет недобрых вестей, удара в спину, и именно поэтому стремится как можно скорей добиться победы.
Между Ягайло, Кейстутом, Дмитрием Ивановичем, Тохтамы-шем, Дмитрием Константиновичем, Владимиром Андреевичем, братьями Ольгердовичами… между всеми участниками коллизии рыщут гонцы, шпионы. Ходят слухи. Ведутся как открытые, так и закулисные переговоры. И Кейстут, не дождавшись помощи ни от Москвы, ни от хана, идет на север. То ли мириться с Ягайло, чтобы совместно ударить по татарам, то ли все-таки сражаться с ним, надеясь лишь на собственные силы. Именно в этой обстановке, видя, что без долгой, правильной осады Москву не взять, и опасаясь объединения литовских сил, Тохтамыш торопится, не может взять кремля и, наконец, идет на переговоры с Остеем.
«Царь вас, своих людей, хочет жаловать, понеже неповинны вы, и не достойны смерти, не на вас царь воюя пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился». Эта версия вполне подходит, чтобы обмануть неискушенных в политике и не обладающих всей полнотой информации горожан-простолюдинов. Но князю, боярам, купцам и церковным иерархам нужно было предложить что-то другое. И тут в игру снова вступает Дмитрий Константинович. Он ведет переговоры через своих сыновей. Для Тохтамыша их цель – принудить город к сдаче. На каких-либо условиях, либо обманом – неважно. Главное – быстро. Захватить контроль над Москвой, замирить ее прежде, чем литовцы успеют объединиться и ударить. У руководителей московской обороны тоже положение не сахар. Придет ли Литва на помощь – неизвестно. К тому же долгой, правильной осады Москва наверняка не выдержит. На какое же предложение Тохтамыша они могли согласиться?
Из требований хана к москвичам обращает на себя внимание следующее: «выйдите к нему навстречу с честью и с дарами, все вместе со своим князем». Что москвичи и сделали, выйдя с крестным ходом ему навстречу. Это должен был быть акт взаимного признания. Такая встреча царя означала, что Москва считает его своим сюзереном, оказывает ему почести и изъявляет покорность.
Да. На таких условиях москвичи вполне могли бы договориться с царем. Но – взаимное недоверие. И эту проблему решает Дмитрий Константинович. Он вступает в переговоры с москвичами, обещая им, что уговорит Тохтамыша отнять великокняжеский ярлык у Донского и отдать его Остею. И Дмитрию Константиновичу верят, как соучастнику в заговоре против Дмитрия Ивановича. Он лишь потому не пошел с мятежниками до конца, что хотел сам возглавить восстание, а слишком хорошо знающие его нрав бояре не позволили этого. За татар Дмитрий Константинович выступил не потому, что он за Донского, а потому, что не сторговался с московскими боярами. Что ж, теперь, когда военное столкновение показало истинные силы каждой из сторон, и когда ситуация стала похожа на патовую, стороны идут на большие взаимные уступки. Дмитрию Константиновичу, в обмен на то, что он смирится с проигрышем в борьбе за московский стол и уговорит Тохтамыша дать ярлык на великое княжение Остею, предлагают какие-то владения. А он торгуется с боярами из-за каждого городка, из-за каждой деревни и, наконец, соглашается. И приносит радостную весть – Тох-тамыш тоже согласен. Он признает нового князя в Москве в обмен на покорность москвичей.
Ликование на улицах. Для москвичей это – победа. Они получают то, за что боролись, – нового князя. Версия «не на вас царь воюя пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился» – это упрощенная формулировка того же самого. И горожане выходят встречать царя крестным ходом. Остей с приближенными, попы с крестами, а далее горожане по степени значительности. И крестный ход идет меж вооруженных рядов суздальско-нижегородской рати, идет навстречу царю Тохтамышу, неся ему хлеб-соль и символические ключи от Москвы.
Вот только хан Тохтамыш слова не давал. Сейчас он волен встретить их как подданных, признав тем самым, что изгнание поставленного и признанного Ордой князя и избрание нового – это для Москвы теперь в порядке вещей, либо как бунтовщиков, осмелившихся поднять руку на своих законных господ. Естественно, Тохтамыш выбирает второе.
Глаза верных нукеров устремлены на хана. Глаза дружинников впились в лицо Дмитрия Константиновича. И хан проводит ладонью у горла. И нижегородский князь, только что приветливо махавший Остею снятой шапкой, бросает ее под ноги коню, в дорожную пыль.
Хэйя! Сотни копий брошены в открытые груди. Сотни сабель взвились над головой. И первыми летят головы тех, кто знатней, а потом – никому нет пощады. Потому что эти, идущие крестным ходом – не люди. Все эти бояре и попы, купцы и простолюдины нарушили крестное целование великому князю, предали православную веру, поддавшись папским прихвостням, еретикам католикам-генуэзцам, – так сказал дружинникам митрополит Киприан, так подтвердил им и великий князь нижегородский Дмитрий-Фома. И не будет пощады никому, даже безоружным попам. От рук своих же, русских, как предателям православной веры. Да и татары не будут жалеть тех, кто восстал против хана и против своего собственного великого князя.
А Семену с Василием Киприан отпустит грех клятвопреступления. Ведь ради святого дела, ради борьбы с католической заразой не пожалели даже собственной бессмертной души!.. А самым верным и рьяным своим людям Дмитрий Константинович точно указал, кого бить в первую очередь, кто не должен уйти наверняка… Что ж, они справились с заданием блестяще. Массовая резня – действительно довольно эффективный способ замести следы.
Далее следует расправа над владениями Дмитрия Ольгердо-вича, отца Остея. Затем начинаются переговоры Тохтамыша с Дмитрием Ивановичем (при посредничестве Дмитрия Константиновича, например). А татарские войска, пока суд да дело, грабят округу… Обычное дело, война кормит войну. Если армия не снабжается централизованно, то она грабит округу. И разоряет ее, и берет полон – нужна же военная добыча, – и убивает всех, кто посмеет сопротивляться. Сбросив с плеч тяжкий груз не взятой Москвы, Тохтамыш отпустил вожжи – дал своей армии расслабиться и обогатиться. Но стоп. Обычно набирают полон и добычу перед тем как отправиться восвояси. Ведь Тохтамыш не затем шел в поход, чтоб окрестности московские грабить. Почему одолев крамолу в Москве, хан не пошел на Литву?.. Да просто было поздно. Пришла, видимо, весть о том, что Кейстут пленен Ягай-лой. Теперь, начав войну с Ягайло, хан будет иметь перед собой всю Литву и за спиной полки Дмитрия Константиновича (которому он только что не позволил сесть на великокняжеский стол в Москве) и Владимира Андреевича (его удел – Серпухов – ханские войска совсем недавно сожгли, а его меч уже обагрился в татарской крови – только ли по ошибке?).
И Тохтамыш «отступает помалу». Что ему еще остается? Да! Олег Рязанский. Если Дмитрий Константинович и интриговал против Дмитрия Донского, то весьма умело. И он многократно искупил свою вину, оказав и Тохтамышу, и Дмитрию Ивановичу неоценимые услуги в деле водворения законной власти. Но Олег-то впрямую оболгал Дмитрия Донского – есть повод для армии по-настоящему, без оглядки пограбить.
Теперь последствия. Обычно за содеянное наказывают или награждают. Дмитрий Константинович не попал в явную опалу ни к царю, ни к великому князю, но скоропостижно умер в следующем, 1383 году, в возрасте около 60-ти лет. Сын его, Василий Дмитриевич Кирдяпа, помогавший захватить Москву, оставался в Орде до 1387 года. Видимо, Тохтамыш решил подольше не отпускать на Русь чересчур активного наследника нижегородского князя. После смерти Дмитрия Константиновича Нижний Новгород самовольно захватил его брат – Борис.
Генуэзцы, столь геройски оборонявшие Москву от татар, что-то там не прижились. Олег Рязанский был ограблен и разорен еще и московской дружиной – нечего на великого князя царю клеветать. Михаил Тверской, посылавший к Тохтамышу посла с дарами, когда хан стоял под Москвой, и видимо обнадеженный тогдашними переговорами с ханом, лично отправился «окольным путем» в Орду, в надежде получить там ярлык на великое княжение. Он долго отирался в Орде и убыл оттуда несолоно хлебавши: Тохтамыш снова отдал ярлык Дмитрию Ивановичу, когда от того прибыл послом его одиннадцатилетний сын Василий Дмитриевич. Тохтамышу нужно было, чтобы Михаил Тверской, в случае войны с Литвой, помог ему или хотя бы сохранял нейтралитет, что и было достигнуто путем подарков послам и туманных обещаний. Но главным ставленником, на которого царь опирался в Русской земле, остался Дмитрий Донской.
Однако хитроумный хан предпочел обезопасить себя от дальнейших неожиданностей со стороны Москвы. Василий Дмитриевич был оставлен заложником в Сарае.
Между Ягайло, Кейстутом, Дмитрием Ивановичем, Тохтамы-шем, Дмитрием Константиновичем, Владимиром Андреевичем, братьями Ольгердовичами… между всеми участниками коллизии рыщут гонцы, шпионы. Ходят слухи. Ведутся как открытые, так и закулисные переговоры. И Кейстут, не дождавшись помощи ни от Москвы, ни от хана, идет на север. То ли мириться с Ягайло, чтобы совместно ударить по татарам, то ли все-таки сражаться с ним, надеясь лишь на собственные силы. Именно в этой обстановке, видя, что без долгой, правильной осады Москву не взять, и опасаясь объединения литовских сил, Тохтамыш торопится, не может взять кремля и, наконец, идет на переговоры с Остеем.
«Царь вас, своих людей, хочет жаловать, понеже неповинны вы, и не достойны смерти, не на вас царь воюя пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился». Эта версия вполне подходит, чтобы обмануть неискушенных в политике и не обладающих всей полнотой информации горожан-простолюдинов. Но князю, боярам, купцам и церковным иерархам нужно было предложить что-то другое. И тут в игру снова вступает Дмитрий Константинович. Он ведет переговоры через своих сыновей. Для Тохтамыша их цель – принудить город к сдаче. На каких-либо условиях, либо обманом – неважно. Главное – быстро. Захватить контроль над Москвой, замирить ее прежде, чем литовцы успеют объединиться и ударить. У руководителей московской обороны тоже положение не сахар. Придет ли Литва на помощь – неизвестно. К тому же долгой, правильной осады Москва наверняка не выдержит. На какое же предложение Тохтамыша они могли согласиться?
Из требований хана к москвичам обращает на себя внимание следующее: «выйдите к нему навстречу с честью и с дарами, все вместе со своим князем». Что москвичи и сделали, выйдя с крестным ходом ему навстречу. Это должен был быть акт взаимного признания. Такая встреча царя означала, что Москва считает его своим сюзереном, оказывает ему почести и изъявляет покорность.
Гонец. Миниатюра из Лицевого свода XVI в.
В то же время царь, принимающий дары от Москвы, вышедшей со своим князем, признает законность действий мятежников, изгнавших Дмитрия Ивановича и призвавших княжить Остея. Ведь именно его имеют в виду татарские парламентеры, говоря «со своим князем» – другого князя в тот момент в Москве нет, и Тохтамыш это знает. То есть москвичи согласны признать власть царя и покориться ему, обмен на то, что Тохтамыш отдаст ярлык на великое княжение Остею.Да. На таких условиях москвичи вполне могли бы договориться с царем. Но – взаимное недоверие. И эту проблему решает Дмитрий Константинович. Он вступает в переговоры с москвичами, обещая им, что уговорит Тохтамыша отнять великокняжеский ярлык у Донского и отдать его Остею. И Дмитрию Константиновичу верят, как соучастнику в заговоре против Дмитрия Ивановича. Он лишь потому не пошел с мятежниками до конца, что хотел сам возглавить восстание, а слишком хорошо знающие его нрав бояре не позволили этого. За татар Дмитрий Константинович выступил не потому, что он за Донского, а потому, что не сторговался с московскими боярами. Что ж, теперь, когда военное столкновение показало истинные силы каждой из сторон, и когда ситуация стала похожа на патовую, стороны идут на большие взаимные уступки. Дмитрию Константиновичу, в обмен на то, что он смирится с проигрышем в борьбе за московский стол и уговорит Тохтамыша дать ярлык на великое княжение Остею, предлагают какие-то владения. А он торгуется с боярами из-за каждого городка, из-за каждой деревни и, наконец, соглашается. И приносит радостную весть – Тох-тамыш тоже согласен. Он признает нового князя в Москве в обмен на покорность москвичей.
Ликование на улицах. Для москвичей это – победа. Они получают то, за что боролись, – нового князя. Версия «не на вас царь воюя пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился» – это упрощенная формулировка того же самого. И горожане выходят встречать царя крестным ходом. Остей с приближенными, попы с крестами, а далее горожане по степени значительности. И крестный ход идет меж вооруженных рядов суздальско-нижегородской рати, идет навстречу царю Тохтамышу, неся ему хлеб-соль и символические ключи от Москвы.
Вот только хан Тохтамыш слова не давал. Сейчас он волен встретить их как подданных, признав тем самым, что изгнание поставленного и признанного Ордой князя и избрание нового – это для Москвы теперь в порядке вещей, либо как бунтовщиков, осмелившихся поднять руку на своих законных господ. Естественно, Тохтамыш выбирает второе.
Глаза верных нукеров устремлены на хана. Глаза дружинников впились в лицо Дмитрия Константиновича. И хан проводит ладонью у горла. И нижегородский князь, только что приветливо махавший Остею снятой шапкой, бросает ее под ноги коню, в дорожную пыль.
Хэйя! Сотни копий брошены в открытые груди. Сотни сабель взвились над головой. И первыми летят головы тех, кто знатней, а потом – никому нет пощады. Потому что эти, идущие крестным ходом – не люди. Все эти бояре и попы, купцы и простолюдины нарушили крестное целование великому князю, предали православную веру, поддавшись папским прихвостням, еретикам католикам-генуэзцам, – так сказал дружинникам митрополит Киприан, так подтвердил им и великий князь нижегородский Дмитрий-Фома. И не будет пощады никому, даже безоружным попам. От рук своих же, русских, как предателям православной веры. Да и татары не будут жалеть тех, кто восстал против хана и против своего собственного великого князя.
А Семену с Василием Киприан отпустит грех клятвопреступления. Ведь ради святого дела, ради борьбы с католической заразой не пожалели даже собственной бессмертной души!.. А самым верным и рьяным своим людям Дмитрий Константинович точно указал, кого бить в первую очередь, кто не должен уйти наверняка… Что ж, они справились с заданием блестяще. Массовая резня – действительно довольно эффективный способ замести следы.
Далее следует расправа над владениями Дмитрия Ольгердо-вича, отца Остея. Затем начинаются переговоры Тохтамыша с Дмитрием Ивановичем (при посредничестве Дмитрия Константиновича, например). А татарские войска, пока суд да дело, грабят округу… Обычное дело, война кормит войну. Если армия не снабжается централизованно, то она грабит округу. И разоряет ее, и берет полон – нужна же военная добыча, – и убивает всех, кто посмеет сопротивляться. Сбросив с плеч тяжкий груз не взятой Москвы, Тохтамыш отпустил вожжи – дал своей армии расслабиться и обогатиться. Но стоп. Обычно набирают полон и добычу перед тем как отправиться восвояси. Ведь Тохтамыш не затем шел в поход, чтоб окрестности московские грабить. Почему одолев крамолу в Москве, хан не пошел на Литву?.. Да просто было поздно. Пришла, видимо, весть о том, что Кейстут пленен Ягай-лой. Теперь, начав войну с Ягайло, хан будет иметь перед собой всю Литву и за спиной полки Дмитрия Константиновича (которому он только что не позволил сесть на великокняжеский стол в Москве) и Владимира Андреевича (его удел – Серпухов – ханские войска совсем недавно сожгли, а его меч уже обагрился в татарской крови – только ли по ошибке?).
И Тохтамыш «отступает помалу». Что ему еще остается? Да! Олег Рязанский. Если Дмитрий Константинович и интриговал против Дмитрия Донского, то весьма умело. И он многократно искупил свою вину, оказав и Тохтамышу, и Дмитрию Ивановичу неоценимые услуги в деле водворения законной власти. Но Олег-то впрямую оболгал Дмитрия Донского – есть повод для армии по-настоящему, без оглядки пограбить.
Теперь последствия. Обычно за содеянное наказывают или награждают. Дмитрий Константинович не попал в явную опалу ни к царю, ни к великому князю, но скоропостижно умер в следующем, 1383 году, в возрасте около 60-ти лет. Сын его, Василий Дмитриевич Кирдяпа, помогавший захватить Москву, оставался в Орде до 1387 года. Видимо, Тохтамыш решил подольше не отпускать на Русь чересчур активного наследника нижегородского князя. После смерти Дмитрия Константиновича Нижний Новгород самовольно захватил его брат – Борис.
Генуэзцы, столь геройски оборонявшие Москву от татар, что-то там не прижились. Олег Рязанский был ограблен и разорен еще и московской дружиной – нечего на великого князя царю клеветать. Михаил Тверской, посылавший к Тохтамышу посла с дарами, когда хан стоял под Москвой, и видимо обнадеженный тогдашними переговорами с ханом, лично отправился «окольным путем» в Орду, в надежде получить там ярлык на великое княжение. Он долго отирался в Орде и убыл оттуда несолоно хлебавши: Тохтамыш снова отдал ярлык Дмитрию Ивановичу, когда от того прибыл послом его одиннадцатилетний сын Василий Дмитриевич. Тохтамышу нужно было, чтобы Михаил Тверской, в случае войны с Литвой, помог ему или хотя бы сохранял нейтралитет, что и было достигнуто путем подарков послам и туманных обещаний. Но главным ставленником, на которого царь опирался в Русской земле, остался Дмитрий Донской.
Однако хитроумный хан предпочел обезопасить себя от дальнейших неожиданностей со стороны Москвы. Василий Дмитриевич был оставлен заложником в Сарае.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ – ПАМЯТЬ БЫЛИНЫ
Не найдется на Руси человека, который не слышал бы имени Ильи Муромца. Знакомый с детства богатырь стоит в сознании русского человека в одном ряду с Вещим Олегом, Владимиром Святославовичем, Дмитрием Донским и другими реальными историческими личностями. Однако поиски исторических «прототипов» былинного Ильи Муромца не дали каких-либо ощутимых результатов. Существует единственная мифологическая параллель с языческим богом Перуном, а позднее – с Ильей Пророком. В русских же летописных и литературных источниках не сохранилось сведений о реальном Илье Муромце.
И тем не менее знаменитый богатырь – единственный герой русских былин, причисленный к лику святых, что лишний раз доказывает, что в сознании русских людей Илья Муромец вполне реален.
Былина о татарском нашествии является центральной в цикла об Илье. Среди ее многочисленных вариаций особо интересна одна под названием «Мамаево побоище», которая хотя и является вариантом былины «Илья и Калин-царь», но отличается от других версий целым рядом особенностей.
В этом исследовании сделана попытка провести параллели между былинным текстом и исторической действительностью, подтвержденной письменными источниками. Зачин былины весьма напоминает начало «Задонщины»:
Уже бо вскрипели телеги между Доном и Днепром, идут хи-нове на Русскую землю. Ипритекоша серые волки от уст Дону и Днепра ставши воют на реке, на Мечи, хотят наступити на Русскую землю.
Тогда гуси возгоготаша и лебеди крилы всплескаша. То ти не гуси возгоготаша, ни лебеди крилы всплескаша, но поганый Мамай пришел на Русскую землю и воя свои привел. А уже беды их пасоша птицы крылати, под облакы летают, вороны часто грают, а галици свои речи говорять, орлы клекочут, а волки грозно воют, а лисицы на кости брешут».
Невооруженным глазом видна связь между шедевром древнерусской литературы и былиной. Теперь уже трудно установить, знал ли иерей Софоний, создатель «Задонщины», эту былину, или же она была сложена позже. Вероятно, первоначальный вариант былины о Мамаевом побоище в то время начало XV века) уже существовал. В дошедшем же до нас варианте наблюдается книжное влияние, что хорошо заметно, например, в реакции князя на известие о походе Мамая:
И пошел в спальню свою, послав скоро за братом своим, князем Владимиром Андреевичем, а он же был в области своей в Боровске, и за всеми воеводами своими местными. Князь же Владимир Андреевич пришел на Москву скоро. Князь же великий, видев брата своего, князя Владимира, и прослезился скоро и, взяв его за руку, пошел с ним в комнату, наедине сказав ему: «Слышал ли, брат, о надвигающейся скорби на нас, о нашествии поганых?.».
Обращает на себя внимание сходство образов Ильи Муромца и князя Владимира Андреевича. Наметившееся в данном эпизоде, это сходство усиливается с развитием сюжета.
«Отвечал же князь Владимир великому князю, сказав: «Ты глава всем главам и государь всей земли Русской. Как объят ты великою печалью об этом?.. Надлежит, государь, всем головам нашим любезно под мечом умереть… нежели нам в рабстве быть под рукою злочестивого сего Мамая, лучше, государь, нам почетную смерть принять, нежели позорную жизнь видеть!»
Почти те же слова произносит в былине Илья Муромец, обращаясь к богатырям:
Не вызывает сомнений, что с былинными богатырями олицетворяли на Руси самых известных князей, причем не только «положительных» героев, но и тех, о ком сохранилась в народе сомнительная, спорная слава. Так обращает на себя внимание необычный персонаж былины – Василий Прекрасный, родственник ордынского хана. Возможно, былина донесла до нас отголоски конфликта 1394 года, когда после смерти Бориса Константиновича (бывшего нижегородского князя) оба племянника его, Василий и Семен Суздальские, бежали из Суздаля в Орду и стали служить там ханам. Обращает на себя внимание тот факт, что Василий Прекрасный описывается в былине не как, к примеру, Тугарин Змеевич, а как типичный русский богатырь:
Историчность былины подтверждают и летописные источники. Так, и в былине и в летописях рассказывается, что великий князь попытался откупиться от Мамая, решить дело миром. В былине Василия Прекрасного, посла Мамая, щедро «дарят золотой ка зной»:
Собираются на клич Ильи Муромца русские богатыри, названные в былине поименно:
И все же былина – это истинно народное творчество. В «Сказании» великий князь перед выходом из Коломны «многих князей и воевод позвал к себе хлеба вкусить». В былине это скромное «хлебосолье» разрастается до поистине русских масштабов!
Главный герой былинного Мамаева побоища – Илья Муромец. В одиночку пробирается он в стан татар и убивает самого Мамая. Но не в силах он был справиться со всей ратью вражеской, и тогда «затрубил старый во турий рог»:
И тем не менее знаменитый богатырь – единственный герой русских былин, причисленный к лику святых, что лишний раз доказывает, что в сознании русских людей Илья Муромец вполне реален.
Былина о татарском нашествии является центральной в цикла об Илье. Среди ее многочисленных вариаций особо интересна одна под названием «Мамаево побоище», которая хотя и является вариантом былины «Илья и Калин-царь», но отличается от других версий целым рядом особенностей.
В этом исследовании сделана попытка провести параллели между былинным текстом и исторической действительностью, подтвержденной письменными источниками. Зачин былины весьма напоминает начало «Задонщины»:
В«Задонщине» читаем: «Уже бо, брате, возвеяша сильнии ветри с моря на уст Дону и Днепра, прилетяша великиа тучи на Русскую землю; из них выступают кровавые зори, а в них трепещут синие молнии. Быти стуку и грому великому на речке Не-прядве, между Доном и Днепром, пасти трупу человеческому на поле Куликове, пролиться крови на речке Непрядве!
Из-за моря, моря синего,
Из-за тех же гор из-за высоких,
Из-за тех же лесов темных,
Из-за той же сторонушки восточныя
Не темная туча поднималась,
С силой Мамай соряжается
На тот ли на крашен Киев-град
И хочет крашен Киев в полон взять…
Уже бо вскрипели телеги между Доном и Днепром, идут хи-нове на Русскую землю. Ипритекоша серые волки от уст Дону и Днепра ставши воют на реке, на Мечи, хотят наступити на Русскую землю.
Тогда гуси возгоготаша и лебеди крилы всплескаша. То ти не гуси возгоготаша, ни лебеди крилы всплескаша, но поганый Мамай пришел на Русскую землю и воя свои привел. А уже беды их пасоша птицы крылати, под облакы летают, вороны часто грают, а галици свои речи говорять, орлы клекочут, а волки грозно воют, а лисицы на кости брешут».
Невооруженным глазом видна связь между шедевром древнерусской литературы и былиной. Теперь уже трудно установить, знал ли иерей Софоний, создатель «Задонщины», эту былину, или же она была сложена позже. Вероятно, первоначальный вариант былины о Мамаевом побоище в то время начало XV века) уже существовал. В дошедшем же до нас варианте наблюдается книжное влияние, что хорошо заметно, например, в реакции князя на известие о походе Мамая:
Примерно та же сцена описывается в «Сказании о Мамаевом побоище»: «Слышав же то, князь великий Дмитрий Иванович, что идет на него безбожный царь Мамай со многими силами… Князь великий Дмитрий Иванович опечалился очень о нахождении безбожных…
Какв ту пору до во то время
Не ясен сокол да подымается,
А приехал старый (Илья Муромец )во Киев-град;
Забегает старый на красно крыльцо,
Заходит старый во светлу гридню,
А Владимир стольно-киевский
Горючми слезами уливается;
Не подымаются у него белы руки,
Не глядят у него очи ясные…
И пошел в спальню свою, послав скоро за братом своим, князем Владимиром Андреевичем, а он же был в области своей в Боровске, и за всеми воеводами своими местными. Князь же Владимир Андреевич пришел на Москву скоро. Князь же великий, видев брата своего, князя Владимира, и прослезился скоро и, взяв его за руку, пошел с ним в комнату, наедине сказав ему: «Слышал ли, брат, о надвигающейся скорби на нас, о нашествии поганых?.».
Обращает на себя внимание сходство образов Ильи Муромца и князя Владимира Андреевича. Наметившееся в данном эпизоде, это сходство усиливается с развитием сюжета.
«Отвечал же князь Владимир великому князю, сказав: «Ты глава всем главам и государь всей земли Русской. Как объят ты великою печалью об этом?.. Надлежит, государь, всем головам нашим любезно под мечом умереть… нежели нам в рабстве быть под рукою злочестивого сего Мамая, лучше, государь, нам почетную смерть принять, нежели позорную жизнь видеть!»
Почти те же слова произносит в былине Илья Муромец, обращаясь к богатырям:
Недаром Владимира Андреевича называли главным героем Куликовской битвы. В памяти народа Владимир Хоробрый почти равен Илье Муромцу, великому богатырю русскому.
Уж вы удалы добры молодцы!
Постоим-ка-ся мы за веру христианскую,
И за те же за храмы за Божие,
И за те же честные монастыри
И своею мы кровью горячею,
И поедем мы в далече чисто поле,
На рать – силу великую,
Поедем мы все, покаемся…
А не приедем из того побоища Мамаева, —
Похорони (князь) наши тела мертвые
И помяни русских богатырей,
И пройдет славушка про нас немалая.
Не вызывает сомнений, что с былинными богатырями олицетворяли на Руси самых известных князей, причем не только «положительных» героев, но и тех, о ком сохранилась в народе сомнительная, спорная слава. Так обращает на себя внимание необычный персонаж былины – Василий Прекрасный, родственник ордынского хана. Возможно, былина донесла до нас отголоски конфликта 1394 года, когда после смерти Бориса Константиновича (бывшего нижегородского князя) оба племянника его, Василий и Семен Суздальские, бежали из Суздаля в Орду и стали служить там ханам. Обращает на себя внимание тот факт, что Василий Прекрасный описывается в былине не как, к примеру, Тугарин Змеевич, а как типичный русский богатырь:
Разумеется, Василий Прекрасный – это собирательный образ, а не конкретный Василий Суздальский, поэтому некое его «раздвоение» в дальнейшем тексте и «временной сбой» не должны сбивать нас с толку. Память былины своеобразна и избирательна, а позднейшие наслоения искажают первоначальный текст, так что с течением времени прошедшие события становятся полусказочными, легендарными.
Садился тут Василий на добра коня,
Поехал Василий во Киев-град,
Не дорогой ехал, не воротами,
Через стены скакал городовые,
Мимо башенки те наугольныя,
Подъезжал ко двору ко княжескому,
И соскакивал с добра коня удалой…
Историчность былины подтверждают и летописные источники. Так, и в былине и в летописях рассказывается, что великий князь попытался откупиться от Мамая, решить дело миром. В былине Василия Прекрасного, посла Мамая, щедро «дарят золотой ка зной»:
Как известно из «Сказания о Мамаевом побоище», возобновление выплаты дани «по старине» Мамая не удовлетворило, ему этого уже было мало. И тогда собираются под знамена великого князя «князья белозерские с многими силами… Пришел князь Симеон Федорович, князь Семен Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский и Андомский. Пришли же князья Ярославские: князь Роман Прозоровский, князь Лев Курбский, князь Дмитрий Ростовский, и с ними князья многие, и бояре, и дети боярские».
Подарили один кубчик чиста золота,
А другой-от подарили скатна жемчуга,
Да дарили еще червонцей хорошиих.
Дарили еще соболями сибирскими,
Да еще дарили кречетами заморскими,
Да еще дарили блюдами однозолотными,
Да бархатом дарили красныим.
Принимал Василий подарочки великие
И вез к Мамаю в белополотняный шатер.
Собираются на клич Ильи Муромца русские богатыри, названные в былине поименно:
Встали русские князья-богатыри на битву с Мамаем, «хотя боронити своея отчины, и за Святыя церкви и за правую веру христианьскую, и за всю Русскую землю».
Самсон Колуван,
Дунай Иванович,
Василий Касимеров,
Михайлушко Игнатьев с племянником,
Поток Иванович,
Добрыня Никитич,
Алеша Попович,
два брата Ивана,
«да еще два брата, два Суздальца».
И все же былина – это истинно народное творчество. В «Сказании» великий князь перед выходом из Коломны «многих князей и воевод позвал к себе хлеба вкусить». В былине это скромное «хлебосолье» разрастается до поистине русских масштабов!
Да, широка душа у русского человека – уж гулять, так гулять, воевать, так воевать!
Садились добры молодцы на добрых коней.
Поехали добры молодцы во чисто поле,
И расставили они шатры белополотняные,
Гуляли они трои суточки,
А на четвертые сутки протрезвилися,
И начали они думу думати, совет советовати…
Главный герой былинного Мамаева побоища – Илья Муромец. В одиночку пробирается он в стан татар и убивает самого Мамая. Но не в силах он был справиться со всей ратью вражеской, и тогда «затрубил старый во турий рог»:
«Черна земля под копыты, а костьми татарскими поля насея-ша, а кровью их земля пролита бысть. Сильнии полки ступишася вмести и протопташа холми и луги, и возмутишася реки и потоки и озера. Кликнуло Диво в Русской земли, велит послушати грозным землям. Шибла слава к Железным Вратам, и к Ворнавичом, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттоле ко Царюграду на похвалу русским князем: Русь великая одолеша рать татарскую на поле Куликове на речке Непрядве».
И наехали удалы добры молодцы,
Те же во поле быки кормленые,
Те же сильные могучие богатыри,
И начали силу рубить со края на край.
Не оставляли они ни единого на семена,
И протекала тут кровь горячая,
И пар шел от трупья по облака…