В зал гуськом вошли три женщины с подносами, уставленными кружками с горячим чаем, и обнесли присутствующих.
Престарелый абрек, изображавший из себя жертву политических репрессий, а на самом деле трижды отсидевший за квартирные кражи и один раз — за совращение несовершеннолетних, наконец закончил свою речь и тяжело уселся на свое место.
Из толпы выскочил всклокоченный юноша и что то крикнул.
Чубаров заметил, как Магомед напрягся и побледнел.
Но головы не поднял.
Чеченцы загомонили, явно одобряя выкрик товарища. Тот с гордым видом распрямил спину и уставился на заложников.
Резван Гареев вновь вышел на середину свободного пространства и забубнил, тыча пальцем то в потолок, то в сторону пленников. Зрители согласно закивали.
Цароев прикусил нижнюю губу.
Двое подростков приволокли с улицы деревянную колоду и установили ее в самом центре зала.
У оператора заблестели глаза, и он приник к видоискателю, наведя объектив на возбужденного Гареева. Командир боевиков нарочито медленно подошел к шеренге заложников и поманил пальцем Якова.
Экс бомж безропотно сделал несколько шагов вперед.
— А теперь, — Резван перешел на русский язык, — по законам шариата этот пес будет наказан. Тащите топор.
— За что?! — выдохнул Яков.
Гареев коротко, без замаха ударил пленного в солнечное сплетение.
Двое молодых чеченцев подскочили с боков, заломили согнувшемуся Якову руки и уложили грудью на колоду.
На остальных заложников нацелилось несколько автоматов.
Чумазый подросток подал Резвану обмотанный синей изолентой туристский топорик.
— Этот пес украл у меня деньги...
— Я ничего не брал! — взвизгнул Яша, извиваясь в руках у подручных Гареева.
Чеченец ухмыльнулся.
Выдвинутое обвинение звучало абсурдно, однако возражений у собравшихся не вызвало. В конце концов, какая разница, за что казнить или миловать раба? Есть повод или нет, все едино... Жизнью заложника распоряжается тот, на чьей стороне сила.
Тем не менее, публичное объявление о действительном или мнимом проступке пленника придает наказанию видимость законности и позволяет участникам судилища чувствовать себя комфортно. Мол, не просто так собрались, а на суд, отправление общественных надобностей. И другим рабам наука.
— По законам шариата я должен отрубить тебе руку. Но ты не признался в краже. Поэтому я отрублю тебе голову...
Телеоператор возбужденно задышал и передвинул регулятор трансфокатора на максимальное увеличение. Якова изогнуло в дугу.
Резван подбросил в руке топорик, примерился и широко размахнулся.
Митя Чубаров закрыл глаза...
Зазубренное тупое лезвие с чавкающим звуком вошло в шею беспомощного пленника и скользнуло по позвонкам, распоров сонную артерию. Второй удар попал в основание дельтавидной мышцы, третий обрубил жертве правое ухо.
Потоки крови залили и колоду, и помощников палача.
Чтобы отделить голову от тела, Гарееву пришлось бить восемнадцать раз.
Все это время Яков был жив...
«Снафф видео» пополнилось еще одним реалистичным сюжетом. А корреспондент радио «Свобода» Андрей Мужицкий заработал очередные полторы тысячи долларов и на несколько дней унял зуд, терзавший его подленькую душу в периоды вынужденного простоя.
В последнее время на Пенькова обрушился шквал мелких неприятностей.
Он разругался с живой легендой российского правозащитного движения Адамычем и был отстранен от выгодных в финансовом отношении операций по поставкам оружия чеченским сепаратистам, партия его попала под налоговую проверку, поданные верным последышем «ДемВыбора России» адвокатом Шмуцем иски по защите чести и достоинства Руслана судами не удовлетворялись, друзья «яблочники» не спешили с признанием Пенькова независимой политической фигурой и не оказывали ему поддержки на выборах в Государственную Думу, проталкивая на освободившееся после ухода Степашко в исполнительную власть место своего ставленника.
А тут еще неудача с Воробьевым!
Вместо показательного избиения не в меру зарвавшегося адвокатишки получилось наоборот — адвокатишка сам от души навалял посланцам Мелонова. Да так, что те уехали в больничку минимум на две недели. Особенно досталось одному, которому Воробьев чуть не расколол череп. Причем, как утверждали пострадавшие, юрист действовал исключительно голыми руками.
Не адвокат, а какая то помесь Чака Норриса с Гражданским процессуальным Кодексом...
Руслан оторвался от созерцания панорамы ночного города и прислушался к беседе Юлика с Железным Гомосеком.
— Это крайне важно, Женя. При сегодняшней конъюнктуре в выгоднее темы не найти.
— Не знаю, не знаю, — протянул Гильбович, поглаживая жирное брюхо. — А если не сработает?
— Должно сработать, — заявил Рыбаковский. — Чубайсенко совсем зарвался, намеревается начать отключение больниц и детских садов. И воинских частей... А в свете аварии на «Мценске» это о о очень животрепещуще.
— Лодка тут не при чем...
— Как это не при чем? — сощурился Юлик. — Очень даже при чем. Прикинь: отключение энергии — задолженности армии энергетикам — катастрофа. Не мне тебя учить. Сейчас на «Мценске» все делают себе имя. Вот и ты не отставай. Но обязательно вверни нашу позицию по Чубайсенко. Объясни читателям, что и именно демократы все время выступают за нормальное финансирование армии. А мы уж в долгу не останемся. Ты нас знаешь...
Гильбович фыркнул.
Его сотрудничество с командой Рыбаковский Пеньков Щекотихин вечно сопровождалось денежными разборками и выколачиванием ранее оговоренных гонораров из прижимистых заказчиков. Псевдодемократы много обещали, но очень не любили платить. Ни дружественным СМИ, ни своим агитаторам. Даже в ресторанах радетели принципов рыночной экономики вели себя подобно девицам динамщицам: нажирались от пуза, а потом старались ускользнуть, оставляя сотрапезников разбираться с официантами.
С недавних пор Железный Гомосек зарекся ходить с «демократами» по кабакам и проводил встречи только у них в офисах.
— Бабки вперед, — Женечка посмотрел Рыбаковскому прямо в глаза.
Тот заерзал в кресле и повернулся к Пенькову.
— Руслан, разберись...
Пеньков нехотя вытащил бумажник.
— Сколько?
— Пятьсот мне... — Гильбович возвел очи к потолку, — и пятьсот Первичному...
— Мы так не договаривались! — возмутился жадный до денег Руслан. — Первичный то тут зачем?
— У него свои сайты в Интернете, — объяснил пузатый журналист. — Разместит нужные резюме...
Пеньков насупился и поиграл жидкими бровками.
Не совсем удавшийся литератор Антон Первичный все силы тратил на то, чтобы побольше облить грязью своих более читаемых и плодовитых конкурентов. После того, как технотриллер «Корсары XX века» отчего то не вывел Первичного в первую десятку авторов страны, Антон обиделся и переквалифицировался в литературного критика, совершенно упустив из виду то обстоятельство, что в критики обычно идут перманентные неудачники, не могущие достичь успеха нигде, кроме как на ниве выискивания недостатков у других.
Любимым выражением Первичного являлось словосочетание «дать в морду», которое он употреблял и к месту и не к месту. Сам будучи хилым очкариком, Антон переносил на окружающих свои собственные комплексы. О любом авторе, по каким то причинам пишущем под псевдонимом, критик тут же сочинял краткую статейку, заканчивающуюся утверждением, что свою фамилию рецензируемый скрывает намеренно, ибо многие несогласные с его творчеством читатели хотели бы «дать ему в морду». При этом Первичный безбожно путался в материале и приписывал грехи одних авторов другим, но сии мелочи Антона не заботили. Его сайт в Интернете пользовался спросом, и времени на устранение ляпов в рецензиях не оставалось. Нишу «язвительного обличителя графоманов» Первичный застолбил плотно и никому уступать свое первенство не желал. Пару раз излишне экзальтированные авторы, обладающие при этом недюжинной физической силой, порывались дать в морду самому Антону, но критик вовремя уезжал из города и потому его лицо так и не приобрело истинно мужских черт вроде шрама от лба до подбородка. Через пару месяцев с начала существования «обличительного сайта» страсти улеглись.
На Первичного махнули рукой и он занял достойное место в длинном списке сетевых идиотов.
— Пятьсот этому придурку много, — заныл Руслан. — Стольника хватит за глаза и за уши.
— Не мелочись, — гордо заявил Рыбаковский.
— Тогда сам и плати, — надулся Пеньков и спрятал бумажник.
Юлик недовольно скривился.
— Ты мне еще остался должен за прошлый раз, — напомнил Гильбович.
— За что это? — возмутился «Русико».
— За цикл статей про озоновый слой...
— Ничего я не должен!
— Нет, должен!
— Нет, не должен!
— Триста баксов!
— Что о о?!
— Уже забыл? — Железный Гомосек зло оскалился, став похожим на перекормленного бульдога, которому неучтивый прохожий дал пинка точнехонько под огрызок хвоста. — А кто с профессором диспуты провел? Пушкин? Или, может, ты?
— Тоже мне, специалист! — выкрикнул раскрасневшийся Руслан.
— Получше тебя!
— Да пошел ты! — Пеньков вскочил на ноги. — И без тебя бы управились!
— Друзья, не ссорьтесь! — примирительно изрек Рыбаковский. — Это же общее дело.
— Какое общее?! — завелся Гильбович. — Я работаю, а купоны стрижет этот педик!
— Я бы попросил! — Руслан сорвался на визгливые интонации. — Сам ты педик! И сволочь! Я все про твои отношения со Сладким знаю! И в курсе, почему Марат в клуб больше не ходит!
Женечка сжал кулаки и приподнялся.
Юлик понял, что, если он не вмешается, через пять секунд два гомика начнут месить друг друга. В другое время он бы не отказал себе в удовольствии созерцать подобный поединок, но не сейчас.
Не время.
Слишком важные дела впереди. Битва парочки оскорбленных в лучших чувствах геев мешала осуществлению комбинации по подсосу друзей демократов к финансовым потокам бюджета, которые будут выделяться на оборонные нужды страны.
— Сидеть!!! Обоим! — взревел Рыбаковский и треснул ладонью по столешнице. — Сидеть и слушать, что я скажу!
— Ты скоро? — набычился уже взобравшийся на холмик старшина Ечин.
Двое рядовых контрактников, тащивших на себе мотки веревки, остановились.
— Щас, — Потебенько топнул ногой и поднялся.
— Давай швыдче, нам еще дотемна надо в Ханкалу успеть...
— Успеем, — младший сержант хлюпнул носом и резво затопал по тропинке.
Ечин внимательно посмотрел на дорогу, где остался ЗиЛ 130 с обшарпанным кузовом и черными военными номерами, и развернулся к леску, в глубине которого их ждала богатая передача от чеченских друзей.
Две недели назад тот же ЗиЛ доставил сюда сорок ящиков со снарядами к стапятидесятидвухмиллиметровой гаубице, пятнадцать цинков с патронами калибра 5,45 миллиметра и сотню выстрелов ПГ 7ВМ к находящимся на вооружении боевиков гранатометам РПГ 7 [2].
Взамен привезенных боеприпасов ичкерийские контрагенты должны были оставить в вырытой на склоне холма яме пять канистр с самогоном, три домотканых ковра, десять видеоплееров «Shivaki» и пять коробок с системными блоками «PowerMacintosh G4/500 МР», каждый стоимостью в две тысячи четыреста долларов. Самогон, ковры и видеотехнику контрактники намеревались поделить между собой и начальником автобазы, а компьютеры продать по возвращении в Ростов, откуда они все были родом. Где чеченские боевики взяли свой товар, российские партнеры не интересовались. Хотя, даже если бы они узнали, что на видеоплеерах и компьютерах была кровь двух убитых водителей дальнобойщиков, их бы это не заставило отказаться от сделки.
У каждого свой бизнес.
В конце концов, боеприпасы нужны чеченцам не для того, чтобы глушить ими рыбу в горных речушках.
В дополнение к вещам Потебенько сотоварищи ожидал и конвертик с тремя тысячами долларов, оставленный, как было оговорено, поверх коробок с плеерами.
— Время, время! — старшина постучал согнутым пальцем по циферблату наручных часов.
Рядовые отвалили деревянный щит, прикрывавший вход в землянку, и полезли внутрь. Ечин прыгнул вслед за ними, а Потебенько немного задержался, счищая налипшую на сапог вязкую жижу.
В тот самый момент, когда младший сержант начал распрямлять спину, из чрева холмика ударил сноп огня. Взрыв вырвал огромный ком земли, вверх взлетели измочаленные коробки с аппаратурой и чья то оторванная до локтя рука. Ударная волна подхватила Потебенько, пронесла его по воздуху на добрый десяток метров и впечатала спиной в каменистую осыпь, переломив позвоночник в районе второго шейного позвонка.
С неба посыпались песок вперемешку со щепками и обрывками картона.
Оглушенный младший сержант попытался подняться на ноги, но не смог. Руки тоже не слушались. Потебенько хотел повернуть голову, однако шея не сдвинулась ни на миллиметр. В глазах у покалеченного контрактника запрыгали черные точки, постепенно сливаясь в одно огромное пятно, изо рта вырвался протяжный хрип...
Через два часа после взрыва на труп младшего сержанта наткнулся крупный рыжий муравей. А к вечеру все тело Потебенько уже было облеплено маленькими прожорливыми тварями, ловко разрывающими своими жвалами окаменевшие мышцы и сухожилия.
На третий срок.
Выборы в Грузии прошли в полном соответствии с закавказскими традициями. На участки явилась едва ли четверть электората, однако бюллетеней в урнах оказалось даже больше, чем всех проживавших на этой благодатной земле избирателей. Вместе с детьми и домашней скотиной. И все как один отдали свои голоса за Шиманадзе.
«Вай мэ, как считать будем?» — спросили усатые абреки, озадаченные тем обстоятельством, что население маленькой Грузии почти сравнялось с российским.
«Тры к одному, да а!» — решили председатели избиркомов.
«Пачэму нэ чэтыре?» — заинтересовались абреки и осторожные европейские наблюдатели.
«Ну, тры чэтыре. Гдэ то так», — согласились председатели избиркомов и добавили: — «Но нэ пять...»
«Пачэму, да а?» — вновь осведомились абреки.
«Патаму што!» — ответили чиновники и ушли пить домашнее вино и петь хором.
«Абыдно, да а?» — огорчились абреки.
Но бюллетени посчитали, разделив общее количество поданных голосов на семь. Так, на всякий случай.
Семь больше пяти.
И явно больше трех или четырех.
Горцы не мелочатся.
Шиманадзе набрал сто целых и три сотых процента голосов. Его противники все вместе набрали еще двадцать. На лишние проценты вежливые европейские наблюдатели закрыли глаза. Когда молодая республика, расположенная в стратегической близости от границ России, стремится войти в НАТО, мелкие несуразицы принято не замечать.
Да и что такое двадцать с лишним процентов!
Всего одна пятая от целого.
Пшик, фитюлька по сравнению с глобальными интересами цивилизованного мира...
— И последнее, — посол США в Тбилиси прекрасно говорил по грузински с мягким сванским прононсом. — Русские базы.
Шиманадзе вяло махнул рукой.
— Дело решенное...
— Президента интересуют сроки, — посол продолжал гнуть свою линию.
— До конца этого года.
— Все?
— Две из четырех. Там не проработан вопрос о боевой технике...
— Ну у, мы же с вами обсуждали эту тему, — посол растянул губы в улыбке. — Соединенные Штаты обеспечат вашу армию всем необходимым. По стандартам Североатлантического Альянса. Кредитная линия будет открыта на срок до пятидесяти лет.
«Столько мне не прожить, — с тоской подумал грузинский лидер. — А хотелось бы...».
— Я подниму вопрос о базах на встрече в Ялте, — после недолгого раздумья пообещал Шиманадзе.
— Это только через две недели, — возразил посол.
— Раньше никак, — глава мандаринового государства слабо качнул головой. — К тому же сейчас неподходящее время. Вы же знаете, что произошло...
— Как раз сейчас русские будут посговорчивее, — американец подавил в себе раздражение. — Проявите сочувствие, а вскользь решите проблему баз. С нашей стороны мы вам гарантируем, что сложностей не возникнет. Вам достаточно лишь привезти с собой необходимые документы. Подписи будут поставлены.
— Накладок не будет?
— Нет.
— Хорошо, я сегодня же свяжусь с Москвой, — умирающим голосом произнес Шиманадзе.
В дверях появился сотрудник охраны с маленьким подносом в руке.
Время принимать лекарства.
Посол США тактично откланялся, отметив про себя, что Эдуард Амбросиевич с каждым днем выглядит все хуже и хуже. Пора начинать подыскивать ему достойную замену из числа молодых грузинских политиков и дать задание резиденту ЦРУ представить личные дела кандидатов.
Причем в самые ближайшие дни.
Казаки вскарабкались на хребет и подошли к финальному рубежу перед атакой. До аула, где предположительно могли содержаться заложники, оставалось около девяти километров. Отряду предстояло спуститься к узкой речушке, зажатой между голых валунов, миновать заболоченный лесок и взойти на пологую гору, где рассеяться на несколько групп и брать село штурмом с разных сторон.
«Легко сказать, — подумал Рокотов, расположившийся чуть в отдалении от остальных и рассматривающий залитую светом луны долину через оптику мощного бинокля, — но гораздо труднее сделать... Эх, русский авось! Ведь, по большому счету, у ребят боевого опыта вообще нет. Одно желание поквитаться. Понять то их можно, но что дальше? Одна надежда на внезапность нападения и на плотность нашего огня. Оружие у нас хорошее, дальнобойное. Однако у чичиков преимущество в том, что это их родная деревня. Они в окрестностях каждый камень знают... Значит, основная задача — не дать им рассредоточиться и выйти к нам в тыл. Соответственно, мочить всех. И сразу. Да уж, перспективочка! Кавказская Хатынь получается... Там, небось, две трети жителей — женщины и дети. С ними что делать? Во я влип! Пойти исповедаться, что ли? Благо батюшка имеется. Отпустит грехи... Кстати, о батюшке. Ему ж саном запрещено кого бы то ни было убивать...»
— Отец Арсений! — негромко позвал Владислав. — Будьте любезны, подойдите ко мне.
Священник отделился от отдыхающих казаков и присел рядом с биологом.
— Вот что, батюшка, — Рокотов говорил очень тихо, так, чтобы не потревожить остальных. — У меня возникли вопросы. И к вам лично, и по существу дела.
— Слушаю, — отец Арсений наклонился поближе к собеседнику.
— Вопрос первый — вы отдаете себе отчет в том, что нам придется сделать?
— На все воля Божья...
— Это не ответ, — Владислав был готов к подобному повороту разговора. — Я и сам большой демагог, поэтому попрошу высказываться по существу. Вы способны убить человека?
— Если это подонок — да.
— А если нет? Если это женщина или ребенок?
— Не смогу, — признался священник.
— Вот именно, — Рокотов нахмурился. — То есть, палить из своего гранатомета в окна домов вы не будете?
Отец Арсений задумался.
При подготовке боевого похода вопросы этики никак не прорабатывались и возникли всего за несколько часов до того момента, после которого ничего изменить будет уже нельзя. В бою не до сортировки противника.
— Я не знаю, что ответить...
— Этого я и боялся, — констатировал биолог. — Я не хочу вас обидеть, но вы понимаете, что являетесь нашим слабым звеном?
— Теперь да. Но ведь и вы, Владик, и остальные...
— То то и оно, — Рокотов медленно вытащил сигареты. — Недодумали... А теперь поздно. Рассчитывать на то, что в ауле одни мужчины, не приходится. Назад тоже не пойдешь... Вот и ломаю голову. Играть в благородство чучмеки не будут, как раз постараются прикрыться малолетками и своими бабами. Это известно. С женщинами, кстати, вопрос ясен — они не меньше мужиков виноваты. Как гордые горянки с заложниками обращаются, наслышан, — Влад чиркнул зажигалкой и прикурил, опустив голову. — А вот дети малые... У нас вооружение мощное, одна граната в окно — и кранты всем, кто в доме.
Отец Арсений помассировал себе переносицу.
— Я должен был это предвидеть...
— Ничего вы не должны были! — отмахнулся Рокотов. — Это мой прокол. Я планировал операцию. Теоретически этот вопрос ставился, даже кратко оговаривался, но сейчас мы находимся в двух шагах от его практического исполнения. И мне, честно сказать, не по себе...
— Бог дает нам право выбора.
— Только выбор мы сами должны сделать, — Владислав сплюнул на песок. — Вот ведь какая штука! И, что бы мы ни выбрали, все равно плохо. Вперед пойдем — придется народ крошить направо и налево, назад — людей в плену бросим. Куда не кинь, всюду клин.
— Мы еще точно не знаем, здесь ли Ираклий и Митя, — вздохнул священник.
— Не питайте иллюзий, батюшка. Здесь они, здесь. Брюхом чую...
— Но что же все таки делать?
— Что и задумали. Потом решим, как грехи замаливать будем.
— Я поговорю с остальными, — отец Арсений поправил ворот куртки.
— Вместе поговорим, — Рокотов никогда не бежал от трудностей. — Может, что и придумаем...
Чаек, приготовленный в строгом соответствии с третьей главой свежеприобретенной книги «Сто бриллиантовых рецептов бабки Галины», возымел действие, обратное обещанному.
Вместо успокоения и расслабления Барашкин полночи ворочался в кровати, трижды выходил на кухню, чтобы покурить, и задремал всего на пару часов. Ровно в шесть он очнулся, подавил в себе прилив раздражения и в мрачнейшем настроении отправился на работу.
Конструктору ЦКБ «Аквамарин» было невдомек, что составитель печатного пособия надергала рецептов из старых номеров журнала «Крестьянка» и немного переработала их для придания книге новизны и непохожести на другие справочники по самолечению, в результате чего следование советам знахарки стало элементарно небезопасным для пользователей. Большие дозы танина вкупе с листьями черники, чабреца и сушеными мухоморами еще никого и никогда от депрессии не вылечивали.
К тому же у чая был побочный эффект.
Спустя час после приема жидкости внутрь у Барашкина начало бурчать и булькать в животе. Какофония не стихала до утра, раздражая конструктора еще больше и не давая ему полноценно отдохнуть. Втайне от жены он проглотил десяток таблеток активированного угля, однако это помогло мало — звуки просто перешли в другую тональность. Если до приема уголька каждый «бульк» звучал пронзительно и даже в чем то задорно, то после попытки избавления от акустического эффекта в животе у конструктора с периодичностью раз в минуту стало глухо ухать, будто он проглотил живого филина.
В десять Барашкина вызвал к себе директор «Аквамарина», приказав захватить с собой талмуд с чертежами лодки. Судя по скрипучему голосу, раздавшемуся из телефонной трубки, академик Игорь Львович Слуцкий тоже провел не лучшую ночь в своей жизни.
Кабинет академика поражал своими размерами и кричащей роскошью убранства. Итальянская кожаная мебель в благородных кремовых тонах, тяжелые бархатные шторы густого бордового колера, черный ковер с белым рисунком, напольные вазы в китайском стиле, из которых торчали ядовито зеленые веера искусственного папоротника. Обстановка напоминала приемную дорогого борделя, что, в общем, полностью соответствовало духу старинного здания, где в дореволюционные времена располагался привокзальный публичный дом.
Академик Слуцкий очень не любил, когда кто нибудь проводил исторические аналогии. Сотрудников, осмелившихся отпускать шуточки по поводу «преемственности учреждений», тут же увольняли, а на печатные издания, упоминавшие «Аквамарин» в двусмысленном контексте, подавали в суд. Правда, ни одного опровержения юристы ЦКБ так и не добились — ушлые журналисты ссылались на архивные документы, и иски Слуцкого оставались без удовлетворения.
Престарелый абрек, изображавший из себя жертву политических репрессий, а на самом деле трижды отсидевший за квартирные кражи и один раз — за совращение несовершеннолетних, наконец закончил свою речь и тяжело уселся на свое место.
Из толпы выскочил всклокоченный юноша и что то крикнул.
Чубаров заметил, как Магомед напрягся и побледнел.
Но головы не поднял.
Чеченцы загомонили, явно одобряя выкрик товарища. Тот с гордым видом распрямил спину и уставился на заложников.
Резван Гареев вновь вышел на середину свободного пространства и забубнил, тыча пальцем то в потолок, то в сторону пленников. Зрители согласно закивали.
Цароев прикусил нижнюю губу.
Двое подростков приволокли с улицы деревянную колоду и установили ее в самом центре зала.
У оператора заблестели глаза, и он приник к видоискателю, наведя объектив на возбужденного Гареева. Командир боевиков нарочито медленно подошел к шеренге заложников и поманил пальцем Якова.
Экс бомж безропотно сделал несколько шагов вперед.
— А теперь, — Резван перешел на русский язык, — по законам шариата этот пес будет наказан. Тащите топор.
— За что?! — выдохнул Яков.
Гареев коротко, без замаха ударил пленного в солнечное сплетение.
Двое молодых чеченцев подскочили с боков, заломили согнувшемуся Якову руки и уложили грудью на колоду.
На остальных заложников нацелилось несколько автоматов.
Чумазый подросток подал Резвану обмотанный синей изолентой туристский топорик.
— Этот пес украл у меня деньги...
— Я ничего не брал! — взвизгнул Яша, извиваясь в руках у подручных Гареева.
Чеченец ухмыльнулся.
Выдвинутое обвинение звучало абсурдно, однако возражений у собравшихся не вызвало. В конце концов, какая разница, за что казнить или миловать раба? Есть повод или нет, все едино... Жизнью заложника распоряжается тот, на чьей стороне сила.
Тем не менее, публичное объявление о действительном или мнимом проступке пленника придает наказанию видимость законности и позволяет участникам судилища чувствовать себя комфортно. Мол, не просто так собрались, а на суд, отправление общественных надобностей. И другим рабам наука.
— По законам шариата я должен отрубить тебе руку. Но ты не признался в краже. Поэтому я отрублю тебе голову...
Телеоператор возбужденно задышал и передвинул регулятор трансфокатора на максимальное увеличение. Якова изогнуло в дугу.
Резван подбросил в руке топорик, примерился и широко размахнулся.
Митя Чубаров закрыл глаза...
Зазубренное тупое лезвие с чавкающим звуком вошло в шею беспомощного пленника и скользнуло по позвонкам, распоров сонную артерию. Второй удар попал в основание дельтавидной мышцы, третий обрубил жертве правое ухо.
Потоки крови залили и колоду, и помощников палача.
Чтобы отделить голову от тела, Гарееву пришлось бить восемнадцать раз.
Все это время Яков был жив...
«Снафф видео» пополнилось еще одним реалистичным сюжетом. А корреспондент радио «Свобода» Андрей Мужицкий заработал очередные полторы тысячи долларов и на несколько дней унял зуд, терзавший его подленькую душу в периоды вынужденного простоя.
* * *
Лидер санкт петербургского отделения карликовой партии «Демократическая Россия» Руслан Пеньков уныло уставился в окно, почти не принимая участия в разговоре Юлия Рыбаковского с Женечкой Гильбовичем.В последнее время на Пенькова обрушился шквал мелких неприятностей.
Он разругался с живой легендой российского правозащитного движения Адамычем и был отстранен от выгодных в финансовом отношении операций по поставкам оружия чеченским сепаратистам, партия его попала под налоговую проверку, поданные верным последышем «ДемВыбора России» адвокатом Шмуцем иски по защите чести и достоинства Руслана судами не удовлетворялись, друзья «яблочники» не спешили с признанием Пенькова независимой политической фигурой и не оказывали ему поддержки на выборах в Государственную Думу, проталкивая на освободившееся после ухода Степашко в исполнительную власть место своего ставленника.
А тут еще неудача с Воробьевым!
Вместо показательного избиения не в меру зарвавшегося адвокатишки получилось наоборот — адвокатишка сам от души навалял посланцам Мелонова. Да так, что те уехали в больничку минимум на две недели. Особенно досталось одному, которому Воробьев чуть не расколол череп. Причем, как утверждали пострадавшие, юрист действовал исключительно голыми руками.
Не адвокат, а какая то помесь Чака Норриса с Гражданским процессуальным Кодексом...
Руслан оторвался от созерцания панорамы ночного города и прислушался к беседе Юлика с Железным Гомосеком.
— Это крайне важно, Женя. При сегодняшней конъюнктуре в выгоднее темы не найти.
— Не знаю, не знаю, — протянул Гильбович, поглаживая жирное брюхо. — А если не сработает?
— Должно сработать, — заявил Рыбаковский. — Чубайсенко совсем зарвался, намеревается начать отключение больниц и детских садов. И воинских частей... А в свете аварии на «Мценске» это о о очень животрепещуще.
— Лодка тут не при чем...
— Как это не при чем? — сощурился Юлик. — Очень даже при чем. Прикинь: отключение энергии — задолженности армии энергетикам — катастрофа. Не мне тебя учить. Сейчас на «Мценске» все делают себе имя. Вот и ты не отставай. Но обязательно вверни нашу позицию по Чубайсенко. Объясни читателям, что и именно демократы все время выступают за нормальное финансирование армии. А мы уж в долгу не останемся. Ты нас знаешь...
Гильбович фыркнул.
Его сотрудничество с командой Рыбаковский Пеньков Щекотихин вечно сопровождалось денежными разборками и выколачиванием ранее оговоренных гонораров из прижимистых заказчиков. Псевдодемократы много обещали, но очень не любили платить. Ни дружественным СМИ, ни своим агитаторам. Даже в ресторанах радетели принципов рыночной экономики вели себя подобно девицам динамщицам: нажирались от пуза, а потом старались ускользнуть, оставляя сотрапезников разбираться с официантами.
С недавних пор Железный Гомосек зарекся ходить с «демократами» по кабакам и проводил встречи только у них в офисах.
— Бабки вперед, — Женечка посмотрел Рыбаковскому прямо в глаза.
Тот заерзал в кресле и повернулся к Пенькову.
— Руслан, разберись...
Пеньков нехотя вытащил бумажник.
— Сколько?
— Пятьсот мне... — Гильбович возвел очи к потолку, — и пятьсот Первичному...
— Мы так не договаривались! — возмутился жадный до денег Руслан. — Первичный то тут зачем?
— У него свои сайты в Интернете, — объяснил пузатый журналист. — Разместит нужные резюме...
Пеньков насупился и поиграл жидкими бровками.
Не совсем удавшийся литератор Антон Первичный все силы тратил на то, чтобы побольше облить грязью своих более читаемых и плодовитых конкурентов. После того, как технотриллер «Корсары XX века» отчего то не вывел Первичного в первую десятку авторов страны, Антон обиделся и переквалифицировался в литературного критика, совершенно упустив из виду то обстоятельство, что в критики обычно идут перманентные неудачники, не могущие достичь успеха нигде, кроме как на ниве выискивания недостатков у других.
Любимым выражением Первичного являлось словосочетание «дать в морду», которое он употреблял и к месту и не к месту. Сам будучи хилым очкариком, Антон переносил на окружающих свои собственные комплексы. О любом авторе, по каким то причинам пишущем под псевдонимом, критик тут же сочинял краткую статейку, заканчивающуюся утверждением, что свою фамилию рецензируемый скрывает намеренно, ибо многие несогласные с его творчеством читатели хотели бы «дать ему в морду». При этом Первичный безбожно путался в материале и приписывал грехи одних авторов другим, но сии мелочи Антона не заботили. Его сайт в Интернете пользовался спросом, и времени на устранение ляпов в рецензиях не оставалось. Нишу «язвительного обличителя графоманов» Первичный застолбил плотно и никому уступать свое первенство не желал. Пару раз излишне экзальтированные авторы, обладающие при этом недюжинной физической силой, порывались дать в морду самому Антону, но критик вовремя уезжал из города и потому его лицо так и не приобрело истинно мужских черт вроде шрама от лба до подбородка. Через пару месяцев с начала существования «обличительного сайта» страсти улеглись.
На Первичного махнули рукой и он занял достойное место в длинном списке сетевых идиотов.
— Пятьсот этому придурку много, — заныл Руслан. — Стольника хватит за глаза и за уши.
— Не мелочись, — гордо заявил Рыбаковский.
— Тогда сам и плати, — надулся Пеньков и спрятал бумажник.
Юлик недовольно скривился.
— Ты мне еще остался должен за прошлый раз, — напомнил Гильбович.
— За что это? — возмутился «Русико».
— За цикл статей про озоновый слой...
— Ничего я не должен!
— Нет, должен!
— Нет, не должен!
— Триста баксов!
— Что о о?!
— Уже забыл? — Железный Гомосек зло оскалился, став похожим на перекормленного бульдога, которому неучтивый прохожий дал пинка точнехонько под огрызок хвоста. — А кто с профессором диспуты провел? Пушкин? Или, может, ты?
— Тоже мне, специалист! — выкрикнул раскрасневшийся Руслан.
— Получше тебя!
— Да пошел ты! — Пеньков вскочил на ноги. — И без тебя бы управились!
— Друзья, не ссорьтесь! — примирительно изрек Рыбаковский. — Это же общее дело.
— Какое общее?! — завелся Гильбович. — Я работаю, а купоны стрижет этот педик!
— Я бы попросил! — Руслан сорвался на визгливые интонации. — Сам ты педик! И сволочь! Я все про твои отношения со Сладким знаю! И в курсе, почему Марат в клуб больше не ходит!
Женечка сжал кулаки и приподнялся.
Юлик понял, что, если он не вмешается, через пять секунд два гомика начнут месить друг друга. В другое время он бы не отказал себе в удовольствии созерцать подобный поединок, но не сейчас.
Не время.
Слишком важные дела впереди. Битва парочки оскорбленных в лучших чувствах геев мешала осуществлению комбинации по подсосу друзей демократов к финансовым потокам бюджета, которые будут выделяться на оборонные нужды страны.
— Сидеть!!! Обоим! — взревел Рыбаковский и треснул ладонью по столешнице. — Сидеть и слушать, что я скажу!
* * *
Младший сержант Потебенько стащил сапог и принялся не спеша перематывать портянку.— Ты скоро? — набычился уже взобравшийся на холмик старшина Ечин.
Двое рядовых контрактников, тащивших на себе мотки веревки, остановились.
— Щас, — Потебенько топнул ногой и поднялся.
— Давай швыдче, нам еще дотемна надо в Ханкалу успеть...
— Успеем, — младший сержант хлюпнул носом и резво затопал по тропинке.
Ечин внимательно посмотрел на дорогу, где остался ЗиЛ 130 с обшарпанным кузовом и черными военными номерами, и развернулся к леску, в глубине которого их ждала богатая передача от чеченских друзей.
Две недели назад тот же ЗиЛ доставил сюда сорок ящиков со снарядами к стапятидесятидвухмиллиметровой гаубице, пятнадцать цинков с патронами калибра 5,45 миллиметра и сотню выстрелов ПГ 7ВМ к находящимся на вооружении боевиков гранатометам РПГ 7 [2].
Взамен привезенных боеприпасов ичкерийские контрагенты должны были оставить в вырытой на склоне холма яме пять канистр с самогоном, три домотканых ковра, десять видеоплееров «Shivaki» и пять коробок с системными блоками «PowerMacintosh G4/500 МР», каждый стоимостью в две тысячи четыреста долларов. Самогон, ковры и видеотехнику контрактники намеревались поделить между собой и начальником автобазы, а компьютеры продать по возвращении в Ростов, откуда они все были родом. Где чеченские боевики взяли свой товар, российские партнеры не интересовались. Хотя, даже если бы они узнали, что на видеоплеерах и компьютерах была кровь двух убитых водителей дальнобойщиков, их бы это не заставило отказаться от сделки.
У каждого свой бизнес.
В конце концов, боеприпасы нужны чеченцам не для того, чтобы глушить ими рыбу в горных речушках.
В дополнение к вещам Потебенько сотоварищи ожидал и конвертик с тремя тысячами долларов, оставленный, как было оговорено, поверх коробок с плеерами.
— Время, время! — старшина постучал согнутым пальцем по циферблату наручных часов.
Рядовые отвалили деревянный щит, прикрывавший вход в землянку, и полезли внутрь. Ечин прыгнул вслед за ними, а Потебенько немного задержался, счищая налипшую на сапог вязкую жижу.
В тот самый момент, когда младший сержант начал распрямлять спину, из чрева холмика ударил сноп огня. Взрыв вырвал огромный ком земли, вверх взлетели измочаленные коробки с аппаратурой и чья то оторванная до локтя рука. Ударная волна подхватила Потебенько, пронесла его по воздуху на добрый десяток метров и впечатала спиной в каменистую осыпь, переломив позвоночник в районе второго шейного позвонка.
С неба посыпались песок вперемешку со щепками и обрывками картона.
Оглушенный младший сержант попытался подняться на ноги, но не смог. Руки тоже не слушались. Потебенько хотел повернуть голову, однако шея не сдвинулась ни на миллиметр. В глазах у покалеченного контрактника запрыгали черные точки, постепенно сливаясь в одно огромное пятно, изо рта вырвался протяжный хрип...
Через два часа после взрыва на труп младшего сержанта наткнулся крупный рыжий муравей. А к вечеру все тело Потебенько уже было облеплено маленькими прожорливыми тварями, ловко разрывающими своими жвалами окаменевшие мышцы и сухожилия.
* * *
Президент Грузии Эдуард Амбросиевич Шиманадзе, которого за глаза именовали не иначе, как «Шимпанадзе», был стар и немощен. Но, несмотря на болячки и прогрессирующий склероз, он в очередной раз переизбрался на должность главы государства.На третий срок.
Выборы в Грузии прошли в полном соответствии с закавказскими традициями. На участки явилась едва ли четверть электората, однако бюллетеней в урнах оказалось даже больше, чем всех проживавших на этой благодатной земле избирателей. Вместе с детьми и домашней скотиной. И все как один отдали свои голоса за Шиманадзе.
«Вай мэ, как считать будем?» — спросили усатые абреки, озадаченные тем обстоятельством, что население маленькой Грузии почти сравнялось с российским.
«Тры к одному, да а!» — решили председатели избиркомов.
«Пачэму нэ чэтыре?» — заинтересовались абреки и осторожные европейские наблюдатели.
«Ну, тры чэтыре. Гдэ то так», — согласились председатели избиркомов и добавили: — «Но нэ пять...»
«Пачэму, да а?» — вновь осведомились абреки.
«Патаму што!» — ответили чиновники и ушли пить домашнее вино и петь хором.
«Абыдно, да а?» — огорчились абреки.
Но бюллетени посчитали, разделив общее количество поданных голосов на семь. Так, на всякий случай.
Семь больше пяти.
И явно больше трех или четырех.
Горцы не мелочатся.
Шиманадзе набрал сто целых и три сотых процента голосов. Его противники все вместе набрали еще двадцать. На лишние проценты вежливые европейские наблюдатели закрыли глаза. Когда молодая республика, расположенная в стратегической близости от границ России, стремится войти в НАТО, мелкие несуразицы принято не замечать.
Да и что такое двадцать с лишним процентов!
Всего одна пятая от целого.
Пшик, фитюлька по сравнению с глобальными интересами цивилизованного мира...
— И последнее, — посол США в Тбилиси прекрасно говорил по грузински с мягким сванским прононсом. — Русские базы.
Шиманадзе вяло махнул рукой.
— Дело решенное...
— Президента интересуют сроки, — посол продолжал гнуть свою линию.
— До конца этого года.
— Все?
— Две из четырех. Там не проработан вопрос о боевой технике...
— Ну у, мы же с вами обсуждали эту тему, — посол растянул губы в улыбке. — Соединенные Штаты обеспечат вашу армию всем необходимым. По стандартам Североатлантического Альянса. Кредитная линия будет открыта на срок до пятидесяти лет.
«Столько мне не прожить, — с тоской подумал грузинский лидер. — А хотелось бы...».
— Я подниму вопрос о базах на встрече в Ялте, — после недолгого раздумья пообещал Шиманадзе.
— Это только через две недели, — возразил посол.
— Раньше никак, — глава мандаринового государства слабо качнул головой. — К тому же сейчас неподходящее время. Вы же знаете, что произошло...
— Как раз сейчас русские будут посговорчивее, — американец подавил в себе раздражение. — Проявите сочувствие, а вскользь решите проблему баз. С нашей стороны мы вам гарантируем, что сложностей не возникнет. Вам достаточно лишь привезти с собой необходимые документы. Подписи будут поставлены.
— Накладок не будет?
— Нет.
— Хорошо, я сегодня же свяжусь с Москвой, — умирающим голосом произнес Шиманадзе.
В дверях появился сотрудник охраны с маленьким подносом в руке.
Время принимать лекарства.
Посол США тактично откланялся, отметив про себя, что Эдуард Амбросиевич с каждым днем выглядит все хуже и хуже. Пора начинать подыскивать ему достойную замену из числа молодых грузинских политиков и дать задание резиденту ЦРУ представить личные дела кандидатов.
Причем в самые ближайшие дни.
* * *
Миша Чубаров сбросил с плеч поклажу и с блаженной улыбкой уселся рядом с Соколовым.Казаки вскарабкались на хребет и подошли к финальному рубежу перед атакой. До аула, где предположительно могли содержаться заложники, оставалось около девяти километров. Отряду предстояло спуститься к узкой речушке, зажатой между голых валунов, миновать заболоченный лесок и взойти на пологую гору, где рассеяться на несколько групп и брать село штурмом с разных сторон.
«Легко сказать, — подумал Рокотов, расположившийся чуть в отдалении от остальных и рассматривающий залитую светом луны долину через оптику мощного бинокля, — но гораздо труднее сделать... Эх, русский авось! Ведь, по большому счету, у ребят боевого опыта вообще нет. Одно желание поквитаться. Понять то их можно, но что дальше? Одна надежда на внезапность нападения и на плотность нашего огня. Оружие у нас хорошее, дальнобойное. Однако у чичиков преимущество в том, что это их родная деревня. Они в окрестностях каждый камень знают... Значит, основная задача — не дать им рассредоточиться и выйти к нам в тыл. Соответственно, мочить всех. И сразу. Да уж, перспективочка! Кавказская Хатынь получается... Там, небось, две трети жителей — женщины и дети. С ними что делать? Во я влип! Пойти исповедаться, что ли? Благо батюшка имеется. Отпустит грехи... Кстати, о батюшке. Ему ж саном запрещено кого бы то ни было убивать...»
— Отец Арсений! — негромко позвал Владислав. — Будьте любезны, подойдите ко мне.
Священник отделился от отдыхающих казаков и присел рядом с биологом.
— Вот что, батюшка, — Рокотов говорил очень тихо, так, чтобы не потревожить остальных. — У меня возникли вопросы. И к вам лично, и по существу дела.
— Слушаю, — отец Арсений наклонился поближе к собеседнику.
— Вопрос первый — вы отдаете себе отчет в том, что нам придется сделать?
— На все воля Божья...
— Это не ответ, — Владислав был готов к подобному повороту разговора. — Я и сам большой демагог, поэтому попрошу высказываться по существу. Вы способны убить человека?
— Если это подонок — да.
— А если нет? Если это женщина или ребенок?
— Не смогу, — признался священник.
— Вот именно, — Рокотов нахмурился. — То есть, палить из своего гранатомета в окна домов вы не будете?
Отец Арсений задумался.
При подготовке боевого похода вопросы этики никак не прорабатывались и возникли всего за несколько часов до того момента, после которого ничего изменить будет уже нельзя. В бою не до сортировки противника.
— Я не знаю, что ответить...
— Этого я и боялся, — констатировал биолог. — Я не хочу вас обидеть, но вы понимаете, что являетесь нашим слабым звеном?
— Теперь да. Но ведь и вы, Владик, и остальные...
— То то и оно, — Рокотов медленно вытащил сигареты. — Недодумали... А теперь поздно. Рассчитывать на то, что в ауле одни мужчины, не приходится. Назад тоже не пойдешь... Вот и ломаю голову. Играть в благородство чучмеки не будут, как раз постараются прикрыться малолетками и своими бабами. Это известно. С женщинами, кстати, вопрос ясен — они не меньше мужиков виноваты. Как гордые горянки с заложниками обращаются, наслышан, — Влад чиркнул зажигалкой и прикурил, опустив голову. — А вот дети малые... У нас вооружение мощное, одна граната в окно — и кранты всем, кто в доме.
Отец Арсений помассировал себе переносицу.
— Я должен был это предвидеть...
— Ничего вы не должны были! — отмахнулся Рокотов. — Это мой прокол. Я планировал операцию. Теоретически этот вопрос ставился, даже кратко оговаривался, но сейчас мы находимся в двух шагах от его практического исполнения. И мне, честно сказать, не по себе...
— Бог дает нам право выбора.
— Только выбор мы сами должны сделать, — Владислав сплюнул на песок. — Вот ведь какая штука! И, что бы мы ни выбрали, все равно плохо. Вперед пойдем — придется народ крошить направо и налево, назад — людей в плену бросим. Куда не кинь, всюду клин.
— Мы еще точно не знаем, здесь ли Ираклий и Митя, — вздохнул священник.
— Не питайте иллюзий, батюшка. Здесь они, здесь. Брюхом чую...
— Но что же все таки делать?
— Что и задумали. Потом решим, как грехи замаливать будем.
— Я поговорю с остальными, — отец Арсений поправил ворот куртки.
— Вместе поговорим, — Рокотов никогда не бежал от трудностей. — Может, что и придумаем...
* * *
Главный конструктор подводного ракетоносца «Мценск» и еще шести аналогичных лодок Владимир Петрович Барашкин с самого утра чувствовал себя не в своей тарелке. Виной тому была не катастрофа с его детищем, произошедшая девять дней назад, а травяной чай, выпитый перед сном по настоянию жены. Мадам Барашкина являлась большой поклонницей самолечения, постоянно покупала разнообразные брошюрки с советами «светил нетрадиционной медицины» и пичкала членов семьи то отваром из сушеных трав, то диетическими блюдами, то горстями разноцветных витаминов. Конструктор неплохо зарабатывал, подвизаясь в организованном директором ЦКБ бизнес центре «Нептун плюс», так что денег у его супруги вполне хватало и на наряды, и на почти безвредные псевдомедицинские развлечения.Чаек, приготовленный в строгом соответствии с третьей главой свежеприобретенной книги «Сто бриллиантовых рецептов бабки Галины», возымел действие, обратное обещанному.
Вместо успокоения и расслабления Барашкин полночи ворочался в кровати, трижды выходил на кухню, чтобы покурить, и задремал всего на пару часов. Ровно в шесть он очнулся, подавил в себе прилив раздражения и в мрачнейшем настроении отправился на работу.
Конструктору ЦКБ «Аквамарин» было невдомек, что составитель печатного пособия надергала рецептов из старых номеров журнала «Крестьянка» и немного переработала их для придания книге новизны и непохожести на другие справочники по самолечению, в результате чего следование советам знахарки стало элементарно небезопасным для пользователей. Большие дозы танина вкупе с листьями черники, чабреца и сушеными мухоморами еще никого и никогда от депрессии не вылечивали.
К тому же у чая был побочный эффект.
Спустя час после приема жидкости внутрь у Барашкина начало бурчать и булькать в животе. Какофония не стихала до утра, раздражая конструктора еще больше и не давая ему полноценно отдохнуть. Втайне от жены он проглотил десяток таблеток активированного угля, однако это помогло мало — звуки просто перешли в другую тональность. Если до приема уголька каждый «бульк» звучал пронзительно и даже в чем то задорно, то после попытки избавления от акустического эффекта в животе у конструктора с периодичностью раз в минуту стало глухо ухать, будто он проглотил живого филина.
В десять Барашкина вызвал к себе директор «Аквамарина», приказав захватить с собой талмуд с чертежами лодки. Судя по скрипучему голосу, раздавшемуся из телефонной трубки, академик Игорь Львович Слуцкий тоже провел не лучшую ночь в своей жизни.
Кабинет академика поражал своими размерами и кричащей роскошью убранства. Итальянская кожаная мебель в благородных кремовых тонах, тяжелые бархатные шторы густого бордового колера, черный ковер с белым рисунком, напольные вазы в китайском стиле, из которых торчали ядовито зеленые веера искусственного папоротника. Обстановка напоминала приемную дорогого борделя, что, в общем, полностью соответствовало духу старинного здания, где в дореволюционные времена располагался привокзальный публичный дом.
Академик Слуцкий очень не любил, когда кто нибудь проводил исторические аналогии. Сотрудников, осмелившихся отпускать шуточки по поводу «преемственности учреждений», тут же увольняли, а на печатные издания, упоминавшие «Аквамарин» в двусмысленном контексте, подавали в суд. Правда, ни одного опровержения юристы ЦКБ так и не добились — ушлые журналисты ссылались на архивные документы, и иски Слуцкого оставались без удовлетворения.