И все равно, скача к искалеченной ракете и махая Говарду, чтобы следовал за мной, я кричал на высоте прыжков: «Мецгер! Мецгер!», вслушиваясь в тишину.
Я кинул слизняка рядом с входом в ракету. Вблизи состояние ее было плачевным. Оторванное, искореженное сопло главного двигателя валялось рядом с рухнувшей опорой.
Я вскарабкался по лестнице, прижался шлемом к иллюминатору, всматриваясь в темноту внутри, и во всю глотку заорал:
– Мецгер!
– Джейсон? – донесся голос Мецгера. Я чуть не свалился с лестницы от неожиданности.
– Ты там цел?
– Да так, помят маленько. А вы двое как?
– В порядке. Снаряд разнесло.
– Разнесло?
– На угольки.
– Понятно. – В его глухом голосе сквозило разочарование.
– Зато мы пленника несем. В смысле, не так чтобы пленника. Труп скорее.
Немногим позже мы, набившись в лунный модуль и скинув скафандры, потягивали шоколадное молоко. Я объяснял Мецгеру:
– Он как медуза. Или слизень. По форме смахивает на банан. Зеленый такой.
– Иди ты! Я думал, ну, знаешь, глаза навыкат, пальцы длинные. Мы что же это, улиткам проигрываем?
Говард распаковывал тюбик с едой.
– Надо поднять его из вакуума.
Я скривился.
– Сюда, что ли?
– Здесь тепло, загниет еще. Он ведь при нуле по Фаренгейту жил.
Говард показал на мой скафандр на стене.
– Что скажешь, сюда он влезет?
– Наверное. В нем футов пять с половиной будет, может чуть побольше.
У нас был запасной скафандр, нераспакованный. Говард с Мецгером полезли с моим скафандром вниз, а я принялся доставать новый. Слизняка запихали в скафандр, задницей в штанину, головной конец торчал в шлеме, как… Впрочем, без пошлостей. Слизняка так и оставили внизу, замороженного, но под защитой скафандра.
– Наш лунный модуль полетит? – задал я висевший в воздухе вопрос.
Мецгер покачал головой.
– Он дохлый, как и твой дружок внизу.
Что Говард, что Мецгер отводили от меня глаза. Неужели они винили меня во взрыве снаряда? Неужели думали, что это я бросил их здесь умирать? Они же не знали слизней, как я. Эй, вообще ни один человек не знал слизней, как я. Эти жалкие червяки все равно собирались себя взорвать. Я сумел вырваться из их логова с дохлым слизняком под мышкой. Мне же ведь тоже жить хочется.
Я хотел было рявкнуть на них, да они отвернулись к иллюминатору, через который виднелся слизняк в моем скафандре. Он лежал мертвый в жестоком безжизненном мире, вдали от дома, прямо как скоро лягу я. Умер ли он сиротой, как предстоит мне? Были ли слизни, чей прах теперь витал над морем Изобилия, его единственной семьей?
Я перевел взгляд со слизняка на неизменные за миллиарды лет каменные поля и на дальние холмы, белесые на фоне черного неба. Пройдут дни и я, изморенный голодом и холодом, лягу тут и, такой же неизменный, пролежу еще миллиарды лет.
На горизонте что-то шевельнулось.
22
23
24
Я кинул слизняка рядом с входом в ракету. Вблизи состояние ее было плачевным. Оторванное, искореженное сопло главного двигателя валялось рядом с рухнувшей опорой.
Я вскарабкался по лестнице, прижался шлемом к иллюминатору, всматриваясь в темноту внутри, и во всю глотку заорал:
– Мецгер!
– Джейсон? – донесся голос Мецгера. Я чуть не свалился с лестницы от неожиданности.
– Ты там цел?
– Да так, помят маленько. А вы двое как?
– В порядке. Снаряд разнесло.
– Разнесло?
– На угольки.
– Понятно. – В его глухом голосе сквозило разочарование.
– Зато мы пленника несем. В смысле, не так чтобы пленника. Труп скорее.
Немногим позже мы, набившись в лунный модуль и скинув скафандры, потягивали шоколадное молоко. Я объяснял Мецгеру:
– Он как медуза. Или слизень. По форме смахивает на банан. Зеленый такой.
– Иди ты! Я думал, ну, знаешь, глаза навыкат, пальцы длинные. Мы что же это, улиткам проигрываем?
Говард распаковывал тюбик с едой.
– Надо поднять его из вакуума.
Я скривился.
– Сюда, что ли?
– Здесь тепло, загниет еще. Он ведь при нуле по Фаренгейту жил.
Говард показал на мой скафандр на стене.
– Что скажешь, сюда он влезет?
– Наверное. В нем футов пять с половиной будет, может чуть побольше.
У нас был запасной скафандр, нераспакованный. Говард с Мецгером полезли с моим скафандром вниз, а я принялся доставать новый. Слизняка запихали в скафандр, задницей в штанину, головной конец торчал в шлеме, как… Впрочем, без пошлостей. Слизняка так и оставили внизу, замороженного, но под защитой скафандра.
– Наш лунный модуль полетит? – задал я висевший в воздухе вопрос.
Мецгер покачал головой.
– Он дохлый, как и твой дружок внизу.
Что Говард, что Мецгер отводили от меня глаза. Неужели они винили меня во взрыве снаряда? Неужели думали, что это я бросил их здесь умирать? Они же не знали слизней, как я. Эй, вообще ни один человек не знал слизней, как я. Эти жалкие червяки все равно собирались себя взорвать. Я сумел вырваться из их логова с дохлым слизняком под мышкой. Мне же ведь тоже жить хочется.
Я хотел было рявкнуть на них, да они отвернулись к иллюминатору, через который виднелся слизняк в моем скафандре. Он лежал мертвый в жестоком безжизненном мире, вдали от дома, прямо как скоро лягу я. Умер ли он сиротой, как предстоит мне? Были ли слизни, чей прах теперь витал над морем Изобилия, его единственной семьей?
Я перевел взгляд со слизняка на неизменные за миллиарды лет каменные поля и на дальние холмы, белесые на фоне черного неба. Пройдут дни и я, изморенный голодом и холодом, лягу тут и, такой же неизменный, пролежу еще миллиарды лет.
На горизонте что-то шевельнулось.
22
Не в силах произнести ни звука, я схватил Мецгера за волосы, подтащил его к иллюминатору и показал на движущиеся тени. Вот одно пятно спустилось по холму, вот второе, и еще, и еще. Видимо, слизни послали разведчиков по Луне, и теперь они возвращались. Нас вряд ли погладят по головке.
Я отшатнулся от иллюминатора, проскочил мимо Говарда и кинулся к грузовой сетке на стене. Там должен быть еще один пистолет.
– Черт их дери! Так просто я не сдамся!
Мецгер отвернулся от иллюминатора.
– Спокойно, Джейсон. Все в порядке.
Я притих. По тону друга я понял – все действительно в порядке.
Тем временем Мецгер протягивал мне бинокль. Я навел его на движущиеся пятна, покрутил винтом и увидел голубой прямоугольник на белом фоне – ооновский флаг на чьем-то скафандре. Я сменил увеличение. По лунным камням к нам прыгали полдюжины машин, набитых людьми в скафандрах.
– Что за…
– Тебе нельзя было говорить, – поспешно объяснил Говард. – Если бы тебя захватили в плен, могли бы выпытать.
Вокруг все поплыло.
– Так, значит, мы не умрем?
– По крайней мере, не оттого что остались одни на Луне. – Говард выудил пистолет из моих пальцев и запустил его обратно в сетку.
– Что это за штуки? – показал я в сторону скачущих машин.
– Луноходы. – Говард повернулся к Мецгеру. – Нам пара минут на сборы. Что с собой брать?
Я схватил Говарда за рукав.
– Да, но как они сюда попали?
Мецгер уже натягивал скафандр.
– Слизня и все записи с твоих приборов.
Говард утвердительно хмыкнул, потом повернулся ко мне.
– По Луне сюда добираться четыре дня. И то мы опасались, что потребуется больше. Луноходы не строились для дальних поездок. Поэтому мы решили, что «Сатурн» доставит нас сюда раньше. Как видишь, не прогадали. Если бы мы не прилетели, эти ребята, – он показал в иллюминатор, – собирали бы сейчас кусочки от снаряда, как мы с тобой в Питсбурге.
– Так что же получается, – ошарашенно спросил я, – на Луне есть люди?
– Долго объяснять. Мы построили базу на темной стороне Луны.
Я раскрыл рот.
– Да ты сам увидишь. Нас сейчас туда повезут.
Скоро я уже трясся на переднем сидении лунохода – легкой прыгучей машины из тонкого, как спортивный велосипед, материала и с солнечной батареей на всю крышу. На земле он, может, весил бы, как целый автомобиль, но здесь я поднял бы его за бампер, будто кушетку какую-нибудь. Вез меня, судя по нашивке, старший сержант. Говорить нам удавалось только касаясь друг друга шлемами, то есть редко: у сержанта тоже рация сломалась. Я уж начал было думать про себя, как это человечество вообще умудрилось на Луну попасть с такой техникой, пока не вспомнил, что скафандрам нашим по семьдесят лет.
Мы с сержантом ехали во главе нашей маленькой процессии. Сразу за нами следовал Говард, который вез на заднем сидении слизняка.
Поездка дала мне время на раздумья. Сначала я радовался, что останусь в живых. Потом начал злиться на Говарда с Мецгером за то, что те позволили мне впасть в отчаяние, пусть даже на какие-то минуты. Солдатским умом я понимал, что это была обычная предосторожность – и все равно глотал обиду. Кроме того, из объяснений Говарда о нашем полете и о выигрыше во времени выходило, что он предвидел самоубийство слизней еще на Земле и с легким сердцем позволил мне влезть в тикающую бомбу.
За следующие четыре молчаливых дня меня мучили то злость, то тоска. На кого-нибудь ведь точно повесят потерю многомиллиардного космического корабля и самой важной находки в военной истории. Кому-то не понравится, что добыли мы только амебу-переростка, замерзшую так, что ей можно дрова рубить.
Говард командует разведгруппой, которая способна повернуть ход войны; ему бояться нечего. Мецгер – герой, да к тому же сколько я его знаю, он всегда увиливал от наказаний.
Козлом отпущения получаюсь я.
Весело же мне будет в дороге! Хорошо хоть на сей раз я не забыл пристегнуть мочеприемник к скафандру.
Через два часа после выезда я уже заскучал. Вид за окнами оставался одинаковым, даже когда мы въехали на темную сторону Луны. Равнины, холмы и камни сменялись равнинами, холмами и камнями. Все ослепительно яркие, но черно-белые, будто из голограмм древних фильмов.
«Ослепительно-яркое» не вязалось в моей голове с «темной стороной» – одной из величайших ошибок в нашем языке. Луна не вращается вокруг собственной оси, а постоянно обращена одной стороной к Земле. Когда солнечные лучи падают на эту сторону, мы видим на небе Луну. Когда Луна располагается между Землей и Солнцем, освещается «темная сторона».
За время нашего пути та сторона, на которую мы садились, как раз погрузилась в потемки, а на «темной стороне» забрезжил рассвет. И все равно Луна, увы, есть Луна. Даже через Канзас интереснее ехать.
Больше рассказать о нашем пути мне нечего. Через четыре дня мы взобрались на очередной холм, который оказался кратером, и, перевалив через край, увидели Лунабазу.
Заслоняясь рукой от солнца, я созерцал ряды белых округлых строений, между которыми, словно муравьи, ползали луноходы. База раскинулась на несколько миль – прямо целый город!
Свет вдруг потускнел, и я убрал руку. Должно быть, облако закрыло Солнце.
Только откуда здесь облако? Тут ведь нет атмосферы!
Я задрал голову, вглядываясь в небо. Над нами скелетом нависал серый металлический каркас, должно быть, в милю длиной и в четверть мили шириной. Я дернул водителя за рукав, показывая вверх. Он нагнулся к моему шлему.
– Расслабься. Это «Надежда». Космический корабль Организации объединенных наций.
Корабль медленно, величественно плыл над нами, мерцая множеством разноцветных огоньков.
– Тот самый корабль?! Корабль, который планировалось закончить только через пять лет? Корабль для полета на Юпитер?
Сотни светлячков вокруг «Надежды» были, надо думать, грузовыми баржами, транспортными судами и буксирами. Корабль соорудят через месяцы, не годы. Величайший отвлекающий маневр в истории. Грандиознейшее шоу на Земле. То есть даже не на Земле.
– А зачем ее строить именно здесь?
– «Надежда» – межпланетный корабль. Она выдержит перелет отсюда до Юпитера, но земное или даже лунное притяжение для нее чересчур. Ее стихия – вакуум: в нем она родилась, в нем когда-нибудь и умрет. Ее орбиту рассчитали так, чтобы Луна или Земля постоянно находились между ней и Ганимедом. Оттуда ее не увидишь.
Если никто на Земле не знает о существовании корабля, ни один шпион – и ни один захваченный солдат – его не выдаст.
«Надежда» удалялась, пока не превратилась в пятнышко на лунном горизонте.
Пока мы ехали вниз внутрь кратера, виляя из стороны в сторону, в черном небе показался еще один аппарат: шаттл, похожий на перехватчик, который я видел в Канаверале. Он неуклюже опустился: крылья в космосе не подмога.
На краю базы стоял ооновский флаг, натянутый на рамку так, чтобы даже здесь, где не бывает ветров, создавалась видимость, будто он развевается.
Мы проезжали однотипные здания, пока не остановились у одного, неотличимого от других: эдакого белого купола, под который можно упрятать футбольное поле, с маленьким, высотой с человеческий рост, воздушным шлюзом на боку. Говард и Мецгер вылезали из луноходов, их сержанты-водители вытаскивали с заднего сидения слизняка.
Я тоже потянулся было к двери, но мой водитель удержал меня за рукав. Вот беда-то. Уже героев от простых смертных отделяют.
Меня проехали еще три здания, прежде чем меня выпустили из лунохода. «Изолятор», – гласила надпись на воздушном шлюзе. Что судья Марч с капитаном Яковичем на Земле, что Владыка всея Луны – каждый, похоже, только и мечтал видеть меня за решеткой.
Камера была крохотной комнатенкой с кушеткой, раковиной и унитазом, без единого окна. Мне дали свежую одежду, бритву и сухой паек, сравнимый с незабвенными «готовыми к употреблению блюдами».
Я тряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Лежал на кушетке и думал, за что меня сюда кинули.
Лязгнул замок. Сержант-полицейский в таком же, как у меня, комбинезоне показал на выход. Он вел меня по туннелям, соединявшим здания Лунабазы. Глухие отзвуки наших шагов разносились по каменной трубе.
– А как делали эти туннели? – поинтересовался я.
– Выжгли лазером.
Мы шли минут десять, то и дело уступая дорогу электрическим тележкам. Они сотрясали пол, подбрасывая меня, едва удерживаемого лунным притяжением, и с грохотом везли железки к транспортным ракетам. Или возвращали со смены сварщиков и клепальщиков – уставших, дремлющих, роняющих головы друг другу на плечи, держащих термосы с едой на коленях.
– Дух солидарности, а? – подмигнул я сержанту.
Тот сверкнул глазами.
– Шестнадцать рабочих часов в день. Двадцать восемь рабочих дней в месяц. И все это за четверть миллиона миль от дома.
Да уж, хочешь – не хочешь, а война заставляет подняться с задницы. Сто лет назад люди летали на фанерных аэропланах. Грянула вторая мировая, и через шесть отчаянных лет глянь – появились реактивные самолеты, радары и ядерная энергия. Нападение слизней всего за месяцы толкнуло человечество дальше в космос, чем пятьдесят радужных лет с окончания «холодной войны».
Наконец мы пришли. Сержант отдал мои документы другому сержанту за столом, тот пробежал их глазами, одарил меня взглядом и провел через стальную дверь.
Я очутился в почти пустой комнате: металлические стены, яркий свет, холод такой, что дыхание замерзает в воздухе. В центре комнаты – стол, покрытый белой простыней; за ним в несколько рядов полукругом выстроены стулья. На столе лежал мой скользкий дружок слизняк, по которому и не скажешь, что его перетащили через все море Изобилия. Все такой же коротенький, зеленый, сужающийся к концам.
Над слизняком склонился тощий лысый бровастый мужик в белом халате – гражданский, сразу видно по небритому подбородку. На голове его сидели наушники с микрофоном, от которых тянулся проводок в нагрудный карман, к диктофону, окруженному множеством шариковых ручек.
Лысый кивнул на слизняка.
– Твоя работа?
Я выпятил грудь.
– Так точно.
– Печально. – Мужик натягивал резиновые перчатки, двигаясь вокруг стола. – Первая встреча человечества с внеземным разумным существом окончилась насильственной смертью.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. После стольких миллионов человеческих жертв он оплакивает слизняка?
Лысый нагнулся к слизняку, приподнял его, отпустил, проследил, как тот шлепнулся, будто коровья печень.
– Ты его убил?
– Он покончил жизнь самоубийством.
Лысый презрительно усмехнулся.
– Ты, значит, психологом будешь? Может, он еще и записку посмертную оставил? – Он ткнул в слизняка пальцем. – На теле найдены отпечатки подошв.
– Он умер до того, как они появились.
Лысый прищурился.
– Нас обоих выстрелило их корабля, как из пушки. Я на него упал.
Мужик фыркнул.
– Это тебе не шутки.
– Какие тут шутки! Мы вдвоем упали на старшего по званию.
Лысый надулся, потом заговорил в микрофон.
– Со слов допрашиваемого, – едко процедил он, – объект совершил самоубийство.
– Думаете, я убил военнопленного? Вы говорили с Говардом Гибблом?
– Здесь я буду задавать вопросы, – отрезал лысый, поправил очки и шмыгнул носом. Его брови изумленно поползли вверх, он наклонился и принялся нюхать слизняка.
– Объект издает отчетливый запах мочи, что свидетельствует о выделительной системе и обмене веществ, подобным земным. Неожиданная находка!
– Это я.
– Не волнуйся, герой, получишь свое признание, – фыркнул лысый.
– Я про мочу. Это я. Мы везли труп через море Изобилия в моем скафандре, а до этого со мной случилась досадная конфузия.
– А… – Лысый заворчал и стер последнюю фразу с диктофона. – Больше ничего не хочешь рассказать?
– Если вас интересует его выделительная система, то, по-моему, он сидел на толчке, когда я его нашел.
– Не напрягай мозги, герой. Анализировать поведение буду я.
– Помочь хотел, – обиженно пожал плечами я.
– Ну что ж, давай тогда глянем? – Он поднял хвостовой конец Слизняка, заглянул вниз, шлепнул его обратно и покровительственно улыбнулся мне. – Пусто. А уж поверь мне, сраку я везде узнаю.
Я вытаращился на него.
– Я тоже.
Позже меня увели обратно в камеру.
Я отшатнулся от иллюминатора, проскочил мимо Говарда и кинулся к грузовой сетке на стене. Там должен быть еще один пистолет.
– Черт их дери! Так просто я не сдамся!
Мецгер отвернулся от иллюминатора.
– Спокойно, Джейсон. Все в порядке.
Я притих. По тону друга я понял – все действительно в порядке.
Тем временем Мецгер протягивал мне бинокль. Я навел его на движущиеся пятна, покрутил винтом и увидел голубой прямоугольник на белом фоне – ооновский флаг на чьем-то скафандре. Я сменил увеличение. По лунным камням к нам прыгали полдюжины машин, набитых людьми в скафандрах.
– Что за…
– Тебе нельзя было говорить, – поспешно объяснил Говард. – Если бы тебя захватили в плен, могли бы выпытать.
Вокруг все поплыло.
– Так, значит, мы не умрем?
– По крайней мере, не оттого что остались одни на Луне. – Говард выудил пистолет из моих пальцев и запустил его обратно в сетку.
– Что это за штуки? – показал я в сторону скачущих машин.
– Луноходы. – Говард повернулся к Мецгеру. – Нам пара минут на сборы. Что с собой брать?
Я схватил Говарда за рукав.
– Да, но как они сюда попали?
Мецгер уже натягивал скафандр.
– Слизня и все записи с твоих приборов.
Говард утвердительно хмыкнул, потом повернулся ко мне.
– По Луне сюда добираться четыре дня. И то мы опасались, что потребуется больше. Луноходы не строились для дальних поездок. Поэтому мы решили, что «Сатурн» доставит нас сюда раньше. Как видишь, не прогадали. Если бы мы не прилетели, эти ребята, – он показал в иллюминатор, – собирали бы сейчас кусочки от снаряда, как мы с тобой в Питсбурге.
– Так что же получается, – ошарашенно спросил я, – на Луне есть люди?
– Долго объяснять. Мы построили базу на темной стороне Луны.
Я раскрыл рот.
– Да ты сам увидишь. Нас сейчас туда повезут.
Скоро я уже трясся на переднем сидении лунохода – легкой прыгучей машины из тонкого, как спортивный велосипед, материала и с солнечной батареей на всю крышу. На земле он, может, весил бы, как целый автомобиль, но здесь я поднял бы его за бампер, будто кушетку какую-нибудь. Вез меня, судя по нашивке, старший сержант. Говорить нам удавалось только касаясь друг друга шлемами, то есть редко: у сержанта тоже рация сломалась. Я уж начал было думать про себя, как это человечество вообще умудрилось на Луну попасть с такой техникой, пока не вспомнил, что скафандрам нашим по семьдесят лет.
Мы с сержантом ехали во главе нашей маленькой процессии. Сразу за нами следовал Говард, который вез на заднем сидении слизняка.
Поездка дала мне время на раздумья. Сначала я радовался, что останусь в живых. Потом начал злиться на Говарда с Мецгером за то, что те позволили мне впасть в отчаяние, пусть даже на какие-то минуты. Солдатским умом я понимал, что это была обычная предосторожность – и все равно глотал обиду. Кроме того, из объяснений Говарда о нашем полете и о выигрыше во времени выходило, что он предвидел самоубийство слизней еще на Земле и с легким сердцем позволил мне влезть в тикающую бомбу.
За следующие четыре молчаливых дня меня мучили то злость, то тоска. На кого-нибудь ведь точно повесят потерю многомиллиардного космического корабля и самой важной находки в военной истории. Кому-то не понравится, что добыли мы только амебу-переростка, замерзшую так, что ей можно дрова рубить.
Говард командует разведгруппой, которая способна повернуть ход войны; ему бояться нечего. Мецгер – герой, да к тому же сколько я его знаю, он всегда увиливал от наказаний.
Козлом отпущения получаюсь я.
Весело же мне будет в дороге! Хорошо хоть на сей раз я не забыл пристегнуть мочеприемник к скафандру.
Через два часа после выезда я уже заскучал. Вид за окнами оставался одинаковым, даже когда мы въехали на темную сторону Луны. Равнины, холмы и камни сменялись равнинами, холмами и камнями. Все ослепительно яркие, но черно-белые, будто из голограмм древних фильмов.
«Ослепительно-яркое» не вязалось в моей голове с «темной стороной» – одной из величайших ошибок в нашем языке. Луна не вращается вокруг собственной оси, а постоянно обращена одной стороной к Земле. Когда солнечные лучи падают на эту сторону, мы видим на небе Луну. Когда Луна располагается между Землей и Солнцем, освещается «темная сторона».
За время нашего пути та сторона, на которую мы садились, как раз погрузилась в потемки, а на «темной стороне» забрезжил рассвет. И все равно Луна, увы, есть Луна. Даже через Канзас интереснее ехать.
Больше рассказать о нашем пути мне нечего. Через четыре дня мы взобрались на очередной холм, который оказался кратером, и, перевалив через край, увидели Лунабазу.
Заслоняясь рукой от солнца, я созерцал ряды белых округлых строений, между которыми, словно муравьи, ползали луноходы. База раскинулась на несколько миль – прямо целый город!
Свет вдруг потускнел, и я убрал руку. Должно быть, облако закрыло Солнце.
Только откуда здесь облако? Тут ведь нет атмосферы!
Я задрал голову, вглядываясь в небо. Над нами скелетом нависал серый металлический каркас, должно быть, в милю длиной и в четверть мили шириной. Я дернул водителя за рукав, показывая вверх. Он нагнулся к моему шлему.
– Расслабься. Это «Надежда». Космический корабль Организации объединенных наций.
Корабль медленно, величественно плыл над нами, мерцая множеством разноцветных огоньков.
– Тот самый корабль?! Корабль, который планировалось закончить только через пять лет? Корабль для полета на Юпитер?
Сотни светлячков вокруг «Надежды» были, надо думать, грузовыми баржами, транспортными судами и буксирами. Корабль соорудят через месяцы, не годы. Величайший отвлекающий маневр в истории. Грандиознейшее шоу на Земле. То есть даже не на Земле.
– А зачем ее строить именно здесь?
– «Надежда» – межпланетный корабль. Она выдержит перелет отсюда до Юпитера, но земное или даже лунное притяжение для нее чересчур. Ее стихия – вакуум: в нем она родилась, в нем когда-нибудь и умрет. Ее орбиту рассчитали так, чтобы Луна или Земля постоянно находились между ней и Ганимедом. Оттуда ее не увидишь.
Если никто на Земле не знает о существовании корабля, ни один шпион – и ни один захваченный солдат – его не выдаст.
«Надежда» удалялась, пока не превратилась в пятнышко на лунном горизонте.
Пока мы ехали вниз внутрь кратера, виляя из стороны в сторону, в черном небе показался еще один аппарат: шаттл, похожий на перехватчик, который я видел в Канаверале. Он неуклюже опустился: крылья в космосе не подмога.
На краю базы стоял ооновский флаг, натянутый на рамку так, чтобы даже здесь, где не бывает ветров, создавалась видимость, будто он развевается.
Мы проезжали однотипные здания, пока не остановились у одного, неотличимого от других: эдакого белого купола, под который можно упрятать футбольное поле, с маленьким, высотой с человеческий рост, воздушным шлюзом на боку. Говард и Мецгер вылезали из луноходов, их сержанты-водители вытаскивали с заднего сидения слизняка.
Я тоже потянулся было к двери, но мой водитель удержал меня за рукав. Вот беда-то. Уже героев от простых смертных отделяют.
Меня проехали еще три здания, прежде чем меня выпустили из лунохода. «Изолятор», – гласила надпись на воздушном шлюзе. Что судья Марч с капитаном Яковичем на Земле, что Владыка всея Луны – каждый, похоже, только и мечтал видеть меня за решеткой.
Камера была крохотной комнатенкой с кушеткой, раковиной и унитазом, без единого окна. Мне дали свежую одежду, бритву и сухой паек, сравнимый с незабвенными «готовыми к употреблению блюдами».
Я тряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Лежал на кушетке и думал, за что меня сюда кинули.
Лязгнул замок. Сержант-полицейский в таком же, как у меня, комбинезоне показал на выход. Он вел меня по туннелям, соединявшим здания Лунабазы. Глухие отзвуки наших шагов разносились по каменной трубе.
– А как делали эти туннели? – поинтересовался я.
– Выжгли лазером.
Мы шли минут десять, то и дело уступая дорогу электрическим тележкам. Они сотрясали пол, подбрасывая меня, едва удерживаемого лунным притяжением, и с грохотом везли железки к транспортным ракетам. Или возвращали со смены сварщиков и клепальщиков – уставших, дремлющих, роняющих головы друг другу на плечи, держащих термосы с едой на коленях.
– Дух солидарности, а? – подмигнул я сержанту.
Тот сверкнул глазами.
– Шестнадцать рабочих часов в день. Двадцать восемь рабочих дней в месяц. И все это за четверть миллиона миль от дома.
Да уж, хочешь – не хочешь, а война заставляет подняться с задницы. Сто лет назад люди летали на фанерных аэропланах. Грянула вторая мировая, и через шесть отчаянных лет глянь – появились реактивные самолеты, радары и ядерная энергия. Нападение слизней всего за месяцы толкнуло человечество дальше в космос, чем пятьдесят радужных лет с окончания «холодной войны».
Наконец мы пришли. Сержант отдал мои документы другому сержанту за столом, тот пробежал их глазами, одарил меня взглядом и провел через стальную дверь.
Я очутился в почти пустой комнате: металлические стены, яркий свет, холод такой, что дыхание замерзает в воздухе. В центре комнаты – стол, покрытый белой простыней; за ним в несколько рядов полукругом выстроены стулья. На столе лежал мой скользкий дружок слизняк, по которому и не скажешь, что его перетащили через все море Изобилия. Все такой же коротенький, зеленый, сужающийся к концам.
Над слизняком склонился тощий лысый бровастый мужик в белом халате – гражданский, сразу видно по небритому подбородку. На голове его сидели наушники с микрофоном, от которых тянулся проводок в нагрудный карман, к диктофону, окруженному множеством шариковых ручек.
Лысый кивнул на слизняка.
– Твоя работа?
Я выпятил грудь.
– Так точно.
– Печально. – Мужик натягивал резиновые перчатки, двигаясь вокруг стола. – Первая встреча человечества с внеземным разумным существом окончилась насильственной смертью.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. После стольких миллионов человеческих жертв он оплакивает слизняка?
Лысый нагнулся к слизняку, приподнял его, отпустил, проследил, как тот шлепнулся, будто коровья печень.
– Ты его убил?
– Он покончил жизнь самоубийством.
Лысый презрительно усмехнулся.
– Ты, значит, психологом будешь? Может, он еще и записку посмертную оставил? – Он ткнул в слизняка пальцем. – На теле найдены отпечатки подошв.
– Он умер до того, как они появились.
Лысый прищурился.
– Нас обоих выстрелило их корабля, как из пушки. Я на него упал.
Мужик фыркнул.
– Это тебе не шутки.
– Какие тут шутки! Мы вдвоем упали на старшего по званию.
Лысый надулся, потом заговорил в микрофон.
– Со слов допрашиваемого, – едко процедил он, – объект совершил самоубийство.
– Думаете, я убил военнопленного? Вы говорили с Говардом Гибблом?
– Здесь я буду задавать вопросы, – отрезал лысый, поправил очки и шмыгнул носом. Его брови изумленно поползли вверх, он наклонился и принялся нюхать слизняка.
– Объект издает отчетливый запах мочи, что свидетельствует о выделительной системе и обмене веществ, подобным земным. Неожиданная находка!
– Это я.
– Не волнуйся, герой, получишь свое признание, – фыркнул лысый.
– Я про мочу. Это я. Мы везли труп через море Изобилия в моем скафандре, а до этого со мной случилась досадная конфузия.
– А… – Лысый заворчал и стер последнюю фразу с диктофона. – Больше ничего не хочешь рассказать?
– Если вас интересует его выделительная система, то, по-моему, он сидел на толчке, когда я его нашел.
– Не напрягай мозги, герой. Анализировать поведение буду я.
– Помочь хотел, – обиженно пожал плечами я.
– Ну что ж, давай тогда глянем? – Он поднял хвостовой конец Слизняка, заглянул вниз, шлепнул его обратно и покровительственно улыбнулся мне. – Пусто. А уж поверь мне, сраку я везде узнаю.
Я вытаращился на него.
– Я тоже.
Позже меня увели обратно в камеру.
23
Я сидел на кушетке, обхватив колени. Сержант-полицейский привалился к дверному косяку. Как и любой другой солдат, он скучал и хотел почесать языком. Я сказал ему, что не убивал слизняка. Он отмахнулся.
– По-моему, это обычная беседа с криптозоологом. Мне кажется, больше тебя трогать не будут.
– Кажется, кажется… Здесь что, сплошные секреты?
– Не, как только сюда приезжаешь, секреты заканчиваются. Отсюда вряд ли отпустят – пока в войне не победим.
– Как этот корабль ухитрился сюда попасть? Как удалось держать всю операцию втайне?
Сержант помялся и вздохнул.
– Самолеты на Земле не летают: отчасти, конечно, от пыли, но в основном из-за того, что всю технику и инструменты направили на постройку шаттлов, чтобы перевезти сюда все необходимое. Сейчас тут тринадцать тысяч человек – ровно в тысячу раз больше, чем число высаживавшихся на Луну до начала войны.
– От угрозы геноцида и не так зашевелишься.
– Точно.
Значит, ракеты для запуска и ремонта спутников бросили, чтобы таскать сюда материалы и людей. И, разумеется, никто не удивлялся исчезновению родных и близких. Ведь вокруг гибли миллионы.
От новой мысли я щелкнул пальцами.
– Помехи в голографах! Они ведь не от пыли, да?
Мы обменялись знающими кивками.
– И все-таки, – продолжал я, – совсем спрятать операцию такого размаха не удается. И вот тогда сознаются, что мы строим корабль, но только на Земле и закончим не раньше, чем через пять лет. Теперь можно в открытую тренировать солдат.
– В разведке говорят, хорошая ложь всегда основана на правде.
Мне тут же вспомнился Сунь Цзы: «Любая война основана на обмане». Надо было еще старику добавить, что если ты слишком слаб, чтобы надрать врагу задницу, то без обмана просто никуда. Я сидел на кушетке, давил на матрац одной шестой своего нормального веса и думал, что ждет меня дальше.
Я знал величайшую тайну в истории – я и еще тринадцать тысяч человек. Но за эти тринадцать тысяч можно не волноваться: они сидят на Луне, где секреты выбалтывать некому.
Казалось бы, чего таиться? Тем более теперь, когда мы знаем, что слизням будет непросто нацепить шляпу и фальшивые усы, чтобы шпионить на Земле. Впрочем, есть и другие формы шпионажа. Радиоперехват, например, или наблюдение через мощные телескопы. Даже у нас, пока ружья ржавели, военная разведка шагнула настолько далеко вперед, что в пехоте, например (в настоящей, а не в тех учебных взводах, где я столько мучился) теперь выпускают разведроботов, и те летают над полем боя, точно гигантские жуки, собирая информацию.
Поэтому не исключено, что слизни в курсе всего, что знают журналисты. А раз я теперь тоже знал про корабль и лунную базу, меня наверняка здесь запрут, пока строятся. Если, конечно, не отдадут под трибунал и не расстреляют. Я ведь не сумел захватить слизня живым, да и взрыв снаряда на меня, небось, спишут.
Спал я плохо.
Наутро меня снова отвели в яркую «операционную». Слизняк все еще лежал на столе, но стулья теперь были заняты. Двенадцать фигур. Я заслонился от света, пытаясь рассмотреть моих будущих судей.
Моему взгляду предстали военные формы из полудюжины родов войск. Звезды во все погоны. Мистера Я-сраку-везде-узнаю среди них не было: эти чинами куда выше будут. Все, кроме одного тощего парня, который тем временем поднимался с места. Кто это – старшина присяжных? Приговорит меня сейчас к пожизненному заключению на Луне? Мое сердце отчаянно колотилось.
«Старшина» шагнул ко мне, щурясь от света. В отличие от блестящих генеральских ботинок, его ботинки выглядели так, будто он чистил их шоколадкой.
– Джейсон! Тебя кормили?
Говард Гиббл сжал мне руку. На воротнике у него блестели дубовые листочки – майорские значки.
– Говард! Ну ты хоть им скажи! Не избивал я этого слизня до смерти!
– Ты о расследовании? Пустая формальность. О нем уже и думать забыли.
Он поднял руки перед грудью…
…И зааплодировал мне. Остальные встали и тоже захлопали. За десять минут меня поздравили генералы четырех стран.
Потом они и группа спецов вернулись на места, надели маски и принялись ахать и охать, пока другие спецы кромсали слизняка и засыпали меня вопросами.
Во время перерыва Говард подобрался поближе ко мне, откашливая сигаретный дым.
– Я так и не успел с тобой нормально поговорить. Каково тебе там было? Как они двигаются? Проявляют ли индивидуальные особенности?
– Страшно! Они вдруг как полезут на меня со всех сторон, будто зеленые макароны. Ну, я давай деру. С перепугу в штаны налил.
– Вот это да!
Слизняка резали часов шесть, и вот что мы выяснили в итоге. Видят слизни белыми пятнами на головном конце (хотя это и не глаза в нашем понимании) и воспринимают не видимый свет, а инфракрасный. Они не рождаются, а почкуются. Та пустая штука, о которую я споткнулся, пока кружил вокруг слизняка, – скорее всего, их защитный костюм. Слизни общаются звуками, хотя не исключено, что способны и к примитивной телепатии. У них здоровые периферические нервные узлы, но органа типа нашего головного мозга нет, поэтому вряд ли они способны к независимому мышлению. Если дохлого слизня не заморозить, то он воняет, хоть нос зажимай. И еще спецы согласились со мной насчет толчка.
Выудив все, что можно из слизняка и моих воспоминаний, спецы с генералами удалились. Говард остался.
– Ты говорил, твою семью убили в Индианаполисе?
– Маму. Кроме нее у меня больше никого не было.
– Послушай, сейчас подбирают войска для десанта на Ганимед. Планируется высаживать пехоту – десять тысяч опытнейших солдат на Земле. Заявок море. Поэтому думают принимать только тех, чьи семьи погибли в войне.
К чему бы это он?
– Ну, положим, я тоже сирота. Только вот никак не из опытнейших солдат на Земле.
– Черта с два! Ты единственный, кто видел живых слизней.
– А?
– Мою разведроту включают в штаб. Наша задача объяснить командирам, чего ждать от противника. Я сказал, что мне понадобятся твои знания.
– Я же не ученый! Я алгебру едва сдал!
Говард отмахнулся.
– Ерунда. В твоих бумагах написано, что ты неплохо стреляешь. Вот и возьмем тебя в службу личной охраны командования.
Я оторопел.
– Считается же, что в службе личной охраны самый высокий процент потерь!
– Ну подстрелят – подумаешь! Чего не сделаешь ради общего дела? В основном ты будешь работать со мной. Видел, корабль над нами строят? Полетишь на нем.
Свет померк у меня перед глазами. Вместо трибунала мне предлагали осуществить самую заветную мечту.
На сей раз капрал-полицейский отвел меня не в камеру, а в офицерскую квартиру. Я споткнулся о порог темной комнаты. Мецгер с кровати зажег свет и приподнялся на локте.
– Ну как?
– Замечательно, – просиял я.
На следующий день мы с Мецгером и Говардом отправлялись на Землю. Шаттлы с Лунабазы приземлялись на космодроме на мысе Канаверал по ночам, один за другим, с выключенными огнями, чтобы местные жители не догадались о масштабах операции. Шаттл доверили сажать Мецгеру – без фонарей, в кромешную тьму – брр!
Наутро я доложился командиру и получил новое назначение. Хоть никто и не знал о моей дуэли со слизняком (на Лунабазе я подписал очередные бумаги о неразглашении), билет в экспедиционные войска ООН придал мне важности. Езда на попутках осталась в прошлом: до следующей базы я ехал на мягких сидениях в синем автобусе ракетных войск. Капрал подносил мне бутерброды, я отсыпался за прошлые месяцы, а в перерывах между сном и едой смотрел в окно на сельскую Америку.
Мы ехали на северо-запад через хмурую холодную Оклахому. На дверях магазинчиков на обочинах висели замки: сельское хозяйство рассыпалось, и торговать было практически некому.
Я развалился на кресле и смотрел за окно, где оклахомская пыль незаметно сменилась колорадской пылью. Прежде, помню, когда мы ездили по здешним равнинам, на горизонте отчетливо виднелись Скалистые горы. Теперь же, сколько я ни напрягал глаз, гор было не заметно. Человечеству оставалось совсем недолго. Скорей бы закончили корабль. И сформировали бы экспедиционные войска.
В Денвере я сел на вертолет и отправился к Передовому хребту.
И я-то, дурак, думал, что на Луне холодно…
– По-моему, это обычная беседа с криптозоологом. Мне кажется, больше тебя трогать не будут.
– Кажется, кажется… Здесь что, сплошные секреты?
– Не, как только сюда приезжаешь, секреты заканчиваются. Отсюда вряд ли отпустят – пока в войне не победим.
– Как этот корабль ухитрился сюда попасть? Как удалось держать всю операцию втайне?
Сержант помялся и вздохнул.
– Самолеты на Земле не летают: отчасти, конечно, от пыли, но в основном из-за того, что всю технику и инструменты направили на постройку шаттлов, чтобы перевезти сюда все необходимое. Сейчас тут тринадцать тысяч человек – ровно в тысячу раз больше, чем число высаживавшихся на Луну до начала войны.
– От угрозы геноцида и не так зашевелишься.
– Точно.
Значит, ракеты для запуска и ремонта спутников бросили, чтобы таскать сюда материалы и людей. И, разумеется, никто не удивлялся исчезновению родных и близких. Ведь вокруг гибли миллионы.
От новой мысли я щелкнул пальцами.
– Помехи в голографах! Они ведь не от пыли, да?
Мы обменялись знающими кивками.
– И все-таки, – продолжал я, – совсем спрятать операцию такого размаха не удается. И вот тогда сознаются, что мы строим корабль, но только на Земле и закончим не раньше, чем через пять лет. Теперь можно в открытую тренировать солдат.
– В разведке говорят, хорошая ложь всегда основана на правде.
Мне тут же вспомнился Сунь Цзы: «Любая война основана на обмане». Надо было еще старику добавить, что если ты слишком слаб, чтобы надрать врагу задницу, то без обмана просто никуда. Я сидел на кушетке, давил на матрац одной шестой своего нормального веса и думал, что ждет меня дальше.
Я знал величайшую тайну в истории – я и еще тринадцать тысяч человек. Но за эти тринадцать тысяч можно не волноваться: они сидят на Луне, где секреты выбалтывать некому.
Казалось бы, чего таиться? Тем более теперь, когда мы знаем, что слизням будет непросто нацепить шляпу и фальшивые усы, чтобы шпионить на Земле. Впрочем, есть и другие формы шпионажа. Радиоперехват, например, или наблюдение через мощные телескопы. Даже у нас, пока ружья ржавели, военная разведка шагнула настолько далеко вперед, что в пехоте, например (в настоящей, а не в тех учебных взводах, где я столько мучился) теперь выпускают разведроботов, и те летают над полем боя, точно гигантские жуки, собирая информацию.
Поэтому не исключено, что слизни в курсе всего, что знают журналисты. А раз я теперь тоже знал про корабль и лунную базу, меня наверняка здесь запрут, пока строятся. Если, конечно, не отдадут под трибунал и не расстреляют. Я ведь не сумел захватить слизня живым, да и взрыв снаряда на меня, небось, спишут.
Спал я плохо.
Наутро меня снова отвели в яркую «операционную». Слизняк все еще лежал на столе, но стулья теперь были заняты. Двенадцать фигур. Я заслонился от света, пытаясь рассмотреть моих будущих судей.
Моему взгляду предстали военные формы из полудюжины родов войск. Звезды во все погоны. Мистера Я-сраку-везде-узнаю среди них не было: эти чинами куда выше будут. Все, кроме одного тощего парня, который тем временем поднимался с места. Кто это – старшина присяжных? Приговорит меня сейчас к пожизненному заключению на Луне? Мое сердце отчаянно колотилось.
«Старшина» шагнул ко мне, щурясь от света. В отличие от блестящих генеральских ботинок, его ботинки выглядели так, будто он чистил их шоколадкой.
– Джейсон! Тебя кормили?
Говард Гиббл сжал мне руку. На воротнике у него блестели дубовые листочки – майорские значки.
– Говард! Ну ты хоть им скажи! Не избивал я этого слизня до смерти!
– Ты о расследовании? Пустая формальность. О нем уже и думать забыли.
Он поднял руки перед грудью…
…И зааплодировал мне. Остальные встали и тоже захлопали. За десять минут меня поздравили генералы четырех стран.
Потом они и группа спецов вернулись на места, надели маски и принялись ахать и охать, пока другие спецы кромсали слизняка и засыпали меня вопросами.
Во время перерыва Говард подобрался поближе ко мне, откашливая сигаретный дым.
– Я так и не успел с тобой нормально поговорить. Каково тебе там было? Как они двигаются? Проявляют ли индивидуальные особенности?
– Страшно! Они вдруг как полезут на меня со всех сторон, будто зеленые макароны. Ну, я давай деру. С перепугу в штаны налил.
– Вот это да!
Слизняка резали часов шесть, и вот что мы выяснили в итоге. Видят слизни белыми пятнами на головном конце (хотя это и не глаза в нашем понимании) и воспринимают не видимый свет, а инфракрасный. Они не рождаются, а почкуются. Та пустая штука, о которую я споткнулся, пока кружил вокруг слизняка, – скорее всего, их защитный костюм. Слизни общаются звуками, хотя не исключено, что способны и к примитивной телепатии. У них здоровые периферические нервные узлы, но органа типа нашего головного мозга нет, поэтому вряд ли они способны к независимому мышлению. Если дохлого слизня не заморозить, то он воняет, хоть нос зажимай. И еще спецы согласились со мной насчет толчка.
Выудив все, что можно из слизняка и моих воспоминаний, спецы с генералами удалились. Говард остался.
– Ты говорил, твою семью убили в Индианаполисе?
– Маму. Кроме нее у меня больше никого не было.
– Послушай, сейчас подбирают войска для десанта на Ганимед. Планируется высаживать пехоту – десять тысяч опытнейших солдат на Земле. Заявок море. Поэтому думают принимать только тех, чьи семьи погибли в войне.
К чему бы это он?
– Ну, положим, я тоже сирота. Только вот никак не из опытнейших солдат на Земле.
– Черта с два! Ты единственный, кто видел живых слизней.
– А?
– Мою разведроту включают в штаб. Наша задача объяснить командирам, чего ждать от противника. Я сказал, что мне понадобятся твои знания.
– Я же не ученый! Я алгебру едва сдал!
Говард отмахнулся.
– Ерунда. В твоих бумагах написано, что ты неплохо стреляешь. Вот и возьмем тебя в службу личной охраны командования.
Я оторопел.
– Считается же, что в службе личной охраны самый высокий процент потерь!
– Ну подстрелят – подумаешь! Чего не сделаешь ради общего дела? В основном ты будешь работать со мной. Видел, корабль над нами строят? Полетишь на нем.
Свет померк у меня перед глазами. Вместо трибунала мне предлагали осуществить самую заветную мечту.
На сей раз капрал-полицейский отвел меня не в камеру, а в офицерскую квартиру. Я споткнулся о порог темной комнаты. Мецгер с кровати зажег свет и приподнялся на локте.
– Ну как?
– Замечательно, – просиял я.
На следующий день мы с Мецгером и Говардом отправлялись на Землю. Шаттлы с Лунабазы приземлялись на космодроме на мысе Канаверал по ночам, один за другим, с выключенными огнями, чтобы местные жители не догадались о масштабах операции. Шаттл доверили сажать Мецгеру – без фонарей, в кромешную тьму – брр!
Наутро я доложился командиру и получил новое назначение. Хоть никто и не знал о моей дуэли со слизняком (на Лунабазе я подписал очередные бумаги о неразглашении), билет в экспедиционные войска ООН придал мне важности. Езда на попутках осталась в прошлом: до следующей базы я ехал на мягких сидениях в синем автобусе ракетных войск. Капрал подносил мне бутерброды, я отсыпался за прошлые месяцы, а в перерывах между сном и едой смотрел в окно на сельскую Америку.
Мы ехали на северо-запад через хмурую холодную Оклахому. На дверях магазинчиков на обочинах висели замки: сельское хозяйство рассыпалось, и торговать было практически некому.
Я развалился на кресле и смотрел за окно, где оклахомская пыль незаметно сменилась колорадской пылью. Прежде, помню, когда мы ездили по здешним равнинам, на горизонте отчетливо виднелись Скалистые горы. Теперь же, сколько я ни напрягал глаз, гор было не заметно. Человечеству оставалось совсем недолго. Скорей бы закончили корабль. И сформировали бы экспедиционные войска.
В Денвере я сел на вертолет и отправился к Передовому хребту.
И я-то, дурак, думал, что на Луне холодно…
24
Слизни перекраивали Ганимед под себя. Они нагрели его до нуля по Фаренгейту в тамошних вечных сумерках и создали атмосферу – не с шестнадцатью процентами кислорода, как в земном воздухе, а всего лишь с двумя. Так говорили астрономы, и анализ газового состава тканей слизняка подтвердил их выводы. Искусственная атмосфера на Ганимеде была столь же разрежена, как наш высокогорный воздух.
Поэтому, когда начали искать, где готовить войска к высадке на Ганимед, потребовалось место с ледяным разреженным воздухом и в то же время с достаточными средствами, чтобы завезти и разместить десять тысяч солдат плюс инструкторов и запасных.
Кэмп-Хейл, что в Колорадо, был таким же древним, как и форт Индиантаун. Он лежал на западном склоне Скалистых гор, двумя милями выше уровня моря и шестью милями севернее шахтерского городка Ледвилль. Его построили во время второй мировой войны для подготовки военных лыжников, а потом снесли до основания. Правда, сейчас, подлетая к нему на вертолете вместе с дюжиной других солдат, я не мог поверить, что еще совсем недавно здесь, между лысых гор, были лишь развалины.
Лунабазу отстроили из ничего за четверть миллиона миль от Земли всего за несколько месяцев. Снега Кэмп-Хейла были поближе, но раскинувшиеся во все стороны здания, дороги, машины и копошащиеся люди ошеломляли не меньше.
Как раноприбывший, я выбрал себе вещи поновее и отнес их себе в комнату, в казарму штабного батальона экспедиционных войск. Только я разложился, вошел мой сосед.
Он постучал для приличия по косяку и протянул мне руку.
– Ты Уондер? Я Ари Клейн.
Его штатская одежда меня не удивила: я слышал, что в соседи мне дали кого-то из Говардовой разведроты. Ари Клейна записали в учетной книге, как «оператора КОМАРа», так что я ждал сюрпризов.
Поэтому, когда начали искать, где готовить войска к высадке на Ганимед, потребовалось место с ледяным разреженным воздухом и в то же время с достаточными средствами, чтобы завезти и разместить десять тысяч солдат плюс инструкторов и запасных.
Кэмп-Хейл, что в Колорадо, был таким же древним, как и форт Индиантаун. Он лежал на западном склоне Скалистых гор, двумя милями выше уровня моря и шестью милями севернее шахтерского городка Ледвилль. Его построили во время второй мировой войны для подготовки военных лыжников, а потом снесли до основания. Правда, сейчас, подлетая к нему на вертолете вместе с дюжиной других солдат, я не мог поверить, что еще совсем недавно здесь, между лысых гор, были лишь развалины.
Лунабазу отстроили из ничего за четверть миллиона миль от Земли всего за несколько месяцев. Снега Кэмп-Хейла были поближе, но раскинувшиеся во все стороны здания, дороги, машины и копошащиеся люди ошеломляли не меньше.
Как раноприбывший, я выбрал себе вещи поновее и отнес их себе в комнату, в казарму штабного батальона экспедиционных войск. Только я разложился, вошел мой сосед.
Он постучал для приличия по косяку и протянул мне руку.
– Ты Уондер? Я Ари Клейн.
Его штатская одежда меня не удивила: я слышал, что в соседи мне дали кого-то из Говардовой разведроты. Ари Клейна записали в учетной книге, как «оператора КОМАРа», так что я ждал сюрпризов.