Владимир Черкасов.
Наезд на актеров.
ЧАСТЬ I
Глава 1
У Сергея Кострецова, оперуполномоченного по участку в районе Чистых прудов, как всегда, забот хватало. На этот раз с деятелями искусства. Похоже, воры решили парализовать творческое вдохновение любимцев публики. Только открылся осенний театральный сезон, как разразилась серия краж в театре «Современник» и театре-студии Олега Табакова.
Деньги, драгоценности, а заодно и модная одежда исчезали прямо из гримерных чуть ли не ежедневно. Но если бы только это! Служителей муз, видимо, решили оставить и без колес — от подъездов театров угоняли автомобили.
«Современник» выходит прямо на Чистые пруды, табаковский театр расположен за ним, на улице Чаплыгина. Этот-то пятачок «Чистяков», как называют здешние края местные, и стал постоянной головной болью для капитана Кострецова.
В разгар криминальных атак в театры бросили команду переодетых сотрудников угро. Под видом богемных друзей-приятелей они болтались за кулисами, в буфетах, по коридорам и дворам.
Тем не менее время от времени из театральных глубин раздавался пронзительный женский крик или рев заслуженного артиста. Полуодетая, выскакивала очередная ограбленная, длинно ругался заслуженный трагик, глотая спиртное. Но если бы это был конец! Не успевал закрыться занавес, как актер, только что пережив потрясение от кражи в гримерной, вываливался на улицу и видел, что его машины и след простыл.
Воровской пир стих, когда выносить и угонять из ценного недвижимого и движимого стало нечего. Не считая, конечно, самих господ артистов. Сергей Кострецов сидел в своем кабинете, анализируя сходные происшествия по Москве за последние годы в среде знаменитостей.
Старенькая коричневая кожанка опера висела на спинке стула, он засучил рукава неброской рубахи на «костяных» своих руках, густо поросших мхом. Глаза капитана, собирающегося перешагнуть за свои тридцать три года, утомленно щурились, кудрявая светло-русая шевелюра была взлохмачена.
Сергей смолил любимые сигареты «Мальборо» и читал обзоры:
14 марта 1994 года в 22.00, в тот момент, когда в театре «Ленком» шел очередной спектакль, с театральной автостоянки неизвестные угнали автомобиль «БМВ-735», принадлежавший артисту Александру Абдулову. По этому поводу актер сказал: «Мы живем в стране воров». Он также сообщил, что в 1993 году у сотрудников «Ленкома», в числе которых такие артисты, как Николай Караченцов и Олег Янковский, было угнано шесть автомобилей.
27 октября 1994 года, когда актер Зиновий Гердт со своей женой зашел в продовольственный магазин на улице Строителей, неизвестные преступники угнали его машину «Жигули», которая не была поставлена на сигнализацию. За короткий срок артист лишился уже второго автомобиля.
31 октября 1994 года жертвой преступления стала актриса Татьяна Васильева. Около десяти часов вечера в подъезде ее дома на улице Лизы Чайкиной на нее напал грабитель. Выхватив из рук артистки сумочку с деньгами и документами, он скрылся в неизвестном направлении.
11 мая 1995 года ограблена актерская чета — Александр Лазарев и Светлана Немоляева. В тот момент, когда 57-летний А. Лазарев находился на репетиции (он работает в Театре имени В. Маяковского), кто-то залез в его гримерную и украл у него куртку, в которой были документы и ключи от квартиры. После этого преступник отправился по указанному в паспорте адресу, тем более что дом этот находился рядом с театром. Открыв квартиру «родными» ключами, преступник похитил оттуда 2 миллиона рублей и скрылся.
14 июля 1995 года в 10 часов утра от подъезда дома актрисы Лидии Федосеевой-Шукшиной на улице Бочкова неизвестные угнали принадлежавшую ей автомашину «Жигули».
16 июля 1995 года в 8 утра был совершен вооруженный налет на дачу писателя Анатолия Ананьева, расположенную под городом Видное. Неизвестный в маске, с пистолетом в руке ворвался в дом и потребовал денег. Однако писатель ударил грабителя по руке с пистолетом. В результате прогремел выстрел, но пуля угодила в пол. Грабитель скрылся.
17 июля 1995 года в 3.30 утра грабители пробрались на дачу поэта Андрея Вознесенского в Переделкине. Хозяева спали, преступники сложили в мешок всю видеои аудиотехнику, находившуюся в доме. На шум проснулась жена поэта писательница Зоя Богуславская. Она вышла на веранду и тут же попала в руки одного из грабителей. Приставив к горлу женщины нож, он держал ее, пока его напарник упаковывал ворованные вещи, среди которых были видеомагнитофон, телевизор, телефон, фотоаппарат и 2,5 миллиона рублей. После этого преступники отпустили женщину и скрылись. Через шесть дней они были задержаны милицией…
Кострецов остановился на этой информации, подумав: «Хоть здесь разыскали преступников».
Кострецов, любивший работать в одиночку, согласился на такого напарника больше потому, что Гена был скромен, без «ментовского» апломба и амбиций, которые то ли не успел нажить, то ли отторгались они у него из-за интеллигентности.
Несмотря на хорошие манеры и очки, которые отродясь считались признаком слабости, Гена был спортивно сложен, и Кострецов оценил его тренированность, понаблюдав за лейтенантом в спортзале и тире.
Топков вежливо кивнул капитану, сел перед его столом, скосив глаза под окулярами в строгой оправе на обзоры, лежащие на столе.
— Не везет творческой интеллигенции, — сказал Кострецов. — Мало того, что постоянно грабят, но, как правило, и грабителей не находят.
— Да, — усмехнулся Гена, — в последнее время наши кумиры уж с телевизионного экрана за помощью обращаются. Недавно телеведущая «Армейского магазина» Дана Борисова жаловалась, что на только-только купленном «Гранд Чероки» с золотистыми дугами спереди и по бокам всего час ездила. И за какого-то знаменитого актера хлопотали — призывали воров не трогать его новой машины. Две предыдущие угнали.
— За простых людей попросить некому, — бросил Кострецов. — Простых много, а талантливых мало, товарищ капитан.
— Не надо, Ген, «товарищ капитан». Между напарниками не должно быть официальности. Можешь меня Сергеем звать и на «ты».
Топков смутился.
— Вас, то есть тебя, еще Кость зовут. А почему?
— Сначала в школе прозвали. Может, из-за фамилии, а может, из-за худобы. У меня быстрый обмен веществ. Мясо все время трескаю, но калории бешено сгорают. Надеюсь, и холестерин улетучивается. Еще пиво люблю, рекорд — семнадцать кружек подряд. Правда, только с вяленой рыбой. Рыбу-то я сам ловлю. И тебе придется, — капитан улыбнулся, не договорив, что Костью окрещен и за отчаянность в драках.
— Я не рыбак, — недоуменно ответил Гена.
— Будешь. Я тебе — об оперской рыбалке. Вот сейчас надо точно закинуть удочки в омута «Современника» и театра Табакова. Но предварительно требуется промерить глубины, определить, чем местные рыбки дышат, на что клюют. У тебя по этой части что-нибудь есть?!
— Проанализировал я похищенное в театрах. В общем, дело обычное: деньги, золотые кольца, драгоценности. Но внушительный улов, если по-рыбацки выражаться, — коллекционные ордена.
— А откуда в сумочках и карманах актеров были ордена, да еще коллекционные?!
— Не у актеров. Увлеклись в театрах спектаклями, так сказать, по полной системе Станиславского. Это в смысле перевоплощения. Ну и давай носить на сцене настоящие ордена. Причем не только последнего времени, а и царского. Если офицер, ну, скажем, в «Трех сестрах» Чехова, так ему вешали какого-нибудь Святого Станислава или Святую Анну, да еще с мечами. А так как раньше и гражданских лиц награждали, например, чисто военным орденом Святого Александра Невского, то и этот годился для украшения актера в роли старинного вельможи. И вот его-то как раз и увели.
Кострецов озадаченно поинтересовался:
— Такие ордена больших денег стоят. В Москве что, открылась фирма, выдающая их напрокат?!
— Нет, конечно. Помогал театрам крупный московский коллекционер генерал Рузский. Он на театре помешан, как и на орденах. У него огромная коллекция, фигурирует в международных справочниках. Генерал стар, наследников нет, ну и хотел, чтобы его сокровища публику порадовали. Рузский — старого российского рода. Когда увидел, что стали дореволюционных людей с уважением, похоже изображать, не посчитал кощунством на мундиры (пусть и бутафорские) и фраки свои ордена предоставить.
— И большого достояния лишился генерал?
— Десятки тысяч долларов! Я пропавшее точно не оценивал, но суди сам, хотя бы по стоимости советских орденов. Когда-то на черном рынке, например, орден Ушакова 1-й степени стоил двадцать тысяч долларов, а орден Суворова — двенадцать тысяч. Ну, а самый редкостный орден — Андрея Первозванного — оценивался в сто тысяч долларов. Это бывший высший орден империи, за то время его получили немногим более тысячи человек. Сейчас он возрожден: награждены академик Лихачев, конструктор Калашников. Кострецов с уважением посмотрел на Гену.
— Откуда ты про ордена знаешь? Неужели, когда учился на истфаке, это преподавали?
Топков смущенно отвел глаза.
— Да нет. Но я же хорошим историком хотел стать. Особенно увлекался отечественной историей: генеалогией, русским офицерским корпусом…
— И пошел потом в менты, — продолжил Кострецов. Гена поправил очки, прямо посмотрел на него и проговорил:
— А в военное училище мне поздно было, да и зрение не первый сорт. Только в милиции мог офицером послужить.
У Кострецова тепло сжалось сердце: такого парня среди новоиспеченных лейтенантиков он видел впервые. Подавляющее большинство из них с первых дней службы больше интересовалось расценками бандитских «крыш» и возможностями заработать на консультациях новых русских.
Но Сергей привык чувств своих не выказывать и деловито уточнил:
— Так значит самая ценная пропажа у Рузского — орден Александра Невского?
— Да. Театр, конечно, обещает часть его стоимости оплатить. Но куда там! Театральных денег и на ремонт помещений не хватает.
— А ты такой орден видел?
Гена кивнул, заблестев глазами.
— Учрежден в 1725 году, первые награждения были произведены после смерти Петра Великого Екатериной Первой. Знак его — красный крест с золотыми орлами между лучами и изображением Александра Невского на коне в центре. К знаку — восьмиконечная, стального цвета, лучевая такая звезда ордена с девизом: «За труды и отечество». Вручались лишь высшим чинам.
— Знак или звезда пропали?
— Знак, — вздохнув, ответил Топков. — Не знаю, была ли у Рузского к нему звезда. Кроме «Александра Невского» похитили еще несколько орденов. — Ну вот, у тебя уже есть адрес, — с него и начнем. Поговори с генералом. Тут разное можно вытянуть. Как и где хранится его коллекция? Не было ли попыток ограбления? Что за люди Рузского окружают — на предмет наводчиков… Ну, сам сообразишь. А я угнанными машинами займусь. Для начала в «Современник» зайду, этот театр посолидней и с некоторой криминальной предысторией.
— Что ты имеешь в виду?
— Был там лихой администратор. Еще в семидесятые годы занимался активной скупкой и перепродажей ворованных бриллиантов. Было такое знаменитое «бриллиантовое дело» Глода. Я его хорошо знаю, потому что у меня друг опером ФСБ служит, а в то дело КГБ вынужден был вмешаться. Длинная вообще-то история, но могу изложить, раз ты меня просветил на предмет орденов. — Буду только рад, Сергей! Тем более что ордена и драгоценности всегда связаны. Например, к орденам Андрея Первозванного, Александра Невского и Анны 1-й и 2-й степеней в качестве дополнительной награды могли жаловаться алмазные украшения.
Кострецов улыбнулся, любуясь азартом молодого опера.
— Ну, в том деле награждались попроще… Сбилась шайка на небольшой ювелирной фабрике. Располагалось производство в маленькой церквушке, стоявшей между универмагом «Детский мир» и зданием КГБ на Лубянке. Ювелиры систематически таскали отсюда бриллианты. Воровать было нетрудно, так как никакого досмотра не производилось. Потом переехала фабрика на завод «Кристалл», в район метро «Водный стадион». Там охрана была уже построже, но легко выносили и оттуда. Главарем команды был начальник цеха, подельниками — разметчик, шлифовальщик, несколько мастеров. Ходко шли украденные «брюлики» по Москве-матушке, у нас всегда навалом любителей «камушков». Очень выделялись среди покупателей ворованного известнейшие люди из той самой среды творческой интеллигенции. На этих как раз и работал барыга, он же администратор театра «Современник».
— Ты что, не любишь творческих людей? — серьезно спросил Гена.
— Я сам творческий по роду своих занятий, — веско ответил Кострецов. — Так что талантливых коллег в любой области уважаю, даже в уголовной. Но мастер, профессионал — это одно. И совсем другое — всякая шатия, которая крутится, кормится вокруг умельцев. В художественных, театральных кругах это так называемая богема. Ни хрена сами не умеют, а на всяких тусовках первые. Эта шушера и застит глаза. Ну кем был тот администратор «Современника»?! В лучшем случае — неудавшийся актеришка, режиссеришка. Но он-то в искушение мастеров сцены и вводил. Хотя и те хороши… Ты посмотри: угонят у кого-то из них одну тачку — сразу заводит другую. Систематически обкрадываемый Александр Абдулов сейчас на шикарном «Гранд Чероки» заруливает, не хуже исчезнувшего у Даны Борисовой. Что, в метро западло проехать?! Ну да, под землей-то лишь второсортный народ передвигается.
Гена улыбнулся.
— Все-таки, скажем так, недолюбливаешь ты, Сергей, знаменитостей.
— Это есть! Какую-то безголосую раскручивают по всем правилам шоу-бизнеса, а ты на нее смотри, не выключать же все программы. А режиссеров, писателей, особенно сатириков, целая шайка с экрана не пропадает. Одни и те же лица, один и тот же треп! А потом глядишь (за это спасибо телевидению) — самые ударные из них уж с уголовниками без стеснения целуются и обнимаются.
— Про кого это ты?
— Да, например, про режиссера «Ленкома», про Захарова. Хозяина «Русского золота» Таранцева из американской тюряги выпустили, а режиссер «Ленкома» едва ли не первым его у нас в аэропорту с поклоном встречает и обнимает.
— Таранцев в прошлом дважды был судим и отбыл наказание, судимости сняты.
Кострецов сощурился.
— Видно, Гена, что в органах ты без году неделя. Поверь пока на слово: если человек зону, да еще неоднократно, прошел, «нормальным» он не будет. На всю жизнь — особые ухватки, закомплексованность, грязный цинизм. Но если даже этот Таранцев святым стал, зачем деятелю культуры свою связь с ним подчеркивать?! Есть же неписанные законы, кодексы чести в любой артели, а в цеху людей искусства — особенно. Ответ прост — этот хозяин «Русского золота» и сам золотой. Передачу на телевидении (опять же о культуре!) кто финансировал? Таранцев. Что же получается? При советской власти такие режиссеры ради кормушки языком по вышестоящим задницам работали, а теперь достаточно к груди кому-нибудь прижаться перед телекамерой. Легче стало, хотя и позорнее.
— Без денег культуре не прожить.
— Неужели русская культура нуждается в таких деньгах? Лучше уж пусть вообще не будет искусства, чем ценой грязи. Мы и так тонем в бульварщине. Вот уже воистину форма определяет содержание.
— Это правда. На актерскую зарплату машину не купишь. Да ведь перед властью над толпой, перед большими деньгами любому непросто устоять, — сдержанно произнес лейтенант.
— Но эти-то не любые! Ты мне, Топков, на больную мозоль не наступай. Ты про меня все уже узнал?! Знаешь, что я ни у уголовников, ни у полууголовных всяких никогда ни копейки не брал и в сделки с этой шушерой не вступал? Потому и торчу на Чистяках «земляным» опером… Но хотя бы эти Чистые пруды должны быть чистыми!
Капитан нахмурился, сложил бумаги на столе, сунул их в папку. Снял куртку со стула и стал ее натягивать.
— Сергей, — извиняющимся тоном сказал Гена, — я таким же, как ты, принципиальным хочу быть. Поэтому к тебе в напарники сам попросился. Ты прости, что я такие вопросы задавал. Мне хотелось тебя понять. Я знаю, за что тебя Костью еще зовут. Знаю, как ты этим летом накрыл банду милиционеров с главарем — майором угро.
Капитан, помягчав, передумал обрывать разговор и уходить. Он снова закурил уже которую по счету сигарету и проговорил:
— Не белая я Кость. Про старинные ордена, историю Отечества плохо знаю. Я вообще ничего про ордена и медали не ведаю. Мне их не дают. Но как и какими жабрами дышит вся эта богема приблатненная — уж как-нибудь просеку. Ну что, про «бриллиантовое дело» досказывать?
— Будь добр.
— Так бы и гоношились бриллиантщики при помощи всяких «современниковских» барыг, если б в марте 1971 года не повязали на таможне в аэропорту гражданина Глода. Творческий, заметь, таможенник присмотрелся к кольцу на руке этого гражданина. Оно почему-то было повернуто бриллиантом внутрь ладони. Взялись перстень досматривать. Оказалось, что он поддельный и служит футляром для большого бриллианта в два карата! Занялся этим КГБ, и уже в июле взяли восьмерых бриллиантщиков с тем начальником цеха. А в ходе расследования арестовали пару десятков обвиняемых, да сотню человек пустили свидетелями. Нитка от них потянулась в Армению. На том материале художественный фильм потом сняли. Это было самым крупным хищением в семидесятые годы. Изъятыми бриллиантами заинтересовался сам Андропов. Руководители союзного КГБ собрались лично осмотреть эти сокровища. Видишь, чем еще легендарен театр «Современник»?
— Внушительно.
— Давай удить, Гена. Имей в виду: ближайшие после преступления дни дают наибольший эффект раскрываемости. Я вот еще думаю: с какого бы края агентурно внедриться в круги театральной общественности? В «Современник» — то я пойду опером. Но надо б где-то богемно поболтаться — как своему. Где самая мощная театральная тусовка?
Гена подумал и сказал:
— Когда-то была в ВТО — Всероссийском театральном обществе, в здании на углу Пушкинской площади и улицы Горького, там и ресторан славился. А после перестройки организовали СТД — Союз «театральных деятелей». Но я ничего не знаю об этой организации.
— О! — воскликнул Кострецов, — мне уже понравилось: «театральных деятелей». На Чистяках одних театральных деятелей другие чистят. В таком «союзе» необходимо побывать.
Капитан прошел через белую колоннаду здания и двинулся по пустынным в этот дневной час коридорам к кабинету администратора театра. Открыв дверь, увидел за столом пожилую, ярко накрашенную дамочку.
— Добрый день, — сказал он, показывая удостоверение, — как дела на криминальной сцене?
— Это вам лучше знать, — ответила та, не поддержав шутливого тона капитана. — Ваши сотрудники тут круглыми сутками болтаются.
Кострецов сел в кресло, обвел взглядом помещение.
— Отбой, теперь я в основном этими происшествиями буду заниматься. Надо осмыслить случившееся, подумать.
— Разве?! — с надрывом осведомилась дамочка. — Но ведь анекдот о другом гласит.
— Какой анекдот?
— А сидели двое перед банановым деревом: обычный человек и милиционер. Стали спорить, как лучше бананы достать. Обычный-то говорит: «Надо подумать». А милиционер: «Надо прыгать», — и давай изо всех сил к бананам подскакивать. Кое-какие он ухватил. А обычный подумал и сообразил, что лучше палкой действовать. Нашел ее и сбил себе много бананов. «Видишь, — говорит он милиционеру, — лучше сначала подумать». А милиционер, знай, скачет да кричит: «Не надо думать, надо прыгать!»
Капитан от души рассмеялся:
— Отпрыгались. Театр так чисто проутюжили, что приходится соображать. А вы, раз такие анекдоты рассказываете, наверное, уже давно думаете. Так не будет ли каких-нибудь подсказок? Советов больше не надо.
Дама достала из длинного портсигара тонкую сигарету, закурила и пустила дым вверх еще не потерявшими упругость губами, и так огненными от помады.
— Да что ж я могу капитану милиции подсказать? Своих театральных назубок знаю. Но не сами ж они у себя крали.
— Особенно неприятна история с орденами генерала Рузского, — заметил Сергей.
— О да! — озабоченно подняла выщипанные дуги бровей дама. — Какую ошибку мы сделали, что из его коллекции взяли. Зрителю-то, в принципе, все равно, что за бирюльки на актерах.
— Эти бирюльки были самым дорогостоящим в вашем театре.
— Да как сказать, — небрежно повела глазками дама. — Генерал все равно продавать эти ордена не собирался. А вот ценности, которые у актеров украли, придется им восстанавливать на последние гроши.
— Ну да, — невозмутимо продолжил Кострецов, — например, угнанные иномарки требуется компенсировать немедленно. Был «опель», а теперь, может, БМВ взять. Эта модель во всех отношениях поприметнее.
— В каких это — всех?
— Например, если снова угонят, легче искать.
Дама зло рассмеялась.
— Вы, пожалуй, разыщете! А знаете, каким пґотом все это актерам достается?
— Знаем, замучили этими объяснениями по телевидению. Так кто из нас мученики искусства?
Дамочка раздражилась так, что сквозь пудру на щеках проступила их природная краска.
— Вы что, издеваться сюда пришли?! Еще анекдотами про милицию попотчевать? Не вам над людьми искусства трунить! Уж более смехотворной фигуры, чем малограмотный продажный современный милиционер, в нынешнем общественном театре не существует!
Кострецов тоже закурил.
— Давайте-ка успокоимся. Я-то на вас обижаться не могу, потому что вы от имени людей искусства говорите, а сами к ним отношения не имеете. Вот и пытаетесь оскорблять милицию со своей завхозовской кочки. Тоже имеете право, в «Современнике» и администраторы легендарные. С точки зрения милиции.
Совсем сузила глаза дамочка.
— Это что еще за намек?!
— Да какой уж там намек! — простецки заулыбался Кострецов. — Талантливые, я говорю, администраторы. Вы о всех бывших тут представителях этого переднего фронта искусства знаете?
Ему хотелось, чтобы собеседница сама вспомнила «бриллиантового» барыгу.
Дамочка вперилась взглядом в безмятежную кострецовскую физиономию.
Наконец ее осенило:
— А-а, это вы про Неумывайкина…
Капитан с удовольствием рассмеялся, услышав произнесенную вслух колоритную фамилию администратора-бриллиантщика.
— И про товарища Неумывайкина тоже. А хорошая у вас память. Дело-то было в семидесятых годах.
— И все-таки вы еще на что-то намекаете, — уже настороженно произнесла собеседница.
Кострецов с усмешкой посмотрел на нее.
— Боюсь, вы такая хитрая, что сами себя можете перехитрить. Поэтому говорю прямо. Параллель с Неумывайкиным — не намек на то, что вы подозреваетесь в наводке воровской шайки на грабежи театра. Хотя… ассоциация с таким талантом, как Неумывайкин, на сцене «Современника» вполне допустима.
Хотелось, ох, хотелось капитану поставить на место эту дамочку. Но он был отходчив и дружелюбно продолжил:
— Я тут спорил со своим помощником о нынешних людях искусства и понял, что действительно не очень их жалую. А вот о тех, кто вынужден обслуживать эту капризную, самовлюбленную публику, честное слово, другого мнения. Поэтому немного растерялся, когда вы взялись их с таким пылом защищать. А они сами, ого как в состоянии себя прикрыть. Тут их мастерство безупречно. Но вам-то каково? Что я, не знаю? Ни в одном другом коллективе нет такого гнусного и запутанного клубка сплетен и интриг, как в театре.
Женщина устало махнула рукой, по лицу ее сразу поехали морщины.
— Достается, конечно. Такие, как я, всегда второй, даже третий сорт в театре. — Она усмехнулась. — А зрители, выходит, уж последний сорт для господ артистов. — Вас как величать? — вежливо осведомился капитан.
— Далила Митрофановна.
Опер с трудом сдержал улыбку: «Современнику» везло на колорит.
— А я Сергей. Так вот, меня в расследовании артисты совершенно не интересуют. Вы правы, Далила Митрофановна: в кражах вряд ли они замешаны. Важнее присмотреться к околотеатральному люду. Ну например, к завзятым театралам типа генерала Рузского, к тем, кто около артистов крутится. Конечно, небезынтересна и обслуга театра, его сотрудники.
— Поэтому вы с меня начали?
— Так точно. Вы же сами сказали: всех здесь знаете. Вы такой ас, — напропалую льстил Кострецов, — что даже Неумывайкина помните.
Далила Митрофановна вздохнула.
— Как его не помнить! Он до сих пор в нашем театре как родной, на все спектакли ходит.
Капитан внутренне напрягся.
— Неумывайкин?! Сколько лет прошло… Отсидел, давно посторонний человек, а все в «Современник» его тянет.
Далила добродушно усмехнулась.
— А театральные вроде цирковых. У нас тут второй дом, как семья. И правильно вы подметили: дрязги, склоки — будто среди многочисленной родни. Привычка к клану на всю жизнь. Вот и Неумывайкин Эдуард Анатольич сколько пережил, а тянет его сюда, хотя и здание у нас новое, и многое другое.
Деньги, драгоценности, а заодно и модная одежда исчезали прямо из гримерных чуть ли не ежедневно. Но если бы только это! Служителей муз, видимо, решили оставить и без колес — от подъездов театров угоняли автомобили.
«Современник» выходит прямо на Чистые пруды, табаковский театр расположен за ним, на улице Чаплыгина. Этот-то пятачок «Чистяков», как называют здешние края местные, и стал постоянной головной болью для капитана Кострецова.
В разгар криминальных атак в театры бросили команду переодетых сотрудников угро. Под видом богемных друзей-приятелей они болтались за кулисами, в буфетах, по коридорам и дворам.
Тем не менее время от времени из театральных глубин раздавался пронзительный женский крик или рев заслуженного артиста. Полуодетая, выскакивала очередная ограбленная, длинно ругался заслуженный трагик, глотая спиртное. Но если бы это был конец! Не успевал закрыться занавес, как актер, только что пережив потрясение от кражи в гримерной, вываливался на улицу и видел, что его машины и след простыл.
Воровской пир стих, когда выносить и угонять из ценного недвижимого и движимого стало нечего. Не считая, конечно, самих господ артистов. Сергей Кострецов сидел в своем кабинете, анализируя сходные происшествия по Москве за последние годы в среде знаменитостей.
Старенькая коричневая кожанка опера висела на спинке стула, он засучил рукава неброской рубахи на «костяных» своих руках, густо поросших мхом. Глаза капитана, собирающегося перешагнуть за свои тридцать три года, утомленно щурились, кудрявая светло-русая шевелюра была взлохмачена.
Сергей смолил любимые сигареты «Мальборо» и читал обзоры:
14 марта 1994 года в 22.00, в тот момент, когда в театре «Ленком» шел очередной спектакль, с театральной автостоянки неизвестные угнали автомобиль «БМВ-735», принадлежавший артисту Александру Абдулову. По этому поводу актер сказал: «Мы живем в стране воров». Он также сообщил, что в 1993 году у сотрудников «Ленкома», в числе которых такие артисты, как Николай Караченцов и Олег Янковский, было угнано шесть автомобилей.
27 октября 1994 года, когда актер Зиновий Гердт со своей женой зашел в продовольственный магазин на улице Строителей, неизвестные преступники угнали его машину «Жигули», которая не была поставлена на сигнализацию. За короткий срок артист лишился уже второго автомобиля.
31 октября 1994 года жертвой преступления стала актриса Татьяна Васильева. Около десяти часов вечера в подъезде ее дома на улице Лизы Чайкиной на нее напал грабитель. Выхватив из рук артистки сумочку с деньгами и документами, он скрылся в неизвестном направлении.
11 мая 1995 года ограблена актерская чета — Александр Лазарев и Светлана Немоляева. В тот момент, когда 57-летний А. Лазарев находился на репетиции (он работает в Театре имени В. Маяковского), кто-то залез в его гримерную и украл у него куртку, в которой были документы и ключи от квартиры. После этого преступник отправился по указанному в паспорте адресу, тем более что дом этот находился рядом с театром. Открыв квартиру «родными» ключами, преступник похитил оттуда 2 миллиона рублей и скрылся.
14 июля 1995 года в 10 часов утра от подъезда дома актрисы Лидии Федосеевой-Шукшиной на улице Бочкова неизвестные угнали принадлежавшую ей автомашину «Жигули».
16 июля 1995 года в 8 утра был совершен вооруженный налет на дачу писателя Анатолия Ананьева, расположенную под городом Видное. Неизвестный в маске, с пистолетом в руке ворвался в дом и потребовал денег. Однако писатель ударил грабителя по руке с пистолетом. В результате прогремел выстрел, но пуля угодила в пол. Грабитель скрылся.
17 июля 1995 года в 3.30 утра грабители пробрались на дачу поэта Андрея Вознесенского в Переделкине. Хозяева спали, преступники сложили в мешок всю видеои аудиотехнику, находившуюся в доме. На шум проснулась жена поэта писательница Зоя Богуславская. Она вышла на веранду и тут же попала в руки одного из грабителей. Приставив к горлу женщины нож, он держал ее, пока его напарник упаковывал ворованные вещи, среди которых были видеомагнитофон, телевизор, телефон, фотоаппарат и 2,5 миллиона рублей. После этого преступники отпустили женщину и скрылись. Через шесть дней они были задержаны милицией…
Кострецов остановился на этой информации, подумав: «Хоть здесь разыскали преступников».
* * *
Дверь открылась, в комнату вошел оперуполномоченный отдела лейтенант Геннадий Топков. Его подкинули на подкрепление Кострецову: парень, мол, сечет в театральных делах и вообще — по культуре. Решили так, потому что Гена, кроме недавно законченной милицейской «Вышки», имел и университетское образование историка.Кострецов, любивший работать в одиночку, согласился на такого напарника больше потому, что Гена был скромен, без «ментовского» апломба и амбиций, которые то ли не успел нажить, то ли отторгались они у него из-за интеллигентности.
Несмотря на хорошие манеры и очки, которые отродясь считались признаком слабости, Гена был спортивно сложен, и Кострецов оценил его тренированность, понаблюдав за лейтенантом в спортзале и тире.
Топков вежливо кивнул капитану, сел перед его столом, скосив глаза под окулярами в строгой оправе на обзоры, лежащие на столе.
— Не везет творческой интеллигенции, — сказал Кострецов. — Мало того, что постоянно грабят, но, как правило, и грабителей не находят.
— Да, — усмехнулся Гена, — в последнее время наши кумиры уж с телевизионного экрана за помощью обращаются. Недавно телеведущая «Армейского магазина» Дана Борисова жаловалась, что на только-только купленном «Гранд Чероки» с золотистыми дугами спереди и по бокам всего час ездила. И за какого-то знаменитого актера хлопотали — призывали воров не трогать его новой машины. Две предыдущие угнали.
— За простых людей попросить некому, — бросил Кострецов. — Простых много, а талантливых мало, товарищ капитан.
— Не надо, Ген, «товарищ капитан». Между напарниками не должно быть официальности. Можешь меня Сергеем звать и на «ты».
Топков смутился.
— Вас, то есть тебя, еще Кость зовут. А почему?
— Сначала в школе прозвали. Может, из-за фамилии, а может, из-за худобы. У меня быстрый обмен веществ. Мясо все время трескаю, но калории бешено сгорают. Надеюсь, и холестерин улетучивается. Еще пиво люблю, рекорд — семнадцать кружек подряд. Правда, только с вяленой рыбой. Рыбу-то я сам ловлю. И тебе придется, — капитан улыбнулся, не договорив, что Костью окрещен и за отчаянность в драках.
— Я не рыбак, — недоуменно ответил Гена.
— Будешь. Я тебе — об оперской рыбалке. Вот сейчас надо точно закинуть удочки в омута «Современника» и театра Табакова. Но предварительно требуется промерить глубины, определить, чем местные рыбки дышат, на что клюют. У тебя по этой части что-нибудь есть?!
— Проанализировал я похищенное в театрах. В общем, дело обычное: деньги, золотые кольца, драгоценности. Но внушительный улов, если по-рыбацки выражаться, — коллекционные ордена.
— А откуда в сумочках и карманах актеров были ордена, да еще коллекционные?!
— Не у актеров. Увлеклись в театрах спектаклями, так сказать, по полной системе Станиславского. Это в смысле перевоплощения. Ну и давай носить на сцене настоящие ордена. Причем не только последнего времени, а и царского. Если офицер, ну, скажем, в «Трех сестрах» Чехова, так ему вешали какого-нибудь Святого Станислава или Святую Анну, да еще с мечами. А так как раньше и гражданских лиц награждали, например, чисто военным орденом Святого Александра Невского, то и этот годился для украшения актера в роли старинного вельможи. И вот его-то как раз и увели.
Кострецов озадаченно поинтересовался:
— Такие ордена больших денег стоят. В Москве что, открылась фирма, выдающая их напрокат?!
— Нет, конечно. Помогал театрам крупный московский коллекционер генерал Рузский. Он на театре помешан, как и на орденах. У него огромная коллекция, фигурирует в международных справочниках. Генерал стар, наследников нет, ну и хотел, чтобы его сокровища публику порадовали. Рузский — старого российского рода. Когда увидел, что стали дореволюционных людей с уважением, похоже изображать, не посчитал кощунством на мундиры (пусть и бутафорские) и фраки свои ордена предоставить.
— И большого достояния лишился генерал?
— Десятки тысяч долларов! Я пропавшее точно не оценивал, но суди сам, хотя бы по стоимости советских орденов. Когда-то на черном рынке, например, орден Ушакова 1-й степени стоил двадцать тысяч долларов, а орден Суворова — двенадцать тысяч. Ну, а самый редкостный орден — Андрея Первозванного — оценивался в сто тысяч долларов. Это бывший высший орден империи, за то время его получили немногим более тысячи человек. Сейчас он возрожден: награждены академик Лихачев, конструктор Калашников. Кострецов с уважением посмотрел на Гену.
— Откуда ты про ордена знаешь? Неужели, когда учился на истфаке, это преподавали?
Топков смущенно отвел глаза.
— Да нет. Но я же хорошим историком хотел стать. Особенно увлекался отечественной историей: генеалогией, русским офицерским корпусом…
— И пошел потом в менты, — продолжил Кострецов. Гена поправил очки, прямо посмотрел на него и проговорил:
— А в военное училище мне поздно было, да и зрение не первый сорт. Только в милиции мог офицером послужить.
У Кострецова тепло сжалось сердце: такого парня среди новоиспеченных лейтенантиков он видел впервые. Подавляющее большинство из них с первых дней службы больше интересовалось расценками бандитских «крыш» и возможностями заработать на консультациях новых русских.
Но Сергей привык чувств своих не выказывать и деловито уточнил:
— Так значит самая ценная пропажа у Рузского — орден Александра Невского?
— Да. Театр, конечно, обещает часть его стоимости оплатить. Но куда там! Театральных денег и на ремонт помещений не хватает.
— А ты такой орден видел?
Гена кивнул, заблестев глазами.
— Учрежден в 1725 году, первые награждения были произведены после смерти Петра Великого Екатериной Первой. Знак его — красный крест с золотыми орлами между лучами и изображением Александра Невского на коне в центре. К знаку — восьмиконечная, стального цвета, лучевая такая звезда ордена с девизом: «За труды и отечество». Вручались лишь высшим чинам.
— Знак или звезда пропали?
— Знак, — вздохнув, ответил Топков. — Не знаю, была ли у Рузского к нему звезда. Кроме «Александра Невского» похитили еще несколько орденов. — Ну вот, у тебя уже есть адрес, — с него и начнем. Поговори с генералом. Тут разное можно вытянуть. Как и где хранится его коллекция? Не было ли попыток ограбления? Что за люди Рузского окружают — на предмет наводчиков… Ну, сам сообразишь. А я угнанными машинами займусь. Для начала в «Современник» зайду, этот театр посолидней и с некоторой криминальной предысторией.
— Что ты имеешь в виду?
— Был там лихой администратор. Еще в семидесятые годы занимался активной скупкой и перепродажей ворованных бриллиантов. Было такое знаменитое «бриллиантовое дело» Глода. Я его хорошо знаю, потому что у меня друг опером ФСБ служит, а в то дело КГБ вынужден был вмешаться. Длинная вообще-то история, но могу изложить, раз ты меня просветил на предмет орденов. — Буду только рад, Сергей! Тем более что ордена и драгоценности всегда связаны. Например, к орденам Андрея Первозванного, Александра Невского и Анны 1-й и 2-й степеней в качестве дополнительной награды могли жаловаться алмазные украшения.
Кострецов улыбнулся, любуясь азартом молодого опера.
— Ну, в том деле награждались попроще… Сбилась шайка на небольшой ювелирной фабрике. Располагалось производство в маленькой церквушке, стоявшей между универмагом «Детский мир» и зданием КГБ на Лубянке. Ювелиры систематически таскали отсюда бриллианты. Воровать было нетрудно, так как никакого досмотра не производилось. Потом переехала фабрика на завод «Кристалл», в район метро «Водный стадион». Там охрана была уже построже, но легко выносили и оттуда. Главарем команды был начальник цеха, подельниками — разметчик, шлифовальщик, несколько мастеров. Ходко шли украденные «брюлики» по Москве-матушке, у нас всегда навалом любителей «камушков». Очень выделялись среди покупателей ворованного известнейшие люди из той самой среды творческой интеллигенции. На этих как раз и работал барыга, он же администратор театра «Современник».
— Ты что, не любишь творческих людей? — серьезно спросил Гена.
— Я сам творческий по роду своих занятий, — веско ответил Кострецов. — Так что талантливых коллег в любой области уважаю, даже в уголовной. Но мастер, профессионал — это одно. И совсем другое — всякая шатия, которая крутится, кормится вокруг умельцев. В художественных, театральных кругах это так называемая богема. Ни хрена сами не умеют, а на всяких тусовках первые. Эта шушера и застит глаза. Ну кем был тот администратор «Современника»?! В лучшем случае — неудавшийся актеришка, режиссеришка. Но он-то в искушение мастеров сцены и вводил. Хотя и те хороши… Ты посмотри: угонят у кого-то из них одну тачку — сразу заводит другую. Систематически обкрадываемый Александр Абдулов сейчас на шикарном «Гранд Чероки» заруливает, не хуже исчезнувшего у Даны Борисовой. Что, в метро западло проехать?! Ну да, под землей-то лишь второсортный народ передвигается.
Гена улыбнулся.
— Все-таки, скажем так, недолюбливаешь ты, Сергей, знаменитостей.
— Это есть! Какую-то безголосую раскручивают по всем правилам шоу-бизнеса, а ты на нее смотри, не выключать же все программы. А режиссеров, писателей, особенно сатириков, целая шайка с экрана не пропадает. Одни и те же лица, один и тот же треп! А потом глядишь (за это спасибо телевидению) — самые ударные из них уж с уголовниками без стеснения целуются и обнимаются.
— Про кого это ты?
— Да, например, про режиссера «Ленкома», про Захарова. Хозяина «Русского золота» Таранцева из американской тюряги выпустили, а режиссер «Ленкома» едва ли не первым его у нас в аэропорту с поклоном встречает и обнимает.
— Таранцев в прошлом дважды был судим и отбыл наказание, судимости сняты.
Кострецов сощурился.
— Видно, Гена, что в органах ты без году неделя. Поверь пока на слово: если человек зону, да еще неоднократно, прошел, «нормальным» он не будет. На всю жизнь — особые ухватки, закомплексованность, грязный цинизм. Но если даже этот Таранцев святым стал, зачем деятелю культуры свою связь с ним подчеркивать?! Есть же неписанные законы, кодексы чести в любой артели, а в цеху людей искусства — особенно. Ответ прост — этот хозяин «Русского золота» и сам золотой. Передачу на телевидении (опять же о культуре!) кто финансировал? Таранцев. Что же получается? При советской власти такие режиссеры ради кормушки языком по вышестоящим задницам работали, а теперь достаточно к груди кому-нибудь прижаться перед телекамерой. Легче стало, хотя и позорнее.
— Без денег культуре не прожить.
— Неужели русская культура нуждается в таких деньгах? Лучше уж пусть вообще не будет искусства, чем ценой грязи. Мы и так тонем в бульварщине. Вот уже воистину форма определяет содержание.
— Это правда. На актерскую зарплату машину не купишь. Да ведь перед властью над толпой, перед большими деньгами любому непросто устоять, — сдержанно произнес лейтенант.
— Но эти-то не любые! Ты мне, Топков, на больную мозоль не наступай. Ты про меня все уже узнал?! Знаешь, что я ни у уголовников, ни у полууголовных всяких никогда ни копейки не брал и в сделки с этой шушерой не вступал? Потому и торчу на Чистяках «земляным» опером… Но хотя бы эти Чистые пруды должны быть чистыми!
Капитан нахмурился, сложил бумаги на столе, сунул их в папку. Снял куртку со стула и стал ее натягивать.
— Сергей, — извиняющимся тоном сказал Гена, — я таким же, как ты, принципиальным хочу быть. Поэтому к тебе в напарники сам попросился. Ты прости, что я такие вопросы задавал. Мне хотелось тебя понять. Я знаю, за что тебя Костью еще зовут. Знаю, как ты этим летом накрыл банду милиционеров с главарем — майором угро.
Капитан, помягчав, передумал обрывать разговор и уходить. Он снова закурил уже которую по счету сигарету и проговорил:
— Не белая я Кость. Про старинные ордена, историю Отечества плохо знаю. Я вообще ничего про ордена и медали не ведаю. Мне их не дают. Но как и какими жабрами дышит вся эта богема приблатненная — уж как-нибудь просеку. Ну что, про «бриллиантовое дело» досказывать?
— Будь добр.
— Так бы и гоношились бриллиантщики при помощи всяких «современниковских» барыг, если б в марте 1971 года не повязали на таможне в аэропорту гражданина Глода. Творческий, заметь, таможенник присмотрелся к кольцу на руке этого гражданина. Оно почему-то было повернуто бриллиантом внутрь ладони. Взялись перстень досматривать. Оказалось, что он поддельный и служит футляром для большого бриллианта в два карата! Занялся этим КГБ, и уже в июле взяли восьмерых бриллиантщиков с тем начальником цеха. А в ходе расследования арестовали пару десятков обвиняемых, да сотню человек пустили свидетелями. Нитка от них потянулась в Армению. На том материале художественный фильм потом сняли. Это было самым крупным хищением в семидесятые годы. Изъятыми бриллиантами заинтересовался сам Андропов. Руководители союзного КГБ собрались лично осмотреть эти сокровища. Видишь, чем еще легендарен театр «Современник»?
— Внушительно.
— Давай удить, Гена. Имей в виду: ближайшие после преступления дни дают наибольший эффект раскрываемости. Я вот еще думаю: с какого бы края агентурно внедриться в круги театральной общественности? В «Современник» — то я пойду опером. Но надо б где-то богемно поболтаться — как своему. Где самая мощная театральная тусовка?
Гена подумал и сказал:
— Когда-то была в ВТО — Всероссийском театральном обществе, в здании на углу Пушкинской площади и улицы Горького, там и ресторан славился. А после перестройки организовали СТД — Союз «театральных деятелей». Но я ничего не знаю об этой организации.
— О! — воскликнул Кострецов, — мне уже понравилось: «театральных деятелей». На Чистяках одних театральных деятелей другие чистят. В таком «союзе» необходимо побывать.
* * *
После разговора с Геной Кострецов еще посидел за столом, просматривая список угнанных от театров автомобилей. Потом направился к «Современнику».Капитан прошел через белую колоннаду здания и двинулся по пустынным в этот дневной час коридорам к кабинету администратора театра. Открыв дверь, увидел за столом пожилую, ярко накрашенную дамочку.
— Добрый день, — сказал он, показывая удостоверение, — как дела на криминальной сцене?
— Это вам лучше знать, — ответила та, не поддержав шутливого тона капитана. — Ваши сотрудники тут круглыми сутками болтаются.
Кострецов сел в кресло, обвел взглядом помещение.
— Отбой, теперь я в основном этими происшествиями буду заниматься. Надо осмыслить случившееся, подумать.
— Разве?! — с надрывом осведомилась дамочка. — Но ведь анекдот о другом гласит.
— Какой анекдот?
— А сидели двое перед банановым деревом: обычный человек и милиционер. Стали спорить, как лучше бананы достать. Обычный-то говорит: «Надо подумать». А милиционер: «Надо прыгать», — и давай изо всех сил к бананам подскакивать. Кое-какие он ухватил. А обычный подумал и сообразил, что лучше палкой действовать. Нашел ее и сбил себе много бананов. «Видишь, — говорит он милиционеру, — лучше сначала подумать». А милиционер, знай, скачет да кричит: «Не надо думать, надо прыгать!»
Капитан от души рассмеялся:
— Отпрыгались. Театр так чисто проутюжили, что приходится соображать. А вы, раз такие анекдоты рассказываете, наверное, уже давно думаете. Так не будет ли каких-нибудь подсказок? Советов больше не надо.
Дама достала из длинного портсигара тонкую сигарету, закурила и пустила дым вверх еще не потерявшими упругость губами, и так огненными от помады.
— Да что ж я могу капитану милиции подсказать? Своих театральных назубок знаю. Но не сами ж они у себя крали.
— Особенно неприятна история с орденами генерала Рузского, — заметил Сергей.
— О да! — озабоченно подняла выщипанные дуги бровей дама. — Какую ошибку мы сделали, что из его коллекции взяли. Зрителю-то, в принципе, все равно, что за бирюльки на актерах.
— Эти бирюльки были самым дорогостоящим в вашем театре.
— Да как сказать, — небрежно повела глазками дама. — Генерал все равно продавать эти ордена не собирался. А вот ценности, которые у актеров украли, придется им восстанавливать на последние гроши.
— Ну да, — невозмутимо продолжил Кострецов, — например, угнанные иномарки требуется компенсировать немедленно. Был «опель», а теперь, может, БМВ взять. Эта модель во всех отношениях поприметнее.
— В каких это — всех?
— Например, если снова угонят, легче искать.
Дама зло рассмеялась.
— Вы, пожалуй, разыщете! А знаете, каким пґотом все это актерам достается?
— Знаем, замучили этими объяснениями по телевидению. Так кто из нас мученики искусства?
Дамочка раздражилась так, что сквозь пудру на щеках проступила их природная краска.
— Вы что, издеваться сюда пришли?! Еще анекдотами про милицию попотчевать? Не вам над людьми искусства трунить! Уж более смехотворной фигуры, чем малограмотный продажный современный милиционер, в нынешнем общественном театре не существует!
Кострецов тоже закурил.
— Давайте-ка успокоимся. Я-то на вас обижаться не могу, потому что вы от имени людей искусства говорите, а сами к ним отношения не имеете. Вот и пытаетесь оскорблять милицию со своей завхозовской кочки. Тоже имеете право, в «Современнике» и администраторы легендарные. С точки зрения милиции.
Совсем сузила глаза дамочка.
— Это что еще за намек?!
— Да какой уж там намек! — простецки заулыбался Кострецов. — Талантливые, я говорю, администраторы. Вы о всех бывших тут представителях этого переднего фронта искусства знаете?
Ему хотелось, чтобы собеседница сама вспомнила «бриллиантового» барыгу.
Дамочка вперилась взглядом в безмятежную кострецовскую физиономию.
Наконец ее осенило:
— А-а, это вы про Неумывайкина…
Капитан с удовольствием рассмеялся, услышав произнесенную вслух колоритную фамилию администратора-бриллиантщика.
— И про товарища Неумывайкина тоже. А хорошая у вас память. Дело-то было в семидесятых годах.
— И все-таки вы еще на что-то намекаете, — уже настороженно произнесла собеседница.
Кострецов с усмешкой посмотрел на нее.
— Боюсь, вы такая хитрая, что сами себя можете перехитрить. Поэтому говорю прямо. Параллель с Неумывайкиным — не намек на то, что вы подозреваетесь в наводке воровской шайки на грабежи театра. Хотя… ассоциация с таким талантом, как Неумывайкин, на сцене «Современника» вполне допустима.
Хотелось, ох, хотелось капитану поставить на место эту дамочку. Но он был отходчив и дружелюбно продолжил:
— Я тут спорил со своим помощником о нынешних людях искусства и понял, что действительно не очень их жалую. А вот о тех, кто вынужден обслуживать эту капризную, самовлюбленную публику, честное слово, другого мнения. Поэтому немного растерялся, когда вы взялись их с таким пылом защищать. А они сами, ого как в состоянии себя прикрыть. Тут их мастерство безупречно. Но вам-то каково? Что я, не знаю? Ни в одном другом коллективе нет такого гнусного и запутанного клубка сплетен и интриг, как в театре.
Женщина устало махнула рукой, по лицу ее сразу поехали морщины.
— Достается, конечно. Такие, как я, всегда второй, даже третий сорт в театре. — Она усмехнулась. — А зрители, выходит, уж последний сорт для господ артистов. — Вас как величать? — вежливо осведомился капитан.
— Далила Митрофановна.
Опер с трудом сдержал улыбку: «Современнику» везло на колорит.
— А я Сергей. Так вот, меня в расследовании артисты совершенно не интересуют. Вы правы, Далила Митрофановна: в кражах вряд ли они замешаны. Важнее присмотреться к околотеатральному люду. Ну например, к завзятым театралам типа генерала Рузского, к тем, кто около артистов крутится. Конечно, небезынтересна и обслуга театра, его сотрудники.
— Поэтому вы с меня начали?
— Так точно. Вы же сами сказали: всех здесь знаете. Вы такой ас, — напропалую льстил Кострецов, — что даже Неумывайкина помните.
Далила Митрофановна вздохнула.
— Как его не помнить! Он до сих пор в нашем театре как родной, на все спектакли ходит.
Капитан внутренне напрягся.
— Неумывайкин?! Сколько лет прошло… Отсидел, давно посторонний человек, а все в «Современник» его тянет.
Далила добродушно усмехнулась.
— А театральные вроде цирковых. У нас тут второй дом, как семья. И правильно вы подметили: дрязги, склоки — будто среди многочисленной родни. Привычка к клану на всю жизнь. Вот и Неумывайкин Эдуард Анатольич сколько пережил, а тянет его сюда, хотя и здание у нас новое, и многое другое.