Рокотов – 5
…Призвание мужчин – иметь дело с кровью. В наши дни это считается не правильным. Поэтому все дела решаются с помощью одних только разговоров, и каждый норовит избежать работы, которая требует приложения усилий…
Из книги Первой Ямамото Цунэтомо «Сокрытое в листве» (Хагакурэ)
…Воистину нет ничего, кроме подлинной цели настоящего мгновения. Вся человеческая жизнь есть последовательность мгновений. Если человек до конца понимает настоящее мгновение, ему ничего больше не нужно делать и не к чему стремиться. Живи и оставайся верным подлинной цели настоящего мгновения…
Из книги Второй Ямамото Цунэтомо «Сокрытое в листве» (Хагакурэ)
Пролог
– Ну-с, – хирург-стоматолог Сергей Антончик посмотрел на свет маленький прямоугольник рентгеновского снимка. – Да, светопломбу уже не поставить… Гранулема, кисточка на корне… – Врач повернулся к пациенту, застывшему в кресле с нелепо раскрытым ртом, и постучал металлической лопаточкой по остаткам зуба. – Так не беспокоит?
– Нет, – покривил душой пациент. На самом деле торчащий из десны полуразрушенный зуб регулярно давал о себе знать. Ныл после стопки ледяной водки или от глотка горячего чаю, противно раскачивался и отдавал тягучей болью на всю нижнюю челюсть, когда на него попадала мясная жилка или хрящик. Но удалять его мужчина не торопился. И все из-за страха перед сверкающими хромом стоматологическими инструментами, что является характерным качеством подавляющего большинства носящих брюки индивидуумов. Истоки этого страха теряются во глубине веков, когда любое проникновение чужеродного предмета внутрь организма воспринималось как смертельная опасность.
Мужчина едва заметно поежился. Антончик отложил лопаточку и взял с подноса следующий инструмент – изогнутое стальное шило.
– Откроем рот пошире, – игла скользнула вдоль левой щеки и поковыряла черную поверхность испорченной кости, – та-ак… Угу… – Острие вошло в открытый незапломбированный канал. – Ясненько.
Пациент почти ничего не почувствовал. Перед визитом к врачу он проглотил четыре таблетки анальгина и теперь радовался своей предусмотрительности. Не прими он болеутоляющее, боль обязательно ударила бы в левый висок. Как уже случалось, когда он самостоятельно пытался выковырнуть застрявший в зубе кусочек бифштекса.
– Не больно?
– Ы-ы, – мужчина чуть качнул головой.
– Вот и замечательно. Зубик у нас мертвый, так что сложностей с удалением не предвидится.
Пациент прополоскал рот и сплюнул в раковину у подлокотника кресла.
– Это не очень?..
– Больно? – закончил за него врач. – Не волнуйтесь. Я вам дам двойную дозу ультракаина. – Антончик зажал в пальцах ампулу с прозрачной жидкостью. – Его можно колоть до шести доз. Если двух будет мало, добавим еще. Раскройте рот пошире…
Мужчина послушно откинулся в кресле и до предела открыл рот.
Стоматолог сноровисто уколол его куда-то в щеку, потом осторожно ввел иглу в десну под испорченным зубом.
– Вот и все. Минут через десять приступим…
Пациент ощупал языком место укола.
– Почти ничего не почувствовал.
– Правильно, – хирург показал поближе шприц. – Видите диаметр иглы? Уменьшен втрое по сравнению с обычным инструментом. Пока такое оборудование есть только у нас.
Мужчина кивнул.
В стоматологическую клинику, обслуживающую высших должностных лиц Беларуси, завозилось все самое передовое. Впрочем, любой гражданин за несколько сот долларов также мог без всяких сложностей получить здесь лечение на уровне мировых стандартов. Если, конечно, у него были эти несколько сот долларов.
– Я вам в луночку еще одно лекарство положу, – продолжил Антончик. – Улучшает свертываемость крови. Французское, исключительно из натуральных компонентов.
– Корой дуба пополоскать? – поинтересовался пациент.
– Не раньше чем через сутки, – предупредил стоматолог, – и избегайте болеутоляющих, содержащих аспирин.
– Баралгин?
– Да, можно… Так, давайте проверим чувствительность десны. Я сейчас ее отодвину… Если будет больно – скажете.
Хирург опять схватил изогнутое шило и полез им в рот.
– Ну как?
Мужчина сплюнул в раковину.
– Вообще ничего не почувствовал…
– Вот видите! – обрадовался Антончик. – Теперь голову немного пониже…
Сестра вставила в рот пациенту ватные тампоны.
Хирург взял блестящие щипцы и начал копаться во рту.
Захрустело.
Мужчина приготовился к боли, но не ощутил вообще ничего.
Антончик стряхнул в раковину окровавленные осколки.
– Зуб совсем плохой. Корни будем выдавливать.
Пациент насторожился.
– Ну-ну-ну… Не надо этого бояться. Вы же не хотите, чтоб я у вас корни вместе с куском челюсти выдергивал.
Больной прополоскал рот и выплюнул розовую слюну.
– Как это – выдавливать?
– Долго объяснять. Видите ли, иногда лучше пару раз долотом стукнуть, чтобы расколоть зуб. Или элеватором подцепить корень. Это гораздо менее болезненно, чем по пятнадцать раз накладывать щипцы. Но пациенты, когда слышат слово «долото», тут же впадают в ужас… А это такой же хирургический инструмент, как и все остальные. Готовы?
– Угу…
Антончик взял еще один изогнутый штырь и засунул его в рот пациенту.
Тот почувствовал сильное давление на кость нижней челюсти, но больно ему не было. Спустя четверть минуты стоматолог продемонстрировал изогнутый корень с ошметками красного у основания.
– Видите? Корешок истончился почти вдвое…
Пациент кивнул и снова прополоскал рот.
– Теперь второй вынимать будем, – Антончик повернулся к сестре. – Дайте мне обратный элеватор…
– Нет, – покривил душой пациент. На самом деле торчащий из десны полуразрушенный зуб регулярно давал о себе знать. Ныл после стопки ледяной водки или от глотка горячего чаю, противно раскачивался и отдавал тягучей болью на всю нижнюю челюсть, когда на него попадала мясная жилка или хрящик. Но удалять его мужчина не торопился. И все из-за страха перед сверкающими хромом стоматологическими инструментами, что является характерным качеством подавляющего большинства носящих брюки индивидуумов. Истоки этого страха теряются во глубине веков, когда любое проникновение чужеродного предмета внутрь организма воспринималось как смертельная опасность.
Мужчина едва заметно поежился. Антончик отложил лопаточку и взял с подноса следующий инструмент – изогнутое стальное шило.
– Откроем рот пошире, – игла скользнула вдоль левой щеки и поковыряла черную поверхность испорченной кости, – та-ак… Угу… – Острие вошло в открытый незапломбированный канал. – Ясненько.
Пациент почти ничего не почувствовал. Перед визитом к врачу он проглотил четыре таблетки анальгина и теперь радовался своей предусмотрительности. Не прими он болеутоляющее, боль обязательно ударила бы в левый висок. Как уже случалось, когда он самостоятельно пытался выковырнуть застрявший в зубе кусочек бифштекса.
– Не больно?
– Ы-ы, – мужчина чуть качнул головой.
– Вот и замечательно. Зубик у нас мертвый, так что сложностей с удалением не предвидится.
Пациент прополоскал рот и сплюнул в раковину у подлокотника кресла.
– Это не очень?..
– Больно? – закончил за него врач. – Не волнуйтесь. Я вам дам двойную дозу ультракаина. – Антончик зажал в пальцах ампулу с прозрачной жидкостью. – Его можно колоть до шести доз. Если двух будет мало, добавим еще. Раскройте рот пошире…
Мужчина послушно откинулся в кресле и до предела открыл рот.
Стоматолог сноровисто уколол его куда-то в щеку, потом осторожно ввел иглу в десну под испорченным зубом.
– Вот и все. Минут через десять приступим…
Пациент ощупал языком место укола.
– Почти ничего не почувствовал.
– Правильно, – хирург показал поближе шприц. – Видите диаметр иглы? Уменьшен втрое по сравнению с обычным инструментом. Пока такое оборудование есть только у нас.
Мужчина кивнул.
В стоматологическую клинику, обслуживающую высших должностных лиц Беларуси, завозилось все самое передовое. Впрочем, любой гражданин за несколько сот долларов также мог без всяких сложностей получить здесь лечение на уровне мировых стандартов. Если, конечно, у него были эти несколько сот долларов.
– Я вам в луночку еще одно лекарство положу, – продолжил Антончик. – Улучшает свертываемость крови. Французское, исключительно из натуральных компонентов.
– Корой дуба пополоскать? – поинтересовался пациент.
– Не раньше чем через сутки, – предупредил стоматолог, – и избегайте болеутоляющих, содержащих аспирин.
– Баралгин?
– Да, можно… Так, давайте проверим чувствительность десны. Я сейчас ее отодвину… Если будет больно – скажете.
Хирург опять схватил изогнутое шило и полез им в рот.
– Ну как?
Мужчина сплюнул в раковину.
– Вообще ничего не почувствовал…
– Вот видите! – обрадовался Антончик. – Теперь голову немного пониже…
Сестра вставила в рот пациенту ватные тампоны.
Хирург взял блестящие щипцы и начал копаться во рту.
Захрустело.
Мужчина приготовился к боли, но не ощутил вообще ничего.
Антончик стряхнул в раковину окровавленные осколки.
– Зуб совсем плохой. Корни будем выдавливать.
Пациент насторожился.
– Ну-ну-ну… Не надо этого бояться. Вы же не хотите, чтоб я у вас корни вместе с куском челюсти выдергивал.
Больной прополоскал рот и выплюнул розовую слюну.
– Как это – выдавливать?
– Долго объяснять. Видите ли, иногда лучше пару раз долотом стукнуть, чтобы расколоть зуб. Или элеватором подцепить корень. Это гораздо менее болезненно, чем по пятнадцать раз накладывать щипцы. Но пациенты, когда слышат слово «долото», тут же впадают в ужас… А это такой же хирургический инструмент, как и все остальные. Готовы?
– Угу…
Антончик взял еще один изогнутый штырь и засунул его в рот пациенту.
Тот почувствовал сильное давление на кость нижней челюсти, но больно ему не было. Спустя четверть минуты стоматолог продемонстрировал изогнутый корень с ошметками красного у основания.
– Видите? Корешок истончился почти вдвое…
Пациент кивнул и снова прополоскал рот.
– Теперь второй вынимать будем, – Антончик повернулся к сестре. – Дайте мне обратный элеватор…
Перпетуум Шнобиле
По извилистой, давно нехоженной и заросшей травой тропинке Рокотов спустился с пригорка и углубился в невысокий подлесок.
Пройдя еще метров пятьсот, биолог сбросил с плеч здоровенный рюкзак, из которого торчали две черные трубы трехсантиметрового диаметра, и присел на поваленный дубовый ствол.
Середина июня.
Полесье.
В радиусе нескольких километров – ни души. И сплошные болота и болотца, лишь изредка разреженные холмами и рощицами.
Влад достал пачку белого «Веста» и закурил.
«Будем надеяться, что медведей туточки нет. Я не сибиряк и не придурочный спецназовец из „Военного лагеря“, чтоб на бурого с голыми руками переть…» Рокотов хмыкнул.
Роман «Военный лагерь» он осилил непосредственно перед поездкой в Беларусь. Среди скопления несуразиц его больше всего потрясла сцена схватки бодрых офицеров из разведгруппы с озверевшим полутонным лесным великаном. Мишку забили ножами так примитивно, будто он был подвыпившим интеллигентом, встреченным в подъезде шайкой малолетних хулиганов-грабителей. Раз пикой в печень – и кранты!
К тому же медведь почему-то все время промахивался, пока шла схватка, а удар медвежьей лапы по спине одного из спецназовцев привел не к перелому позвоночника, как это должно было быть в реальной жизни, а к царапинам и небольшому синяку.
«Интересно, – подумал язвительный Владислав, – видел автор когда-нибудь бурого или нет? Ведь достаточно в зоопарк сходить, чтобы понять бесперспективность нападения на мишку с клинком в руке. Когти в двадцать сантиметров, реакция на порядок быстрее человеческой, вес в несколько сот кило… Плюс шкура и жировая прослойка толщиной в две ладони. Армейским ножичком ни до одного органа не достанешь… Ну да ладно, пущай автор развлекается. Пипл его книжки хавает – и довольно. Все равно среди читателей таких зануд, как я, мало…» Рокотов оперся спиной на вывороченный из земли комель и положил ноги на пенек. Растер окурок о подошву и отхлебнул глоток воды из походной фляжки.
С момента эпохальной драчки с террористами в Ледовом Дворце прошло чуть больше недели.
Самым сложным в недавнем мероприятии оказалось смыться от прибывших на место перестрелки сотрудников родной милиции.
Когда Бобровский влепил бульдозером в кирпичную стену флигелька, атомный заряд сорвало с креплений и отбросило на метр. Провода, ведущие к пульту управления, порвались, и бомба превратилась хоть и в радиоактивный, но совершенно мертвый кусок железа. Такой ее и обнаружили спустя два часа эксперты из Главного Разведывательного Управления. На все подробности этого дела сразу была наброшена завеса государственной тайны, атомное устройство размонтировали и отправили для изучения в Зеленоград.
Рокотову и Бобровскому пришлось побегать.
За отъезжающим от Ледового Дворца серым внедорожником «мерседес» бодро ринулись сразу несколько милицейских машин. Дряхлые «УАЗы» быстро отстали, но два «шевроле» повисли на хвосте.
Владиславу пришлось нажать синюю кнопку на самодельном пульте. Миниатюрные пиропатроны выбили овальную крышку на задней дверце «мерседеса», и на дорогу выплеснулась сотня литров машинного масла. Преследователей раскрутило в сверкающей под светом фонарей луже, один «шевроле» врезался в стоящий у обочины грузовик, второй перевернулся и несколько секунд продолжал нестись на крыше вслед джипу, являя собой сюрреалистическое зрелище.
Но попавшие в разлитое масло машины оказались не единственными преследователями в ту ночь.
По городу объявили план «Перехват», и к «мерседесу» пристроились еще четыре «мусоровоза».
Рокотов был вынужден нажать две желтые кнопки.
С заднего борта джипа ударил фейерверк. Прикрепленные на асбестовой подложке пластины прессованного магниевого порошка быстро выгорели, но этого времени хватило, чтобы «мерседес» оторвался oт погони, свернул в анфиладу дворов и закатился в один из арендованных биологом гаражей.
Наутро Владислав с майором благополучно выбрались наружу и на метро доехали до центра города. Бобровский поспешил навестить приятелей из спецотдела, а Рокотов отправился отдыхать.
Имевший высшие категории допуска майор получил прямой доступ к расследованию происшествия и уже на следующий день посвятил Влада в некоторые подробности.
Оказалось, что биолог зря опасался взрыва. Как ни готовились террористы и сколько денег ни потратили на установку своих собственных детонаторов на атомное устройство, всего предусмотреть они не смогли и нарушили несколько правил подключения криотронных взрывателей. В частности – не были соблюдены нормы крепления световодов. В результате время прохождения сигналов в цепях оказалось разным для каждого пучка световодов, что могло привести к разнице во времени детонации взрывных блоков сферы. Одну сторону бомбы вмяло бы раньше, чем остальные, и куски урана вместо схлопывания с силой в миллионы ньютонов просто бы ударились друг о друга.
Собрать атомную бомбу, похожую на настоящую, можно, но вот заставить ее работать как надо – задачка посложнее.
И террористы своими руками подготовили собственный провал.
Однако никого из группы Арби так и не удалось взять живым. В Ледовом Дворце остались лежать только трупы, а те из наемников, кто успел обратиться в бегство, исчезли бесследно.
Рокотова это обстоятельство ничуть не взволновало.
Как он пояснил грустному Бобровскому, поисками пропавших террористов пусть занимаются «гарные хлопцы» из ФСБ. Это их работа, им за это деньги платят.
Влада гораздо больше занимал листок бумаги, обнаруженный им в бумажнике, экспроприированном у мертвого Арби.
На листке было восемь строчек, по одиннадцати знаков в каждой.
Цифры и буквы.
Они явно имели отношение к инициации ядерных зарядов. Но не к тому, что нынче подвергался изучению в спецлаборатории ГРУ, а к каким-то иным.
Свою бомбу Арби сотоварищи собирались подорвать кустарным способом. Для этого они «обошли» все фирменные электронные схемы и напрямую замкнули детонаторы на пульт управления.
Будь у них коды инициации, вмешиваться в системы управления не потребовалось бы. Подали бы в нужное время нужный сигнал и все. Дальше схема сработала бы самостоятельно.
К тому же листок с шифром оказался ксерокопией. Соответственно, где-то есть оригинал. Глупо надеяться на то, что обладатель оригинала испытывает теплые чувства по отношению к России.
Коды к атомным устройствам могут оказаться в чужих руках только в одном случае, когда некто хочет использовать заряды для решения своих проблем. А за предотвращение ядерного взрыва любое государство отдаст какую угодно сумму.
Деньги в подобных случаях ничего не значат.
Но помимо шантажа есть и другие варианты. Те же чеченцы во главе с Арби не собирались ничего требовать. Их целью был взрыв. И дальнейшее его использование в деле борьбы за независимость своего государства.
В плазменном шаре должны были сгореть Президент России и большинство чиновников из его ближайшего окружения. Неизбежно возникла бы паника, на фоне которой шантаж со взрывом еще одного такого заряда привел бы к безоговорочной капитуляции пострадавшей стороны.
Однозначно.
Ибо среди российских политиков слишком мало нормальных мужиков. В подавляющем большинстве – бесполые существа, озабоченные собственными доходами, подковерной возней и мелкими интрижками.
Интеллектуальные импотенты.
О порядочности и говорить не приходится. Продадут кого угодно, лишь бы цену приемлемую дали. Политики из стран «цивилизованного мира» давно это поняли и покупали российских чиновников оптом. Отделами, институтами, министерствами. Ибо оптом, равно как и ночью, дешевле. Псевдодемократы повизгивали от удовольствия, подсчитывали будущие барыши и выстраивались в очередь к каждому приезжавшему с Запада серьезному денежному эмиссару.
Так что расчет террористов был стопроцентно верен…
Бобровский выслушал рассуждения Влада, выкурил три сигареты подряд и в общих чертах согласился с биологом.
Но все упиралось в смерть Арби. Грохнув чеченца, Владислав перевел процесс изыскания восьми «левых» ядерных зарядов в теоретическое русло.
Майор грустно улыбнулся в ответ на шутливое предложение Рокотова допросить друг друга в традициях гестапо.
Шутки шутками, а приятели уперлись в стену…
«Хорошо, что у меня с памятью все в порядке», – подумал Владислав и с хрустом потянулся.
Впереди лежало болото, перейдя которое, биолог выходил на исходную позицию.
Председатель «Белорусской Правозащитной Конвенции» Татьяна Прутько с благоговением уставилась на Государственного секретаря Соединенных Штатов Америки.
Для Прутько мадам Олбрайт была эталоном женщины.
Волевая, целеустремленная, жесткая к врагам и благожелательная к истинным друзьям Америки. Истинная леди в понимании белорусской правозащитницы. Впечатление немного портили крючковатый, как у ведьмы, нос, злые выпученные глазки и бесформенная фигура, но Татьяна сама красотой не блистала и потому не обращала на внешние данные никакого внимания.
В детстве маленькая Прутько была толстушкой.
Но не потому, что так было угодно распорядиться природе, корректирующей девичьи фигуры к совершеннолетию, а по более прозаическим причинам: из-за склонности к обжорству и дурной наследственности – запойно пил отец и все его семейство.
К двенадцати годам Танюша покрылась прыщами. В отличие от одноклассниц ее гормональный баланс так и не стабилизировался, и даже во взрослом возрасте оплывшая физиономия Прутько регулярно расцветала россыпью красных пятнышек. К тому же прыщи она давила без всякой антисептики, от чего ее щеки были изрыты глубокими оспинками. В селе, откуда Татьяна была родом, о гигиене вспоминали два раза в год: на Седьмое ноября и на Новый год. Все остальное время Прутько могла неделями ходить немытая, с огромными серными пробками в ушах, из-за которых она не слышала половины того, что говорили в школе.
В пятнадцать лет она ощутила призвание к общественной работе и с головой ушла в дела поселкового комитета комсомола. Проваландавшись без профессии три года, Татьяна собрала вещички и подалась в Минск, лелея надежду без экзаменов поступить в какой-нибудь институт и там пристроиться на теплое место освобожденного секретаря комитета комсомола.
Но грянула перестройка, и Прутько закрутил мутный водоворот событий.
Сначала ей повезло – она примкнула к карликовой демократической партии, созданной в Беларуси с подачи слюнявого внука писателя Гайдара и исповедовавшей принципы монетаризма. Так как о монетаризме в партии никто ничего не знал, вся деятельность белорусских «монетаристов-демократов» была посвящена воплям на митингах и дележке подачек от хлынувших в страну западных бизнесменов.
Коммерсанты скоро поняли, что от общения с Прутько и ей подобными им не будет никакого толку, и переключились на поднаторевших на взятках московских чиновников.
Татьяна стоически перенесла потерю источника дохода, но быстро сориентировалась и на пару с таким же, как она, бездельником Александром Потупчиком организовала «Белорусскую Правозащитную Конвенцию», целью которой они объявили борьбу за права человека и противостояние «сатрапам из КГБ». Иностранные спецслужбы восхитились предприимчивостью молодой демократки и профинансировали первые проекты.
Сотрудничество оказалось удачным.
С подачи Прутько на Запад уехали два десятка ученых-оборонщиков, а сочувствующие ей граждане из числа вечно обиженных жизнью интеллигентов приволокли в штаб-квартиру «БПК» несколько чемоданов с секретными документами.
Татьяна уже потирала руки и готовилась приобщиться к процессу начавшейся приватизации, но ее планам не суждено было сбыться. К власти в Беларуси пришел неизвестный никому Лукашенко.
Новоизбранный Президент остановил процесс бесконтрольного разграбления республики и принялся изучать обстановку. Изучение довольно быстро завершилось громкими уголовными делами и отправкой за решетку наиболее одиозных фигур вроде старого ворюги, возглавлявшего крупнейший сельскохозяйственный комплекс и приходившегося двоюродным дядей самой известной депутатше российской Госдумы. Как дядя, так и племянница кончили плохо. Одному впаяли шесть лет за кражу двух миллионов долларов из бюджета, другую просто пристрелили в собственной парадной. После чего сопровождавший ее однопартиец и подельник Руслан Пеньков получил кличку «Человек с самым маленьким мозгом в мире», ибо делавший контрольный выстрел в голову киллер так и не смог попасть наверняка по серому веществу «свидетеля». Впрочем, посвященные в подоплеку этой истории знали, что голубой помощник депутатши сам был замазан в убийстве по уши. И именно он стал счастливым обладателем восьмисот тысяч долларов, которые депутатша везла в Питер и которые не были обнаружены следственной группой.
Приход Батьки Лукашенко поставил Прутько, Потупчика и иже с ними на грань разорения.
За годы правления Шушкевича они привыкли хорошо питаться, жить в благоустроенных квартирах, регулярно получать обильные денежные переводы из-за рубежа и не нести никакой ответственности за свои действия. Теперь же все изменилось. Батька стукнул кулаком по столу и через прессу предупредил всех заинтересованных лиц о том, что закон о государственной тайне действует, и отныне никакой сволочи не будет позволено – продавать даже самый завалящий секрет. А кто не послушается – уедет лет на десять в лагерь.
Просвещенный Запад с такой постановкой вопроса не согласился. И мгновенно устроил Лукашенко обструкцию. Избранный белорусский Парламент был объявлен нелегитимным, результаты референдума о продлении полномочий Президента – фальсифицированными, а самому Батьке навесили ярлык «тирана» и «душителя гражданских свобод». Коим он никак не был. В Беларуси спокойно выходили оппозиционные газеты, а политические противники Лукашенко беспрерывно орали со всех трибун. И никто им за это ничего не делал. Разве что разгонялись несанкционированные митинги.
Прутько, Потупчик и примкнувший к ним «пиит» Артур Выйский первыми заняли нишу «борцов с кровавым режимом». За что первыми же и получали дотации от своих западных партнеров с добрыми и немного усталыми глазами кадровых офицеров ЦРУ и БНД.
А теперь еще Татьяна удостоилась аудиенции у Олбрайт в здании американского консульства в Мюнхене.
– Альянс навел порядок в Косове, – проквакала Госсекретарь, внимательно разглядывая сидящую перед ней тридцатилетнюю белоруску.
Та оказалась в жизни даже страшнее, чем на фотографии. Нездоровая пористая кожа с сероватым налетом, небритые жирные ноги, торчащие из мятой мини-юбки, мешки под глазами,.выдающие неумеренное употребление алкоголя, криво выщипанные брови. К тому же Прутько распространяла вокруг себя стойкий запах недельного пота.
В общем – «правозащитница» в своем классическом обличьи. Пьющая, ущербная, грязноватая и жадная до денег. Именно то, что требуется Государственному департаменту США.
Такие не подводят. Сунешь полмиллиона долларов на личный счет, и истерика на несколько месяцев обеспечена. Естественно, исключительно в отношении заказанной персоны. Без предоплаты Прутько палец о палец не ударит.
– Тогда можно переходить к Беларуси, – Татьяна повернулась к переводчику. Иностранными языками она не владела. Сколько ни билась с ней сельская учительница английского, дальше фразы «My name is Taniya» слабослышащая и туповатая Прутько не продвинулась. Да и эту фразу она забыла ровно через месяц после того, как получила аттестат о восьмилетнем образовании, хотя ныне с гордостью демонстрировала диплом с отличием Минского педагогического института, где в графе «английский язык» сияло «отлично». Диплом ей соорудил в начале девяностых тогдашний декан дефектологического факультета, усмотревший в дружбе с псевдоправозащитниками хорошие перспективы для своей карьеры. И ошибся. Ректор, на чье место метил пронырливый доцент, оказался зубром старой закалки и схарчил вороватого декана всего за год. Вопли и пикеты у дверей института не помогли. Декан разобиделся, запил и в пьяном безобразии учинил драку на автобусной остановке с группой малолетних отморозков. Те огрели его обрезком водопроводной трубы по башке, вследствие чего пускающий слюни бывший доцент обосновался в палате для тихих умалишенных пригородного психоневрологического диспансера «Новинки».
– Мы пока еще не готовы повторить балканский вариант, – сообщила Госсекретарь. – Ваш так называемый президент не дает повода для военного вмешательства.
– А исчезновения людей?
– Вы имеете в виду бывшего председателя Центрального банка Винникову?
– И ее, и еще многих…
Олбрайт задумчиво побарабанила узловатыми пальцами по подлокотнику кресла.
История с исчезновением из-под домашнего ареста проворовавшейся банкирши не вдохновляла. Слишком многое здесь было туманным. По логике, побег обвиняемой в совершении крупных хищений из казны был невыгоден Лукашенко. Он сам настаивал на объективном расследовании и суде. Президенту Беларуси нечего было опасаться, что на процессе всплывет что-нибудь негативное в его адрес.
А вот премьеру…
Председатель правительства Беларуси Снегирь как раз и был тем человеком, которому следовало бояться откровений банкирши.
К тому же Госсекретарь недавно читала доклад полевого агента АН Б, в котором недвусмысленно сообщалось, что подозреваемая гражданочка Винникова после своего побега из Минска совершила вояж в Москву, встретилась там с Яблонским и с его помощью отбыла в Великобританию, где и пребывает в добром здравии на вилле, принадлежащей одному из видных функционеров «Яблока». По фамилии Артемьев, кажется…
– Кого вы имеете в виду, когда говорите «многие»?
– Ну… – растерялась Прутько, – некоторые журналисты…
– У вас есть точные данные, которые мы могли бы оформить дипломатической нотой и потребовать у Лукашенко ответа?
– Мы подготовим список фамилий, – выкрутилась председатель БПК.
В ее голове уже созрел план. Надо будет отправить куда-нибудь в Россию десяток-другой членов своей конвенции, а потом объявить их «пропавшими в застенках КГБ». Пусть схоронятся на пару месяцев, пока развивается скандал. А потом выйдут из подполья, будто бы их отпустили перетрусившие «подручные тирана».
А под это дело из Госдепа поступят еще несколько сот тысяч долларов. Прутько удовлетворенно вздохнула.
– В средствах я вас не ограничиваю, – намекнула Мадлен, – и в способах тоже.
– Мы высоко ценим отношения с Западом, – Прутько не сочла лишним еще раз подтвердить свою лояльность, – в особенности с США. Но позвольте отметить, что требуются более жесткие меры к Беларуси в целом, чтобы режим наконец пал. Необходимо полностью перерезать снабжение продовольствием населения, чтобы в республике начались голодные бунты.
– Насколько мне известно, у вас продовольствие на девяносто процентов свое, – мрачно заявила Госсекретарь.
– Но можно же что-то сделать, – разнервничалась Татьяна. – Лекарства, к примеру… Перекрыть поставки инсулина. Тогда диабетики начнут умирать, и это всколыхнет народ. То же самое с сердечными средствами. Жалкому быдлу, из которого состоит электорат Беларуси, надо дать понять, что, пока Лукашенко у власти, ничего хорошего в стране происходить не будет… Идеальный вариант – сделать что-нибудь с детскими лекарствами. Пусть начнут дохнуть младенцы в роддомах.
Пройдя еще метров пятьсот, биолог сбросил с плеч здоровенный рюкзак, из которого торчали две черные трубы трехсантиметрового диаметра, и присел на поваленный дубовый ствол.
Середина июня.
Полесье.
В радиусе нескольких километров – ни души. И сплошные болота и болотца, лишь изредка разреженные холмами и рощицами.
Влад достал пачку белого «Веста» и закурил.
«Будем надеяться, что медведей туточки нет. Я не сибиряк и не придурочный спецназовец из „Военного лагеря“, чтоб на бурого с голыми руками переть…» Рокотов хмыкнул.
Роман «Военный лагерь» он осилил непосредственно перед поездкой в Беларусь. Среди скопления несуразиц его больше всего потрясла сцена схватки бодрых офицеров из разведгруппы с озверевшим полутонным лесным великаном. Мишку забили ножами так примитивно, будто он был подвыпившим интеллигентом, встреченным в подъезде шайкой малолетних хулиганов-грабителей. Раз пикой в печень – и кранты!
К тому же медведь почему-то все время промахивался, пока шла схватка, а удар медвежьей лапы по спине одного из спецназовцев привел не к перелому позвоночника, как это должно было быть в реальной жизни, а к царапинам и небольшому синяку.
«Интересно, – подумал язвительный Владислав, – видел автор когда-нибудь бурого или нет? Ведь достаточно в зоопарк сходить, чтобы понять бесперспективность нападения на мишку с клинком в руке. Когти в двадцать сантиметров, реакция на порядок быстрее человеческой, вес в несколько сот кило… Плюс шкура и жировая прослойка толщиной в две ладони. Армейским ножичком ни до одного органа не достанешь… Ну да ладно, пущай автор развлекается. Пипл его книжки хавает – и довольно. Все равно среди читателей таких зануд, как я, мало…» Рокотов оперся спиной на вывороченный из земли комель и положил ноги на пенек. Растер окурок о подошву и отхлебнул глоток воды из походной фляжки.
С момента эпохальной драчки с террористами в Ледовом Дворце прошло чуть больше недели.
Самым сложным в недавнем мероприятии оказалось смыться от прибывших на место перестрелки сотрудников родной милиции.
Когда Бобровский влепил бульдозером в кирпичную стену флигелька, атомный заряд сорвало с креплений и отбросило на метр. Провода, ведущие к пульту управления, порвались, и бомба превратилась хоть и в радиоактивный, но совершенно мертвый кусок железа. Такой ее и обнаружили спустя два часа эксперты из Главного Разведывательного Управления. На все подробности этого дела сразу была наброшена завеса государственной тайны, атомное устройство размонтировали и отправили для изучения в Зеленоград.
Рокотову и Бобровскому пришлось побегать.
За отъезжающим от Ледового Дворца серым внедорожником «мерседес» бодро ринулись сразу несколько милицейских машин. Дряхлые «УАЗы» быстро отстали, но два «шевроле» повисли на хвосте.
Владиславу пришлось нажать синюю кнопку на самодельном пульте. Миниатюрные пиропатроны выбили овальную крышку на задней дверце «мерседеса», и на дорогу выплеснулась сотня литров машинного масла. Преследователей раскрутило в сверкающей под светом фонарей луже, один «шевроле» врезался в стоящий у обочины грузовик, второй перевернулся и несколько секунд продолжал нестись на крыше вслед джипу, являя собой сюрреалистическое зрелище.
Но попавшие в разлитое масло машины оказались не единственными преследователями в ту ночь.
По городу объявили план «Перехват», и к «мерседесу» пристроились еще четыре «мусоровоза».
Рокотов был вынужден нажать две желтые кнопки.
С заднего борта джипа ударил фейерверк. Прикрепленные на асбестовой подложке пластины прессованного магниевого порошка быстро выгорели, но этого времени хватило, чтобы «мерседес» оторвался oт погони, свернул в анфиладу дворов и закатился в один из арендованных биологом гаражей.
Наутро Владислав с майором благополучно выбрались наружу и на метро доехали до центра города. Бобровский поспешил навестить приятелей из спецотдела, а Рокотов отправился отдыхать.
Имевший высшие категории допуска майор получил прямой доступ к расследованию происшествия и уже на следующий день посвятил Влада в некоторые подробности.
Оказалось, что биолог зря опасался взрыва. Как ни готовились террористы и сколько денег ни потратили на установку своих собственных детонаторов на атомное устройство, всего предусмотреть они не смогли и нарушили несколько правил подключения криотронных взрывателей. В частности – не были соблюдены нормы крепления световодов. В результате время прохождения сигналов в цепях оказалось разным для каждого пучка световодов, что могло привести к разнице во времени детонации взрывных блоков сферы. Одну сторону бомбы вмяло бы раньше, чем остальные, и куски урана вместо схлопывания с силой в миллионы ньютонов просто бы ударились друг о друга.
Собрать атомную бомбу, похожую на настоящую, можно, но вот заставить ее работать как надо – задачка посложнее.
И террористы своими руками подготовили собственный провал.
Однако никого из группы Арби так и не удалось взять живым. В Ледовом Дворце остались лежать только трупы, а те из наемников, кто успел обратиться в бегство, исчезли бесследно.
Рокотова это обстоятельство ничуть не взволновало.
Как он пояснил грустному Бобровскому, поисками пропавших террористов пусть занимаются «гарные хлопцы» из ФСБ. Это их работа, им за это деньги платят.
Влада гораздо больше занимал листок бумаги, обнаруженный им в бумажнике, экспроприированном у мертвого Арби.
На листке было восемь строчек, по одиннадцати знаков в каждой.
Цифры и буквы.
Они явно имели отношение к инициации ядерных зарядов. Но не к тому, что нынче подвергался изучению в спецлаборатории ГРУ, а к каким-то иным.
Свою бомбу Арби сотоварищи собирались подорвать кустарным способом. Для этого они «обошли» все фирменные электронные схемы и напрямую замкнули детонаторы на пульт управления.
Будь у них коды инициации, вмешиваться в системы управления не потребовалось бы. Подали бы в нужное время нужный сигнал и все. Дальше схема сработала бы самостоятельно.
К тому же листок с шифром оказался ксерокопией. Соответственно, где-то есть оригинал. Глупо надеяться на то, что обладатель оригинала испытывает теплые чувства по отношению к России.
Коды к атомным устройствам могут оказаться в чужих руках только в одном случае, когда некто хочет использовать заряды для решения своих проблем. А за предотвращение ядерного взрыва любое государство отдаст какую угодно сумму.
Деньги в подобных случаях ничего не значат.
Но помимо шантажа есть и другие варианты. Те же чеченцы во главе с Арби не собирались ничего требовать. Их целью был взрыв. И дальнейшее его использование в деле борьбы за независимость своего государства.
В плазменном шаре должны были сгореть Президент России и большинство чиновников из его ближайшего окружения. Неизбежно возникла бы паника, на фоне которой шантаж со взрывом еще одного такого заряда привел бы к безоговорочной капитуляции пострадавшей стороны.
Однозначно.
Ибо среди российских политиков слишком мало нормальных мужиков. В подавляющем большинстве – бесполые существа, озабоченные собственными доходами, подковерной возней и мелкими интрижками.
Интеллектуальные импотенты.
О порядочности и говорить не приходится. Продадут кого угодно, лишь бы цену приемлемую дали. Политики из стран «цивилизованного мира» давно это поняли и покупали российских чиновников оптом. Отделами, институтами, министерствами. Ибо оптом, равно как и ночью, дешевле. Псевдодемократы повизгивали от удовольствия, подсчитывали будущие барыши и выстраивались в очередь к каждому приезжавшему с Запада серьезному денежному эмиссару.
Так что расчет террористов был стопроцентно верен…
Бобровский выслушал рассуждения Влада, выкурил три сигареты подряд и в общих чертах согласился с биологом.
Но все упиралось в смерть Арби. Грохнув чеченца, Владислав перевел процесс изыскания восьми «левых» ядерных зарядов в теоретическое русло.
Майор грустно улыбнулся в ответ на шутливое предложение Рокотова допросить друг друга в традициях гестапо.
Шутки шутками, а приятели уперлись в стену…
«Хорошо, что у меня с памятью все в порядке», – подумал Владислав и с хрустом потянулся.
Впереди лежало болото, перейдя которое, биолог выходил на исходную позицию.
***
Председатель «Белорусской Правозащитной Конвенции» Татьяна Прутько с благоговением уставилась на Государственного секретаря Соединенных Штатов Америки.
Для Прутько мадам Олбрайт была эталоном женщины.
Волевая, целеустремленная, жесткая к врагам и благожелательная к истинным друзьям Америки. Истинная леди в понимании белорусской правозащитницы. Впечатление немного портили крючковатый, как у ведьмы, нос, злые выпученные глазки и бесформенная фигура, но Татьяна сама красотой не блистала и потому не обращала на внешние данные никакого внимания.
В детстве маленькая Прутько была толстушкой.
Но не потому, что так было угодно распорядиться природе, корректирующей девичьи фигуры к совершеннолетию, а по более прозаическим причинам: из-за склонности к обжорству и дурной наследственности – запойно пил отец и все его семейство.
К двенадцати годам Танюша покрылась прыщами. В отличие от одноклассниц ее гормональный баланс так и не стабилизировался, и даже во взрослом возрасте оплывшая физиономия Прутько регулярно расцветала россыпью красных пятнышек. К тому же прыщи она давила без всякой антисептики, от чего ее щеки были изрыты глубокими оспинками. В селе, откуда Татьяна была родом, о гигиене вспоминали два раза в год: на Седьмое ноября и на Новый год. Все остальное время Прутько могла неделями ходить немытая, с огромными серными пробками в ушах, из-за которых она не слышала половины того, что говорили в школе.
В пятнадцать лет она ощутила призвание к общественной работе и с головой ушла в дела поселкового комитета комсомола. Проваландавшись без профессии три года, Татьяна собрала вещички и подалась в Минск, лелея надежду без экзаменов поступить в какой-нибудь институт и там пристроиться на теплое место освобожденного секретаря комитета комсомола.
Но грянула перестройка, и Прутько закрутил мутный водоворот событий.
Сначала ей повезло – она примкнула к карликовой демократической партии, созданной в Беларуси с подачи слюнявого внука писателя Гайдара и исповедовавшей принципы монетаризма. Так как о монетаризме в партии никто ничего не знал, вся деятельность белорусских «монетаристов-демократов» была посвящена воплям на митингах и дележке подачек от хлынувших в страну западных бизнесменов.
Коммерсанты скоро поняли, что от общения с Прутько и ей подобными им не будет никакого толку, и переключились на поднаторевших на взятках московских чиновников.
Татьяна стоически перенесла потерю источника дохода, но быстро сориентировалась и на пару с таким же, как она, бездельником Александром Потупчиком организовала «Белорусскую Правозащитную Конвенцию», целью которой они объявили борьбу за права человека и противостояние «сатрапам из КГБ». Иностранные спецслужбы восхитились предприимчивостью молодой демократки и профинансировали первые проекты.
Сотрудничество оказалось удачным.
С подачи Прутько на Запад уехали два десятка ученых-оборонщиков, а сочувствующие ей граждане из числа вечно обиженных жизнью интеллигентов приволокли в штаб-квартиру «БПК» несколько чемоданов с секретными документами.
Татьяна уже потирала руки и готовилась приобщиться к процессу начавшейся приватизации, но ее планам не суждено было сбыться. К власти в Беларуси пришел неизвестный никому Лукашенко.
Новоизбранный Президент остановил процесс бесконтрольного разграбления республики и принялся изучать обстановку. Изучение довольно быстро завершилось громкими уголовными делами и отправкой за решетку наиболее одиозных фигур вроде старого ворюги, возглавлявшего крупнейший сельскохозяйственный комплекс и приходившегося двоюродным дядей самой известной депутатше российской Госдумы. Как дядя, так и племянница кончили плохо. Одному впаяли шесть лет за кражу двух миллионов долларов из бюджета, другую просто пристрелили в собственной парадной. После чего сопровождавший ее однопартиец и подельник Руслан Пеньков получил кличку «Человек с самым маленьким мозгом в мире», ибо делавший контрольный выстрел в голову киллер так и не смог попасть наверняка по серому веществу «свидетеля». Впрочем, посвященные в подоплеку этой истории знали, что голубой помощник депутатши сам был замазан в убийстве по уши. И именно он стал счастливым обладателем восьмисот тысяч долларов, которые депутатша везла в Питер и которые не были обнаружены следственной группой.
Приход Батьки Лукашенко поставил Прутько, Потупчика и иже с ними на грань разорения.
За годы правления Шушкевича они привыкли хорошо питаться, жить в благоустроенных квартирах, регулярно получать обильные денежные переводы из-за рубежа и не нести никакой ответственности за свои действия. Теперь же все изменилось. Батька стукнул кулаком по столу и через прессу предупредил всех заинтересованных лиц о том, что закон о государственной тайне действует, и отныне никакой сволочи не будет позволено – продавать даже самый завалящий секрет. А кто не послушается – уедет лет на десять в лагерь.
Просвещенный Запад с такой постановкой вопроса не согласился. И мгновенно устроил Лукашенко обструкцию. Избранный белорусский Парламент был объявлен нелегитимным, результаты референдума о продлении полномочий Президента – фальсифицированными, а самому Батьке навесили ярлык «тирана» и «душителя гражданских свобод». Коим он никак не был. В Беларуси спокойно выходили оппозиционные газеты, а политические противники Лукашенко беспрерывно орали со всех трибун. И никто им за это ничего не делал. Разве что разгонялись несанкционированные митинги.
Прутько, Потупчик и примкнувший к ним «пиит» Артур Выйский первыми заняли нишу «борцов с кровавым режимом». За что первыми же и получали дотации от своих западных партнеров с добрыми и немного усталыми глазами кадровых офицеров ЦРУ и БНД.
А теперь еще Татьяна удостоилась аудиенции у Олбрайт в здании американского консульства в Мюнхене.
– Альянс навел порядок в Косове, – проквакала Госсекретарь, внимательно разглядывая сидящую перед ней тридцатилетнюю белоруску.
Та оказалась в жизни даже страшнее, чем на фотографии. Нездоровая пористая кожа с сероватым налетом, небритые жирные ноги, торчащие из мятой мини-юбки, мешки под глазами,.выдающие неумеренное употребление алкоголя, криво выщипанные брови. К тому же Прутько распространяла вокруг себя стойкий запах недельного пота.
В общем – «правозащитница» в своем классическом обличьи. Пьющая, ущербная, грязноватая и жадная до денег. Именно то, что требуется Государственному департаменту США.
Такие не подводят. Сунешь полмиллиона долларов на личный счет, и истерика на несколько месяцев обеспечена. Естественно, исключительно в отношении заказанной персоны. Без предоплаты Прутько палец о палец не ударит.
– Тогда можно переходить к Беларуси, – Татьяна повернулась к переводчику. Иностранными языками она не владела. Сколько ни билась с ней сельская учительница английского, дальше фразы «My name is Taniya» слабослышащая и туповатая Прутько не продвинулась. Да и эту фразу она забыла ровно через месяц после того, как получила аттестат о восьмилетнем образовании, хотя ныне с гордостью демонстрировала диплом с отличием Минского педагогического института, где в графе «английский язык» сияло «отлично». Диплом ей соорудил в начале девяностых тогдашний декан дефектологического факультета, усмотревший в дружбе с псевдоправозащитниками хорошие перспективы для своей карьеры. И ошибся. Ректор, на чье место метил пронырливый доцент, оказался зубром старой закалки и схарчил вороватого декана всего за год. Вопли и пикеты у дверей института не помогли. Декан разобиделся, запил и в пьяном безобразии учинил драку на автобусной остановке с группой малолетних отморозков. Те огрели его обрезком водопроводной трубы по башке, вследствие чего пускающий слюни бывший доцент обосновался в палате для тихих умалишенных пригородного психоневрологического диспансера «Новинки».
– Мы пока еще не готовы повторить балканский вариант, – сообщила Госсекретарь. – Ваш так называемый президент не дает повода для военного вмешательства.
– А исчезновения людей?
– Вы имеете в виду бывшего председателя Центрального банка Винникову?
– И ее, и еще многих…
Олбрайт задумчиво побарабанила узловатыми пальцами по подлокотнику кресла.
История с исчезновением из-под домашнего ареста проворовавшейся банкирши не вдохновляла. Слишком многое здесь было туманным. По логике, побег обвиняемой в совершении крупных хищений из казны был невыгоден Лукашенко. Он сам настаивал на объективном расследовании и суде. Президенту Беларуси нечего было опасаться, что на процессе всплывет что-нибудь негативное в его адрес.
А вот премьеру…
Председатель правительства Беларуси Снегирь как раз и был тем человеком, которому следовало бояться откровений банкирши.
К тому же Госсекретарь недавно читала доклад полевого агента АН Б, в котором недвусмысленно сообщалось, что подозреваемая гражданочка Винникова после своего побега из Минска совершила вояж в Москву, встретилась там с Яблонским и с его помощью отбыла в Великобританию, где и пребывает в добром здравии на вилле, принадлежащей одному из видных функционеров «Яблока». По фамилии Артемьев, кажется…
– Кого вы имеете в виду, когда говорите «многие»?
– Ну… – растерялась Прутько, – некоторые журналисты…
– У вас есть точные данные, которые мы могли бы оформить дипломатической нотой и потребовать у Лукашенко ответа?
– Мы подготовим список фамилий, – выкрутилась председатель БПК.
В ее голове уже созрел план. Надо будет отправить куда-нибудь в Россию десяток-другой членов своей конвенции, а потом объявить их «пропавшими в застенках КГБ». Пусть схоронятся на пару месяцев, пока развивается скандал. А потом выйдут из подполья, будто бы их отпустили перетрусившие «подручные тирана».
А под это дело из Госдепа поступят еще несколько сот тысяч долларов. Прутько удовлетворенно вздохнула.
– В средствах я вас не ограничиваю, – намекнула Мадлен, – и в способах тоже.
– Мы высоко ценим отношения с Западом, – Прутько не сочла лишним еще раз подтвердить свою лояльность, – в особенности с США. Но позвольте отметить, что требуются более жесткие меры к Беларуси в целом, чтобы режим наконец пал. Необходимо полностью перерезать снабжение продовольствием населения, чтобы в республике начались голодные бунты.
– Насколько мне известно, у вас продовольствие на девяносто процентов свое, – мрачно заявила Госсекретарь.
– Но можно же что-то сделать, – разнервничалась Татьяна. – Лекарства, к примеру… Перекрыть поставки инсулина. Тогда диабетики начнут умирать, и это всколыхнет народ. То же самое с сердечными средствами. Жалкому быдлу, из которого состоит электорат Беларуси, надо дать понять, что, пока Лукашенко у власти, ничего хорошего в стране происходить не будет… Идеальный вариант – сделать что-нибудь с детскими лекарствами. Пусть начнут дохнуть младенцы в роддомах.