– Ну что?
   – Петерс и его люди пропали, – развел руками парень с ручным пулеметом на плече.
   Акустика в тоннеле была отличная, и до Рокотова доносилось каждое слово.
   «Слава Богу, по-русски говорят! – облегченно подумал биолог. – А то мне уже надоело слушать речи, которые я не понимаю…»
   – Та-ак… А Зигги и его польские дружбаны?
   – Нет нигде. Ковальский как ушел, так и не возвращался. Войцех и Яцек тоже куда-то делись. Габонис должен был быть на пульте, но там дверь заперта. И никто не отвечает…
   – Сматываться надо, – вступил крепыш с вислыми казацкими усами.
   – И ребят предупредить, – заявил парень с пулеметом.
   Троица переместилась на несколько метров ближе к Владу.
   – Нечего, – проворчал присоединившийся к парочке третий, – пусть сами выкарабкиваются.
   – Э, так не пойдет, – пулеметчик отрицательно покачал головой, – вместе пришли, вместе и уходить надо.
   – Делайте как хотите. Лично я здесь больше ни минуты не останусь…
   «Это тебе только кажется…» – Владислав выбрал свободный ход спускового крючка.
   Интереса для него все трое не представляли. Рядовые бойцы, чьи головы не загружены никакими дополнительными сведениями. Знают только узкую, поставленную кем-то другим задачу. Пушечное мясо.
   – На выходе стоят чечены, – задумчиво высказался вислоусый.
   – А мне без разницы, – эгоистично настроенный террорист хлопнул себя рукой по портупее, – «эргэдэшка» не разбирает, чечены или не чечены…
   Рокотов чуть передвинул ствол вверх. Если до этой секунды он еще сомневался, стоит ли валить троицу, которая пройдет мимо и не заметит его, то после упоминания о гранатах решение могло быть только одно.
   – Я с тобой, – решился крепыш. – Соболь, ты как?
   Парень с пулеметом прокашлялся.
   – Да я бы…
   Договорить он не успел.
   Из-за бетонного выступа в десятке метров от них ударил «мини-узи».
   Патроны Влад не экономил. Сразу высадил целый рожок. С гарантией.
   На дистанции в двадцать шагов промахнуться сложно. Особенно из израильского пистолета-пулемета, специально рассчитанного на стрельбу в условиях ограниченного пространства и выплевывающего девятьсот пуль в минуту.
   Три головы почти синхронно разлетелись на куски. Никто из террористов даже не успел пригнуться или отступить на шаг.
   Рокотов выскочил из-за своего укрытия, перевернул дергающееся в конвульсиях безголовое тело «эгоиста» на спину и сорвал с него подсумок с магазинами и гранатами. Как он отметил ранее, тот был вооружен таким же «узи», как и Влад.
   Все заняло не больше тридцати секунд.
   Биолог нырнул в коридорчик, забрался обратно в воздуховод и пополз к тому вентиляционному люку, что располагался над медицинским пунктом.
 
***
 
   Журналист радиостанции «Свобода» Андрей Мужицкий прибыл в захваченное боевиками приграничное дагестанское село вместе с трофейной командой эмира Хаттаба, присланной им для оценки захваченного имущества и «справедливого перераспределения» оного между бойцами чеченского отряда. Половина вещей, как и положено в банде, должна была пойти в «общак». Проще говоря – достаться отсиживающимся в горах Ичкерии наемникам.
   Мужицкого Вагит принял тепло. Согласно законам гостеприимства. Приказал зарезать барашка, вскипятил чайник, самолично вручил очкастому коротышке армуду с обжигающим напитком. Молодому «волку ислама» льстило, что на него обратил внимание известный корреспондент, поэтому он старался произвести наиболее благоприятное впечатление. При удачном раскладе Мужицкий упомянет имя Вагита в одном из своих репортажей, а если повезет – сделает с ним короткое интервью.
   Вот что значит – взять в руки оружие и захватить небольшую деревню.
   Сразу из категории тупых уголовников, обирающих прохожих на темных улицах или ломающих двери в чужие квартиры, переходишь в разряд борцов за свободу правоверных. Тут же меняется отношение и окружающих, и властей. Первые начинают смотреть с уважением, вторые пытаются вступить в переговоры и упрашивают не трогать мирных жителей.
   Вагит приосанился и гордо посмотрел на зачуханного, в несвежей рубашке радиожурналиста.
   Сквозь открытое окно раздался далекий вопль «Русских расстрелять!», сопровождаемый одобрительным хохотом собравшихся на площади боевиков.
   – Кто это кричит? – Мужицкий недовольно скривился.
   – Пацан один, – командир чеченского отряда вальяжно откинулся на свернутый ковер, – местный. Русаков сильно не любит…
   – Здесь же их нет…
   – Был один. Мент, – значительно сказал Вагит.
   – И что?
   – Его ребята в первый день кончили. Вместе с остальными ментами.
   Мужицкий промолчал, никак не выразив своего отношения к произошедшему.
   Ему это было неинтересно. Если б были живыми – тогда другое дело, можно снять неплохое натуралистичное кино с отрезанием пальцев и ушей, а трупами никого не удивишь. И денег за съемку мертвых тел дают немного.
   Хотя лишними деньги не бывают.
   По Мужицкий предпочитал не размениваться по мелочам и не тратить пленку на убитых милиционеров. Лучше подождать, пока его друзья не захватят в плен десяток-другой российских солдат и не начнут их допрашивать. Или просто пытать от нечего делать, Война должна быть «выпуклой». Это определение так нравилось ущербному Андрюше, что он вставлял словечко «выпуклый» к месту и не к месту, живописуя борьбу свободолюбивого народа против ненавистной Российской Империи.
   Последнее время Мужицкий пребывал в депрессии.
   С началом боевых действий на территории Дагестана ему пока еще не удалось снять что-нибудь сенсационное. Чечены и мусульманские наемники Хаттаба как-то вяло расправлялись с местными жителями и совсем не устраивали публичных казней. Андрюшу это раздражало. Без ежемесячной дозы людских страданий, фиксируемых объективом его видеокамеры и микрофоном звукозаписывающего устройства, он чувствовал себя некомфортно. Зрелище врезающегося в бьющееся человеческое тело ножа или двуручной пилы засасывало почище любого наркотика, которыми радиожурналист также не пренебрегал. Но косяк с анашой давал лишь пятиминутный кайф, а сцена садистских развлечений полевых командиров взбадривала Мужицкого на двое-трое суток. Потом, правда, требовалось повторение.
   Андрюша уже начал подумывать о том, чтобы плюнуть на поездки по передовым чеченским отрядам и вернуться в горы, где его друзья держали сотни заложников и дня не проходило без того, чтобы одному не отстреливали палец для ускорения процесса сбора денег родственниками для выкупа. А раз-два в неделю кого-нибудь обязательно казнили.
   В последний раз при нем отрубили голову пожилому строителю из Краснодара. Слишком быстро, всего в три удара, но тут уж не до жиру. Боевики нервничали, ходили слухи о присутствии в районе группы российского спецназа, и Мужицкому стоило большого труда уговорить ичкерийских друзей не просто расстрелять заложника, а использовать для его казни топор.
   Журналист обвел грустными глазами убогую комнату, где его принимал молодой командир боевиков.
   – А другие жители не пытались оказать сопротивление?
   В вопросе Мужицкого прозвучала надежда.
   – Не-е… Они наша сила знают. Правда, мулла что-то против имел, истинный ислам признавать не захотел. Все про неверный говорил, типа их убивать нельзя. Шакал… Но с ним Бараев вопрос решил, когда приехал. Неделя уже. Хочешь – ребята тебе покажут, где могила…
   Журналист нервно поежился.
   Расправа над муллой – это плохо. Мужицкому уже не раз приходилось сталкиваться с тем, что после убийства священнослужителя его односельчане затаивали злобу и вымещали ее в самый неудачный для бандгруппы момент. Подыхать от выстрела в спину вместе с тупорылыми обкуренными боевиками трусливому Андрюше не хотелось.
   Особенно сейчас, когда до получения вожделенной премии в восемьдесят тысяч долларов от Фонда первого Президента СССР оставалось всего два месяца.
   Денежки Мужицкий любил страстно и в большинстве случаев – взаимно. Гранты, дотации и сверхурочные сыпались на корреспондента не переставая. И ради очередной тугой пачки баксов он был готов вынести любые тяготы пребывания в зоне боевых действий.
   А что до методов, которыми он зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом, так это несущественно. Заложников все равно будут пытать, пленных резать на потеху толпе, выбрасывать русских баб с детьми из окон многоэтажек, когда какому-нибудь «коренному жителю» потребуется лишняя квартирка. И грех не получить за такие кадры сотенку-другую.
   – Пройдусь по селу, – решил Мужицкий, – поговорю с твоими людьми.
   – Сопровождение дать?
   – Давай…
   Вагит свистнул Хамзата и Лему.
   – С ним пойдете. Пусть смотрит, что хочет. Только к дураку его нс водите…
   Не понимающий по-чеченски Мужицкий начал протирать очки.
   – Арабы уезжать собираются, – Лема подмигнул своему командиру, – этот остается. Может, денег заработаем?
   – Нельзя, – Вагит цыкнул на излишне энергичного подчиненного. – Это их человек. Потом вопросы будут.
   – Ну и что? Скажем, уехал куда-то, мы не в курсе…
   – Подумаем, – Вагит оценивающе оглядел журналиста. – Ты ребятам скажи, пусть у арабов между делом узнают, куда они дальше едут.
   – У меня в Махачкале родственник в ментовке работает, – задумчиво выдал Хамзат, – можно арабов ему сдать. Он воякам скажет, те их и накроют…
   – А что? – обрадовался Лема. – Хорошая мысль.
   – Позже обсудим, – Вагит махнул рукой, – время не тяните, а то этот нервничать начнет.
   – Вы закончили? – заныл Мужицкий, которому надоело ждать, пока боевики наговорятся.
   – Ребят проинструктировать надо, – Вагит состроил озабоченную гримасу, – у нас тут дисциплина. Все, идите…
 
***
 
   Владислав дополз до люка в потолке медпункта и приложил глаз к щели между бетоном и неплотно пригнанной крышкой.
   Картина не изменилась.
   Больной террорист все так же продолжал лежать на боку и стонать сквозь зубы. Полусогнутые в коленях ноги немного дрожали. Налицо были все признаки лихорадки, которая может быть вызвана заражением крови.
   Штанов на пациенте не наблюдалось, а в районе ягодиц выпирало некое подобие памперса, наспех скрученное из ваты и бинтов.
   «Так це ж мой клиент! – догадался Рокотов. – Жертва бумажки со стеклом и перцем! То-то лежит как-то странно… Значит, сработало. Но только один раз. Что тоже неплохо. По крайней мере он отвлекает силы противника на уход за собой, несчастным. Эх, а ребята оказались совсем идиотами. В таких случаях пострадавшего надо не бинтами обматывать. Его по пояс в бочку с водой посадить треба, шоб отмокал и осколки быстрее выходили. Заодно и перец вымывается. Не сообразили. Или квалифицированного доктора нет…» Страдалец был биологу не нужен. Во-первых, рядовые бойцы его не интересовали, а во-вторых, от обколотого обезболивающими средствами террориста все равно ничего не добьешься. Только чтобы привести его в адекватное допросу состояние, потребуется несколько часов и специальные препараты.
   Влад распахнул крышку люка, свесился вниз, обвел стволом помещение и без всякого сожаления выпустил пулю в голову единственного присутствовавшего. Вверх взметнулись перья из разорванной подушки. Тело дернулось и застыло.
   Рокотов спрыгнул на пол, приблизился к двери и рывком распахнул ее на себя, держа «мини-узи» наготове.
   Никого.
   Перед дверью располагался маленький тамбур.
   Биолог задвинул фиксирующие рукояти и разложил добытые пять минут назад трофеи. Четыре длинных, на тридцать два патрона магазина к пистолетам-пулеметам, и три гранаты «РГД-5».
   «Негусто… Гранаты могли бы быть и помощнее. Такими толстое железо не прошибешь, даже если привязать вплотную. Взрыв „эргэдэхи“ держит даже примитивная общевойсковая каска. Мяться мнется, но насквозь не пробивается. Плохо. Толщина стенок виденной мной трубы никак не меньше пяти миллиметров. Не пробьет… Выхода у меня два – либо ловить кого-нибудь с „эфкой“, либо искать шлюз. Второе более прагматично. Но для начала – „язык“. Быстрый допросец – и на выход. Кстати, моя потенциальная жертва вполне может знать, где расположены шлюзы…» Владислав выскользнул в коридор, достиг основного тоннеля и забрался по идущим вдоль стен проводам почти до самого потолка. Там он закрепился на двух крючьях и неподвижно повис на высоте пяти метров у выступа над поворотом, словно паук, поджидающий сочную муху в углу своей паутины.
 
***
 
   Вейра Дипкунайте прогулочным шагом обошла площадь перед Домом правительства по периметру и уселась на скамейку в сквере точно напротив строящегося высотного здания.
   Лучше места не придумаешь. Обзор в три стороны на километр, до центральной лестницы и главного входа нужного архитектурного сооружения двести сорок метров. Любой входящий-выходящий на несколько секунд будет как на ладони. С широченной лестницы никуда не деться, до ближайшего укрытия мишень должна пробежать два десятка шагов. А это минимум пять секунд.
   За пять секунд опытный снайпер успеет всадить три пули. Или шесть, если стрелять из автоматической винтовки.
   Вейра и была тем самым снайпером. Мастером спорта по биатлону. Попрактиковаться в реальных условиях она успела. Все началось в тысяча девятьсот девяносто первом году с Вильнюса, когда Дипкунайте по заданию «Саюдиса» ночью стреляла по толпе у телецентра. Всего два выстрела из малокалиберной однозарядной винтовки, украденной из оружейной комнаты соседней школы, и две женщины получили по пять граммов свинца точно между глаз. Потом, конечно, во всем обвинили русских, сотрудников группы «Альфа». Погибших с почестями похоронили, а судмедэксперты ставшей независимой Литвы вопрос об использованных боеприпасах быстро замяли. Ибо родственникам четырнадцати убитых в ту ночь сложно было бы объяснить, почему их близкие погибли от малокалиберных безоболочечных пуль, никак не подходящих к армейскому вооружению «альфовцев».
   Потом было Приднестровье и две тысячи долларов за пятерых убитых офицеров из четырнадцатой российской армии.
   Затем – Абхазия, где Вейра воевала на стороне Грузии.
   В начале девяносто пятого года она вместе с подружкой поехала за длинным чеченским долларом. Пылкие горцы очень хорошо встретили литовок, дали им по СВД-С [СВД-С – модернизированная конструкторами завода «Ижмаш» в 1991 году снайперская винтовка Драгунова. Длина ствола 620 мм, начальная скорость пули – 830 м/с (используемый патрон – 7,62x54R), заявленная изготовителем прицельная дальность – 1200 метров. Оснащается оптическими прицелами ПСО-1М четырехкратного увеличения и ПСП-1 (1П21) трех-девяти кратного увеличения с возможностью введения поправки по дальности до цели] и пообещали платить по тысяче «президентов» в месяц плюс премии за каждого убитого русского.
   Вейра и Инга отработали на «отлично».
   За полтора года боев напарницы выбили восемьдесят пять солдат, семнадцать офицеров и три сотни мирных жителей, нужных работодателям для обвинения русских в геноциде чеченского народа.
   Правда, Инге не повезло. Российская разведгруппа под командованием капитана с радиопозывным «Тарантул» захватила ее в тот момент, когда она оборудовала себе лежку на двенадцатом этаже блочного дома в Грозном. Со снайпершами, убивающими за деньги, не церемонятся. Истошно вопящая от ужаса Инга полетела из окна той самой двенадцатиэтажки прямо под ноги Вейре, изображавшей бредущую мимо мирную жительницу. Зрелище разбивающегося об асфальт черепа подруги потом долго преследовало Дипкунайте в ночных кошмарах.
   Доля Инги досталась Вейре.
   Чечены даже наградили литовку двумя своими орденами. Но Вейра не была идиоткой и выбросила эти бесполезные железки, как только решила уезжать домой.
   В Вильнюсе, куда она вернулась без всяких сложностей, обнаружилось, что из привезенных Дипкунайте ста семидесяти тысяч долларов треть была фальшивыми.
   Но и оставшихся хватило на покупку небольшого домика, открытия счета в банке и приобретения «средств производства» – винтовки «SSG69» [Австрийская десятизарядная неавтоматическая винтовка, предназначенная для высокоточной стрельбы. Патроны стандартные для оружия стран НАТО – 7,62х51. Начальная скорость пули – 860 м/с, прицельная дальность – 800 метров. Устанавливается оптический прицел «ZF69»] и пистолета «Генц» модели «GS» [Штурмовой пистолет производства США, оснащенный глушителем. Калибр 9 мм, емкость магазина – 10 патронов].
   С поисками работы также трудностей не возникло. Спрос на услуги снайперов на всем постсоветском пространстве был велик…
   Однако в Минске Вейра стрелять не собиралась.
   Пытаться послать пулю в Президента глупо.
   Не успеть.
   Снайперы из службы охраны снимут стрелка раньше, чем он нажмет на курок.
   И даже если повезет и удастся выстрелить один раз, уйти не получится. Нашпигуют свинцом за две секунды.
   Умирать Вейра совсем не хотела. Не для того она копила деньги, чтобы те достались кому-нибудь другому. Ее задача – прикрыть основную группу от вмешательства посторонних. А с вопросом устранения Президента справятся те, на кого эта задача возложена.
   План уже разработан.
   И он не включает в себя примитивную пальбу из огнестрельного оружия. Все произойдет иначе.
 
***
 
   В полосе света от тусклой настенной лампы, едва разгонявшей тьму у поворота тоннеля, появились трое.
   Рокотов положил левую руку на карабин, готовый в любую секунду отстегнуть крепления крючьев, и прицелился.
   – Я проверю Позняка, – один из террористов скрылся в коридорчике, ведущем к медпункту.
   Влад подождал, пока грохнет дверь тамбура, и нажал на курок.
   Двое оставшихся повалились на пол.
   Биолог спрыгнул вниз, оттащил тела за угол, присел и изготовился к нападению.
   Из глубины коридорчика послышался приглушенный вопль, длинная матерная тирада, и «проверяльщик» побежал обратно.
   Когда он достиг выхода в тоннель, то получил удар по шее и без сознания упал на руки Владиславу. Тот сорвал с бесчувственного тела всю амуницию, перебросил террориста через плечо и отволок свою добычу к соседнему проему.
   Там Рокотов протащил пленного ещё метров триста, запер за собой дверь каморки, набитой строительным инструментом, проверил запасной выход, крепко связал «языку» руки и ноги и парочкой оплеух привел его в чувство.
   Пленный в ужасе уставился на ехидно улыбающегося небритого парня с клещами в правой руке.
   Влад улыбнулся еще шире и пощелкал кусачками перед носом у скорчившегося террориста.
   – Ну что, милейший, сам все расскажешь или предпочтешь немного поиграть в гестапо? Не стесняйся, я готов исполнить твой любой маленький каприз…

Записки злого стоматолога

   Президент Беларуси просмотрел список своих встреч на следующие два дня и красным карандашом отметил сорокапятиминутную аудиенцию с группой питерских журналистов. Российская пресса своим вниманием Батьку не баловала, «акулы пера и телеобъектива» предпочитали освещать разгоны несанкционированных митингов и в своих комментариях в основном опирались на мнение деятелей оппозиции.
   Отношениям с пишущей и снимающей братией Президент придавал большое значение. Однако без взаимности. Девяносто процентов побывавших у него журналистов интересовало не реальное положение дел в республике, а что-нибудь вроде скандальной оговорки, которую потом можно обсасывать месяцами, вынося на первые полосы аршинные заголовки и выставляя Батьку то злобным тираном с повадками давно некормленною каннибала, то идиотом, который напрочь не ориентируется ни в экономике, ни в политике.
   Исключение составляли патриотические издания.
   Но и с ними было не все слава Богу, ибо подавляющее большинство журналистов-патриотов принадлежали к стройным, но жиденьким рядам прокоммунистических организаций и оформляли свои интервью и репортажи так, что читателя уже с первой строчки начинали раздражать дубовый язык, постоянные ссылки на классиков марксизма-сталинизма и непроходимая глупость выводов.
   К тому же все как один сочувствующие коммунистам «писарчуки» представляли собой квасных националистов с признаками задержки умственного развития. Им не в России конца двадцатого века жить, а в Северной Корее или Камбодже времен правления «красных кхмеров».
   Батька побарабанил пальцами по столу и задумался.
   Подбором журналистов и выдачей аккредитаций ведал его пресс-секретарь. Бывший комсомольский активист по фамилии Жучок. Обрюзгший, несмотря на довольно молодой возраст, в меру глуповатый, льстивый и скользкий тип. Классический представитель «передового отряда советской молодежи», бездельник и болтун. Держит нос по ветру, старается угодить и нашим, и вашим. Президента открыто не критикует, но и не упускает случая потусоваться с Серевичем, Трегубовичем, Литвинович и компанией. Якобы для пользы дела и исключительно в традициях демократического государства.
   Ну и еще потому, что любит на халяву выпить и закусить. На собраниях оппозиции водочка и колбаска не переводятся.
   Похожий на бурдюк с прогорклым салом Жучок Батьке не нравился, но другой кандидатуры не было. Остальные, кто мог бы занять должность пресс-секретаря, были еще хуже. Либо диссидентская сволочь, которая по заданию своих кураторов из западных разведок начнет тут же пихать подслушивающие устройства во все углы правительственных зданий, либо твердолобые коммуняки, способные только на предложения о введении партийной цензуры и силовых акций против свободной прессы.
   Пусть уж остается Жучок. По крайней мере от него вреда меньше. Сам ни черта не делает, но зато и не портит слишком многого.
   К свободе прессы Батька относился абсолютно нормально. Единственное, чего он не понимал в мировоззрении независимых (по их собственным словам) журналистов, так это приоритетов в выборе тем. О задержании полупьяного и сопротивляющегося сотрудникам милиции националиста могли кричать несколько дней подряд, а об открытии новой производственной линии на машиностроительном заводе, благодаря которой тысяча человек получала работу, давали заметку в три строчки в самом низу последней полосы. Президент не был сторонником хвалебных речей и замалчивания неудач, он сам постоянно твердил о проступках чиновников любого уровня, но стремился к объективности. Ведь если все время говорить о плохом, то это плохое в результате и восторжествует.
   Глава государства еще раз перечитал список встреч.
   Странно…
   Всего четыре встречи на завтра и три на послезавтра.
   Две недели назад их было по восемь-десять ежедневно, включая субботу с воскресеньем. И почти нет встреч с иностранцами.
   Батька внимательно посмотрел в глаза заерзавшего в кресле Пушкевича.
   Заместитель главы администрации почему-то покраснел.
   – Кто из российских журналистов будет на пресс-конференции?
   – Два человека с санкт-петербургского телевидения, трое газетчиков и один независимый автор– быстро сказал Пушкевич, – последний специализируется на исторических материалах. Собираются сделать обзор о современной Беларуси. Один из них… по фамилии Нерсесов… настаивает на интервью.
   – Что вы имеете в виду? – Президенту не понравилось, как заместитель главы администрации произнес слово «интервью». И глагол «настаивать» не очень вязался с обсуждением приезда журналистов.
   – Ну… – Пушкевич слегка занервничал, – вы понимаете, Александр Григорьевич, это… как бы помягче выразиться…
   – Не надо помягче, Иван Иванович. Говорите как есть.
   – Нерсесов – человек своеобразный. Не бездарный, безусловно, но себе на уме. Для него нет авторитетов. К тому же он антисемит…
   Обвинение прозвучало дико. У гражданина Нерсесова, подписывающего половину своих статей псевдонимом Кацман, в жилах текло пятьдесят процентов еврейской крови. Он действительно выступал против сионизма, «олигархов-обрезанцев» и «жидовской жабы» мадам Олбрайт, но тупым антисемитом никогда не был. Глупо выступать против собственного народа и огульно хаять кого ни попадя.
   Пушкевичу Батька не поверил.
   Слишком уж надуманной ему показалась данная питерскому журналисту характеристика. Вопли об «антисемитизме» того или иного человека обычно раздаются тогда, когда его невозможно опровергнуть другими средствами. А от такого обвинения человеку отбиться сложно. Определение «антисемитизм» универсально, получивший подобное клеймо вынужден оправдываться, тем самым переводя дискуссию в плоскость виртуальных межнациональных отношений.
   – Я проверю ваши сведения, – пообещал Батька.
   В голосе Президента отчетливо послышалась угроза.
   Пушкевич поначалу напрягся, но потом мысленно плюнул. Ну, проверит. Ну и что? Всегда можно сказать, что его ввели в заблуждение. А Нерсесов на самом деле махровый антисемит, искусно скрывающий свои гнусные убеждения.
   Такая тактика беспроигрышна. Можно доказать наличие убеждений, но невозможно доказать их отсутствие.
   К подобным методам Пушкевич прибегал уже не раз. И всегда добивался своей цели. Вне зависимости от исхода расследования на человеке оставалось пятно подозрения. К тому же слова заместителя главы администрации всегда были готовы подтвердить и Требухович, и Жучок, и еще десяток-другой бюрократов.
   Бороться с подонками во власти непросто. В одиночку ничего не сделаешь. Будь ты хоть Президентом, хоть простым обывателем.