Чекалов Денис. Ночь вампиров

   – Думаю, разумно, что рядовые полицейские не имеют полного доступа к информации, – сказал я. – И не подозревают, что отлавливают сегодня не простого убийцу-маньяка.
   Франсуаз рассудительно ответила:
   – Это как бикини, Майкл.
   – Что? – не понял я.
   – Я говорю – это как бикини. Девушки на пляже носят бикини. Все знают, что они скрывают под ним, но если снять одежду совсем, это может вызвать беспорядок.
   – Либо это слишком просто для меня, – отвечал я. – Либо слишком сложно. В любом случае, я не понял.
   – Я покажу, – пообещала девушка.
   Маллен свернул в неположенном месте, затем срезал поворот через тротуар.
   – Сколько он разбил служебных машин? – осведомился я.
   – Ни одной.
   – А чужих?
   – Не знаю.
   Автомобиль Маллена затормозил так резко, что я едва не смял его в гармонику. Полицейский вышел на асфальт и тяжелым взглядом обвел окруживших дом стражников.
   – Думаешь, они на самом деле поймали того, кого мы ищем? – спросила девушка.
   – Нет, – уверенно ответил я. – Этот парень – местный, у него квартира и проститутки. Он не привык к крови, иначе не дал бы себя окружить. Большая порция заставила его отключиться часов на пять-шесть, а потом он оказался в ловушке.
   – Но он им помогал?
   – Несомненно. Возможно, он их родственник, эмигрировавший раньше, к которому они и приехали. Он нашел им убежище, а они дали ему напиться крови.
   – Дружная семейка.
   Три полицейские автомашины стояли, развернувшись на асфальте, и казалось, будто это хищные цепные звери, готовые сорваться с ошейника и разорвать того, на кого укажет им загонщик.
   Шестеро стражников, пригнувшись, скрывались за машинами, направляя дула пистолетов на окна на седьмом этаже.
   – Не думаю, что он откроет огонь, – сказал я. – Вампиры не пользуются огнестрельным оружием.
   – Настоящие вампиры, – возразила девушка. – Этот профессиональный сутенер, и прожил в Городе Темных Эльфов по крайней мере пару лет. Он мог адаптироваться.
   Я поднял глаза, осматривая здание и крыши напротив.
   – Ненавижу, когда ты со мной споришь.
   – Это потому, что я всегда права.
   Двое снайперов расположились над нависающим над улицей козырьком. Я перешел на другую сторону улицы и убедился, что еще трое находятся в окнах соседнего дома.
   – Им приказано открывать огонь сразу же, как они заметят движение в комнате, – пояснил Маллен. – У них пули с сильным транквилизатором. Уложит бегемота.
   Черная полоса ствола переместилась вправо, но выстрела не последовало.
   – Вампира, который убил тридцать человек, снотворное не успокоит, – ответил я. – Задний выход блокирован так же надежно?
   – Уж не беспокойтесь.
   Маллен подтянул пояс брюк, что делает только в минуты волнения. Обычно ему все равно, пусть они даже упадут.
   – Я не получаю удовольствия от этой ночи, Амбрустер, и постараюсь следующую провести спокойно.
   Он пробормотал еще два-три слова, я не уверен, но мне показалось, что это были «Пусть мне даже придется спалить весь город».
   – Он не подходил к окнам? – спросила Франсуаз.
   – Нет. Хитрая бестия. Знает, что стоит ему показаться, как мы его подстрелим.
   – Это доказывает, что в доме не убийца, – сказал я. – Вампир, опьяненный кровью, идет под пули охотнее, чем религиозный фанатик.
   Маллен обратился к старшему офицеру.
   – Случилось что-нибудь, пока я ехал?
   – Он выбросил телевизор, – доложил патрульный. – Вон там, сэр, видите, обломки. И закричал что-то вроде: «Убирайтесь, полицейские свиньи».
   – И что же снайперы?
   – Он подобрался к окну так, что в него не смогли попасть, сэр. Было два выстрела, но ни одного точного. Поэтому я не отдал приказа на штурм.
   – Вы правильно сделали, – сказал Маллен. – Сколько людей внутри?
   – Шестеро из городского спецназа. Они блокируют лестницу.
   – Они знают, что я руковожу операцией?
   – Да, сэр.
   – Не хватало мне еще устроить перебранку со спецназом, – пробурчал Маллен, устремляясь в здание. – Пойдемте со мной.
   Офицер спросил его, указывая на нас:
   – Это специалисты по переговорам, сэр?
   Маллен криво усмехнулся, что у него всегда здорово получается.
   – В каком-то роде, О’Коннор.
   – Сотни стражников сейчас задают одни и те же вопросы тысячам людей по всему городу, – произнес Маллен, кряхтя, поднимаясь по узкой темной лестнице. – Было бы странно, если бы хоть кому-то не повезло напасть на след этих выродков.
   – Долго пришлось трясти девушек? – спросил я.
   – О, нет.
   Маллен остановился, чтобы перевести дух – не потому, что лестница оказалась слишком крута для него, а от бешенства.
   – Они сами были рады все рассказать.
   – Где они?
   – Здесь же. Наотрез отказались выходить на улицу – говорят, что он может вылететь из окна и утащить их. Тьфу ты.
   Я поздравил себя с тем, что пропустил Маллена, позволив ему идти впереди себя – в противном случае он мог бы попасть мне на ботинки.
   – Хотите переговорить с ними прежде, чем войдем к нему?
   – Позднее, лейтенант, – ответил я. – Следующим телевизором он может в кого-нибудь попасть.

11

   – Вам обязательно надевать пиджак поверх бронежилета? – недовольно спросил лейтенант Маллен, словно я задержал его, по крайней мере, часа на два.
   – Это костюм, лейтенант, – пояснил я, застегивая рукава и поправляя манжеты. – Брюки не носят без пиджака.
   – Странно, – удивился полицейский. – А я вот часто ношу брюки без пиджака. Вот если пиджак без брюк – это другое дело.
   Франсуаз проверила, что бронежилет сидит на ней так, как она считает правильным, и решительно устремилась вверх по лестнице.
   Маллен вынул револьвер, который в таких ситуациях носит за спиной, заткнутым за пояс брюк, и провернул барабан.
   – Я не стану заходить с вами, Амбрустер, – сказал он. – Попытайтесь поговорить с ним. А если у вас не выйдет по-своему – я знаю, чем его встретить.
   Мы поднялись еще на три лестничных пролета, пока не увидели людей в темно-синей форме спецназа.
   – Мы ждем здесь уже двадцать семь минут, лейтенант, – резко сказал один из них. – Мы давно могли взять комнату штурмом.
   – Ну – что я вам говорил? – оборотился ко мне Маллен. – Я руковожу операцией, сынок, и вы вломитесь туда не раньше, чем я вам прикажу.
   Франсуаз заняла позицию справа от двери, пристально осматривая замок и состояние петель.
   – Так, мальчики, – сказал лейтенант Маллен. – Сейчас эти двое войдут в комнату и попытаются взять мошенника живым. Если он захочет прорваться на лестницу – стреляйте.
   Командир спецназа, который обратился к Маллену, узнал меня.
   – Неужели это ты, Майкл? – вполголоса спросил он. – Давно же мы с тобой не виделись.
   Совместные тренировки на военно-морской базе могут либо сделать людей преданными друзьями на всю жизнь, либо вызвать желание никогда больше не встречаться с бывшими соучениками.
   – Давно, – согласился я, подходя к дверям с другой стороны.
   – Я-то слышал, что ты теперь открыл свое дело, и консультируешь богатых людей, – продолжал он. – Не думал, что тебя занимают свихнувшиеся наркоманы.
   – Это благотворительность, – пояснил я. – Чтобы скостить налоги.
   – Хватит трепаться, – зло бросила Франсуаз. – Мы заходим.
   Офицер спецназа подошел ко мне. Обеими руками он сжимал переносной полицейский таран. Я коротко кивнул, и он вынес дверь.
   Четыре выстрела угостили свинцом место, в котором должен был стоять человек, если бы он хотел войти.
   – Вампиры не стреляют, – процедила девушка. – Герой.
   Я вошел – наклоняясь вперед и падая. Четыре пули пролетели над моей головой, и я обрадовался, что не стал вытирать ноги о коврик.
   Человек прислонился спиной к покосившемуся кухонному шкафу, невесть каким образом оказавшийся в главной комнате. В его правой руке был зажат пистолет, и его дуло опускалось, ища меня.
   Я нажал на спусковой крючок трижды, и правая ладонь человека, с зажатым в ней оружием, повалилась на паркет. Три пули легли ровно по линии запястья, разнося в мелкие клочки кожу, кости и сухожилия.
   Человек закричал и резким движением всунул в рот обрубленную конечность. Он глубоко вдохнул, всасывая собственную кровь; черные струйки покатились по его подбородку. Он передвигал зубами, грызя и тревожа лохмотья мяса, вонзаясь в свою руку все глубже.
   Острый вкус крови придал вампиру силы, которых в нем не могло быть раньше. Его левая рука, точно живущая самостоятельной жизнью, распрямилась, и острое лезвие аспониканского ножа пересчитало дюймы около моего уха.
   Френки вошла в комнату в тот момент, когда кинжал ворвался в дверной проем. Девушка поймала его на лету, за лезвие – опасный трюк, которому Френки научилась на островах Тихого океана.
   – Ты что-то потерял, ублюдок, – процедила она и, взмахнув рукой, послала кинжал прямо в горло твари.
   Длинное легкие вошло в мягкую плоть, пригвождая человека к деревянным дверцам. Он дернулся раз, затем другой, и нож остался подрагивать за его спиной, окровавленный и увешанный лохмотьями мяса.
   Вампир шагал ко мне, и там, где его голова возвышалась над широкими плечами, зияло рваное сквозное отверстие.
   Бурая кровь хлестнула вокруг, как веер воды из садовой поливальной машины. Я наотмашь ударил тварь в лоб рукояткой пистолета, и он отлетел назад.
   – Я убью вас обоих, – прошипел вампир.
   Его правая рука вырастала из отрубленного запястья. Мускулы бурлили под раздувающейся и набухающей кожей, кровь пронзала жилы, кости распрямлялись и твердели, образуя кисть.
   – А, значит, ты еще можешь разговаривать, бедняжка, – проворковала девушка. – Тем лучше.
   Он почти поднялся, когда Франсуаз подпрыгнула вверх и мощно приземлилась на его грудную клетку. Раздался хруст, с которым проламывалась грудина. Правый каблук девушки, тонкий и острый, пробил сердце вампира, заставив его окропиться собственной кровью.
   – Многих ты успел сожрать за эти дни? – осведомилась Френки.
   Вампир дернулся, отчего правый каблук красавицы еще глубже вошел в его тело. Он воздел руки, и его длинные, заканчивающиеся когтями пальцы обхватили крепкие бедра моей партнерши.
   Я выносил одну дверь за другой, обваливая мебель, до тех пор, пока не убедился, что в квартире нет более ни одной твари.
   – Держи руки подальше, – сказала девушка.
   Обычно Франсуаз носит под курткой два крупнокалиберных пистолета; но для сегодняшнего дня девушка сделала исключение.
   – Ты будешь шестой, – прорычал вампир.
   Его тело изогнулось, словно в нем не было позвоночника, и желтые клыки, выдающиеся изо рта, щелкнули возле самого тела девушка.
   – Люблю это число, – заметила Френки.
   В правой руке она держала малый тевтонский топор, на крепкой деревянной рукояти. Старинные священные руны вились по округлому лезвию.
   – Не умеешь держать руки при себе? – спросила она.
   Вампир напряг мускулы, пытаясь завалить девушку на себя. Франсуаз размахнулась, и острое лезвие топора вошло в правое плечо вампира.
   Тварь ощутила, что у нее больше нет одной руки; черные, выпученные глаза вампира повернулись, глядя туда, где корчилась и распрямлялась его отрубленная конечность.
   Но Франсуаз не дала твари слишком долго пребывать в удивлении. Лезвие топора сверкнуло снова, начисто снося твари левую руку. Тело чудовища, превращенное в обрубок, изогнулось от боли.
   – Я сожру вас всех, – прорычал вампир.
   Франсуаз выдернула ногу из его груди и улыбнулась.
   – Прости, бедняжка, – проворковала она. – Не могу удержаться.
   С этими словами девушка глубоко вонзила лезвие топора туда, где у вампира находились половые органы.
   Тварь забилась, как рыба, которую заживо бросили на сковородку. Вампир постарался сесть, и его острые зубы впились в край коротких шорт Франсуаз.
   Я вырвал нож, воткнувшийся в деревянный шкаф, и двумя короткими ударами снес твари голову.
   Комната теперь больше походила на бойню. Кровь густыми лужами собиралась на полу, вытекая из изуродованного тела. Обрубленные руки дергались, словно змеи, и Френки успокоила их выстрелами из пистолета.
   – Что-то ты не спешил, красавчик, – зло бросила она.
   Я держал голову вампира на вытянутой руке. Его черные, безумно выпученные глаза, поворачивались, а рот продолжал открываться, пытаясь произнести слова.
   – Не старайся, ублюдок, – усмехнулась девушка. – У тебя уже нет горла.
   С этими словами она уперла дуло пистолета прямо в лоб вампира и трижды спустила курок.
   Голова твари, нафаршированная свинцом, перестала дергаться, и я бросил ее наземь. Она покатилась и замерла, окунувшись лицом в одну из луж застывающей крови.
   Франсуаз вынула из второй кобуры медицинский пистолет, и выпустила всю обойму в обрубленное тело твари.
   – Поспи, придурок, – усмехнулась она. – Когда проснешься, мы поговорим.
   Тело вампира, лишенное рук и головы, почти не двигалось. Только в талии, там, где торчал топор, тварь продолжала подергиваться.
   – Действие крови закончится, когда он очнется, – произнесла Френки. – Тогда он сможет отвечать на вопросы.
   Вампир поднялся на ноги столь быстро, что даже Высокий анклав не смог бы выдумать нового налога. Его плечи взорвались кровью и гниющим мясом. Бурлящий фонтан поднялся из его плеч, пачкая потолок.
   Девушка тихо засмеялась.
   – Это мне нравится, – сказала она.
   Через мгновение вампир стоял перед нами, целый и невредимый; его черные глаза поворачивались, восстанавливая фокус, а пальцы отставали друг от друга с громким хлопающим звуком. Ногти на них еще не сформировались; они лезли из кожи, нарастая на нее, и загибались в высохшие когти.
   – Есть вас будет приятно, – прорычал он.
   Он согнулся, и его длинные скрюченные пальцы сомкнулись на рукоятке топора. Вампир выдернул лезвие из своего тела, причинив себе невероятную боль; несколько кусков отрубленной плоти вывалились на пол, и человек раздавил их, наступив ногой.
   Он размахнулся, вознося над уродливой головой полукруглое лезвие, и погруженные в сталь руны засветились ярким золотым пламенем. Серые глаза Франсуаз вспыхнули алым огнем; девушка отступила назад.
   – Не нравится, адское отродье, – прорычал вампир. – Что? Боишься освященного топора?
   Светящиеся молнии, рождающиеся в округлом лезвии, стекали по поднятым рукам вампира, охватывая их мелкой хрустящей сеткой. Франсуаз отступила еще на один шаг, ее губы кривились в торжествующей улыбке.
   Яркие молнии спустились до плеч твари и обхватили их, вонзаясь все глубже в потемневшее тело. Только теперь вампир понял, что что-то происходит; он повернул голову туда, откуда слышался хруст, и увидел, что его рука объята золотыми нитями.
   Вампир распахнул пасть в крике; его рот взорвался золотым светом, и гнилые зубы посыпались наземь, продирая губы.
   – Считай это шампунем от перхоти, – произнесла Френки.
   Вампир сделал шаг, с силой опуская лезвие. Он метил в голову девушки, но уже не мог прицелиться точно. Я перехватил рукоятку его топора, и вампир зарычал от неудержимой ярости. Он попытался встряхнуть меня, и лишь с большим трудом мне удалось устоять на ногах.
   Я отпустил правую руку, удерживая топор лишь левой. В черных глазах вампира, раздираемых болью, я прочитал торжество. Он резко поднял топор, и мне пришлось разжать ладонь.
   В то же мгновение моя правая рука глубоко вошла в тело твари.
   Я расслабил кисть и направил ее сквозь его ребра. Два из них, которые мне мешали, я сломал. Я пронзался сквозь его мясо так же легко, как если бы это была вода. Тело вампира застыло, когда он ощутил, что мои пальцы обхватывают его сердце. Я сжал кисть и с силой выдернул руку.
   Вампир пошатнулся; в левой стороне его тела зияла окровавленная дыра. Он посмотрел на меня, и увидел свое сердце в моих руках.
   Руки вампира разжались, роняя топор. Его рот, ставший бесформенным из-за разорванных губ, распахнулся, и наполовину откушенный язык вывалился из него.
   Крупное сердце вампира продолжало сокращаться и пульсировать в моей ладони, с каждый толчком из него выплескивалась струя крови.
   – Сделай это сама, дорогая, – сказал я.
   – С удовольствием, – усмехнулась она.
   Вампир рванулся вперед, последним, отчаянным усилием. Его когтистые лапы вытянулись вперед и сомкнулись, хватая пустоту.
   Я бросил сердце вампира наземь, и девушка наступила на него, давя и размазывая по полу.
   – Боюсь, я разбила ему сердце, – вздохнула она.
   Вампир поднес руки к тому месту, где еще минуту назад билось его сердце; он засунул пальцы глубоко внутрь и застонал. Его черные глаза закатились, став моментально желтыми и тускнея с каждой секундой.
   В последнем усилии он перекусил свой язык и рухнул на колени.
   Франсуаз подошла к твари и пустила ему в рот серебряную пулю.
   – Не говори, что отпустили тебя голодным, – сказала она.

12

   – Как я вижу, взять его живым вам не удалось, – произнес Маллен.
   – Он не может сказать, что мы не пытались, – ответила девушка.
   – Он вообще уже ничего не сможет сказать, – взорвался полицейский. – Обязательно было его убивать?
   – Не знаю, как высоко вы цените жизни тех людей, что ждали его на лестнице, – ответил я. – Но я полагаю, что лучше потерять убийцу, чем десять стражников.
   – Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал Маллен, хотя только что занимался именно этим.
   – Вы бы только попробовали, – ответил я. – У вас есть носовой платок?
   – Можете не возвращать, – буркнул Маллен. – Все еще хотите переговорить с теми двумя проститутками?
   – Это может быть полезно, – согласился я. – Вызовите отца Карлоса из католической церкви в восточном районе. Пусть он позаботится о сожжении тела.
   Франсуаз поправила волосы.
   – Пусть ваши люди не прекращают поиски, – сказала она. – Этот недоносок не приезжал из Аспоники два дня назад. Значит, у нас еще два ублюдка ходят по улицам.
   – Я всего лишь глупый полицейский, – огрызнулся Маллен. – Но до трех я уж как-нибудь посчитаю и сам.
   Он вернул на место свой револьвер, заряженный серебряными пулями, который так и не понадобился. После этого Маллен тяжело направился к двери.
   – Держу пари, с каждым шагом он продавливает по квадратному футу в потолке внизу, – сказал я.
   – Я всего лишь сказала, что два взбесившихся от крови вампира все еще ходят по улицам.
   – Ты во всем можешь найти что-то хорошее, – заметил я.
   – Встречаюсь же я с тобой, – улыбнулась Френки.
   – Никто сюда не заходит, – Маллен отдавал приказания, стоя в дверях. – Никого не впускайте, пока там все не уберут.
   Он окинул взглядом комнату, покрытую темными пятнами запекающейся крови и усыпанную отрубленными частями нечеловеческого тела. Маллен глубоко вздохнул и удовлетворился сознанием того, что все плохо.
   Франсуаз целеустремленно сбежала вниз, как горная лавина. Спецназовец, который заговорил со мной, отступил на шаг от стены и дотронулся до моего пиджака, желая что-то спросить.
   В том настроении, в котором я находился, я бы, скорее, сбросил его через перила, ибо это тоже являлось неплохим способом убрать его с дороги.
   – Майкл, – тихо спросил офицер.
   Его белесые усы отсвечивали от вкрученной в потолок лампочки. Они походили на грязноватый пластырь, прилепленный под разбитым носом.
   Если бы я в этот момент громко сказал ему «У», он сам бы кубарем перелетел через перила.
   – Что? – спросил я.
   – Я не хочу тебя задерживать, – сказал он.
   Я кивнул, ибо такое начало значило, что он и дальше намеревается занимать мое время.
   – Ты что-то хотел спросить, Джесси? – поинтересовался я.
   Он продолжал говорить тихо, хотя решительно все, стоявшие на лестнице, могли его расслышать; мало того, он еще согнул спину, пряча голову в плечи, точно полагал, что так его никто не заметит.
   – Майкл, – спросил он шепотом, какой в театральных ремарках называют страшным. – Что, черт возьми, там произошло?
   Настал мой звездный час, и я не собирался его упускать.
   Я одобрительно похлопал офицера по груди.
   – Ты абсолютно прав, Джесси, – сказал я.
   С тем я его и оставил.
   Он распахнул рот, но я не стал задерживаться, чтобы узнать, влетела ли туда какая-нибудь муха.
   Лейтенант Маллен продолжал отдавать указания, стоя на верхней площадке. Он махал руками так энергично, словно управлял сложным уличным перекрестком, и, не стой спецназовцы гораздо ниже по ступенькам, Маллен не преминул бы случайно сбить с ног одного или двух.
   Но этих ребят здорово учат основам выживания.
   – Что он хотел? – недовольно осведомилась Франсуаз.
   Девушка стояла возле двери с номером 67, возле которой, сложив руки на груди, дежурил скучающий полицейский офицер.
   Его лицо было непроницаемо, как нос ледокола, и ясно говорило, что если его не взяли участвовать в захвате преступника, чего он, без сомнения, заслуживает гораздо более, чем некоторые другие, и направили охранять двух полусумасшедших проституток, то, стало быть, его вовсе не интересует, что может происходить наверху.
   – Спросил, каким кремом для лица я пользуюсь, – ответил я.
   Франсуаз распахнула дверь так резко, что я не успел предупредить дежурного полицейского о том, что иногда бывает полезно беспокоиться о сохранности своих ушей. Впрочем, на этот раз отважному стражу порядка повезло больше, чем когда ему не доверили штурмовать квартиру, и дверной косяк прошел в четверти дюйма от его приплюснутого к черепу уха.
   Я успел удостовериться в этом как раз вовремя, чтобы поймать злой взгляд моей партнерши, которая нетерпеливо стояла в дверях и поджидала меня.
   – Так что ты ему сказал о том, что произошло внутри? – спросила она.
   – Сказал, что мы помогали миссис Дульциус оправиться от запора, – ответил я. – А вот и наши свидетельницы.
   – Мы слышали громкий шум там, наверху, – с поспешностью сообщила нам одна из девиц.
   Бесспорно, это была крайне ценная информация, которая могла очень сильно помочь нам в дальнейших розысках.
   – Я там трахалась, – мрачно сообщила моя партнерша, усаживаясь в третье из трех находившихся в комнате кресел.
   Больше в помещении не имелось ни одного предмета, на который можно было бы сесть, кроме пола; да и тот производил впечатление такого грязного, что мог бы без труда прожирить насквозь сколь угодно толстые брюки.
   Таким пол выглядел; и я твердо знал, что на деле он еще грязнее.
   Я мог бы, пожалуй, взгромоздиться на каминную полку и полагать себя рождественской игрушкой, но если в подобных комнатах обнаруживаются бутафорские каминные доски, то на них опасно ставить даже обычную рождественскую игрушку.
   Поэтому я остался стоять.
   Если маленькие дети и подростки относятся к Франсуаз с трогательным доверием, способным даже вызвать слезы на глазах того, кто видел детей только на картинках, то с женщинами Френки далеко не всегда находит мгновенное взаимопонимание.
   Те из них, кто считают себя красивыми и сексуальными, обычно не склонны радоваться, осознав, что на самом деле такими не являются; что же касается унылых, правильных и всепонимающих жен, которые, пока их муж работает, заботятся о семье, ведут хозяйство и спят с садовником, – то женщинам такого типа трудно смириться с тем, что Френки принимают в обществе как мою жену.
   После того, как Франсуаз, небрежно обронив пару слов на светских ужинах, разбила три брака, считавшиеся издалека счастливыми, взаимопонимание было достигнуто; и я не сомневался, что, если эти две проститутки не станут вести себя разумно с самого начала, то их жизни станет угрожать опасность, гораздо большая, нежели могла исходить от их сутенера.
   Существует нечто столь глубокое, и в то же время столь очевидно открытое, чего мы, люди, воспитанные в окружении слуг, ливрейных шоферов и огромных парков, в котором каждая аллея и лужайка мои, мы, для кого старинные полотна художников были тем же, что для остальных обои в цветочек, просто не можем полностью осознать. Нечто дикое и естественное, что существует в душе каждого человека, и может быть вытравлено только десятилетиями роскоши, упорного труда, не знающего преград, самолюбования и цинизма.
   Но двух ярко раскрашенных проституток еще не успела испортить цивилизация, да им это и не грозило. Вот почему они сразу же поняли, что на вопросы Френки необходимо отвечать так же охотно, как и проводящему венчание священнику.
   – Вы работали на придурка, который жил наверху? – спросила Френки.
   Жизнь на улицах не учит ни латыни, ни конному поло, ни игре на виолончели. Но она способна научить внимательности. Слово «жил» ударило по ушкам накрашенных девиц, как маленький молоточек, а камертоны в их головах ответили пушечным залпом. Эти девицы привыкли к словам похуже тех, которые я даже никогда и не слышал; но известие о гибели их сутенера все-таки вывело их из состояния возбужденного страха.
   Иногда людям удается приятно удивить меня.
   Но это бывает редко.
   – Пончо умер? – спросила первая из девиц.
   Таким тоном спрашивают у молочника, закончилась ли у него сметана.
   – Да, и я сомневаюсь, что попал в рай, – ответила моя партнерша. – Еще есть вопросы?
   Девица проглотила что-то. Возможно, это был вопрос, или ее гордость, или откушенный язык – чем бы это ни оказалось, девица проглотила его вовремя.