Череватенко Алексей. Небо Одессы, 1941-й

   Потребовалось не более шести-семи минут - и полк в сборе. Замкомандира Шестаков выстраивает летчиков, инженер Кобельков - технический персонал. Мы по-прежнему в неведении.
   - Леонид Утесов приехал в Одессу, встречать будем, - пробует кто-то шутить. Шутка повисает в воздухе. Командиры эскадрилий Капустин, Асташкин и Рыкачев о чем-то совещаются. К ним подходит Елохин. Моего комэска капитана Жидкова вчера вечером проводили в другую часть.
   Увидев командира полка, строй выравнивается. С Марьинского и Верховца глаз не спускаем. Что они скажут нам? За время моей службы в Одессе это первая тревога в воскресенье. Возможно, и в самом деле нас подняли на ученья?
   По лицу Марьинского можно заметить: чем-то расстроен. Прошелся вдоль шеренг, остановился, переминаясь с ноги на ногу.
   - Товарищи летчики, инженеры, техники и механики! Сегодня в четыре часа утра немецко-фашистская Германия, вероломно нарушив договор, напала на нашу страну. Гитлеровские войска перешли нашу границу, самолеты бомбят мирные города и села...
   Строй вдруг колыхнулся и снова замер. Командир выждал минуту и продолжал уже более спокойно:
   - Объявляю готовность номер один. Без разрешения старших никто не имеет права отлучаться из расположения части. Командиры и комиссары эскадрилий, начальники служб получат дополнительные указания. У кого будут вопросы?
   О чем было спрашивать? Беспокойные мысли завладели каждым из нас. Война! Вот так она началась. Утренней сиреной. Шесть лет вставал я с рассветом, спешил к самолету, подымался в небо, выполнял фигуры высшего пилотажа. Учился воевать с условным противником. Конец условному противнику! Перед нами - настоящий. Где-то он уже разбойничает в нашем небе, где-то горят сейчас дома и пылают плодородные поля.
   Ищу глазами Шестакова. Он дает наставления летчикам, говорит о порядке дежурств в воздухе. Мы со Львом Львовичем знакомы давно, с осени тридцать восьмого года, когда после окончания Сталинградского авиационного училища я прибыл в Ростов-на-Дону. Шестаков командовал эскадрильей истребителей. В свои двадцать три года он уже много успел: воевал в Испании, имел боевые награды, был в чине капитана. Признаться, ехал я с какой-то робостью. Еще в Сталинграде о комэске рассказывали всякое. Одни утверждали, что он резок, вспыльчив, другие говорили, что Шестаков отличный летчик, взыскателен, но справедлив, зря подчиненного не обидит.
   Ростовский аэродром находился в северной части города. Через железнодорожную насыпь спускаюсь на равнину и быстро нахожу небольшой кирпичный домик, штаб эскадрильи. Несмело стучусь. Меня встречает среднего роста, подвижный, с искринкой в глазах капитан. Не успел доложить, как он обращается с вопросом: не проголодался ли в дороге, как самочувствие? И скованность мою как рукой сняло. Комэск беседует с новичком по-дружески, запросто. Я с восхищением смотрю на его грудь: орден Ленина и орден Красного Знамени... Кого это не взволнует?
   В нашем училище орденоносцев по пальцам можно перечесть: один награжден за участие в гражданской войне, двое воевали на Халхин-Голе, один на озере Хасан. Но все это были люди в летах, а Шестаков ведь совсем молодой...
   Комэск попросил у меня летную книжку, некоторое время изучал ее. Потом, в упор взглянув мне в глаза, заметил:
   - А ведь самостоятельных налетов мало! Начинать надо почти все с азов...
   - Такая программа была, - оправдывался я.
   - Да я и не обвиняю тебя, - сказал капитан. - Наверстаем, будь спокоен. Другое тревожит: почему в наших училищах так мало внимания уделяют практике. Спрашиваешь молодого летчика по теории - любо-дорого слушать, прямо академик. А поднимешься с ним в воздух - он и спасовал, самостоятельности ни на грош... Вот и возись с таким!
   Я растерянно переминался с ноги на ногу.
   - Возьми, - Шестаков протянул мне летную книжку. - Припоминаю один случай. В Испании это было. Вылетели мы парой на разведку. Мой ведомый Родригес в общем был летчик неплохой, но у него как раз не хватало опыта, выдержки. Горяч был не в меру, как, впрочем, все испанцы. Из-за этого сам едва не погиб и меня подвел... Над Гренадой, понимаешь, ввязались мы в бой с шестеркой "Мессершмиттов". Одного нам удалось прикончить. Вот тут-то мой напарник, что называется, вошел в раж: вместо того чтобы меня прикрывать, сам пошел в атаку. Уж больно ему самому захотелось прикончить фашиста. А что получилось? Увлекшись атакой, не заметил, как подставил свою машину под огонь противника и - вышел из боя: самолет его был поврежден, и пошел Родригес на вынужденную посадку, а я остался без прикрытия и тоже пострадал, снарядом повредило мотор моего "ястребка". Понял, к чему я клоню? Не всегда отвага может заменить мастерство и умение.
   - Но ведь мы сейчас не на фронте... - заметил я. Капитана будто током прошило. Он строго посмотрел на меня и сказал жестко:
   - Сегодня нет, а завтра - может случиться. Многие молодые рассуждают подобным образом, мол, куда спешить, успеем наверстать упущенное. Так вот знай: времени как раз у нас очень мало, придется жать на всю катушку. И запомни, лейтенант: ничего условного у нас не будет, все взаправду. Эскадрилья выполняет задачи, как в настоящем бою.
   Капитан называл летчиков, с которыми сражался бок о бок, и чьи имена стали потом для нас символом мужества и отваги: Павла Рычагова, Сергея Черных, Примо Джибелли, Анатолия Серова, генерала Анатолия Гусева.
   Это была беседа с человеком бывалым, обстрелянным, знающим, отличным командиром и душевным товарищем.
   Я сразу же проникся к Шестакову глубоким уважением. И поскольку речь зашла об Испании, вспомнили светловскую "Гренаду".
   Красивое имя, высокая честь,
   Гренадская волость в Испании есть... 
   процитировал я. Капитан улыбнулся.
   - Люблю поэзию, особенно Маяковского... Но сейчас больше приходится сидеть над военными книгами. Требования к летчику-истребителю повышаются с каждым днем. Чтобы победить в бою, нужно каждый день больше летать, больше проливать пота, не щадить себя. Нельзя забывать также, что немецкие истребители обладают неплохими летно-тактическими качествами. У них высокая скорость, большой потолок, отличная маневренность.
   До сих пор я был убежден, что наша авиация - самая сильная в мире, что мы летаем выше всех, дальше всех, быстрее всех. Кто же не восторгался подвигом Анатолия Ляпидевского, Николая Каманина, Маврикия Слепнева, Ивана Доронина, Василия Молокова, Михаила Водопьянова, спасших экспедицию челюскинцев в 1934 году и первыми удостоенных звания Героев Советского Союза! Кто не был восхищен знаменитыми перелетами Валерия Чкалова, Михаила Громова, Сигизмунда Леваневского, Полины Осипенко! И потому не выдержал и заявил, что наши И-16 не хуже, в случае чего мы это на деле докажем!
   Шестаков прищурил голубые глаза, забарабанил пальцами по столу:
   - Это справедливо... Вера в свою технику похвальна, но нельзя недооценивать противника.
   Мы и позже не раз слышали от капитана эти слова. На "ура" воевать нельзя, надо знать противника, его сильные и слабые стороны, надо овладеть самолетом в совершенстве, все навыки довести до автоматизма. А мастерство не приходит само собой, его добывают в упорном труде, как шахтер уголь.
   Сравнение мне понравилось, В пору моего детства многие наши станичники уходили на заработки в Донбассе. Оттуда прибилась к нам печальная песня о нелегкой доле людей, работающих под землей.
   Шахтер пашенки не пашет,
   Косу в руки не берет.
   Видно, Шестаков из рода закаленных работяг, подумалось мне.
   - Мы с тобой почти земляки, - оборвал мои мысли командир эскадрильи. Ты из донских степей, я из Донбасса. Есть такой город Авдеевка... - Потом вдруг неожиданно спросил: - Женат?
   Я отрицательно покачал головой.
   - А я, знаешь, в девятнадцать лет женился, - Шестаков смущенно улыбнулся. - И, признаться, не жалею. Семья - милое дело. Моя Олимпиада подарила мне дочь и сына... Когда долго не вижу их, тоска берет отчаянная.
   ...Наша беседа в эскадрилье продолжалась более двух часов. Деловые вопросы перемежались с житейскими, на первый взгляд, не имеющими прямого отношения к делу. Но это только казалось. На самом деле командир и подчиненный изучали друг друга. Отныне нам вместе служить, делить радости и неудачи.
   Может быть, не во всем можно было согласиться с капитаном, слишком категорично он судил о людях, был нетерпим к слабостям, но из первой встречи с комэском я вынес твердое убеждение, что он человек целеустремленный, настойчивый, прямой.
   В первый день приезда у меня состоялась беседа и с комиссаром эскадрильи Юрием Борисовичем Рыкачевым. Встретил он меня приветливо, много расспрашивал о моей прежней жизни, ознакомился с летной книжкой. И снова я почувствовал себя виноватым в том, что мало налетал часов.
   - Что верно, то верно, у новичков совсем мало практики, - согласился Рыкачев, но тут же поспешил успокоить:
   - Полетаете с командиром на учебно-тренировочном самолете, а там получите боевую машину, будете наверстывать.
   На третий день мы с Шестаковым поднялись в воздух. Как положено, капитан сидел во второй кабине, контролируя мои действия. Можете представить мое тогдашнее состояние: боялся допустить малейшую неточность, каждое движение выверял трижды. Но когда человек напряжен, не миновать ошибки. Во время виража я, что называется, перестарался, перетянул ручку. Машина задрожала и едва не свалилась в штопор. Капитан вовремя вмешался, отжал ручку управления от себя, и все обошлось. Но после этого он заставил меня несколько раз повторить упражнение, пока не отработал по всем правилам.
   Посадку произвел хорошо. Выхожу из кабины, обращаюсь по уставу:
   - Какие будут замечания, товарищ командир?
   Комэск для начала сказал несколько слов в похвалу и начал разбирать недостатки: спешка, торопливость, нервозность. Капитан советовал выработать в себе хладнокровие - это необходимое для летчика качество. Потребовал отточить выполнение виража, переворота через крыло, петли Нестерова. Под конец сказал:
   - Плохо летать не позволю. Летать будешь только отлично, у тебя есть для этого все данные.
   Я воспрянул духом, почувствовал уверенность в себе. Поставил перед собой задачу: в самый короткий срок в совершенстве овладеть техникой пилотирования.
   Позже на базе нашей эскадрильи и был создан 69-й полк. Майор Шестаков стал заместителем командира полка.
   ...Сбор по тревоге закончен, дежурные звенья поочередно взлетают и патрулируют над Одессой. Под нами уже военное небо, летаем с полным боекомплектом, ищем противника. Перегнувшись через борт, гляжу вниз. По дороге к городу тянутся повозки, машины. Беспокойные мысли одолевают меня. Там, на западе, уже идет война, а у нас еще тихо. Не проглядеть бы... Тишина на войне всегда обманчива.
   После полета докладываю новому комэску капитану Елохину:
   - Противник не обнаружен, в воздухе все спокойно.
   - Боятся фашисты показываться над Одессой, - замечает кто-то.
   - Да, тебя, верно, испугались, - ворчит Аггей. - Такие они пугливые... - он закуривает и опускается на траву. Мы рассаживаемся вокруг, как цыплята возле наседки. Разговор идет о том, скоро ли начнутся воздушные бои. Рядом натужно гудят бензовозы, техники заправляют машины. Над аэродромом кружит тройка "ястребков". Вдруг прибегает запыхавшийся посыльный:
   - Все свободные от полетов в штаб! Ожидается правительственное сообщение.
   Правительственное сообщение! Значит, будет выступать Сталин...
   Собрались не в штабе, а в столовой. Небольшое помещение битком набито. Протиснувшись ближе к репродуктору, замечаю Асташкина, Голубева, Маланова, Серогодского. У всех застывшие, напряженные лица, ни улыбки, ни веселого словца.
   12 часов дня. С обращением к советскому народу по радио выступил заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и Народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов.
   "Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, говорилось в обращении. - Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом". Обращение заканчивалось словами: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами".
   Короткая речь, всего несколько минут. Никто не хочет уходить, ждем еще каких-то слов, но вот уже льются из репродуктора звуки марша в исполнении духового оркестра. Начальник штаба Никитин приказывает разойтись по своим местам.
   Мы выходим из столовой. Ярко светит щедрое июньское солнце, на небе ни единого облачка. Как и вчера, поют в лесопосадке птицы, на поляне колышутся под дуновением ветерка алые маки. Мирная картина. И все-таки война... Трудно с этим смириться.
   Согласно разработанному начальником штаба графику, экипажи каждой эскадрильи знают свое время полетов. Но дежурят все. Никто не уходит с поля. Звено за звеном взлетают в небо самолеты. Посты воздушного наблюдения, оповещения и связи 15-й бригады ПВО сообщают: в воздухе чисто,
   Мое звено в предстоящую ночь было свободно от вылетов, и я решил навестить семью. Особенно беспокоился за Валентину, надо бы ее утешить, успокоить...
   Комэск согласился отпустить меня, попросив заодно узнать городские новости. Ребята вручили пачку писем, я должен был опустить их в почтовый ящик.
   На попутной машине добрался до вокзала. Город бурлил, клокотал. Вместе с капитаном интендантской службы мы соскочили с машины и сразу попали в окружение женщин: засыпали вопросами, требуя новостей. Капитану все же удалось вырваться, а меня не отпускали: как же, летчик, он все знает, ему далеко видно.
   - Скажи, сынок, вы их, гадов, не допустите к Одессе? - обратилась ко мне пожилая женщина.
   Полный уверенности и с чувством собственного достоинства я ответил:
   - На летчиков можете положиться! Не допустим к городу ни одного фашистского стервятника!
   Женщины продолжали свои расспросы, теребя за рукав. Их волнение было понятно: война ворвалась в наш советский дом внезапно, как бандит врывается в квартиру, чтобы ограбить ее, учинить разбой.
   Наконец, выбравшись из толпы, спешу домой, времени в обрез. Встречают меня радостно. У них спокойно, никакой паники, и на душе становится теплее. Слушали речь Молотова по радио. Старик побежал в свои мастерские, у них там должен митинг состояться. Валентина вполне серьезно задает вопрос, сколько мы уже сбили фашистов. Я снисходительно улыбаюсь: ишь, какая скорая! Да их тут еще и не видели.
   - Как же так? - удивляется жена. - Тревогу уже дважды объявляли...
   - Где-то севернее пролетали, а в нашем районе пока затишье.
   Меня усаживают за стол, и беспокойная теща начинает информировать о том, что школы отводятся под госпитали, заводы начинают готовиться к эвакуации. В парке имени Шевченко ночью поймали шпиона.
   - Так-таки и шпиона? - улыбаюсь я,
   - Да-да, говорят, фонариком сигналил, - не унимается теща.
   - Кому сигналил? Самолетов еще не было, а вы... Паниковать раньше времени не стоит.
   - Люди говорили... - обиженно поджимает губы Анастасия Григорьевна.
   Жена умоляюще смотрит на меня, и я говорю примирительно:
   - - Давайте лучше обсудим, что будете делать во время налета вражеской авиации. Обязательно спускаться в бомбоубежище! И с Валентиной поосторожнее, смотрите уж тут за ней... Непременно сообщите, когда отправите в родильный дом.
   Громыхая по железной лестнице, сбегаю с третьего этажа вниз, мчусь переулком и на ходу вскакиваю в трамвай. Тащится он медленно, и меня все время подмывает спрыгнуть. Кажется, пешком дошел бы быстрее. Земные скорости раздражают авиаторов.
   Налетов на город пока не было. Но Одесса готова была отразить нападение, промышленность быстро перестраивалась на военный лад. Перестраивалась и жизнь города, и сами люди. Военкоматы штурмовали сотни добровольцев: просили немедленно отправить на фронт, в действующую армию. На митинге в Черноморском пароходстве моряки приняли резолюцию: "Каждый из нас будет самоотверженно продолжать работу на своем участке и в любую минуту, когда это потребуется, грудью станет на защиту социалистической Родины".
   На цеховых митингах судоремонтного завода № 1 многие рабочие-стахановцы подали заявление с просьбой принять их в ряды Коммунистической партии. Сотни женщин, мужья которых ушли на фронт, стали на их место у станков.
   Военная обстановка еще больше сплотила, сроднила людей.
   ...Мы ждали последних сведений с фронтов. Половина двенадцатого ночи. Заговорило радио. Сводка, и опять тревожная. Начальник штаба водит по карте карандашом, передвигает флажки. Красный флажок, синий флажок. Жирная линия протянулась от Мурманска до впадения Дуная в Черное море. Да, это уже не игра в "красных" и "синих", - думаю я, покидая помещение штаба. А ночь - как в мирное время. Блещут равнодушные звезды, чуть шелестят листья на ветвях деревьев. Тишина. Раньше с курганчика мы любовались залитой огнями Одессой. А сейчас город погрузился во мрак.
   Глава IV.
   Первый экзамен
   День за днем мы все основательнее вживаемся в обстановку военного времени, летаем с рассвета до поздней ночи. Прикрываем город и порт, ведем разведку. Но пока что противник не появляется в поле зрения.
   Между тем от начальника штаба Никитина мы знаем, что летчики нашей 21-й смешанной авиадивизии за Днестром уже ведут бои. 67-й полк во главе с командиром майором Рудаковым за эти несколько дней отразил несколько налетов на аэродром, сбил тринадцать самолетов противника.
   Около трех десятков Ю-88 в сопровождении "Мессершмиттов" появились воскресным утром в районе Грасулово. Бомбы разорвались в полукилометре от рассредоточенных самолетов, не причинив никакого вреда. Командир эскадрильи капитан Афанасий Карманов первым взмыл в небо и устремился в атаку. В неравной схватке ему удалось сбить вражеский бомбардировщик, а затем и истребитель. Но и его самолет был обстрелян. С большим трудом удалось Карманову оторваться от преследователей и посадить изрешеченную машину.
   Фашисты пытались бомбить аэродром в Бельцах, где базировался 55-й истребительный полк под командованием майора В. П. Иванова. Однако благодаря бдительности постов ВНОС и активным действиям летчиков вражеская атака была сорвана.
   Зная об успехах боевых товарищей, мы сетовали на свое бездействие. По-прежнему полеты в заданный район, по-прежнему охрана объектов...
   Но однажды, патрулируя севернее Одессы, мы обнаружили два "мессера". Пытались навязать им бой, однако противник уклонился. Так и вернулись ни с чем.
   Командир полка, выслушав донесение, сказал, иронически улыбаясь:
   - Видно, не приняли вас за серьезных противников, слабаками посчитали...
   Возвратились с полета Алексей Алелюхин и Михаил Шилов. Тоже безрезультатно. Раздражение их было сильно еще и потому, что, пролетая над знаменитым одесским пляжем Ланжерон, они обратили внимание на усыпанный людьми берег: купались, загорали, будто ничего особенного не произошло.
   - Нашли время нежиться на солнце! - возмущался Шилов.
   - Раз народ отдыхает, значит спокоен, чувствует за собой силу, А сила это мы: пехота, моряки, авиаторы. Ясно, комсомолия? - возражал Иван Королев. - Что ж теперь, по-твоему, сесть в подвал и нос не высовывать?
   Шилов промолчал, и в наступившей тишине все отчетливо услышали далекое гудение. Дремавшие под тенью акаций летчики насторожились. Вытянув шеи, всматривались в голубое небо, но оно было чистым. Между тем гул нарастал, становился все отчетливее, резче.
   По звуку мы определили, что это не наши. Но тогда почему молчат посты и не открывают огонь зенитчики? В это время дежурило звено лейтенанта Василия Мистюка из третьей эскадрильи. Мистюк опытный летчик, куда же он исчез со своей тройкой?
   Пока мы строили догадки, прислушиваясь к подозрительному гулу, над аэродромом послышался пронзительный свист, земля под нами дрогнула, а небо словно раскололось пополам. Все произошло в считанные секунды, внезапно. Мы выскочили из укрытий, чтобы своими глазами увидеть противника. На высоте 600-700 метров развернутым строем удалялись на запад шесть "Хейнкелей".
   Как же случилось, что враг подкрался незамеченным?
   Однако рассуждать некогда, звено в составе Михаила Стешко, Ивана Пескова и Петра Гуламенко пошло на взлет. Надо настичь, атаковать и сбить противника.
   Юркие "ястребки" в одно мгновение набрали высоту и скрылись за редкими облачками. Но догнать вражеские самолеты оказалось все же задачей непосильной, не позволяла скорость. Майор Марьинский нервничал: куда запропастился Мистюк, Окажись он со своей тройкой вблизи, и врагу несдобровать бы.
   Нас всех охватило чувство вины. Еще бы, среди бела дня позволили врагу свободно гулять в нашем небе, сидели прислушивались, гадали... Но что же служба оповещения?
   Начальник штаба Никитин звонил, выяснял, ругался. Оказалось, все-таки зевка дали посты ВНОС. Они не ждали противника со стороны моря, а когда опомнились и начали звонить в полк, "Хейнкели" уже были над аэродромом. Наш дежурный принял сообщение под грохот разрывающихся бомб.
   Но это не снимало с нас вины, вернее - с лейтенанта Мистюка. Оказывается, он, увлекшись поиском, уклонился далеко на север от Одессы. Связаться с ним и навести на цель не удалось из-за плохой погоды. Вот так одно к одному и сложились неблагоприятные обстоятельства.
   Это был предметный урок и для летчиков, и для связистов, и для зенитчиков. Правда, противник своей задачи не выполнил, полк не понес потерь, если не считать десятка воронок на взлетном поле. Их тут же засыпали и разровняли.
   Первый налет был предпринят, очевидно, для того, чтобы вызвать в наших рядах смятение, панику, но враг просчитался. Были, конечно, перепуганные, но это в городке, где бомбежка произвела некоторые разрушения.
   У одного жилого дома фугаской отбит угол, вместо окон зияют дыры, под сапогами неприятно похрустывает битое стекло.
   Я поспешил на свою квартиру. Здесь все было перевернуто кверху дном. Оконные рамы болтались на железных петлях, дверь перекосило. Попытался навесить ее, но ничего не получилось. Пол был усеян осколками битой посуды, осыпавшейся штукатуркой. Пыль еще не осела и неприятно щекотала ноздри. Мне не захотелось ни к чему притрагиваться и наводить порядок. Вдруг показались ненужными вещи, предметы, которые еще вчера веселили душу и радовали глаза. Я отобрал несколько фотографий, прикрыл дверь и сошел вниз. Но не успел сделать нескольких шагов, снова услышал пальбу зениток. Неужели опять налет? Пригибаясь, мимо штакетника пробежала женщина с мальчуганом, и почти в тот же миг раздался оглушительный взрыв. Женщина мгновенно упала, накрыв своим телом ребенка. По земле скользнула зловещая тень "Хейнкеля" и исчезла за домами. По крышам забарабанили пули. Я глядел в бездонное синее небо, и ненависть вскипала в моей душе. Так ли они сильны, чтобы безнаказанно летать над нашими жилищами, разрушать города, калечить людей? Не позволим осквернять нашу землю!
   Посты ВНОС и зенитчики на этот раз оказались на высоте, атака противника была отбита. И мы сделали для себя выводы. Был установлен четкий порядок дежурств на земле и патрулирования в воздухе. Днем и ночью в небе Одессы барражировало звено "ястребков", В случае появления воздушного противника немедленно поднималось подкрепление.
   Наша 4-я эскадрилья еще в мирное время считалась ночной. Сейчас командир полка поставил перед Елохиным задачу организовать непрерывное ночное дежурство над городом. Ночной полет сложный. Летчик должен отлично ориентироваться, по мельчайшим объектам на земле определять свое местонахождение. Над Одессой не так уж трудно ориентироваться: море, залив, лиманы, дороги. Они - надежные помощники летчика.
   Мы гордились оказанным доверием, рвались в полет, тем более, что противник все чаще стал появляться в ночном небе. Первый мой бой произошел именно глубокой ночью. В паре с лейтенантом Шиловым мы патрулировали над акваторией порта. Погода отличная. Упорно ищем противника. На ловца, как говорят, и зверь бежит. Неожиданно замечаю впереди себя два силуэта. Сомнений быть не может - фашисты. Спешу на перехват, а ведомому даю команду, качнув крыльями: - Прикрой, атакую!
   Тот сразу понял. Мы развернулись и пошли на сближение. Приблизившись на дистанцию действительного огня, я поймал в перекрестие прицела самолет противника, нажал кнопку. "Мессершмитт" вздрогнул, повалился на крыло. Душа моя запела от радости, влепил, думаю, сейчас он вспыхнет факелом...
   Но "мессер" вдруг пошел на разворот, и не было видно ни дыма, ни огня. Выходит, я промахнулся? Снова ловлю в прицел и выпускаю длинную очередь. Самолет вроде бы задымил, однако упрямо продолжал полет.
   Видно, я оказался во власти азарта. Понимаю, что это плохо, горячиться в бою, - не признак мастерства. Но никакая сила не могла уже меня удержать. Снова набираю скорость, продолжаю вести огонь. Шилов неотступно следует за мной, и тоже изредка с большой дистанции бьет короткими очередями.
   Так мы преследовали противника минут пятнадцать. Разъяренный, в последний раз беру на прицел "мессера". Но что за черт - выстрела не последовало. И тут опомнился: горючее-то у нас на пределе, надо возвращаться.
   Встретили нас, как ни странно, с ликованием. "Разыгрывают, насмехаются", - подумалось мне. На душе и так кошки скребут, ведь бой оказался безрезультатным, враг ушел...