Страница:
Но солидная «вторая грудь», имевшая в обхвате больше сантиметров, чем рост подполковника, не позволила Марку Антоновичу даже краем глаза выглянуть вниз. Пузо мягко пружинило о бутовые плиты ограждения, и Огурцов был вынужден изменить тактику. Дабы живот не мешал, начальник линейного отдела завалился на бок, оперся локтем и практически лег на парапет.
Однако и этот акробатический трюк должного результата не принес. Подполковник все равно видел только треть зала. А шум раздавался от касс, расположенных аккурат под балюстрадой.
Огурцов сполз обратно, оправил форменную рубашку и ринулся к лестнице.
Спуск на два пролета вниз отнял у Марка Антоновича столько сил, что, когда он раздвинул животом толпу, собравшуюся вокруг места происшествия, вид у него был такой, будто подполковника только что вытолкнули из сауны, куда он забрался в полном обмундировании. Пот заливал Огурцову глаза, под мышками и вдоль хребта расплывались темные пятна. Начальник отдела тяжело дышал и обмахивал багровое лицо несвежим носовым платком.
У кассы номер семь лежал старший сержант Пиотровский, вцепившись обеими руками в чемодан какой-то гражданки. Гражданка колотила мычащего стража порядка зонтом и беспрерывно визжала.
– А ну, прекратить! – сипло гаркнул Огурцов. – Человек при исполнении! Это уголовное преступление – бить милиционера! По зоне соскучилась, шалава?!
– Что-о-о?! – крикнула гражданка и пошла в атаку на подполковника. – Ты как со мной разговариваешь?! Ты, козел!
Марк Антонович от изумления разинул рот. Оставленный в покое Пиотровский свернулся калачиком и захрапел.
– Ты что, не знаешь, кто я такая?! – женщину немного повело в сторону. – Я главный редактор «Невского пламени»! Я – Алла Мануйлова! Да я тебя в порошок сотру! – Зонт уткнулся подполковнику чуть ниже пупка. – Да я сейчас представителю Президента позвоню!
– Успокойтесь, гражданочка! – Огурцов взял на полтона ниже. – Сейчас разберемся…
– Какой разберемся?! Эта пьяная сволочь хотела украсть мои вещи!
– Кто сволочь?
– Этот. – Женщина убрала зонт от живота Марка Антоновича и указала на Пиотровского.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем ему ваши вещи? – Огурцов напрягся.
В свете борьбы с терроризмом патрульные милиционеры получили приказ на проверку всех подозрительных посетителей аэропорта и на тщательный досмотр ручной клади. Марк Антонович подумал, что конфликт можно будет представить как рядовой инцидент, вызванный излишним рвением его подчиненного и непониманием со стороны гражданки Мануйловой всей серьезности милицейской работы по охране общественного порядка.
– Сами у него спросите! Если сможете понять, что он бубнит, – отрезала главный редактор «Невского пламени».
Подполковник с трудом наклонился и начал тормошить старшего сержанта. Лев Пиотровский рыгнул, обдав начальника отдела мощным выхлопом, в котором переплелись ароматы портвейна, пива и вяленой рыбы, перевернулся на другой бок и захрапел с удвоенной силой.
Огурцов понял бесполезность попыток вернуть старшего сержанта к адекватному восприятию реальности и разогнулся.
– Берите свой чемодан.
– Да-а-а?! – заорала женщина. – А кто мне заплатит за то, что этот урод порвал мою сумку?!
– Какую еще сумку? – не понял подполковник.
– Вот! – Толпа расступилась, и Огурцов увидел груду вываленных на грязный пол вещей, поверх которой возлежала распоротая по всей длине бежевая кожаная сумка с вышитой красной монограммой «Alla Manuylova» и логотипом «Невского пламени». – А мои платья?! А белье?! – Главный редактор топнула ногой, обутой в сапог на толстенной платформе. – Это стоит больше, чем вы все вместе взятые получаете за год!
Марку Антоновичу надоели крики истеричной особы, и он мигнул Каасику, стоящему в толпе как раз за спиной скандалистки. Но Огурцов никак не мог себе представить, что сержант воспримет условный сигнал не как пожелание к оттеснению толпы подальше от места происшествия, а как приказ к началу рукоприкладства.
Каасик понимающе кивнул, сноровисто выдернул дубинку и, не глядя назад, размахнулся.
Конец резиновой палки засветил точно в глаз какому-то командировочному стоявшему за спиной сержанта. Командировочный упал как подкошенный. Толпа охнула. Дубинка описала широкую дугу и соприкоснулась со спиной Аллы Мануйловой в ту секунду, когда она открыла рот, чтобы выдать подполковнику очередную порцию оскорблений.
Главного редактора «Невского пламени» бросило на Огурцова, и они оба рухнули под ноги собравшимся.
Каасик перескочил через чемодан и опустил дубинку еще раз. Резиновая палка угодила по плечу Марка Антоновича, скользнула ниже и воткнулась в межягодичное пространство Мануйловой. Сержант потерял равновесие и упал сверху.
Окна кассового зала задрожали от вопля главного редактора, ощутившей некий твердый предмет в совершенно неподобающем месте. Алла Мануйлова выпростала из кармана дубленки баллончик со слезоточивым газом и выпустила струю прямо в лицо Огурцову. К крику Мануйловой присоединился рев подполковника.
Переплетенные тела заволокла едкая пелена. Зрители, ощутившие запах «черемухи», резво подались назад.
Надсадно кашляющий Каасик, которому также перепала изрядная порция газа, схватил главного редактора за горло и принялся ее душить. Мануйлова в ответ вцепилась ногтями в рожу сержанту.
Огурцов, оказавшийся в самом низу кучи малы и ничего не видящий из-за попавшего в глаза газа, ударил кулаком прямо перед собой и попал в нос Каасику. Сержант тряхнул головой и разжал руки. Мануйлова откатилась в сторону. Каасик, из-под которого вывернулась главный редактор «Невского пламени», потерял точку опоры и шмякнулся на подполковника, влепив тому коленом в низ живота. Зал огласил новый крик Огурцова. Облако «черемухи» добралось до Пиотровского и вернуло его к активной жизни. Очнувшийся милиционер поднялся на четвереньки, разлепил веки, шумно втянул носом воздух, поперхнулся, увидел кувыркающиеся поблизости тела, издал глухой возглас и бросился вперед, наклонив шишковатую голову.
Удар пришелся в подреберье Каасику.
Сержанта снесло на пол. Пиотровский по инерции перескочил через Марка Антоновича, задев подполковника носком сапога по многострадальной мошонке, и врезался в груду чемоданов, оставленных разбежавшимися зрителями.
Алла Мануйлова вскочила на ноги и бросилась наутек, позабыв про вещи и про желание поставить зарвавшихся ментов на место.
Ее никто не преследовал.
Перевозбужденные Каасик и Пиотровский начали драку с группой немецких туристов, вылетавших в Москву на экскурсию и случайно оказавшихся на пути патрульных, несущихся в дежурную часть за подмогой, а травмированный Огурцов только и мог, что слабо стонать и яростно тереть слезящиеся воспаленные глаза.
Зинаида Валерьяновна Коган взошла на трибуну, обозрела собравшихся и уставилась на пустую клетку.
– А где подсудимый?
Елена Виленовна Поросючиц, исполнявшая обязанности секретаря судьи, что-то прошептала на ухо низенькому капитану милиции. Конвоир кивнул и удалился.
Пока ждали виновника торжества, Коган барабанила пальцами по одному из томов дела и с нескрываемым злорадством поглядывала на Панаренко сотоварищи.
Глюка ввели сразу четверо охранников, завели за решетку и сняли наручники. Аркадий тут же уместился на скамье и положил ногу на ногу, приняв как ему казалось, вид невинного агнца.
Садист фыркнул.
– Ты чего? – шепнул Рыбаков.
– Да, блин, щас на Глюка посмотрел и понял, почему его спиногрыз первый раз произнес слово «папа» у клетки с гориллой…
Ортопед беззвучно затрясся.
– Ara, – серьезно сказал Горыныч, занявший место точно позади Дениса, и немного наклонился и вперед. – А еще сынуля лет до четырех думал, что его зовут «Заткнись», Садист и Ортопед хрюкнули.
– Хорош веселиться, – тихо попросил Рыбаков. – Нас так из зала выведут…
Подсудимый повертел головой и сменил позу, пододвинувшись поближе к решетке. Он действительно сильно напоминал откормленную человекообразную обезьяну, по прихоти дрессировщика наряженную в слаксы и пуховый свитер с оленями на груди.
В зоопарке Глюк бывал не раз, радуя посетителей своим сходством с питомцами обезьянника, но после истории, происшедшей с ним в середине лета девяносто пятого года, перестал там появляться. В тот июльский день Аркадий прибыл на встречу, назначенную одному барыге у вольера с павлинами. Удачно обкашляв с бизнесменом возникшие финансовые проблемы и отправив его за деньгами, браток решил прогуляться, купил в ларьке напротив загона с жирафами литровую бутылку текилы и, прихлебывая янтарную жидкость, потопал по дорожкам, внимательно разглядывая обитателей парка развлечений и читая пояснительные таблички.
У бетонной ямы, на дне которой плескались изможденные жарой белые медведи, Глюк задержался и выслушал объяснения экскурсовода, рассказывавшей группе детишек о жизни арктических хищников. Дабы сверить свежеполученные знания с реальностью, браток перегнулся через ограждение и стал рассматривать могучих животных. И тут случилось непоправимое с точки зрения нормального человека – бутылка текилы выскользнула из кармана пиджака и плюхнулась в бассейн прямо перед носом у вожака стаи.
Любой другой на месте Клюгенштейна махнул бы рукой на пропавший напиток.
Но не Аркадий.
– Стоять, блин! – заорал Глюк, перебросил свое тренированное тело через парапет, съехал по наклонной стене внутрь загона и через секунду вступил в бой с обнаглевшим хищником, зацепившим десятисантиметровыми когтями чужую бутылку.
Из вольера громко матерящегося Клюгенштейна извлекала специальная бригада спасателей, призванная оградить занесенных в Красную книгу животных от полного истребления.
А чучело разорванного почти пополам полярного великана установили возле входа в зоопарк…
Секретарь Поросючиц быстро зачитала постановление судьи Коган о назначении заседания по рассмотрению жалобы гражданина Клюгенштейна на произвол следователей и его ходатайства об изменении меры пресечения с содержания под стражей на подписку о невыезде, села на свое место и взяла ручку.
Зинаида Валерьяновна уставилась на Панаренко.
– Излагайте вашу позицию.
Ирина Львовна с достоинством приподнялась, взяла в руку лист бумаги и прочистила горло. Сидящий позади нее Ди-Ди Севен быстро сунул руку в пакет, извлек продолговатый темный предмет и положил его на освободившееся сиденье стула грозной следовательши.
Панаренко начала издалека, с характеристики на подсудимого, полученной ею от участкового, обслуживавшего дом, где был прописан Аркадий.
Не очень умный старший лейтенант творчески подошел к заданию и составил бумагу, в которой основной упор делался на «склонность гражданина Клюгенштейна к употреблению жидких лакокрасочных изделий» и на его тягу к хулиганским поступкам, выразившуюся в том, что он в январе двухтысячного года, в жуткий гололед «намеренно разлил тормозную жидкость перед крыльцом здания местной администрации».
– Также довожу до вашего сведения, – Панаренко дошла до последней строчки характеристики, – что, по оперативным данным, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году указанное лицо, работавшее грузчиком на конфетной фабрике, было лишено квартальной премии за низкий уровень культуры при очистке канализационного стока указанной фабрики. Число, подпись, – Ирина Львовна победно взглянула на адвоката.
– Это все, конечно, весьма интересно, – протянула Коган. – Но какое отношение данная характеристика имеет к сегодняшнему дню?
– Клюгенштейн – преступник! – выкрикнула Панаренко.
– Протестую! – Сулик Волосатый поднял руку, – Следователь оскорбляет моего подзащитного.
– Принимаю, – кивнула Зинаида Валерьяновна. – Переходите к сути дела.
– Хорошо, – злобно буркнула Ирина Львовна и схватила очередной листок, – Вот рапорт патрульных, на которых напал этот гражданин. Пожалуйста – «Избил младшего сержанта Маковского…», «Отобрал оружие у рядового Ханкина…», «Нецензурно выражался…», «Ударил ногой сержанта Конопелько в область крепления к телу полового органа так сильно, что с последнего слетела шапка…» *. Разве этого не достаточно?
По залу пронесся легкий шум. Ортопед выпучил глаза и повернулся к Денису.
– Это не я, – быстро сказал Рыбаков. – Они сами так написали. А я решил ничего не менять.
– Замечательно, – Коган спрятала улыбку. – Только вот в материалах дела я этого рапорта не обнаружила.
– Мы забыли его приобщить, – сонный Нефедко поднял голову.
– Попрошу исключить данный рапорт из круга рассматриваемых документов, – Волосатый обличительно ткнул перстом в сторону Панаренко.
– Принимается, – согласилась Зинаида Валерьяновна.
– Это произвол! – взвизгнул Нефедко.
– Я делаю вам первое предупреждение, – Коган мрачно посмотрела на съежившегося следователя прокуратуры. – Еще одна такая заявка на успех, и я прикажу вас вывести. – Судья зашелестела страницами уголовного дела.
Панаренко наклонилась к Ковальских-Дюжей и что-то прошептала. Та поджала губы и бочком выбралась из зала.
– Черт! – Рыбаков проводил следовательшу взглядом.
– Что такое? – обеспокоился Ортопед.
– Так, – Денис толкнул локтем Садиста и приподнялся. – Пропусти меня…
Опасения наблюдательного Рыбакова оправдались. Когда он выбрался из зала, Ковальских-Дюжая уже выписывала санкцию на задержание Клюгенштейна «по вновь открывшимся обстоятельствам» и инструктировала двоих рубоповцев.
«Так я и знал, – подумал Денис, медленно проходя по коридору якобы в поисках нужной двери и прислушиваясь к словам следовательши. – Перестраховались… Что ж делать-то?! Сейчас позовут СОБР, благо он рядом сидит, и кранты…»
Окрыленные выписанным постановлением и возможностью помахать кулаками рубоповцы побежали на выход. Надежда Борисовна с гордой ухмылкой вернулась в зал. Рыбаков огляделся. На лестничной площадке бурчал и извивался толстый шланг, откачивавший фекалии из туалета на третьем этаже.
Денису пришла в голову прогрессивная мысль.
Он рванул дверь ближайшего кабинета и просунул голову внутрь. Никого. На столе, как и во всех кабинетах официальных учреждений, торчал письменный прибор. Рыбаков схватил ножницы и пулей выскочил в коридор.
Грохнула дверь с улицы, и тамбур первого этажа заполнили автоматчики в бронежилетах, возглавляемые рубоповцем с постановлением Ковальских-Дюжей в руке.
– Ждем! – громко сказал руководитель группы захвата.
Собровцы немного расслабились.
Денис перекинул шланг в проем лестницы и вонзил в резину острые лезвия, вспарывая оболочку как можно глубже. Сквозь разрез хлынула бурая жижа и спустя две секунды на столпившихся в маленьком тамбуре милиционеров обрушился вонючий поток.
Рыбаков отскочил назад. Струя фекальных вод забрызгала шлемы, ударила в стену и окатила собравшихся. От вопля, раздавшегося одновременно из десятка глоток, заложило уши. Промокшие и липкие от судейского дерьма собровцы ринулись на выход. Последним на улицу вылетел офицер, сжимавший в кулаке то, что осталось от постановления. Поручение Ковальских-Дюжей было забыто.
Остро пахнущие стражи порядка бросились к своему микроавтобусу, откуда через секунду выпал зажимающий нос водитель. Один из собровцев занял его место, взревел мощный двигатель и машина, перескочив через трамвайные пути, унеслась в направлении улицы Чайковского.
Денис вымыл руки, послушал горестные стенания ассенизаторов, мечущихся по обгаженной лестнице, и вернулся в зал заседаний, где Панаренко пыталась убедить судью в том, что место гражданина Клюгенштейна – только за решеткой, а на свободе он будет представлять немыслимую опасность для окружающих.
– Нормалек? – поинтересовался Горыныч.
– Потом расскажу, – пробормотал Рыбаков и стал прислушиваться к перебранке, внезапно возникшей между Нефедко и Поросючиц.
Работник прокуратуры гуняво требовал внести в протокол свои возражения против нахождения в зале «посторонних», секретарь вяло отбрехивалась и косилась на Коган.
Зинаиде Валерьяновне скоро надоели глупые сентенции Нефедко, и она приказала ему заткнуться.
Моисей Филимонович обиженно умолк.
– Итак, – Коган хлопнула ладонью по судейскому столу, – все аргументы обвинения я выслушала. Скажу одно – более бездарного оформления бумаг я не видела. Это не уголовное дело, а демонстрация абсолютной беспомощности всей следственной бригады и попыток подделки процессуальных документов.
– Как так? – Панаренко откинула голову назад.
– А так, – торжествующе отреагировала судья и раскрыла один из томов. – Подписи большинства свидетелей на основных протоколах имеют явные следы подчисток… Даты следственных действий не совпадают с датами на сопроводительных документах… Многочисленные исправления показаний свидетелей… И вообще – как вы допрашивали людей, постоянно проживающих, например, в Париже? Что это за адрес места, где проводился допрос – набережная Орфевр, дом шесть *? Вы там были в командировке? Тогда где командировочные удостоверения, ордера из финчасти ГУВД? – Зинаида Валерьяновна отложила пухлую папку. – Что ж вы молчите? – Коган не смогла удержаться и добавила. – Это вам, голубушка, не чужих мужиков в постель затаскивать…
Следователь втянула голову в плечи, совершенно не понимая, за что на нее взъелась судья и каких мужиков она упомянула.
Рыбаков расплылся в улыбке.
– Основной свидетель, он же – потерпевший, как я понимаю, умер, – Коган перелистнула несколько страниц из второго тома. – Но вы чудесным образом смогли его допросить через месяц после смерти. Не поделитесь секретом, как вам сие удалось?
– Этого не может быть! – воскликнула Панаренко.
– Очень может быть, – себе под нос прошептал Денис.
– С этим будут разбираться уже в другом месте, – Коган презрительно усмехнулась. – Об обнаруженных мною фактах я вынесу отдельное постановление и поставлю вопрос о возбуждении дела уже в ваш адрес, Ирина Львовна. Обвиняемый должен быть освобожден из-под стражи немедленно.
– Протестую! – неожиданно пискнул Нефедко. – Это свинство! Судейское самодурство!
– Конвой! – рявкнула Зинаида Валерьяновна. – Наденьте наручники на этого идиота! Я выписываю вам пятнадцать суток за неуважение к суду! Вам ясно?!
Ошарашенному таким решением судьи Моисею сковали руки и вывели из зала. Прокурорский работник отрешенно смотрел прямо перед собой и еле переставлял ноги.
– Мусоренка – в камеру, – Мизинчик восхищенно поцокал языком.
– Далее, – Коган поправила прическу. – Материалы дела я оставляю у себя и завтра направлю их в городскую прокуратуру. С сопроводительным письмом, естественно. Членам следственной бригады из города не отлучаться. Считайте, что я взяла с вас подписку о невыезде. Садитесь, Ирина Львовна.
Бледная как мел Панаренко бухнулась на свое место.
По залу разнесся мощнейший заливистый пук, изданный хулиганской игрушкой Ди-Ди Севена. Зрители злорадно заржали.
Ирина Львовна вскочила и ошалело вперилась глазами в коричневую колбаску, мирно возлежавшую на стуле.
– Это!.. Это!.. – У Панаренко перехватило дыхание.
– Обосрались, милочка? – участливо осведомилась Коган, одарив следователя голливудской улыбкой.
Крики Панаренко потонули в громе аплодисментов.
"После недельного курса лечения у известного питерского сексопатолога доктора Льва Щеглова, – раздался вкрадчивый голос диктора «Азии-минус», – американский миллиардер Билл Гейтс принял решение об изменении названия своей компании с «Микрософт» на «Максихард» *…"
Рыбаков посмотрел в зеркало заднего вида на отъезжающие от здания суда автомобили, в одном из которых сидел полностью реабилитированный гражданин Клюгенштейн, и удовлетворенно вздохнул.
– Домой? – полуутвердительно сказал Ортопед.
– Ага…
– Ты, блин, извини нас, – смущенно забубнил браток, выворачивая руль и одновременно с этим закуривая, – чо тебя не предупредили. Хотели, блин, как лучше…
– Да ладно, – отмахнулся Денис. – Проехали. Будем считать неудавшуюся попытку освобождения Глюка своеобразной тренировкой… Кстати, способ вы выбрали зело интересный, над его использованием стоит подумать.
– Да-а-а?! – обрадовался Грызлов. – А когда?
– Что «когда»? – пассажир сделал глоток.
– Ну, блин, когда думать будем?
– Завтра. Все – завтра, – Рыбаков на всякий случай пристегнул ремень. – Мишель, да не гони ты так, не на пожар же спешим…
Ортопед послушно сбросил скорость до жалких восьмидесяти километров в час. «Линкольн-навигатор» объехал заваленную снегом траншею, на дне которой махал лопатой одинокий рабочий, и подкатил к перекрестку.
Ирина Львовна ругнулась и закусила нижнюю губу.
– Спокойно, – вдруг прищурилась ее товарка. – А я этого козла знаю…
– Какого?
– Этого, на красном «мерседесе», – Надежда Борисовна икнула. – Колесников его фамилия. То-то я смотрю, рожа знакомая…
– Ну и что из этого?
– Много что, – решительно сказала Ковальских-Дюжая. – У меня стукачок имеется, так он с этим Колесниковым неплохо знаком.
– Да нам-то какой прок от твоего барабана *? – скривилась Панаренко.
– Ты отыграться хочешь?
– А ты как думаешь?
– Тогда не дергайся. Мы этого Колесникова можем на встречу вытянуть, к барабану. Одного, – изрекла Надежда Борисовна. – У тебя пара своих оперов найдется?
– Ну, – до Ирины Львовны стало доходить, что ее коллега замыслила какую-то обычную для девяноста процентов стражей порядка провокацию.
– Произведем личный обыск, найдем наркоту. А дальше крутить будем, кто нам все эти сегодняшние подляночки устроил… Мой человечек в «Дюнах» *работает, там место свое, прикормленное. И местные менты вмешиваться не будут.
Панаренко думала недолго.
Желание поквитаться с теми, кто испоганил результаты ее многомесячного труда и подвел под служебную проверку, взяло верх над чувством самосохранения.
– Я согласна…
Надежда Борисовна переложила сумку из одной руки в другую, вытащила из кармана пальто ключи от «рено», повернулась к своей машине и сделала шаг вперед.
Спустя секунду улицу огласил визг Ковальских-Дюжей, узревшей разодранный и обгаженный салон своего любимого микроавтобуса.
– В смысле? – Денис непонимающе посмотрел на приятеля.
– Завтра прилетают Циолковский, Винни и Фауст, – объяснил Грызяов. – Из Африки, блин. В пять вечера…
– А-а! Я ж не знал…
«Линкольн» перевалил через колдобину и затормозил у светофора.
– У меня вроде день завтра не занят, – сказал Рыбаков. – Так что можно и встретить.
Ортопед сделал последнюю затяжку и щелчком отправил хабарик в окно.
Черный порошок мгновенно вспыхнул.
Огонь пробежал по пороховой дорожке, протянувшейся от края стола к неказистому ящику с костной мукой, скользнул вверх по стенке и запалил основную массу горючего вещества. Посыпались искры, полыхнула взвесь, покрывавшая заржавленный штуцер баллона и пламя проникло внутрь емкости с газом.
Десять литров пропана сдетонировали мгновенно.
Старовойтова, Стульчак, Пескова и Пифию спасло то, что во время взрыва они курили в крохотном тамбуре дворницкой.
Выпитая бутылка портвейна «Массандра», не имевшего, по правде сказать, никакого отношения к фирменной марке и забодяженного в антисанитарных условиях на одном из ингушских малых предприятий, настроила террористов-либералов" на философский лад. Старовойтов ударился в рассуждения о роли монетаризма в истории современной России, а Песков погрузился в розовые мечты о том, как он заживет после того, как обществу станет известно о подвиге молодых «демократов». Альберту почему-то казалось, что подрыв памятника Владимиру Ленину вознесет его вместе с подельниками на самую вершину политического Олимпа.
Однако и этот акробатический трюк должного результата не принес. Подполковник все равно видел только треть зала. А шум раздавался от касс, расположенных аккурат под балюстрадой.
Огурцов сполз обратно, оправил форменную рубашку и ринулся к лестнице.
Спуск на два пролета вниз отнял у Марка Антоновича столько сил, что, когда он раздвинул животом толпу, собравшуюся вокруг места происшествия, вид у него был такой, будто подполковника только что вытолкнули из сауны, куда он забрался в полном обмундировании. Пот заливал Огурцову глаза, под мышками и вдоль хребта расплывались темные пятна. Начальник отдела тяжело дышал и обмахивал багровое лицо несвежим носовым платком.
У кассы номер семь лежал старший сержант Пиотровский, вцепившись обеими руками в чемодан какой-то гражданки. Гражданка колотила мычащего стража порядка зонтом и беспрерывно визжала.
– А ну, прекратить! – сипло гаркнул Огурцов. – Человек при исполнении! Это уголовное преступление – бить милиционера! По зоне соскучилась, шалава?!
– Что-о-о?! – крикнула гражданка и пошла в атаку на подполковника. – Ты как со мной разговариваешь?! Ты, козел!
Марк Антонович от изумления разинул рот. Оставленный в покое Пиотровский свернулся калачиком и захрапел.
– Ты что, не знаешь, кто я такая?! – женщину немного повело в сторону. – Я главный редактор «Невского пламени»! Я – Алла Мануйлова! Да я тебя в порошок сотру! – Зонт уткнулся подполковнику чуть ниже пупка. – Да я сейчас представителю Президента позвоню!
– Успокойтесь, гражданочка! – Огурцов взял на полтона ниже. – Сейчас разберемся…
– Какой разберемся?! Эта пьяная сволочь хотела украсть мои вещи!
– Кто сволочь?
– Этот. – Женщина убрала зонт от живота Марка Антоновича и указала на Пиотровского.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем ему ваши вещи? – Огурцов напрягся.
В свете борьбы с терроризмом патрульные милиционеры получили приказ на проверку всех подозрительных посетителей аэропорта и на тщательный досмотр ручной клади. Марк Антонович подумал, что конфликт можно будет представить как рядовой инцидент, вызванный излишним рвением его подчиненного и непониманием со стороны гражданки Мануйловой всей серьезности милицейской работы по охране общественного порядка.
– Сами у него спросите! Если сможете понять, что он бубнит, – отрезала главный редактор «Невского пламени».
Подполковник с трудом наклонился и начал тормошить старшего сержанта. Лев Пиотровский рыгнул, обдав начальника отдела мощным выхлопом, в котором переплелись ароматы портвейна, пива и вяленой рыбы, перевернулся на другой бок и захрапел с удвоенной силой.
Огурцов понял бесполезность попыток вернуть старшего сержанта к адекватному восприятию реальности и разогнулся.
– Берите свой чемодан.
– Да-а-а?! – заорала женщина. – А кто мне заплатит за то, что этот урод порвал мою сумку?!
– Какую еще сумку? – не понял подполковник.
– Вот! – Толпа расступилась, и Огурцов увидел груду вываленных на грязный пол вещей, поверх которой возлежала распоротая по всей длине бежевая кожаная сумка с вышитой красной монограммой «Alla Manuylova» и логотипом «Невского пламени». – А мои платья?! А белье?! – Главный редактор топнула ногой, обутой в сапог на толстенной платформе. – Это стоит больше, чем вы все вместе взятые получаете за год!
Марку Антоновичу надоели крики истеричной особы, и он мигнул Каасику, стоящему в толпе как раз за спиной скандалистки. Но Огурцов никак не мог себе представить, что сержант воспримет условный сигнал не как пожелание к оттеснению толпы подальше от места происшествия, а как приказ к началу рукоприкладства.
Каасик понимающе кивнул, сноровисто выдернул дубинку и, не глядя назад, размахнулся.
Конец резиновой палки засветил точно в глаз какому-то командировочному стоявшему за спиной сержанта. Командировочный упал как подкошенный. Толпа охнула. Дубинка описала широкую дугу и соприкоснулась со спиной Аллы Мануйловой в ту секунду, когда она открыла рот, чтобы выдать подполковнику очередную порцию оскорблений.
Главного редактора «Невского пламени» бросило на Огурцова, и они оба рухнули под ноги собравшимся.
Каасик перескочил через чемодан и опустил дубинку еще раз. Резиновая палка угодила по плечу Марка Антоновича, скользнула ниже и воткнулась в межягодичное пространство Мануйловой. Сержант потерял равновесие и упал сверху.
Окна кассового зала задрожали от вопля главного редактора, ощутившей некий твердый предмет в совершенно неподобающем месте. Алла Мануйлова выпростала из кармана дубленки баллончик со слезоточивым газом и выпустила струю прямо в лицо Огурцову. К крику Мануйловой присоединился рев подполковника.
Переплетенные тела заволокла едкая пелена. Зрители, ощутившие запах «черемухи», резво подались назад.
Надсадно кашляющий Каасик, которому также перепала изрядная порция газа, схватил главного редактора за горло и принялся ее душить. Мануйлова в ответ вцепилась ногтями в рожу сержанту.
Огурцов, оказавшийся в самом низу кучи малы и ничего не видящий из-за попавшего в глаза газа, ударил кулаком прямо перед собой и попал в нос Каасику. Сержант тряхнул головой и разжал руки. Мануйлова откатилась в сторону. Каасик, из-под которого вывернулась главный редактор «Невского пламени», потерял точку опоры и шмякнулся на подполковника, влепив тому коленом в низ живота. Зал огласил новый крик Огурцова. Облако «черемухи» добралось до Пиотровского и вернуло его к активной жизни. Очнувшийся милиционер поднялся на четвереньки, разлепил веки, шумно втянул носом воздух, поперхнулся, увидел кувыркающиеся поблизости тела, издал глухой возглас и бросился вперед, наклонив шишковатую голову.
Удар пришелся в подреберье Каасику.
Сержанта снесло на пол. Пиотровский по инерции перескочил через Марка Антоновича, задев подполковника носком сапога по многострадальной мошонке, и врезался в груду чемоданов, оставленных разбежавшимися зрителями.
Алла Мануйлова вскочила на ноги и бросилась наутек, позабыв про вещи и про желание поставить зарвавшихся ментов на место.
Ее никто не преследовал.
Перевозбужденные Каасик и Пиотровский начали драку с группой немецких туристов, вылетавших в Москву на экскурсию и случайно оказавшихся на пути патрульных, несущихся в дежурную часть за подмогой, а травмированный Огурцов только и мог, что слабо стонать и яростно тереть слезящиеся воспаленные глаза.
* * *
Денис облюбовал себе место во втором ряду, подальше от клетки, куда должны были запихнуть Клюгенштейна. Рядом чинно уселись великодушно прощенный Ортопед и усмехающийся Садист. За спиной у роющейся в своей сумке Панаренко пристроился Ди-Ди Севен с полиэтиленовым пакетом в руках. Остальные члены коллектива, мобилизованные для заполнения зала судебных заседаний, распределились по скамьям в соответствии с собственными желаниями.Зинаида Валерьяновна Коган взошла на трибуну, обозрела собравшихся и уставилась на пустую клетку.
– А где подсудимый?
Елена Виленовна Поросючиц, исполнявшая обязанности секретаря судьи, что-то прошептала на ухо низенькому капитану милиции. Конвоир кивнул и удалился.
Пока ждали виновника торжества, Коган барабанила пальцами по одному из томов дела и с нескрываемым злорадством поглядывала на Панаренко сотоварищи.
Глюка ввели сразу четверо охранников, завели за решетку и сняли наручники. Аркадий тут же уместился на скамье и положил ногу на ногу, приняв как ему казалось, вид невинного агнца.
Садист фыркнул.
– Ты чего? – шепнул Рыбаков.
– Да, блин, щас на Глюка посмотрел и понял, почему его спиногрыз первый раз произнес слово «папа» у клетки с гориллой…
Ортопед беззвучно затрясся.
– Ara, – серьезно сказал Горыныч, занявший место точно позади Дениса, и немного наклонился и вперед. – А еще сынуля лет до четырех думал, что его зовут «Заткнись», Садист и Ортопед хрюкнули.
– Хорош веселиться, – тихо попросил Рыбаков. – Нас так из зала выведут…
Подсудимый повертел головой и сменил позу, пододвинувшись поближе к решетке. Он действительно сильно напоминал откормленную человекообразную обезьяну, по прихоти дрессировщика наряженную в слаксы и пуховый свитер с оленями на груди.
В зоопарке Глюк бывал не раз, радуя посетителей своим сходством с питомцами обезьянника, но после истории, происшедшей с ним в середине лета девяносто пятого года, перестал там появляться. В тот июльский день Аркадий прибыл на встречу, назначенную одному барыге у вольера с павлинами. Удачно обкашляв с бизнесменом возникшие финансовые проблемы и отправив его за деньгами, браток решил прогуляться, купил в ларьке напротив загона с жирафами литровую бутылку текилы и, прихлебывая янтарную жидкость, потопал по дорожкам, внимательно разглядывая обитателей парка развлечений и читая пояснительные таблички.
У бетонной ямы, на дне которой плескались изможденные жарой белые медведи, Глюк задержался и выслушал объяснения экскурсовода, рассказывавшей группе детишек о жизни арктических хищников. Дабы сверить свежеполученные знания с реальностью, браток перегнулся через ограждение и стал рассматривать могучих животных. И тут случилось непоправимое с точки зрения нормального человека – бутылка текилы выскользнула из кармана пиджака и плюхнулась в бассейн прямо перед носом у вожака стаи.
Любой другой на месте Клюгенштейна махнул бы рукой на пропавший напиток.
Но не Аркадий.
– Стоять, блин! – заорал Глюк, перебросил свое тренированное тело через парапет, съехал по наклонной стене внутрь загона и через секунду вступил в бой с обнаглевшим хищником, зацепившим десятисантиметровыми когтями чужую бутылку.
Из вольера громко матерящегося Клюгенштейна извлекала специальная бригада спасателей, призванная оградить занесенных в Красную книгу животных от полного истребления.
А чучело разорванного почти пополам полярного великана установили возле входа в зоопарк…
Секретарь Поросючиц быстро зачитала постановление судьи Коган о назначении заседания по рассмотрению жалобы гражданина Клюгенштейна на произвол следователей и его ходатайства об изменении меры пресечения с содержания под стражей на подписку о невыезде, села на свое место и взяла ручку.
Зинаида Валерьяновна уставилась на Панаренко.
– Излагайте вашу позицию.
Ирина Львовна с достоинством приподнялась, взяла в руку лист бумаги и прочистила горло. Сидящий позади нее Ди-Ди Севен быстро сунул руку в пакет, извлек продолговатый темный предмет и положил его на освободившееся сиденье стула грозной следовательши.
Панаренко начала издалека, с характеристики на подсудимого, полученной ею от участкового, обслуживавшего дом, где был прописан Аркадий.
Не очень умный старший лейтенант творчески подошел к заданию и составил бумагу, в которой основной упор делался на «склонность гражданина Клюгенштейна к употреблению жидких лакокрасочных изделий» и на его тягу к хулиганским поступкам, выразившуюся в том, что он в январе двухтысячного года, в жуткий гололед «намеренно разлил тормозную жидкость перед крыльцом здания местной администрации».
– Также довожу до вашего сведения, – Панаренко дошла до последней строчки характеристики, – что, по оперативным данным, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году указанное лицо, работавшее грузчиком на конфетной фабрике, было лишено квартальной премии за низкий уровень культуры при очистке канализационного стока указанной фабрики. Число, подпись, – Ирина Львовна победно взглянула на адвоката.
– Это все, конечно, весьма интересно, – протянула Коган. – Но какое отношение данная характеристика имеет к сегодняшнему дню?
– Клюгенштейн – преступник! – выкрикнула Панаренко.
– Протестую! – Сулик Волосатый поднял руку, – Следователь оскорбляет моего подзащитного.
– Принимаю, – кивнула Зинаида Валерьяновна. – Переходите к сути дела.
– Хорошо, – злобно буркнула Ирина Львовна и схватила очередной листок, – Вот рапорт патрульных, на которых напал этот гражданин. Пожалуйста – «Избил младшего сержанта Маковского…», «Отобрал оружие у рядового Ханкина…», «Нецензурно выражался…», «Ударил ногой сержанта Конопелько в область крепления к телу полового органа так сильно, что с последнего слетела шапка…» *. Разве этого не достаточно?
По залу пронесся легкий шум. Ортопед выпучил глаза и повернулся к Денису.
– Это не я, – быстро сказал Рыбаков. – Они сами так написали. А я решил ничего не менять.
– Замечательно, – Коган спрятала улыбку. – Только вот в материалах дела я этого рапорта не обнаружила.
– Мы забыли его приобщить, – сонный Нефедко поднял голову.
– Попрошу исключить данный рапорт из круга рассматриваемых документов, – Волосатый обличительно ткнул перстом в сторону Панаренко.
– Принимается, – согласилась Зинаида Валерьяновна.
– Это произвол! – взвизгнул Нефедко.
– Я делаю вам первое предупреждение, – Коган мрачно посмотрела на съежившегося следователя прокуратуры. – Еще одна такая заявка на успех, и я прикажу вас вывести. – Судья зашелестела страницами уголовного дела.
Панаренко наклонилась к Ковальских-Дюжей и что-то прошептала. Та поджала губы и бочком выбралась из зала.
– Черт! – Рыбаков проводил следовательшу взглядом.
– Что такое? – обеспокоился Ортопед.
– Так, – Денис толкнул локтем Садиста и приподнялся. – Пропусти меня…
Опасения наблюдательного Рыбакова оправдались. Когда он выбрался из зала, Ковальских-Дюжая уже выписывала санкцию на задержание Клюгенштейна «по вновь открывшимся обстоятельствам» и инструктировала двоих рубоповцев.
«Так я и знал, – подумал Денис, медленно проходя по коридору якобы в поисках нужной двери и прислушиваясь к словам следовательши. – Перестраховались… Что ж делать-то?! Сейчас позовут СОБР, благо он рядом сидит, и кранты…»
Окрыленные выписанным постановлением и возможностью помахать кулаками рубоповцы побежали на выход. Надежда Борисовна с гордой ухмылкой вернулась в зал. Рыбаков огляделся. На лестничной площадке бурчал и извивался толстый шланг, откачивавший фекалии из туалета на третьем этаже.
Денису пришла в голову прогрессивная мысль.
Он рванул дверь ближайшего кабинета и просунул голову внутрь. Никого. На столе, как и во всех кабинетах официальных учреждений, торчал письменный прибор. Рыбаков схватил ножницы и пулей выскочил в коридор.
Грохнула дверь с улицы, и тамбур первого этажа заполнили автоматчики в бронежилетах, возглавляемые рубоповцем с постановлением Ковальских-Дюжей в руке.
– Ждем! – громко сказал руководитель группы захвата.
Собровцы немного расслабились.
Денис перекинул шланг в проем лестницы и вонзил в резину острые лезвия, вспарывая оболочку как можно глубже. Сквозь разрез хлынула бурая жижа и спустя две секунды на столпившихся в маленьком тамбуре милиционеров обрушился вонючий поток.
Рыбаков отскочил назад. Струя фекальных вод забрызгала шлемы, ударила в стену и окатила собравшихся. От вопля, раздавшегося одновременно из десятка глоток, заложило уши. Промокшие и липкие от судейского дерьма собровцы ринулись на выход. Последним на улицу вылетел офицер, сжимавший в кулаке то, что осталось от постановления. Поручение Ковальских-Дюжей было забыто.
Остро пахнущие стражи порядка бросились к своему микроавтобусу, откуда через секунду выпал зажимающий нос водитель. Один из собровцев занял его место, взревел мощный двигатель и машина, перескочив через трамвайные пути, унеслась в направлении улицы Чайковского.
Денис вымыл руки, послушал горестные стенания ассенизаторов, мечущихся по обгаженной лестнице, и вернулся в зал заседаний, где Панаренко пыталась убедить судью в том, что место гражданина Клюгенштейна – только за решеткой, а на свободе он будет представлять немыслимую опасность для окружающих.
– Нормалек? – поинтересовался Горыныч.
– Потом расскажу, – пробормотал Рыбаков и стал прислушиваться к перебранке, внезапно возникшей между Нефедко и Поросючиц.
Работник прокуратуры гуняво требовал внести в протокол свои возражения против нахождения в зале «посторонних», секретарь вяло отбрехивалась и косилась на Коган.
Зинаиде Валерьяновне скоро надоели глупые сентенции Нефедко, и она приказала ему заткнуться.
Моисей Филимонович обиженно умолк.
– Итак, – Коган хлопнула ладонью по судейскому столу, – все аргументы обвинения я выслушала. Скажу одно – более бездарного оформления бумаг я не видела. Это не уголовное дело, а демонстрация абсолютной беспомощности всей следственной бригады и попыток подделки процессуальных документов.
– Как так? – Панаренко откинула голову назад.
– А так, – торжествующе отреагировала судья и раскрыла один из томов. – Подписи большинства свидетелей на основных протоколах имеют явные следы подчисток… Даты следственных действий не совпадают с датами на сопроводительных документах… Многочисленные исправления показаний свидетелей… И вообще – как вы допрашивали людей, постоянно проживающих, например, в Париже? Что это за адрес места, где проводился допрос – набережная Орфевр, дом шесть *? Вы там были в командировке? Тогда где командировочные удостоверения, ордера из финчасти ГУВД? – Зинаида Валерьяновна отложила пухлую папку. – Что ж вы молчите? – Коган не смогла удержаться и добавила. – Это вам, голубушка, не чужих мужиков в постель затаскивать…
Следователь втянула голову в плечи, совершенно не понимая, за что на нее взъелась судья и каких мужиков она упомянула.
Рыбаков расплылся в улыбке.
– Основной свидетель, он же – потерпевший, как я понимаю, умер, – Коган перелистнула несколько страниц из второго тома. – Но вы чудесным образом смогли его допросить через месяц после смерти. Не поделитесь секретом, как вам сие удалось?
– Этого не может быть! – воскликнула Панаренко.
– Очень может быть, – себе под нос прошептал Денис.
– С этим будут разбираться уже в другом месте, – Коган презрительно усмехнулась. – Об обнаруженных мною фактах я вынесу отдельное постановление и поставлю вопрос о возбуждении дела уже в ваш адрес, Ирина Львовна. Обвиняемый должен быть освобожден из-под стражи немедленно.
– Протестую! – неожиданно пискнул Нефедко. – Это свинство! Судейское самодурство!
– Конвой! – рявкнула Зинаида Валерьяновна. – Наденьте наручники на этого идиота! Я выписываю вам пятнадцать суток за неуважение к суду! Вам ясно?!
Ошарашенному таким решением судьи Моисею сковали руки и вывели из зала. Прокурорский работник отрешенно смотрел прямо перед собой и еле переставлял ноги.
– Мусоренка – в камеру, – Мизинчик восхищенно поцокал языком.
– Далее, – Коган поправила прическу. – Материалы дела я оставляю у себя и завтра направлю их в городскую прокуратуру. С сопроводительным письмом, естественно. Членам следственной бригады из города не отлучаться. Считайте, что я взяла с вас подписку о невыезде. Садитесь, Ирина Львовна.
Бледная как мел Панаренко бухнулась на свое место.
По залу разнесся мощнейший заливистый пук, изданный хулиганской игрушкой Ди-Ди Севена. Зрители злорадно заржали.
Ирина Львовна вскочила и ошалело вперилась глазами в коричневую колбаску, мирно возлежавшую на стуле.
– Это!.. Это!.. – У Панаренко перехватило дыхание.
– Обосрались, милочка? – участливо осведомилась Коган, одарив следователя голливудской улыбкой.
Крики Панаренко потонули в громе аплодисментов.
* * *
Денис, держа в одной руке бумажный стаканчик с кофе, запрыгнул на переднее кресло «линкольна» Ортопеда и первым делом включил автомагнитолу."После недельного курса лечения у известного питерского сексопатолога доктора Льва Щеглова, – раздался вкрадчивый голос диктора «Азии-минус», – американский миллиардер Билл Гейтс принял решение об изменении названия своей компании с «Микрософт» на «Максихард» *…"
Рыбаков посмотрел в зеркало заднего вида на отъезжающие от здания суда автомобили, в одном из которых сидел полностью реабилитированный гражданин Клюгенштейн, и удовлетворенно вздохнул.
– Домой? – полуутвердительно сказал Ортопед.
– Ага…
– Ты, блин, извини нас, – смущенно забубнил браток, выворачивая руль и одновременно с этим закуривая, – чо тебя не предупредили. Хотели, блин, как лучше…
– Да ладно, – отмахнулся Денис. – Проехали. Будем считать неудавшуюся попытку освобождения Глюка своеобразной тренировкой… Кстати, способ вы выбрали зело интересный, над его использованием стоит подумать.
– Да-а-а?! – обрадовался Грызлов. – А когда?
– Что «когда»? – пассажир сделал глоток.
– Ну, блин, когда думать будем?
– Завтра. Все – завтра, – Рыбаков на всякий случай пристегнул ремень. – Мишель, да не гони ты так, не на пожар же спешим…
Ортопед послушно сбросил скорость до жалких восьмидесяти километров в час. «Линкольн-навигатор» объехал заваленную снегом траншею, на дне которой махал лопатой одинокий рабочий, и подкатил к перекрестку.
* * *
Панаренко и Ковальских-Дюжая выскочили на крылечко суда в тот момент, когда от здания отъезжала замыкающая колонну машина – алый кабриолет Горыныча. У них еще оставалась слабая надежда перехватить экс-обвиняемого и попытаться своей властью отправить его обратно в камеру, но быстрые действия друзей Аркадия лишили сотрудниц правоохранительной системы и этой возможности.Ирина Львовна ругнулась и закусила нижнюю губу.
– Спокойно, – вдруг прищурилась ее товарка. – А я этого козла знаю…
– Какого?
– Этого, на красном «мерседесе», – Надежда Борисовна икнула. – Колесников его фамилия. То-то я смотрю, рожа знакомая…
– Ну и что из этого?
– Много что, – решительно сказала Ковальских-Дюжая. – У меня стукачок имеется, так он с этим Колесниковым неплохо знаком.
– Да нам-то какой прок от твоего барабана *? – скривилась Панаренко.
– Ты отыграться хочешь?
– А ты как думаешь?
– Тогда не дергайся. Мы этого Колесникова можем на встречу вытянуть, к барабану. Одного, – изрекла Надежда Борисовна. – У тебя пара своих оперов найдется?
– Ну, – до Ирины Львовны стало доходить, что ее коллега замыслила какую-то обычную для девяноста процентов стражей порядка провокацию.
– Произведем личный обыск, найдем наркоту. А дальше крутить будем, кто нам все эти сегодняшние подляночки устроил… Мой человечек в «Дюнах» *работает, там место свое, прикормленное. И местные менты вмешиваться не будут.
Панаренко думала недолго.
Желание поквитаться с теми, кто испоганил результаты ее многомесячного труда и подвел под служебную проверку, взяло верх над чувством самосохранения.
– Я согласна…
Надежда Борисовна переложила сумку из одной руки в другую, вытащила из кармана пальто ключи от «рено», повернулась к своей машине и сделала шаг вперед.
Спустя секунду улицу огласил визг Ковальских-Дюжей, узревшей разодранный и обгаженный салон своего любимого микроавтобуса.
* * *
– Ты завтра поедешь братанов встречать? – Ортопед приспустил боковое стекло.– В смысле? – Денис непонимающе посмотрел на приятеля.
– Завтра прилетают Циолковский, Винни и Фауст, – объяснил Грызяов. – Из Африки, блин. В пять вечера…
– А-а! Я ж не знал…
«Линкольн» перевалил через колдобину и затормозил у светофора.
– У меня вроде день завтра не занят, – сказал Рыбаков. – Так что можно и встретить.
Ортопед сделал последнюю затяжку и щелчком отправил хабарик в окно.
* * *
Трехсантиметровый окурок ментолового «Mallboro» пронесся по дуге через улицу, стукнулся о прут решетки небольшого оконца полуподвального помещения и влетел внутрь, приземлившись точно на кучку пороха, оставленную разгильдяем Пифией.Черный порошок мгновенно вспыхнул.
Огонь пробежал по пороховой дорожке, протянувшейся от края стола к неказистому ящику с костной мукой, скользнул вверх по стенке и запалил основную массу горючего вещества. Посыпались искры, полыхнула взвесь, покрывавшая заржавленный штуцер баллона и пламя проникло внутрь емкости с газом.
Десять литров пропана сдетонировали мгновенно.
Старовойтова, Стульчак, Пескова и Пифию спасло то, что во время взрыва они курили в крохотном тамбуре дворницкой.
Выпитая бутылка портвейна «Массандра», не имевшего, по правде сказать, никакого отношения к фирменной марке и забодяженного в антисанитарных условиях на одном из ингушских малых предприятий, настроила террористов-либералов" на философский лад. Старовойтов ударился в рассуждения о роли монетаризма в истории современной России, а Песков погрузился в розовые мечты о том, как он заживет после того, как обществу станет известно о подвиге молодых «демократов». Альберту почему-то казалось, что подрыв памятника Владимиру Ленину вознесет его вместе с подельниками на самую вершину политического Олимпа.