Чергинец Николай. За секунду до выстрела

   — Кто его знает. Конечно, здесь что-то есть, надо подумать. А в чем вы его подозреваете?
   Мочалов рассказал. Степан Петрович, выслушав его, предложил:
   — Давай завтра с его бывшей женой поговорим. Насколько я знаю, человек она порядочный и кривить душой не станет.
   — Она знает его друзей?
   — По-моему, и врагов тоже.
   В комнату снова вошла хозяйка, она спросила:
   — Ну что, товарищи сыщики, может, хватит о деле? Предлагаю сменить тему, тем более что и мне хочется с вами поговорить. — Он подошла к мужу и обняла его за плечи.
   Мочалов тут же поддержал ее:
   — Правильно! Хватит о деле...
   Гостю постелили в зале на раскладывающемся диване. Он с удовольствием устроился на чистой постели и уснул.
   А утром начался напряженный рабочий день. Судмедэксперт дала заключение, что Боркин был сначала задушен, а затем, уже мертвым, повешен. Ровно в двенадцать часов дня Мочалов встретился с женой Боркина. Лет тридцати, маленького роста, светловолосая женщина уже знала о случившемся. Лицо ее было грустным и растерянным.
   — Варвара Никаноровна, вы знали его друзей?
   — Не всех, конечно, но кое-кого знала.
   Она назвала шесть человек. Мочалов решил задать волнующий его вопрос:
   — Когда вы разводились, как решался вопрос с разделом имущества?
   — Очень просто, — женщина грустно улыбнулась, — я забрала свои и сына вещи и перешла жить к своим родителям.
   Варвара Никаноровна, я понимаю, что затрону неприятную тему для вас, но, к сожалению, вынужден. Скажите, почему вы разошлись?
   Женщина подняла на старшего лейтенанта грустные глаза:
   — Вы заставляете меня снова переживать... Но я понимаю. Мы разошлись не по моей вине. Леонид постоянно изменял мне. Я сама несколько раз заставала его с другими женщинами. В последние годы он часто пил, избивал меня и даже сына. Работу бросил, стал подрабатывать на сезонных работах в сельской местности.
   — Скажите, а как вы поступили с автомашиной?
   Боркина безразлично сказала:
   — А что тут решать? Я же знала, что автомашина не наша, и никаких претензий на нее не предъявляла.
   — Как машина не ваша? — удивился Мочалов. — В Госавтоинспекции этот «Москвич» числится за вашим бывшим супругом.
   — То-то и оно, что только числится. Есть... простите, был у Леонида дружок. Сам он не здесь живет, по-моему, в Бресте. Вот он и уговорил моего бывшего мужа купить этот «Москвич», он же и деньги дал.
   — А как его фамилия? — спокойно задал, пожалуй, самый главный для себя вопрос старший лейтенант.
   — Я его фамилию не знаю. Мне кажется, что и Леонид не знал этого. Ведь Роман, так зовут того человека, предложил, чтобы Леонид дал доверенность на автомашину какому-то молодому парню, проживающему в Минске.
   — Вы его тоже не знаете?
   — Нет.
   — А почему вы думаете, что Леонид не знал фамилии того человека?
   — Он мне сам как-то под пьяную руку сказал об этом и признался, что боится Романа. Якобы тот может его в любой момент убить.
   — За что?
   — Я думаю, что Леонид знал кое-что неприятное для Романа.
   — Вы его сколько раз видели?
   — Кого, Романа?
   — Да.
   — Много раз.
   — Расскажите, как он выглядит?
   — Высокий... самое приметное в нем — это волосы. Они огненно-рыжие.
   — Какого он возраста? — еле скрывая волнение, прерывисто спросил Мочалов.
   — Лет сорок будет. Неприятный тип, очень неприятный.
   Закончив допрос, Мочалов отпустил женщину, а сам сразу же направился в кабинет начальника уголовного розыска, но в коридоре его остановил капитан с повязкой дежурного на рукаве:
   — Вам звонят из Барановичей. — И, приглашая Мочалова за собой, пошел по коридору в дежурную часть.
   В дежурной комнате Мочалов взял лежавшую на столе телефонную трубку и сразу же услышал голос Подрезова. Оказалось, что майору с помощью местных коллег удалось установить дом, где Красин и трое его дружков ночевали.
   — Понимаешь, — рассказывал Подрезов, — если верить хозяину, а, по-моему, оно так и было, он оставил гостей одних у себя дома, а сам уехал в деревню к больной матери.
   — А он один живет?
   — Да. И когда вернулся, гостей уже не было в доме. На столе лежало сто рублей. И хозяина смутило то, что пол был чисто вымыт.
   — А кого из них знал хозяин? — спросил Мочалов.
   — Говорит, что только одного мужчину по имени Роман. Но самое главное, Ваня, этот Роман...
   Но Мочалов не дал ему договорить:
   — Рыжий?
   — Да. А ты откуда знаешь?
   Старший лейтенант рассказал обо всем, что ему удалось выяснить.
   Подрезов сказал:
   — Ваня, ты организуй в Кобрине розыск рыжего и его дружков. Кстати, они по описанию и есть те самые пижоны, о которых рассказывала хозяйка Красина, а сам выезжай в Брест. Если этот Роман житель Бреста, то у нас уже есть кое-что для того, чтобы узнать, кто он. Я же сейчас выезжаю в Минск. Вполне вероятно, что они могли поехать туда.
   После разговора Мочалов зашел к начальнику уголовного розыска. Тот озабоченно проговорил:
   — Да, делишки разворачиваются, ничего не скажешь.
   — Ничего, разберемся, — уверенно сказал Мочалов и неожиданно спросил: — Где у вас нотариальная контора?
   — Зачем она тебе?
   — Надо выяснить, когда Боркин дал Красину доверенность.
   — Правильная идея. Пошли вместе, здесь недалеко.
   Они вошли в однокомнатный деревянный домик. Кирпичная печь была накалена, и в комнате стояла жара. За столом сидела средних лет женщина. Узнав начальника уголовного розыска, она радушно пригласила:
   — Проходите, вот стулья, присаживайтесь.
   Только начальник уголовного розыска стал объяснять, зачем они пришли, как женщина перебила его:
   — Так Боркин же несколько дней назад был у меня. Подождите минутку. — Она достала из выдвижного ящика толстый журнал и быстро нашла запись. — Вот, пожалуйста. Боркин Лев Иосифович. Смотрите, ровно неделю назад он выдал доверенность на постоянное право пользования его автомашиной Щедрову Роману Леонидовичу — жителю города Бреста.
   — Кому? Кому? — вскрикнул Мочалов и, подойдя к нотариусу, склонился над журналом.
   Он читал долго, вглядываясь, казалось, в каждую букву. Затем достал блокнот и слово в слово переписал запись, потом спросил:
   — Не помните, Боркин давал еще кому-нибудь доверенность?
   — Почему не помню, — улыбнулась женщина. — Я все помню. Около года назад было такое дело.
   Она подошла к застекленному шкафу и достала еще один журнал.
   — Вот, нашла. Смотрите, Боркин выдал доверенность на год минчанину Красину Олегу Викторовичу.
   — Все правильно, — выдохнул Мочалов и сел на свое место.
   Степан Петрович, обращаясь к нотариусу, сказал:
   — Я вас попрошу подготовить для приобщения к уголовному делу официальную справку.
   — Ого! Натворили они что-нибудь?
   Степан Петрович неопределенно ответил:
   — Мы просто пока разбираемся.
   Сотрудники милиции попрощались и вышли на улицу. Мочалов, подняв воротник пальто, сунув руки в карманы, некоторое время молчал, погрузившись в свои думы. Но мысли, как оказалось чуть позже, были у них об одном и том же. Степан Петрович сказал:
   — Значит, нам фамилия предполагаемого убийцы известна...
   — Я думаю, что это он. Смотри, как действует хитро: на похищенные деньги покупает машину. Оформляет ее на Боркина и заставляет доверенность выдать на Красина, который, очевидно, был у него «извозчиком». Теперь дальше: срок доверенности скоро истекает, при этом Красин вызвал у Щедрова какое-то опасение. Щедров убирает его, затем берет доверенность уже на себя и убивает Боркина, который теперь ему не нужен.
   — Значит, нам надо побыстрее выходить на дружков Красина, иначе Щедров, я уверен в этом, постарается ликвидировать и их.
   — Да, похоже, — согласился Мочалов. — Но что мне сейчас делать? Оставаться здесь? Но вряд ли Щедров находится в Кобрине!
   Они вошли в здание райотдела. Мочалов позвонил в Минск Славину.
   Майор был на месте. Выслушав Мочалова, взволнованно сказал:
   — Ну, Иван Петрович, кажется, ты на верном пути! Но поздравлять не буду — рано. Теперь слушай меня. Нам только что удалось установить его дружков, которых хозяйка называла пижонами. Один из них — Комель Эрнест, второй — Бузан Лев. Они жители Минска. Обоим по двадцать шесть лет, проживают вместе с родителями. Оба нигде не работают...
   — Где они?
   — В том-то и дело, что неизвестно. Родители говорят, что как ушли несколько дней назад, так как в воду канули. Давай сделаем так: сегодня договорись с кобринскими товарищами о взаимодействии. Попроси их, пусть попробуют установить другие связи Боркина и Щедрова, а сам завтра же с утра выезжай в Брест. В первую очередь добудь фото Щедрова и вышли его нам. Мы предъявим на опознание хозяйке Красина. Сам знаешь, как это важно. Затем попробуй установить место нахождения Щедрова и его дружков. Фотографии Бузана и Комеля мы сегодня размножим и объявим их розыск, направим в Кобрин и Брест, так что получишь их. Теперь главное, Ваня, запомни: я тебе запрещаю рисковать, слышишь, запрещаю и делаю это не только от своего имени, но и от имени твоего отца и Алексея Васильевича! Мы обязаны с тобой взять этого гада так, чтобы не иметь даже ни одной царапины. Как только выйдешь на него, немедленно дай знать, я приеду. Сам понимаешь, как это и для меня важно!
   Прошло чуть больше часа, и Мочалов стоял в неосвещенном тамбуре, глядя в проносившуюся за окном темень. Он не спешил входить в вагон. Хотелось побыть одному, спокойно проанализировать все, чтобы завтра снова продолжить трудный поиск в Бресте.

62
МАЙОР МИЛИЦИИ СЛАВИН

   Славин закончил пятиминутку, и сотрудники начали выходить из ленкомнаты. Вскоре, кроме начальника уголовного розыска и Славина, никого не осталось. Дроздович положил на стол перед майором план действий. Владимир Михайлович внимательно прочитал и, возвращая план, сказал:
   — В принципе все правильно, но ждать ответов — это значит терять время и, самое главное, дать возможность преступнику напасть на следующую жертву. Вы сейчас поезжайте в суд и попросите, чтобы вам показали архивное уголовное дело. Найдите данные его дружка, их вместе судили. Насколько я помню, тот раньше проживал на улице Цнянской. Не исключено, что Клавдин и сейчас пристроился у него. Затем попробуйте выяснить, чем занимается этот дружок Клавдина, с кем дружит и все прочее.
   Дроздович ушел, а Славин направился к себе. Как обычно, с утра ему предстоял разбор материалов, беседа с задержанными за мелкое хулиганство и еще десяток больших и малых дел, которых у начальника районного отдела милиции всегда много.
   Владимир Михайлович всегда старался четко планировать свою работу на день. В понедельник ровно в одиннадцать он должен быть в райкоме партии, где собирались секретари партийных комитетов крупнейших предприятий и учреждений района. Обычно на этих совещаниях Славину предоставляли слово, и он знакомил присутствующих с оперативной обстановкой, наиболее опасными преступлениями и происшествиями, которые произошли в районе за прошедшую неделю...
   Совещание в райкоме закончилось ровно в двенадцать, и, по возвращении в отдел, майор сразу же пригласил к себе в кабинет Дроздовича, который вернулся из суда.
   — Вот, Владимир Михайлович, полные данные на Клавдина и его дружка, фамилия которого Алматов.
   Славин взял справку:
   — Точно они! Хорошо. Побывайте дома у Алматова, только не спугните!
   — Я понял. Разрешите идти?
   Дроздович ушел, Славин посмотрел на часы. Через несколько минут у него в кабинете должны собраться начальники отделений...
   Дроздович не торопясь шел по улице в сторону дома Алматова. После окончания высшей школы милиции он недавно был направлен в Минск и не боялся, что его могут опознать подозреваемые. По пути он обдумал несколько версий, которые могли пригодиться в разговоре с жильцами домов, куда он будет заходить.
   Конечно, был и другой путь. Поговорить с участковым уполномоченным, который наверняка знает многое. Но, на беду, участковый уехал на учебу, а новый еще не назначен.
   Дроздович выбрал дом, у забора которого на тротуаре было много снега, и вошел во двор. По узенькой протоптанной дорожке прошел к крыльцу. Встретила его старушка, которая, несмотря на жарко натопленную печь, была одета в теплую шерстяную кофту, а поверх еще повязала большой пуховый платок. Дроздович поздоровался и, не говоря, кто он и откуда, спокойно спросил:
   — Бабушка, почему у вашего забора никто тротуар от снега не чистит?
   Старушка, подслеповато щурясь, виновато глядя на гостя, начала оправдываться:
   — Вы нас извините, мой старик в деревню уехал, старший сын — в командировке. Сегодня младший, как только придет с работы, сразу же почистит.
   — А в доме больше нет никого, кто мог бы это сделать?
   — Нет никого.
   — Ну, тогда к вам и претензий нельзя предъявлять. А вот с соседа вашего мы спросим. Мужчин полная хата, а снег убрать некому.
   — Это о каком соседе вы говорите?
   — Я об Алматове.
   — Ну, ему же всегда некогда, — старуха хмуро улыбнулась, — ему из-за водки времени не хватает. Мужиков много, но всем лень.
   — Бабушка, а почему они так живут?
   — Почему, спрашиваете? Алматов как пришел из тюрьмы, так сразу же пить, как и прежде, начал. Дружков десятками водит.
   Хозяйка оказалась разговорчивой и, самое главное, — многознающей. Она рассказала, за что Алматов отбывал наказание, где сейчас работает и кто, кроме него, проживает в доме.
   Дроздович рискнул поинтересоваться о Клавдине. Как бы поддерживая старушку, проговорил:
   — Да, вы правы. Теперь и я вспомнил, как встретил однажды Алматова. Он так где-то набрался, что еле ноги переставлял. С ним, помню, был какой-то высокий мужчина, они друг за дружку вцепились и на всю улицу матюгались.
   — Так это же и есть его дружок Жорка. Они вместе за свои темные дела сидели, а теперь вместе и пьянствуют.
   Волнение Дроздовича всегда выдавали руки, которые беспокойно двигались, и он, зная об этом, сунул их в карманы пальто.
   — А этот Жорка, или как его там зовут, где живет?
   — Да у Алматова же, где ж ему еще жить. Кому он нужен?
   — Вы меня так напугали, — усмехнулся Дроздович, — что я даже растерялся и теперь не знаю, заходить мне к этому Алматову? Могут и в драку броситься, если на пьяных нарвешься.
   — Это точно, от них всего можно ожидать.
   — Скажу, пусть с ними из домоуправления разбираются.
   Дроздович шел по улице, а в душе у него все пело. Еще бы! Редко случается такая удача. Как говорится, с первого захода выяснил то, что надо было. Дроздович представлял, как обрадуется Владимир Михайлович его сообщению.
   А в это время его недавняя собеседница, натянув на себя теплый кожух, осторожно выглянула из калитки и, увидев, что он уходит, быстро засеменила к дому Алматова. Она хоть и была зла на своего непутевого племянника, но после ухода гостя зашевелился в ее голове червь сомнения. И она, ругая себя за свою болтливость, бросилась к Алматову.
   Алматов был дома. Они сидели вместе с Клавдиным за столом и распивали уже не первую бутылку. Старуха, запыхавшись от быстрой ходьбы, рассказала о человеке, который только что был у нее. Клавдин побледнел и, испуганно глядя на Алматова, спросил:
   — Как думаешь, кто это мог быть?
   — Лягавый! Если бы работник домоуправления, то наверняка пришел бы сюда.
   — Что делать будем?
   — Пить, — односложно ответил Алматов и, взяв в руку бутылку, спросил у тетки: — Тетка Маня, налить?
   — Некогда мне, дом остался незакрытым, а воров сейчас вон сколько развелось.
   — А ты не боись, — пьяно ухмыльнулся Клавдин, — сейчас все ворье пьет, — он протянул старухе полстакана водки, — на, бабка, выпей, сразу на душе веселее станет.
   Старуха махнула рукой и, словно оправдываясь, сказала:
   — А, выпью, вам меньше останется! — И она по-мужски, опрокинув стакан, выпила до дна, взяла со стола кусочек хлеба и, поблагодарив, ушла.
   Алматов взглянул на Клавдина:
   — Что, сдрейфил? Не трусь, к тебе сейчас и комар носа не подточит. Если и придерутся, то только за то, что ты не прописался и не работаешь. В крайнем случае, скажешь, что ездил в разные города, но где остановиться, так и не решил, а теперь приехал в Минск, будешь прописываться и устраиваться здесь. Давай, Жора, выпьем.
   Жора не спорил, и они снова опорожнили свои стаканы. Клавдин встал и пошел в соседнюю комнату. Там отодвинул от стены кровать, достал из-под нее небольшой сверток и вышел к Алматову:
   — Здесь у меня кое-какие ксивы, которые могут пригодиться, жаль уничтожать, может, спрячем где-нибудь?
   Алматов задумчиво пошарил глазами по комнате.
   — Где же их спрятать? Если придут шмон делать, то в хате могут найти.
   — Нет, здесь хранить нельзя. Давай в сарай спрячем.
   Они тут же вышли во двор. Там у забора стоял большой бревенчатый сарай. Дружки направились к нему.
   Алматов открыл дверь, и они скрылись внутри. Никто из них не обратил внимания на проходившего по другой стороне улицы мужчину. Это был Дроздович.
   Он, уходя от старухи, сам не зная почему, обернулся и увидел, что она торопливо направлялась к дому Алматова. Дроздович насторожился. Он быстро перешел на другую сторону улицы и начал наблюдать за домом Алматова.
   Скоро из калитки вышла старуха и быстрым шагом засеменила к своему дому. Прошло еще около десяти минут, и Дроздович увидел двух мужчин. Они вышли из дома и по узкой тропинке подошли к сараю. «Наверняка что-то прячут там! Значит, старуха что-то заподозрила и предупредила их. Вот ведьма!»
   Дроздович не сомневался в том, что во дворе он видел Алматова и Клавдина, поэтому поспешил в райотдел.
   Славин был на месте. Когда в кабинет вошел начальник уголовного розыска, он разговаривал с начальником следственного отделения. Славин кивнул Дроздовичу головой:
   — Садись, тебе тоже полезно послушать. Помнишь Рыбакова?
   — Это который вместе с Эпштейном воровал? Он арестован, я с ним неделю назад в следственном изоляторе разговаривал. Он еще о многом умалчивает. А в чем дело, Владимир Михайлович?
   — Да вот, — Славин кивнул в сторону начальника следственного отделения, — Ковчин только что приехал из его квартиры. Мать Рыбакова заявила, что ее обворовали.
   — Вот это да! — удивленно протянул Дроздович. — Вора обворовали. И что же украли?
   — Хрусталь, золото, шубу женскую, вот список.
   Дроздович начал читать перечень похищенных ценностей. Славин выслушал доклад Ковчина и решительно хлопнул ладонью по столу:
   — Хорошо, сделаем так: доставьте из следственного изолятора ко мне Рыбакова и Эпштейна.
   Ковчин вышел. Дроздович рассказал Славину обо всем, что ему удалось узнать, Славин принял решение:
   — Сделаем так: создавай специальную группу и занимайся только Клавдиным. Я уверен, что грабежи — дело его рук. Но брать его надо только с поличным. Тогда маска и нож, которые будут при нем, и опознание водителя такси припрут его к стенке и не оставят ему никаких шансов...
   Время шло быстро. Только успел Славин побеседовать с Подрезовым, который доложил ему о ходе работы по делу об убийстве Купрейчика, как в отдел привезли арестованных. Первым в кабинет Славина привели Эпштейна. Наголо остриженный, крепкий, черноглазый, он нерешительно остановился у дверей. Голова опущена, а из-подо лба быстрый, как молния, взгляд. Руки беспокойно мнут зимнюю шапку. Славин указал ему на стул и предложил садиться. Парень тихо сказал «спасибо» и присел на краешек.
   — Ну как, освоился в новых условиях?
   — Освоился, чего уж там.
   — А ум пришел в голову?
   — Теперь да. Жаль, что поздно.
   — Если действительно возьмешься за ум, то не будет поздно. У тебя еще вся жизнь впереди. Тебе сколько лет?
   — Семнадцать.
   — Вот видишь. Правда, не с того ты свою жизнь начинаешь, но поправить положение еще можно, стоит только захотеть.
   Парень неожиданно заплакал. Он по-детски размазывал рукой слезы по лицу и, не стесняясь их, заикаясь, проговорил:
   — Я сейчас, честное слово, все понял. Больше такого никогда не повторится! Вот увидите, никогда!
   Славин смотрел на плачущего парня и с горечью думал: «Просмотрели мальца! А ведь совесть-то у него есть. Надо будет разобраться с инспекторами детской комнаты, как они работали с ним?» Тихо спросил:
   — Боря, ты о всех своих преступлениях рассказал?
   Эпштейн посмотрел прямо в глаза Славину и отрицательно помотал головой:
   — Нет, я еще о двух кражах не рассказал.
   — О каких?
   — Мы обворовали одну квартиру по улице Якуба Коласа, а другую — по Деревообделочной.
   — Номера домов не помнишь?
   — Нет, но я смогу найти эти дома.
   Майор из материалов уголовного дела помнил: мать Рыбакова знала, что ее сын занимается воровством, причем, как сказали соседи, она принимала от сына некоторые похищенные вещи. Но и Рыбакова, и ее сын, и Эпштейн категорически отрицали это.
   Славин видел, что время, проведенное сидящим напротив парнем в следственном изоляторе, не прошло для него даром. Слезы, которые были на его глазах, пришли на смену показному бахвальству и браваде.
   — Боря, скажи, а мать Кости знала, что вы воруете?
   Эпштейн опустил голову, кивнул:
   — Конечно, знала. Она же у нас много чего для себя брала.
   — А что именно брала?
   — Ну, например, когда мы залезли в квартиру по улице Деревообделочной, то принесли к Косте домой целую большую спортивную сумку хрусталя. Она все это забрала себе. Кроме хрусталя, она взяла себе золотые кольца и перстень. И предупредила, чтобы мы никому не говорили об этом...
   Славин позвонил начальнику следственного отделения и приказал прислать к нему следователя и принести уголовное дело. Затем спросил у Эпштейна:
   — Ты подтвердишь свои показания на очной ставке, если понадобится?
   — Да.
   Следователь увел Эпштейна, а Славин склонился над уголовным делом, нашел заявление Рыбаковой, в котором она писала, что ее сын ни в чем не виновен и что его кто-то оклеветал. Заявление было написано на вторые сутки после ареста Кости.
   Пролистав дело до конца, майор позвонил в дежурную комнату и приказал привести Рыбакова. Думая о Рыбаковой, Славин все больше начинал понимать ход ее мыслей. Рыбакова наверняка боится того, что милиция узнает о ее роли в этом деле, и запрятала в надежное место похищенное, после чего инсценировала кражу. Но похитить вещи из квартиры Рыбакова могли и его друзья, решив таким образом убрать опасные вещественные доказательства.
   Славин был больше склонен к первой версии. Судя по всему, мать Рыбакова хитрая и коварная женщина. Такие способны на все. «А мы говорим о необходимости выяснить причины преступлений, — подумал Славин, — если родители не хотят заниматься воспитанием своих детей, уделять им необходимое внимание, то это и способствует тому, что появляются воры и хулиганы». Славин придвинул к себе план ежедневной работы и написал: «Договориться в газете опубликовать материал о роли родителей в воспитании детей. — И в скобках добавил: — Рыбаков, Эпштейн и др.».
   Ввели Рыбакова. Он был высокого роста, с худым, покрытым юношескими угрями лицом. Парень поздоровался и подошел к столу.
   — Садись, Костя, хочу с тобой побеседовать. Скажи, ты о всех своих преступлениях рассказал?
   Рыбаков смущенно помолчал, а затем уклончиво ответил:
   — Я, гражданин начальник, о всех кражах, о которых следователь спрашивал, рассказал.
   — Нет, ты давай не юли. Я тебя спрашиваю: ты все рассказал или что-то утаиваешь?
   Лицо парня слегка покраснело, он отвел глаза в сторону и неуверенно ответил:
   — Да, о всех.
   — Ты на свою память не жалуешься? — с улыбкой спросил Славин.
   — Нет.
   — Как же ты забыл сказать, что вы обворовали квартиры по улицам Якуба Коласа и Деревообделочной? Или хотя бы о том, что часть похищенного хранилась у тебя дома?
   Парень потупил глаза и судорожно мял шапку.
   — Ну, что молчишь?
   — А что тут говорить, — отрешенно пробормотал парень, — вы же и так все знаете.
   — Ты еще не понял, что правдивость прежде всего тебе лично нужна?
   Рыбаков еще ниже опустил голову и так же тихо ответил:
   — Я теперь все время думаю об этом, и если бы вы меня не вызвали, я все равно написал бы повинную. Да, мы действительно совершили еще две кражи, я могу показать, где эти квартиры находятся.
   — Где похищенное?
   — Дома.
   — Мать знала о том, что эти предметы ворованные?
   — Не знаю... догадывалась, наверное...
   Славин хорошо видел, как трудно сейчас давать парню показания против родной матери, и с горечью подумал, что в жизни таких семей наступает момент переоценки ценностей, когда младший дает оценку действиям старшего. Он опять повторил вопрос:
   — Мать догадывалась или знала, что ты воруешь?
   — Знала... она говорила, что если попадусь, чтобы пенял на себя.
   Славин приказал двум милиционерам передать Рыбакова следователю для допроса, а сам еще раз внимательно прочитал протокол допроса матери Рыбакова. Он весь пестрил словами «не знаю», «не видела», «даже не предполагала». Майор позвонил начальнику следственного отделения и спросил:
   — Как забрались воры в квартиру Рыбаковой?
   — Подобрали ключ.
   — Сколько замков в дверях?
   — Два. Но, по заявлению Рыбаковой, в этот день дверь была закрыта на один нижний замок.
   — Изъяли его?
   — Так точно. Приблизительно через час-полтора эксперты дадут заключение: открывался он посторонним ключом или предметом.