Страница:
– Когда вы вернулись на Лунную базу, была создана комиссия, которая должна была определить причину смерти пленника.
Мое сердце сжалось.
– Он никогда не был пленником. Мы сражались. Он умер.
– Гм-м-м. На этой версии остановилось официальное расследование, – Руфь остановила свой стенограф. По ее словам выходило, что я прикончил заключенного.
– Лейтенант, разве инструкции строго-настрого не запрещают братания среди боевых отрядов?
– Абсолютно.
Дерьмо. Я уже понял, куда она клонит.
– Однако командующий в полевых условиях может на свое усмотрение…
Она вновь перебила меня:
– Эта часть инструкции не исполнялась во время компании на Ганимеде, не так ли?
– Генерал Кобб решил, что вы не сможете запереть пять тысяч мужчин с пятью тысячами женщин на космическим корабле на шесть сотен дней и…
– Значит, эти инструкции не соблюдались во время проведении компании на Ганимеде?
Я кивнул.
– Точно. Но это никак не оказало влияние на солдат.
– И даже то, что одна из «дам» оказалась беременной?
Я почувствовал, что краснею. В моих венах бурлил адреналин.
– Была только одна беременность. Солдат женился на другом солдате Объединенных сил.
Я и сам гулял на корабельной свадьбе Пигалицы.
– Только вы знаете об этом. Так как более девяноста процентов солдат было убито или сгорело на Ганимеде, никто не сможет точно сказать, сколько среди них было беременных, не так ли?
– В общем-то нет.
– И сколько женщин погибло из-за того, что находились в положении?
Я тогда сам лично обругал Пигалицу, подписывая разрешение на беременность. А ведь таблетки для того, чтобы ничего не случилось, продавались без рецепта десятилетиями.
– Это несправедливо… – выдохнул я.
– Хорошо, сменим тему. Злоупотребление наркотиками погубило нашего друга.
– С этим давно разобрались.
Твай кивнула.
– Значит, вы знаете, насколько строго в вооруженных силах карается наркомания?
Я кивнул. Что с того?
– В течение вашего срока пребывания командиром пехотного подразделения в ваших отрядах производили и потребляли алкоголь?
Она говорила о том, чем мои парни развлекались на Ганимеде.
– Я…
– И вы знали об этом?
Нам больше нечего было делать на Ганимеде, в течение семи месяцев после окончания войны. Мы – выжившие, прошли через ад. Конечно, существовал и другой способ убить время.
– Не официально.
– Ага, – кивнула Твай.
Неужели Руфь думала, что солдат не извернется, если ему представится возможность хотя бы отчасти стать бутлегером[62]. А на борту «Эскалибура» Брэйс, капитан корабля, тем не менее, сам угощал ромом во время Капитанского завтрака.
Руфь полезла в карман и бросила какие-то бумаги на матрас рядом со мной.
– Узнаете?
Это были документы, согласно которым Джиб объявлялся бракованным и передавался мне.
– Точно. Я купил поврежденный в сражении коммуникационный аппарат-разведчик. Его хозяином…
У другого моего уха заскулил Джиб. Я мог бы поклясться, что он произнес: «Ох-ох».
– Сколько вам стоил этот КОМАР?
– Много. Именно поэтому согласно уставу дивизии положен только один КОМАР.
Манхэттанский небоскреб стоит чуть меньше Джиба. Даже приобретая поврежденный экземпляр через правительственные каналы, я заплатил очень большие деньги на механического таракана размером с арбуз.
Твай кивнула.
– И сколько вы заплатили за него?
Я разгладил бумаги. Говард сказал мне – пару месячных окладов. Конечно, это был лишь маленький процент от первоначальной цены Джиба.
Твай включила свой наладонник и стала что-то считать, а потом показала мне получившийся результат. Там было нулей на семь больше, чем в той сумме, что я выложил за Джиба.
– Это правильная цифра, не так ли?
Я пожал плечами.
– Может и так.
– Выгодная сделка, не находите?
– Не было никакой сделки.
Это был вопрос верности, дружбы, долга и сиротского бремени.
– Конечно, нет. По такой цене его мог бы приобрести любой гражданин. Конечно, если бы у него или ее была соответствующая информация.
Я встал.
– Возможно, я не должен был брать его. К тому же теперь я склонен помочь Аарону Гродту написать книгу. И я расскажу всему миру, что лицемерные, давящие сверху и порождающие хаос…
Она бросила еще одну пачку бумаг на матрас передо мной.
Я поднял ее с простыни и перевернул ее. Контракт с Гродт Интернешанал. Аванс был вписан – чертовски неприлично большое число.
– Если вы собираетесь подписать контракт с Гродтом, то лучше взгляните…
Дерьмовый конъюнктурщик. С другой стороны продюсер, которого «Вэрайети»[63] назвала «султаном грубого секса, граничащего с фарсом», вряд ли позволит мне погрузиться в пучины социологии.
Взгляд Твай смягчился.
– Видите? Вы не сможете играть в Зорро[64], даже если и захотите.
Я вновь сел на кровать, уперся локтями в колени. Джиб жужжал на моем плече.
– Вы только что показали мне, как вы можете разделаться со мной. Думаете, я беспомощный мальчишка. Вы же до сих пор пытаетесь уговорить меня. Почему?
Она пожала плечами.
– Быть может, вас ждет великая судьба.
Я фыркнул.
– Мне уже это говорили. Но тот человек…
Ари Клейн когда говорил мне это не сводил с меня взгляда своих темных, глубоко посаженных глаз. У Руфь были точно такие же глаза. Мое сердце учащенно забилось.
– Твай, это ведь не ваша девичья фамилия?
– Ари был моим братом, – она погладила Джиба.
– Он потерял родителей, но не попал бы в Экспедиционный корпус Ганимеда, если бы стало известно, что у него есть живая сестра… А вы сами солгали бы, чтобы получить билет на Ганимед? – мое сердце учащенно забилось. – Вы провели уже достаточно времени в Вашингтоне и знаете, как подправляются любые правительственные записи.
Я показал на Джиба у меня на плече.
– И вы стали работать со мной, потому что я – все, что осталось у вас от брата?
Она покачала головой, моргнула и слеза скатилась по ее щеке.
– Я вызвалась работать с вами, потому что о вас говорил мой брат, а он был единственным родным мне человеком. Джейсон, давайте работать вместе, мы ведь оба – сироты.
У меня ком подкатил к горлу, и слезы выступили на глазах.
– Хорошо! Что дальше?
– Никто не знает о понижении в звании. Президент настаивал на этом, чтобы держать меч у вас над головой.
– Это – лишнее.
– Я так и сказала ему, но существует и другое мнение. И еще эта статья. Мы используем все средства, чтобы отправить вас под трибунал, если вы не прекратите играть в Зорро. Пусть все идет, как шло, а я постараюсь замять все неприятности, – потом она хлопнула в ладоши. – Отлично. Мы в свою очередь перекрутим всю эту историю. Вас неверно процитировали. Сейчас вы, словно ничего не случилось, отправитесь посмотреть на то, как на мысе Канаверал в лаборатории будут вскрыть яйцо с Ганимеда. И по больше улыбайтесь. Перестаньте нести чепуху про то, что слизни скоро явятся на Землю.
Я шагнул к окну и раздвинул занавески. В первое мгновение мне показалось, что Потомак сверкает на солнце. Я глубоко вздохнул:
– Удивительно. Это ведь всего лишь несколько букв отпечатанных на странице… А ведь мир, насколько мы знаем, бесконечен.
Нам оставалось всего лишь двадцать четыре часа покоя.
Глава двадцать вторая.
Глава двадцать третья.
Глава двадцать четвертая.
Глава двадцать пятая.
Мое сердце сжалось.
– Он никогда не был пленником. Мы сражались. Он умер.
– Гм-м-м. На этой версии остановилось официальное расследование, – Руфь остановила свой стенограф. По ее словам выходило, что я прикончил заключенного.
– Лейтенант, разве инструкции строго-настрого не запрещают братания среди боевых отрядов?
– Абсолютно.
Дерьмо. Я уже понял, куда она клонит.
– Однако командующий в полевых условиях может на свое усмотрение…
Она вновь перебила меня:
– Эта часть инструкции не исполнялась во время компании на Ганимеде, не так ли?
– Генерал Кобб решил, что вы не сможете запереть пять тысяч мужчин с пятью тысячами женщин на космическим корабле на шесть сотен дней и…
– Значит, эти инструкции не соблюдались во время проведении компании на Ганимеде?
Я кивнул.
– Точно. Но это никак не оказало влияние на солдат.
– И даже то, что одна из «дам» оказалась беременной?
Я почувствовал, что краснею. В моих венах бурлил адреналин.
– Была только одна беременность. Солдат женился на другом солдате Объединенных сил.
Я и сам гулял на корабельной свадьбе Пигалицы.
– Только вы знаете об этом. Так как более девяноста процентов солдат было убито или сгорело на Ганимеде, никто не сможет точно сказать, сколько среди них было беременных, не так ли?
– В общем-то нет.
– И сколько женщин погибло из-за того, что находились в положении?
Я тогда сам лично обругал Пигалицу, подписывая разрешение на беременность. А ведь таблетки для того, чтобы ничего не случилось, продавались без рецепта десятилетиями.
– Это несправедливо… – выдохнул я.
– Хорошо, сменим тему. Злоупотребление наркотиками погубило нашего друга.
– С этим давно разобрались.
Твай кивнула.
– Значит, вы знаете, насколько строго в вооруженных силах карается наркомания?
Я кивнул. Что с того?
– В течение вашего срока пребывания командиром пехотного подразделения в ваших отрядах производили и потребляли алкоголь?
Она говорила о том, чем мои парни развлекались на Ганимеде.
– Я…
– И вы знали об этом?
Нам больше нечего было делать на Ганимеде, в течение семи месяцев после окончания войны. Мы – выжившие, прошли через ад. Конечно, существовал и другой способ убить время.
– Не официально.
– Ага, – кивнула Твай.
Неужели Руфь думала, что солдат не извернется, если ему представится возможность хотя бы отчасти стать бутлегером[62]. А на борту «Эскалибура» Брэйс, капитан корабля, тем не менее, сам угощал ромом во время Капитанского завтрака.
Руфь полезла в карман и бросила какие-то бумаги на матрас рядом со мной.
– Узнаете?
Это были документы, согласно которым Джиб объявлялся бракованным и передавался мне.
– Точно. Я купил поврежденный в сражении коммуникационный аппарат-разведчик. Его хозяином…
У другого моего уха заскулил Джиб. Я мог бы поклясться, что он произнес: «Ох-ох».
– Сколько вам стоил этот КОМАР?
– Много. Именно поэтому согласно уставу дивизии положен только один КОМАР.
Манхэттанский небоскреб стоит чуть меньше Джиба. Даже приобретая поврежденный экземпляр через правительственные каналы, я заплатил очень большие деньги на механического таракана размером с арбуз.
Твай кивнула.
– И сколько вы заплатили за него?
Я разгладил бумаги. Говард сказал мне – пару месячных окладов. Конечно, это был лишь маленький процент от первоначальной цены Джиба.
Твай включила свой наладонник и стала что-то считать, а потом показала мне получившийся результат. Там было нулей на семь больше, чем в той сумме, что я выложил за Джиба.
– Это правильная цифра, не так ли?
Я пожал плечами.
– Может и так.
– Выгодная сделка, не находите?
– Не было никакой сделки.
Это был вопрос верности, дружбы, долга и сиротского бремени.
– Конечно, нет. По такой цене его мог бы приобрести любой гражданин. Конечно, если бы у него или ее была соответствующая информация.
Я встал.
– Возможно, я не должен был брать его. К тому же теперь я склонен помочь Аарону Гродту написать книгу. И я расскажу всему миру, что лицемерные, давящие сверху и порождающие хаос…
Она бросила еще одну пачку бумаг на матрас передо мной.
Я поднял ее с простыни и перевернул ее. Контракт с Гродт Интернешанал. Аванс был вписан – чертовски неприлично большое число.
– Если вы собираетесь подписать контракт с Гродтом, то лучше взгляните…
Дерьмовый конъюнктурщик. С другой стороны продюсер, которого «Вэрайети»[63] назвала «султаном грубого секса, граничащего с фарсом», вряд ли позволит мне погрузиться в пучины социологии.
Взгляд Твай смягчился.
– Видите? Вы не сможете играть в Зорро[64], даже если и захотите.
Я вновь сел на кровать, уперся локтями в колени. Джиб жужжал на моем плече.
– Вы только что показали мне, как вы можете разделаться со мной. Думаете, я беспомощный мальчишка. Вы же до сих пор пытаетесь уговорить меня. Почему?
Она пожала плечами.
– Быть может, вас ждет великая судьба.
Я фыркнул.
– Мне уже это говорили. Но тот человек…
Ари Клейн когда говорил мне это не сводил с меня взгляда своих темных, глубоко посаженных глаз. У Руфь были точно такие же глаза. Мое сердце учащенно забилось.
– Твай, это ведь не ваша девичья фамилия?
– Ари был моим братом, – она погладила Джиба.
– Он потерял родителей, но не попал бы в Экспедиционный корпус Ганимеда, если бы стало известно, что у него есть живая сестра… А вы сами солгали бы, чтобы получить билет на Ганимед? – мое сердце учащенно забилось. – Вы провели уже достаточно времени в Вашингтоне и знаете, как подправляются любые правительственные записи.
Я показал на Джиба у меня на плече.
– И вы стали работать со мной, потому что я – все, что осталось у вас от брата?
Она покачала головой, моргнула и слеза скатилась по ее щеке.
– Я вызвалась работать с вами, потому что о вас говорил мой брат, а он был единственным родным мне человеком. Джейсон, давайте работать вместе, мы ведь оба – сироты.
У меня ком подкатил к горлу, и слезы выступили на глазах.
– Хорошо! Что дальше?
– Никто не знает о понижении в звании. Президент настаивал на этом, чтобы держать меч у вас над головой.
– Это – лишнее.
– Я так и сказала ему, но существует и другое мнение. И еще эта статья. Мы используем все средства, чтобы отправить вас под трибунал, если вы не прекратите играть в Зорро. Пусть все идет, как шло, а я постараюсь замять все неприятности, – потом она хлопнула в ладоши. – Отлично. Мы в свою очередь перекрутим всю эту историю. Вас неверно процитировали. Сейчас вы, словно ничего не случилось, отправитесь посмотреть на то, как на мысе Канаверал в лаборатории будут вскрыть яйцо с Ганимеда. И по больше улыбайтесь. Перестаньте нести чепуху про то, что слизни скоро явятся на Землю.
Я шагнул к окну и раздвинул занавески. В первое мгновение мне показалось, что Потомак сверкает на солнце. Я глубоко вздохнул:
– Удивительно. Это ведь всего лишь несколько букв отпечатанных на странице… А ведь мир, насколько мы знаем, бесконечен.
Нам оставалось всего лишь двадцать четыре часа покоя.
Глава двадцать вторая.
Центр восстановления технологии псевдоголовоногих на мысе Канаверал насчитывал шесть тысяч ученых, инженеров, поваров и швейцаров.
В то утро, когда вышла газета с дурацкими заголовками, все служащие Центра, кто не орудовал спектроскопом, шпателем или веником, собрались в аудитории, расположенной в подвале центрального здания. Сидения были оббиты кроваво-красной материей, но сейчас это не бросалось в глаза – слишком много собралось зрителей. Потолочные перекрытия сверкали стеклом и хромом.
Три команды операторов голо заняли первый ряд. На сцене, словно правитель Флориды, восседал Брэйс, в то время как директор исследований в халате стоял на подиуме, благодаря всех за то, что они пришли и объясняя, что из пепла войны при помощи химии можно возродить Землю.
Потом Говард со сцены представил Дом Шпионов, меня и других ветеранов Ганимеда, представителей Организации Объединенных наций и вооруженных сил. Пигалица, теперь уже в гражданском явилась вместе с Уди. Нас посадили сбоку, там, где работал на пульте техник звука. Руфь села позади меня, так чтобы ее особо заметно не было. Она не хотела держать меня на коротком поводке, но я подозревал, что на всякий случай наладонник ее оставался постоянно включен.
Я наклонился к пульту.
– Вы звукооператор.
Человек за пультом покачал головой.
– Я слежу за сигналами мониторов.
– Какими сигналами?
– Точными, – он пожал плечами. – Чтобы церемония прошла живо.
Что-то, а вот этого было, хоть отбавляй. Никто не думал, что «футбольный мяч» станет для нас чем-то вроде лекарства от рака или подарит технологию по созданию безкалорийных чизбургеров. Но этот исследовательский проект получил большую популярность в восточной Флориде.
Сейчас взгляды всех собравшихся обратились на залитый светом стол справа от подиума. Там в колыбельке из титана покоился «футбольный мяч» – безликое яйцо, мерцающее синеватым металлом слизней.
А тем временем Брэйс говорил о долге, технологии и замечательной службе на флоте. Потом он покинул аудиторию, чтобы не отодвинуть на задний план управляющего Флоридой.
Этот правительственный чиновник носил оранжево-синий галстук, украшенный стилизованным изображением крокодила. Когда он вышел на подиум, голооператоры защелкали вспышками. Честное слово это напоминало Новогоднее рождество на заводе шампанских вин. Губернатор долго расхваливал достоинства тружеников Флориды и, я ничуть не преувеличиваю, апельсинового сока.
Директор по исследованиям встал рядом с «футбольным мячом».
На сверкающих рельсах чуть выше висел алмазный резак. Рычаг активировавший его, был перевязан синей ленточкой.
Уди вертелся на коленях у Пигалицы.
– Он сегодня какой-то беспокойный, – прошептал я.
– Не знаю почему, – ответила Пигалица. – Но на лихорадку это не похоже.
Говард наклонился ко мне.
– Я бы на твоем месте лучше сосредоточился на «футбольном мяче».
– Согласен. Хотя мне казалось, что ты оставил его на Ганимеде. То, что происходит сейчас, настоящий цирк.
– Чтобы ты сказал, если бы мы нашли его и не взяли с собой. Здесь есть какая-то параллель с древними мифами.
Я улыбнулся. Говард находил параллель с мифами в чем угодно.
– Однако мне кажется, мы должны остановить это представление, – продолжал он мне нашептывать.
Я через плечо бросил мимолетный взгляд на Твай. Нахмурившись, как сейчас, она выглядела точно первосортная учительница, которая вот-вот собиралась спросить, не те ли мы самые мальчики, у которых было что-то, что они хотели бы рассказать остальному классу.
– Говард, тут собралось тысячи три и управляющий, земли которого производят три четверти цитрусовых в мире. Нас в прямом эфире показывают на голо. Ты не можешь остановить это шоу из-за того, что тебе что-то там пришло на ум!
– Брэйс может! – Говард соскочил со своего места, обошел Твай и поспешил из зала следом за Брэйсом.
Тем временем директор исследовательского центра под рассеянные аплодисменты потянулся к стартовому рычагу.
Он опустил рычаг, и визг пилы эхом пронесся по затихшей аудитории.
Уди вскрикнул и вцепился в руки Пигалицы.
Вибрируя пила сантиметр за сантиметром погружалась в синюю плоть «футбольного мяча».
Часть пилы исчезла в «футбольном мяче».
– А-а-а! – завопил звукотехник рядом со мной, срывая наушники.
– Что такое? – повернулся я к нему.
Техник потер уши и прошептал.
– Не знаю. Похоже, полетела трансмиссия.
Неожиданно в зале появился Говард. Лицо его было мрачным. Он махал руками.
Лампы на потолке замерцали.
А потом обрушились на нас вместе с потолком.
В то утро, когда вышла газета с дурацкими заголовками, все служащие Центра, кто не орудовал спектроскопом, шпателем или веником, собрались в аудитории, расположенной в подвале центрального здания. Сидения были оббиты кроваво-красной материей, но сейчас это не бросалось в глаза – слишком много собралось зрителей. Потолочные перекрытия сверкали стеклом и хромом.
Три команды операторов голо заняли первый ряд. На сцене, словно правитель Флориды, восседал Брэйс, в то время как директор исследований в халате стоял на подиуме, благодаря всех за то, что они пришли и объясняя, что из пепла войны при помощи химии можно возродить Землю.
Потом Говард со сцены представил Дом Шпионов, меня и других ветеранов Ганимеда, представителей Организации Объединенных наций и вооруженных сил. Пигалица, теперь уже в гражданском явилась вместе с Уди. Нас посадили сбоку, там, где работал на пульте техник звука. Руфь села позади меня, так чтобы ее особо заметно не было. Она не хотела держать меня на коротком поводке, но я подозревал, что на всякий случай наладонник ее оставался постоянно включен.
Я наклонился к пульту.
– Вы звукооператор.
Человек за пультом покачал головой.
– Я слежу за сигналами мониторов.
– Какими сигналами?
– Точными, – он пожал плечами. – Чтобы церемония прошла живо.
Что-то, а вот этого было, хоть отбавляй. Никто не думал, что «футбольный мяч» станет для нас чем-то вроде лекарства от рака или подарит технологию по созданию безкалорийных чизбургеров. Но этот исследовательский проект получил большую популярность в восточной Флориде.
Сейчас взгляды всех собравшихся обратились на залитый светом стол справа от подиума. Там в колыбельке из титана покоился «футбольный мяч» – безликое яйцо, мерцающее синеватым металлом слизней.
А тем временем Брэйс говорил о долге, технологии и замечательной службе на флоте. Потом он покинул аудиторию, чтобы не отодвинуть на задний план управляющего Флоридой.
Этот правительственный чиновник носил оранжево-синий галстук, украшенный стилизованным изображением крокодила. Когда он вышел на подиум, голооператоры защелкали вспышками. Честное слово это напоминало Новогоднее рождество на заводе шампанских вин. Губернатор долго расхваливал достоинства тружеников Флориды и, я ничуть не преувеличиваю, апельсинового сока.
Директор по исследованиям встал рядом с «футбольным мячом».
На сверкающих рельсах чуть выше висел алмазный резак. Рычаг активировавший его, был перевязан синей ленточкой.
Уди вертелся на коленях у Пигалицы.
– Он сегодня какой-то беспокойный, – прошептал я.
– Не знаю почему, – ответила Пигалица. – Но на лихорадку это не похоже.
Говард наклонился ко мне.
– Я бы на твоем месте лучше сосредоточился на «футбольном мяче».
– Согласен. Хотя мне казалось, что ты оставил его на Ганимеде. То, что происходит сейчас, настоящий цирк.
– Чтобы ты сказал, если бы мы нашли его и не взяли с собой. Здесь есть какая-то параллель с древними мифами.
Я улыбнулся. Говард находил параллель с мифами в чем угодно.
– Однако мне кажется, мы должны остановить это представление, – продолжал он мне нашептывать.
Я через плечо бросил мимолетный взгляд на Твай. Нахмурившись, как сейчас, она выглядела точно первосортная учительница, которая вот-вот собиралась спросить, не те ли мы самые мальчики, у которых было что-то, что они хотели бы рассказать остальному классу.
– Говард, тут собралось тысячи три и управляющий, земли которого производят три четверти цитрусовых в мире. Нас в прямом эфире показывают на голо. Ты не можешь остановить это шоу из-за того, что тебе что-то там пришло на ум!
– Брэйс может! – Говард соскочил со своего места, обошел Твай и поспешил из зала следом за Брэйсом.
Тем временем директор исследовательского центра под рассеянные аплодисменты потянулся к стартовому рычагу.
Он опустил рычаг, и визг пилы эхом пронесся по затихшей аудитории.
Уди вскрикнул и вцепился в руки Пигалицы.
Вибрируя пила сантиметр за сантиметром погружалась в синюю плоть «футбольного мяча».
Часть пилы исчезла в «футбольном мяче».
– А-а-а! – завопил звукотехник рядом со мной, срывая наушники.
– Что такое? – повернулся я к нему.
Техник потер уши и прошептал.
– Не знаю. Похоже, полетела трансмиссия.
Неожиданно в зале появился Говард. Лицо его было мрачным. Он махал руками.
Лампы на потолке замерцали.
А потом обрушились на нас вместе с потолком.
Глава двадцать третья.
Я лежал на чем-то остром. Какая-то штука здорово впилась мне в спину. Вспышки красного света, рассекали облака пыли, вонявшей серой и озоном, разгоняя тьму. Кто-то завывал. Я попробовал пошевелить одной рукой, потом другой и закричал от боли.
Видимо я умер и попал в ад.
Хлопки, треск и запах горелой электропроводки. Красный огонь пульсировал из под надписи:
Это я прочел безо всякого труда.
Я повернул голову. Рядом со мной лежал техник. Его грудь была раздавлена зазубренным бетонным блоком, размером с городскую малолитражку.
Из-под этого блока с противоположного конца торчали чьи-то ноги и нижняя часть лабораторного халата. Скорее всего, ноги принадлежали директору исследовательского центра. Чуть дальше лежала опрокинутая пила. Ее полотно сверкало, словно алая сабля.
Я повернул голову в противоположную сторону. Управляющий Флориды лежал на боку, завывая. Два стальных прута пробили ему грудь. Его галстук из оранжевого стал красным. Кровь, пульсируя, била из раны. На полу она собралась в лужу, такую же большую как упавший блок.
Кто-то полз по обломкам мебели и бетона.
– Джейсон? – это оказалась Пигалица. Кровь стекала по ее щеке. Правый рукав платья исчез. Ее лосины были разорваны, но двигаться она могла. Она махала фонариком, возможно из комплекта у аварийного выхода.
– Пигалица, что случилось?
– Мой ребенок! Я не могу найти своего сына!
Она добралась до меня, увидела управляющего и с трудом втянула дыхание.
Вздрогнув всем телом, она попыталась перелезть через бетонный блок, такой же большой, как старомодный телевизор, и сильно ударилась животом.
Управляющий перестал плакать. Электрический свет вспыхнул, а потом где-то что-то зашипело. Откуда-то капало. Издалека донеслись приглушенные крики.
Пигалица попыталась подняться на колени, а потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Слюни и нити рвоты свисали с ее подбородка, глаза были полны слез. В этот миг она возносила молитву Аллаху.
– Пигалица, мне не видно, что там у меня с левой рукой. Я не смогу помочь тебе отыскать Уди, пока не освобожусь.
Она посветила фонариком на мой левый рукав, и я задохнулся от ужаса. Та же самая бетонная плита, которая разбила музыкальный пульт, придавила мизинец и безымянный палец моей левой руки, сделав их плоскими, как носовой платок. Должно быть, я находился в состоянии шока, потому что боли не чувствовал.
Кто-то застонал. Пигалица обернулась. Твай лежала придавленная столом, край которого обрушился на середину ее бедер. Ее лицо казалось бледным, засыпанным бетонной пылью.
– Помогите мне!
Пигалица посмотрела на мою раздавленную руку.
Я кивнул в сторону Твай.
– Посмотри, что с ней.
– Но Уди…
– Отыщется.
Мы достаточно долго были вместе. Наверное, поэтому Пигалица и поверила мне. Она подползла к Руфь. Стол, упавший на нее, весил около четырехсот килограмм. Пигалица весила максимум пятьдесят.
– Поищи рычаг, – приказал я.
Пигалица скользнула лучом фонарика по комнате. Тот засверкал в облаках пыли. Потом сверкнул металл.
– Похоже, там есть что-то подходящее.
Она вновь направила луч фонаря туда, куда я указывал. Труба, толщиной с садовый шланг протянулась от пола к потолку. Пигалица зацепила ее двумя пальцами, потянула.
– Не двигается!
– Черт побери! Тяни, блядь!
Она привстала, схватилась за трубу обеими руками и повисла на ней.
Раздался хлопок, и двухметровый обломок трубы оказался у нее в руках. Пигалица качнулась назад, держа обломок, словно канатоходец свой шест. Запах меркаптана ударил мне в нос.
– Дерьмо!
– В чем дело? – повернулась она ко мне.
– Похоже мы разломали линию газопровода.
Вокруг искрилась электропроводка.
Пигалица обвела лучом фонарика пространство, в котором мы находились. Потолок обрушился, разделив аудиторию надвое. Все выглядело так, словно пол здания обрушилось на голокоманду, отделив нас от основной части аудитории. Наш «карман» мог наполниться метаном, а потом в миг превратиться в пылающий ад. Крики других выживших долетали до нас из-за стены обломков стали и бетона, которая появилась, когда здание рухнуло. Может, по ту сторону тоже было плохо, но оставаться здесь означало быструю и бесповоротную смерть или от удушия или от потери крови. Казалось, самые громкие крики доносились из темного пятна, которое находилась метрах в десяти от нас.
Свободной рукой я показал в ту сторону.
– Там. Похоже, там есть дыра, через которую ты сможешь пролезть на другую сторону. Давай, дуй туда!
– Но мой ребенок. И ты…
– Сначала помоги Твай. Потом мне. Потом поищем Уди. И помни, нужно торопиться.
Я знал, что на все у нас не хватит времени. Но, если бы я смог заглушить ее панику, относительно ребенка, я мог бы заставить ее спасти меня и Руфь.
Перебравшись через обломки, Пигалица подсунула газовую трубы под край стола, и всем весом навалилась на нее. Труба оказалась словно «Тутси ролл»[65], и стол с места не сдвинулся. Тогда Пигалица стала на колени рядом со столом и навалилась на него плечом. Ничего.
Отодвинувшись, она вновь навалилась на стол, крича при этом, словно заправский каратеист.
Запах газа становился все сильнее. Комната стала постепенно превращаться в бомбу. Я посмотрел на искрящие провода. Все происходило прямо на глазах, и невозможно было ничего сделать.
Если бы я мог помочь Пигалице, то вдвоем мы бы освободили Твай. Я дернул раздавленную руку. От боли у меня чуть глаза на лоб не выскочили, так что я быстро оставил подобные попытки.
– Пигалица! Пила! – свободной рукой я показал пилу, лежавшую возле ног директора центра.
Она недоуменно развела руками.
– Что ты имеешь в виду?
– Принеси мне полотно от этой пилы.
– Зачем? – она закашлялась. Видимо газ попал ей в легкие.
– Быстрее!
Она подползла к машинке и схватилась за полотно.
– А-а-а!
– Сначала ослабь кулачок зажимного патрона.
Она освободила полотно, потом встала рядом с ним на колени, вывернула его, словно зубчатый нож.
– Оно крепче трубы, но слишком короткое.
Я с трудом дышал сквозь крепко стиснутые зубы.
– Это не рычаг.
Она посмотрела на мою руку. Край бетона был чуть ниже суставов пальцев. Ее глаза округлились, и она покачала головой.
– Я не смогу!
– Так или иначе, а пальцы я потерял.
– Но ведь лезвие не стерильно.
Я уже начал задыхаться от газа.
Руфь изо всех сил сжала край навалившегося на нее стола.
– Пигалица! Давай!
Египтянка занесла пилу над моими пальцами, крепко закрыла глаза. Ее импровизированный клинок дрожал. Пигалица плакала. Ее лицо казалось красным в мерцании фонаря над аварийным выходом.
– Еще немного и будет слишком поздно! – завопила Руфь.
Пигалица не двигался, не открывала глаза.
Я сжал свободную руку в кулак и потянулся к полотну пилы.
Засверкали искры.
Крепко зажмурившись, я резко опустил руку. Мне показалось, что весь мир взорвался.
Видимо я умер и попал в ад.
Хлопки, треск и запах горелой электропроводки. Красный огонь пульсировал из под надписи:
Аварийный выход.
Это я прочел безо всякого труда.
Я повернул голову. Рядом со мной лежал техник. Его грудь была раздавлена зазубренным бетонным блоком, размером с городскую малолитражку.
Из-под этого блока с противоположного конца торчали чьи-то ноги и нижняя часть лабораторного халата. Скорее всего, ноги принадлежали директору исследовательского центра. Чуть дальше лежала опрокинутая пила. Ее полотно сверкало, словно алая сабля.
Я повернул голову в противоположную сторону. Управляющий Флориды лежал на боку, завывая. Два стальных прута пробили ему грудь. Его галстук из оранжевого стал красным. Кровь, пульсируя, била из раны. На полу она собралась в лужу, такую же большую как упавший блок.
Кто-то полз по обломкам мебели и бетона.
– Джейсон? – это оказалась Пигалица. Кровь стекала по ее щеке. Правый рукав платья исчез. Ее лосины были разорваны, но двигаться она могла. Она махала фонариком, возможно из комплекта у аварийного выхода.
– Пигалица, что случилось?
– Мой ребенок! Я не могу найти своего сына!
Она добралась до меня, увидела управляющего и с трудом втянула дыхание.
Вздрогнув всем телом, она попыталась перелезть через бетонный блок, такой же большой, как старомодный телевизор, и сильно ударилась животом.
Управляющий перестал плакать. Электрический свет вспыхнул, а потом где-то что-то зашипело. Откуда-то капало. Издалека донеслись приглушенные крики.
Пигалица попыталась подняться на колени, а потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Слюни и нити рвоты свисали с ее подбородка, глаза были полны слез. В этот миг она возносила молитву Аллаху.
– Пигалица, мне не видно, что там у меня с левой рукой. Я не смогу помочь тебе отыскать Уди, пока не освобожусь.
Она посветила фонариком на мой левый рукав, и я задохнулся от ужаса. Та же самая бетонная плита, которая разбила музыкальный пульт, придавила мизинец и безымянный палец моей левой руки, сделав их плоскими, как носовой платок. Должно быть, я находился в состоянии шока, потому что боли не чувствовал.
Кто-то застонал. Пигалица обернулась. Твай лежала придавленная столом, край которого обрушился на середину ее бедер. Ее лицо казалось бледным, засыпанным бетонной пылью.
– Помогите мне!
Пигалица посмотрела на мою раздавленную руку.
Я кивнул в сторону Твай.
– Посмотри, что с ней.
– Но Уди…
– Отыщется.
Мы достаточно долго были вместе. Наверное, поэтому Пигалица и поверила мне. Она подползла к Руфь. Стол, упавший на нее, весил около четырехсот килограмм. Пигалица весила максимум пятьдесят.
– Поищи рычаг, – приказал я.
Пигалица скользнула лучом фонарика по комнате. Тот засверкал в облаках пыли. Потом сверкнул металл.
– Похоже, там есть что-то подходящее.
Она вновь направила луч фонаря туда, куда я указывал. Труба, толщиной с садовый шланг протянулась от пола к потолку. Пигалица зацепила ее двумя пальцами, потянула.
– Не двигается!
– Черт побери! Тяни, блядь!
Она привстала, схватилась за трубу обеими руками и повисла на ней.
Раздался хлопок, и двухметровый обломок трубы оказался у нее в руках. Пигалица качнулась назад, держа обломок, словно канатоходец свой шест. Запах меркаптана ударил мне в нос.
– Дерьмо!
– В чем дело? – повернулась она ко мне.
– Похоже мы разломали линию газопровода.
Вокруг искрилась электропроводка.
Пигалица обвела лучом фонарика пространство, в котором мы находились. Потолок обрушился, разделив аудиторию надвое. Все выглядело так, словно пол здания обрушилось на голокоманду, отделив нас от основной части аудитории. Наш «карман» мог наполниться метаном, а потом в миг превратиться в пылающий ад. Крики других выживших долетали до нас из-за стены обломков стали и бетона, которая появилась, когда здание рухнуло. Может, по ту сторону тоже было плохо, но оставаться здесь означало быструю и бесповоротную смерть или от удушия или от потери крови. Казалось, самые громкие крики доносились из темного пятна, которое находилась метрах в десяти от нас.
Свободной рукой я показал в ту сторону.
– Там. Похоже, там есть дыра, через которую ты сможешь пролезть на другую сторону. Давай, дуй туда!
– Но мой ребенок. И ты…
– Сначала помоги Твай. Потом мне. Потом поищем Уди. И помни, нужно торопиться.
Я знал, что на все у нас не хватит времени. Но, если бы я смог заглушить ее панику, относительно ребенка, я мог бы заставить ее спасти меня и Руфь.
Перебравшись через обломки, Пигалица подсунула газовую трубы под край стола, и всем весом навалилась на нее. Труба оказалась словно «Тутси ролл»[65], и стол с места не сдвинулся. Тогда Пигалица стала на колени рядом со столом и навалилась на него плечом. Ничего.
Отодвинувшись, она вновь навалилась на стол, крича при этом, словно заправский каратеист.
Запах газа становился все сильнее. Комната стала постепенно превращаться в бомбу. Я посмотрел на искрящие провода. Все происходило прямо на глазах, и невозможно было ничего сделать.
Если бы я мог помочь Пигалице, то вдвоем мы бы освободили Твай. Я дернул раздавленную руку. От боли у меня чуть глаза на лоб не выскочили, так что я быстро оставил подобные попытки.
– Пигалица! Пила! – свободной рукой я показал пилу, лежавшую возле ног директора центра.
Она недоуменно развела руками.
– Что ты имеешь в виду?
– Принеси мне полотно от этой пилы.
– Зачем? – она закашлялась. Видимо газ попал ей в легкие.
– Быстрее!
Она подползла к машинке и схватилась за полотно.
– А-а-а!
– Сначала ослабь кулачок зажимного патрона.
Она освободила полотно, потом встала рядом с ним на колени, вывернула его, словно зубчатый нож.
– Оно крепче трубы, но слишком короткое.
Я с трудом дышал сквозь крепко стиснутые зубы.
– Это не рычаг.
Она посмотрела на мою руку. Край бетона был чуть ниже суставов пальцев. Ее глаза округлились, и она покачала головой.
– Я не смогу!
– Так или иначе, а пальцы я потерял.
– Но ведь лезвие не стерильно.
Я уже начал задыхаться от газа.
Руфь изо всех сил сжала край навалившегося на нее стола.
– Пигалица! Давай!
Египтянка занесла пилу над моими пальцами, крепко закрыла глаза. Ее импровизированный клинок дрожал. Пигалица плакала. Ее лицо казалось красным в мерцании фонаря над аварийным выходом.
– Еще немного и будет слишком поздно! – завопила Руфь.
Пигалица не двигался, не открывала глаза.
Я сжал свободную руку в кулак и потянулся к полотну пилы.
Засверкали искры.
Крепко зажмурившись, я резко опустил руку. Мне показалось, что весь мир взорвался.
Глава двадцать четвертая.
Я кричал, сжимая освободившуюся руку другой – здоровой. Глаза мои по-прежнему были крепко сжаты. Я не мог заставить себя посмотреть на то место, где осталась часть меня, не мог заставить себя смотреть на обрубки. Вытащив носовой платок, я прижал его к заляпанной грязью ране, и только потом открыл глаза. Мой платок тут же стал красным от крови и промок насквозь.
Все еще сжимая одной рукой другую, я подтолкнул Пигалицу, и мы оба встали на коленях возле стола.
– На счет три.
Она рассеянно кивнула.
Я стал считать. Потом мы разом навалились. Ничего.
– Давай снова, Пигалица.
Что-то затрещало.
– На счет три изо всех сил.
В этот раз я так сильно ударил в стол плечом, что на мгновение увидел звезды и забыл о кровоточащих обрубках на другой руке.
Стол приподнялся на сантиметров на двадцать, и я втиснулся в щель, зафиксировав его.
Пигалица «проснулась». Она потащила Руфь. Я начал было опускать стол, а потом увидел крошечный ботиночек. Я схватил его здоровой рукой и дернул изо всех сил. Уди помог мне, и я вытащил его. А потом стол упал, подняв облако пыли.
– Пошли, Пигалица!
Газ уже стал таким густым, что я едва мог дышать. Не было времени решать, кто потащить Руфь, кто – Уди.
Пигалица схватила Руфь за руку. Я схватил ее за другую руку здоровой рукой, а Уди прижал к себе окровавленной, словно это был не ребенок, а куль с бельем. А потом мы рванули в сторону дыры.
Руфь кричала от боли.
Пигалица на мгновение остановилась.
– Нет! Давай вперед!
Пигалица проползла в дыру и исчезла. Я последовал за ней. Одна из туфель Руфь зацепилась за что-то. В десяти сантиметрах– над моей головой затрещали перекрытия. Я протолкнул вперед Уди. Мне навстречу вытянулись чьи-то руки и забрали ребенка. Золотые адмиральские шевроны сверкнули на оторванном рукаве. С другой стороны завала над ожидали два офицера в полевой форме – Брэйс и Говард.
Проталкивая сквозь дыру Рут, я видел, как огонек пламени скользнул по электрическому шнуру. Сейчас должно грохнуть.
Я скатился в дыру. Тем временем Брэй постарался подпереть развалины распоркой.
Все вокруг залил оранжевый свет взрыва.
Брэйс, расчищавший путь от обломков, повалился. Все помещение тряхнуло взрывной волной.
Я без движения застыл на полу аудитории. На этой стороне барьера раненный и рыдающий. С другой стороны, трещал огонь, кремируя тела, которые остались за завалом.
Брэйс опустился на колени рядом со мной, и открыл белый пакет первой помощи. Он замотал мои обрубки, вколол мне морфия, и потом сделал два укола Руфь.
Ее живот, пробитый ножкой стола, стал огромным, как баобаб. Я не был медиком, но мне показалось, что у нее раздроблен таз. Похожи наши усилия, лишь изменили место гибели Руфь, перенеся ее на десять метров.
Пигалица с печалью уставилась на просевший потолок. Уди сжался у нее на руках. Сотни килограммов битого бетона отделяли нас от поверхности.
– Как ты думаешь, что случилось? – спросила она.
Я покачал головой.
– Кажется, только Говард знает.
Руфь застонала.
Если бы даже мы знали, что случилось, нам, выжившим, это не помогло бы.
Я посмотрел на обрубки пальцев, и мне показалось, что я вновь вхожу в длинный темный туннель. Сознание мое помутилось.
Следующее, что я услышал – щебетание птиц.
Все еще сжимая одной рукой другую, я подтолкнул Пигалицу, и мы оба встали на коленях возле стола.
– На счет три.
Она рассеянно кивнула.
Я стал считать. Потом мы разом навалились. Ничего.
– Давай снова, Пигалица.
Что-то затрещало.
– На счет три изо всех сил.
В этот раз я так сильно ударил в стол плечом, что на мгновение увидел звезды и забыл о кровоточащих обрубках на другой руке.
Стол приподнялся на сантиметров на двадцать, и я втиснулся в щель, зафиксировав его.
Пигалица «проснулась». Она потащила Руфь. Я начал было опускать стол, а потом увидел крошечный ботиночек. Я схватил его здоровой рукой и дернул изо всех сил. Уди помог мне, и я вытащил его. А потом стол упал, подняв облако пыли.
– Пошли, Пигалица!
Газ уже стал таким густым, что я едва мог дышать. Не было времени решать, кто потащить Руфь, кто – Уди.
Пигалица схватила Руфь за руку. Я схватил ее за другую руку здоровой рукой, а Уди прижал к себе окровавленной, словно это был не ребенок, а куль с бельем. А потом мы рванули в сторону дыры.
Руфь кричала от боли.
Пигалица на мгновение остановилась.
– Нет! Давай вперед!
Пигалица проползла в дыру и исчезла. Я последовал за ней. Одна из туфель Руфь зацепилась за что-то. В десяти сантиметрах– над моей головой затрещали перекрытия. Я протолкнул вперед Уди. Мне навстречу вытянулись чьи-то руки и забрали ребенка. Золотые адмиральские шевроны сверкнули на оторванном рукаве. С другой стороны завала над ожидали два офицера в полевой форме – Брэйс и Говард.
Проталкивая сквозь дыру Рут, я видел, как огонек пламени скользнул по электрическому шнуру. Сейчас должно грохнуть.
Я скатился в дыру. Тем временем Брэй постарался подпереть развалины распоркой.
Все вокруг залил оранжевый свет взрыва.
Брэйс, расчищавший путь от обломков, повалился. Все помещение тряхнуло взрывной волной.
Я без движения застыл на полу аудитории. На этой стороне барьера раненный и рыдающий. С другой стороны, трещал огонь, кремируя тела, которые остались за завалом.
Брэйс опустился на колени рядом со мной, и открыл белый пакет первой помощи. Он замотал мои обрубки, вколол мне морфия, и потом сделал два укола Руфь.
Ее живот, пробитый ножкой стола, стал огромным, как баобаб. Я не был медиком, но мне показалось, что у нее раздроблен таз. Похожи наши усилия, лишь изменили место гибели Руфь, перенеся ее на десять метров.
Пигалица с печалью уставилась на просевший потолок. Уди сжался у нее на руках. Сотни килограммов битого бетона отделяли нас от поверхности.
– Как ты думаешь, что случилось? – спросила она.
Я покачал головой.
– Кажется, только Говард знает.
Руфь застонала.
Если бы даже мы знали, что случилось, нам, выжившим, это не помогло бы.
Я посмотрел на обрубки пальцев, и мне показалось, что я вновь вхожу в длинный темный туннель. Сознание мое помутилось.
Следующее, что я услышал – щебетание птиц.
Глава двадцать пятая.
Водянистый солнечный свет омыл меня.
Чок-чок-чок.
Над головой летали оранжевые вертолеты. На моем плече восседал Джиб.
– Что вы делаете, сэр?
Чье-то лицо вверх тормашками уставилось на меня, через лицевой щиток боевого скафандра пехоты, но почему-то эта броня была раскрашена в желто-оранжевые полосы – форма, которую используют при чрезвычайном положении. Такая броня поглощает тепло, равнодушна к холоду, изолирует от электрических разрядов и поглощает кинетическую энергию удара. Кроме того она выводит из состояния шока, как и отражает пули.
– Что случилось?
Чирп-чирп-чирп.
Носилки на колесиках заскрипели, когда медик в броне попытался подтолкнуть их.
Казалось, вокруг меня трещит пламя. Пахло гарью.
– Никто не знает, сэр, – санитар махнул рукой в перчатке. – Мы слышали, что Канаверал единственное место, подвергшееся удару.
Я приподнялся на локте. Главные ворота базы Канаверел были окружены множеством машин с мигалками чрезвычайных транспортных средств. Отовсюду шипело статистикой радио пожарных. Весь комплекс как рукой смело. Остался лишь дымящийся черный кратер на дне которого все еще бушевало пламя.
– Мы выбрались оттуда?
– Бипер глобальная система навигации и определения положения показывал, что мисс Твай до сих пор жива. Она находилась на кабинетном уровне. У нее был приоритет во время спасательных работ, сэр. Спустившись по лифтовой шахте, мы оказались там, где были вы все. А вы оказались в правильное время в правильном месте, сэр.
Чок-чок-чок.
Над головой летали оранжевые вертолеты. На моем плече восседал Джиб.
– Что вы делаете, сэр?
Чье-то лицо вверх тормашками уставилось на меня, через лицевой щиток боевого скафандра пехоты, но почему-то эта броня была раскрашена в желто-оранжевые полосы – форма, которую используют при чрезвычайном положении. Такая броня поглощает тепло, равнодушна к холоду, изолирует от электрических разрядов и поглощает кинетическую энергию удара. Кроме того она выводит из состояния шока, как и отражает пули.
– Что случилось?
Чирп-чирп-чирп.
Носилки на колесиках заскрипели, когда медик в броне попытался подтолкнуть их.
Казалось, вокруг меня трещит пламя. Пахло гарью.
– Никто не знает, сэр, – санитар махнул рукой в перчатке. – Мы слышали, что Канаверал единственное место, подвергшееся удару.
Я приподнялся на локте. Главные ворота базы Канаверел были окружены множеством машин с мигалками чрезвычайных транспортных средств. Отовсюду шипело статистикой радио пожарных. Весь комплекс как рукой смело. Остался лишь дымящийся черный кратер на дне которого все еще бушевало пламя.
– Мы выбрались оттуда?
– Бипер глобальная система навигации и определения положения показывал, что мисс Твай до сих пор жива. Она находилась на кабинетном уровне. У нее был приоритет во время спасательных работ, сэр. Спустившись по лифтовой шахте, мы оказались там, где были вы все. А вы оказались в правильное время в правильном месте, сэр.