– Прямо дон Румата какой-то, – засмеялся Егор.
– Угу. Помесь Руматы с голодным носорогом. Ну, менты в крик, за автоматы хвататься начали… Слово за слово, фуражками по столу. В смысле – мусорками об асфальт. Короче, по собственному выражению товарища Маэстро, он их по периметру размазал. Кулаки ж, что моя голова! Бац, бац – и визави уже отдыхает. Причем Тоша ж бьет по-простому, без экивоков, как кувалдой…
– Подкрепление приехало?
– А как же! Но поздно. Маэстро уже свинтил.
– И что?
– В общем, ничего. Ярошевич ему пистон, понятное дело, вставил. – Командир «Града» временами бывал крут, но своих ребят в обиду не давал. – За то, что опять ментов поколотил. Третий раз за год. Правда, два прошлых раза были в Чечне… Заставил даже объяснительную писать.
– Будучи наслышан о характере уважаемого Маэстро, – Мальков надел куртку, – я представляю себе, что тот написал.
– Да, рапорт из разряда «Я упала с самосвала, тормозила головой…». Четыре листа мелким почерком, с обеих сторон, с эпиграфом! Из Хэмингуэя! «Старик и море»! – Малахов восхищенно причмокнул. – Ярошевич чуть не рехнулся, когда читал. Всё пытался понять, на что Топи эпиграфом намекает… И по рапорту выходит, что на Маэстро напали переодетые в милицейскую форму грабители.
– Может, так и оно было?
– Нет, проверено. Сержанты в ведомственном госпитале, «подозреваемый» в розыске. Он у них автоматы отобрал.
– А зачем ему? У них же в «курятнике»[23] стволов хоть завались… Даже «томпсоны»[24] есть. Сам видел.
– Вот у него и спроси, если на «Набате» увидишь, – хохотнул Малахов. – Шутка. Автоматы, конечно, вернули. Типа, преступник их выбросил, а наши доблестные опера обнаружили. Такие дела…
– М-да. – Егор сунул термос в сумку. – Веселая у нас жизнь. Хорошо, что хоть я на боевика не похож… А Маэстро надо бороду сбрить, чтоб меньше останавливали.
– Ему это уже посоветовали. Физиономию он готов отскоблить, но кричит: «А умище, умище-то куда девать?!»
– Надо его в принудительном порядке записать в кружок вязанья при районном доме культуры. Или макраме. Приказом по Управлению, – предложил Мальков. – Дабы нервы успокоил…
Глава 2
– Угу. Помесь Руматы с голодным носорогом. Ну, менты в крик, за автоматы хвататься начали… Слово за слово, фуражками по столу. В смысле – мусорками об асфальт. Короче, по собственному выражению товарища Маэстро, он их по периметру размазал. Кулаки ж, что моя голова! Бац, бац – и визави уже отдыхает. Причем Тоша ж бьет по-простому, без экивоков, как кувалдой…
– Подкрепление приехало?
– А как же! Но поздно. Маэстро уже свинтил.
– И что?
– В общем, ничего. Ярошевич ему пистон, понятное дело, вставил. – Командир «Града» временами бывал крут, но своих ребят в обиду не давал. – За то, что опять ментов поколотил. Третий раз за год. Правда, два прошлых раза были в Чечне… Заставил даже объяснительную писать.
– Будучи наслышан о характере уважаемого Маэстро, – Мальков надел куртку, – я представляю себе, что тот написал.
– Да, рапорт из разряда «Я упала с самосвала, тормозила головой…». Четыре листа мелким почерком, с обеих сторон, с эпиграфом! Из Хэмингуэя! «Старик и море»! – Малахов восхищенно причмокнул. – Ярошевич чуть не рехнулся, когда читал. Всё пытался понять, на что Топи эпиграфом намекает… И по рапорту выходит, что на Маэстро напали переодетые в милицейскую форму грабители.
– Может, так и оно было?
– Нет, проверено. Сержанты в ведомственном госпитале, «подозреваемый» в розыске. Он у них автоматы отобрал.
– А зачем ему? У них же в «курятнике»[23] стволов хоть завались… Даже «томпсоны»[24] есть. Сам видел.
– Вот у него и спроси, если на «Набате» увидишь, – хохотнул Малахов. – Шутка. Автоматы, конечно, вернули. Типа, преступник их выбросил, а наши доблестные опера обнаружили. Такие дела…
– М-да. – Егор сунул термос в сумку. – Веселая у нас жизнь. Хорошо, что хоть я на боевика не похож… А Маэстро надо бороду сбрить, чтоб меньше останавливали.
– Ему это уже посоветовали. Физиономию он готов отскоблить, но кричит: «А умище, умище-то куда девать?!»
– Надо его в принудительном порядке записать в кружок вязанья при районном доме культуры. Или макраме. Приказом по Управлению, – предложил Мальков. – Дабы нервы успокоил…
Глава 2
Стучитесь! И вас откопают…
Приземистое серое здание на улице Пешавар в Исламабаде, где располагается Разведывательное Бюро МВД Пакистана, построено в лучших традициях архитектуры тоталитарного государства. Метровой толщины стены, унылый фасад, прямоугольные окна с вечно задернутыми занавесками, тяжелые двери высотой в два человеческих роста, широкие выщербленные ступени лестницы парадного входа и мрачные арки боковых подъездов. Картину оживляют только вымазанные синей краской железные ворота, перегораживающие въезд во внутренний двор, да парочка деревьев, сиротливо приткнувшихся по бокам парадной лестницы.
И само здание, и работающие там люди вызывают у жителей города смешанные чувства. Вроде всем понятно, что разведка и контрразведка – это краеугольные камни безопасности государства.
Но лучше бы их не было.
Ибо попадающий в сферу интересов Разведбюро МВД пакистанец не мог быть уверен в том, что в один отнюдь не прекрасный день его не привезут во внутренний изолятор здания на улице Пешавар и он не исчезнет затем бесследно, будучи похоронен в общей могиле вместе с попрошайками и бродягами. Понимание демократии и прав человека на Востоке своеобразно и сильно отличается от европейского, поэтому нередки случаи допросов с пристрастием, финалом которых может быть и смерть подозреваемого. Или такие телесные повреждения, что контрразведчикам проще пристрелить задержанного, чем выдавать его родственникам и нарываться на скандал.
Разведка, естественно, действует тоньше. Интересов внутри страны у нее нет, отсюда нет и необходимости кого-то арестовывать и допрашивать. Но боевые группы, члены которых учатся убивать на практике, а не на манекенах, имеются.
Омар Масуд, начальник седьмого отдела управления внешней разведки, почти десять лет курировал программу подготовки диверсантов и самолично преподавал курс ножевого боя, коим увлекался с раннего детства, приобщенный к древнему искусству дедом. Доживший до девяноста лет старик с презрением относился к ненадежному и требующему боеприпасов огнестрельному оружию, почитая главным козырем любого мужчины спрятанный в рукаве широкий кинжал, и привил внуку почтение и любовь к сверкающей стали.
Несколько раз в своей жизни Омар убеждался в том, что дед был абсолютно прав, обучив его внешне совсем неэффектным, но очень эффективным приемам. Виртуозное владение ножом по меньшей мере трижды спасало Масуду жизнь, когда он работал на неконтролируемой Исламабадом территории пуштунских племен у границы с Афганистаном.
И даже теперь, когда Омар Масуд работал в центральном аппарате Разведбюро, он не расставался с клинком, покоящимся в закрепленных на левой руке ножнах.
Начальник седьмого отдела миновал внутренний пост между пятым и шестым этажами, махнул прямоугольником удостоверения перед носом у молодого лейтенанта и ровно за тридцать секунд до назначенного ему времени аудиенции у заместителя директора РБ переступил порог приемной полковника Парвени.
Утренний морозец слегка обжег щеки, и Егор поежился.
Зиму он не любил.
В пяти метрах от третьего подъезда здания на Литейном, 4 стояли люди и о чем-то громко спорили. Старший лейтенант покрутил головой, высматривая «Волгу» переговорщиков, понял, что те еще не подъехали, и переключил свое внимание на спорщиков.
В центре, окруженные затаившими дыхание слушателями, друг против друга стояли низкорослый начальник пресс-службы УФСБ и громадный, аки бурый медведь, заместитель коменданта Управления подполковник Украинцев.
– Это безобразие, – начальник пресс-службы держал Украинцева за нижнюю пуговицу черного овчинного тулупа, – ваши люди чуть не разбили дорогостоящую камеру…
За спиной заместителя коменданта в ряд возвышались три мрачных прапорщика, которые, по всей видимости, и были виновниками инцидента. Рядом с начальником пресс-службы переступали с ноги на ногу двое юношей в ярких куртках с баулами в руках и девушка в длинном желтом пальто.
– Позвольте, а где разрешение на съемку? – прогудел Украинцев, нависая над собеседником. – Откуда охрана может знать, кто они такие?
– Но, Опанас Григорьевич, я же рядом стоял! – в десятый, наверное, раз объяснил начальник пресс-службы.
– Не рядом, – выдал подполковник, – а в нескольких метрах.
– Естественно! Я же не буду мешать съемке и лезть в кадр!
– Неубедительно, – отрезал Украинцев.
Мальков спрятал улыбку.
Заместитель коменданта был фигурой легендарной.
Его рвение в службе не знало границ. Он приходил к семи утра, за два часа до начала рабочего дня, а уходил ближе к полуночи, самолично обходя все этажи здания и проверяя печати на дверях запертых кабинетов. Иногда Украинцев останавливал замеченного после восемнадцати часов сотрудника и долго его расспрашивал, по какой причине тот задержался на работе. Подполковник обладал феноменальной памятью, знал имена всех без исключения офицеров и номера их кабинетов.
Молодые сотрудники посмеивались над Украинцевым, сравнивая его с Камнеедовым из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», но тот не реагировал, давая острословам тем самым понять, что повести он не читал.
– Я и так стараюсь как можно реже приводить журналистов в здание. – Начальник пресс-службы крутанул пуговицу на тулупе подполковника.
– А вот это правильно, – одобрил Украинцев.
– Да поймите же вы, это моя работа – общаться с прессой и телевидением! – разошелся глава подразделения по связям с общественностью. – Я обязан давать комментарии! Обязан! Где, по-вашему, я должен это делать?
– Можно на той стороне улицы, – Опанас Григорьевич ткнул пальцем в красочную вывеску «Галантерея», висящую на доме напротив.
Начальник пресс-службы оглянулся и рассвирепел еще больше.
– Я что, пресс-секретарь директора магазина?! Вы подумайте, как к нам люди относиться будут, если я начну давать интервью, а в кадре над моей головой будет сиять надпись «нитки-пуговицы-тесьма» или «пиво»!
Егор рассмеялся, прикрыв рот ладонью и повернувшись спиной к спорящим.
– Пусть думают, что это происки журналистов, – выдал Украинцев. – Монтаж с целью в очередной раз опорочить ФСБ.
Начальник пресс-службы задохнулся от такого предложения.
– А вы не дадите нам интервью? – язвительно спросил один из парней.
– Не дам, – отрубил подполковник.
– Я почему-то именно так и подумал, – сказал тележурналист.
Стоящие за спиной у Украинцева прапорщики угрюмо зашевелились.
Начальник пресс-службы, которому надоело комментировать работу ФСБ то на фоне вывески «Следственное управление ГУВД Санкт-Петербурга», то под жестяной табличкой «Въезд только для машин скорой помощи»[25], сжал пальцы и почувствовал, что пуговица с тулупа заместителя коменданта наконец оторвалась.
– Мне придется написать рапорт на имя начальника управления…
– Пишите, – невозмутимо отреагировал Украинцев. – Я действую по инструкции…
– Тридцать седьмого года! – запальчиво заявила девушка-телеведущая.
– Которая до сих пор не отменена. – На лице подполковника промелькнуло некое подобие улыбки. – И не рассекречена.
Мальков удивленно поднял одну бровь.
На его памяти Опанас Григорьевич впервые позволил себе пошутить.
«А ведь он не так прост, – подумал референт ИАС. – И вся его игра в тупого службиста – не более чем маска… Кстати, ведь никто, кроме кадровиков и, наверное, Панина с Ястребовым, реально не знают, где он служил до того, как попасть на должность замкоменданта. Вроде в Узбекистане, но поди сейчас проверь. И управление неизвестно, и подразделение. Сослуживцев у него здесь нет, хотя из Ташкента добрый десяток сотрудников наберется. Однако его никто не помнит… Служил в районном отделе? Возможно, но всё равно с кем-то должен был пересекаться. Ан не пересекался… Плюс память на лица, плюс физическая форма, не похожая на кабинетного работника…»
К тротуару притерлась белая «Волга», и из приоткрытого окна выглянул специалист по составлению психологических портретов террористов.
– Егор! Давай садись, и поехали… Мальков в последний раз оглянулся на разошедшегося начальника пресс-службы, схватившего Украинцева за следующую пуговицу, подумал, что к концу разговора заместитель коменданта останется вообще без оных, хрюкнул, представив себе подполковника в вальяжно распахнутом тулупе, аки купчина на ярмарке, и полез в машину.
В защищенном от прослушивания кабинете, окна которого выходили во внутренний двор, помимо Масуда собрались еще трое сотрудников: заместитель директора Разведбюро Махмуд Парвени, начальник управления внешней разведки Ахмад Сухри и начальник информационного управления Аслан Ахварди.
Помощник Ахмада Сухри налил всем кофе и беззвучно удалился, прикрыв за собой звуконепроницаемую дверь.
Около минуты все молчали, ожидая, что скажет Парвени.
– Директор недоволен, – раздраженно проворчал заместитель Талата Мунира[26], уставившись прямо перед собой. – Операция поставлена под угрозу.
Собравшимся не надо было объяснять, какую именно операцию имеет в виду Парвени. Масуд вот уже полгода вел только одну связанную с агентом в России тему, о которой знал очень ограниченный круг сотрудников РБ, и его присутствие в комнате для секретных переговоров говорило само за себя.
– Техническая накладка. – Омар подвинул к себе тяжелую латунную пепельницу. – Проблема решена, так что в дальнейшем я не вижу никаких сложностей.
– Я не сомневаюсь в вашем умении кардинально решать проблемы. – Заместитель директора перевел взгляд на Масуда. – Но не вызовет ли ваш точечный удар непредсказуемых последствий?
– Агент не засвечен, – пожал плечами начальник седьмого отдела, – и подозревать его никто не будет.
– Откуда у вас эта уверенность?
– Судя по его докладам, разбирательство происшествия закончено. Признано несчастным случаем.
За исключением Масуда, одного оперативника из его отдела и Ахмада Сухри никто из присутствующих не знал ни имени, ни возраста, ни каких-либо иных данных об агенте РБ в далеком российском городе. Сухри даже не видел его фотографии, ознакомившись только с короткой справкой, подготовленной начальником седьмого отдела.
Такова практика работы большинства разведок мира.
Досье на зарубежную агентуру – это самое ценное, что есть в спецслужбе. Имена агентов, места их обитания и личностные характеристики знают лишь избранные. Руководители ведомств подчас не располагают сведениями даже о количестве агентов, не говоря уже о более конкретной информации о каждом или о структуре агентурной сети. Во многих странах директора разведуправлений не имеют права доступа к личным делам «дорогих друзей»[27], и им законодательно запрещено интересоваться какими бы то ни было подробностями, могущими расшифровать источник информации.
Работают с агентурой исключительно уполномоченные сотрудники, а знают в лицо единицы. Поэтому провалы разведчиков, как правило, происходят на каналах связи, которые чуть проще вычислить или которые выдают предатели. Сбегающие к противнику сотрудники спецслужб несут в своем багаже не имена резидентов, а координаты их «почтовых ящиков», время выхода на связь, скупые намеки на доступ агента к определенного рода информации, на знакомство с определенным кругом людей и индивидуальные привычки.
Более точная информация считается огромной удачей.
Перебежчик, притаранивший с собой конкретные указания на связного или на источники информации агента, может рассчитывать на гораздо более благожелательное отношение своих новых покровителей, чем тот, кто смог рассказать историю из разряда: «говорят, что шеф ЦРУ работает на разведку Сьерра-Леоне, а канцлер Германии – это клон, выращенный в специальной лаборатории КГБ, с вживлённым в голову микрочипом дистанционного управления». Благожелательность обычно проявляется в денежном эквиваленте, предоставлении вида на жительство или гражданства и охране предателя на протяжении всей его жизни. Иногда – весьма недолгой, ибо его бывшие соратники сильно не любят, когда какая-нибудь сволочь спускает в унитаз плоды многолетней работы, и принимают меры к тому, чтобы новоиспеченный «ценный кадр» вражеской контрразведки поскорее поскользнулся в ванной комнате и разбил себе голову о раковину или о кафельный пол…
Заместитель директора РБ посмотрел на пачку дешевых сигарет без фильтра, которые курил Масуд, и еле заметно поморщился. Сам он бросил дымить полгода назад, и теперь запах тлеющего табака любой марки вызывал у него сухость в горле и желание немедленно покинуть помещение. Но приказать Омару потушить сигарету Парвени не мог. Это было против негласных правил взаимоотношений между офицерами пакистанской разведки.
– Операция слишком важна, чтобы срывать ее из-за непредусмотренной мелочи. – Заместитель директора провел пальцем по полированной столешнице. – Наши партнеры будут очень разочарованы, если мы не сможем им помочь. Фактически остались два-три месяца. Начинается зима… Не наладим поставки – и потеряем огромную сферу влияния.
– Наш человек работает, – индифферентно заметил Масуд.
– Может быть, ему надо помочь людьми? – предложил Парвени.
– "Сабир" не будет ни с кем работать. – Масуд назвал разведчика по кличке, под которой того знал заместитель директора РБ.
Псевдоним, которым подписывались личные донесения резидента, регулярно менялся и не доводился до сведения руководства.
Во избежание случайной утечки информации.
– С таким отношением к делу можно провалить задание, – изрек Махмуд Парвени.
– "Сабир" не будет ни с кем работать, – повторил начальник седьмого отдела. – Этот вопрос не обсуждается.
– Хорошо. – Парвени вынужден был согласиться, чтобы беседа не забуксовала на одном месте. – Каковы его прогнозы?
– Он намеревается решить поставленную задачу в течение месяца. Для этого ему пересланы все данные на интересующих нас фигурантов. О первых результатах мы надеемся узнать в самые ближайшие дни.
– Немедленно поставьте меня в известность, – распорядился заместитель директора.
– Безусловно, – кивнул Масуд.
– Возможно, стоит немного усилить давление на Москву, чтобы заставить русских поумерить свой пыл, – заметил начальник информационного управления. – Этим мы облегчим задачу переброски оружия и прохода свежих отрядов… Да и нашему другу будет проще работать.
– Вложенные в русских журналистов средства плохо окупаются, – нахмурился Парвени. – К примеру, за те двенадцать тысяч долларов, что перебросили в виде гранта через фонд Сороса в «Новейшую газету», мы получили всего несколько малопрофессиональных публикаций, не вызвавших ожидаемой реакции. Склоку между журналистами и русской контрразведкой я не могу считать успехом. Это их внутреннее дело, никак не повлиявшее на общую ситуацию.
– Мы пытаемся исправить положение и все-таки вызвать у русских нужную нам реакцию, – тяжело вздохнул Аслан Ахварди.
– Я в курсе. – Заместитель директора Разведбюро сложил руки на животе. – Но на это нужно время. К тому моменту как вы разберетесь с данной проблемой, операция уже завершится…
За спиной у Ястребова кто-то кашлянул.
– Разрешите, товарищ генерал? – вкрадчиво спросил полковник Кречетов, появлявшийся всегда столь бесшумно, что многие вздрагивали от неожиданности. Похожий на Колобка, начальник ССБ обладал удивительной способностью не производить никаких звуков, даже если шел по скрипучему паркету или открывал тяжелую несмазанную дверь.
– Здравствуйте, Григорий Борисович. – Ястребов, привыкший к манере Кречетова появляться подобно призраку, пожал руку полковнику и указал на ряд стульев. – Присаживайтесь.
Начальник ССБ бесшумно отодвинул стул, сел и столь же бесшумно положил перед собой толстую папку из искусственной кожи.
– Час назад у меня был Щербаков. – Владимир Сергеевич нажал на кнопку электрочайника и прошел к своему креслу. – Что вы можете сказать по поводу смерти Гордеенко? Есть хоть малейшая вероятность того, что это была не случайная автомобильная авария, а заранее спланированное убийство?
– Нельзя исключать. – Кречетов сложил руки на немного выпирающем животе. – Вероятность, конечно, мизерная, но полностью отказываться от этой версии я бы не стал.
– Что по вашему направлению?
Начальник ССБ не стал раскрывать папку и лезть в нее за документами. Как и большинству сотрудников здания на Литейном, 4, ему не требовалась шпаргалка, чтобы доложить результаты своей работы.
– В сфере интересов моей службы всё чисто. Информация об отъезде Гордеенко, пункте назначения и документах прикрытия была известна только вам, Щербакову, его заму, мне, Петренко, спецу из техотдела и, естественно, Панину. Причем тот, кто готовил документы, не был в курсе региона, куда направлялся Гордеенко.
Ястребов облизал верхнюю губу и согласно склонил голову.
– Из-за того, что Гордеенко пользовался милицейскими корочками, мы держали на контроле все запросы из ГУВД, ОРБ и прокуратуры Черноморска. Как официальные, так и нет. Насчет него никто не интересовался.
– То есть вы хотите сказать, что личность Гордеенко сомнений в Черноморске не вызвала?
– В СЭБе грамотно готовят операции. К тому же уголовное дело, заинтересовавшее Щербакова, возбуждено больше года назад и в Черноморск уже дважды до Гордеенко наезжали милицейские опера… Так что проверка вызвала бы только подтверждение истинности как повода к приезду Гордеенко, так и его личности. В отделе кадров ГУВД папка с фотографией Гордеенко и нужными данными стояла, командировочное удостоверение выправлено честь по чести. Личным делом Гордеенко не интересовались, контрольки не нарушены…
Под словом «контрольки» Кречетов подразумевал и капельку разогретого шоколада, склеившего пару страниц в личном деле «капитана Покрышева», под личиной которого скрывался подполковник Гордеенко, и несколько прилипших к листу с анкетными данными крупинок табака, и тончайший волосок, определенным образом вложенный в бумаги.
Все контрольки фотографировались при подготовке личного дела, а затем сравнивались со снимками после изъятия папки из отдела кадров ГУВД.
– Получается, что Гордеенко если и был расшифрован, то это произошло непосредственно на месте, – задумчиво изрек генерал-лейтенант. – Но как?
– Только если предположить, что либо Гордеенко увидел некто из тех, кто его знает в лицо, либо его фотографию продемонстрировали человеку, который его узнал. Но это лежит уже области непрогнозируемых совпадений. Если же принять за основу версию ликвидации, то более вероятным может быть предположение о том, что напрямую Гордеенко не расшифровали, а просто поняли, что он не тот, за кого себя пытается выдать.
– Гордеенко был опером высочайшего класса…
– Я знаю, Владимир Сергеевич, – в голосе Кречетова промелькнула грустная нотка. – Поэтому рассматриваю версию об убийстве только в гипотетическом плане. Не мог Гордеенко так примитивно проколоться. Накануне своей гибели он даже участвовал в ментовском сабантуе по поводу дня рождения одного из офицеров линейного отдела порта… Соответственно – стал для наших «младших братьев»[28] своим в доску, правильным ментом из Питера. Иначе б не пригласили. У них там клан почище масонской ложи, круговая порука такая, что не снилась даже чеченскому тейпу. И если приняли в свою компанию, то подозрений он не вызывал, а даже наоборот – выглядел в их глазах человеком, с которым можно и нужно налаживать «милицейско-коммерческие» связи. – Полковник презрительно усмехнулся. – В питерском порту интересы черноморских дельцов тоже присутствуют…
– Это мне известно, – кивнул Ястребов. – Щербаков докладывал.
Щелкнул выключатель вскипевшего чайника.
– Если бы некто пожелал устроить Гордеенко проверку, – продолжил начальник ССБ, – то прежде всего действовал бы именно через его «коллег» из милиции.
– Возможно, так и было…
– Не исключено. Ну, и получил положительный результат: Гордеенко мент, который своего не упустит и с которым всегда можно договориться. Коммерсантам его ликвидация только во вред… Когда еще представится аналогичная возможность знакомства со столь «полезным» и «свойским» человеком?
Ястребов поднялся из кресла, жестом показал Кречетову, чтобы тот не вставал, и подошел к окну.
– А ведь Александр Сергеевич был прав. – Первый заместитель начальника УФСБ присел на край широченного подоконника. – Вся ситуация с Гордеенко выглядит… как бы это сказать… каноническим несчастным случаем… Его смерть не выгодна никому, даже тем, кто не замешан в транзите оружия и в неверном декларировании грузов. Линейщики[29] потеряли неплохой контакт в Питере, УВД вынуждено заниматься расследованием, к порту привлекается ненужное внимание, гибель людей в маршрутном такси гарантирует проблемы как для местной администрации и ГИБДД, так и для владельцев таксопарков…
– Мы прорабатывали этот аспект. – Кречетов развернулся вполоборота на стуле. – Ни у кого из вероятных подозреваемых не было мотива.
Ястребов потер ладонью подбородок.
И само здание, и работающие там люди вызывают у жителей города смешанные чувства. Вроде всем понятно, что разведка и контрразведка – это краеугольные камни безопасности государства.
Но лучше бы их не было.
Ибо попадающий в сферу интересов Разведбюро МВД пакистанец не мог быть уверен в том, что в один отнюдь не прекрасный день его не привезут во внутренний изолятор здания на улице Пешавар и он не исчезнет затем бесследно, будучи похоронен в общей могиле вместе с попрошайками и бродягами. Понимание демократии и прав человека на Востоке своеобразно и сильно отличается от европейского, поэтому нередки случаи допросов с пристрастием, финалом которых может быть и смерть подозреваемого. Или такие телесные повреждения, что контрразведчикам проще пристрелить задержанного, чем выдавать его родственникам и нарываться на скандал.
Разведка, естественно, действует тоньше. Интересов внутри страны у нее нет, отсюда нет и необходимости кого-то арестовывать и допрашивать. Но боевые группы, члены которых учатся убивать на практике, а не на манекенах, имеются.
Омар Масуд, начальник седьмого отдела управления внешней разведки, почти десять лет курировал программу подготовки диверсантов и самолично преподавал курс ножевого боя, коим увлекался с раннего детства, приобщенный к древнему искусству дедом. Доживший до девяноста лет старик с презрением относился к ненадежному и требующему боеприпасов огнестрельному оружию, почитая главным козырем любого мужчины спрятанный в рукаве широкий кинжал, и привил внуку почтение и любовь к сверкающей стали.
Несколько раз в своей жизни Омар убеждался в том, что дед был абсолютно прав, обучив его внешне совсем неэффектным, но очень эффективным приемам. Виртуозное владение ножом по меньшей мере трижды спасало Масуду жизнь, когда он работал на неконтролируемой Исламабадом территории пуштунских племен у границы с Афганистаном.
И даже теперь, когда Омар Масуд работал в центральном аппарате Разведбюро, он не расставался с клинком, покоящимся в закрепленных на левой руке ножнах.
Начальник седьмого отдела миновал внутренний пост между пятым и шестым этажами, махнул прямоугольником удостоверения перед носом у молодого лейтенанта и ровно за тридцать секунд до назначенного ему времени аудиенции у заместителя директора РБ переступил порог приемной полковника Парвени.
***
Егор предъявил удостоверение высоченному прапорщику, облокотившемуся на конторку, поприветствовал знакомого опера из Службы контрразведки, поплотнее запахнул пуховик, миновал предбанник третьего подъезда здания Управления, поправил висящую на плече сумку с термосом и бутербродами, натянул шапку и толкнул дверь на улицу.Утренний морозец слегка обжег щеки, и Егор поежился.
Зиму он не любил.
В пяти метрах от третьего подъезда здания на Литейном, 4 стояли люди и о чем-то громко спорили. Старший лейтенант покрутил головой, высматривая «Волгу» переговорщиков, понял, что те еще не подъехали, и переключил свое внимание на спорщиков.
В центре, окруженные затаившими дыхание слушателями, друг против друга стояли низкорослый начальник пресс-службы УФСБ и громадный, аки бурый медведь, заместитель коменданта Управления подполковник Украинцев.
– Это безобразие, – начальник пресс-службы держал Украинцева за нижнюю пуговицу черного овчинного тулупа, – ваши люди чуть не разбили дорогостоящую камеру…
За спиной заместителя коменданта в ряд возвышались три мрачных прапорщика, которые, по всей видимости, и были виновниками инцидента. Рядом с начальником пресс-службы переступали с ноги на ногу двое юношей в ярких куртках с баулами в руках и девушка в длинном желтом пальто.
– Позвольте, а где разрешение на съемку? – прогудел Украинцев, нависая над собеседником. – Откуда охрана может знать, кто они такие?
– Но, Опанас Григорьевич, я же рядом стоял! – в десятый, наверное, раз объяснил начальник пресс-службы.
– Не рядом, – выдал подполковник, – а в нескольких метрах.
– Естественно! Я же не буду мешать съемке и лезть в кадр!
– Неубедительно, – отрезал Украинцев.
Мальков спрятал улыбку.
Заместитель коменданта был фигурой легендарной.
Его рвение в службе не знало границ. Он приходил к семи утра, за два часа до начала рабочего дня, а уходил ближе к полуночи, самолично обходя все этажи здания и проверяя печати на дверях запертых кабинетов. Иногда Украинцев останавливал замеченного после восемнадцати часов сотрудника и долго его расспрашивал, по какой причине тот задержался на работе. Подполковник обладал феноменальной памятью, знал имена всех без исключения офицеров и номера их кабинетов.
Молодые сотрудники посмеивались над Украинцевым, сравнивая его с Камнеедовым из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», но тот не реагировал, давая острословам тем самым понять, что повести он не читал.
– Я и так стараюсь как можно реже приводить журналистов в здание. – Начальник пресс-службы крутанул пуговицу на тулупе подполковника.
– А вот это правильно, – одобрил Украинцев.
– Да поймите же вы, это моя работа – общаться с прессой и телевидением! – разошелся глава подразделения по связям с общественностью. – Я обязан давать комментарии! Обязан! Где, по-вашему, я должен это делать?
– Можно на той стороне улицы, – Опанас Григорьевич ткнул пальцем в красочную вывеску «Галантерея», висящую на доме напротив.
Начальник пресс-службы оглянулся и рассвирепел еще больше.
– Я что, пресс-секретарь директора магазина?! Вы подумайте, как к нам люди относиться будут, если я начну давать интервью, а в кадре над моей головой будет сиять надпись «нитки-пуговицы-тесьма» или «пиво»!
Егор рассмеялся, прикрыв рот ладонью и повернувшись спиной к спорящим.
– Пусть думают, что это происки журналистов, – выдал Украинцев. – Монтаж с целью в очередной раз опорочить ФСБ.
Начальник пресс-службы задохнулся от такого предложения.
– А вы не дадите нам интервью? – язвительно спросил один из парней.
– Не дам, – отрубил подполковник.
– Я почему-то именно так и подумал, – сказал тележурналист.
Стоящие за спиной у Украинцева прапорщики угрюмо зашевелились.
Начальник пресс-службы, которому надоело комментировать работу ФСБ то на фоне вывески «Следственное управление ГУВД Санкт-Петербурга», то под жестяной табличкой «Въезд только для машин скорой помощи»[25], сжал пальцы и почувствовал, что пуговица с тулупа заместителя коменданта наконец оторвалась.
– Мне придется написать рапорт на имя начальника управления…
– Пишите, – невозмутимо отреагировал Украинцев. – Я действую по инструкции…
– Тридцать седьмого года! – запальчиво заявила девушка-телеведущая.
– Которая до сих пор не отменена. – На лице подполковника промелькнуло некое подобие улыбки. – И не рассекречена.
Мальков удивленно поднял одну бровь.
На его памяти Опанас Григорьевич впервые позволил себе пошутить.
«А ведь он не так прост, – подумал референт ИАС. – И вся его игра в тупого службиста – не более чем маска… Кстати, ведь никто, кроме кадровиков и, наверное, Панина с Ястребовым, реально не знают, где он служил до того, как попасть на должность замкоменданта. Вроде в Узбекистане, но поди сейчас проверь. И управление неизвестно, и подразделение. Сослуживцев у него здесь нет, хотя из Ташкента добрый десяток сотрудников наберется. Однако его никто не помнит… Служил в районном отделе? Возможно, но всё равно с кем-то должен был пересекаться. Ан не пересекался… Плюс память на лица, плюс физическая форма, не похожая на кабинетного работника…»
К тротуару притерлась белая «Волга», и из приоткрытого окна выглянул специалист по составлению психологических портретов террористов.
– Егор! Давай садись, и поехали… Мальков в последний раз оглянулся на разошедшегося начальника пресс-службы, схватившего Украинцева за следующую пуговицу, подумал, что к концу разговора заместитель коменданта останется вообще без оных, хрюкнул, представив себе подполковника в вальяжно распахнутом тулупе, аки купчина на ярмарке, и полез в машину.
***
Масуд выбрал себе стул рядом с торшером, испускавшим мягкий розоватый свет, и быстрым взглядом исподлобья окинул приглашенных на совещание коллег.В защищенном от прослушивания кабинете, окна которого выходили во внутренний двор, помимо Масуда собрались еще трое сотрудников: заместитель директора Разведбюро Махмуд Парвени, начальник управления внешней разведки Ахмад Сухри и начальник информационного управления Аслан Ахварди.
Помощник Ахмада Сухри налил всем кофе и беззвучно удалился, прикрыв за собой звуконепроницаемую дверь.
Около минуты все молчали, ожидая, что скажет Парвени.
– Директор недоволен, – раздраженно проворчал заместитель Талата Мунира[26], уставившись прямо перед собой. – Операция поставлена под угрозу.
Собравшимся не надо было объяснять, какую именно операцию имеет в виду Парвени. Масуд вот уже полгода вел только одну связанную с агентом в России тему, о которой знал очень ограниченный круг сотрудников РБ, и его присутствие в комнате для секретных переговоров говорило само за себя.
– Техническая накладка. – Омар подвинул к себе тяжелую латунную пепельницу. – Проблема решена, так что в дальнейшем я не вижу никаких сложностей.
– Я не сомневаюсь в вашем умении кардинально решать проблемы. – Заместитель директора перевел взгляд на Масуда. – Но не вызовет ли ваш точечный удар непредсказуемых последствий?
– Агент не засвечен, – пожал плечами начальник седьмого отдела, – и подозревать его никто не будет.
– Откуда у вас эта уверенность?
– Судя по его докладам, разбирательство происшествия закончено. Признано несчастным случаем.
За исключением Масуда, одного оперативника из его отдела и Ахмада Сухри никто из присутствующих не знал ни имени, ни возраста, ни каких-либо иных данных об агенте РБ в далеком российском городе. Сухри даже не видел его фотографии, ознакомившись только с короткой справкой, подготовленной начальником седьмого отдела.
Такова практика работы большинства разведок мира.
Досье на зарубежную агентуру – это самое ценное, что есть в спецслужбе. Имена агентов, места их обитания и личностные характеристики знают лишь избранные. Руководители ведомств подчас не располагают сведениями даже о количестве агентов, не говоря уже о более конкретной информации о каждом или о структуре агентурной сети. Во многих странах директора разведуправлений не имеют права доступа к личным делам «дорогих друзей»[27], и им законодательно запрещено интересоваться какими бы то ни было подробностями, могущими расшифровать источник информации.
Работают с агентурой исключительно уполномоченные сотрудники, а знают в лицо единицы. Поэтому провалы разведчиков, как правило, происходят на каналах связи, которые чуть проще вычислить или которые выдают предатели. Сбегающие к противнику сотрудники спецслужб несут в своем багаже не имена резидентов, а координаты их «почтовых ящиков», время выхода на связь, скупые намеки на доступ агента к определенного рода информации, на знакомство с определенным кругом людей и индивидуальные привычки.
Более точная информация считается огромной удачей.
Перебежчик, притаранивший с собой конкретные указания на связного или на источники информации агента, может рассчитывать на гораздо более благожелательное отношение своих новых покровителей, чем тот, кто смог рассказать историю из разряда: «говорят, что шеф ЦРУ работает на разведку Сьерра-Леоне, а канцлер Германии – это клон, выращенный в специальной лаборатории КГБ, с вживлённым в голову микрочипом дистанционного управления». Благожелательность обычно проявляется в денежном эквиваленте, предоставлении вида на жительство или гражданства и охране предателя на протяжении всей его жизни. Иногда – весьма недолгой, ибо его бывшие соратники сильно не любят, когда какая-нибудь сволочь спускает в унитаз плоды многолетней работы, и принимают меры к тому, чтобы новоиспеченный «ценный кадр» вражеской контрразведки поскорее поскользнулся в ванной комнате и разбил себе голову о раковину или о кафельный пол…
Заместитель директора РБ посмотрел на пачку дешевых сигарет без фильтра, которые курил Масуд, и еле заметно поморщился. Сам он бросил дымить полгода назад, и теперь запах тлеющего табака любой марки вызывал у него сухость в горле и желание немедленно покинуть помещение. Но приказать Омару потушить сигарету Парвени не мог. Это было против негласных правил взаимоотношений между офицерами пакистанской разведки.
– Операция слишком важна, чтобы срывать ее из-за непредусмотренной мелочи. – Заместитель директора провел пальцем по полированной столешнице. – Наши партнеры будут очень разочарованы, если мы не сможем им помочь. Фактически остались два-три месяца. Начинается зима… Не наладим поставки – и потеряем огромную сферу влияния.
– Наш человек работает, – индифферентно заметил Масуд.
– Может быть, ему надо помочь людьми? – предложил Парвени.
– "Сабир" не будет ни с кем работать. – Масуд назвал разведчика по кличке, под которой того знал заместитель директора РБ.
Псевдоним, которым подписывались личные донесения резидента, регулярно менялся и не доводился до сведения руководства.
Во избежание случайной утечки информации.
– С таким отношением к делу можно провалить задание, – изрек Махмуд Парвени.
– "Сабир" не будет ни с кем работать, – повторил начальник седьмого отдела. – Этот вопрос не обсуждается.
– Хорошо. – Парвени вынужден был согласиться, чтобы беседа не забуксовала на одном месте. – Каковы его прогнозы?
– Он намеревается решить поставленную задачу в течение месяца. Для этого ему пересланы все данные на интересующих нас фигурантов. О первых результатах мы надеемся узнать в самые ближайшие дни.
– Немедленно поставьте меня в известность, – распорядился заместитель директора.
– Безусловно, – кивнул Масуд.
– Возможно, стоит немного усилить давление на Москву, чтобы заставить русских поумерить свой пыл, – заметил начальник информационного управления. – Этим мы облегчим задачу переброски оружия и прохода свежих отрядов… Да и нашему другу будет проще работать.
– Вложенные в русских журналистов средства плохо окупаются, – нахмурился Парвени. – К примеру, за те двенадцать тысяч долларов, что перебросили в виде гранта через фонд Сороса в «Новейшую газету», мы получили всего несколько малопрофессиональных публикаций, не вызвавших ожидаемой реакции. Склоку между журналистами и русской контрразведкой я не могу считать успехом. Это их внутреннее дело, никак не повлиявшее на общую ситуацию.
– Мы пытаемся исправить положение и все-таки вызвать у русских нужную нам реакцию, – тяжело вздохнул Аслан Ахварди.
– Я в курсе. – Заместитель директора Разведбюро сложил руки на животе. – Но на это нужно время. К тому моменту как вы разберетесь с данной проблемой, операция уже завершится…
***
По возвращении от начальника управления Ястребов вызвал к себе руководителя Службы собственной безопасности и, пока тот поднимался со второго на пятый этаж, мерил шагами свой вытянутый в длину кабинет от стола до встроенного шкафа и обратно. Хорошо знающий генерал-лейтенанта человек понял бы, что Владимир Сергеевич находится на пороге принятия какого-то важного решения.За спиной у Ястребова кто-то кашлянул.
– Разрешите, товарищ генерал? – вкрадчиво спросил полковник Кречетов, появлявшийся всегда столь бесшумно, что многие вздрагивали от неожиданности. Похожий на Колобка, начальник ССБ обладал удивительной способностью не производить никаких звуков, даже если шел по скрипучему паркету или открывал тяжелую несмазанную дверь.
– Здравствуйте, Григорий Борисович. – Ястребов, привыкший к манере Кречетова появляться подобно призраку, пожал руку полковнику и указал на ряд стульев. – Присаживайтесь.
Начальник ССБ бесшумно отодвинул стул, сел и столь же бесшумно положил перед собой толстую папку из искусственной кожи.
– Час назад у меня был Щербаков. – Владимир Сергеевич нажал на кнопку электрочайника и прошел к своему креслу. – Что вы можете сказать по поводу смерти Гордеенко? Есть хоть малейшая вероятность того, что это была не случайная автомобильная авария, а заранее спланированное убийство?
– Нельзя исключать. – Кречетов сложил руки на немного выпирающем животе. – Вероятность, конечно, мизерная, но полностью отказываться от этой версии я бы не стал.
– Что по вашему направлению?
Начальник ССБ не стал раскрывать папку и лезть в нее за документами. Как и большинству сотрудников здания на Литейном, 4, ему не требовалась шпаргалка, чтобы доложить результаты своей работы.
– В сфере интересов моей службы всё чисто. Информация об отъезде Гордеенко, пункте назначения и документах прикрытия была известна только вам, Щербакову, его заму, мне, Петренко, спецу из техотдела и, естественно, Панину. Причем тот, кто готовил документы, не был в курсе региона, куда направлялся Гордеенко.
Ястребов облизал верхнюю губу и согласно склонил голову.
– Из-за того, что Гордеенко пользовался милицейскими корочками, мы держали на контроле все запросы из ГУВД, ОРБ и прокуратуры Черноморска. Как официальные, так и нет. Насчет него никто не интересовался.
– То есть вы хотите сказать, что личность Гордеенко сомнений в Черноморске не вызвала?
– В СЭБе грамотно готовят операции. К тому же уголовное дело, заинтересовавшее Щербакова, возбуждено больше года назад и в Черноморск уже дважды до Гордеенко наезжали милицейские опера… Так что проверка вызвала бы только подтверждение истинности как повода к приезду Гордеенко, так и его личности. В отделе кадров ГУВД папка с фотографией Гордеенко и нужными данными стояла, командировочное удостоверение выправлено честь по чести. Личным делом Гордеенко не интересовались, контрольки не нарушены…
Под словом «контрольки» Кречетов подразумевал и капельку разогретого шоколада, склеившего пару страниц в личном деле «капитана Покрышева», под личиной которого скрывался подполковник Гордеенко, и несколько прилипших к листу с анкетными данными крупинок табака, и тончайший волосок, определенным образом вложенный в бумаги.
Все контрольки фотографировались при подготовке личного дела, а затем сравнивались со снимками после изъятия папки из отдела кадров ГУВД.
– Получается, что Гордеенко если и был расшифрован, то это произошло непосредственно на месте, – задумчиво изрек генерал-лейтенант. – Но как?
– Только если предположить, что либо Гордеенко увидел некто из тех, кто его знает в лицо, либо его фотографию продемонстрировали человеку, который его узнал. Но это лежит уже области непрогнозируемых совпадений. Если же принять за основу версию ликвидации, то более вероятным может быть предположение о том, что напрямую Гордеенко не расшифровали, а просто поняли, что он не тот, за кого себя пытается выдать.
– Гордеенко был опером высочайшего класса…
– Я знаю, Владимир Сергеевич, – в голосе Кречетова промелькнула грустная нотка. – Поэтому рассматриваю версию об убийстве только в гипотетическом плане. Не мог Гордеенко так примитивно проколоться. Накануне своей гибели он даже участвовал в ментовском сабантуе по поводу дня рождения одного из офицеров линейного отдела порта… Соответственно – стал для наших «младших братьев»[28] своим в доску, правильным ментом из Питера. Иначе б не пригласили. У них там клан почище масонской ложи, круговая порука такая, что не снилась даже чеченскому тейпу. И если приняли в свою компанию, то подозрений он не вызывал, а даже наоборот – выглядел в их глазах человеком, с которым можно и нужно налаживать «милицейско-коммерческие» связи. – Полковник презрительно усмехнулся. – В питерском порту интересы черноморских дельцов тоже присутствуют…
– Это мне известно, – кивнул Ястребов. – Щербаков докладывал.
Щелкнул выключатель вскипевшего чайника.
– Если бы некто пожелал устроить Гордеенко проверку, – продолжил начальник ССБ, – то прежде всего действовал бы именно через его «коллег» из милиции.
– Возможно, так и было…
– Не исключено. Ну, и получил положительный результат: Гордеенко мент, который своего не упустит и с которым всегда можно договориться. Коммерсантам его ликвидация только во вред… Когда еще представится аналогичная возможность знакомства со столь «полезным» и «свойским» человеком?
Ястребов поднялся из кресла, жестом показал Кречетову, чтобы тот не вставал, и подошел к окну.
– А ведь Александр Сергеевич был прав. – Первый заместитель начальника УФСБ присел на край широченного подоконника. – Вся ситуация с Гордеенко выглядит… как бы это сказать… каноническим несчастным случаем… Его смерть не выгодна никому, даже тем, кто не замешан в транзите оружия и в неверном декларировании грузов. Линейщики[29] потеряли неплохой контакт в Питере, УВД вынуждено заниматься расследованием, к порту привлекается ненужное внимание, гибель людей в маршрутном такси гарантирует проблемы как для местной администрации и ГИБДД, так и для владельцев таксопарков…
– Мы прорабатывали этот аспект. – Кречетов развернулся вполоборота на стуле. – Ни у кого из вероятных подозреваемых не было мотива.
Ястребов потер ладонью подбородок.