Страница:
Да нет, без шуток нас считали чуть ли не героями дня. Многие наблюдали перипетии боя с земли и видели, как мы преследовали противника, прижимали его к земле, и он вынужден был удирать. Стало быть, мы показали свое превосходство.
Похвалу мы принимали сдержанно: как бы там ни было, а самолет все-таки не сбили. Попало от меня оружейнику Каримову. Не откажи в последней атаке оружие, наверняка добил бы фашиста. Но надо же быть самокритичным, вначале сам промазал, только признаться духу не хватает. Вспомнил слова Шестакова, сказанные в Ростове после первого учебно-тренировочного полета:
- Не нравится мне твоя спешка. Зачем торопишься?
Каримов недолго копался в машине. Выстрела не последовало потому, что заело пулеметную ленту. От главного инженера Кобелькова, и особенно от Шестакова, досталось многим, в том числе и инженеру полка по вооружению Ивану Андреевичу Орлову, человеку степенному, серьезному, хорошо знающему свое дело. Я стал на его защиту, при чем тут он, когда главная вина летчика да оружейника.
Забегая наперед, хочу сказать, что тот злополучный самолет все-таки оказался подбитым и упал, о чем и сообщил наблюдательный пост. Однако ругать нас с Мишей Шиловым было за что. Ведь воздушный бой - это прежде всего искусство, детальный расчет, выдержка, хитрость.
Уроком для всего полка стал бой, проведенный вскоре командиром третьей эскадрильи капитаном Капустиным. Это был человек старше многих из нас, опытнее, он сражался в Испании, как и Лев Шестаков, был награжден орденом Красного Знамени. В сорок втором году он погиб под Сталинградом смертью героя.
Так вот, патрулируя северо-западнее Одессы, группа Капустина встретила девятку "Хейнкелей" и с ходу ринулась в атаку. Те не выдержали стремительного напора, изменили курс и начали удирать, продолжая вести огонь по "ястребкам", Наши ребята, пользуясь преимуществом в высоте, атаковали противника. Один самолет удалось подбить, и он рухнул в поле.
В полку все были в приподнятом настроении. Еще бы, первая ласточка, она должна нам принести весну. Фашисты считали Хе-111 неуязвимым и потому, наверное, шли без прикрытия истребителей. Слов нет, машина прочная, хорошо вооружена, развивает скорость более четырехсот километров в час! И все-таки "ишачки" - как это доказала группа капитана Капустина - могут сбить такой самолет.
Командир полка назначил на вечер разбор полетов. Капустина попросил выступить как бы основным докладчиком. Он сначала отказывался, мол, какой там у меня опыт. Но потом согласился, понял, что сам факт победы имеет большое моральное значение.
Комэск самым подробнейшим образом разобрал бой, нарисовал схему боевых порядков противника, показал, с какой стороны группа вела атаку, наше прикрытие. Точные расчеты и выкладки. Прямо тебе академия! Такой разбор принес нам всем большую пользу. Во время ужина неожиданно слышу: Череватенко, на выход!
Что бы это могло случиться, на ходу стараюсь сообразить - кто и зачем? Оказывается, пришел мой тесть Лаврентий Георгиевич с радостной вестью: Валентина родила сына.
Вот так новость! Честно признаться, я как-то совсем забыл, что жена в родильном доме находится, голова была другими заботами наполнена.
Меня качали с таким же энтузиазмом, как и Капустина. Поздравляли, желали на этом не останавливаться. Холостяки Шилов, Серогодский, Педько снисходительно посмеивались.
В самый разгар этого неожиданного "семейного" торжества к нам подошел комиссар полка Николай Андреевич Верховец с каким-то незнакомым офицером. Невысокого роста, в ладно пригнанной форме, он сразу привлек наше внимание.
- Вот, товарищи, прошу любить и жаловать! Комиссар эскадрильи Семен Андреевич Куница! - представил нам новичка Верховец.
- Примите и мои поздравления! - сказал новый комиссар, протягивая мне руку.
Говорил он с заметным украинским акцентом, слегка заикаясь, но этот маленький дефект не только не мешал ему, но придавал его речи какое-то неуловимое очарование. Семен Андреевич с первых минут расположил к себе летчиков. У него была приятная, открытая улыбка и привычка во время беседы плавно водить рукой.
Он сразу стал расспрашивать, как нам воюется, а мы выкладывали свои огорчения: дескать, не везет нашей четверке, зря небо утюжим.
Комиссар проинформировал о положении дел на фронтах. Советские войска с боями отходят на восток, нанося врагу огромные потери в живой силе и технике. Гитлер просчитался, надеясь легко и быстро расправиться с Красной Армией.
- Так что работенка вам будет! - улыбнулся Куница. - Предстоят жестокие сражения. Но дело наше правое, победа будет за нами!
Комиссар эскадрильи просто и естественно вошел в коллектив. Сын бедного крестьянина из Черкасской области, он работал секретарем райкома комсомола, принимал активное участие в коллективизации села.
Закончил Качинское летное училище, работал там инструктором, из Качи и приехал в 69-й полк на должность комиссара эскадрильи.
На следующий день вражеская авиация совершила налет на Одессу. Было сброшено десятка два фугасных бомб на жилые дома по улицам Ленина, Дерибасовской, в Малом переулке. Никаких военных объектов там не было. Очевидно, и этот налет был предпринят с целью посеять панику, подавить волю одесситов к сопротивлению. Но люди не дрогнули. Мне как раз довелось быть в те дни в городе. Проходя через парк имени Шевченко, я увидел большую группу - в основном женщин и стариков. Сгрудившись под кроной широкого платана, они слушали агитатора. Вокруг была изрыта земля, видно, люди работали - рыли окопы и в перерыве собрались послушать сводку о положении дел на фронтах.
Повязанная по самые брови платком женщина, сидя на бруствере, читала статью о боях за Одессу, Услышав знакомую фамилию, я остановился. "Летчик Капустин... Вместе с пехотинцами, артиллеристами, моряками храбро сражаются и славные соколы, отражая воздушные атаки противника..."
Налеты на город все учащались. Бывало, что на день по несколько раз объявлялась воздушная тревога, в разных местах падал на город смертоносный груз. Но нигде не наблюдалось паники, растерянности. Заслышав отбой, жители выходили из бомбоубежищ, и улицы снова заполнялись пешеходами.
И снова - деловые, уверенные лица, шутка, смех. Спешили автомашины, громыхали по булыжной мостовой подводы, батальон морской пехоты, печатая шаг, следовал на передовую, и песня рвалась в небо, заставляя учащенно биться сердца:
Полетит самолет, застрочит пулемет,
Загрохочут железные танки...
Город напряженно трудился, готовясь к долгим и тяжелым боям. Среди трудящихся развернулось широкое движение за создание истребительных батальонов и народного ополчения. Бойцы батальонов патрулировали улицы, охраняли важные в военном отношении объекты, вылавливали вражеских лазутчиков, диверсантов и провокаторов. Народные ополченцы систематически овладевали военными знаниями, готовясь по первому зову выступить против врага с оружием в руках, девушки готовились стать медсестрами.
Глава V.
Счет открыт
Счет сбитых фашистских стервятников изо дня в день увеличивался. Воздушные бои проходили, как правило, при количественном перевесе противника, но мы воевали не числом, а умением.
Вскоре с победой возвратился командир первой эскадрильи капитан Асташкин. Михаил Егорович принадлежал к поколению старших, уже обстрелянных летчиков. Он участвовал в финской войне, был награжден. Докладывая майору Шестакову о результатах полета, скупой на слова, неразговорчивый Асташкин сказал коротко;
- Задание выполнено, потерь нет.
Зная характер капитана, Шестаков усмехнулся:
- Меня интересуют подробности, Михаил Егорович... Асташкин молча поднял два пальца, что означало: сбили двух.
Все, кто находился в землянке, рассмеялись, а Михаил только плечами повел: мол, к чему слова тратить, и так все ясно.
Подробности этого боя уточнили лейтенанты Тележенко, Рожнов и Кузяров, летавшие с капитаном.
Патрулируя над передним краем, наша группа встретила девять "Юнкерсов", шедших курсом на Одессу. Ведущий сбил одного с первого же захода. Противник растерялся, начал сбрасывать бомбы куда попало. Прикрытия у него не было, и это во многом облегчило положение наших ребят. Асташкин вторично атаковал с близкой дистанции и послал второго на землю. Враг был окончательно деморализован и поспешил поскорее убраться,
Мастерски проведенный бой четверки Асташкина прославил 69-й полк на всю страну: в последних известиях о нем вскоре сообщило Советское информбюро. Агитаторы провели беседы о подвиге летчиков второй и третьей эскадрилий, а Михаилу Егоровичу пришлось выступить на разборе полетов. Ассистентом у него был Иван Рожнов, один из лучших учеников комэска, летчик смелый, находчивый и решительный. К сожалению, провоевал Иван недолго. В конце июля он погиб в неравном воздушном бою восточнее Аккермана.
Разборы полетов проводились после каждого боя, они помогали нам усваивать опыт старших товарищей, лучше распознавать повадки врага. Способным учеником оказался Виталий Топольский, он вскоре отлично проявил себя.
Дело было так. Наблюдательный пост сообщил, что с юго-востока курсом на город идут шесть "Хейнкелей". В воздух поднялись Топольский, Серогодский, Педько. Они попытались расстроить боевые порядки противника, но те яростно отбивались. Наконец, Виталию удалось несколькими короткими очередями сбить ведущего. Громадная серая махина рухнула на берег и взорвалась, экипажу спастись не удалось.
Бой на этом не закончился. Противник рвался к порту, и нужно было во что бы то ни стало преградить ему путь. Неподалеку от Воронцовского маяка Топольскому удалось настичь вторую вражескую машину. Самолет вспыхнул, как спичка, но экипаж - вся четверка - спустился на парашютах.
Вот уж Топольский охотно рассказывал обо всех подробностях этого сложного боя. По натуре общительный, веселый и приветливый, он любил песню, шутку. Печаль овладевала им только тогда, когда он вспоминал свою родную Винницу: в то время город уже топтал гитлеровский сапог.
Четыре вражеских летчика с подбитого Топольским самолета были схвачены. Они спустились на залив, и дежурный катер направился к месту их приводнения. Фашисты в бессильной злобе стали отстреливаться. Их подняли на борт, обезоружили. Двоих пришлось откачивать: нахлебались морской водички и едва не отдали богу душу.
Мы отдыхали после трудного боя, когда посыльный из штаба полка пришел за Топольским: привезли на допрос пленных летчиков. Их командир хотел бы посмотреть на того, кто его подбил.
Мы все отправились в штаб посмотреть на представителей "арийской расы". Они походили на ощипанных петухов, хотя и хорохорились отчаянно. Как выяснилось, геббельсовские пропагандисты внушали им, что в России, дескать, летают на фанерных самолетах и воевать с русскими - все равно что игрушками забавляться... Все это выболтал словоохотливый веснушчатый штурман. Переводчик едва поспевал за ним. Он же поспешно заявил, что в победу Гитлера не верит и рад, что попал в плен. Конечно, ему не верили, от страха за свою жизнь он мог что угодно наговорить. Многие пленные, вчерашние разбойники и убийцы мирных людей, оказавшись в плену, пытались вызвать к себе сострадание, заявляя, что не по своей воле пошли воевать, Гитлер послал...
Однажды ранним утром старший лейтенант Виктор Климов, заместитель командира третьей эскадрильи, перехватил в районе станции Выгода "Хейнкеля", летевшего на малой высоте. С такими "одиночками" приходилось иметь дело часто, они по-разбойничьи подкрадывались к цели, сбрасывали несколько бомб и спешили на всех парах убраться. Летали они в строго определенное время: ранним утром или же в вечерние сумерки, для лучшей маскировки.
Климов атаковал противника, но сбить самолет с первого захода не удалось. Раненый враг поспешно уходил на бреющем. Его заметили летчики Шевченко и Давыдов. Они-то и помогли добить фашиста. Самолет, не выпуская шасси, плюхнулся в пшеницу. Летчики попытались скрыться, Им бросилась наперерез группа красноармейцев. Завязалась перестрелка, в которой двое летчиков были ранены и прекратили сопротивление. Но командир машины не пожелал сдаваться, засел в кустах и продолжал отстреливаться. Однако и его вскоре укротили: связав руки, привели в штаб.
Злющий оказался этот гусь, шипел, брызгал слюной, кусал себе губы в кровь. Как же, его убеждали, что в предстоящей войне он будет совершать на самолете что-то вроде утренних прогулок над степями, и вдруг - плен. Гитлеровец ругался по-своему, отворачивался, когда к нему обращались с вопросом.
Тихий, всегда уравновешенный Алешка Маланов долго молча смотрел на беснующегося фашиста, а потом сказал, ни к кому не обращаясь:
- Странное дело, будто и человек с виду: нос, уши, глаза... А изнутри зверь. Вот ведь как получается...
Сбитый Виктором Климовым и двумя его помощниками вражеский самолет сослужил нам неплохую службу. Техники поставили его на колеса, прибуксовали на аэродром, замаскировали ветками. Все, кто был свободен от полетов, приходили изучать технику противника.
Машина была изрядно покорежена, побита осколками снарядов, лопасти погнуты, на плоскостях дыры, но приборы, оружие, оборудование остались целы, и мы ощупывали каждую деталь, стараясь найти уязвимые места. "Хейнкель" крепкий орешек, но мы трезво оценили его достоинства. По тактико-техническим данным наши самолеты все же превосходили немецкие. Беда заключалась в том, что у нас просто мало было машин.
Глава VI.
Виктория - значит победа
К концу июля Молдавия и все Заднестровье были оккупированы, фронт приблизился к Одессе. Два истребительных и один бомбардировочный полки 21-й смешанной авиадивизии отходили вместе с войсками Южного фронта на восток.
К 13 августа ценой больших потерь противнику удалось потеснить наши войска на правом фланге обороны и выйти к черноморскому побережью в районе села Аджиаски восточнее Тилигульского лимана. В результате этого Одесса оказалась окруженной неприятельскими войсками с суши.
69-й истребительный авиаполк, вошедший в состав Приморской армии, стал в сущности единственной авиационной частью, которая защищала небо Одессы, если не считать морской эскадрильи тихоходных самолетов МБР-2 под командованием майора Чебаника. Вначале эта эскадрилья имела около десятка боевых машин, летавших на задания под нашим прикрытием, но вскоре почти все они вышли из строя. Между тем противник наседал, и мы остро ощущали на себе его численное превосходство. Трудности усугублялись еще и тем, что группа летчиков второй и третьей эскадрилий в течение первого месяца находилась на правом берегу Днестра, на так называемых аэродромах подскока, откуда они наносили удары по войскам противника, пытавшимся переправиться через Прут.
Аэродромы-пятачки, где стояли замаскированные истребители, находились буквально в нескольких километрах от линии фронта. Можно представить себе, в каких условиях приходилось нашим ребятам выполнять боевые задания. Но они хорошо справлялись.
Тройка лейтенанта Михаила Гулибина - сам Гулибин, Николай Никонов и Михаил Твеленев - получила приказ разбомбить переправу, возле которой скопилось много войск и техники противника. Под сплошным огнем зениток наши летчики сделали несколько заходов, но тут из облаков вынырнула восьмерка "Мессершмиттов". Силы оказались неравные, и неизвестно, чем бы закончился бой, не подоспей на помощь Гулибину тройка МИГ-1 из нашей же дивизии. Фашисты потеряли в этом бою два самолета. Боевое задание было выполнено: мост разрушен, движение войск противника на несколько часов приостановлено.
Второе звено под командованием лейтенанта Дмитрия Иванова до последних дней охраняло переправу наших войск в районе Бендер. В непрерывных боях летчики третьей эскадрильи сбили пять бомбардировщиков и один истребитель, но и сами понесли потери. Геройской смертью погиб Борис Карпенко. Были сбиты в бою машины Алексея Филиппова и Николая Хомякова. Летчикам удалось спастись - они выбросились с парашютами.
Я был свидетелем гибели еще одного нашего летчика. В тот раз по заданию командира авиадивизии полковника Д. П. Галунова привез в Тирасполь почту. Едва зарулил самолет, как над головой со свистом пронеслась четверка "Мессершмиттов", поливая огнем стоянки и сбрасывая бомбы-"хлопушки". Противник пытался блокировать аэродром, чтобы дать возможность своим "Юнкерсам" нанести очередной удар по бендерскому мосту. Тройка Иванова немедленно поднялась в воздух. Предположения подтвердились: вражеские бомбовозы вскоре появились над целью. "Ястребки" дружно атаковали врага. Завязался бой. Вдруг кто-то из техников воскликнул:
- Иванов! Кажется, Иванов горит!
Объятый пламенем самолет беспорядочно падал, а мы кричали, не помня себя:
- Прыгай, Димка, да прыгай же!
В ту же секунду от горящей машины отделился темный комок, он стремительно приближался к земле и скрылся за верхушками тополей. К сожалению, парашют не раскрылся. Деревья смягчили удар, но у Иванова оказались перебиты обе руки, он скончался.
Летчики выполнили свою задачу, ни одна бомба не упала на мост, пока последний советский воин не переправился через реку.
А тем временем у села Парканы, выше по Днестру, авиаторы из подразделений, оборонявших столицу Молдавии Кишинев, с таким же мужеством сдерживали натиск врага, который рвался к Одессе.
К концу июля, когда весь полк уже собрался вместе, мы недосчитались пятерых наших боевых товарищей: Ивана Рожнова, Федора Шумкова, Бориса Карпенко, Дмитрия Иванова, Алексея Симкина. Несколько раненых товарищей тоже выбыли из строя. Значит, на каждого из нас увеличивалась нагрузка, число вылетов. Бои вели чаще всего в меньшинстве и только благодаря мастерству, взаимной выручке мы выходили победителями. Маленькие "ишачки" храбро противостояли "Мессершмиттам", не раз вступали в смертельную схватку с бомбовозами, громили врага на земле. Смелости советским летчикам не занимать, мы были сильны верой в правоту святого дела освобождения родной земли.
Обстановка с каждым днем усложнялась. 5 августа 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования дала директиву Главнокомандующему Юго-Западным направлением Маршалу Советского Союза С. М. Буденному: "Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот".
Для летчиков наступила пора особенных трудностей. Пополнения не было, материальная часть давно не обновлялась. А тут еще организационные перестановки. В первой половине августа майор Марьинский передал командование авиачастью майору Шестакову. Новый командир установил прочные связи с зенитчиками, службой ВНОС, связистами. С комиссаром Верховцом они быстро нашли общий язык, что, как известно, имеет большое значение для успешной боевой работы, Своими характерами они словно дополняли друг друга: горячий, порой даже вспыльчивый Шестаков и спокойный, уравновешенный Верховец. Шестакова, к тому же, располагало к комиссару то обстоятельство, что Верховец великолепно знал технику, мог наравне с командиром повести группу в бой.
И забурлила, заработала творческая мысль. Вблизи главного аэродрома был создан ложный: расставили фанерные макеты самолетов, соорудили временные постройки. И противник не раз попадался на эту удочку.
По инициативе инженера полка Николая Яковлевича Кобелькова была увеличена огневая мощь И-16. Вместе со своими товарищами - инженером по вооружению Иваном Андреевичем Орловым, заместителем по эксплуатации Петром Константиновичем Спиридоновым, оружейниками Иваном Жуком и Владимиром Кашперуком, техниками Дмитрием Кислягиным, Григорием Вихоревым, Алексеем Буланчуком они пристроили к плоскостям истребителей систему подвесок для реактивных снарядов и авиабомб. Новшество поначалу встретили настороженно, но первые же полеты рассеяли сомнения: система действовала безотказно, боевая мощь самолета увеличивалась в два раза.
Молодой командир полка предложил новую тактику ведения воздушного боя: мы стали располагать свои машины "этажеркой", то есть двумя-тремя ярусами по высоте, что позволяло полной мерой использовать все лучшие качества наших самолетов в боях против "Мессершмиттов", превосходивших И-16 по вертикальному маневру и скорости.
Весной сорок третьего года в воздушных боях на Кубани летчики успешно использовали наш опыт и добились блестящих побед. Да и на других фронтах шестаковская "этажерка" была чрезвычайно популярна, о чем рассказывали позже в своих воспоминаниях многие выдающиеся авиационные командиры.
Много помогал нам разбор каждого боя, будь он удачным или неудачным, обсуждение тактических приемов противника. И всякий раз, когда мы собирались на такое занятие, командир и комиссар были рядом.
Николай Андреевич Верховец не упускал случая, чтобы поднять боевой дух авиаторов. Время было тяжелое, с фронтов поступали неутешительные сводки. И почти каждый в душе переживал свое личное горе: у одного без вести пропали родители, у другого брат был ранен и навсегда остался инвалидом, а третий потерял любимую девушку. Кто поможет им, кто утешит, кто обнадежит и поведет в бой?
Большую работу проводил и комиссар эскадрильи Куница. Однажды после разбора боя уселись мы с ним в тени, под акацией. Начал Семен Андреевич издалека: о моей комсомольской юности, о семье, товарищах. Человек он новый, еще не успел присмотреться к каждому. А до его прихода я временно исполнял обязанности комиссара эскадрильи. К тому же я, можно считать, ветеран полка, знаю людей.
- В партии ты давно? - поинтересовался Куница.
- Два года.
- Прекрасно! У нас большинство летчиков - коммунисты, да и комсомольцы крепкие парни, положиться на них всегда можно.
Я рассказал о тех, с кем летал на боевые задания, - Алелюхине, Шилове, Маланове, Тараканове, Королеве. Комиссар внимательно слушал, изредка задавая вопросы. Потом сказал:
- Ты коммунист и должен разъяснить другим обстановку. Нам сейчас неимоверно трудно. Одесса блокирована, единственная связь с Большой землей море. Некоторые наши товарищи приуныли... А нам нельзя распускаться, нельзя падать духом. Иначе - какие же мы бойцы?
Если бы меня спросили сейчас, какая наиболее яркая черта была присуща характеру Семена Андреевича, я бы, не задумываясь, ответил: любовь к человеку. Мы никогда не видели Куницу одного, он всегда был в окружении летчиков, всегда готов был идти навстречу, помочь в любой беде. Он умел поддержать в тяжелую минуту человека, зажечь в нем огонек надежды, вселить уверенность в будущем. С ним всегда делились самым сокровенным.
Нравилась в Кунице и его жажда летать. Однажды жарким августовским полуднем я лежал в тени деревьев, на мягкой душистой траве в ожидании сигнала на вылет. Мимо по тропинке, чуть пошатываясь от усталости, прошел Семен Андреевич. Я окликнул его.
- А-а, это ты, старший лейтенант, - сказал комиссар, опускаясь на траву рядом. - Драка была настоящая, а вот результаты плохие, - огорченно протянул он. - Результат - ничья...
Он сломал с куста упругую веточку и стал рисовать на земле схему боя: положение противника и наших самолетов, с какой стороны и под каким ракурсом велась атака. - Все дело в том, что я был ведомым, - с сожалением произнес Куница. - Будь я ведущим, ей-богу, действовал бы решительнее. Надо навязывать свою волю противнику.
Эту мысль комиссар повторял часто и на разборах, партийных собраниях, в личных беседах с летчиками. А в тот день комиссар неожиданно перевел разговор на личную тему. Строго отчитал меня за то, что я все еще тянул с отправкой семьи в тыл.
Уже многие офицеры позаботились об этом. Некоторые жены решили не оставлять мужей и делить с ними все тяготы военного времени. Отказывалась покидать Одессу и моя Валентина. Мне стоило больших трудов уговорить ее. С Борисом Леонтьевичем Главацким, пропагандистом полка, на которого была возложена ответственность за доставку семей в порт и устройство их на корабль, мы договорились, что моя семья должна быть отправлена немедленно. Документы были оформлены.
Пароходы, несмотря на частью бомбежки, уходили регулярно. Однако мне не пришлось заниматься отправкой семьи: в тот день нас разбудили по тревоге в четыре часа утра. Весь полк готовился подняться в воздух: ожидался массированный налет противника на город и порт.
Едва добежали до стоянок, как услышали монотонное гудение вражеского разведчика, он пролетел южнее аэродрома. Появился разведчик - жди налета, это уж закон.
Сидим в кабинах, ждем. Наконец, ракета рассекла небо. Взлетаем один за одним, набирая высоту. Кружим над городом, заливом. Но противник не показывается. Может быть, это уловка, рассчитанная на то, что, израсходовав горючее, мы вынуждены будем возвращаться, а немец, гляди, тут как тут,..
Но вот прозвучала команда Шестакова:
- Приготовиться!
Сделав правый разворот, я заметил в яснеющем небе двенадцать "Юнкерсов", они шли вдоль берега на высоте около двух тысяч метров, курсом на порт. Выше над ними кружили, словно купаясь в первых лучах солнца, девять "Мессершмиттов". Их двадцать один, нас всего восемь, остальные ждут сигнала на аэродроме.
Майор распределил силы следующим образом: пятерка завязывает бой с "мессерами", сковывает их, а тройка во главе с ведущим обрушивает удар по "Юнкерсам".
При таком численном превосходстве противника мы вели бой впервые. Минут пятнадцать-двадцать над заливом продолжалась беспрерывная пальба. Вражеские бомбардировщики в который раз заходят на цель, но тройка Шестакова сбивает их с курса. Используя преимущества в высоте, длинной очередью поджигаю "мессера". Он задымил и круто пошел на снижение.
Похвалу мы принимали сдержанно: как бы там ни было, а самолет все-таки не сбили. Попало от меня оружейнику Каримову. Не откажи в последней атаке оружие, наверняка добил бы фашиста. Но надо же быть самокритичным, вначале сам промазал, только признаться духу не хватает. Вспомнил слова Шестакова, сказанные в Ростове после первого учебно-тренировочного полета:
- Не нравится мне твоя спешка. Зачем торопишься?
Каримов недолго копался в машине. Выстрела не последовало потому, что заело пулеметную ленту. От главного инженера Кобелькова, и особенно от Шестакова, досталось многим, в том числе и инженеру полка по вооружению Ивану Андреевичу Орлову, человеку степенному, серьезному, хорошо знающему свое дело. Я стал на его защиту, при чем тут он, когда главная вина летчика да оружейника.
Забегая наперед, хочу сказать, что тот злополучный самолет все-таки оказался подбитым и упал, о чем и сообщил наблюдательный пост. Однако ругать нас с Мишей Шиловым было за что. Ведь воздушный бой - это прежде всего искусство, детальный расчет, выдержка, хитрость.
Уроком для всего полка стал бой, проведенный вскоре командиром третьей эскадрильи капитаном Капустиным. Это был человек старше многих из нас, опытнее, он сражался в Испании, как и Лев Шестаков, был награжден орденом Красного Знамени. В сорок втором году он погиб под Сталинградом смертью героя.
Так вот, патрулируя северо-западнее Одессы, группа Капустина встретила девятку "Хейнкелей" и с ходу ринулась в атаку. Те не выдержали стремительного напора, изменили курс и начали удирать, продолжая вести огонь по "ястребкам", Наши ребята, пользуясь преимуществом в высоте, атаковали противника. Один самолет удалось подбить, и он рухнул в поле.
В полку все были в приподнятом настроении. Еще бы, первая ласточка, она должна нам принести весну. Фашисты считали Хе-111 неуязвимым и потому, наверное, шли без прикрытия истребителей. Слов нет, машина прочная, хорошо вооружена, развивает скорость более четырехсот километров в час! И все-таки "ишачки" - как это доказала группа капитана Капустина - могут сбить такой самолет.
Командир полка назначил на вечер разбор полетов. Капустина попросил выступить как бы основным докладчиком. Он сначала отказывался, мол, какой там у меня опыт. Но потом согласился, понял, что сам факт победы имеет большое моральное значение.
Комэск самым подробнейшим образом разобрал бой, нарисовал схему боевых порядков противника, показал, с какой стороны группа вела атаку, наше прикрытие. Точные расчеты и выкладки. Прямо тебе академия! Такой разбор принес нам всем большую пользу. Во время ужина неожиданно слышу: Череватенко, на выход!
Что бы это могло случиться, на ходу стараюсь сообразить - кто и зачем? Оказывается, пришел мой тесть Лаврентий Георгиевич с радостной вестью: Валентина родила сына.
Вот так новость! Честно признаться, я как-то совсем забыл, что жена в родильном доме находится, голова была другими заботами наполнена.
Меня качали с таким же энтузиазмом, как и Капустина. Поздравляли, желали на этом не останавливаться. Холостяки Шилов, Серогодский, Педько снисходительно посмеивались.
В самый разгар этого неожиданного "семейного" торжества к нам подошел комиссар полка Николай Андреевич Верховец с каким-то незнакомым офицером. Невысокого роста, в ладно пригнанной форме, он сразу привлек наше внимание.
- Вот, товарищи, прошу любить и жаловать! Комиссар эскадрильи Семен Андреевич Куница! - представил нам новичка Верховец.
- Примите и мои поздравления! - сказал новый комиссар, протягивая мне руку.
Говорил он с заметным украинским акцентом, слегка заикаясь, но этот маленький дефект не только не мешал ему, но придавал его речи какое-то неуловимое очарование. Семен Андреевич с первых минут расположил к себе летчиков. У него была приятная, открытая улыбка и привычка во время беседы плавно водить рукой.
Он сразу стал расспрашивать, как нам воюется, а мы выкладывали свои огорчения: дескать, не везет нашей четверке, зря небо утюжим.
Комиссар проинформировал о положении дел на фронтах. Советские войска с боями отходят на восток, нанося врагу огромные потери в живой силе и технике. Гитлер просчитался, надеясь легко и быстро расправиться с Красной Армией.
- Так что работенка вам будет! - улыбнулся Куница. - Предстоят жестокие сражения. Но дело наше правое, победа будет за нами!
Комиссар эскадрильи просто и естественно вошел в коллектив. Сын бедного крестьянина из Черкасской области, он работал секретарем райкома комсомола, принимал активное участие в коллективизации села.
Закончил Качинское летное училище, работал там инструктором, из Качи и приехал в 69-й полк на должность комиссара эскадрильи.
На следующий день вражеская авиация совершила налет на Одессу. Было сброшено десятка два фугасных бомб на жилые дома по улицам Ленина, Дерибасовской, в Малом переулке. Никаких военных объектов там не было. Очевидно, и этот налет был предпринят с целью посеять панику, подавить волю одесситов к сопротивлению. Но люди не дрогнули. Мне как раз довелось быть в те дни в городе. Проходя через парк имени Шевченко, я увидел большую группу - в основном женщин и стариков. Сгрудившись под кроной широкого платана, они слушали агитатора. Вокруг была изрыта земля, видно, люди работали - рыли окопы и в перерыве собрались послушать сводку о положении дел на фронтах.
Повязанная по самые брови платком женщина, сидя на бруствере, читала статью о боях за Одессу, Услышав знакомую фамилию, я остановился. "Летчик Капустин... Вместе с пехотинцами, артиллеристами, моряками храбро сражаются и славные соколы, отражая воздушные атаки противника..."
Налеты на город все учащались. Бывало, что на день по несколько раз объявлялась воздушная тревога, в разных местах падал на город смертоносный груз. Но нигде не наблюдалось паники, растерянности. Заслышав отбой, жители выходили из бомбоубежищ, и улицы снова заполнялись пешеходами.
И снова - деловые, уверенные лица, шутка, смех. Спешили автомашины, громыхали по булыжной мостовой подводы, батальон морской пехоты, печатая шаг, следовал на передовую, и песня рвалась в небо, заставляя учащенно биться сердца:
Полетит самолет, застрочит пулемет,
Загрохочут железные танки...
Город напряженно трудился, готовясь к долгим и тяжелым боям. Среди трудящихся развернулось широкое движение за создание истребительных батальонов и народного ополчения. Бойцы батальонов патрулировали улицы, охраняли важные в военном отношении объекты, вылавливали вражеских лазутчиков, диверсантов и провокаторов. Народные ополченцы систематически овладевали военными знаниями, готовясь по первому зову выступить против врага с оружием в руках, девушки готовились стать медсестрами.
Глава V.
Счет открыт
Счет сбитых фашистских стервятников изо дня в день увеличивался. Воздушные бои проходили, как правило, при количественном перевесе противника, но мы воевали не числом, а умением.
Вскоре с победой возвратился командир первой эскадрильи капитан Асташкин. Михаил Егорович принадлежал к поколению старших, уже обстрелянных летчиков. Он участвовал в финской войне, был награжден. Докладывая майору Шестакову о результатах полета, скупой на слова, неразговорчивый Асташкин сказал коротко;
- Задание выполнено, потерь нет.
Зная характер капитана, Шестаков усмехнулся:
- Меня интересуют подробности, Михаил Егорович... Асташкин молча поднял два пальца, что означало: сбили двух.
Все, кто находился в землянке, рассмеялись, а Михаил только плечами повел: мол, к чему слова тратить, и так все ясно.
Подробности этого боя уточнили лейтенанты Тележенко, Рожнов и Кузяров, летавшие с капитаном.
Патрулируя над передним краем, наша группа встретила девять "Юнкерсов", шедших курсом на Одессу. Ведущий сбил одного с первого же захода. Противник растерялся, начал сбрасывать бомбы куда попало. Прикрытия у него не было, и это во многом облегчило положение наших ребят. Асташкин вторично атаковал с близкой дистанции и послал второго на землю. Враг был окончательно деморализован и поспешил поскорее убраться,
Мастерски проведенный бой четверки Асташкина прославил 69-й полк на всю страну: в последних известиях о нем вскоре сообщило Советское информбюро. Агитаторы провели беседы о подвиге летчиков второй и третьей эскадрилий, а Михаилу Егоровичу пришлось выступить на разборе полетов. Ассистентом у него был Иван Рожнов, один из лучших учеников комэска, летчик смелый, находчивый и решительный. К сожалению, провоевал Иван недолго. В конце июля он погиб в неравном воздушном бою восточнее Аккермана.
Разборы полетов проводились после каждого боя, они помогали нам усваивать опыт старших товарищей, лучше распознавать повадки врага. Способным учеником оказался Виталий Топольский, он вскоре отлично проявил себя.
Дело было так. Наблюдательный пост сообщил, что с юго-востока курсом на город идут шесть "Хейнкелей". В воздух поднялись Топольский, Серогодский, Педько. Они попытались расстроить боевые порядки противника, но те яростно отбивались. Наконец, Виталию удалось несколькими короткими очередями сбить ведущего. Громадная серая махина рухнула на берег и взорвалась, экипажу спастись не удалось.
Бой на этом не закончился. Противник рвался к порту, и нужно было во что бы то ни стало преградить ему путь. Неподалеку от Воронцовского маяка Топольскому удалось настичь вторую вражескую машину. Самолет вспыхнул, как спичка, но экипаж - вся четверка - спустился на парашютах.
Вот уж Топольский охотно рассказывал обо всех подробностях этого сложного боя. По натуре общительный, веселый и приветливый, он любил песню, шутку. Печаль овладевала им только тогда, когда он вспоминал свою родную Винницу: в то время город уже топтал гитлеровский сапог.
Четыре вражеских летчика с подбитого Топольским самолета были схвачены. Они спустились на залив, и дежурный катер направился к месту их приводнения. Фашисты в бессильной злобе стали отстреливаться. Их подняли на борт, обезоружили. Двоих пришлось откачивать: нахлебались морской водички и едва не отдали богу душу.
Мы отдыхали после трудного боя, когда посыльный из штаба полка пришел за Топольским: привезли на допрос пленных летчиков. Их командир хотел бы посмотреть на того, кто его подбил.
Мы все отправились в штаб посмотреть на представителей "арийской расы". Они походили на ощипанных петухов, хотя и хорохорились отчаянно. Как выяснилось, геббельсовские пропагандисты внушали им, что в России, дескать, летают на фанерных самолетах и воевать с русскими - все равно что игрушками забавляться... Все это выболтал словоохотливый веснушчатый штурман. Переводчик едва поспевал за ним. Он же поспешно заявил, что в победу Гитлера не верит и рад, что попал в плен. Конечно, ему не верили, от страха за свою жизнь он мог что угодно наговорить. Многие пленные, вчерашние разбойники и убийцы мирных людей, оказавшись в плену, пытались вызвать к себе сострадание, заявляя, что не по своей воле пошли воевать, Гитлер послал...
Однажды ранним утром старший лейтенант Виктор Климов, заместитель командира третьей эскадрильи, перехватил в районе станции Выгода "Хейнкеля", летевшего на малой высоте. С такими "одиночками" приходилось иметь дело часто, они по-разбойничьи подкрадывались к цели, сбрасывали несколько бомб и спешили на всех парах убраться. Летали они в строго определенное время: ранним утром или же в вечерние сумерки, для лучшей маскировки.
Климов атаковал противника, но сбить самолет с первого захода не удалось. Раненый враг поспешно уходил на бреющем. Его заметили летчики Шевченко и Давыдов. Они-то и помогли добить фашиста. Самолет, не выпуская шасси, плюхнулся в пшеницу. Летчики попытались скрыться, Им бросилась наперерез группа красноармейцев. Завязалась перестрелка, в которой двое летчиков были ранены и прекратили сопротивление. Но командир машины не пожелал сдаваться, засел в кустах и продолжал отстреливаться. Однако и его вскоре укротили: связав руки, привели в штаб.
Злющий оказался этот гусь, шипел, брызгал слюной, кусал себе губы в кровь. Как же, его убеждали, что в предстоящей войне он будет совершать на самолете что-то вроде утренних прогулок над степями, и вдруг - плен. Гитлеровец ругался по-своему, отворачивался, когда к нему обращались с вопросом.
Тихий, всегда уравновешенный Алешка Маланов долго молча смотрел на беснующегося фашиста, а потом сказал, ни к кому не обращаясь:
- Странное дело, будто и человек с виду: нос, уши, глаза... А изнутри зверь. Вот ведь как получается...
Сбитый Виктором Климовым и двумя его помощниками вражеский самолет сослужил нам неплохую службу. Техники поставили его на колеса, прибуксовали на аэродром, замаскировали ветками. Все, кто был свободен от полетов, приходили изучать технику противника.
Машина была изрядно покорежена, побита осколками снарядов, лопасти погнуты, на плоскостях дыры, но приборы, оружие, оборудование остались целы, и мы ощупывали каждую деталь, стараясь найти уязвимые места. "Хейнкель" крепкий орешек, но мы трезво оценили его достоинства. По тактико-техническим данным наши самолеты все же превосходили немецкие. Беда заключалась в том, что у нас просто мало было машин.
Глава VI.
Виктория - значит победа
К концу июля Молдавия и все Заднестровье были оккупированы, фронт приблизился к Одессе. Два истребительных и один бомбардировочный полки 21-й смешанной авиадивизии отходили вместе с войсками Южного фронта на восток.
К 13 августа ценой больших потерь противнику удалось потеснить наши войска на правом фланге обороны и выйти к черноморскому побережью в районе села Аджиаски восточнее Тилигульского лимана. В результате этого Одесса оказалась окруженной неприятельскими войсками с суши.
69-й истребительный авиаполк, вошедший в состав Приморской армии, стал в сущности единственной авиационной частью, которая защищала небо Одессы, если не считать морской эскадрильи тихоходных самолетов МБР-2 под командованием майора Чебаника. Вначале эта эскадрилья имела около десятка боевых машин, летавших на задания под нашим прикрытием, но вскоре почти все они вышли из строя. Между тем противник наседал, и мы остро ощущали на себе его численное превосходство. Трудности усугублялись еще и тем, что группа летчиков второй и третьей эскадрилий в течение первого месяца находилась на правом берегу Днестра, на так называемых аэродромах подскока, откуда они наносили удары по войскам противника, пытавшимся переправиться через Прут.
Аэродромы-пятачки, где стояли замаскированные истребители, находились буквально в нескольких километрах от линии фронта. Можно представить себе, в каких условиях приходилось нашим ребятам выполнять боевые задания. Но они хорошо справлялись.
Тройка лейтенанта Михаила Гулибина - сам Гулибин, Николай Никонов и Михаил Твеленев - получила приказ разбомбить переправу, возле которой скопилось много войск и техники противника. Под сплошным огнем зениток наши летчики сделали несколько заходов, но тут из облаков вынырнула восьмерка "Мессершмиттов". Силы оказались неравные, и неизвестно, чем бы закончился бой, не подоспей на помощь Гулибину тройка МИГ-1 из нашей же дивизии. Фашисты потеряли в этом бою два самолета. Боевое задание было выполнено: мост разрушен, движение войск противника на несколько часов приостановлено.
Второе звено под командованием лейтенанта Дмитрия Иванова до последних дней охраняло переправу наших войск в районе Бендер. В непрерывных боях летчики третьей эскадрильи сбили пять бомбардировщиков и один истребитель, но и сами понесли потери. Геройской смертью погиб Борис Карпенко. Были сбиты в бою машины Алексея Филиппова и Николая Хомякова. Летчикам удалось спастись - они выбросились с парашютами.
Я был свидетелем гибели еще одного нашего летчика. В тот раз по заданию командира авиадивизии полковника Д. П. Галунова привез в Тирасполь почту. Едва зарулил самолет, как над головой со свистом пронеслась четверка "Мессершмиттов", поливая огнем стоянки и сбрасывая бомбы-"хлопушки". Противник пытался блокировать аэродром, чтобы дать возможность своим "Юнкерсам" нанести очередной удар по бендерскому мосту. Тройка Иванова немедленно поднялась в воздух. Предположения подтвердились: вражеские бомбовозы вскоре появились над целью. "Ястребки" дружно атаковали врага. Завязался бой. Вдруг кто-то из техников воскликнул:
- Иванов! Кажется, Иванов горит!
Объятый пламенем самолет беспорядочно падал, а мы кричали, не помня себя:
- Прыгай, Димка, да прыгай же!
В ту же секунду от горящей машины отделился темный комок, он стремительно приближался к земле и скрылся за верхушками тополей. К сожалению, парашют не раскрылся. Деревья смягчили удар, но у Иванова оказались перебиты обе руки, он скончался.
Летчики выполнили свою задачу, ни одна бомба не упала на мост, пока последний советский воин не переправился через реку.
А тем временем у села Парканы, выше по Днестру, авиаторы из подразделений, оборонявших столицу Молдавии Кишинев, с таким же мужеством сдерживали натиск врага, который рвался к Одессе.
К концу июля, когда весь полк уже собрался вместе, мы недосчитались пятерых наших боевых товарищей: Ивана Рожнова, Федора Шумкова, Бориса Карпенко, Дмитрия Иванова, Алексея Симкина. Несколько раненых товарищей тоже выбыли из строя. Значит, на каждого из нас увеличивалась нагрузка, число вылетов. Бои вели чаще всего в меньшинстве и только благодаря мастерству, взаимной выручке мы выходили победителями. Маленькие "ишачки" храбро противостояли "Мессершмиттам", не раз вступали в смертельную схватку с бомбовозами, громили врага на земле. Смелости советским летчикам не занимать, мы были сильны верой в правоту святого дела освобождения родной земли.
Обстановка с каждым днем усложнялась. 5 августа 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования дала директиву Главнокомандующему Юго-Западным направлением Маршалу Советского Союза С. М. Буденному: "Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот".
Для летчиков наступила пора особенных трудностей. Пополнения не было, материальная часть давно не обновлялась. А тут еще организационные перестановки. В первой половине августа майор Марьинский передал командование авиачастью майору Шестакову. Новый командир установил прочные связи с зенитчиками, службой ВНОС, связистами. С комиссаром Верховцом они быстро нашли общий язык, что, как известно, имеет большое значение для успешной боевой работы, Своими характерами они словно дополняли друг друга: горячий, порой даже вспыльчивый Шестаков и спокойный, уравновешенный Верховец. Шестакова, к тому же, располагало к комиссару то обстоятельство, что Верховец великолепно знал технику, мог наравне с командиром повести группу в бой.
И забурлила, заработала творческая мысль. Вблизи главного аэродрома был создан ложный: расставили фанерные макеты самолетов, соорудили временные постройки. И противник не раз попадался на эту удочку.
По инициативе инженера полка Николая Яковлевича Кобелькова была увеличена огневая мощь И-16. Вместе со своими товарищами - инженером по вооружению Иваном Андреевичем Орловым, заместителем по эксплуатации Петром Константиновичем Спиридоновым, оружейниками Иваном Жуком и Владимиром Кашперуком, техниками Дмитрием Кислягиным, Григорием Вихоревым, Алексеем Буланчуком они пристроили к плоскостям истребителей систему подвесок для реактивных снарядов и авиабомб. Новшество поначалу встретили настороженно, но первые же полеты рассеяли сомнения: система действовала безотказно, боевая мощь самолета увеличивалась в два раза.
Молодой командир полка предложил новую тактику ведения воздушного боя: мы стали располагать свои машины "этажеркой", то есть двумя-тремя ярусами по высоте, что позволяло полной мерой использовать все лучшие качества наших самолетов в боях против "Мессершмиттов", превосходивших И-16 по вертикальному маневру и скорости.
Весной сорок третьего года в воздушных боях на Кубани летчики успешно использовали наш опыт и добились блестящих побед. Да и на других фронтах шестаковская "этажерка" была чрезвычайно популярна, о чем рассказывали позже в своих воспоминаниях многие выдающиеся авиационные командиры.
Много помогал нам разбор каждого боя, будь он удачным или неудачным, обсуждение тактических приемов противника. И всякий раз, когда мы собирались на такое занятие, командир и комиссар были рядом.
Николай Андреевич Верховец не упускал случая, чтобы поднять боевой дух авиаторов. Время было тяжелое, с фронтов поступали неутешительные сводки. И почти каждый в душе переживал свое личное горе: у одного без вести пропали родители, у другого брат был ранен и навсегда остался инвалидом, а третий потерял любимую девушку. Кто поможет им, кто утешит, кто обнадежит и поведет в бой?
Большую работу проводил и комиссар эскадрильи Куница. Однажды после разбора боя уселись мы с ним в тени, под акацией. Начал Семен Андреевич издалека: о моей комсомольской юности, о семье, товарищах. Человек он новый, еще не успел присмотреться к каждому. А до его прихода я временно исполнял обязанности комиссара эскадрильи. К тому же я, можно считать, ветеран полка, знаю людей.
- В партии ты давно? - поинтересовался Куница.
- Два года.
- Прекрасно! У нас большинство летчиков - коммунисты, да и комсомольцы крепкие парни, положиться на них всегда можно.
Я рассказал о тех, с кем летал на боевые задания, - Алелюхине, Шилове, Маланове, Тараканове, Королеве. Комиссар внимательно слушал, изредка задавая вопросы. Потом сказал:
- Ты коммунист и должен разъяснить другим обстановку. Нам сейчас неимоверно трудно. Одесса блокирована, единственная связь с Большой землей море. Некоторые наши товарищи приуныли... А нам нельзя распускаться, нельзя падать духом. Иначе - какие же мы бойцы?
Если бы меня спросили сейчас, какая наиболее яркая черта была присуща характеру Семена Андреевича, я бы, не задумываясь, ответил: любовь к человеку. Мы никогда не видели Куницу одного, он всегда был в окружении летчиков, всегда готов был идти навстречу, помочь в любой беде. Он умел поддержать в тяжелую минуту человека, зажечь в нем огонек надежды, вселить уверенность в будущем. С ним всегда делились самым сокровенным.
Нравилась в Кунице и его жажда летать. Однажды жарким августовским полуднем я лежал в тени деревьев, на мягкой душистой траве в ожидании сигнала на вылет. Мимо по тропинке, чуть пошатываясь от усталости, прошел Семен Андреевич. Я окликнул его.
- А-а, это ты, старший лейтенант, - сказал комиссар, опускаясь на траву рядом. - Драка была настоящая, а вот результаты плохие, - огорченно протянул он. - Результат - ничья...
Он сломал с куста упругую веточку и стал рисовать на земле схему боя: положение противника и наших самолетов, с какой стороны и под каким ракурсом велась атака. - Все дело в том, что я был ведомым, - с сожалением произнес Куница. - Будь я ведущим, ей-богу, действовал бы решительнее. Надо навязывать свою волю противнику.
Эту мысль комиссар повторял часто и на разборах, партийных собраниях, в личных беседах с летчиками. А в тот день комиссар неожиданно перевел разговор на личную тему. Строго отчитал меня за то, что я все еще тянул с отправкой семьи в тыл.
Уже многие офицеры позаботились об этом. Некоторые жены решили не оставлять мужей и делить с ними все тяготы военного времени. Отказывалась покидать Одессу и моя Валентина. Мне стоило больших трудов уговорить ее. С Борисом Леонтьевичем Главацким, пропагандистом полка, на которого была возложена ответственность за доставку семей в порт и устройство их на корабль, мы договорились, что моя семья должна быть отправлена немедленно. Документы были оформлены.
Пароходы, несмотря на частью бомбежки, уходили регулярно. Однако мне не пришлось заниматься отправкой семьи: в тот день нас разбудили по тревоге в четыре часа утра. Весь полк готовился подняться в воздух: ожидался массированный налет противника на город и порт.
Едва добежали до стоянок, как услышали монотонное гудение вражеского разведчика, он пролетел южнее аэродрома. Появился разведчик - жди налета, это уж закон.
Сидим в кабинах, ждем. Наконец, ракета рассекла небо. Взлетаем один за одним, набирая высоту. Кружим над городом, заливом. Но противник не показывается. Может быть, это уловка, рассчитанная на то, что, израсходовав горючее, мы вынуждены будем возвращаться, а немец, гляди, тут как тут,..
Но вот прозвучала команда Шестакова:
- Приготовиться!
Сделав правый разворот, я заметил в яснеющем небе двенадцать "Юнкерсов", они шли вдоль берега на высоте около двух тысяч метров, курсом на порт. Выше над ними кружили, словно купаясь в первых лучах солнца, девять "Мессершмиттов". Их двадцать один, нас всего восемь, остальные ждут сигнала на аэродроме.
Майор распределил силы следующим образом: пятерка завязывает бой с "мессерами", сковывает их, а тройка во главе с ведущим обрушивает удар по "Юнкерсам".
При таком численном превосходстве противника мы вели бой впервые. Минут пятнадцать-двадцать над заливом продолжалась беспрерывная пальба. Вражеские бомбардировщики в который раз заходят на цель, но тройка Шестакова сбивает их с курса. Используя преимущества в высоте, длинной очередью поджигаю "мессера". Он задымил и круто пошел на снижение.