Прокурор с некоторым изумлением наклоняется к Штепану.
- Успокойтесь, Манья, суд будет рад выслушать вас.
- Это я... это я... - всхлипывает Штепан. - Я... я... хотел отомстить ему... за то, что... он выбросил меня... через забор... Люди надо мной смеялись... я спать не мог... все думал... как ему отомстить... И пошел...
- Хозяйка открыла вам дверь? - перебивает председатель.
- Нет, хозяйка... хозяйка ничего не знала. Я вечером... никто не видел... хозяин лежал в избе... Я залез на чердак и спрятался...
В зале Бигл возбужденно толкает Гельная.
- Ложь, ложь! - Бигл вне себя. - Он не мог попасть на чердак, дверь изнутри завалена кукурузой. Я там был утром, Гельнай! Я сейчас же заявлю суду!..
- Сядь! - хмурится Гельнай и тянет Бигла за рукав. Только посмей сунуться, олух!
- ...А ночью, - заикаясь, продолжал Штепан, вытирая глаза и нос, - ночью... я спустился оттуда... и в избу. Хозяин спал, а я тем шилом... Оно никак не... лезло... а он все лежит и не двигается... - Штепан шатается, конвойный подает ему стакан воды. Штепан жадно пьет и утирает пот со лба. -А потом... я вырезал окно алмазом... и взял деньги, чтобы было похоже на грабеж... И опять на чердак... и через окошко вниз... - Штепан переводит дыхание. - А потом... я стукнул в окно... к хозяйке... мол, пришел за пиджаком.
- Полана Гордубалова, это правда?
Полана встает, поджав губы.
- Неправда. Не стучал он.
- Хозяйка ничего не знала, - сбивчиво твердит Штепан. - И ничего у нас с ней не было. Один раз, правда, хотел было повалить ее на солому, но она не далась... а тут пришла Гафья. И больше ничего не было. Ей-богу, ничего.
- Отлично, Штепан, - произносит прокурор и весь подается вперед. - Но у меня есть еще вопрос. Я его берег до поры до времени, раньше он не был нужен. Полана Гордубалова, верно, что еще до Штепана Маньи у вас был другой любовник-батрак Павел Древота?
Полана судорожно ловит ртом воздух и хватается за голову. Конвойные полувыносят, полувыводят ег из зала.
- Прерываю судебное заседание, - объявляет председатель. - В связи с новыми обстоятельствами, выяснившимися в результате признания подсудимого Маньи, суд завтра выедет на место преступления.
Во дворе Гордубала Бигл дожидается приезда суда.
Вон они едут, важные господа. Бигл торжественно берет под козырек. С дороги, через забор, глазеет народ, точно ждут бог весть какого чуда.
Сегодня великий день для Бигла.
Он ведет присяжных на чердак.
- Пожалуйста. Чердак, как и был, никто сюда не входил со дня убийства. У самой двери еще тогда лежала груда кукурузы. Если бы кто-нибудь попытался открыть дверь, кукуруза высыпалась бы на лестницу.
Бигл нажимает на дверь, и с чердака проливается золотой кукурузный дождь.
- Я надеюсь, вам не трудно будет подняться наверх, господа? - учтиво говорит Бигл.
Чердак завален кукурузой, хочется валяться и прыгать в ней. А вот и оконце. Это через него-то якобы вылез Манья?
- Но ведь окошко заперто изнутри на задвижку, - говорит один из присяжных, деловито оглядывая чердак. - Если здесь со дня убийства никого не было, Манья не мог выбраться через это окно.
И в самом деле не мог, на подоконнике стоит целая батарея каких-то запыленных склянок и жестянок, видно копившихся годами. Чего только не берегут мужики! Вылезая через окно, Манья должен был сперва убрать весь этот хлам, не правда ли? Ну конечно! А что там внизу, под окном?
- Под нами комната, где произошло убийство, а перед избой садик. Прошу вас проследовать за мной.
Суд торжественно направляется в садик. В одном из окон внизу выставлена рама.
- Вот здесь, не угодно ли, было вырезано отверстие в стекле. Прямо над нами оконце чердака, через которое якобы выскочил Манья. - И Бигл добавляет скромно: - Сразу же после убийства я тщательно осмотрел садик и не обнаружил под окном ни одного следа. А грядки были только что вскопаны, и накануне шел дождь...
Председатель суда одобрительно кивает.
- Штепан явно лжет. Но вам бы следовало сразу же после убийства заглянуть на чердак.
Бигл щелкает каблуками.
- Господин судья, я не хотел рассыпать кукурузы. Но для верности я тотчас же забил дверь на чердак гвоздиками, так что туда никто не мог попасть. Сегодня утром я эти гвозди вынул, а на двери прикрепил кусок нитки.
Председатель доволен.
- Отлично, отлично, я вижу, вы обо всем позаботились, господин... господин...
Бигл выпятил грудь.
- Младший полицейский Бигл!
Еще один милостивый кивок.
- Между нами говоря, господа, нет никаких сомнений в том, что Манья лжет. Однако, поскольку мы здесь, вам, наверное, небезынтересно будет заглянуть в избу?
Из-за стола встает рослый, плечистый, медлительный крестьянин. Семья обедает.
- Это Михал Гордубал, брат покойного. Он временно взял на себя ведение хозяйства...
Михал Гордубал низко кланяется господам.
- Аксена, Гафья, живо подайте господам стулья.
- Не надо, хозяин, не надо. А почему вы не вставите новую раму, холодно ведь, сквозит из окна?
- А зачем новую? В суде рама-то, жалко покупать другую.
- Так, гм... Я вижу, вы заботитесь о Гафье. Она умный ребенок, берегите ее хорошенько, сиротку. Это ваша жена, не так ли?
- Верно, господин, верно. Деметрой звать, Ивана Вариводюка дочка, из Магурице..
- Вижу, вы ждете прибавления семейства.
- Ждем, ждем, коли пошлет господь, да святится имя его.
- А нравится ли вам в Кривой?
- Нравится, - говорит Михал и машет рукой. - Простите, господин, а нельзя ли и мне на работу в Америку?
- Как Юрай?
- Как он, покойник, дай ему, господь, царствие небесное.
И Михал провожает господ к воротам.
Суд возвращается в город (Гей, лошадки, гей, важные вести вы везете! А деревня похожа на Вифлеем, ей-богу!)
Судья наклоняется к прокурору.
- Еще не поздно, коллега. Не закончить ли нам с этим делом на вечернем заседании? Ведь сегодня речей будет меньше, чем вчера...
Прокурор слегка краснеет.
- Сам не знаю, что со мной вчера сделалось. Говорил, точно в трансе. Словно я не прокурор, а мститель. Хотелось греметь, проповедовать...
- Мне показалось, что я в храме, - задумчиво произносит председатель. - Вся публика затаила дыхание. Странные люди... Я тоже чувствовал, что мы судим нечто большее, чем преступление - мы судим грех...
Слава богу, сегодня в зале будет пусто. Сенсация миновала. Все пойдет как по маслу.
Все пошло как по маслу. На вопрос - виновен ли Штепан Манья в предумышленном убийстве Юрая Гордубала с заранее обдуманным намерением? - присяжные восемью голосами ответили "да" и четырьмя "нет".
И на вопрос - виновна ли Полана Гордубалова в соучастии в убийстве? - ответили "да" всеми двенадцатью голосами.
На основании этого вердикта присяжных суд присудил Штепана Манью к пожизненной каторге, а Полану Гордубалову, урожденную Дурколову, - к каторге сроком на двенадцать лет.
Полана стоит, как неживая, подняв голову. Штепан Манья громко всхлипывает.
- Уведите их!
Сердце Юрая Гордубала затерялось и так и не было погребено.
КОММЕНТАРИИ
ГОРДУБАЛ
В октябре 1932 года верховный суд в городе Брно рассмотрел во второй инстанции дело об убийстве закарпатского крестьянина Юрая Гардубея его односельчанином Василем Маняком. 14 октября 1932 года газета "Лидове новины", постоянным сотрудником которой был Карел Чапек, под заголовком "Подкарпатская трагедия" опубликовала следующий отчет журналиста и писателя Бедржиха Голомбека об этом процессе: "В маленькую деревню Барбово под Мукачевом летом прошлого года приехал автомобиль, и, к удивлению всей деревни, из него вышел Иржи Гардубей, после восьмилетнего отсутствия вернувшийся из Америки. Он уже прислал своей жене много денег и кое-какие еще привез с собой: счастье ему благоприятствовало. Свои вещи он привез в чемоданах, вызвавших восхищение всей деревни. Только жена его не проявляла ко всему этому большого интереса, потому что, как это вскоре узнал и Иржи Гардубей, в его отсутствие она компрометирующе вела себя с батраками и особенно с двадцатитрехлетним Василем Маняком, с которым обручила свою одиннадцатилетнюю дочь Гафью. Гардубей спустя некоторое время навел в доме порядок, отменил обручение своей дочурки, а Маняка выгнал.
Но дело этим не кончилось. Полана Гардубейова, которая была на одиннадцать лет старше своего возлюбленного, еще несколько раз встречалась с Маняком, после чего он однажды отыскал на поле своего зятя и обещал ему пару волов, если он убьет Гардубея. Зять ответил ему на это, что такую вещь он не сделал бы и за сто пар быков. Маняк поэтому решился на преступление сам и совершил его в ночь на 27 октября 1931 года.
Судя по всему Гардубейова открыла ему дверь хаты, и Маняк один или вместе со своей милой пронзил Гардубею сердце шилом для плетения корзин, потом вырезал алмазом стекло в окне, чтобы казалось, будто преступник проник через него. А для того чтобы все выглядело так, как будто убийство совершено с целью грабежа, он унес и деньги, - всего их у Гардубея было около 45000 чехословацких крон. Жандармы, обследовавшие место убийства, сразу установили, что преступник проник в хату через двери, а вовсе не через окно, и вскоре арестовали Маняка. Он упорно отпирался, но затем, когда в выгребной яме было найдено шило, которым было осуществлено убийство, сознался в преступлении. Однако он утверждал, что совершил убийство один и никто ему не помогал. Увидев, что никто не верит, будто он проник в дом через окно, он заявил, что проник в него с чердака через люк в потолке, но и это было неправдоподобным, поскольку люк на чердаке был засыпан кукурузой.
На суде присяжных в Ужгороде, где Маняку было предъявлено обвинение вместе с его любовницей, против которой говорили многие обстоятельства дела, он сначала отрицал свою вину, но потом сознался и снова утверждал, что совершил убийство один. Свидетели показали, что жена плохо обращалась со своим мужем, не разговаривала с ним и спроваживала его, дети Гардубейовой тоже свидетельствовали против своей матери, и присяжные признали обоих обвиняемых виновными: Маняка - в совершении убийства, Гардубейову, которая до конца процесса все отрицала, - в сообщничестве. Суд приговорил Маняка к пожизненному заключению, а Гардубейову к двенадцати годам тюрьмы.
Против этого приговора Гардубейова и ее защитники и защитники Василия Маняка подали кассационные жалобы. Верховный суд рассматривал их сегодня под председательством советника верховного суда Чабрада. По предложению представителя генеральной прокуратуры д-ра Стивара верховный суд частью отклонил кассационные жалобы, частью отказал в их удовлетворении. Тем самым приговор остается в силе".
Этот отчет послужил для Чапека толчком к созданию романа "Гордубал", явившегося первой частью его философской трилогии. Уже 27 ноября 1932 года роман начал печататься с продолжением в газете "Лидове новины". Публикация его была завершена 21 января 1933 года. В том же году он вышел отдельной книгой в издательстве Франтишека Борового и с тех пор выдержал в Чехословакии восемнадцать переизданий. В середине 30-х годов роман был переведен на ряд иностранных языков, в том числе и на русский. Сюжет романа лег в основу фильма "Гордубалы", поставленного режиссером Мартином Фричем в 1938 году.
Замысел своего произведения Чапек раскрывает в неопубликованном письме "К одному читателю", найденном в бумагах писателя чешским литературоведом Мирославом Галиком.
"В "Гордубале" я попытался продемонстрировать, как по-разному может выглядеть судьба человека и лица людей, если их видят и оценивают с разных сторон; насколько искаженной и насильственной бывает реконструкция действительности в наших ретроспективных точках зрения..." Чапека интересовала прежде всего философская проблема возможностей человеческого познания, его относительность и субъективность. Следует отметить, однако, что Чапек не отрицает существования объективной правды, а только подчеркивает ее сложный и диалектический характер.
"Гордубал" Чапека лишен той социальной остроты, которая была свойственна произведениям о Закарпатье чешских революционных писателей (Иван Ольбрахт, Станислав Костка Нейман, Вашек Каня), но ошибочно было бы считать, как это делала прогрессивная чешская критика 30-х годов и некоторые современные чешские литературоведы, что Чапек в своем романе сознательно уклоняется от показа реальной исторической обстановки того времени. Если мы сравним "Гордубал" с репортажем Бедржиха Голомбека, то увидим, что Чапек идет по пути типизации тех социальных явлений, которые свидетельствовали о неблагополучии буржуазного общества (рассказ о пребывании Гордубала в Америке, описание его возвращения, обрисовка социальных противоречий в деревне и экономического кризиса, характеристика следствия и суда).
Советская критика 30-х гг. показала, что содержание романа значительно шире и глубже философской концепции автора. Трагедия Гордубала - это трагедия простого и чистого человека труда, столкнувшегося с враждебным ему буржуазным 611 обществом. Благородному человеческому сердцу нет места в мире всеобщей вражды и эгоистического расчета, а на борьбу с ним Гордубал не способен.
Публикуемый перевод романа сделан по тексту Собрания сочинений братьев Чапеков, "Чехословацкий писатель", 1956 год, где воспроизводится первое проверенное автором издание.
- Успокойтесь, Манья, суд будет рад выслушать вас.
- Это я... это я... - всхлипывает Штепан. - Я... я... хотел отомстить ему... за то, что... он выбросил меня... через забор... Люди надо мной смеялись... я спать не мог... все думал... как ему отомстить... И пошел...
- Хозяйка открыла вам дверь? - перебивает председатель.
- Нет, хозяйка... хозяйка ничего не знала. Я вечером... никто не видел... хозяин лежал в избе... Я залез на чердак и спрятался...
В зале Бигл возбужденно толкает Гельная.
- Ложь, ложь! - Бигл вне себя. - Он не мог попасть на чердак, дверь изнутри завалена кукурузой. Я там был утром, Гельнай! Я сейчас же заявлю суду!..
- Сядь! - хмурится Гельнай и тянет Бигла за рукав. Только посмей сунуться, олух!
- ...А ночью, - заикаясь, продолжал Штепан, вытирая глаза и нос, - ночью... я спустился оттуда... и в избу. Хозяин спал, а я тем шилом... Оно никак не... лезло... а он все лежит и не двигается... - Штепан шатается, конвойный подает ему стакан воды. Штепан жадно пьет и утирает пот со лба. -А потом... я вырезал окно алмазом... и взял деньги, чтобы было похоже на грабеж... И опять на чердак... и через окошко вниз... - Штепан переводит дыхание. - А потом... я стукнул в окно... к хозяйке... мол, пришел за пиджаком.
- Полана Гордубалова, это правда?
Полана встает, поджав губы.
- Неправда. Не стучал он.
- Хозяйка ничего не знала, - сбивчиво твердит Штепан. - И ничего у нас с ней не было. Один раз, правда, хотел было повалить ее на солому, но она не далась... а тут пришла Гафья. И больше ничего не было. Ей-богу, ничего.
- Отлично, Штепан, - произносит прокурор и весь подается вперед. - Но у меня есть еще вопрос. Я его берег до поры до времени, раньше он не был нужен. Полана Гордубалова, верно, что еще до Штепана Маньи у вас был другой любовник-батрак Павел Древота?
Полана судорожно ловит ртом воздух и хватается за голову. Конвойные полувыносят, полувыводят ег из зала.
- Прерываю судебное заседание, - объявляет председатель. - В связи с новыми обстоятельствами, выяснившимися в результате признания подсудимого Маньи, суд завтра выедет на место преступления.
Во дворе Гордубала Бигл дожидается приезда суда.
Вон они едут, важные господа. Бигл торжественно берет под козырек. С дороги, через забор, глазеет народ, точно ждут бог весть какого чуда.
Сегодня великий день для Бигла.
Он ведет присяжных на чердак.
- Пожалуйста. Чердак, как и был, никто сюда не входил со дня убийства. У самой двери еще тогда лежала груда кукурузы. Если бы кто-нибудь попытался открыть дверь, кукуруза высыпалась бы на лестницу.
Бигл нажимает на дверь, и с чердака проливается золотой кукурузный дождь.
- Я надеюсь, вам не трудно будет подняться наверх, господа? - учтиво говорит Бигл.
Чердак завален кукурузой, хочется валяться и прыгать в ней. А вот и оконце. Это через него-то якобы вылез Манья?
- Но ведь окошко заперто изнутри на задвижку, - говорит один из присяжных, деловито оглядывая чердак. - Если здесь со дня убийства никого не было, Манья не мог выбраться через это окно.
И в самом деле не мог, на подоконнике стоит целая батарея каких-то запыленных склянок и жестянок, видно копившихся годами. Чего только не берегут мужики! Вылезая через окно, Манья должен был сперва убрать весь этот хлам, не правда ли? Ну конечно! А что там внизу, под окном?
- Под нами комната, где произошло убийство, а перед избой садик. Прошу вас проследовать за мной.
Суд торжественно направляется в садик. В одном из окон внизу выставлена рама.
- Вот здесь, не угодно ли, было вырезано отверстие в стекле. Прямо над нами оконце чердака, через которое якобы выскочил Манья. - И Бигл добавляет скромно: - Сразу же после убийства я тщательно осмотрел садик и не обнаружил под окном ни одного следа. А грядки были только что вскопаны, и накануне шел дождь...
Председатель суда одобрительно кивает.
- Штепан явно лжет. Но вам бы следовало сразу же после убийства заглянуть на чердак.
Бигл щелкает каблуками.
- Господин судья, я не хотел рассыпать кукурузы. Но для верности я тотчас же забил дверь на чердак гвоздиками, так что туда никто не мог попасть. Сегодня утром я эти гвозди вынул, а на двери прикрепил кусок нитки.
Председатель доволен.
- Отлично, отлично, я вижу, вы обо всем позаботились, господин... господин...
Бигл выпятил грудь.
- Младший полицейский Бигл!
Еще один милостивый кивок.
- Между нами говоря, господа, нет никаких сомнений в том, что Манья лжет. Однако, поскольку мы здесь, вам, наверное, небезынтересно будет заглянуть в избу?
Из-за стола встает рослый, плечистый, медлительный крестьянин. Семья обедает.
- Это Михал Гордубал, брат покойного. Он временно взял на себя ведение хозяйства...
Михал Гордубал низко кланяется господам.
- Аксена, Гафья, живо подайте господам стулья.
- Не надо, хозяин, не надо. А почему вы не вставите новую раму, холодно ведь, сквозит из окна?
- А зачем новую? В суде рама-то, жалко покупать другую.
- Так, гм... Я вижу, вы заботитесь о Гафье. Она умный ребенок, берегите ее хорошенько, сиротку. Это ваша жена, не так ли?
- Верно, господин, верно. Деметрой звать, Ивана Вариводюка дочка, из Магурице..
- Вижу, вы ждете прибавления семейства.
- Ждем, ждем, коли пошлет господь, да святится имя его.
- А нравится ли вам в Кривой?
- Нравится, - говорит Михал и машет рукой. - Простите, господин, а нельзя ли и мне на работу в Америку?
- Как Юрай?
- Как он, покойник, дай ему, господь, царствие небесное.
И Михал провожает господ к воротам.
Суд возвращается в город (Гей, лошадки, гей, важные вести вы везете! А деревня похожа на Вифлеем, ей-богу!)
Судья наклоняется к прокурору.
- Еще не поздно, коллега. Не закончить ли нам с этим делом на вечернем заседании? Ведь сегодня речей будет меньше, чем вчера...
Прокурор слегка краснеет.
- Сам не знаю, что со мной вчера сделалось. Говорил, точно в трансе. Словно я не прокурор, а мститель. Хотелось греметь, проповедовать...
- Мне показалось, что я в храме, - задумчиво произносит председатель. - Вся публика затаила дыхание. Странные люди... Я тоже чувствовал, что мы судим нечто большее, чем преступление - мы судим грех...
Слава богу, сегодня в зале будет пусто. Сенсация миновала. Все пойдет как по маслу.
Все пошло как по маслу. На вопрос - виновен ли Штепан Манья в предумышленном убийстве Юрая Гордубала с заранее обдуманным намерением? - присяжные восемью голосами ответили "да" и четырьмя "нет".
И на вопрос - виновна ли Полана Гордубалова в соучастии в убийстве? - ответили "да" всеми двенадцатью голосами.
На основании этого вердикта присяжных суд присудил Штепана Манью к пожизненной каторге, а Полану Гордубалову, урожденную Дурколову, - к каторге сроком на двенадцать лет.
Полана стоит, как неживая, подняв голову. Штепан Манья громко всхлипывает.
- Уведите их!
Сердце Юрая Гордубала затерялось и так и не было погребено.
КОММЕНТАРИИ
ГОРДУБАЛ
В октябре 1932 года верховный суд в городе Брно рассмотрел во второй инстанции дело об убийстве закарпатского крестьянина Юрая Гардубея его односельчанином Василем Маняком. 14 октября 1932 года газета "Лидове новины", постоянным сотрудником которой был Карел Чапек, под заголовком "Подкарпатская трагедия" опубликовала следующий отчет журналиста и писателя Бедржиха Голомбека об этом процессе: "В маленькую деревню Барбово под Мукачевом летом прошлого года приехал автомобиль, и, к удивлению всей деревни, из него вышел Иржи Гардубей, после восьмилетнего отсутствия вернувшийся из Америки. Он уже прислал своей жене много денег и кое-какие еще привез с собой: счастье ему благоприятствовало. Свои вещи он привез в чемоданах, вызвавших восхищение всей деревни. Только жена его не проявляла ко всему этому большого интереса, потому что, как это вскоре узнал и Иржи Гардубей, в его отсутствие она компрометирующе вела себя с батраками и особенно с двадцатитрехлетним Василем Маняком, с которым обручила свою одиннадцатилетнюю дочь Гафью. Гардубей спустя некоторое время навел в доме порядок, отменил обручение своей дочурки, а Маняка выгнал.
Но дело этим не кончилось. Полана Гардубейова, которая была на одиннадцать лет старше своего возлюбленного, еще несколько раз встречалась с Маняком, после чего он однажды отыскал на поле своего зятя и обещал ему пару волов, если он убьет Гардубея. Зять ответил ему на это, что такую вещь он не сделал бы и за сто пар быков. Маняк поэтому решился на преступление сам и совершил его в ночь на 27 октября 1931 года.
Судя по всему Гардубейова открыла ему дверь хаты, и Маняк один или вместе со своей милой пронзил Гардубею сердце шилом для плетения корзин, потом вырезал алмазом стекло в окне, чтобы казалось, будто преступник проник через него. А для того чтобы все выглядело так, как будто убийство совершено с целью грабежа, он унес и деньги, - всего их у Гардубея было около 45000 чехословацких крон. Жандармы, обследовавшие место убийства, сразу установили, что преступник проник в хату через двери, а вовсе не через окно, и вскоре арестовали Маняка. Он упорно отпирался, но затем, когда в выгребной яме было найдено шило, которым было осуществлено убийство, сознался в преступлении. Однако он утверждал, что совершил убийство один и никто ему не помогал. Увидев, что никто не верит, будто он проник в дом через окно, он заявил, что проник в него с чердака через люк в потолке, но и это было неправдоподобным, поскольку люк на чердаке был засыпан кукурузой.
На суде присяжных в Ужгороде, где Маняку было предъявлено обвинение вместе с его любовницей, против которой говорили многие обстоятельства дела, он сначала отрицал свою вину, но потом сознался и снова утверждал, что совершил убийство один. Свидетели показали, что жена плохо обращалась со своим мужем, не разговаривала с ним и спроваживала его, дети Гардубейовой тоже свидетельствовали против своей матери, и присяжные признали обоих обвиняемых виновными: Маняка - в совершении убийства, Гардубейову, которая до конца процесса все отрицала, - в сообщничестве. Суд приговорил Маняка к пожизненному заключению, а Гардубейову к двенадцати годам тюрьмы.
Против этого приговора Гардубейова и ее защитники и защитники Василия Маняка подали кассационные жалобы. Верховный суд рассматривал их сегодня под председательством советника верховного суда Чабрада. По предложению представителя генеральной прокуратуры д-ра Стивара верховный суд частью отклонил кассационные жалобы, частью отказал в их удовлетворении. Тем самым приговор остается в силе".
Этот отчет послужил для Чапека толчком к созданию романа "Гордубал", явившегося первой частью его философской трилогии. Уже 27 ноября 1932 года роман начал печататься с продолжением в газете "Лидове новины". Публикация его была завершена 21 января 1933 года. В том же году он вышел отдельной книгой в издательстве Франтишека Борового и с тех пор выдержал в Чехословакии восемнадцать переизданий. В середине 30-х годов роман был переведен на ряд иностранных языков, в том числе и на русский. Сюжет романа лег в основу фильма "Гордубалы", поставленного режиссером Мартином Фричем в 1938 году.
Замысел своего произведения Чапек раскрывает в неопубликованном письме "К одному читателю", найденном в бумагах писателя чешским литературоведом Мирославом Галиком.
"В "Гордубале" я попытался продемонстрировать, как по-разному может выглядеть судьба человека и лица людей, если их видят и оценивают с разных сторон; насколько искаженной и насильственной бывает реконструкция действительности в наших ретроспективных точках зрения..." Чапека интересовала прежде всего философская проблема возможностей человеческого познания, его относительность и субъективность. Следует отметить, однако, что Чапек не отрицает существования объективной правды, а только подчеркивает ее сложный и диалектический характер.
"Гордубал" Чапека лишен той социальной остроты, которая была свойственна произведениям о Закарпатье чешских революционных писателей (Иван Ольбрахт, Станислав Костка Нейман, Вашек Каня), но ошибочно было бы считать, как это делала прогрессивная чешская критика 30-х годов и некоторые современные чешские литературоведы, что Чапек в своем романе сознательно уклоняется от показа реальной исторической обстановки того времени. Если мы сравним "Гордубал" с репортажем Бедржиха Голомбека, то увидим, что Чапек идет по пути типизации тех социальных явлений, которые свидетельствовали о неблагополучии буржуазного общества (рассказ о пребывании Гордубала в Америке, описание его возвращения, обрисовка социальных противоречий в деревне и экономического кризиса, характеристика следствия и суда).
Советская критика 30-х гг. показала, что содержание романа значительно шире и глубже философской концепции автора. Трагедия Гордубала - это трагедия простого и чистого человека труда, столкнувшегося с враждебным ему буржуазным 611 обществом. Благородному человеческому сердцу нет места в мире всеобщей вражды и эгоистического расчета, а на борьбу с ним Гордубал не способен.
Публикуемый перевод романа сделан по тексту Собрания сочинений братьев Чапеков, "Чехословацкий писатель", 1956 год, где воспроизводится первое проверенное автором издание.