Майлз посмотрел туда же, но, не будучи тренирован в плане видеонаблюдения, увидел лишь скопление мужчин и женщин за столами, где шла игра в блэкджек, и вокруг столов.
– О чем вы? – резко спросил Хентофф.
– О карточных счетчиках. Высокопрофессиональных и хорошо организованных, чей успех зависит от того, насколько ловко они смогут избежать внимания службы безопасности.
– Что за вздор! Мы ничего такого не заметили. Это что, какая-то игра?
– Для них это отнюдь не игра. По крайней мере, в том смысле, в каком бы вам хотелось.
В течение нескольких секунд специальный агент и управляющий казино смотрели друг на друга. Издав раздраженное шипение, Хентофф обратился к одному из операторов:
– Каков улов на данный момент?
Оператор снял телефонную трубку и коротко с кем-то переговорил. Затем посмотрел на шефа:
– «Мейфэр» потерял двести тысяч фунтов, сэр.
– Где? По всему залу?
– За столом с блэкджеком, сэр.
Хентофф стремительно перевел взгляд на экраны и несколько мгновений таращился на них. Затем опять повернулся к Пендергасту:
– Где они, покажите?
Пендергаст улыбнулся:
– Ах! Боюсь, они только что ушли.
– Как удачно! А каким в точности образом они считывали карты?
– Похоже, воспользовались вариантом «Ред-севен» или «Ки-О». Трудно сказать определенно, учитывая, что сам я не смотрел в мониторы. А их прикрытие достаточно хорошо, так что они, по всей видимости, никогда раньше не попадались. В противном случае в вашей базе данных были бы их фото крупным планом, а идентифицирующие сканеры их бы уже засекли.
Управляющий казино слушал, и лицо его все больше багровело.
– Каким образом, черт возьми, вы раздобыли такую информацию?
– Вы уже сами ответили, мистер… Хентофф, не так ли? Я свободный художник.
Довольно продолжительное время никто не произносил ни слова. Двое операторов перед мониторами сидели как замороженные, не смея отвернуться от экранов.
– Совершенно очевидно, что вам пригодилась бы некоторая помощь в этом деле, мистер Хентофф. Буду рад ее предоставить.
– В обмен на нашу помощь в вашей маленькой проблеме? – саркастически спросил Виктор.
– Вот именно.
Снова повисла напряженная тишина. Наконец управляющий казино вздохнул:
– О господи! Что конкретно вам нужно?
– У меня большая вера в возможности мистера Майлза. У него есть доступ ко всем пассажирским досье. Его работа состоит в том, чтобы общаться, задавать вопросы, выпытывать информацию. Его должность идеальна для содействия. Пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Майлз, что обеспокоите пассажиров, – меня интересует только небольшая группа. Я бы хотел знать, к примеру, не оставлял ли кто-либо из этой группы предметы на хранение в центральном судовом сейфе, не находятся ли их каюты под грифом «Недоступно для обслуживающего персонала»… такого рода вещи. – Потом он повернулся к Хентоффу: – Мне может понадобиться также и ваша помощь.
– В чем?
– В… дайте подумать… как это называется… чтобы смазать шестеренки.
Хентофф перевел взгляд с Пендергаста на Майлза.
– Я подумаю, – пробормотал директор-распорядитель.
– Для вашей же собственной пользы, – весомо закончил Пендергаст. – Надеюсь, это не займет у вас слишком много времени. Полегчать на двести тысяч меньше чем за пять часов – довольно скверная тенденция.
Он с улыбкой поклонился и выскользнул из операторской, не сказав больше ни слова.
Глава 14
Глава 15
– О чем вы? – резко спросил Хентофф.
– О карточных счетчиках. Высокопрофессиональных и хорошо организованных, чей успех зависит от того, насколько ловко они смогут избежать внимания службы безопасности.
– Что за вздор! Мы ничего такого не заметили. Это что, какая-то игра?
– Для них это отнюдь не игра. По крайней мере, в том смысле, в каком бы вам хотелось.
В течение нескольких секунд специальный агент и управляющий казино смотрели друг на друга. Издав раздраженное шипение, Хентофф обратился к одному из операторов:
– Каков улов на данный момент?
Оператор снял телефонную трубку и коротко с кем-то переговорил. Затем посмотрел на шефа:
– «Мейфэр» потерял двести тысяч фунтов, сэр.
– Где? По всему залу?
– За столом с блэкджеком, сэр.
Хентофф стремительно перевел взгляд на экраны и несколько мгновений таращился на них. Затем опять повернулся к Пендергасту:
– Где они, покажите?
Пендергаст улыбнулся:
– Ах! Боюсь, они только что ушли.
– Как удачно! А каким в точности образом они считывали карты?
– Похоже, воспользовались вариантом «Ред-севен» или «Ки-О». Трудно сказать определенно, учитывая, что сам я не смотрел в мониторы. А их прикрытие достаточно хорошо, так что они, по всей видимости, никогда раньше не попадались. В противном случае в вашей базе данных были бы их фото крупным планом, а идентифицирующие сканеры их бы уже засекли.
Управляющий казино слушал, и лицо его все больше багровело.
– Каким образом, черт возьми, вы раздобыли такую информацию?
– Вы уже сами ответили, мистер… Хентофф, не так ли? Я свободный художник.
Довольно продолжительное время никто не произносил ни слова. Двое операторов перед мониторами сидели как замороженные, не смея отвернуться от экранов.
– Совершенно очевидно, что вам пригодилась бы некоторая помощь в этом деле, мистер Хентофф. Буду рад ее предоставить.
– В обмен на нашу помощь в вашей маленькой проблеме? – саркастически спросил Виктор.
– Вот именно.
Снова повисла напряженная тишина. Наконец управляющий казино вздохнул:
– О господи! Что конкретно вам нужно?
– У меня большая вера в возможности мистера Майлза. У него есть доступ ко всем пассажирским досье. Его работа состоит в том, чтобы общаться, задавать вопросы, выпытывать информацию. Его должность идеальна для содействия. Пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Майлз, что обеспокоите пассажиров, – меня интересует только небольшая группа. Я бы хотел знать, к примеру, не оставлял ли кто-либо из этой группы предметы на хранение в центральном судовом сейфе, не находятся ли их каюты под грифом «Недоступно для обслуживающего персонала»… такого рода вещи. – Потом он повернулся к Хентоффу: – Мне может понадобиться также и ваша помощь.
– В чем?
– В… дайте подумать… как это называется… чтобы смазать шестеренки.
Хентофф перевел взгляд с Пендергаста на Майлза.
– Я подумаю, – пробормотал директор-распорядитель.
– Для вашей же собственной пользы, – весомо закончил Пендергаст. – Надеюсь, это не займет у вас слишком много времени. Полегчать на двести тысяч меньше чем за пять часов – довольно скверная тенденция.
Он с улыбкой поклонился и выскользнул из операторской, не сказав больше ни слова.
Глава 14
Констанс потихоньку брела вдоль шестой палубы, словно плывя по течению. Здесь проходила широкая главная пассажирская магистраль лайнера, известная под названием «Сент-Джеймс», с дорогими эксклюзивными магазинами. Несмотря на поздний час – почти половина первого ночи, – не было никаких признаков, что жизнь на «Британии» замирает. Нарядно одетые пары прогуливались, глазея на витрины и негромко беседуя о том о сем. В коридорах стояли огромные вазы со свежими цветами, фоном для разговоров и смеха служило мурлыканье струнного квартета. Пахло сиренью, лавандой и еще шампанским.
Констанс медленно шагала все дальше, мимо винного бара, ювелирного магазина и художественной галереи, где за астрономические суммы продавались собственноручно подписанные авторами репродукции Миро, Клее и Дали. В дверях старуха в инвалидной коляске распекала молодую белокурую женщину, которая катила ее кресло. Что-то в облике блондинки заставило Констанс задержать на ней взгляд. Потупленный взор и отрешенное выражение лица с оттенком затаенной печали могли бы быть ее собственными.
За торговой аркадой «Сент-Джеймс» находились богато украшенные двойные двери, открывающиеся в Гранд-атриум – обширное восьмиэтажное пространство в самом сердце судна. Констанс подошла к перилам атриума, бросила взгляд сначала вверх, потом вниз. Взору предстал впечатляющий вид на расположенные террасами балконы, сверкающие люстры и открытые лифты из витражного стекла и хрусталя. Внизу, в ресторане «Королевский герб» на второй палубе, люди сидели группами на расположенных вдоль стен банкетках, обтянутых красной кожей, закусывая дуврской камбалой, устрицами «Рок-феллер» и турнедос[24] из говядины. Тут и там сновали официанты и сомелье; один устанавливал на стол блюдо, полное деликатесов, другой обходительно склонялся над обедающим клиентом, чтобы лучше расслышать его просьбу. На ярусах балконов на третьей и четвертой палубах, также выходивших в атриум, располагались дополнительные столики. Звон столового серебра, отголоски бесед, приливы и отливы музыки – все это доносилось до слуха Констанс.
Здесь стояла оранжерейная атмосфера роскоши и особых привилегий, что неудивительно на громадном плавучем городе-дворце, величайшем из всех, что когда-либо видел мир. Но весь этот блеск оставлял девушку абсолютно равнодушной. По правде сказать, ей виделось что-то отталкивающее в этой отчаянной погоне за удовольствиями. Как отличалась эта лихорадочная, исступленная активность, это безудержное вульгарное потребление и неуемное пристрастие к мирским благам от ее жизни в монастыре! Как тянуло вернуться туда!
«Будь в миру, но не частью мира».
Отойдя от перил, она направилась к ближайшим лифтам и поднялась на двенадцатую палубу. Этот уровень почти полностью занимали пассажирские каюты. При том что и тут все воплощало утонченную роскошь – с толстыми восточными коврами и пейзажами маслом в золоченых рамах, – здешняя атмосфера казалась гораздо более умиротворяющей. Констанс двинулась по коридору, который впереди под прямым углом поворачивал влево. Прямо по курсу находился и их с Пендергастом номер люкс, называемый «тюдоровские покои», расположенный в носовой части теплохода. Констанс потянулась в сумочку за карточкой-ключом и вдруг застыла.
Дверь в каюту оказалась приоткрытой.
Сердце неистово забилось, точно девушка ожидала чего-то подобного. Ее опекун никогда не поступил бы так беспечно – в каюте находился чужой. Не может быть, чтобы тот! Нет, не может быть. Она сама видела его смерть. Разумом Констанс понимала, что ее страхи иррациональны, тем не менее не могла унять внезапное сердцебиение.
Из сумочки она достала небольшую продолговатую коробочку, открыла и вынула из плюшевого гнезда поблескивающий скальпель. Тот скальпель, что дал ей он.
Выставив перед собой лезвие, Констанс медленно шагнула в каюту. Главная гостиная овальной формы оканчивалась большим, в два этажа, окном из толстого стекла, выходящим на темный океан далеко внизу. Одна дверь, слева, вела в большую гардеробную, другая, справа, открывалась в ту комнату, что они с Алоизием приспособили под кабинет. Гостиную освещал неяркий свет лампы, автоматически включающейся при открывании дверей. За окном лунный свет прочертил по живому океану мерцающую дорожку, обсыпав бриллиантовыми звездами кильватерную струю. В полумраке проступали диван, два кресла с подлокотниками, обеденная зона, кабинетный рояль-миньон. Две одинаковые лестницы, изгибаясь, расходились по стенам налево и направо: левая вела в спальню Пендергаста, правая – в ее собственную. Сделав еще один беззвучный шаг вперед, Констанс вытянула шею и постаралась заглянуть наверх.
Дверь ее комнаты была приоткрыта. Из-под нее струился бледно-желтый свет.
Констанс сильнее стиснула в руке скальпель, медленно и абсолютно бесшумно пересекла комнату и начала подниматься по ступеням.
В течение вечера волнение на море постоянно усиливалось. Размеренная качка судна, недавно едва ощутимая, становилась все более явной. Откуда-то сверху и спереди донесся длинный скорбный гудок корабельной сирены. Скользя рукой вдоль перил, Констанс медленно и осторожно поднималась по лестнице.
Добравшись до верхней площадки, она шагнула к двери. Изнутри не доносилось ни звука. Девушка подождала еще немного, затем резко толкнула дверь и шагнула в комнату.
Раздался испуганный возглас. Констанс стремительно развернулась на звук, выставив перед собой нож.
Судовая горничная – темноволосая женщина, представившаяся им ранее, – стояла у книжного шкафа, поглощенная книгой, которую сейчас в испуге уронила. Женщина посмотрела на Констанс со смешанным выражением шока, растерянности и страха, потом перевела взгляд на скальпель.
– Что вы здесь делаете?
Горничная не сразу обрела дар речи.
– Извините, мисс. Прошу вас… я просто пришла разобрать постели…
Восточноевропейский акцент от волнения сделался сильнее, женщина неотрывно смотрела на скальпель; на лице ее читался ужас.
Констанс сунула скальпель обратно в футляр и вернула его в сумочку. Затем протянула руку к телефону, намереваясь вызвать охрану.
– Нет! – вскричала горничная. – Пожалуйста! Они высадят меня в ближайшем порту, оставят в Нью-Йорке, без всякой надежды добраться домой!
Констанс в нерешительности застыла с телефонной трубкой в руке, опасливо взирая на горничную.
– Простите меня, – запричитала та. – Я пришла разобрать постели, положить шоколад на подушку. И вдруг увидела… увидела… – И указала рукой на книгу, которую уронила.
Констанс опустила взгляд. К ее вящему удивлению, это оказался тонкий томик стихов Анны Ахматовой.
Девушка не вполне понимала, зачем взяла эту книгу с собой. История томика, как и шлейф воспоминаний, была мучительна для Констанс. Даже смотреть на книгу сейчас оказалось тяжело. Быть может, она возила ее с собой, как кающийся грешник носит на себе власяницу, надеясь болью искупить грехи.
– Вы любите Ахматову?
Женщина кивнула:
– Когда я сюда приехала, то не имела возможности взять с собой книги. Мне так их не хватало. А потом, разбирая постель, я увидела… увидела ваши. – Горничная с усилием сглотнула.
Констанс все так же отстраненно процитировала, глядя на нее:
– «Я зажгла заветные свечи, чтобы этот светился вечер…»
Не отрывая глаз от хозяйки номера, женщина отозвалась:
– «И с тобой, ко мне не пришедшим, сорок первый встречаю год».
Констанс отступила на шаг от телефона.
– Дома, в Беларуси, я преподавала русскую литературу. На русском, конечно.
– В средней школе?
Горничная покачала головой:
– В университете.
– Вы университетский преподаватель? – удивленно спросила Констанс.
– Была. Я потеряла работу, как и многие другие.
– И теперь работаете на борту судна… горничной?
Женщина печально улыбнулась:
– Такова судьба многих из нас. Многие потеряли работу. Вернее, в нашей стране не хватает рабочих мест. Кризис.
– А ваша семья?
– У моих родителей была ферма, но правительство ее конфисковало из-за радиоактивных осадков. Чернобыль, понимаете? Радиоактивное облако пошло на запад. Десять лет я преподавала в университете русскую литературу, а потом потеряла работу. Затем услышала, что на большое судно набирают прислугу, и вот приехала. Теперь работаю и отсылаю домой деньги.
Констанс опустилась на стул.
– Как вас зовут?
– Мария Казулина.
– Мария, я забуду это недоразумение. Но взамен хотела бы получить от вас помощь.
Горничная насторожилась:
– Какую помощь?
– Мне нужно время от времени бывать на нижних палубах, болтать с рабочими, стюардами, другим персоналом. Вы могли бы меня представить, поручиться за меня.
– Вы работаете на судовую компанию? – встревожилась женщина.
Констанс покачала головой:
– Нет. У меня свои причины, личные. Никакого отношения к судовой компании. Простите, если я не могу сейчас выразиться определеннее.
Мария Казулина немного расслабилась, но не до конца.
– У меня могут быть неприятности.
– Я буду действовать очень осторожно. Мне просто нужно пообщаться с людьми, кое-что узнать.
– Что?
– О жизни на борту судна, о всяких необычных событиях, сплетни о пассажирах. И не видел ли кто-нибудь в одной из кают некий предмет.
– Сплетни о пассажирах? Не думаю, что это хорошая идея.
Констанс помедлила в нерешительности.
– Миссис Казулина, я скажу вам, в чем тут дело, если вы пообещаете никому об этом не рассказывать.
Немного поколебавшись, горничная согласно кивнула.
– Я ищу одну вещь, спрятанную на борту судна. Предмет религиозный и очень ценный. Надеялась пообщаться с обслуживающим персоналом, узнать, не видел ли кто чего-то подобного в одной из кают.
– А этот предмет, который вы упомянули, что это такое?
Констанс немного помолчала.
– Это длинный узкий деревянный ящик, очень старый, с необычной надписью.
Мария некоторое время размышляла об услышанном. Потом выпрямилась.
– Тогда я помогу вам. – Несмотря на улыбку, на лице ее явственно отразилось волнение. – Так утомительно работать на круизном судне, а это добавит в жизнь немного разнообразия. Да еще если с добрыми намерениями…
Констанс протянула руку, и они обменялись рукопожатием.
Мария внимательно посмотрела на девушку:
– Я добуду вам форму, такую же, как у меня. Нельзя, чтобы в служебных помещениях вы появлялись одетой как пассажирка.
– Благодарю вас. Как мне с вами связаться?
– Я сама свяжусь с вами. – Мария подняла с пола книгу и подала Констанс. – Спокойной ночи, мисс.
Констанс на миг задержала ее руку и вложила книгу в ладонь.
– Возьмите. И пожалуйста, не называйте меня «мисс» – просто Констанс.
Мария с улыбкой отступила к двери и вышла.
Констанс медленно шагала все дальше, мимо винного бара, ювелирного магазина и художественной галереи, где за астрономические суммы продавались собственноручно подписанные авторами репродукции Миро, Клее и Дали. В дверях старуха в инвалидной коляске распекала молодую белокурую женщину, которая катила ее кресло. Что-то в облике блондинки заставило Констанс задержать на ней взгляд. Потупленный взор и отрешенное выражение лица с оттенком затаенной печали могли бы быть ее собственными.
За торговой аркадой «Сент-Джеймс» находились богато украшенные двойные двери, открывающиеся в Гранд-атриум – обширное восьмиэтажное пространство в самом сердце судна. Констанс подошла к перилам атриума, бросила взгляд сначала вверх, потом вниз. Взору предстал впечатляющий вид на расположенные террасами балконы, сверкающие люстры и открытые лифты из витражного стекла и хрусталя. Внизу, в ресторане «Королевский герб» на второй палубе, люди сидели группами на расположенных вдоль стен банкетках, обтянутых красной кожей, закусывая дуврской камбалой, устрицами «Рок-феллер» и турнедос[24] из говядины. Тут и там сновали официанты и сомелье; один устанавливал на стол блюдо, полное деликатесов, другой обходительно склонялся над обедающим клиентом, чтобы лучше расслышать его просьбу. На ярусах балконов на третьей и четвертой палубах, также выходивших в атриум, располагались дополнительные столики. Звон столового серебра, отголоски бесед, приливы и отливы музыки – все это доносилось до слуха Констанс.
Здесь стояла оранжерейная атмосфера роскоши и особых привилегий, что неудивительно на громадном плавучем городе-дворце, величайшем из всех, что когда-либо видел мир. Но весь этот блеск оставлял девушку абсолютно равнодушной. По правде сказать, ей виделось что-то отталкивающее в этой отчаянной погоне за удовольствиями. Как отличалась эта лихорадочная, исступленная активность, это безудержное вульгарное потребление и неуемное пристрастие к мирским благам от ее жизни в монастыре! Как тянуло вернуться туда!
«Будь в миру, но не частью мира».
Отойдя от перил, она направилась к ближайшим лифтам и поднялась на двенадцатую палубу. Этот уровень почти полностью занимали пассажирские каюты. При том что и тут все воплощало утонченную роскошь – с толстыми восточными коврами и пейзажами маслом в золоченых рамах, – здешняя атмосфера казалась гораздо более умиротворяющей. Констанс двинулась по коридору, который впереди под прямым углом поворачивал влево. Прямо по курсу находился и их с Пендергастом номер люкс, называемый «тюдоровские покои», расположенный в носовой части теплохода. Констанс потянулась в сумочку за карточкой-ключом и вдруг застыла.
Дверь в каюту оказалась приоткрытой.
Сердце неистово забилось, точно девушка ожидала чего-то подобного. Ее опекун никогда не поступил бы так беспечно – в каюте находился чужой. Не может быть, чтобы тот! Нет, не может быть. Она сама видела его смерть. Разумом Констанс понимала, что ее страхи иррациональны, тем не менее не могла унять внезапное сердцебиение.
Из сумочки она достала небольшую продолговатую коробочку, открыла и вынула из плюшевого гнезда поблескивающий скальпель. Тот скальпель, что дал ей он.
Выставив перед собой лезвие, Констанс медленно шагнула в каюту. Главная гостиная овальной формы оканчивалась большим, в два этажа, окном из толстого стекла, выходящим на темный океан далеко внизу. Одна дверь, слева, вела в большую гардеробную, другая, справа, открывалась в ту комнату, что они с Алоизием приспособили под кабинет. Гостиную освещал неяркий свет лампы, автоматически включающейся при открывании дверей. За окном лунный свет прочертил по живому океану мерцающую дорожку, обсыпав бриллиантовыми звездами кильватерную струю. В полумраке проступали диван, два кресла с подлокотниками, обеденная зона, кабинетный рояль-миньон. Две одинаковые лестницы, изгибаясь, расходились по стенам налево и направо: левая вела в спальню Пендергаста, правая – в ее собственную. Сделав еще один беззвучный шаг вперед, Констанс вытянула шею и постаралась заглянуть наверх.
Дверь ее комнаты была приоткрыта. Из-под нее струился бледно-желтый свет.
Констанс сильнее стиснула в руке скальпель, медленно и абсолютно бесшумно пересекла комнату и начала подниматься по ступеням.
В течение вечера волнение на море постоянно усиливалось. Размеренная качка судна, недавно едва ощутимая, становилась все более явной. Откуда-то сверху и спереди донесся длинный скорбный гудок корабельной сирены. Скользя рукой вдоль перил, Констанс медленно и осторожно поднималась по лестнице.
Добравшись до верхней площадки, она шагнула к двери. Изнутри не доносилось ни звука. Девушка подождала еще немного, затем резко толкнула дверь и шагнула в комнату.
Раздался испуганный возглас. Констанс стремительно развернулась на звук, выставив перед собой нож.
Судовая горничная – темноволосая женщина, представившаяся им ранее, – стояла у книжного шкафа, поглощенная книгой, которую сейчас в испуге уронила. Женщина посмотрела на Констанс со смешанным выражением шока, растерянности и страха, потом перевела взгляд на скальпель.
– Что вы здесь делаете?
Горничная не сразу обрела дар речи.
– Извините, мисс. Прошу вас… я просто пришла разобрать постели…
Восточноевропейский акцент от волнения сделался сильнее, женщина неотрывно смотрела на скальпель; на лице ее читался ужас.
Констанс сунула скальпель обратно в футляр и вернула его в сумочку. Затем протянула руку к телефону, намереваясь вызвать охрану.
– Нет! – вскричала горничная. – Пожалуйста! Они высадят меня в ближайшем порту, оставят в Нью-Йорке, без всякой надежды добраться домой!
Констанс в нерешительности застыла с телефонной трубкой в руке, опасливо взирая на горничную.
– Простите меня, – запричитала та. – Я пришла разобрать постели, положить шоколад на подушку. И вдруг увидела… увидела… – И указала рукой на книгу, которую уронила.
Констанс опустила взгляд. К ее вящему удивлению, это оказался тонкий томик стихов Анны Ахматовой.
Девушка не вполне понимала, зачем взяла эту книгу с собой. История томика, как и шлейф воспоминаний, была мучительна для Констанс. Даже смотреть на книгу сейчас оказалось тяжело. Быть может, она возила ее с собой, как кающийся грешник носит на себе власяницу, надеясь болью искупить грехи.
– Вы любите Ахматову?
Женщина кивнула:
– Когда я сюда приехала, то не имела возможности взять с собой книги. Мне так их не хватало. А потом, разбирая постель, я увидела… увидела ваши. – Горничная с усилием сглотнула.
Констанс все так же отстраненно процитировала, глядя на нее:
– «Я зажгла заветные свечи, чтобы этот светился вечер…»
Не отрывая глаз от хозяйки номера, женщина отозвалась:
– «И с тобой, ко мне не пришедшим, сорок первый встречаю год».
Констанс отступила на шаг от телефона.
– Дома, в Беларуси, я преподавала русскую литературу. На русском, конечно.
– В средней школе?
Горничная покачала головой:
– В университете.
– Вы университетский преподаватель? – удивленно спросила Констанс.
– Была. Я потеряла работу, как и многие другие.
– И теперь работаете на борту судна… горничной?
Женщина печально улыбнулась:
– Такова судьба многих из нас. Многие потеряли работу. Вернее, в нашей стране не хватает рабочих мест. Кризис.
– А ваша семья?
– У моих родителей была ферма, но правительство ее конфисковало из-за радиоактивных осадков. Чернобыль, понимаете? Радиоактивное облако пошло на запад. Десять лет я преподавала в университете русскую литературу, а потом потеряла работу. Затем услышала, что на большое судно набирают прислугу, и вот приехала. Теперь работаю и отсылаю домой деньги.
Констанс опустилась на стул.
– Как вас зовут?
– Мария Казулина.
– Мария, я забуду это недоразумение. Но взамен хотела бы получить от вас помощь.
Горничная насторожилась:
– Какую помощь?
– Мне нужно время от времени бывать на нижних палубах, болтать с рабочими, стюардами, другим персоналом. Вы могли бы меня представить, поручиться за меня.
– Вы работаете на судовую компанию? – встревожилась женщина.
Констанс покачала головой:
– Нет. У меня свои причины, личные. Никакого отношения к судовой компании. Простите, если я не могу сейчас выразиться определеннее.
Мария Казулина немного расслабилась, но не до конца.
– У меня могут быть неприятности.
– Я буду действовать очень осторожно. Мне просто нужно пообщаться с людьми, кое-что узнать.
– Что?
– О жизни на борту судна, о всяких необычных событиях, сплетни о пассажирах. И не видел ли кто-нибудь в одной из кают некий предмет.
– Сплетни о пассажирах? Не думаю, что это хорошая идея.
Констанс помедлила в нерешительности.
– Миссис Казулина, я скажу вам, в чем тут дело, если вы пообещаете никому об этом не рассказывать.
Немного поколебавшись, горничная согласно кивнула.
– Я ищу одну вещь, спрятанную на борту судна. Предмет религиозный и очень ценный. Надеялась пообщаться с обслуживающим персоналом, узнать, не видел ли кто чего-то подобного в одной из кают.
– А этот предмет, который вы упомянули, что это такое?
Констанс немного помолчала.
– Это длинный узкий деревянный ящик, очень старый, с необычной надписью.
Мария некоторое время размышляла об услышанном. Потом выпрямилась.
– Тогда я помогу вам. – Несмотря на улыбку, на лице ее явственно отразилось волнение. – Так утомительно работать на круизном судне, а это добавит в жизнь немного разнообразия. Да еще если с добрыми намерениями…
Констанс протянула руку, и они обменялись рукопожатием.
Мария внимательно посмотрела на девушку:
– Я добуду вам форму, такую же, как у меня. Нельзя, чтобы в служебных помещениях вы появлялись одетой как пассажирка.
– Благодарю вас. Как мне с вами связаться?
– Я сама свяжусь с вами. – Мария подняла с пола книгу и подала Констанс. – Спокойной ночи, мисс.
Констанс на миг задержала ее руку и вложила книгу в ладонь.
– Возьмите. И пожалуйста, не называйте меня «мисс» – просто Констанс.
Мария с улыбкой отступила к двери и вышла.
Глава 15
Первый помощник капитана Гордон Ле Сёр за свою морскую карьеру побывал на десятках капитанских мостиков – от адмиральских катеров и эсминцев до круизных судов. Капитанский мостик «Британии» не напоминал ни один из них. Он был довольно тихий, ультрасовременный, просторный и по ощущению странно неморской – со своими многочисленными компьютерными экранами, электронными пультами, круговыми шкалами, наборными дисками и принтерами. Все на мостике было образцом ультрасовременных технологий. Больше всего он напоминал, по мнению Ле Сёра, пост управления на французской ядерной установке, где первый помощник побывал в прошлом году. Руль теперь назывался Комплексной рабочей станцией системы капитанского мостика, а стол с панелями – Центральным пультом управления навигационным комплексом. Сам штурвал являл собой великолепный образчик жанра из красного дерева и отполированной меди, но находился здесь только потому, что захаживавшие на мостик пассажиры желали его видеть. Рулевой никогда его не касался, и помощник капитана порой задавался вопросом, был ли этот предмет вообще связан с рулем. Рулевой управлял кораблем с помощью комплекта из четырех джойстиков, по одному на каждый из движительных комплексов плюс пара, контролирующая носовое и среднее подруливающие устройства. «Обороты» силовой установки контролировались набором дросселей в духе реактивных воздушных судов. Все это больше походило на сверхзамысловатую компьютерную игру, чем на традиционный капитанский мостик.
Ниже громадного ряда окон, простиравшихся от левого до правого борта, находился целый банк из десятков компьютерных терминалов, которые контролировали и передавали информацию о множестве параметров судна и среды: о двигателях, системах пожаротушения, приборах контроля герметичности, системах связи, метеорологических картах, спутниковых системах и бессчетном количестве других показателей. Здесь также имелись два стола, аккуратно обложенные морскими навигационными картами, которыми, похоже, никто не пользовался.
Никто, кроме него, конечно.
Ле Сёр посмотрел на свои часы: двадцать минут первого. Бросил беглый взгляд на передние окна. Белое сияние, исходящее от лайнера, озаряло черноту океана на сотни ярдов во всех направлениях, но само море осталось так далеко внизу – целых четырнадцать палуб отделяли капитанский мостик от плеска волн, – что, если бы не размеренная судовая качка, можно было бы с тем же успехом представить себя на крыше небоскреба. За пределами светового пятна лежала ночь с едва различимой линией горизонта. Давным-давно остался позади медленно пульсирующий огонь Фалмутского маяка, а вскоре вслед за ним и Пензансского. Теперь – только открытый океан до самого Нью-Йорка.
Весь штатный состав капитанского мостика находился здесь с того самого момента, как отбыл саутгемптонский лоцман, выводивший судно из пролива Ла-Манш. Было даже, пожалуй, тесновато. Все палубные офицеры хотели оказаться полезными на первом отрезке пути дебютного рейса «Британии», величайшего судна из когда-либо украшавших Мировой океан.
Старший помощник капитана Кэрол Мейсон вела разговор с вахтенным офицером. Голос ее был таким же деловитым и спокойным, как и вся атмосфера на мостике.
– Текущее состояние, мистер Виго?
Вопрос для проформы – новая морская электроника предоставляла всю текущую информацию, постоянно выводя ее на дисплеи. Но Мейсон была привержена традиции, а кроме того, педантична до мелочей.
– Судно движется со скоростью двадцать семь узлов, точный курс два пять два, движение малой интенсивности, волнение моря три балла, ветер легкий к левому борту. Приливное течение с северо-востока, чуть больше одного узла.
Впередсмотрящий одного из крыльев мостика обратился к вахтенному офицеру:
– В четырех румбах справа по курсу корабль, сэр.
Ле Сёр кинул взгляд на электронный информационный дисплей морской карты, отразивший эхосигнал.
– Вы видите его, мистер Виго? – спросила Мейсон.
– Я слежу за ним уже некоторое время, сэр. Он похож на сверхтяжелый нефтяной танкер, идет пересекающимся курсом, скорость двадцать узлов, расстояние двенадцать миль.
Ощущения тревоги не было. Ле Сёр знал, что «Британия» – судно, обладающее в данном случае преимущественным правом прохода, а у встречного корабля, который должен уступить им дорогу, впереди масса времени, чтобы сменить курс.
– Дайте мне знать, когда он повернет, мистер Виго.
– Есть, сэр.
Для уха Ле Сёра обращение «сэр» по отношению к женщине-старпому всегда звучало странно, хотя такова стандартная общепринятая форма как в военно-морском, так и в гражданском флоте. В конце концов, среди старпомов так мало женщин.
– Барометр все падает? – спросила Мейсон.
– На полделения за последние тридцать минут.
– Очень хорошо. Придерживайтесь настоящего курса.
Ле Сёр украдкой взглянул на нее. Мейсон никогда не говорила о своем возрасте, но он догадывался, что ей около сорока; трудно точно определить возраст тех, кто всю жизнь в море. Высокая и стройная, как статуэтка, привлекательная, в этаком специфическом стиле – образец серьезности и деловой компетентности. Коротко подстриженные каштановые волосы заправлены под капитанскую фуражку. Лицо сегодня слегка разрумянилось – возможно, из-за волнительности происходящего: ее первый рейс в качестве старшего помощника. Ле Сёр смотрел, как она двигается по мостику: спокойный взгляд на экраны здесь, негромкое слово кому-то из команды там. Во многих отношениях она была идеальным офицером: несуетная, с негромкой спокойной речью, лишенная мелочности и диктаторских замашек. Требовательная к подчиненным, она и сама работала усерднее кого бы то ни было. А еще – источала некий магнетизм надежности и профессионализма, который встречаешь только у лучших офицеров. Команда отвечала ей любовью и преданностью.
Собственно говоря, в присутствии на мостике старших офицеров сейчас не было необходимости, но всем хотелось разделить общую радость участия в первом дне первого рейса нового судна, a Ле Сёру, как и остальным, еще и посмотреть, как командует Мейсон. Это ей следовало быть капитаном «Британии». То, что произошло с ней, – досадная неприятность на грани скандала.
В этот момент, словно отвечая мыслям Ле Сёра, дверь отворилась и на мостик вошел капитан первого ранга Каттер. В тот же миг атмосфера в помещении изменилась. Плечи сами собой расправились, лица посуровели. На лице вахтенного офицера появилось выражение напряженного внимания. Одна лишь Мейсон как будто ничего не заметила и неторопливо прошла к пульту управления навигационным комплексом, бросила спокойный взгляд за окно, негромко заговорила с рулевым.
Роль Каттера, по крайней мере теоретически, была в значительной степени протокольной, скорее представительской. Он являлся публичным лицом пассажирского судна, человеком, на которого с почтением смотрели пассажиры. Разумеется, при этом он все равно оставался начальником, но на большинстве океанских лайнеров редко можно увидеть капитана на капитанском мостике. По-настоящему управление судном лежало на старшем помощнике.
Начинало казаться, что в этом рейсе все будет иначе.
Капитан Каттер выступил вперед. Он по-хозяйски повернулся на каблуках, потом, сцепив руки за спиной, прошелся по мостику, сначала в одну сторону, затем обратно, внимательно обозревая мониторы. Это был невысокого роста, внушительно сложенный человек с седеющими волосами и мясистым лицом, красным даже в приглушенном свете капитанского мостика. Форма капитана отличалась поистине безукоризненным порядком.
– Он не меняет курса, – обратился к Мейсон вахтенный офицер. – Расчетный момент максимального сближения – девять минут. Он на постоянном пеленге, ближний обзор.
В воздухе почувствовалась легкая нервозность.
Мейсон подошла и проверила данные приборов.
– Радист, окликните его по шестнадцатому каналу связи.
– Судно справа по носу, говорит «Британия». Вы меня слышите?
Вместо ответа слышались только радиопомехи.
– Судно справа по курсу, вы слышите мой сигнал?
Прошла минута напряженного молчания. Каттер стоял неподвижно, точно статуя, сцепив руки за спиной и ничего не говоря, лишь наблюдая.
– Танкер по-прежнему не сворачивает, – обратился к Мейсон вахтенный. – Расчетное время сближения восемь минут, и он на пересекающемся курсе.
Ле Сёр отметил с неприятным чувством, что суда сближаются с суммарной скоростью сорок четыре узла – около пятидесяти миль в час. Если большегрузный танкер сейчас же не изменит курс, события примут опасный оборот.
Мейсон склонилась над информационным дисплеем морской карты. Ощущение внезапной тревоги прокатилось по капитанскому мостику. Ле Сёр вспомнил, что говорил ему когда-то один из офицеров британского военно-морского флота: «Мореплавание – это на девяносто процентов скука и на десять страх». Да, промежуточного состояния не существовало. Он посмотрел на Каттера, чье лицо оставалось непроницаемо, затем – на Мейсон, по-прежнему невозмутимую.
– Что они там делают? – бросил вахтенный офицер.
– Ничего, – сухо ответила старпом. – В этом-то и проблема. – Она шагнула вперед. – Мистер Виго, я возьму на себя выполнение маневра по предупреждению столкновения.
Виго отступил в сторону, с явным облегчением на лице.
Ниже громадного ряда окон, простиравшихся от левого до правого борта, находился целый банк из десятков компьютерных терминалов, которые контролировали и передавали информацию о множестве параметров судна и среды: о двигателях, системах пожаротушения, приборах контроля герметичности, системах связи, метеорологических картах, спутниковых системах и бессчетном количестве других показателей. Здесь также имелись два стола, аккуратно обложенные морскими навигационными картами, которыми, похоже, никто не пользовался.
Никто, кроме него, конечно.
Ле Сёр посмотрел на свои часы: двадцать минут первого. Бросил беглый взгляд на передние окна. Белое сияние, исходящее от лайнера, озаряло черноту океана на сотни ярдов во всех направлениях, но само море осталось так далеко внизу – целых четырнадцать палуб отделяли капитанский мостик от плеска волн, – что, если бы не размеренная судовая качка, можно было бы с тем же успехом представить себя на крыше небоскреба. За пределами светового пятна лежала ночь с едва различимой линией горизонта. Давным-давно остался позади медленно пульсирующий огонь Фалмутского маяка, а вскоре вслед за ним и Пензансского. Теперь – только открытый океан до самого Нью-Йорка.
Весь штатный состав капитанского мостика находился здесь с того самого момента, как отбыл саутгемптонский лоцман, выводивший судно из пролива Ла-Манш. Было даже, пожалуй, тесновато. Все палубные офицеры хотели оказаться полезными на первом отрезке пути дебютного рейса «Британии», величайшего судна из когда-либо украшавших Мировой океан.
Старший помощник капитана Кэрол Мейсон вела разговор с вахтенным офицером. Голос ее был таким же деловитым и спокойным, как и вся атмосфера на мостике.
– Текущее состояние, мистер Виго?
Вопрос для проформы – новая морская электроника предоставляла всю текущую информацию, постоянно выводя ее на дисплеи. Но Мейсон была привержена традиции, а кроме того, педантична до мелочей.
– Судно движется со скоростью двадцать семь узлов, точный курс два пять два, движение малой интенсивности, волнение моря три балла, ветер легкий к левому борту. Приливное течение с северо-востока, чуть больше одного узла.
Впередсмотрящий одного из крыльев мостика обратился к вахтенному офицеру:
– В четырех румбах справа по курсу корабль, сэр.
Ле Сёр кинул взгляд на электронный информационный дисплей морской карты, отразивший эхосигнал.
– Вы видите его, мистер Виго? – спросила Мейсон.
– Я слежу за ним уже некоторое время, сэр. Он похож на сверхтяжелый нефтяной танкер, идет пересекающимся курсом, скорость двадцать узлов, расстояние двенадцать миль.
Ощущения тревоги не было. Ле Сёр знал, что «Британия» – судно, обладающее в данном случае преимущественным правом прохода, а у встречного корабля, который должен уступить им дорогу, впереди масса времени, чтобы сменить курс.
– Дайте мне знать, когда он повернет, мистер Виго.
– Есть, сэр.
Для уха Ле Сёра обращение «сэр» по отношению к женщине-старпому всегда звучало странно, хотя такова стандартная общепринятая форма как в военно-морском, так и в гражданском флоте. В конце концов, среди старпомов так мало женщин.
– Барометр все падает? – спросила Мейсон.
– На полделения за последние тридцать минут.
– Очень хорошо. Придерживайтесь настоящего курса.
Ле Сёр украдкой взглянул на нее. Мейсон никогда не говорила о своем возрасте, но он догадывался, что ей около сорока; трудно точно определить возраст тех, кто всю жизнь в море. Высокая и стройная, как статуэтка, привлекательная, в этаком специфическом стиле – образец серьезности и деловой компетентности. Коротко подстриженные каштановые волосы заправлены под капитанскую фуражку. Лицо сегодня слегка разрумянилось – возможно, из-за волнительности происходящего: ее первый рейс в качестве старшего помощника. Ле Сёр смотрел, как она двигается по мостику: спокойный взгляд на экраны здесь, негромкое слово кому-то из команды там. Во многих отношениях она была идеальным офицером: несуетная, с негромкой спокойной речью, лишенная мелочности и диктаторских замашек. Требовательная к подчиненным, она и сама работала усерднее кого бы то ни было. А еще – источала некий магнетизм надежности и профессионализма, который встречаешь только у лучших офицеров. Команда отвечала ей любовью и преданностью.
Собственно говоря, в присутствии на мостике старших офицеров сейчас не было необходимости, но всем хотелось разделить общую радость участия в первом дне первого рейса нового судна, a Ле Сёру, как и остальным, еще и посмотреть, как командует Мейсон. Это ей следовало быть капитаном «Британии». То, что произошло с ней, – досадная неприятность на грани скандала.
В этот момент, словно отвечая мыслям Ле Сёра, дверь отворилась и на мостик вошел капитан первого ранга Каттер. В тот же миг атмосфера в помещении изменилась. Плечи сами собой расправились, лица посуровели. На лице вахтенного офицера появилось выражение напряженного внимания. Одна лишь Мейсон как будто ничего не заметила и неторопливо прошла к пульту управления навигационным комплексом, бросила спокойный взгляд за окно, негромко заговорила с рулевым.
Роль Каттера, по крайней мере теоретически, была в значительной степени протокольной, скорее представительской. Он являлся публичным лицом пассажирского судна, человеком, на которого с почтением смотрели пассажиры. Разумеется, при этом он все равно оставался начальником, но на большинстве океанских лайнеров редко можно увидеть капитана на капитанском мостике. По-настоящему управление судном лежало на старшем помощнике.
Начинало казаться, что в этом рейсе все будет иначе.
Капитан Каттер выступил вперед. Он по-хозяйски повернулся на каблуках, потом, сцепив руки за спиной, прошелся по мостику, сначала в одну сторону, затем обратно, внимательно обозревая мониторы. Это был невысокого роста, внушительно сложенный человек с седеющими волосами и мясистым лицом, красным даже в приглушенном свете капитанского мостика. Форма капитана отличалась поистине безукоризненным порядком.
– Он не меняет курса, – обратился к Мейсон вахтенный офицер. – Расчетный момент максимального сближения – девять минут. Он на постоянном пеленге, ближний обзор.
В воздухе почувствовалась легкая нервозность.
Мейсон подошла и проверила данные приборов.
– Радист, окликните его по шестнадцатому каналу связи.
– Судно справа по носу, говорит «Британия». Вы меня слышите?
Вместо ответа слышались только радиопомехи.
– Судно справа по курсу, вы слышите мой сигнал?
Прошла минута напряженного молчания. Каттер стоял неподвижно, точно статуя, сцепив руки за спиной и ничего не говоря, лишь наблюдая.
– Танкер по-прежнему не сворачивает, – обратился к Мейсон вахтенный. – Расчетное время сближения восемь минут, и он на пересекающемся курсе.
Ле Сёр отметил с неприятным чувством, что суда сближаются с суммарной скоростью сорок четыре узла – около пятидесяти миль в час. Если большегрузный танкер сейчас же не изменит курс, события примут опасный оборот.
Мейсон склонилась над информационным дисплеем морской карты. Ощущение внезапной тревоги прокатилось по капитанскому мостику. Ле Сёр вспомнил, что говорил ему когда-то один из офицеров британского военно-морского флота: «Мореплавание – это на девяносто процентов скука и на десять страх». Да, промежуточного состояния не существовало. Он посмотрел на Каттера, чье лицо оставалось непроницаемо, затем – на Мейсон, по-прежнему невозмутимую.
– Что они там делают? – бросил вахтенный офицер.
– Ничего, – сухо ответила старпом. – В этом-то и проблема. – Она шагнула вперед. – Мистер Виго, я возьму на себя выполнение маневра по предупреждению столкновения.
Виго отступил в сторону, с явным облегчением на лице.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента