Страница:
* * *
На совещании военного кабинета утром 20 мая мы снова обсуждали положение нашей армии. Даже при условии успешного отхода с боями к Сомме я считал вполне вероятным, что значительные силы могут быть отрезаны или отброшены обратно к морю. В протоколе совещания было отмечено:«Премьер-министр полагает, что в качестве меры предосторожности морскому министерству следует собрать большое количество мелких судов, которые должны быть готовы к выходу в порты и бухты на французском побережье».
Военно-морское министерство начало немедленно действовать с все усиливающимся рвением, так как время шло и положение становилось все более мрачным. Планировалось, если окажется необходимым, проводить эвакуацию из Кале, Булони и Дюнкерка по 10 тысяч человек из каждого порта в сутки. 30 судов типа пассажирских паромов, 10 военно-морских дрифтеров и 6 небольших каботажных судов были выделены в состав первой очереди. 22 мая морское министерство отдало приказ о реквизиции 40 голландских шхун, которые нашли у нас убежище, и укомплектовании их военно-морскими командами. Во всех английских гаванях была проведена полная проверка всех судов. Эти планы, которые получили название операции «Динамо», десять дней спустя обеспечили спасение армии.
* * *
Направление немецкого удара стало теперь более ясным. Танки и моторизованные дивизии продолжали двигаться потоком через брешь в направлении Амьена и Арраса, поворачивая к западу по течению Соммы в сторону моря. В ночь на 20 мая они вступили в Абвиль, пересекли и перерезали все коммуникации северных армий. Эти чудовищные, смертоносные серпы встретили слабое или вообще не встретили никакого сопротивления после того, как фронт был прорван. Наводившие ужас германские танки беспрепятственно рыскали по открытой местности, поддерживаемые и снабжаемые моторизованным транспортом, преодолевая от 30 до 40 миль в день.Они прошли через десятки городов и сотни деревень, не встречая ни малейшего сопротивления; их офицеры стояли в открытых башенных люках, самодовольно приветствуя население. Очевидцы рассказывали о толпах пленных французов, которые шагали рядом с немцами, причем многие из них все еще несли свои винтовки, которые время от времени собирались и уничтожались под танками. Я был потрясен крайней беспомощностью и отказом от борьбы с немецкими танковыми частями, которые, имея несколько тысяч машин, осуществляли полное уничтожение могущественных армий; не менее поразил меня и быстрый крах французского сопротивления сразу же после прорыва фронта. Все немецкое передвижение осуществлялось по главным дорогам, и ни в одном месте их не остановили.
* * *
21 мая Айронсайд вернулся и доложил, что лорд Горт, получив указания кабинета, заявил ему следующее:1) отход на юг вызовет необходимость арьергардных боев у Шельды и в то же время необходимость атаковать врага, который уже крепко удерживает территорию своими танковыми и моторизованными соединениями. При этой операции придется защищать оба фланга;
2) продолжительные наступательные действия окажутся трудными ввиду положения со снабжением;
3) французская 1-я армия и бельгийцы вряд ли смогут присоединиться к осуществлению этого маневра, если таковой будет предпринят.
Айронсайд добавил, что во французском командовании на севере царит смятение; что генерал Бийот не выполнял своих обязанностей по организации взаимодействия в течение последних восьми дней и, как оказалось, не имел никаких планов; что английские экспедиционные силы полны бодрости и до настоящего времени потеряли в боях всего около 500 человек. Он живо обрисовал нам состояние дорог, забитых беженцами, поливаемых огнем немецких самолетов. Он сам оказался в достаточно тяжелом положении.
Таким образом, перед военным кабинетом стояла тяжелая альтернатива: английской армии любой ценой, совместно с французами и бельгийцами или без них, пробиваться на юг, на Сомму, – задача, в возможности выполнения которой лорд Горт сомневался, – или же отойти к Дюнкерку и осуществить морскую эвакуацию под бомбами вражеской авиации при полной уверенности потерять всю артиллерию и вооружение, которого было так мало и которое было так ценно. Выполнение первой задачи было, совершенно очевидно, связано с большим риском, но не было никаких причин не принять всевозможные предупредительные и подготовительные меры для того, чтобы обеспечить эвакуацию морем в случае провала южного плана. Я поставил перед своими коллегами вопрос о моей повторной поездке во Францию, чтобы встретиться с Рейно и Вейганом и прийти к какому-то решению.
* * *
Когда я прибыл в Париж 22 мая, обстановка там была уже иной: Гамелен ушел, а Даладье отошел от военных дел. Рейно был одновременно премьер-министром и военным министром. Поскольку германское наступление определенно направилось в сторону моря, Парижу не грозила немедленная опасность. Главная квартира все еще находилась в Венсене. Рейно привез меня туда примерно около полудня. Вейган объяснил нам свой план. Он не соглашался с тем, чтобы северные армии шли или отступали на юг. Они должны ударить на юго-восток от Камбре и Арраса в общем направлении на Сен-Кантен, осуществляя тем самым обход с фланга немецких танковых дивизий, которые в настоящее время ведут бои в мешке Сен-Кантен – Амьен, как выразился Вейган. Он думал, что их тыл должна обеспечить бельгийская армия, которая будет прикрывать их с востока и, если необходимо, с севера. В это же время новая французская армия под командованием генерала Фрера, составленная из 18–20 дивизий, снятых из Эльзаса, с линии Мажино, из Африки и из других мест, должна была образовать фронт по течению Соммы. Ее левое крыло должно будет пробиться вперед к Аррасу через Амьен и таким образом путем крайних усилий установить контакт с армиями севера. Танковые дивизии должны находиться под постоянным давлением.
«Танковым дивизиям, – сказал Вейган, – нельзя позволять удерживать инициативу».
Необходимые приказы были отданы, насколько было возможно вообще давать какие-либо приказы.
Дальше будет видно, что новый план Вейгана отличался от отмененного приказа № 12 генерала Гамелена лишь более энергичным тоном. Даже после того как Вейган принял командование, три дня было потеряно на принятие решений. Смена верховного командования была правильной. Вызванное же этим промедление было вредным.
В результате отсутствия какого-либо верховного руководства военными действиями случайности и противник стали управлять событиями. 17 мая Горт начал посылать войска на линию Рюйолькур, Арле и занимать Аррас, постоянно усиливая свой южный фланг. Французская 7-я армия, без 16-го корпуса, который понес очень большие потери в боях за Валхерен, продвинулась на юг с целью соединения с французской 1-й армией. Она пересекла тыл англичан, не причинив им серьезных помех. 20 мая противник форсировал Шельду у Уденарда, и три английских корпуса, которые все еще были развернуты на восток, 23 мая отошли на ту линию обороны, которую мы создали вдоль бельгийской границы зимой и с которой наши корпуса так энергично начали свое наступление за 12 дней до этого.
Во исполнение плана Вейгана Горт предложил генералу Бланшару, который теперь командовал северной группой, чтобы две английские дивизии, одна французская дивизия и французский кавалерийский корпус атаковали в южном направлении между Северным каналом и каналом Шельда. Две французские дивизии фактически дважды уже подходили к предместьям Камбре, но оба раза они попадали под обстрел и отступали. За все те дни это была единственная наступательная операция французской 1-й армии.
24 мая Рейно прислал две телеграммы с резкими упреками. Более короткая из них поясняет, в чем дело.
«Вы телеграфировали мне, – говорилось в телеграмме, – сегодня утром о том, что вами даны генералу Горту указания продолжать выполнение плана Вейгана. Сейчас же генерал Вейган сообщает мне, что согласно телеграмме генерала Бланшара английская армия осуществила по своей собственной инициативе отход на 25 миль в сторону портов, в то время когда наши войска, двигающиеся с юга, с успехом продвигаются на север, туда, где они должны встретиться со своим союзником.
Такие действия английской армии являются прямым нарушением формальных приказов, которые были подтверждены сегодня утром генералом Вейганом. Это отступление, естественно, вынудило генерала Вейгана изменить все его приготовления, и он вынужден отказаться от мысли закрыть брешь и восстановить непрерывную линию фронта. Нет необходимости подчеркивать серьезность возможных последствий».
До этого момента генерал Вейган рассчитывал на армию генерала Фрера, продвигавшуюся к северу на Амьен, Альбер и Перонн. Она же фактически не добилась никакого заметного прогресса и все еще формировалась и продолжала сосредоточиваться в намеченном районе. Ниже приводятся мои ответы Рейно:
25 мая 1940 года
В моей вчерашней вечерней телеграмме Вам сообщалось все то, что нам было здесь известно, и мы до сих пор не получили от Горта ничего, что могло бы опровергнуть это. Генерал Дилл, который должен быть с генералом Гортом, имеет указание как можно скорее самолетом прислать штабного офицера. Сразу же, как только мы узнаем, что случилось, я подробно сообщу об этом. Ясно, однако, что северная армия практически окружена и что все ее коммуникации прерваны, за исключением пути на Дюнкерк и Остенде.
* * *
В кабинете и высших военных кругах многие считали, что способности и стратегические познания сэра Джона Дилла, который с 23 апреля был заместителем начальника имперского генерального штаба, найдут себе наиболее полное применение в том случае, если он будет назначен главным советником нашей армии. Никто не мог сомневаться в том, что он как специалист во многих отношениях превосходил Айронсайда.27 мая сэр Джон Дилл стал начальником имперского генерального штаба. По общему мнению, эти перемены соответствовали требованиям момента.
Глава 4
Марш к морю (24–31 мая)
Теперь мы можем сделать обзор этой памятной битвы.
Лишь один Гитлер готовился нарушить нейтралитет Бельгии и Голландии. Бельгия не хотела обращаться за помощью к союзникам до тех пор, пока она сама не оказалась атакованной. Поэтому военная инициатива находилась у Гитлера. 10 мая он нанес свой удар. 1-я группа армий, имевшая в центре англичан, вместо того чтобы стоять за своими укреплениями, ринулась вперед в Бельгию с напрасной, ибо она являлась запоздалой, спасительной миссией.
Французы оставили участок у Арденн плохо укрепленным и слабо охраняемым. Бронированное нашествие дотоле невиданных ни в одной войне масштабов смяло центр линии французских армий и через 48 часов создало угрозу отрезать все северные армии от их южных коммуникаций, а также и от моря. Не позже чем 14 мая французское главное командование должно было бы дать решительный приказ этим армиям об общем скорейшем отходе, невзирая не только на опасности, но и на большие потери в материальной части. Генерал Гамелен не видел грозной необходимости такого шага. Французский командующий северной группой Бийот был неспособен сам принимать необходимые решения. Во всех армиях находившегося в опасности левого крыла царил беспорядок.
Почувствовав превосходящую мощь врага, войска откатились обратно. По мере обхода их справа они образовали оборонительный фланг. Если бы они стали отходить назад 14-го, они могли бы выйти на свою старую линию к 17 мая и имели бы полную возможность успешно пробиться. Были потеряны по меньшей мере три роковых дня. Начиная с 11 мая английский военный кабинет ясно видел, что только немедленный отход с боями к югу может спасти английскую армию. Он имел решительное намерение убедить в своей точке зрения французское правительство и генерала Гамелена, но командующий английской армией лорд Горт сомневался, удастся ли оторваться от противника на активном фронте и в то же время пробиться на юг.
19 мая генерал Гамелен был устранен, и его место занял Вейган. Гамеленовский приказ № 12, его последний приказ, хотя и отданный с пятидневным запозданием, был правильным в принципе, а также совпадал с основными заключениями военного кабинета и комитета начальников штабов. Перемена верховного командования или отсутствие командования вызвали новую трехдневную задержку. Смелый план, предложенный генералом Вейганом после его поездки в северные армии, был всего лишь бумажным проектом. В основном это был план того же Гамелена, ставший еще более безнадежным в результате новых промедлений.
Оказавшись перед тяжелой дилеммой, мы приняли план Вейгана и честно и настойчиво, хотя и безуспешно, старались до 25 мая проводить его. К этому времени все коммуникации были прерваны, наша слабая контратака была отражена с потерей Арраса, бельгийский фронт был прорван, король Леопольд собирался капитулировать, и все надежды найти спасение на юге рухнули.
Осталось только море. Сможем ли мы достигнуть моря или нас окружат и разобьют в открытом поле? Во всяком случае мы должны будем потерять всю артиллерию и все вооружение нашей армии, которые нельзя будет восстановить в течение многих месяцев. Но что это значит по сравнению со спасением самой армии, того ядра и основы, вокруг которых Англия только и могла создавать свои армии будущего! Лорд Горт который, начиная с 25 мая понимал, что эвакуация морем является нашим единственным шансом, приступил к созданию плацдарма у Дюнкерка и начал пробиваться к нему теми силами, которые у него остались. Для осуществления этого нужна была вся дисциплинированность англичан, высокие качества их командующих, среди которых были Брук, Александер и Монтгомери. Было сделано все, что было доступно силам человеческим. Но будет ли этого достаточно?
Таким образом, говорит Гальдер, дорога на Дюнкерк была открыта для английской армии. Во всяком случае в 11 часов 42 минуты 24 мая нами было перехвачено незашифрованное немецкое сообщение о том, что наступление на линии Дюнкерк – Азбрук – Мервилль должно быть приостановлено. Гальдер заявляет, что он отказался от имени командования сухопутных сил вмешиваться в действия группы армий Рундштедта, которая имела ясные указания не допустить, чтобы враг достиг побережья. Он доказывал, что чем скорее и полнее будет успех здесь, тем легче будет позже восполнить потерю некоторого числа танков. На следующий день он получил приказание прибыть вместе с Браухичем на совещание.
Бурная дискуссия закончилась получением категорического приказа Гитлера, к которому он добавил, что для обеспечения выполнения своего приказа он пошлет на фронт личных офицеров связи. Кейтель был послан на самолете в группу армий Рундштедта, а другие офицеры были посланы на командные пункты фронта.
«Я никогда не мог понять, – говорит генерал Гальдер, – как Гитлер мог додуматься до того, что танковые соединения бесцельно подвергаются опасности. Всего вероятнее, что Кейтель, который в течение значительного времени находился во Фландрии во время Первой мировой войны, породил такие идеи своими рассказами».
Другие германские генералы рассказывали примерно то же самое и даже утверждали, что приказ Гитлера мог быть продиктован политическими мотивами, а именно желанием усилить шансы на мир с Англией после разгрома Франции. Сейчас стали известны подлинные документальные доказательства в виде боевого журнала штаба Рундштедта, писавшегося в то самое время. Записи в боевом журнале говорят о другом. В полночь 23 мая из штаба германского верховного командования сухопутными войсками пришел приказ Браухича, согласно которому 4-я армия поступала под командование Рундштедта для «последнего акта битвы на окружение».
На следующее утро Гитлер посетил Рундштедта, который доложил ему, что его танковые дивизии, которые прошли так далеко и так быстро, значительно ослабели и что им нужна передышка для реорганизации перегруппировки и подготовки последнего удара по врагу, который, как говорит журнал его штаба, «сражается с чрезвычайным упорством». Более того, Рундштедт предвидел возможность атак с севера и с юга на его широко растянувшиеся по фронту войска, то есть предвидел план Вейгана, который, если бы он был выполнимым, означал бы контрнаступление союзников. Гитлер «полностью согласился» с тем, что наступление к востоку от Арраса должно осуществляться силами пехоты и что подвижные соединения должны по-прежнему удерживать линию Лан – Бетюн – Эр – Сент-Омер – Гравлин, чтобы отрезать неприятельские силы, находившиеся под нажимом со стороны группы армий «Б» на северо-востоке.
Он подчеркивал также первостепенную важность сохранения бронетанковых сил для будущих операций. Однако рано утром 25 мая был получен новый приказ главнокомандующего сухопутными войсками Браухича, предписывавший продолжение наступления танковых частей. Рундштедт, опираясь на устное распоряжение Гитлера, не хотел и слышать об этом. Он не передал приказ Браухича командующему 4-й армией Клюге, которому было дано распоряжение беречь танковые дивизии. Клюге протестовал против задержки, но лишь на следующий день, 26 мая, Рундштедт разрешил использовать танковые дивизии, хотя даже и тогда он приказал, чтобы наступление не было направлено непосредственно против Дюнкерка. В журнале говорится, что 4-я армия возражала против таких ограничений и начальник штаба армии телефонировал 27 мая:
«Порты Ла-Манша представляют собой следующую картину. Большие суда подходят к причалам, и по переброшенным сходням люди заполняют суда. Вся материальная часть остается позади. Однако нам совсем не хочется, чтобы эти люди, заново экипированные, снова оказались против нас в будущем».
Следовательно, можно с уверенностью сказать, что танковые части были задержаны и что это было сделано по инициативе Рундштедта, а не Гитлера. Рундштедт, несомненно, имел основания для такой точки зрения в этом вопросе, учитывая состояние танков, а также и общую обстановку, но ему следовало бы подчиниться формальным приказам армейского командования или по крайней мере сообщить ему о содержании своего разговора с Гитлером. Среди германских командующих господствует мнение, что была упущена большая возможность.
Достигнув моря у Абвиля в ночь на 20 мая, головные немецкие танковые и моторизованные колонны двинулись на север вдоль побережья мимо Этапля на Булонь, Кале и Дюнкерк с очевидным намерением отрезать все наши пути к спасению морем. Этот район ярко сохранился в моей памяти со времен прошлой войны, когда я командовал подвижной бригадой морской пехоты, действовавшей из Дюнкерка против флангов и тыла немецких армий, наступавших на Париж. Поэтому мне не надо было знакомиться с системой шлюзов между Кале и Дюнкерком или с значением Гравлинского водного рубежа. Шлюзы уже были открыты, и с каждым днем наводнение увеличивалось, таким образом защищая с юга линию нашего отступления.
Оборона Булони и еще в большей степени оборона Кале до самого последнего часа являлись наиболее насущным делом среди всей этой неразберихи, и туда были немедленно посланы войска из Англии. Булонь, изолированную и атакованную 22 мая, защищали два гвардейских батальона и одна из наших немногих противотанковых батарей совместно с некоторым числом французских войск. После 36-часового сопротивления было получено донесение, что дальше оборонять Булонь невозможно, и я согласился на эвакуацию морем остатков гарнизона, включая французов. Эта операция была проведена восемью эсминцами в ночь на 24 мая, причем потеряно было только 200 человек. Я пожалел об этом решении.
За несколько дней до этого я поручил руководство обороной портов Ла-Манша непосредственно начальнику имперского генерального штаба, с которым я поддерживал постоянный контакт. Теперь я решил, что за Кале надо драться до последней капли крови и что нельзя разрешить эвакуацию гарнизона морем.
Гарнизон Кале состоял из батальона стрелковой бригады, батальона 60-го стрелкового полка, стрелкового полка королевы Виктории и батальона королевского танкового полка с 21 легким танком и 27 крейсерскими танками; имелось такое же количество французских частей. Было тяжело жертвовать этими замечательными опытными кадровыми войсками, которых у нас было так мало, за сомнительное преимущество выиграть два или, может быть, три дня, которые неизвестно как будут использованы. Военный министр и начальник имперского генерального штаба согласились с этой суровой мерой.
Окончательное решение не эвакуировать гарнизон было принято вечером 26 мая.
Кале был ключевым пунктом. Многие другие причины могли помешать эвакуации Дюнкерка. Однако ясно, что три дня, выигранные обороной Кале, позволили удержать водный рубеж у Гравлина и что без этого, несмотря на колебания Гитлера и приказы Рундштедта, вся армия была бы отрезана и потеряна.
К 23 мая 1-й и 2-й корпуса английских экспедиционных сил, последовательными этапами выводившиеся из Бельгии, снова оказались на линии пограничных укреплений к северу и востоку от Лилля, которые они сами для себя построили в течение зимы. Взмах германской косы прошел вдоль нашего южного фланга и достиг моря. И нам необходимо было прикрыть себя. Сложившаяся обстановка вынудила Горта и его штаб послать войска, которые с успехом заняли позиции по линии канала Ла-Бассе – Бетюн – Эр – Сент-Омер – Ваттен. Эти войска вместе с частями французского 16-го корпуса вышли к морю у Гравлина. Английский 3-й корпус был главной силой этого вогнутого фронта, развернувшегося на юг. Непрерывной линии фронта не было; было лишь множество оборонительных «точек» на узлах основных дорог, и некоторые из них, например Сент-Омер и Ваттен, уже попали в руки врага. Чрезвычайно важные дороги к северу от Касселя оказались под угрозой. Резерв Горта состоял всего из двух английских дивизий, 5-й и 50-й, которые, как мы видели, только что едва выбрались из боя на юг от Арраса, предпринятого ими в бесплодной попытке выполнить план Вейгана. В этот день общая линия фронта английских экспедиционных сил составляла около 90 миль, причем всюду в тесном соприкосновении с противником.
К югу от расположения английских экспедиционных сил находилась французская 1-я армия, две дивизии которой занимали пограничные укрепления, а остальные 11 дивизий в плохом состоянии сбились в районе к северу и востоку от Дуэ. Против этой армии была направлена юго-восточная клешня германских дивизий, осуществлявших охват. На нашем левом фланге бельгийская армия во многих местах была отброшена от реки Лис, и в результате ее отступления в северном направлении начала образовываться брешь к северу от Менена.
Лишь один Гитлер готовился нарушить нейтралитет Бельгии и Голландии. Бельгия не хотела обращаться за помощью к союзникам до тех пор, пока она сама не оказалась атакованной. Поэтому военная инициатива находилась у Гитлера. 10 мая он нанес свой удар. 1-я группа армий, имевшая в центре англичан, вместо того чтобы стоять за своими укреплениями, ринулась вперед в Бельгию с напрасной, ибо она являлась запоздалой, спасительной миссией.
Французы оставили участок у Арденн плохо укрепленным и слабо охраняемым. Бронированное нашествие дотоле невиданных ни в одной войне масштабов смяло центр линии французских армий и через 48 часов создало угрозу отрезать все северные армии от их южных коммуникаций, а также и от моря. Не позже чем 14 мая французское главное командование должно было бы дать решительный приказ этим армиям об общем скорейшем отходе, невзирая не только на опасности, но и на большие потери в материальной части. Генерал Гамелен не видел грозной необходимости такого шага. Французский командующий северной группой Бийот был неспособен сам принимать необходимые решения. Во всех армиях находившегося в опасности левого крыла царил беспорядок.
Почувствовав превосходящую мощь врага, войска откатились обратно. По мере обхода их справа они образовали оборонительный фланг. Если бы они стали отходить назад 14-го, они могли бы выйти на свою старую линию к 17 мая и имели бы полную возможность успешно пробиться. Были потеряны по меньшей мере три роковых дня. Начиная с 11 мая английский военный кабинет ясно видел, что только немедленный отход с боями к югу может спасти английскую армию. Он имел решительное намерение убедить в своей точке зрения французское правительство и генерала Гамелена, но командующий английской армией лорд Горт сомневался, удастся ли оторваться от противника на активном фронте и в то же время пробиться на юг.
19 мая генерал Гамелен был устранен, и его место занял Вейган. Гамеленовский приказ № 12, его последний приказ, хотя и отданный с пятидневным запозданием, был правильным в принципе, а также совпадал с основными заключениями военного кабинета и комитета начальников штабов. Перемена верховного командования или отсутствие командования вызвали новую трехдневную задержку. Смелый план, предложенный генералом Вейганом после его поездки в северные армии, был всего лишь бумажным проектом. В основном это был план того же Гамелена, ставший еще более безнадежным в результате новых промедлений.
Оказавшись перед тяжелой дилеммой, мы приняли план Вейгана и честно и настойчиво, хотя и безуспешно, старались до 25 мая проводить его. К этому времени все коммуникации были прерваны, наша слабая контратака была отражена с потерей Арраса, бельгийский фронт был прорван, король Леопольд собирался капитулировать, и все надежды найти спасение на юге рухнули.
Осталось только море. Сможем ли мы достигнуть моря или нас окружат и разобьют в открытом поле? Во всяком случае мы должны будем потерять всю артиллерию и все вооружение нашей армии, которые нельзя будет восстановить в течение многих месяцев. Но что это значит по сравнению со спасением самой армии, того ядра и основы, вокруг которых Англия только и могла создавать свои армии будущего! Лорд Горт который, начиная с 25 мая понимал, что эвакуация морем является нашим единственным шансом, приступил к созданию плацдарма у Дюнкерка и начал пробиваться к нему теми силами, которые у него остались. Для осуществления этого нужна была вся дисциплинированность англичан, высокие качества их командующих, среди которых были Брук, Александер и Монтгомери. Было сделано все, что было доступно силам человеческим. Но будет ли этого достаточно?
* * *
Теперь следует рассмотреть один эпизод, вокруг которого было много споров. Начальник германского генерального штаба генерал Гальдер заявил, что в этот момент Гитлер сделал единственную действенную попытку прямого вмешательства в ход сражения. Согласно заявлению этого авторитетного лица, Гитлер стал «испытывать тревогу за танковые соединения, так как они подвергались значительной опасности, действуя на трудной местности, перерезанной каналами, и были не в состоянии достичь каких-либо существенных результатов». Он считал, что не может бесцельно жертвовать танковыми частями, так как они были весьма необходимы для второго этапа кампании. Он, несомненно, считал, что одного превосходства в воздухе будет вполне достаточно для того, чтобы предотвратить массовую эвакуацию морем. Согласно заявлению Гальдера, Гитлер направил ему через Браухича приказ «остановить танковые соединения и даже оттянуть назад их головные части».Таким образом, говорит Гальдер, дорога на Дюнкерк была открыта для английской армии. Во всяком случае в 11 часов 42 минуты 24 мая нами было перехвачено незашифрованное немецкое сообщение о том, что наступление на линии Дюнкерк – Азбрук – Мервилль должно быть приостановлено. Гальдер заявляет, что он отказался от имени командования сухопутных сил вмешиваться в действия группы армий Рундштедта, которая имела ясные указания не допустить, чтобы враг достиг побережья. Он доказывал, что чем скорее и полнее будет успех здесь, тем легче будет позже восполнить потерю некоторого числа танков. На следующий день он получил приказание прибыть вместе с Браухичем на совещание.
Бурная дискуссия закончилась получением категорического приказа Гитлера, к которому он добавил, что для обеспечения выполнения своего приказа он пошлет на фронт личных офицеров связи. Кейтель был послан на самолете в группу армий Рундштедта, а другие офицеры были посланы на командные пункты фронта.
«Я никогда не мог понять, – говорит генерал Гальдер, – как Гитлер мог додуматься до того, что танковые соединения бесцельно подвергаются опасности. Всего вероятнее, что Кейтель, который в течение значительного времени находился во Фландрии во время Первой мировой войны, породил такие идеи своими рассказами».
Другие германские генералы рассказывали примерно то же самое и даже утверждали, что приказ Гитлера мог быть продиктован политическими мотивами, а именно желанием усилить шансы на мир с Англией после разгрома Франции. Сейчас стали известны подлинные документальные доказательства в виде боевого журнала штаба Рундштедта, писавшегося в то самое время. Записи в боевом журнале говорят о другом. В полночь 23 мая из штаба германского верховного командования сухопутными войсками пришел приказ Браухича, согласно которому 4-я армия поступала под командование Рундштедта для «последнего акта битвы на окружение».
На следующее утро Гитлер посетил Рундштедта, который доложил ему, что его танковые дивизии, которые прошли так далеко и так быстро, значительно ослабели и что им нужна передышка для реорганизации перегруппировки и подготовки последнего удара по врагу, который, как говорит журнал его штаба, «сражается с чрезвычайным упорством». Более того, Рундштедт предвидел возможность атак с севера и с юга на его широко растянувшиеся по фронту войска, то есть предвидел план Вейгана, который, если бы он был выполнимым, означал бы контрнаступление союзников. Гитлер «полностью согласился» с тем, что наступление к востоку от Арраса должно осуществляться силами пехоты и что подвижные соединения должны по-прежнему удерживать линию Лан – Бетюн – Эр – Сент-Омер – Гравлин, чтобы отрезать неприятельские силы, находившиеся под нажимом со стороны группы армий «Б» на северо-востоке.
Он подчеркивал также первостепенную важность сохранения бронетанковых сил для будущих операций. Однако рано утром 25 мая был получен новый приказ главнокомандующего сухопутными войсками Браухича, предписывавший продолжение наступления танковых частей. Рундштедт, опираясь на устное распоряжение Гитлера, не хотел и слышать об этом. Он не передал приказ Браухича командующему 4-й армией Клюге, которому было дано распоряжение беречь танковые дивизии. Клюге протестовал против задержки, но лишь на следующий день, 26 мая, Рундштедт разрешил использовать танковые дивизии, хотя даже и тогда он приказал, чтобы наступление не было направлено непосредственно против Дюнкерка. В журнале говорится, что 4-я армия возражала против таких ограничений и начальник штаба армии телефонировал 27 мая:
«Порты Ла-Манша представляют собой следующую картину. Большие суда подходят к причалам, и по переброшенным сходням люди заполняют суда. Вся материальная часть остается позади. Однако нам совсем не хочется, чтобы эти люди, заново экипированные, снова оказались против нас в будущем».
Следовательно, можно с уверенностью сказать, что танковые части были задержаны и что это было сделано по инициативе Рундштедта, а не Гитлера. Рундштедт, несомненно, имел основания для такой точки зрения в этом вопросе, учитывая состояние танков, а также и общую обстановку, но ему следовало бы подчиниться формальным приказам армейского командования или по крайней мере сообщить ему о содержании своего разговора с Гитлером. Среди германских командующих господствует мнение, что была упущена большая возможность.
* * *
Однако была еще особая причина, оказавшая влияние на движение немецких танковых частей в решающем пункте.Достигнув моря у Абвиля в ночь на 20 мая, головные немецкие танковые и моторизованные колонны двинулись на север вдоль побережья мимо Этапля на Булонь, Кале и Дюнкерк с очевидным намерением отрезать все наши пути к спасению морем. Этот район ярко сохранился в моей памяти со времен прошлой войны, когда я командовал подвижной бригадой морской пехоты, действовавшей из Дюнкерка против флангов и тыла немецких армий, наступавших на Париж. Поэтому мне не надо было знакомиться с системой шлюзов между Кале и Дюнкерком или с значением Гравлинского водного рубежа. Шлюзы уже были открыты, и с каждым днем наводнение увеличивалось, таким образом защищая с юга линию нашего отступления.
Оборона Булони и еще в большей степени оборона Кале до самого последнего часа являлись наиболее насущным делом среди всей этой неразберихи, и туда были немедленно посланы войска из Англии. Булонь, изолированную и атакованную 22 мая, защищали два гвардейских батальона и одна из наших немногих противотанковых батарей совместно с некоторым числом французских войск. После 36-часового сопротивления было получено донесение, что дальше оборонять Булонь невозможно, и я согласился на эвакуацию морем остатков гарнизона, включая французов. Эта операция была проведена восемью эсминцами в ночь на 24 мая, причем потеряно было только 200 человек. Я пожалел об этом решении.
За несколько дней до этого я поручил руководство обороной портов Ла-Манша непосредственно начальнику имперского генерального штаба, с которым я поддерживал постоянный контакт. Теперь я решил, что за Кале надо драться до последней капли крови и что нельзя разрешить эвакуацию гарнизона морем.
Гарнизон Кале состоял из батальона стрелковой бригады, батальона 60-го стрелкового полка, стрелкового полка королевы Виктории и батальона королевского танкового полка с 21 легким танком и 27 крейсерскими танками; имелось такое же количество французских частей. Было тяжело жертвовать этими замечательными опытными кадровыми войсками, которых у нас было так мало, за сомнительное преимущество выиграть два или, может быть, три дня, которые неизвестно как будут использованы. Военный министр и начальник имперского генерального штаба согласились с этой суровой мерой.
Премьер-министр – начальнику имперского генерального штабаЭто послание было отправлено бригадному генералу Никольсону примерно в 2 часа дня 25 мая.
25 мая 1940 года
Бригадному генералу, обороняющему Кале, следует сказать что-нибудь в таком роде: оборона Кале до последнего предела является сейчас актом величайшей важности для нашей страны и для нашей армии. Прежде всего она сковывает очень большую часть вражеских танковых сил и не дает им наносить удары по нашим коммуникациям. Затем она сохраняет для нас порт, через который смогут вернуться на родину части английской армии. Лорд Горт уже послал к Вам на поддержку войска, а военно-морской флот сделает все возможное для того, чтобы обеспечить Ваше снабжение. Взоры всей империи устремились на защитников Кале, и правительство Его Величества уверено, что Вы и Ваш доблестный полк совершите подвиг, достойный англичан.
Окончательное решение не эвакуировать гарнизон было принято вечером 26 мая.
Кале был ключевым пунктом. Многие другие причины могли помешать эвакуации Дюнкерка. Однако ясно, что три дня, выигранные обороной Кале, позволили удержать водный рубеж у Гравлина и что без этого, несмотря на колебания Гитлера и приказы Рундштедта, вся армия была бы отрезана и потеряна.
* * *
Все это затмила упрощавшая дело катастрофа. Немцы, которые до того времени не оказывали сильного давления на бельгийский фронт, 24 мая прорвали бельгийскую оборону по обе стороны Куртре, который находится всего в 30 милях от Остенде и Дюнкерка. Бельгийский король вскоре счел положение безнадежным и приготовился к капитуляции.К 23 мая 1-й и 2-й корпуса английских экспедиционных сил, последовательными этапами выводившиеся из Бельгии, снова оказались на линии пограничных укреплений к северу и востоку от Лилля, которые они сами для себя построили в течение зимы. Взмах германской косы прошел вдоль нашего южного фланга и достиг моря. И нам необходимо было прикрыть себя. Сложившаяся обстановка вынудила Горта и его штаб послать войска, которые с успехом заняли позиции по линии канала Ла-Бассе – Бетюн – Эр – Сент-Омер – Ваттен. Эти войска вместе с частями французского 16-го корпуса вышли к морю у Гравлина. Английский 3-й корпус был главной силой этого вогнутого фронта, развернувшегося на юг. Непрерывной линии фронта не было; было лишь множество оборонительных «точек» на узлах основных дорог, и некоторые из них, например Сент-Омер и Ваттен, уже попали в руки врага. Чрезвычайно важные дороги к северу от Касселя оказались под угрозой. Резерв Горта состоял всего из двух английских дивизий, 5-й и 50-й, которые, как мы видели, только что едва выбрались из боя на юг от Арраса, предпринятого ими в бесплодной попытке выполнить план Вейгана. В этот день общая линия фронта английских экспедиционных сил составляла около 90 миль, причем всюду в тесном соприкосновении с противником.
К югу от расположения английских экспедиционных сил находилась французская 1-я армия, две дивизии которой занимали пограничные укрепления, а остальные 11 дивизий в плохом состоянии сбились в районе к северу и востоку от Дуэ. Против этой армии была направлена юго-восточная клешня германских дивизий, осуществлявших охват. На нашем левом фланге бельгийская армия во многих местах была отброшена от реки Лис, и в результате ее отступления в северном направлении начала образовываться брешь к северу от Менена.