– С чего ты взял?
– На записи этого нет, – капитан сам производил видеосъемку и знал, что не попало в кадр, – но под конец разговора Коробцов чуть ли не орал на Пипию.
– А тот?
– Пытался что-то говорить, но вяло.
– Почему это не записали? – насупился подполковник.
– Они отошли за угол насосной станции, а камера у нас в машине была. Опасно было вытаскивать. Я сам-то прошел, но там место больно открытое, оператора могли засечь.
– Правильно, – похвалил Слива предусмотрительного оперативника. – Раскрывать наш интерес к азерам пока не надо… О чем шла речь, не просек?
– Что-то связанное с соляркой. То ли Пипия хотел получать ее с терминала по оптовой цене, то ли вообще по бартеру, – осторожно высказался Джаник. – Я ж близко не мог подойти.
– Солярка? – Начальник четвертого отдела сложил губы куриной гузкой. – А что это азеры на территорию Баграева полезли?
– Сам удивляюсь…
– У тебя люди близко к Арцоеву есть?
– Близко нет. Но парочка стукачей из среднего звена найдется.
– Пусть присмотрятся. А мы решим, стоит нам вмешиваться или нет.
– Думаете, Юрий Степанович, может начаться передел? – уважительно спросил капитан.
– А хрен их разберет… «Зверьки» непредсказуемы. – Слива вспомнил, как еще в школе его регулярно пинали двое одноклассников-дагестанцев, пытаясь внушить, что закладывать своих завучу нехорошо, и волна ненависти опять накатила на подполковника. – Если они друг друга перемочат, нам же легче. Но это с одной стороны… С другой – мы не должны допустить, чтобы ухудшилась криминогенная обстановка в городе. И так из-за этих «народных мстителей» у нас показатели ни к черту…
– Вы имеете в виду молодняк, что хачиков гасит? Ну, которые еще эту игру в Интернет поставили?
– Их, родимых…
– У меня есть одна мысль на этот счет, – неуверенно сказал Джаник.
– И какая?
– Вычислять надо не бойцов, а организатора.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Слива.
– Бойцы могут быть каждый раз разные. Ну, через раз… А вот тот, кто указывает, кого бить, всегда один и тот же.
– Та-а-ак, – протянул подполковник, – ты хочешь сказать, что этот организатор где-то рядом?
– Не обязательно рядом, – покачал головой капитан.
– Поясни.
– Если взять за основу предположение о том, что группа мстителей приезжает из области или вообще из другого города, то организатор должен прибывать заранее. Чтобы выбрать жертву, определить наиболее удобное время нападения и подать сигнал. Причем это, скорее всего, тот, на которого никогда не падет подозрение. Типа худосочного очкарика, по определению не способного на силовые действия…
– И как ты до этой мысли дошел? – заинтересовался Слива.
– Просмотрел описания случаев нападений и прикинул, как бы я сам это организовал. Всегда полезно поставить себя на место преступника.
– Логично, – согласился начальник отдела.
– Так вот, – продолжил Джаник. – Нападения происходят не очень часто, с периодичностью от раза до трех в квартал. Но всегда четко спланированы. На жертву налетает толпа молодняка, молотит в течение одной-двух минут и исчезает. Бам-бам – и их уже нет… Как привидения. При этом жертва не чувствует до момента нападения никакой слежки и никакой опасности. О чем это говорит?
– Да, о чем?
– О том, что выпасает жертву тот, на кого никто не обращает внимания. Человек, явно не представляющий угрозы. Может быть, даже женщина…
– Организатор – баба? – В голосе Сливы послышалось сомнение. – Вряд ли…
– Почему нет? Женщины иногда более жестоки, чем мужики. И всегда – гораздо более мстительны.
Подполковник побарабанил пальцами по столу.
– Ну, исключать этот вариант не будем… И какие твои предложения по решению вопроса?
– Насколько я знаю, принято решение начать отслеживать приезжающих в город молодых людей спортивного телосложения. Бойцов…
– Ну…
– А нам надо попробовать попасти организатора.
– И как ты это себе видишь?
– Я тут подготовил короткую записку.
Джаник положил перед Сливой лист бумаги.
– Ну-ка, ну-ка… – Подполковник пробежал глазами четко оформленный план оперативного мероприятия. – Ага, даже так… Что ж, хвалю. – Он сложил листок вчетверо и сунул в нагрудный карман форменной синей рубашки. – Пока никому ни слова.
– Разумеется.
– Я сегодня же доложу Синельникову, и, думаю, мы утвердим твой план. – На губах Сливы заиграла легкая улыбка. – Естественно, еще раз проработаем детали…
Подполковник знал, что у начальника ОРБ были к руководству УВД свои счеты. И благодаря предложению Джаника у полковника Синельникова появлялись неплохие шансы утереть нос генерал-лейтенанту Овсиенко, пытавшемуся поставить под свой полный контроль деятельность бывшего РУБОПиКа.
– Что там? – Малахов поднял голову от кипы ориентировок МВД, в которых отыскивал знакомые фамилии.
– Снова о тамбовской ОПГ, о том, как мы с ними плодотворно «сотрудничаем», и о «соучастии» губернатора в «развале городской торговли». – Егор вытряхнул пепельницу в корзину для бумаг и поставил ее обратно на стол. – Дело «Ленфинторга»… Теперь оказывается, мы не только «помогали губернатору» банкротить предприятие, но и выделили штатных киллеров для устранения двух замов директора. Причем не абы каких, а лучших. Всё с ног на голову поставлено…
– Интересно, – задумчиво сказал майор, – а где в нашем Управлении водятся худшие киллеры? Ведь, по аналогии, если есть лучшие, то и худшие должны быть…
– Автор публикации об этом стыдливо умалчивает. – Мальков наискосок проглядел статью. – Но, думаю, он еще об этом поведает.
– Кто, кстати, написал материальчик?
– Некто Павел Коврижкин…
– Знаю такого. – Малахов заложил руки за голову. – Дружбан Адамыча.
– Этого? – Егор ткнул пальцем в список своих врагов, где почетную пятую строчку занимал награжденный ичкерийским орденом «Честь Нации» правозащитник Ковалев-Ясный[133].
– Угу…
– Тогда неудивительно. Эта гоп-компания еще и не такое придумает.
– Они могут, – согласился майор. – Пользуются тем, что мы на них в суд подавать не будем.
– Я бы подал, – заметил Мальков. – И заставил бы доказывать изложенное.
– Пустое, – отмахнулся Малахов. – Им наше обращение в суд только лишнюю рекламу сделает. Да еще и орать начнут о наезде на свободную прессу, зажиме свободы слова и наших «тоталитарных замашках»…
– А прокуроры наши, между прочим, не стесняются по судам бегать, – проворчал старший лейтенант, имея в виду тянущееся вот уже два года дело против «Нового Петербурга».
Расследование по фактам клеветы и вмешательства в личную жизнь сотрудников городской прокуратуры стало в Питере притчей во языцех. Бодрые стражи законности, презрев все нормы права, возбудили уголовное дело против редактора газеты за материалы, написанные сидящим в «Крестах»[134] депутатом ЗАКСа, хотя ответственность за сведения, излагаемые в статьях, должен был нести именно последний.
Но позволить себе выступать истцами в этом процессе против депутата прокурорские не могли.
Ибо тем самым они лишили бы себя возможности быть государственными обвинителями в судебных заседаниях по делу, связанному с обвинениями «сидельца-корреспондента» в организации целой серии заказных убийств, так как истец по одному делу не может быть обвинителем по другому.
А процесс об убийствах был для них крайне важен.
Построенное на шатком фундаменте самооговоров обвиняемых, подтасованных «доказательств» и откровенной фальсификации уголовное дело грозило развалиться в любую секунду, и только личное постоянное участие первых лиц городской прокуратуры в дознании спасало его от печальной участи. Дважды уже доходило до того, что «убиенные» оживали, возвратясь из поездок к родственникам в республики бывшего СССР, и следователям приходилось прилагать титанические усилия, дабы эти факты не получали огласку, и как-то подчищать эпизоды, связанные с «живыми мертвецами». А заместителям городского прокурора – подмахивать задним числом нужные бумажки.
Именно по этим причинам уголовное дело было возбуждено против главного редактора газеты, в которой проходили статьи «камерного депутата» о коррупции в прокурорской среде.
– На их месте я бы постыдился в таком спектакле участвовать, – сказал Малахов. – Натуральное позорище. Люди их и так не уважали, а теперь будут считать кончеными уродами.
– На людей им плевать, как мне кажется. – Мальков посмотрел на часы. – Ты домой собираешься?
– Нет, поработаю еще. – Майор год назад развелся и потому часто засиживался допоздна, иногда даже ночуя в маленькой комнатке при кабинете, где стояли раскладушка, телевизор и стол с тремя табуретами. – Ты всё сделал?
– Даже более того, чем планировал. – Егор спрятал документы в сейф и повернул ключ. – Завтра подобью итоги и сдам отчет. Заметь – на два дня раньше срока.
Малахов пожал руку бывшему стажеру.
– Не обольщайся. Рыжиков тебе быстро новое задание подберет!
– Знаю, с вами не забалуешь.
Мальков выключил лампу на своем столе, надел куртку и вышел в безлюдный коридор.
Возле лестницы ему повстречался Украинцев, перехвативший не успевшего скрыться за поворотом Маэстро и строго выговаривавший снайперу за его последнее выступление на смотре художественной самодеятельности.
– Вы б, майор, взяли что-нибудь из классики. В конце концов, «Соловья» Алябьева или «Патриотическую песню» Глинки. А то что вы исполнили? «Мы своё призванье не забу-у-дем, страх и ужас мы приносим лю-у-дям», – негромко напел заместитель коменданта. – Как это понимать?
– Юмор, товарищ подполковник. – Маэстро опустил глаза, чтобы Украинцев не разглядел пляшущих в них чертиков.
– Я понимаю, что юмор. Но при чем здесь гимн спецназа? Или вы хотите сказать, что под эту песню ваше подразделение будет маршировать по плацу?
– Никак нет, товарищ подполковник. Это была шутка. Неумная… Больше не повторится.
– Здравствуйте, Опанас Григорьевич, – вежливо поздоровался Мальков, проскакивая мимо. – Привет, Тоша.
– Добрый вечер, Егор Валентинович, – кивнул Украинцев, в очередной раз продемонстрировав свою уникальную память, и опять повернулся к Михалеву. – Так как мы решим?
– Будем согласовывать тексты выступлений с вами, товарищ подполковник, – бодро ответил Маэстро, вытягиваясь в струнку и провожая взглядом сбегавшего вниз по лестнице старшего лейтенанта.
– Как именно? – осведомился заместитель коменданта, чьей педантичности могли позавидовать даже немецкие офицеры.
– Путем подачи сценарных заявок за неделю до репетиций, – нашелся режиссер и, по совместительству, ведущий актер самодеятельного коллектива РССН.
Остальную часть беседы Мальков уже не расслышал.
Глава 15
– На записи этого нет, – капитан сам производил видеосъемку и знал, что не попало в кадр, – но под конец разговора Коробцов чуть ли не орал на Пипию.
– А тот?
– Пытался что-то говорить, но вяло.
– Почему это не записали? – насупился подполковник.
– Они отошли за угол насосной станции, а камера у нас в машине была. Опасно было вытаскивать. Я сам-то прошел, но там место больно открытое, оператора могли засечь.
– Правильно, – похвалил Слива предусмотрительного оперативника. – Раскрывать наш интерес к азерам пока не надо… О чем шла речь, не просек?
– Что-то связанное с соляркой. То ли Пипия хотел получать ее с терминала по оптовой цене, то ли вообще по бартеру, – осторожно высказался Джаник. – Я ж близко не мог подойти.
– Солярка? – Начальник четвертого отдела сложил губы куриной гузкой. – А что это азеры на территорию Баграева полезли?
– Сам удивляюсь…
– У тебя люди близко к Арцоеву есть?
– Близко нет. Но парочка стукачей из среднего звена найдется.
– Пусть присмотрятся. А мы решим, стоит нам вмешиваться или нет.
– Думаете, Юрий Степанович, может начаться передел? – уважительно спросил капитан.
– А хрен их разберет… «Зверьки» непредсказуемы. – Слива вспомнил, как еще в школе его регулярно пинали двое одноклассников-дагестанцев, пытаясь внушить, что закладывать своих завучу нехорошо, и волна ненависти опять накатила на подполковника. – Если они друг друга перемочат, нам же легче. Но это с одной стороны… С другой – мы не должны допустить, чтобы ухудшилась криминогенная обстановка в городе. И так из-за этих «народных мстителей» у нас показатели ни к черту…
– Вы имеете в виду молодняк, что хачиков гасит? Ну, которые еще эту игру в Интернет поставили?
– Их, родимых…
– У меня есть одна мысль на этот счет, – неуверенно сказал Джаник.
– И какая?
– Вычислять надо не бойцов, а организатора.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Слива.
– Бойцы могут быть каждый раз разные. Ну, через раз… А вот тот, кто указывает, кого бить, всегда один и тот же.
– Та-а-ак, – протянул подполковник, – ты хочешь сказать, что этот организатор где-то рядом?
– Не обязательно рядом, – покачал головой капитан.
– Поясни.
– Если взять за основу предположение о том, что группа мстителей приезжает из области или вообще из другого города, то организатор должен прибывать заранее. Чтобы выбрать жертву, определить наиболее удобное время нападения и подать сигнал. Причем это, скорее всего, тот, на которого никогда не падет подозрение. Типа худосочного очкарика, по определению не способного на силовые действия…
– И как ты до этой мысли дошел? – заинтересовался Слива.
– Просмотрел описания случаев нападений и прикинул, как бы я сам это организовал. Всегда полезно поставить себя на место преступника.
– Логично, – согласился начальник отдела.
– Так вот, – продолжил Джаник. – Нападения происходят не очень часто, с периодичностью от раза до трех в квартал. Но всегда четко спланированы. На жертву налетает толпа молодняка, молотит в течение одной-двух минут и исчезает. Бам-бам – и их уже нет… Как привидения. При этом жертва не чувствует до момента нападения никакой слежки и никакой опасности. О чем это говорит?
– Да, о чем?
– О том, что выпасает жертву тот, на кого никто не обращает внимания. Человек, явно не представляющий угрозы. Может быть, даже женщина…
– Организатор – баба? – В голосе Сливы послышалось сомнение. – Вряд ли…
– Почему нет? Женщины иногда более жестоки, чем мужики. И всегда – гораздо более мстительны.
Подполковник побарабанил пальцами по столу.
– Ну, исключать этот вариант не будем… И какие твои предложения по решению вопроса?
– Насколько я знаю, принято решение начать отслеживать приезжающих в город молодых людей спортивного телосложения. Бойцов…
– Ну…
– А нам надо попробовать попасти организатора.
– И как ты это себе видишь?
– Я тут подготовил короткую записку.
Джаник положил перед Сливой лист бумаги.
– Ну-ка, ну-ка… – Подполковник пробежал глазами четко оформленный план оперативного мероприятия. – Ага, даже так… Что ж, хвалю. – Он сложил листок вчетверо и сунул в нагрудный карман форменной синей рубашки. – Пока никому ни слова.
– Разумеется.
– Я сегодня же доложу Синельникову, и, думаю, мы утвердим твой план. – На губах Сливы заиграла легкая улыбка. – Естественно, еще раз проработаем детали…
Подполковник знал, что у начальника ОРБ были к руководству УВД свои счеты. И благодаря предложению Джаника у полковника Синельникова появлялись неплохие шансы утереть нос генерал-лейтенанту Овсиенко, пытавшемуся поставить под свой полный контроль деятельность бывшего РУБОПиКа.
***
– Опять! – с досадой произнес Мальков, дойдя до статьи «Маленькие тамбовцы Большого дома», в которой живописались «связи» сотрудников питерского УФСБ с криминальным миром северной столицы и которая была почему-то проиллюстрирована фотографией двух обнаженных девушек на фоне Литейного моста. Видимо, иллюстрация должна была символизировать взаимную, но отчего-то однополую любовь «тамбовцев» и «гэбистов».– Что там? – Малахов поднял голову от кипы ориентировок МВД, в которых отыскивал знакомые фамилии.
– Снова о тамбовской ОПГ, о том, как мы с ними плодотворно «сотрудничаем», и о «соучастии» губернатора в «развале городской торговли». – Егор вытряхнул пепельницу в корзину для бумаг и поставил ее обратно на стол. – Дело «Ленфинторга»… Теперь оказывается, мы не только «помогали губернатору» банкротить предприятие, но и выделили штатных киллеров для устранения двух замов директора. Причем не абы каких, а лучших. Всё с ног на голову поставлено…
– Интересно, – задумчиво сказал майор, – а где в нашем Управлении водятся худшие киллеры? Ведь, по аналогии, если есть лучшие, то и худшие должны быть…
– Автор публикации об этом стыдливо умалчивает. – Мальков наискосок проглядел статью. – Но, думаю, он еще об этом поведает.
– Кто, кстати, написал материальчик?
– Некто Павел Коврижкин…
– Знаю такого. – Малахов заложил руки за голову. – Дружбан Адамыча.
– Этого? – Егор ткнул пальцем в список своих врагов, где почетную пятую строчку занимал награжденный ичкерийским орденом «Честь Нации» правозащитник Ковалев-Ясный[133].
– Угу…
– Тогда неудивительно. Эта гоп-компания еще и не такое придумает.
– Они могут, – согласился майор. – Пользуются тем, что мы на них в суд подавать не будем.
– Я бы подал, – заметил Мальков. – И заставил бы доказывать изложенное.
– Пустое, – отмахнулся Малахов. – Им наше обращение в суд только лишнюю рекламу сделает. Да еще и орать начнут о наезде на свободную прессу, зажиме свободы слова и наших «тоталитарных замашках»…
– А прокуроры наши, между прочим, не стесняются по судам бегать, – проворчал старший лейтенант, имея в виду тянущееся вот уже два года дело против «Нового Петербурга».
Расследование по фактам клеветы и вмешательства в личную жизнь сотрудников городской прокуратуры стало в Питере притчей во языцех. Бодрые стражи законности, презрев все нормы права, возбудили уголовное дело против редактора газеты за материалы, написанные сидящим в «Крестах»[134] депутатом ЗАКСа, хотя ответственность за сведения, излагаемые в статьях, должен был нести именно последний.
Но позволить себе выступать истцами в этом процессе против депутата прокурорские не могли.
Ибо тем самым они лишили бы себя возможности быть государственными обвинителями в судебных заседаниях по делу, связанному с обвинениями «сидельца-корреспондента» в организации целой серии заказных убийств, так как истец по одному делу не может быть обвинителем по другому.
А процесс об убийствах был для них крайне важен.
Построенное на шатком фундаменте самооговоров обвиняемых, подтасованных «доказательств» и откровенной фальсификации уголовное дело грозило развалиться в любую секунду, и только личное постоянное участие первых лиц городской прокуратуры в дознании спасало его от печальной участи. Дважды уже доходило до того, что «убиенные» оживали, возвратясь из поездок к родственникам в республики бывшего СССР, и следователям приходилось прилагать титанические усилия, дабы эти факты не получали огласку, и как-то подчищать эпизоды, связанные с «живыми мертвецами». А заместителям городского прокурора – подмахивать задним числом нужные бумажки.
Именно по этим причинам уголовное дело было возбуждено против главного редактора газеты, в которой проходили статьи «камерного депутата» о коррупции в прокурорской среде.
– На их месте я бы постыдился в таком спектакле участвовать, – сказал Малахов. – Натуральное позорище. Люди их и так не уважали, а теперь будут считать кончеными уродами.
– На людей им плевать, как мне кажется. – Мальков посмотрел на часы. – Ты домой собираешься?
– Нет, поработаю еще. – Майор год назад развелся и потому часто засиживался допоздна, иногда даже ночуя в маленькой комнатке при кабинете, где стояли раскладушка, телевизор и стол с тремя табуретами. – Ты всё сделал?
– Даже более того, чем планировал. – Егор спрятал документы в сейф и повернул ключ. – Завтра подобью итоги и сдам отчет. Заметь – на два дня раньше срока.
Малахов пожал руку бывшему стажеру.
– Не обольщайся. Рыжиков тебе быстро новое задание подберет!
– Знаю, с вами не забалуешь.
Мальков выключил лампу на своем столе, надел куртку и вышел в безлюдный коридор.
Возле лестницы ему повстречался Украинцев, перехвативший не успевшего скрыться за поворотом Маэстро и строго выговаривавший снайперу за его последнее выступление на смотре художественной самодеятельности.
– Вы б, майор, взяли что-нибудь из классики. В конце концов, «Соловья» Алябьева или «Патриотическую песню» Глинки. А то что вы исполнили? «Мы своё призванье не забу-у-дем, страх и ужас мы приносим лю-у-дям», – негромко напел заместитель коменданта. – Как это понимать?
– Юмор, товарищ подполковник. – Маэстро опустил глаза, чтобы Украинцев не разглядел пляшущих в них чертиков.
– Я понимаю, что юмор. Но при чем здесь гимн спецназа? Или вы хотите сказать, что под эту песню ваше подразделение будет маршировать по плацу?
– Никак нет, товарищ подполковник. Это была шутка. Неумная… Больше не повторится.
– Здравствуйте, Опанас Григорьевич, – вежливо поздоровался Мальков, проскакивая мимо. – Привет, Тоша.
– Добрый вечер, Егор Валентинович, – кивнул Украинцев, в очередной раз продемонстрировав свою уникальную память, и опять повернулся к Михалеву. – Так как мы решим?
– Будем согласовывать тексты выступлений с вами, товарищ подполковник, – бодро ответил Маэстро, вытягиваясь в струнку и провожая взглядом сбегавшего вниз по лестнице старшего лейтенанта.
– Как именно? – осведомился заместитель коменданта, чьей педантичности могли позавидовать даже немецкие офицеры.
– Путем подачи сценарных заявок за неделю до репетиций, – нашелся режиссер и, по совместительству, ведущий актер самодеятельного коллектива РССН.
Остальную часть беседы Мальков уже не расслышал.
Глава 15
А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…
Глава Управления внешней разведки РБ Пакистана вызвал к себе Омара Масуда прямо с утра, не дав ему даже провести с подчиненными десятиминутную летучку, с которой начальник седьмого отдела УВР всегда начинал рабочий день.
Судя по мрачному выражению лица Ахмада Сухри, повод для встречи с Масудом был не из приятных.
– Проходите, – Сухри указал на кресло возле приставного столика.
Омар молча сел и тут же вытащил сигареты.
– По одному из кавказских каналов пришла информация, – сообщил начальник УВР РБ, – что чеченская группировка Черноморска готовит покушение на одного из наших фигурантов.
– Сведения достоверные? – уточнил Масуд.
Он не спросил, что за канал представил донесение.
Раз Сухри никак не идентифицировал источник, это означало, что допуска у Омара к этой части деятельности УВР не было. А в разведке не принято выяснять те подробности, что не имеют отношения к делу.
Излишнее любопытство может стоить не только должности, но и головы.
– Абсолютно, – твердо ответил Ахмад.
– Смысл мероприятия?
– Устранение конкурента. – Сухри назвал фамилию персоны, на которую готовилось покушение. – Исполнители прибыли три или четыре дня назад.
– А зачем? – Масуд удивленно поднял брови. – Что они там не поделили?
– Московский заказ. Объект перешел дорогу одному из руководителей русского Центрального банка.
– Ах вот оно что! – Начальник седьмого отдела цыкнул зубом. – Тогда понятно…
– Как думаете действовать?
– Будем блокировать исполнителей. Фотографии есть?
Сухри подвинул Масуду толстый конверт формата А4.
– Краткие досье…
Омар вытряхнул на стол документы и посмотрел на групповой снимок, где в окружении бородатых мужиков позировали две светловолосые женщины.
– Стрелки?
– Да.
– Из бывших русских колоний на Балтике? – полуутвердительно сказал Масуд.
– Из Литвы.
– Ясно. – Литовские снайперши были опасным противником. – Срок исполнения неизвестен?
– Пока нет. Вероятно, дней пять в запасе у нас есть…
– Сабиру придется выходить на объект, – недовольно заявил Омар.
– Без этого не обойтись? – нахмурился начальник УВР.
– Нет. Наш фигурант должен на неделю-полторы уехать из города, якобы по делам. Мы за это время приготовим контрмероприятие. Но чтобы он уехал быстро и без возражений, придется подключить Сабира.
– Когда у вас сеанс связи?
– Скоро, – уклончиво ответил Масуд. – Мы успеем…
Второй ПДК продолжал проверять документы у входивших и выходивших сотрудников.
– Иду, – посетитель по-куриному тряс головой, – смотрю – лежит. И бесхозно так лежит, вроде как потерян. Ну, я и глянул внутрь… А там! А там!…
Мальков остановился за спиной у мужчины и заглянул тому через плечо.
– Я сразу подумал, что мне к вам. – Визитер подбросил мешочек на ладони. – Там голубые искорки…
– Какие искорки? – На лице прапорщика не дрогнул ни один мускул.
– Голубые! Представляете? Искрят…
– И часто? – осведомился сотрудник охраны.
– Регулярно. – Посетитель переступил с ноги на ногу. – И я хочу это показать вашему генералу.
– Генерала в данный момент нет на месте. – Прапорщик действовал по инструкции, предусматривающей общение с душевнобольными, наплыв которых в здание на Литейном, 4 возрастал осенью и весной, в периоды регулярных обострений у пациентов ПНД. – Но вы можете переговорить с его заместителем. Я его сейчас сюда приглашу. – Охранник встретился глазами с Мальковым, едва заметно кивнул и обратился к старшему лейтенанту: – Товарищ подполковник, вы к себе?
– Да, товарищ прапорщик, – мгновенно поддержал игру Егор.
Визитер обернулся и с уважением посмотрел на такого молодого «подполковника».
– Не могли бы вы передать полковнику Шинкареву, чтобы он подошел на пост номер два-бис? – Прапорщик назвал совершенно произвольный «номер поста».
– Конечно, он сейчас спустится, – с деловым видом ответил Егор, предъявил удостоверение второму прапорщику, прошел вверх по лестнице до полуоткрытой двери комнаты охраны, скрывшись из поля зрения посетителя, и сунул голову в проем. – Ребята, там внизу полковника Шинкарева просят.
– Уже иду. – Грузный старший прапорщик Шинкарев, многократный победитель ведомственных соревнований по боевому самбо и открытых турниров по джиу-джитсу, которому, не зная о его принадлежности к российской спецслужбе, восхищенные японцы присвоили седьмой дан, застегивал последние пуговицы на форменной рубашке с полковничьими погонами. – Спасибо, Егор.
– Чем-нибудь помочь? – осведомился старший лейтенант.
– Не, справимся, – улыбнулся один из вооруженных «Каштанами»[135] бойцов. – Не впервой…
Как и во времена КГБ, так и в новой России центральное здание питерского Управления регулярно осаждали люди с различными психическими отклонениями. Несли куски «разбившихся летающих тарелок», фотографии следов «снежного человека», чертежи «вечных двигателей», многостраничные отчеты о своей и не своей работе на иностранные разведки, нарисованные вручную карты «закладки подслушивающих устройств» и «тайников», схемы «психотронных излучателей» и многое, многое другое.
И со всеми сотрудники охраны вынуждены были общаться, вызывая бригады медиков только в самом крайнем случае.
Однако в потоке откровенной ерунды иногда встречались и золотые зерна.
Пару раз наблюдательные больные действительно засекали места закладки контейнеров агентами европейских спецслужб, четырежды благодаря им удавалось пресечь проникновения на секретные объекты, а однажды сотрудники УФСБ, используя информацию добровольного, но немного неадекватного помощника, помогли «убойному» отделу ГУВД в считанные часы раскрыть двойное убийство.
Правда, последний случай был немного анекдотичен.
Пациент с диагнозом «шизофрения мозаичного типа» был сначала всерьез завербован тогда еще старшим лейтенантом из Службы ЗКСиБТ по фамилии Иванидзе. Старлей «поднял кекса»[136] по собственной инициативе, встретив сверкающего восемью передними железными зубами психа в кафе близ ворот НИИ, имеющего прямое отношение к созданию систем наведения зенитно-ракетных комплексов, и приняв того за инженера с закрытого предприятия.
Больной говорил убедительно и на тот момент выглядел совершенно здоровым.
Иванидзе получил с ненормального подписку о сотрудничестве, выбрал вместе с ним кодовое имя, коим тот был должен подписывать свои сообщения, и пребывал в счастливом неведении о том, кого вербанул, вплоть до восьми пятнадцати утра следующего дня, когда столкнулся с одетым в черный плащ, хромовые сапоги и шляпу «борсалино» агентом по кличке Пион прямо у входа в здание.
Стоит также отметить, что свежезавербованный гражданин был к тому же эксгибиционистом со стажем, так что под плащом у него никакой одежды не наблюдалось.
Радостный Пион на секунду распахнул плащ, заставив взвизгнуть от неожиданности проходящих мимо сотрудниц ГРАФа[137], широко осклабился и доложил Иванидзе о своей готовности приступить к обязанностям секретного агента.
Старлея чуть не хватил удар.
Но шутки шутками, а исправлять положение надо было самому Иванидзе. Конечно, он мог обратиться к старшим товарищам и ему обязаны были помочь, однако опер сначала решил попробовать самостоятельно решить вопрос.
Иванидзе сделал каменное лицо, поблагодарил агента за проявленное рвение и отволок к водосточной трубе, где стал выяснять степень его помешательства, регулярно пресекая попытки Пиона раздвинуть полы плаща, когда в непосредственной близости появлялось существо женского пола.
Информатор оказался сильно «ку-ку»…
Старший лейтенант подавил в себе приступ паники, провел с Пионом получасовую беседу и определил тому первое «задание»: каждый день с четырнадцати до пятнадцати часов тот должен был стоять у арки проходного двора на улице Петра Лаврова, где располагается консульство США в Петербурге, и записывать, кто прошел. Отчеты требовалось подавать раз в месяц, причем не на Литейном, 4, а в Катькином садике[138] на третьей лавочке слева от входа.
Каждое последнее воскресенье месяца ровно в полдень.
Пион взял под козырек и убыл, а выжатый как лимон Иванидзе поплелся на службу, размышляя, как поаккуратнее доложить о происшедшем начальнику отдела.
Майор Евневич смеялся недолго, всего минуту.
Потом похлопал старшего лейтенанта по плечу и предложил не переживать.
Мол, чего в жизни не бывает…
На первую встречу с «агентом», в процессе которой Пион был должен передать свой отчет, Иванидзе шел, как на плаху.
Отбившись от стайки престарелых гомосексуалистов, осадивших молодого и симпатичного старлея у ворот садика[139], и проклиная неудачно выбранное место рандеву, Иванидзе подсел к пунктуальному Пиону и получил из его рук толстый альбом, открыв который оперативник на время лишился дара речи.
Правильно говорят, что «если где-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет». Душевнобольной оказался совершенно гениальным художником-портретистом, работавшим в стиле классической графики. На семидесяти девяти страницах альбома Пион изобразил триста пять лиц, под каждым из которых стояло точное время и дата прохода через арку проходного двора. Причем зарисовки были гораздо лучше любой фотографии, ибо отражали не только внешность, но и характер человека.
Иванидзе внимательно просмотрел альбом и под номером сто девяносто два увидел лицо человека, вышедшего из двора спустя примерно полчаса после совершенного в соседнем доме убийства кооператора и его супруги, о котором вот уже две недели трубили все газеты города.
Остальное было делом техники.
Опера из Службы ЗКСиБТ предъявили портрет «убойщикам» из ГУВД, те мгновенно опознали в нем одного из третьестепенных подозреваемых, у которого якобы было алиби, по рисунку определили одежду, бывшую на убийце в момент преступления, провели обыск и нашли на свитере характерной крупной вязки застиранные следы крови жертв. Под давлением доказательств убийца сознался.
Пиону повезло не меньше.
Желая как-то отблагодарить «агента» за его работу, Иванидзе уговорил психологов Управления осмотреть пациента и придумать мягкий вариант стабилизации его состояния. Медики провели необходимые тесты, нашли существенные отклонения от классической картины заболевания, на которые наплевали врачи из районного ПНД, заинтересовались, копнули более глубоко и обнаружили, что Пион вовсе не ненормальный, а все его проблемы происходят из-за крайне неудачно установленных ему стальных зубных протезов. Протезы, как и положено сложной металлической структуре, исполняли роль антенны приемника радиоволн, отчего в голове у Пиона регулярно звучали голоса дикторов местных станций[140]. Причем в основном железная конструкция принимала передачи эротического канала, что и сподвигало реципиента на неадекватные поступки сексуальной окраски.
Стоматолог из медицинской службы Управления снял протезы, и Пиона, уже по настоянию психологов, отправили на месяц в ведомственный санаторий, где с ним поработали два доктора наук, описавшие затем его случай в толстом журнале, и откуда он вернулся совершенно другим человеком. В дальнейшем Пион взялся за иллюстрирование книг Пушкина, Крылова и Чехова в одном из питерских издательств, завоевал несколько премий на международных конкурсах иллюстраторов и почти забыл о грустном периоде своей жизни.
Иванидзе получил благодарность от начальника Управления за проявленную смекалку в деле вербовки талантливого художника. А в личной беседе генерал-лейтенант от себя похвалил оперативного сотрудника за отсутствие равнодушия к судьбе человека…
Мальков поднялся на лифте к себе на этаж, дошел до кабинета, растолкал мирно похрапывающего на раскладушке Малахова и принялся готовить утренний кофе.
Но выпить он его не успел, ибо был срочно вызван к начальнику ИАС полковнику Евдокимову.
– С людьми поговорил? – поинтересовался Сулейман Бекаев по кличке Гоча.
– Да. – Скелет довольно скривил тонкогубый рот. – Всё в норме.
Третий присутствовавший в комнате, Аслан Мирзаев, лишь молча склонил большую голову с ранними залысинами.
Судя по мрачному выражению лица Ахмада Сухри, повод для встречи с Масудом был не из приятных.
– Проходите, – Сухри указал на кресло возле приставного столика.
Омар молча сел и тут же вытащил сигареты.
– По одному из кавказских каналов пришла информация, – сообщил начальник УВР РБ, – что чеченская группировка Черноморска готовит покушение на одного из наших фигурантов.
– Сведения достоверные? – уточнил Масуд.
Он не спросил, что за канал представил донесение.
Раз Сухри никак не идентифицировал источник, это означало, что допуска у Омара к этой части деятельности УВР не было. А в разведке не принято выяснять те подробности, что не имеют отношения к делу.
Излишнее любопытство может стоить не только должности, но и головы.
– Абсолютно, – твердо ответил Ахмад.
– Смысл мероприятия?
– Устранение конкурента. – Сухри назвал фамилию персоны, на которую готовилось покушение. – Исполнители прибыли три или четыре дня назад.
– А зачем? – Масуд удивленно поднял брови. – Что они там не поделили?
– Московский заказ. Объект перешел дорогу одному из руководителей русского Центрального банка.
– Ах вот оно что! – Начальник седьмого отдела цыкнул зубом. – Тогда понятно…
– Как думаете действовать?
– Будем блокировать исполнителей. Фотографии есть?
Сухри подвинул Масуду толстый конверт формата А4.
– Краткие досье…
Омар вытряхнул на стол документы и посмотрел на групповой снимок, где в окружении бородатых мужиков позировали две светловолосые женщины.
– Стрелки?
– Да.
– Из бывших русских колоний на Балтике? – полуутвердительно сказал Масуд.
– Из Литвы.
– Ясно. – Литовские снайперши были опасным противником. – Срок исполнения неизвестен?
– Пока нет. Вероятно, дней пять в запасе у нас есть…
– Сабиру придется выходить на объект, – недовольно заявил Омар.
– Без этого не обойтись? – нахмурился начальник УВР.
– Нет. Наш фигурант должен на неделю-полторы уехать из города, якобы по делам. Мы за это время приготовим контрмероприятие. Но чтобы он уехал быстро и без возражений, придется подключить Сабира.
– Когда у вас сеанс связи?
– Скоро, – уклончиво ответил Масуд. – Мы успеем…
***
У барьера во втором подъезде здания УФСБ стоял немного странный пожилой человек в неопределенного цвета длинной куртке и в вязаном бордовом берете и демонстрировал одному из прапорщиков какой-то мешочек.Второй ПДК продолжал проверять документы у входивших и выходивших сотрудников.
– Иду, – посетитель по-куриному тряс головой, – смотрю – лежит. И бесхозно так лежит, вроде как потерян. Ну, я и глянул внутрь… А там! А там!…
Мальков остановился за спиной у мужчины и заглянул тому через плечо.
– Я сразу подумал, что мне к вам. – Визитер подбросил мешочек на ладони. – Там голубые искорки…
– Какие искорки? – На лице прапорщика не дрогнул ни один мускул.
– Голубые! Представляете? Искрят…
– И часто? – осведомился сотрудник охраны.
– Регулярно. – Посетитель переступил с ноги на ногу. – И я хочу это показать вашему генералу.
– Генерала в данный момент нет на месте. – Прапорщик действовал по инструкции, предусматривающей общение с душевнобольными, наплыв которых в здание на Литейном, 4 возрастал осенью и весной, в периоды регулярных обострений у пациентов ПНД. – Но вы можете переговорить с его заместителем. Я его сейчас сюда приглашу. – Охранник встретился глазами с Мальковым, едва заметно кивнул и обратился к старшему лейтенанту: – Товарищ подполковник, вы к себе?
– Да, товарищ прапорщик, – мгновенно поддержал игру Егор.
Визитер обернулся и с уважением посмотрел на такого молодого «подполковника».
– Не могли бы вы передать полковнику Шинкареву, чтобы он подошел на пост номер два-бис? – Прапорщик назвал совершенно произвольный «номер поста».
– Конечно, он сейчас спустится, – с деловым видом ответил Егор, предъявил удостоверение второму прапорщику, прошел вверх по лестнице до полуоткрытой двери комнаты охраны, скрывшись из поля зрения посетителя, и сунул голову в проем. – Ребята, там внизу полковника Шинкарева просят.
– Уже иду. – Грузный старший прапорщик Шинкарев, многократный победитель ведомственных соревнований по боевому самбо и открытых турниров по джиу-джитсу, которому, не зная о его принадлежности к российской спецслужбе, восхищенные японцы присвоили седьмой дан, застегивал последние пуговицы на форменной рубашке с полковничьими погонами. – Спасибо, Егор.
– Чем-нибудь помочь? – осведомился старший лейтенант.
– Не, справимся, – улыбнулся один из вооруженных «Каштанами»[135] бойцов. – Не впервой…
Как и во времена КГБ, так и в новой России центральное здание питерского Управления регулярно осаждали люди с различными психическими отклонениями. Несли куски «разбившихся летающих тарелок», фотографии следов «снежного человека», чертежи «вечных двигателей», многостраничные отчеты о своей и не своей работе на иностранные разведки, нарисованные вручную карты «закладки подслушивающих устройств» и «тайников», схемы «психотронных излучателей» и многое, многое другое.
И со всеми сотрудники охраны вынуждены были общаться, вызывая бригады медиков только в самом крайнем случае.
Однако в потоке откровенной ерунды иногда встречались и золотые зерна.
Пару раз наблюдательные больные действительно засекали места закладки контейнеров агентами европейских спецслужб, четырежды благодаря им удавалось пресечь проникновения на секретные объекты, а однажды сотрудники УФСБ, используя информацию добровольного, но немного неадекватного помощника, помогли «убойному» отделу ГУВД в считанные часы раскрыть двойное убийство.
Правда, последний случай был немного анекдотичен.
Пациент с диагнозом «шизофрения мозаичного типа» был сначала всерьез завербован тогда еще старшим лейтенантом из Службы ЗКСиБТ по фамилии Иванидзе. Старлей «поднял кекса»[136] по собственной инициативе, встретив сверкающего восемью передними железными зубами психа в кафе близ ворот НИИ, имеющего прямое отношение к созданию систем наведения зенитно-ракетных комплексов, и приняв того за инженера с закрытого предприятия.
Больной говорил убедительно и на тот момент выглядел совершенно здоровым.
Иванидзе получил с ненормального подписку о сотрудничестве, выбрал вместе с ним кодовое имя, коим тот был должен подписывать свои сообщения, и пребывал в счастливом неведении о том, кого вербанул, вплоть до восьми пятнадцати утра следующего дня, когда столкнулся с одетым в черный плащ, хромовые сапоги и шляпу «борсалино» агентом по кличке Пион прямо у входа в здание.
Стоит также отметить, что свежезавербованный гражданин был к тому же эксгибиционистом со стажем, так что под плащом у него никакой одежды не наблюдалось.
Радостный Пион на секунду распахнул плащ, заставив взвизгнуть от неожиданности проходящих мимо сотрудниц ГРАФа[137], широко осклабился и доложил Иванидзе о своей готовности приступить к обязанностям секретного агента.
Старлея чуть не хватил удар.
Но шутки шутками, а исправлять положение надо было самому Иванидзе. Конечно, он мог обратиться к старшим товарищам и ему обязаны были помочь, однако опер сначала решил попробовать самостоятельно решить вопрос.
Иванидзе сделал каменное лицо, поблагодарил агента за проявленное рвение и отволок к водосточной трубе, где стал выяснять степень его помешательства, регулярно пресекая попытки Пиона раздвинуть полы плаща, когда в непосредственной близости появлялось существо женского пола.
Информатор оказался сильно «ку-ку»…
Старший лейтенант подавил в себе приступ паники, провел с Пионом получасовую беседу и определил тому первое «задание»: каждый день с четырнадцати до пятнадцати часов тот должен был стоять у арки проходного двора на улице Петра Лаврова, где располагается консульство США в Петербурге, и записывать, кто прошел. Отчеты требовалось подавать раз в месяц, причем не на Литейном, 4, а в Катькином садике[138] на третьей лавочке слева от входа.
Каждое последнее воскресенье месяца ровно в полдень.
Пион взял под козырек и убыл, а выжатый как лимон Иванидзе поплелся на службу, размышляя, как поаккуратнее доложить о происшедшем начальнику отдела.
Майор Евневич смеялся недолго, всего минуту.
Потом похлопал старшего лейтенанта по плечу и предложил не переживать.
Мол, чего в жизни не бывает…
На первую встречу с «агентом», в процессе которой Пион был должен передать свой отчет, Иванидзе шел, как на плаху.
Отбившись от стайки престарелых гомосексуалистов, осадивших молодого и симпатичного старлея у ворот садика[139], и проклиная неудачно выбранное место рандеву, Иванидзе подсел к пунктуальному Пиону и получил из его рук толстый альбом, открыв который оперативник на время лишился дара речи.
Правильно говорят, что «если где-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет». Душевнобольной оказался совершенно гениальным художником-портретистом, работавшим в стиле классической графики. На семидесяти девяти страницах альбома Пион изобразил триста пять лиц, под каждым из которых стояло точное время и дата прохода через арку проходного двора. Причем зарисовки были гораздо лучше любой фотографии, ибо отражали не только внешность, но и характер человека.
Иванидзе внимательно просмотрел альбом и под номером сто девяносто два увидел лицо человека, вышедшего из двора спустя примерно полчаса после совершенного в соседнем доме убийства кооператора и его супруги, о котором вот уже две недели трубили все газеты города.
Остальное было делом техники.
Опера из Службы ЗКСиБТ предъявили портрет «убойщикам» из ГУВД, те мгновенно опознали в нем одного из третьестепенных подозреваемых, у которого якобы было алиби, по рисунку определили одежду, бывшую на убийце в момент преступления, провели обыск и нашли на свитере характерной крупной вязки застиранные следы крови жертв. Под давлением доказательств убийца сознался.
Пиону повезло не меньше.
Желая как-то отблагодарить «агента» за его работу, Иванидзе уговорил психологов Управления осмотреть пациента и придумать мягкий вариант стабилизации его состояния. Медики провели необходимые тесты, нашли существенные отклонения от классической картины заболевания, на которые наплевали врачи из районного ПНД, заинтересовались, копнули более глубоко и обнаружили, что Пион вовсе не ненормальный, а все его проблемы происходят из-за крайне неудачно установленных ему стальных зубных протезов. Протезы, как и положено сложной металлической структуре, исполняли роль антенны приемника радиоволн, отчего в голове у Пиона регулярно звучали голоса дикторов местных станций[140]. Причем в основном железная конструкция принимала передачи эротического канала, что и сподвигало реципиента на неадекватные поступки сексуальной окраски.
Стоматолог из медицинской службы Управления снял протезы, и Пиона, уже по настоянию психологов, отправили на месяц в ведомственный санаторий, где с ним поработали два доктора наук, описавшие затем его случай в толстом журнале, и откуда он вернулся совершенно другим человеком. В дальнейшем Пион взялся за иллюстрирование книг Пушкина, Крылова и Чехова в одном из питерских издательств, завоевал несколько премий на международных конкурсах иллюстраторов и почти забыл о грустном периоде своей жизни.
Иванидзе получил благодарность от начальника Управления за проявленную смекалку в деле вербовки талантливого художника. А в личной беседе генерал-лейтенант от себя похвалил оперативного сотрудника за отсутствие равнодушия к судьбе человека…
Мальков поднялся на лифте к себе на этаж, дошел до кабинета, растолкал мирно похрапывающего на раскладушке Малахова и принялся готовить утренний кофе.
Но выпить он его не успел, ибо был срочно вызван к начальнику ИАС полковнику Евдокимову.
***
– Да! – Ибрагим Мамед-оглы Арцоев схватил запиликавшую трубку мобильного телефона «Alcatel». – Какой Костя?… А-а, Коста! Ну, здравствуй, дорогой. – Скелет жестом показал Гоче и Резаному, чтобы те немного подождали. – Как съездил, удачно?… Ага… Ну, приедешь, расскажешь… Обнимаю тебя. – Лидер азербайджанской ОПГ Черноморска положил мобильник на стол. – Коста приехал. Вечером доложит.– С людьми поговорил? – поинтересовался Сулейман Бекаев по кличке Гоча.
– Да. – Скелет довольно скривил тонкогубый рот. – Всё в норме.
Третий присутствовавший в комнате, Аслан Мирзаев, лишь молча склонил большую голову с ранними залысинами.