Черкасова Екатерина
Магия возмездия

   Екатерина ЧЕРКАСОВА
   Магия возмездия
   ГЛАВА 1
   Москва, 1998 год
   Эвелина вяло переставляла на столе многочисленные вещички,
   привезенные из различных уголков мира. За окном смеркалось, шел затяжной
   осенний дождь, и, как всегда в это время года, Эвелина тосковала.
   Она брала в руки тяжелые прохладные скарабеи, поглаживала их изрезанные иероглифами спины, поднимала к свету изящные фигурки венецианского стекла, как будто надеясь увидеть в них отблеск средиземноморского солнца.
   Венеция... Эвелина откинулась в кресле и прикрыла глаза.
   * * *
   Искусствовед по образованию, она, как и сотни ее коллег, в начале девяностых оказалась без работы. Эвелина была всегда несколько пассивной в отношении поиска работы, а торговать на рынках турецким шмотьем считала просто ниже своего достоинства. Тогда же она познакомилась с немолодым, образованным, галантным и богатым Рудольфом.
   Воспитанная в семье, где проявление чувств и эмоций считалось почти неприличным, Эвелина казалась себе сдержанной, рациональной и мало способной на безумную страсть. Ее мать, Маргарита Ильинична, конечно, любила и дочь, и мужа, но всеми силами старалась этого не показывать. Отношения были уважительными, ровными, но какими-то стерильными.
   Маргарита Ильинична, моложавая подтянутая женщина, больше всего боялась уйти на пенсию. Ей казалось, что она мгновенно превратится в подобие неопрятных скучающих старух, которые сидели на лавочке у подъезда и мыли кости проходившим мимо соседям. Впрочем, вряд ли ей это грозило. Маргарита Ильинична работала в когда-то крупном проектном институте, который с годами постепенно разваливался и хирел. Сначала из него стали уходить перспективные молодые сотрудники, а затем все остальные, потому что существовать на нищенскую и нерегулярно выплачиваемую зарплату было невозможно. Маргарита Ильинична, или, как ее называли за глаза, Маргоша, знала о своем институте все, прикипела к нему сердцем и не представляла жизни без своей работы. Она исправно писала научные статьи, планировала и сдавала проекты, регулярно посещала заседания ученого совета, и ей и в голову не приходило, что это может быть никому не нужным. Она ничего не хотела менять в своей жизни. Ей оставался год до пенсии, но она была уверена в своей востребованности и необходимости. Даже смерть мужа Игоря Борисовича мало что изменила в ее жизни. Она все так же вставала в шесть утра, делала гимнастику, съедала пару ложек обезжиренного творога, запивая его слабозаваренным несладким чаем. Это было невкусно, но полезно, без холестерина, кофеина и других вредных для организма веществ. Маргарита Ильинична смолоду следила за своим здоровьем и никогда не позволяла себе расслабиться. Она прожила со своим мужем Игорем, известным в научных кругах физиком, более тридцати лет, но и теперь не смогла бы ответить, любила ли она его. Это слово было не из ее лексикона. Для нее были характерны другие слова: надо, правильно, полезно, обязательно. Не испытывая особой любви к мужу, она никогда не позволяла себе ничего на стороне, да, собственно, и не нуждалась в этом.
   Ее единственная дочь Эвелина росла здоровой, красивой и умной девочкой. Маргарита Ильинична считала, что детей баловать нельзя, и Эля как ее называли дома - с детства усвоила множество "нельзя": нельзя плакать, клянчить, выпрашивать, пререкаться, капризничать, лезть к взрослым, перебивать, жаловаться, ябедничать. Существовали также и многочисленные "надо": надо слушаться, выполнять обещания, приходить вовремя, говорить правду, учиться на "отлично", решать свои проблемы самостоятельно. В результате Эля выросла воспитанной, обязательной, образованной, самостоятельной, но чрезмерно скрытной. Маргарита Ильинична почувствовала, что Эля перестала в ней нуждаться еще с того возраста, когда та научилась зажигать плиту и стала без сопровождения взрослых выходить из дома на прогулки. Ей тогда было лет шесть, и у нее на шее на веревочке болтался ключ от квартиры. Когда Эля подросла, мать и дочь отдалились друг от друга еще больше. Эля прекрасно закончила школу, у нее были явные способности к рисованию, но родители мечтали, чтобы она получила техническое образование и овладела одной из "нужных", с их точки зрения, профессий. Однако, к их удивлению, Эвелина легко поступила на факультет искусствоведения, и это не обсуждалось. В школе, а затем в институте Эвелина выделялась своей сдержанностью, спокойствием и невозмутимостью. Она не участвовала в шумных студенческих вечеринках, не влюблялась в однокурсников, не шепталась со сверстницами, поэтому ее не любили и считали задавалой.
   Нельзя сказать, чтобы Маргарита Ильинична оказалась довольна замужеством дочери: Рудольф казался ей слишком старым. Но, как всегда, Эвелина поставила родителей перед фактом - ей не нужны были их советы. Иногда она сама удивлялась, как на самом деле ей мало было нужно: она не испытывала настоящей потребности ни в поддержке, ни в эмоциональных связях, ни в дружбе, ни, как ей казалось, в любви. Рудольф дал ей спокойную, насыщенную интеллектуальными впечатлениями, безбедную жизнь, и Эвелина по-своему была к нему привязана. Она заботилась о нем, следила за его не слишком крепким здоровьем, составляла компанию в различных поездках и принимала участие в долгих неторопливых разговорах. Наконец, она была незаменима как эксперт-искусствовед французской живописи конца ХIХ - начала ХХ веков. Как люди, объединенные общим знанием и глубоко понимающие друг друга, они, глядя через забрызганное дождем окно на парижскую улицу, могли в унисон воскликнуть: "Да это же совершенный Писсарро!" и почувствовать себя счастливыми от этого взаимопонимания. Тогда Эвелине казалось, что большего от брака не стоит и желать.
   Однажды Маргарита Ильинична высказала дочери претензии: ее свободный образ жизни, длительные поездки за границу, нежелание устраиваться на "нормальную" работу, с ее точки зрения, не свойственны честным людям. Честные люди обязаны каждый день ходить на работу и приносить пользу своей стране. Эвелина не стала с ней ссориться, но с тех пор появлялась в ее доме только по праздникам, как бы выполняя дочерний долг, и о себе почти ничего не рассказывала. После смерти Игоря Борисовича они еще больше отдалились друг от друга.
   ВЕНЕЦИЯ, 1995 ГОД
   Три года назад, когда муж Эвелины Рудольф Гросс, пожилой преуспевающий антиквар, хорошо известный в мире торговцев предметами искусства, был еще жив, они провели незабываемую неделю в Венеции.
   Эвелина с восторгом впитывала окружающую ее атмосферу старой изысканной Европы, с упоением часами бродила по гулким и полупустым в это время года музейным залам.
   У Рудольфа в Венеции была назначена встреча с саудовским миллионером, членом огромной королевской семьи, страстным коллекционером живописи Мохаммедом бин Салехом. Впрочем, сорокалетний нефтяной магнат из Саудовской Аравии с той же страстью коллекционировал лошадей, бриллианты и любовные приключения по всему миру.
   Поездка в Венецию была отнюдь не первой. Рудольф всегда стремился показать Эвелине самые прекрасные места на земле. Как правило, она не вмешивалась в его дела, не интересовалась клиентами, всецело посвящая себя музеям и архитектуре, но в этот раз Рудольф предложил ей отметить эту удачную сделку в шикарном ресторане.
   На столе горели свечи, матово поблескивало серебро, в ведерке охлаждалось дорогое французское шампанское, вкуса которого Эвелина никогда не понимала. Трое официантов бесшумно скользили за спинами клиентов, предваряя их желания. Эвелина не предвкушала особенно интересного вечера: ресторан был слишком дорог, а их гость слишком богат и, как многие богатые арабы, слишком самодоволен, чтобы получить от ужина удовольствие.
   К ее изумлению, Мохаммед оказался стройным привлекательным мужчиной с обаятельной белозубой улыбкой, прекрасными манерами и оксфордским образованием. Он был одет в изысканный безукоризненный темно-синий костюм, стоивший не менее трех тысяч долларов. Эвелина, до этого представлявшая арабов нахальными, шумными, увешанными золотом представителями "третьего мира", была очарована. Вечер оказался просто восхитительным; собеседники были умны, ироничны. Мохаммед засыпал ее комплиментами. При этом его черные глаза сияли. Эвелина чувствовала, что поддается его обаянию, что его взгляд лишает ее воли. Прощаясь, Мохаммед преподнес Эвелине корзину роз.
   - Я готов любить вас, - прошептал Мохаммед,
   сжав ее руку и пристально глядя в глаза.
   Возвращаясь в отель, Рудольф отмалчивался.
   - Корзина роз - это слишком по-арабски. У них
   ни в чем нет чувства меры, - наконец заговорил он, выходя из машины и протягивая Эвелине руку.
   - Ты просто ревнуешь, - засмеялась Эвелина,
   но сердце билось сильно и часто, щеки горели. Она знала, что не уснет этой ночью.
   Не уснула она и в последующие несколько ночей. Рудольфу
   нужно было срочно уехать в Рим, чтобы принять участие в аукционе,
   и Эвелина попросила оставить ее в Венеции:
   - Милый, мне хотелось бы провести несколько дней
   в Лидо ди Езоло, поваляться на пляже, никого не видеть. Ведь в Москве уже дожди. Ты же знаешь, как я люблю море!
   Рудольф согласился, но ей показалось, что он все понял.
   Три дня превратились в одну длинную полную страсти ночь. Эвелина поняла, что впервые влюбилась.
   Разлука с Мохаммедом переживалась ею, как ломка у наркомана,
   хотя они довольно часто говорили по телефону. Мохаммед был весел,
   остроумен и обаятелен, Эвелина - печальна, раздражена, недоверчива.
   Она понимала, что так не могло продолжаться, но ничего не могла с собой поделать. Ее личный психотерапевт давал ей самые разные советы, но все было бесполезно.
   Тогда-то Эвелина и увлеклась парапсихологией. Мистические знания придавали ей уверенности в себе. Она верила, что все ее желания исполнимы, люди с их проблемами понятны. Следовательно, людьми возможно манипулировать. Эвелина много путешествовала, изучала древнееврейскую кабалу, тайны магрибских колдунов, страшную, порой смертельную магию Вуду. Во всех поездках она имела при себе хрустальный шар, колоду карт Таро, набор магических порошков, которые следовало бросать в огонь, чтобы подчинить своей воле человека. Правда, в реальной жизни Эвелина использовала свои знания крайне редко. Для этого ей было достаточно простого понимания человеческой психологии.
   Мохаммед никогда не забывал ее и часто звонил из разных уголков мира. Когда Эвелина пришла в себя после бурного романа и приобрела прежнюю легкость и ироничность, она как будто поменялась с ним местами. Он звонил ей рано утром и поздно вечером, непостижимым образом находил ее в самых дальних поездках, в самых крошечных гостиницах, был недоверчив и, не скрывая ревности, подробно расспрашивал ее обо всем, чем она занималась в его отсутствие. Она понимала, что теперь он боится потерять ее, и ей это было приятно.
   ШАРМ-ЭЛЬ-ШЕЙХ, 1996 ГОД
   Рудольф часто болел, и постепенно заботы по поддержанию его бизнеса Эвелине пришлось взять на себя. Прекрасный знаток импрессионизма, она могла часами рассматривать картины, говорить о них, но превращать художественные произведения в деньги ей казалось слишком скучным. Поэтому почти всеми делами занимался управляющий, а она лишь изредка просматривала отчеты, навещала магазин и галерею и подробно сообщала обо всем Рудольфу. Кроме того, она открыла салон магии, который приносил ей немалый доход. Однако, несмотря на заботы, конец осени она всегда посвящала путешествиям. Египет был страстью Эвелины. Несколько лет назад она впервые посетила эту страну, была очарована ею и впоследствии, неоднократно бывая там, старалась не посещать слишком много мест сразу, чтобы экономить впечатления и избежать пресыщения. В этот раз она выбрала Шарм-эль-Шейх, удивительной красоты место на Синайском полуострове.
   Эвелина терпеть не могла физических упражнений, но этим ранним утром, собственно еще ночью, она мужественно карабкалась наверх по бесконечным высоким скользким ступеням. На горе Моисея, Джебель Муса, находился один из первых христианских монастырей - монастырь Святой Екатерины. Вместе с Эвелиной тяжелый путь преодолевали люди разного
   цвета кожи и разных национальностей. Для мусульман это место тоже
   было священным: Муса был почитаем и в исламской религии. После изнурительного подъема под пронизывающим ледяным ветром - в горах было холодно - она наконец-то оказалась наверху. Поднимавшееся солнце окрашивало лежащие внизу скальные массивы в неестественно яркие розовые цвета. Казалось, с этой точки можно было увидеть Египет, Израиль, Иорданию и Саудовскую Аравию одновременно. Эвелина восхищенно замерла, наблюдая, как алый шар солнца становился сначала золотым, затем ослепительно желтым, а в конце почти белым и таким ярким, что на восход больше невозможно было смотреть. В этот момент, согласно преданию, отпускались все грехи, и действительно Эвелина внезапно почувствовала себя такой легкой, свободной, беззаботной, что казалось, если она раскинет руки и прыгнет с вершины, то будет парить как птица.
   Эвелина в раздумьях стояла у куста неопалимой купины.
   Ей захотелось отломить побег и попробовать вырастить такой дома. Ее
   размышления прервал приятный баритон, произнесший на неплохом английском:
   - Даже и не думайте об этом, у вас все равно ничего
   не выйдет. Этот кустарник растет только здесь.
   Эвелина обернулась. За ней стоял лысоватый мужчина лет
   сорока с небольшим. Его внешность можно было бы назвать непримечательной,
   если бы не обаятельная и открытая, как у ребенка, улыбка.
   - Вы что, читаете мысли? - рассмеялась она.
   - Просто все стоящие здесь думают об одном и том
   же.
   Эвелине было неприятно причислять себя ко всем, но она была вынуждена признать его правоту.
   - Кстати, меня зовут Джон Гершович, - представился мужчина. - Живу в Тель-Авиве. Но египетское побережье Красного моря люблю больше, чем израильское.
   - Эвелина Гросс. Я русская.
   - Странно, готов был поклясться, что вы немка.
   - Мой муж из обрусевших немцев. А мое имя
   плод материнской фантазии. Оно никогда мне не нравилось, особенно
   его сокращенный вариант - Эля. В детстве я запретила родителям
   так себя называть.
   - Мы можем говорить и по-русски, - сказал Джон.
   Моя жена русская - волей-неволей пришлось научиться.
   - Отлично. А где же ваша жена?
   - Дома. На каникулы приехала ее дочь, мы должны встретиться
   через три дня в Эйлате. В каком отеле вы остановились?
   - В "Марриотте". А вы?
   - Я всегда останавливаюсь в "Мовенпике".
   - Заходите, можем поужинать в японском ресторане.
   - С удовольствием. А чем вы занимаетесь?
   - Магией, - улыбнулась Эвелина, желая превратить
   свои слова в шутку.
   Джонни помолчал, а затем серьезно посмотрел на нее:
   - Тогда нам есть о чем поговорить.
   Оставшиеся до отъезда дни они провели вместе. Им казалось,
   что они знакомы целую вечность. Джон был историком и политологом,
   но его самым большим увлечением оказалась древнееврейская кабала.
   Эвелина впитывала его рассказы как губка. Чтобы не расставаться с
   ним, она переехала в "Мовенпик", и ночи напролет они проводили
   в беседах.
   Джонни рассказывал ей о Сефироте.
   - Кабалистическая метафизика рассматривает мир как
   совокупность десяти Божественных эманаций, каждая из которых содержит
   в себе одно из качеств этого мира, - объяснял он Эвелине.
   Это четыре элемента: Божий дух, воздух, вода и огонь, и шесть пространственных направлений: вверх, вниз, вправо, влево, вперед, назад. Считается, что десять Сефирот - это Венец, Мудрость, Распознавание, Милость, Сила или Строгость, Великолепие, Победа или Вечность, Величие или Признание, Основание или Фундамент и Царство.
   Эвелина слушала, затаив дыхание. Джон нарисовал сложный
   чертеж Дерева Сефирот и стал объяснять отождествление всех символов
   с Арканами Таро.
   Глубокой ночью Джон и Эвелина сели на пол, взялись за
   руки и приготовились к медитации на Дерево Сефирот, которая представляла собой восхождение из сферы материального мира в сферу Чистого Духа. Они одновременно увидели то, что заставило Эвелину отшатнуться и выдернуть руку.
   - Нет-нет, это невозможно. - В ее глазах стояли
   слезы.
   - Нужно смириться, Эвелина. Это случится, но твоей
   вины здесь нет. Изменить что-либо нельзя, мы уже встретились, колесо Судьбы набирает обороты...
   ИЕРУСАЛИМ, 1997 ГОД
   Однажды в Иерусалиме во время ужина со своим старым другом,
   любовником и учителем Джоном Гершовичем Эвелина почувствовала тревогу. Несмотря на жаркую погоду, ее знобило, она задыхалась.
   - Пожалуйста, Джонни, давай уйдем. Что-то случилось,
   я знаю. - Эвелина ледяными пальцами впилась в руку Джона.
   В отеле Эвелина зажгла свечи, бросила в пламя щепотку
   черного кристаллического порошка, вдохнула сладковатый дым и прикрыла глаза в ожидании эффекта. Затем взяла в руки холодный тяжелый хрустальный шар. В блеске его граней можно было разглядеть разливающееся черное облако, постепенно превращающееся в образ седого пожилого человека.
   - Рудольф... - выдохнула Эвелина и, сняв телефонную
   трубку, немедленно набрала номер. - Пожалуйста, мисс, могу
   ли я вылететь сегодня в Москву?
   ШАРМ-ЭЛЬ-ШЕЙХ - АБУ-ДАБИ,    1998 ГОД
   Спустя год Эвелина вернулась в Шарм-эль-Шейх, который любила за необыкновенно теплое и ласковое в любое время года море, красоту коралловых садов, спокойную атмосферу респектабельного курорта. Синайский полуостров, защищенный горами от ветра, а полицейскими - от исламских фундаменталистов, представлялся ей идеальным местом отдыха. В это время года в Москве стояла промозглая сырая погода с затяжными дождями и пронзительными ветрами. Эвелина знала и любила Ближний Восток, путешествовала по Израилю, Иордании и Египту, но в конце пути всегда возвращалась
   на Синай.
   Ноябрь в этом году оказался особенно дождливым и темным. Мокрый снег таял, образуя под ногами грязные лужи. Шарм-эль-Шейх встретил Эвелину теплым вечерним воздухом и темными силуэтами пальм на фоне заходящего солнца. В небольшом аэропорту Эвелину встречал ее старый друг Джон Гершович. Высокий загорелый Джон крепко обнял ее и прижался слегка колючей щекой. Она ощутила знакомый запах дорогой туалетной воды от Сен-Лорана и голландских сигар, которые он предпочитал.
   - Боже мой, Эви, как же я рад, что ты приехала! - воскликнул Джон, всматриваясь в ее лицо и проводя ладонью по щеке. - Я уже отчаялся встретиться с тобой, ведь ты всегда занята.
   - О, Джонни, ты, как всегда, все преувеличиваешь, - засмеялась она. Я слышала, что тебя пригласили работать в Америку. Надеюсь, ты не оставил занятий магией?
   - Эви, моя новая работа требует времени, я получил американское гражданство, консультирую президента по вопросам политологии, связанным с Ближним Востоком. Я день и ночь в делах.
   Эвелина саркастически посмотрела на него:
   - Неужели у тебя не остается времени для твоей русской жены?
   Джон несколько преувеличенно удивился, широко распахнул глаза, обнял Эвелину за плечи:
   - О, Эви, неужели ты ревнуешь?
   Эвелина засмеялась, затем взглянула на него, грустно произнесла:
   - Джонни, Джонни, разве ты не знаешь, кто я? Разве не ты учил
   меня? Разве есть в тебе что-то новое для меня?
   Джон забронировал люкс в роскошном, хотя на вкус Эвелины несколько помпезном отеле "Мовенпик". Но Джон всегда был консервативен в выборе отелей, предпочитая первоклассные.
   Эвелина вошла в украшенную живыми цветами ванную и с облегчением сбросила одежду: для нее всегда было мучительным носить одно и то же в течение всего дня. Плотные, упругие струи прохладного душа освежили ее.
   Когда она вышла из ванной, одетая в белоснежный махровый халат с вышитой эмблемой отеля, отжимая полотенцем мокрые волосы, Джон сидел в кресле и смешивал коктейли. Он успел заказать ведерко со льдом в номер; перед ним стояла бутылка "Чивас Регала" и широкие стаканы. Он обернулся к Эвелине:
   - Тебе покрепче?
   - Пожалуй, мне надо расслабиться после дороги, - сказала Эвелина, устраиваясь с ногами в кресле. - Милый, сколько у нас времени?
   Джон с видимым огорчением произнес:
   - Только три дня, в понедельник у меня встреча с советниками президента. Мне так жаль, Эви, что мы не можем провести здесь хотя бы неделю.
   Эвелина промолчала и пожала плечами. Больше всего она хотела заснуть и проснуться ранним утром, чтобы пойти купаться, когда морская гладь напоминала зеркало и незамутненная вода позволяла увидеть всю красоту радужных рыб, которые подплывали к берегу, совершенно не боясь людей, а по пляжу бродили длинноногие ибисы.
   Но Джон был настроен весьма решительно, намекая, что у них очень мало времени. Спустя пару часов вошел официант и вкатил столик с сервированным на двоих ужином. Джон был олицетворением заботы и любезности:
   - Дорогая, я знаю, что ты предпочитаешь морепродукты. Поэтому
   я заказал легкий ужин: икра, королевские креветки и морские гребешки.
   Официант зажег свечи, откупорил бутылку и налил вино в бокалы. Джон удовлетворенно кивнул официанту, и тот удалился.
   Поздно ночью Эвелина осторожно вылезла из-под одеяла. Стараясь не потревожить спящего Джона, она, накинув халат, тихо прошла в соседнюю комнату и сняла телефонную трубку.
   - Любовь моя, я буду в Шарм-эль-Шейхе в понедельник. Встретимся в "Интерконтинентале". Буду ждать, скучаю. - Эвелина тихо вошла обратно в спальню и так же бесшумно скользнула под одеяло.
   Маленький и уютный аэропорт Шарм-эль-Шейха встретил Эвелину
   и Джона толпой шумных и оживленных итальянцев. Эвелина выглядела грустной и притихшей. Она нежно обняла Джона и прошептала:
   - Джонни, скажи мне, увидимся ли мы еще? У меня предчувствие,
   как будто мы расстаемся навсегда.
   Джон отстранил ее:
   - Эви, дорогая, только не говори так. Мы еще будем вместе, обещаю. Как только я закончу работу в Штатах, мы обязательно встретимся. Я даже готов приехать в Москву. А если хочешь, встретимся в Иерусалиме. Ты помнишь наш любимый ресторанчик?
   Эвелина вздохнула. Джон исчез за стойкой паспортного контроля, а она, выйдя из здания аэропорта, вынула из сумочки сотовый телефон. Когда абонент ответил, она, назвав номер своей комнаты, попросила упаковать ее багаж и перевезти его в забронированный номер в "Интерконтинентале".
   В "Интерконтинентале" Эвелина прошла через отделанный в золотистых тонах холл и улыбнулась знакомому менеджеру. Она и раньше останавливалась в этом отеле, и ее здесь помнили.
   - Какой мой номер? - спросила она молодого портье.
   - Как всегда, мадам, - ответил египтянин, протягивая Эвелине карточку электронного ключа.
   Эвелина направилась к лифту, бегло окинув взглядом сияющие витрины ювелирных лавок. В отличие от многих женщин, она была практически равнодушна к драгоценностям.
   В просторном и прохладном двухкомнатном номере Эвелина, оглядев себя в зеркале, поправила волосы. Она не хотела признаваться себе в этом, однако волновалась, ожидая приезда Мохаммеда. Со времени их знакомства прошло несколько лет, и хотя она уверяла себя, что вся острота чувств осталась в прошлом, мысли о нем тревожили ее душу.
   Эвелина подошла к окну, из которого открывался чудесный вид на залив, где причаливали частные яхты со всего мира. По ее расчетам, через несколько часов здесь должна была появиться белоснежная красавица "Gulf Star", принадлежащая Мохаммеду.
   - Нет, так нельзя, - сказала себе Эвелина и, решительно задернув шторы, позвонила портье и заказала сеанс массажа.
   Переодевшись, она пошла в фитнесс-центр, где ее уже ожидала массажистка-китаянка. Эвелина с удовольствием доверилась ее маленьким, но сильным рукам, втиравшим в ее кожу специальные масла, и с наслаждением вдыхала расслабляющие и одновременно бодрящие ароматы грейпфрута и иланг-иланга.
   Проведя около получаса в джакузи, она вышла свежей и обновленной.
   Эвелина надела светлые шелковые брюки и свободную блузку, решив не натягивать на влажное тело белье. Мокрые волосы оставляли на спине и плечах водяные пятна.
   Электронная карточка-ключ исчезла в дверной щели, и загорелся зеленый огонек. Эвелина толкнула дверь и вошла в полутемную прихожую номера. Почувствовав слабый запах сигарет, она остановилась и прислонилась к стене. Ей хотелось продлить момент сладкого ожидания, прежде чем она увидит Мохаммеда.
   Сидя в кресле с сигаретой в руке, Мохаммед улыбался. Он не вскочил,
   не подбежал к ней, а, как всегда, неторопливо, с какой-то неповторимой грацией, свойственной жителям Востока, поднялся и протянул к ней руки:
   - Здравствуй, дорогая, я так скучал по тебе. - Мохаммед
   редко называл ее по имени, предпочитая использовать милое английское
   словечко "sweetheart" - сладкое сердечко.
   Эвелина закрыла глаза и прижалась к нему всем телом, вдыхая его аромат.
   Ей не хотелось говорить, не хотелось ни о чем думать. Она вдруг почувствовала прикосновение чего-то холодного и тяжелого на своей коже.
   - Это для тебя, моя дорогая, - сказал араб, застегивая
   что-то на ее шее. - Я очень старался, чтобы тебе понравилось.
   Ведь я знаю, что у тебя прекрасный вкус, и не хотел, чтобы это было "слишком по-арабски".
   Эвелина открыла глаза и замерла у зеркала. Это было тончайшей работы бриллиантовое колье из белого золота. Оно было совершенным.