Челяев Сергей. Ключ от Дерева

   – Это и есть ваши ночные кошмары? – ткнул сапогом одного из мертвых Травник. Мотеюнас перевернул тело и откинул капюшон. Ян увидел белое безжизненное лицо с темными кругами вместо глаз, бешеный огонь в них уже угас. Жена Мотеюнаса издала тихое восклицание. Все сгрудились вокруг убитого, а с его телом начали происходить неожиданные трансформации. Белая призрачная маска лица потемнела изнутри, над ней заклубился тонкий и легкий дымок. Постепенно стали проступать человеческие черты молодого веснушчатого парня со слегка приподнятой верхней губой. Что-то заячье было в нем, робкое и беззащитное. Плащ был пробит в трех местах, но следов крови не было. Лицо еще плыло перед глазами, черты менялись. Мотеюнас крепче обычного обнял жену, стал тихо шептать ей что-то, а та уже рыдала навзрыд. Наконец мужик безнадежно махнул рукой, уселся на тележное колесо и достал трубку. Хозяйка закрыла лицо руками и с плачем, спотыкаясь, медленно и нетвердо поднялась по ступеням в дом.
   – Что случилось? – тревожно спросил Збышек.
   – Соседский племянник это, Кишк, – пояснил хозяин. Он был здорово расстроен, дрожащие пальцы машинально вертели прокуренную трубку.
   Ян вспомнил, как бесстрашно этот немолодой, изрядно заматеревший мужик рубился топором, как защитил от черного клинка споткнувшегося в пылу боя Збышека, и ему стало не по себе.
   – Один раз Кишк ушел охотиться на несколько дней, – стал вспоминать Мотеюнас. – Охотник он был неплохой, да и легконогий с детства, недаром ему и заячье имя* дали. Кое-кто его отговаривал, но год выдался очень неудачный, туговато было с едой, да еще ночные повадились, брать не брали, а только разоряли сараи да скотные дворы почем зря. Помню, он сказал перед уходом, что страшно только за дверями да окнами прятаться, а в лесу он никого не боится, пусть только эти ночные сунутся. Надо сказать по справедливости, ночные обходили его дом стороной. То ли везло, то ли правду говорили, что тетка его прежде с нечистой силой зналась, потому дом был защищен заклятиями не чета даже и вашим, почтенные господа друиды.
   – Мы не ведуны, – ответил Снегирь. – С тьмой не якшаемся, но при случае спуску не даем.
   – В этом я уже убедился, – пробормотал Мотеюнас.
   – Так что же случилось с парнем? – спросил Март.
   – Он не пришел домой в тот раз, – вздохнул хозяин. – Спустя месяц через хутор проходили лесовики, они здесь промышляют охотой и бортью, они и рассказали, что наткнулись на шалаш, где Кишкас ночевал. Лук, стрелы, силки, вся остальная снасть лежали в нем в сохранности.
   – Может, он отлучался ловушки проверить или еще куда? – предположил Збышек и бросил быстрый взгляд на Травника. Хозяин покачал головой.
   – Лесовики остались в шалаше переночевать. Он так и не появился. Уходя, они прихватили с собой одну безделушку, чтобы показать ее в деревне.
   – Она не отдавала заклятиями? – быстро спросил Травник, до этого не проявлявший видимого интереса к рассказу, а молча слушавший и изредка оглядывавший подворье цепким, внимательным взором.
   – Может быть, – задумчиво произнес Мотеюнас. Он посмотрел на незажженную трубку и спрятал ее в широкий карман грубых домотканых штанов. – Это было ожерелье, подаренное ему теткой. Оно приносило удачу в охоте, и Кишк никогда не снимал его, даже в бане.
   – Ожерелье было разорвано… – полуутвердительно сказал Травник.
   Мотеюнас с удивлением посмотрел на друида:
   – Почтенный господин, ты не в воду ли глядишь?
   – Да нет, – невесело усмехнулся Травник. – Просто мой учитель всегда советовал делать выводы из очевидных вещей.
   – От тебя ничего, видно, не утаишь, – проговорил Мотеюнас, глядя на мертвое лицо Кишка. – Оно было разрублено, то ожерелье. На нитке всегда висел волчий коготь редкой крепости, он тоже был рассечен напополам и пропитался кровью. Нитка тоже.
   – Та-а-ак! – присвистнул Снегирь. – Своего, выходит, не пожалели…
   – У таких нет своих, Казимир, – сказал Травник. – Ни в каком мире.
   Почувствовав, что разговор выдохся, Ян отошел от друидов и направился в дом. Мучительно хотелось пить, от кислого хлеба урчало в животе. Головой к лестнице лежал оборотень, убитый Яном в спину. Из плаща торчала оперенная белая стрела. Коростель подумал было заглянуть ему в лицо, но не решился.
   – Март! – негромко окликнул он молодого друида, но голос сорвался, и получилось хриплое сипение. – Март! – крикнул Ян снова, и Збышек вразвалочку подошел к нему.
   – Чего, Ян? – спросил юноша.
   – Слушай, – бесцветным голосом проговорил Коростель, еле ворочая одеревеневшим языком, – поверни этому голову.
   – Зачем? – спросил Март, не отличающийся особым расположением к мертвецам.
   – Поверни, я тебя прошу, – упрямо пробормотал Ян и добавил: – Чтобы лицо было видно.
   – Ладно, – согласился удивленный Збышек. Он брезгливо носком сапога повернул оскаленную голову и внимательно посмотрел на Яна. Тот с минуту молча смотрел в открытые зеленые водянистые глаза, на редкие рыжие усики и горбатый нос. Сизая полоска шрама была отчетливо заметна на грязной ввалившейся щеке.
   – Понятно, – тускло сказал Ян и, не говоря ни слова, тяжело побрел к лестнице.
   – Да что с тобой? – обеспокоенно окликнул его Март.
   – Ничего, – не поворачивая головы, ответил Коростель. Он стал подниматься, но едва он ступил на крыльцо, его жестоко вывернуло наизнанку. Ян долго и мучительно стоял, перегнувшись пополам, в голове страшно шумело, и в глазах поминутно вспыхивали красные и белые круги. Когда спазмы отпустили, он тяжело вздохнул и, отплевываясь, вошел в дом и припал к большому глиняному кувшину с теплым квасом. Март, наблюдавший всю эту сцену, усмехнулся, покачал головой и побрел обратно на подворье. Нужно было что-то делать с убитыми.

ГЛАВА 18
ПОДЗЕМЕЛЬЕ. ЯН И ДРУИДЫ

   Солнце взошло и все само решило за друидов. Едва первые лучи просочились из-за реки, тела ночных задымились и истаяли прямо на глазах. Неожиданно появившиеся складки на их бесформенных плащах проваливались все глубже, и наконец одежды опали, сдулись, как грязные серые пузыри.
   – Наверно, это не самая лучшая тема для разговора, но тебе не кажется, что в них есть что-то сходное с той волчицей, в поле? – спросил Ян Травника, наблюдая, как Март поочередно прощупывает мечом каждый балахон. На его юношески чистом безусом лице застыло брезгливое и вместе с тем какое-то умиротворенное выражение. Несмотря на явную неприязнь, Збышек тщательно и добросовестно делал свою работу, лезвие его меча при этом покрылось крупными водяными каплями.
   – Сходное по свойствам, но не по происхождению, – заметил друид, попивая хозяйский квас, который он уже успел расхвалить Мотеюнасу. – Того оборотня сработали зорзы, сомнения в том нет. А вот ночные повинуются кому-то другому, судя по их мечам.
   – Мечам? – переспросил Ян.
   – Да, и это отличает их от обычной нечисти. Даже оборотни, наиболее из всей нежити свободные в поступках, не выносят прикосновения холодного железа, которое когда-либо ковала рука живого существа.
   – А у мертвых тоже, что ли, есть кузницы? – полюбопытствовал Коростель.
   – Поздравляю, ты уже начал иронизировать, – мягко заметил Травник. – Промоешь желудок, и все будет хорошо.
   – Да нет, Симеон, я серьезно, – горячо и искренне воскликнул Ян, и удивленный Збышек даже обернулся на голос. – За то время, что я с вами, я успел уже убедиться, что очень мало знаю об этом свете, даже очевидные вещи.
   – Меня-то по большей части удивляют как раз эти, как ты говоришь, очевидные вещи. Самое большое и необратимое начинается именно тогда, когда самые, казалось бы, очевидные вещи вдруг начинают вести себя не так, как мы привыкли от них ожидать. Когда камень начинает петь, человек теряет дар речи. Поэтому я не боюсь тайн и загадок, Ян. Меня беспокоят очевидные вещи.
   – Знаешь, – сказал друид, встряхнув на донышке осадок кваса, – иногда мне кажется, что большинство очевидных вещей только притворяется простыми, чтобы обмануть или ввести в заблуждение.
   – А может, они просто смотрят от нас в другую сторону? – предположил Ян, и друид внимательно посмотрел на него.
   – В другую сторону, говоришь? А что, это неплохая мысль, Ян. Только если так, мы вряд ли сумеем когда-нибудь их понять.
   Травник спустился с крыльца и, бросив Марту на ходу короткое слово, стал сгребать вместе с ним в кучу плащи ночных. Затем они забросали их старой соломой и подожгли. Огонь не сразу принял подношение, материя была сырой и плотной. Когда пламя все же разгорелось, на краю хутора, на узкой тропинке, прячущейся в густой росной траве, показался Книгочей. Он быстро шагал в деревню, лицо его было серьезно, сосредоточенно и, как всегда, непроницаемо.
   После коротких приветствий Травник рассказал Книгочею о событиях, происшедших на хуторе, и познакомил с хозяевами дома. Патрик в свою очередь поведал о том, что заставило его срочно выйти следом за отрядом раньше намеченного срока. По уговору с Травником Книгочей должен был ожидать Лисовина двенадцать часов, а потом выходить по следу зорзов. Патрик, помимо горячей привязанности к тайным наукам и мудреным книгам, превосходно читал хитросплетения следов и мог по маленьким, неприметным признакам безошибочно определить количество прошедших людей или зверья, время, когда они прошли, и немало характерных особенностей каждого вдобавок. Чтение следов Книгочей почитал за детскую забаву, об этом они частенько спорили с Лисовином. К тому же Патрик был уверен, что в скором времени он дождется рыжего бородача с его незатейливым спутником, и они догонят товарищей вместе.
 
   Ночью похолодало, и Книгочей расположился поближе к огню. Спина, однако, все равно изрядно мерзла, и ему приходилось часто менять положение тела. Мало-помалу глаза начали слипаться, он отложил книгу и осмотрелся. На холме было тихо, потрескивали кобылки, а с реки доносилось негромкое довольное покрякивание – в тростниках кормились утки. Книгочей сделал несколько энергичных движений, чтобы согреться, и решил сходить по нужде. Щепетильный от природы, Патрик выбрался из круга и отправился ниже по склону, где рос невысокий кустарник. На обратном пути, выходя из дебрей порядком выродившейся малины, он вдруг услышал, как тихий и скрипучий голос окликнул его: «Друид!»
   Книгочей, никогда не терявший самообладания, медленно повернулся на голос, но никого не обнаружил. Только в траве что-то смутно белело, и, прищурившись, Патрик различил в темноте большие белые мослы. Под кустами лежал старый лошадиный костяк.
   – Друид! – снова окликнул его тот же голос, и Книгочей готов был поклясться, что скрипучие звуки исходили именно из этой кучи высушенных костей.
   – Кто меня зовет? – негромко окликнул Книгочей темноту и сделал шаг вперед – у него были свои представления о том, как вести себя в необычных ситуациях. Одновременно он тихо произнес короткое слово, и вынутый из ножен кинжал мгновенно выбросил длинный сноп белого света, рассыпавшийся по кустам трескучими искрами. В ту же секунду из груды костей медленно поднялся большой и длинный лошадиный череп. Его большие передние зубы приоткрылись, и он неожиданно произнес все тем же голосом, лишенным каких бы то ни было интонаций, кроме смутного шепелявого акцента, словно череп не говорил, а переводил слова с какого-то другого, очень древнего языка.
   – Не жди своих сородичей, друид. Рыжий человек и деревянная кукла уже обошли Закат. Ты встретишь их на другой дороге.
   – Чьими устами говоришь ты, башка? – громко спросил презирающий призраков бесстрашный Книгочей.
   – Того, кто велел, – сухо молвила голова и тут же рассыпалась в прах. Подойдя ближе, Патрик внимательно рассмотрел собеседника, но не обнаружил ничего нового, кроме заурядных костей, к тому же изрядно прогнивших. Зажимая нос, Книгочей немного порасшвырял их ногой, но больше не добился ничего от кучи позвонков и праха. Тихо присвистнув, друид обследовал соседние кусты, прочесал их со всех сторон в поисках невидимого шутника и, не найдя ничего, быстро заковылял наверх, оглянувшись напоследок на лошадиные останки. На костях лежала часть черепа и саркастически взирала на Книгочея. Патрик холодно взглянул в чудом уцелевшую черную глазницу и, буркнув что-то насчет домашнего скота, начал взбираться к своему костру. Через несколько минут он уже спешно спускался к реке, размышляя на ходу о странностях природы. В отличие от Симеона Патрик не разделял его интереса к очевидным вещам. Приключения нравились ему гораздо больше, хотя до хороших книг и им было далековато.
   Ян заметил, что всякий раз, когда события принимали новый, зачастую неожиданный оборот, каждый друид поначалу обдумывал сам, что делать дальше, а затем они устраивали маленький совет, где из всех мнений выбиралось одно, и Коростель далеко не всегда мог предугадать, чье суждение возобладает на этот раз.
   – Полагаю, спрашивать о том, не почудилось ли тебе все это, излишне, любезный Патрик? – предположил Снегирь, вдруг снова ставший сладким и румяным толстячком. Он изящным жестом вытер со лба грязь и ратный пот, затем оправил ремень и перевязь с ножами.
   – Совершенно излишне, – буркнул Книгочей и затолкал в рот целую лепешку, которыми хозяйка тут же принялась потчевать его с дороги.
   – С лошадиными головами мы пока не водили близких знакомств, – молвил Март и тоже с достоинством откусил.
   – С мертвыми головами, – добавил со значением Снегирь.
   – Значит, Книгочей правильно решил, что кто-то говорил с ним посредством этой головы…
   – И он имеет вес по ту сторону Моста Прощаний, – одновременно закончили свои мысли Снегирь со Збышеком, подмигнув другу с большой симпатией. Книгочей, казалось, был слишком увлечен лепешками, он молча жевал и поминутно прихлебывал кваску.
   – Тогда этот «тот, кто велел» зачем-то помогает нам, хотя там, откуда он, по всей видимости, может происходить, у нас всегда были только враги, – сказал Травник, и все друиды согласно кивнули.
   – Это уже второй помощник на нашем пути, – добавил Ян.
   – Действительно, тот приятель в маске как в воду канул, – заметил Симеон, – да и наш Рыжик тоже. Ну, будем надеяться, что они с Гвинпином действительно с нами разминулись. Что-то мне подсказывает, пока у них все благополучно.
   – Патрик! – Голос Травника изменился, и Книгочей мгновенно перестал жевать и отставил в сторону кружку.
   – Я готов, – сказал он, откладывая и недоеденную лепешку.
   – Очень хорошо, – мягко заметил Травник. – А сколько тебе нужно для сна?
   – Часа три, – пожал плечами Книгочей. – Но это не обязательно.
   – Тогда иди спать, – безапелляционным тоном закончил разговор друид. Март обнял книжника за плечи и повел в дом, на ходу что-то увлеченно рассказывая и причудливо жестикулируя. Ян смотрел им вслед, пока не закрылась дверь.
   Ему были знакомы такие состояния, когда после бессонной ночи никак не можешь отделаться от вязкого ощущения вчерашнего дня, который, оказывается, можно действительно перешагнуть только через границу ночи. Все вокруг, даже последние сони уже проснулись, заняты новыми хлопотами, а ты бродишь призраком неприкаянным, и во рту словно кот нагадил. Ян давно уже дал себе слово по возможности всегда спать ночью, хоть немного, хоть часок, чтобы, проснувшись, почувствовать, что изменилось это ощущение прошлого, чтобы почувствовать в обновленном мире обновленного себя. Идя с друидами, он всячески старался попасть в дозор либо в начале, либо в конце ночи, чтобы сменщики не будили в самый сон. Впрочем, этого хотел каждый, а ночи, даже короткие майские, тянулись медленно и томительно. К тому же Ян остро чувствовал в последнее время, что друиды словно притягивают к себе всяческие неприятности.
   Отправив Книгочея, Травник велел отдыхать и всем остальным. Остались с ним только хозяин и Ян, они уселись втроем на поленнице, и Мотеюнас наконец-то раскурил свою трубку. У Травника, видимо, были свои причины не любить курево, во всяком случае, он неоднократно по поводу курения подшучивал над Снегирем и Молчуном, большими любителями подымить. Даже Март, по-юношески балуясь, научился затягиваться крепким самосадом Йонаса, за что получал крепкие подзатыльники от Лисовина, считавшего, что надо или курить, или ходить по лесу. Молчун курил мастерски, пуская колечки дыма изо рта, носа и даже, кажется, из ушей. Травник никогда не брал в руки трубку, но Ян почему-то был уверен, что Симеон курить умеет и неплохо разбирается в сортах и видах табака, да и любого другого горючего зелья.
   – Крепок у тебя табачок, хозяин, – заметил Травник, косясь на дымящего, как вулкан, Мотеюнаса. – Того и гляди из трубки пламя повалит.
   – Ныне табачок не тот, – посетовал хозяин. – Вот раньше лесовики проходили мимо, я с ними часто менялся, табак у них больно чистый, бездымный, а уж заборист – глаза лезли на лоб, особенно с непривычки.
   Немного помолчали. Хозяин с простоватой деревенской хитрецой порассказал об урожае, о том, что земля не «родит», затем хмыкнул и звучно припечатал ладонь к гладкому, нагретому солнцем бревну.
   – Ладно, почтенные, куда дальше путь держать будете? У меня небось сегодня не загоститесь?
   – Угадал, хозяин, – усмехнулся Травник. – Пойдем дальше, по следу тех, что я вчера у тебя спрашивал.
   Ян привалился к теплому ошкуренному пню, подпирающему завалившиеся дрова. Солнышко уже раскинуло лучи, неяркие, они все же припекали, и Коростель стал потихоньку задремывать.
   – Понятно, – крякнул Мотеюнас. – Крепко они, видать, вам насолили.
   – Что твой табак, – согласился друид.
   – Они навроде наших ночных? – спросил хозяин.
   – Да, наверное, похуже будут. С нашими так просто не управишься – голову можно потерять. Да и твоего топора с нами не будет.
   – Дела… – посетовал Мотеюнас. – Я-то нынче же соседей предупрежу. Юза да Микалоиса, что в заимке построился недавно. Они еще ребят кликнут, мы ночных прижмем – не сунутся больше.
   – Это хорошо, – поддержал Травник. – Живете вы тут все порознь, разобщены, каждый своему Чуру молится. Наверное, что-то нужно менять. Тут у вас даже солнце не в полную силу светит.
   – А у вас небось другое солнце? – недоверчиво покосился Мотеюнас.
   – Поярче вашего будет, – сказал Травник, и Мотеюнас вздохнул.
   – У нас-то в ночных и свои есть, – тихо сказал хозяин, оглянувшись на дом. Там в окне застыло лицо мальчика, во все глаза глядящего на догорающий костер.
   – Какие свои? – не понял друид.
   – Родственники. Кишк вот. Я жене не говорил, но вроде бы ее отца как-то видел ночью в окне. Кто только их мучит, за какие такие грехи…
   Ян осторожно приоткрыл правый глаз, прислушиваясь к разговору.
   – Это твоя земля, Мотеюнас, тебе и разбираться надо со всеми вашими мерзостями, что творятся тут. Нам дальше надо идти, свою надобность исправлять.
   – Оно так, – задумчиво проговорил Мотеюнас. – Я вот только слышал вечером, вы промеж собой нашу страну Подземельем называли.
   – Было дело, – согласился друид. – Только это не со зла какого, без обиды. Просто из другого края мы, вот и считали, что эти земли внизу располагаются.
   – А теперь? – пыхнул трубочкой Мотеюнас.
   – Теперь не знаем, где выше. Всюду своя глубина.
   – Точно так, – подтвердил хозяин. – Идите-ка отдохнуть, а то вот парень совсем разморился. Скажи, когда поднимать вас, хозяйка моя соберет в дорогу.
   Мотеюнас разбудил их к полудню, когда из кухни уже доносились дразнящие, аппетитные запахи поджаренных шкварок.

ГЛАВА 19
ПОДЗЕМЕЛЬЕ. ЛИСОВИН И ГВИНПИН

   Большая и тяжелая капля звучно шлепнула по носу, но деревянная кукла даже не обратила на нее внимания. Гвинпин ошеломленно озирался по сторонам, а Лисовин уже стягивал с ноги быстро начавший темнеть от воды олений сапог, второй стоял рядом на траве.
   Несколько минут назад они вылезли из громадной норы, в которую они ни за что бы не полезли специально, встреться она им в другой истории. Но сейчас нескончаемый коридор подземного хода, круто поднявшийся вверх и сузившийся до толщины средних объемов бурого медведя, наконец-то отпустил их, выведя прямо на поляну пропитанного недавним дождем леса. Приятели уже походили по полям и лесам вокруг замка храмовников, но такого буйства красок и зелени даже внешне невозмутимый Лисовин не мог припомнить. Лес словно раскрасила чья-то изумрудная кисть, красок хватило с избытком и на кроны, и на стволы, на кустарники и траву; даже земля, кажется, зеленела, сливаясь с мягкими мхами, устлавшими лес сплошным ковром. Теперь лес был напоен дождем, шум которого еще был слышен вдали, тихий, спокойный, уходящий; мхи превратились в мягкие губки, прежде, наверное, они приятно пружинили под ногой, а теперь испускали во все стороны обильные струи дождевой воды. Как всегда после дождя проснулись притихшие птицы, в верхушках деревьев блуждали солнечные лучи, ища дорогу меж поникшей, набухшей влагой листвы. Не существовало никакого иного цвета, кроме зеленого, зато он присутствовал в лесной палитре в невероятном множестве оттенков: кленовый, березовый, тополевый, буковый шатер нависал над говорящей куклой и рыжебородым друидом, который уже перекинул через плечо сапоги, морщась от холодной полновлажной травы.
   – Как ты ходишь все время босиком, Гвин, давно хочу тебя спросить? – сокрушенно вздохнул бородач.
   – Сколько именно? – живо откликнулся весьма заинтересованный Гвинпин.
   – Чего это сколько? – удивленно покосился Лисовин, забывший о своей недавней язвительности.
   – Ну, ты сказал же, что давно хочешь спросить меня, вот я и интересуюсь, как давно тебя это беспокоит, – ответил Гвинпин, сосредоточенно шлепая ногой по траве: его забавляли разлетающиеся во все стороны прозрачные брызги.
   Друид некоторое время молча смотрел в честные, пуговично-круглые глаза Гвинпина, затем в сердцах плюнул и отвернулся.
   – Вот видишь, ты уже и сам вспомнил, – заметила проницательная кукла, ободряюще похлопав приятеля по широкой спине. Лисовин стоически перенес эту ласку, так и не решив для себя окончательно, чего же в кукле больше – лицемерия или наивного простодушия. Оба любили последнее слово оставлять за собой, и друид его сказал, только очень тихо, а затем вырвал с корнем королевских размеров лопух и воткнул его в нору, из которой они недавно выбрались. Отойдя на пару шагов, он пригляделся, тщательно расправил ветки, закрывая полностью отверстие, затем у одного из не самых высоких стеблей приотломил верхушку, оставив ее свисать на тоненькой ленточке кожицы. Удовлетворенный содеянным, друид легонько щелкнул пальцем по черной блестящей голове куклы и преувеличенно бодрым тоном скомандовал:
   – Вставай, птица, пора осмотреть этот небесный уголок. Заодно и подышим свежим воздухом.
   Гвинпин послушно встал и заковылял вслед за Лисовином, который быстро и уверенно шлепал по траве в сторону ближайшей рощи. Полянку пересекала пара тонких тропок, но друид всегда выбирал известные ему дороги, не доверяя незнакомым предшественникам, – так было всегда, когда ему случалось оказаться в чужом лесу и если тропа не была звериной.
   – А звери тут есть? – спросил Гвинпин, еле поспевая за своим спутником.
   – Вряд ли какая лисица или волк вздумают покуситься на твои шелковые перышки, – назидательно молвил Лисовин.
   – Я, между прочим, о тебе беспокоюсь! – весело крикнул Гвинпин, догнав наконец друида и зашлепав с ним рядом.
   – За беспокойство спасибо, – откликнулся бородач, – но будет лучше, если эти заботы ты предоставишь мне, а сам будешь смотреть под ноги, и, пожалуйста, помягче ступай, а то я уже по колено в воде.
   – Хорошо, – пообещал Гвинпин и тут же с размаху провалился лапой в кротовую нору, залитую до краев мутной черной водой. Лисовин укоризненно посмотрел на незадачливого спутника, выдернул его из норы и обтер пучком травы.
   – Спасибо, – поблагодарил нисколько не обескураженный Гвин и тут же дернул за карман шагающего рядом бородача. – А ты видел, Лисовин, что в кустах, возле большого бука, сзади подземного хода, откуда мы вылезли…
   – А ты покороче не можешь? – осведомился рыжий друид.
   – Если покороче, то там шелохнулась ветка, причем очень резко! И это не мог быть ветер, – заключил вполне довольный собой Гвин.
   – А ты не видел, как из этого куста потом вылез заяц? – ответил, на ходу, не оборачиваясь, Лисовин. – Он еще полз так, словно у него лапы больные, зашибленный какой-то.
   – Нет, этого я уже не видел, – с легкой ноткой разочарования сообщила кукла. – Ты как раз меня о чем-то спросил, в это время я и обернулся.
   – Я тебе велел смотреть под ноги, иначе, как только мы доберемся до места, будешь стирать мою одежду, – нервно предупредил Лисовин.
   – А до какого места мы доберемся? – тут же спросил неугомонный Гвинпин.
   – Ну-ка, послушай меня, друг ситный! – Друид резко остановился и указал на куклу пальцем. – Я эти края знаю не больше твоего. Так почем я знаю, до какого места мы сейчас доберемся! Куда-нибудь уж выйдем, это точно. Поэтому хватит болтать и давай поспешай, в этакой луже мы ни одного следа не отыщем – все водой затянет. Один след я уже приметил, пока ты, между прочим, плескался, так что вперед и молчком.