– Вот что, – Рори обхватил голову, прижал уши пухлыми ладонями. – Крутить тут нечего. Вы понимаете, кто я?
– Понимаю. – Сэйерс смотрел на улицу сквозь витрину и думал, что вскоре не увидит ни машин, ни людей, снующих туда-сюда, в общем, ничего, и оказывается, что даже попросту глазеть на улицу – тоже радость.
– Ну и отлично, – Рори испытал облегчение, истерик Сэйерса он не опасался, и все же тревога была: мало ли, как обернется. – Если не я, так другой, поймите, раз они занялись вами, ускользнуть не удастся. Вы-то человек башковитый, я сразу усек. Вы-то не клюнете на призывы «Не бойтесь! Если что-нибудь знаете, звоните по телефону 508-00-71. Гарантируется абсолютная тайна!»
Рори замолчал, больше не хотелось марать руки. Если его дело выгорит, денег он отхватит, как никогда, и нырнет на дно с Сандрой. Рори не врал, говоря Сэйер-су, что тому не скрыться. Другое дело Рори, он знал и умел то, чему Сэйерса не обучали, Рори сумеет нырнуть, к тому же государство не имело зуба на Рори, как на Сэйерса, а из пасти Тревора ему удастся вырваться, пусть оцарапавшись; обещающая возможность пожить как люди, в покое и достатке, с Сандрой, подогревала Рори, вспомнились и давно произнесенные слова Джип-си Геммл: «Ты будешь счастлив, малыш, вот посмотришь! Припомни тогда пророчество Джипси Геммл, не зря ж ты ставил свечи за меня, боженька тебя приметил, не знаю, сразу ли или к средине жизни, а может, и к концу, но твой туз ждет тебя в колоде, не ленись, выдергивай! Это велит тебе Джипси Геммл – божья рана».
Рори мысленно осенил себя крестным знамением, представил алтарь, коленопреклоненных прихожан и, стараясь придать голосу постное звучание, как священник в церкви, где Рори возносил молитвы за Джипси Гэммл, перешел к главному:
– Я совершал такое не раз. Ну, вы понимаете? Сэйерс кивнул.
– Не думайте, что это вроде как таракана раздавить, по первости меня рвало, да и сейчас корежит, что ж, думаете, они за так отваливают мне денежки? Я убедился, что страх смерти – а ведь пустоглазая наведывается нежданно, не упредив, не звякнув по телефону, мол, мистер Сэйерс, я двинула в путь по вашу душу, – страшнее самой смерти. Я-то владею своим ремеслом, и вам не отвертеться. Так и будете ждать день за днем, когда да как. Вот я и подумал: не хотите ли сами? Сами себе помочь. Тут какая выгода? Во-первых, уладите свои дела перед концом – завещание там, последняя воля, все без спешки, к тому же никого из близких не поставите под удар, вдруг мне кто из ваших подвернется некстати, когда я прибуду работать, тогда и их понадобится… вместе с вами…
Сэйерс усмехнулся: «Никогда бы не подумал, что так спокойно придется обсуждать подробности собственной кончины; удачно этот увалень выбрал тон, тоже психолог в своем деле», – Сэйерс ценил именно такой тон, без нажима, вроде как с ним советуются о помещении ценных бумаг.
Инч подобного никому не предлагал и сейчас опасался непредвиденной реакции, но Сэйерс молчал и слушал внимательно, будто разговор шел о третьем лице, малоизвестном Сэйерсу и вовсе его не интересующем. Рори не знал о дочери Сэйерса, не знал, что она умирает, и поэтому, сказав о близких Сэйерса и заметив горькую улыбку на губах Найджела, не мог себе объяснить, что же означает эта улыбка.
– Это не страшно, – Рори решил ломиться напролом, – я вам помогу. Слыхали о дигиталисе?
Сейчас Сэйерс понял, что этот человек не знает, где учился Найджел и чем занимался всю жизнь, и ничего не слышал про остров и то, что там произошло. Просто перед ним сидел непосредственный исполнитель, знающий свое дело и не испытывающий лично к Найджелу неприязни, даже пытающийся облегчить Сэйерсу уход из жизни.
Рори принял молчание за знак одобрения: говорите, говорите…
– Дигиталис – такой яд… картина сердечной недостаточности и никаких мучений, сердце не справляется, и все. Вы католик? – не без умысла уточнил Рори.
Сэйерс кивнул. Рора торжествовал: он спросил о вероисповедании Сэйерса вовсе не из желания ощутить религиозную общность. И.ич тронул лоб, будто припоминая давно забытое:
– Я позабочусь о скорейшем бальзамировании, и тогда никто не заподозрит самоубийство, нате вероучение ведь не одобряет самочинную расправу над собой.
Сэйерсу стало смешно и жутко от изворотливости, которую демонстрировал Рори: Сэйерс знал, что бальзамирование при последующем вскрытии не дает возможности, обнаружить яд, Рори предусматривал все, чтобы обезопасить себя; Сэйерс мог бы раскрыть увальню его нечистоплотность, грязную игру, но предпочел смолчать. То, что предложил Инч, могло заинтересовать Сэйерса, он и сам подумывал об этом: что ему еще оставалось, если уйдет дочь?
– Я подумаю… – Сэйерс смотрел на Инча: его тоже родила мать, и, в сущности, он не так уж плох; Сэйерсу судьба уготовила одно, этому – совсем другое, и разве можно винить человека за то, что с ним случилось не по его воле. Этот погубил единицы, от силы десятки, а Сэйерс на острове приложил руку к погибели сотен тысяч. – Я подумаю… – повторил Сэйерс уже чуть менее любезно, решив, что не нужно сразу выказывать такую покладистость, лишая увальня радости победы.
Найджел не без брезгливости огляделся: мерзкое местечко, типичная ит энд ран – закуси и катись! – и именно здесь ему выпало вести самый важный разговор в своей жизни; лиловые, давно не стиранные занавески зло напоминали об Эвелин, и тучный человек напротив его казался нереальным, и жирное пятно на шелковом галстуке Инча раздражало, мешало сосредоточиться.
Рори чувствовал себя, превосходно – дело выгорало, он старался не глядеть на Сэйерса, зная: с предложением, сделанным им Найджел у минуту назад, свыкнуться нелегко. Рори не боялся непредсказуемой выходки Сэйерса, который сразу ухватил, что Рори всего лишь рука-могущественных сил., бороться с которыми Сэйерс не в состоянии; всегда есть риск, когда выкладываешь карты на стол, что и говорить, Рори поспешил на этот раз – появление Сандры Петере в его жизни сделало фигуру Тревора Экклза еще более ненавистной, и терпеть его Рори теперь не намеревался, а раз так, тянуть в деле Сэйерса не имело смысла.
– Я подумаю… – повторил Сэйерс и неловким движением перевернул пакет с жареным картофелем, из которого Рори то и дело выхватывал хрустящие ломтики. Рори слов не услышал, но по шевелению губ Сэйерса разобрал и сразу отметил, что Сэйерс боится; Рори пожалел этого человека, как и раньше, случалось, жалел тех, по чью душу приходили заказчики в фирму Экклза.
– Чего вы там натворили? – Охотнее всего сейчас Инч ушел бы, но оставить Сэйерса в заплеванной едальне, наедине с предложением Рори, было не только жестоко, но и опасно для планов Инча: одно дело – страх, работающий на Инча, и вовсе другое – паника, которая могла лишить Сэйерса здравого смысла и возможности трезво мыслить.
Найджел без всякого выражения взглянул на Инча: за прошедшие годы никто ему не задавал вопроса об острове и никому Сэйерс не говорил, что там случилось много лет назад. У каждого есть в жизни нечто, запрятанное глубоко, хранящееся годами в памяти, но в один тягостный миг требующее, чтобы о нем поведали…
Сэйерс решил, что если расскажет Инчу о событиях тех лет, то вряд ли ухудшит собственное положение. Он не хотел оставаться сейчас один, и даже общество Инча казалось ему желанным. Рори не часто приходилось выслушивать такие откровения, а если честно, то вовсе никогда, он спазматически радовался яро себя, что решил выйти из игры, и дело не только в Сандре; Рори не тянул больше, даже себе не признаваясь в этом, ему хотелось послать все к чертям и никогда больше не вспоминать.
Сайерс печально улыбался не потому, что говорил Иичу о страшном, а удивляясь своим интонациям, ровным, бесстрастным, будто читал лекцию в полупустой университетской аудитории.
Нам было известно, что должны делать в центре, или мы думали, что нам известно, но мы не знали, что делают военные в действительности, и никогда не спрашивали их.
Все догадывались, что военные готовят испытания биологического оружия в центральной части Тихого океана. Самые осведомленные полагали, что военные намерены испытать два боевых вируса – венесуэльский лошадиный энцефалит и лихорадку Кью.
Но их было три. Запомните, три вируса! Об одном никто не знал.
Рори. виделись искаженное болью и отчаянием лицо Джипси Гэммл, язычки пламени, дрожащие над свечами в полутемном соборе, и лица людей перед алтарем, которые хотели источать добро на глазах у бога, выйдя же за порог церкви, думали об испытаниях лихорадки Кью.
Лошадиный энцефалит? Лихорадка Кью?
– …Венесуэльский вирус чрезвычайно заразный! – лоб Найджела морщился, горизонтальные складки углублялись от напряжения. Рори видел, что он уже поражен старостью, ее вирус застрял внутри и проглядывает сединой, морщинами и в особенности усталостью глаз.
– …Возникает острый синдром, поначалу вроде гриппа – сильная головная боль, озноб, безудержная рвота… – Сэйерс не спускал глаз с лиловых занавесей, бывших лиловых, почти утративших первоначальный цвет под слоем въевшейся грязи: бывший лиловый рассматривал бывший Сэйерс, он уже не тот, не тот, каким попал на остров и встретил Эвелин; Найджел видел интерес и страх в глазах под медно-рыжими волосами, и толстяк сжимался, напоминая баллон, из которого выпускают воздух, щеки опадали, покрываясь голубоватыми тенями.
– …Лихорадка Кью – острое инфекционное заболевание, длится месяцами, хотя редко приводит к летальному исходу. Оба вируса испытывались в виде аэрозолей.
– А третий вирус? – это сдавленный голос Рори Инча. Мужчины сидят давно, и сумерки на улице становятся лиловыми и втекают через распахнутые окна вместе с запахами автомобильных выхлопов.
– А третий вирус? Третий?
Сэйерс видел Джона Бушмена – представителя военных, участвовавшего в проекте только раз, сейчас Бушмен ушел от дел, а тогда мотался между кораблем «Холл» близ острова, бактериологическим центром и военным ведомством. Бушмен никогда ничего не подтверждал и не отрицал и только улыбался, жутковато раздвигая губы. Сэйерс тогда пытался понять, что же творится, почему все делали вид, будто урагана не было и пробирки так и стоят целехонькие в штативах. Найджел даже добрался в столице до кабинета с табличкой «Консультант по оборонительной стратегии в области военного использования окружающей среды», и как раз после этого визита его разыскал Сидней и, не глядя в глаза, просил не совать нос в чужие дела.
– Вы читаете газеты? – Сэйерс ухватил пакет с картофелем и швырнул в урну, его бесили хруст и движение челюстей Рори. – В газетах все есть про третий вирус. Все! Запомните: всякие там африканские следы и обезьяньи версии – чушь! Они сделали это сознательно и ушли в кусты от ответственности. Я не хотел бы знать об этом, но, боже, что же мне делать, если я знаю! Они спокойны, все улыбаются и разводят руками. Уже умерли тысячи людей. Были документы в контейнере с двумя отделениями, его поместили в доме 1242 на двадцать четвертой улице. Что же мне делать, если я знаю это? Что?
Инч ослабил узел галстука:
– От этого умер Рок Хадсон?
Сэйерс кивнул, для него Хадсон был всего лишь очередной жертвой из тысяч и тысяч, жертвой, погибшей после Эвелин и опередившей его дочь. Для Инча Хадсон был любимым актером, и, как нередко случается, трагедия одного глубоко почитаемого человека произвела на Рори впечатление большее, чем тысячи безымянных трагедий. На центы, удержанные из молитвенных подношений Джипси Гэммл, Рори забивался в темень кинозала, отсмотрев чуть ли не пять дюжин хадсоновских фильмов. Для Рори Хадсон заменял отца, и, если мальчику нужно было принять решение, он мысленно представал перед Хадсоном и все выспрашивал и прикидывал, как быотнесся к этому кумир.
– …Не понимаю… как же это? – промямлил Инч и умоляюще посмотрел на Сэйерса взглядом незаслуженно поротого ребенка, тем взглядом, за который Джипси отвешивала Рори подзатыльники: «Нельзя так раболепствовать, малыш, понял? Нельзя! Не дай бог другие узрят твой страх, не отмоешься! Пусть у тебя каждая клеточка корчится в беззащитности, пусть нутро переворачивается от ужаса… виду не подавай, веселись, смейся, как тетя Джипси, иначе жизнь растопчет, перемелет в труху, сожжет и пепел развеет по ветру!»
– Как? – Сэйерс пожал плечами, лиловые сумерки умиротворили его, он готовился к встрече с Эвелин в лиловых краях, он не верил в загробную жизнь, но не верил и в бездонную мглу, которой будто бы завершится жизнь, должно быть что-то третье, промежуточное, иное, никем не предвиденное.
Инч скосился на пятно, въевшееся в шелк галстука: «Как же эти люди пошли на такое? Они же могли допустить, что вирус вырвется на волю и тогда… и они сами, и их близкие, и сотни тысяч ни в чем не повинных… может, Сэйерс напутал, может, он псих из тех, кто выглядит нормальней нормального, и как раз из-за безумия от него решили избавиться?»
Сэйерс с сожалением ощупывал взглядом Инча, напоминающего сейчас растерявшегося студента на экзамене.
– Вы поняли меня? – Сэйерс приподнялся, опираясь о стол, и стол накренился в его сторону.
– Третий вирус… лихорадка Кью – второй, венесуэльский энцефалит – первый, а третий… – Рори прикусил язык.
– Назвать? – Сэйерс вновь накренил стол. Медно-рыжий запустил пальцы в волосы и рванул голову вниз.
«Вот и все, – подумал Сэйерс, – смятение толстяка неподдельно, но вскоре пройдет, пройдет бесследно и жалость к другим, и останется только самое обыденное – зависимость одних от других: есть некто, поручивший медно-рыжему разобраться со мной. Вот и все».
Найджел без сожаления разглядывал Рори Инча: двое чужаков из враждебных лагерей, которых жизнь свела один на один.
…Как? Как же это?..
Не станет же Сэйерс рассказывать о военной лаборатории со степенью надежности Р4, разве вобьешь такое в эту крутолобую голову под медными волосами?
Костолом, что тебе скажет следующее: в стенах лаборатории со степенью надежности Р4 занимались испытаниями по генной рекомбинации в болезнетворных вирусах. Может, ты спросишь – как? Отвечу: разделяли на части молекулярные цепи живых клеток, а потом вновь соединяли эти части. Понимаешь теперь, отчего я молчу, что тебе мои откровения – набор слов? Но ты ухватил главное: то, чем захлебываются газеты мира, то, чем пугают с экрана телевизоров, сделали люди, сознательно, целенаправленно и, как всегда, не слишком озаботившись последствиями. Птицы послужили бы средством доставки. Птичьи векторы! Сэйерс увидел жену и дочь в лиловых накидках…
Важно сейчас только одно: медно-рыжий предложил Сэйерсу покончить с собой. Привел резоны: «Вам не спеша удастся уладить все дела, написать завещание, не выпадет дрожать в ожидании моего прихода, ждать пули круглосуточно – тяжелая ноша, вот я и решил предложить вам сделку в ваших же интересах, все произойдет безболезненно и достойно».
«Может, я ему должен заплатить?» – Сэйерс усмехнулся.
– Я подумаю над вашим предложением. И еще: я представляю, что вы рисковали в известном смысле и все же решили уберечь меня от худшего. Ваши услуги нужно оплатить? С деньгами у меня нет затруднений, а у вас, наверное, есть, судя по ремеслу. Номер счета и банк?
Инч собирался получить с Мелани Николей, с Роберта Капити, с Черил Уэстон и еще с троих, сразу уступивших давлению Инча, но то, что ему заплатит и сам Сэйерс, Рори в голову не пришло: он назвал счет.
Оба больше не проронили ни слова, и, выбравшись на улицу, разошлись в разные стороны.
В госпитале обнаружили с десяток черных больных, зараженных вирусом. Отлично подготовлено. Сидней как раз прибыл для отработки африканской версии происхождения вируса.
Небоскребы Гомбе проплыли по правую руку, дыша – . лось тяжело. Сидней извлек из сумки на плече белую панаму, именно такую, к каким привык много лет назад на островах, – по форме вроде пробкового шлема, только мягкая; духота захлестывала и выжимала пот из всех пор.
Строения госпиталя, уже обветшавшие, кое-где нуждались в ремонте. Сидней, покинув липкие сиденья машины, несколько раз прикидывал, в каком корпусе заключены нужные ему люди. К больным он не пошел, пресс-аташе посольства уже ждал в компании с приятелями из телеграфных агентств. Собственно, Сидней мог и не приезжать, все организовали на удивление четко, нужная информация пошла.
Вечером он побывал в соборе Святой Анны, отказавшись посетить музей местного быта: Сидней не любил копошиться глазами в деревенской рухляди и восхищаться тем, что не вызывало у него ни малейшего восторга.
Утром следующего дня Сидней вылетел домой уже из аэропорта Нджили в качестве частного лица.
Дома он разложил цветы в хрустальную тарелку, напоминающую щит средневекового воина, и долго любовался лиловыми лепестками.
Найджел листал справочник. Фирма «Ник Харрис детективз». Телохранители. Сэйерс набрал номер. К удивлению Найджела, трубку тут же подняли: «Дежурный слушает! Вам грозит опасность? Мы можем выслать людей, сию минуту. Мы предлагаем охранников двух типов. Первый – отпугивающий. К нему относятся массивные, мускулистые люди. Второй тип – внешне невзрачные, не привлекающие внимания мужчины. Есть и телохранители женского пола. Ваш адрес, сэр? Почему вы молчите?»
Сэйерс прекрасно знал, что против тех, кого он не устраивает, не устоят никакие охранники. Все эти годы Сидней и нанявшие Сиднея думали, что Сэйерс переснял те злополучные семнадцать квадратных футов секретных документов, и теперь, когда газеты словно с ума посходили, когда гибнут тысячи, виновные решили обезопасить себя.
«Что же вы молчите, сэр?» – Напряженное дыхание. Сэйерс догадался, что дежурный пытается представить, что же творится с позвонившим: накинули на шею фортепьянную струну или тычут револьвером в затылок?
– Я ошибся номером, извините. – Сэйерс нажал на рычаг, спустился вниз, долго вглядывался в фото дочери на стене. «Мои глаза и рисунок губ, потаенная сила во взгляде. Девочка… досталось от рождения… клеймо скорой кончины… она еще проявила чудеса выдержки и подыгрывала отцу, когда тот привозил ей тряпки и драгоценности».
Найджел поднялся на второй этаж, вытянулся в кресле, будто ждал.
Телефон зазвонил в полночь. На такую бесцеремонность имел право только один человек. У Сэйерса пересохло во рту, он долго размышлял, брать ли трубку, стараясь отдалить то, что ему скажут. Телефон вздрагивал размеренно, ритмично, и по характеру звонков было ясно, что человек далеко от дома Сэйерса и решил дозвониться во что бы то ни стало. Сэйерс бросил взгляд на цветы в хрустальной тарелке, будто ища поддержки в их цвете, и поднял трубку.
– Все, мистер Сэйерс. – И по тому, что врач не крутил, не пытался говорить лишнее и что сразу опустил трубку, окатив Сэйерса въедливым пиканьем, Сэйерс отчетливо понял: все!
Он сжимал трубку, забыв, что его уже никто не слышит, задыхаясь, пробормотал: «Не успел попрощаться… – и, повернувшись к тарелке с цветами, увидел Эвелин в лиловом, договорил: – Боже, Эвелин, я не был с ней рядом, когда… когда…» Сэйерс прижал ладонь к губам, стараясь заглушить вопль, и ощутил, как на руку падают слезы.
Дигиталис Рори Инча Сэйерсу не пригодился, у Найджела в доме было запасено кое-что получше. Утром миссис Бофи первой обратила внимание на то, что машина соседа брошена посреди участка, а значит – такого в будни не случалось, – ее владелец на работу не уехал.
Перед ужином Рори рассказал ей о встрече с Сэйерсом, о том, что Рори даже не коснется этого человека, тот все сделает сам. Почему? Рори убедил его, объяснил, что сопротивление бессмысленно. Все, с кем он заключил договор, переведут ему деньги, и тогда они с Сандрой начнут с белого листа.
Тревор разрывался между радостью по поводу успешного завершения операции и ненавистью к Рори Инчу. Тревор тянул время, решая, что предпринять; Барри знал это на все сто, иначе зачем бы Тревор стал вслух повторять четыре великие клятвы, поглядывая на Субона, покорностью напоминающего старого пса. Экклз мог похвастать отменной памятью. Барри никогда бы не запомнил четыре великие клятвы, Тревор выговаривал их без запинки:
– Первое! Сколь бы ни были многочисленны живые существа, я клянусь их всех спасти. Второе! Сколь бы ни были неистощимы дурные страсти, я клянусь их все искоренить. Третье! Сколь бы ни были непостижимы священные книги, я клянусь их все изучить. Четвертое! Сколь бы ни был труден путь Кришны, я клянусь достичь на нем совершенства.
Субон держал на коленях тонкую папку. Тревор знал, что помощник подбирает папки под цвет галстука.
– Что будем делать с Рори? – Барри накрыл папку руками и заметил, как Экклз с усмешкой глянул на его перстни.
– Все зависит от готовности к раскаянию. Лжи не потерплю. Но, Барри, каков размах! Никогда бы не подумал: Рори – и такое. Скверный знак. Дряхлею! Только старики думают, что они умнее всех, и даже не допускают, что те, кто помоложе, тоже с мозгами.
Субон знал, что участь Инча решена и Экклз только делает вид, что судьба Рори в собственных руках Инча; сейчас Субон мысленно подбирал новичка на его место и решал: рискнуть ли на встречу с Сиднеем, не поставив в известность Экклза. Барри никогда не рубил сплеча, но сейчас решил, что встреча с Сиднеем; оправданна. Глаза и уши Экклза сам Барри, чего же бояться?
Минула неделя со дня смерти Сэйерса. Три дня назад Рори отогнал «бронко-II» в зеленый пригород за холмами и, заказав обильный обед в придорожном ресторанчике, из таксофона напомнил о своем существовании Мелани Николей, Роберту Капити, Ломаксу, Черил Уэстон и еще двум недругам Найджела Сэйерса. Каждый подтвердил, что тут же переведет деньги. Рори считал, что надавил на Сэйерса по всем правилам, загнал в угол, и поэтому объект ушел из жизни добровольно. Рори и пребывал бы в этой уверенности, если бы не болтовня Черил Уэстон. Она одна пробормотала:
– Кошмар! Жуткая смерть! Надо же, сразу после кончины дочери!
Рори покрылся испариной:
– Дочери? Когда? – Он увидел, что слюна от волнения брызнула на трубку и покрыла глянцевую поверхность мелкими точками влаги.
– У Сэйерса была дочь, единственная, он жил только ради нее. Вы разве не знали? Смертельно больная девочка, он еще говорил…
Рори не слушал дальше, уронил трубку и, пьяно шатаясь, вывалился из телефонной будки. В полупустом зале на столе в углу дымился обед Инча. Рори опустился на стул, краем глаза заметил свечи, восковые стебельки торчали в пазах медного канта шириной в полладони, опоясывающего зал на высоте двух ярдов, свечное пламя дрожало, и тени прыгали по стенам, по скатертям, по лицам редких посетителей. Запах мяса раздражал, Рори попытался проглотить кусок и не смог.
«…Вы разве не знали? У него была дочь, смертельно больная девочка!..»
Вот почему, говоря, я подумаю над вашим предложением, Сэйерс устало улыбался, будто посвященный в неведомое Рори Инчу. И давление Рори, нехитрый шантаж – тут вовсе ни при чем, Сэйерс сам решил – после смерти дочери его ничто не связывало с жизнью.
На счет, который Инч указал врагам Сэйерса, пришло семь переводов, хотя Рори ожидал только шесть, выходит, седьмой перевод сделал Сэйерс.
– Хотите получить наличными? Все сразу? – кассир сквозь пуленепробиваемое стекло глянул на Инча.
Рори кивнул.
– Тут есть одно распоряжение относительно первого перевода.
Рори понял, что первым перевел деньги как раз Сэйерс и только после его смерти пришли переводы его врагов. Суммы шести переводов совпадали, первый перевод оказался втрое больше остальных. Сэйерс, будто посмеиваясь из могилы, намекал, что его враги слишком дешево ценили его жизнь. Инч знал теперь, отчего Сэйерс не упирался, отчего не попытался исчезнуть, откупиться, перейти в атаку, мало ли что остается человеку со средствами, если его приперли к стене.
– Понимаю. – Сэйерс смотрел на улицу сквозь витрину и думал, что вскоре не увидит ни машин, ни людей, снующих туда-сюда, в общем, ничего, и оказывается, что даже попросту глазеть на улицу – тоже радость.
– Ну и отлично, – Рори испытал облегчение, истерик Сэйерса он не опасался, и все же тревога была: мало ли, как обернется. – Если не я, так другой, поймите, раз они занялись вами, ускользнуть не удастся. Вы-то человек башковитый, я сразу усек. Вы-то не клюнете на призывы «Не бойтесь! Если что-нибудь знаете, звоните по телефону 508-00-71. Гарантируется абсолютная тайна!»
Рори замолчал, больше не хотелось марать руки. Если его дело выгорит, денег он отхватит, как никогда, и нырнет на дно с Сандрой. Рори не врал, говоря Сэйер-су, что тому не скрыться. Другое дело Рори, он знал и умел то, чему Сэйерса не обучали, Рори сумеет нырнуть, к тому же государство не имело зуба на Рори, как на Сэйерса, а из пасти Тревора ему удастся вырваться, пусть оцарапавшись; обещающая возможность пожить как люди, в покое и достатке, с Сандрой, подогревала Рори, вспомнились и давно произнесенные слова Джип-си Геммл: «Ты будешь счастлив, малыш, вот посмотришь! Припомни тогда пророчество Джипси Геммл, не зря ж ты ставил свечи за меня, боженька тебя приметил, не знаю, сразу ли или к средине жизни, а может, и к концу, но твой туз ждет тебя в колоде, не ленись, выдергивай! Это велит тебе Джипси Геммл – божья рана».
Рори мысленно осенил себя крестным знамением, представил алтарь, коленопреклоненных прихожан и, стараясь придать голосу постное звучание, как священник в церкви, где Рори возносил молитвы за Джипси Гэммл, перешел к главному:
– Я совершал такое не раз. Ну, вы понимаете? Сэйерс кивнул.
– Не думайте, что это вроде как таракана раздавить, по первости меня рвало, да и сейчас корежит, что ж, думаете, они за так отваливают мне денежки? Я убедился, что страх смерти – а ведь пустоглазая наведывается нежданно, не упредив, не звякнув по телефону, мол, мистер Сэйерс, я двинула в путь по вашу душу, – страшнее самой смерти. Я-то владею своим ремеслом, и вам не отвертеться. Так и будете ждать день за днем, когда да как. Вот я и подумал: не хотите ли сами? Сами себе помочь. Тут какая выгода? Во-первых, уладите свои дела перед концом – завещание там, последняя воля, все без спешки, к тому же никого из близких не поставите под удар, вдруг мне кто из ваших подвернется некстати, когда я прибуду работать, тогда и их понадобится… вместе с вами…
Сэйерс усмехнулся: «Никогда бы не подумал, что так спокойно придется обсуждать подробности собственной кончины; удачно этот увалень выбрал тон, тоже психолог в своем деле», – Сэйерс ценил именно такой тон, без нажима, вроде как с ним советуются о помещении ценных бумаг.
Инч подобного никому не предлагал и сейчас опасался непредвиденной реакции, но Сэйерс молчал и слушал внимательно, будто разговор шел о третьем лице, малоизвестном Сэйерсу и вовсе его не интересующем. Рори не знал о дочери Сэйерса, не знал, что она умирает, и поэтому, сказав о близких Сэйерса и заметив горькую улыбку на губах Найджела, не мог себе объяснить, что же означает эта улыбка.
– Это не страшно, – Рори решил ломиться напролом, – я вам помогу. Слыхали о дигиталисе?
Сейчас Сэйерс понял, что этот человек не знает, где учился Найджел и чем занимался всю жизнь, и ничего не слышал про остров и то, что там произошло. Просто перед ним сидел непосредственный исполнитель, знающий свое дело и не испытывающий лично к Найджелу неприязни, даже пытающийся облегчить Сэйерсу уход из жизни.
Рори принял молчание за знак одобрения: говорите, говорите…
– Дигиталис – такой яд… картина сердечной недостаточности и никаких мучений, сердце не справляется, и все. Вы католик? – не без умысла уточнил Рори.
Сэйерс кивнул. Рора торжествовал: он спросил о вероисповедании Сэйерса вовсе не из желания ощутить религиозную общность. И.ич тронул лоб, будто припоминая давно забытое:
– Я позабочусь о скорейшем бальзамировании, и тогда никто не заподозрит самоубийство, нате вероучение ведь не одобряет самочинную расправу над собой.
Сэйерсу стало смешно и жутко от изворотливости, которую демонстрировал Рори: Сэйерс знал, что бальзамирование при последующем вскрытии не дает возможности, обнаружить яд, Рори предусматривал все, чтобы обезопасить себя; Сэйерс мог бы раскрыть увальню его нечистоплотность, грязную игру, но предпочел смолчать. То, что предложил Инч, могло заинтересовать Сэйерса, он и сам подумывал об этом: что ему еще оставалось, если уйдет дочь?
– Я подумаю… – Сэйерс смотрел на Инча: его тоже родила мать, и, в сущности, он не так уж плох; Сэйерсу судьба уготовила одно, этому – совсем другое, и разве можно винить человека за то, что с ним случилось не по его воле. Этот погубил единицы, от силы десятки, а Сэйерс на острове приложил руку к погибели сотен тысяч. – Я подумаю… – повторил Сэйерс уже чуть менее любезно, решив, что не нужно сразу выказывать такую покладистость, лишая увальня радости победы.
Найджел не без брезгливости огляделся: мерзкое местечко, типичная ит энд ран – закуси и катись! – и именно здесь ему выпало вести самый важный разговор в своей жизни; лиловые, давно не стиранные занавески зло напоминали об Эвелин, и тучный человек напротив его казался нереальным, и жирное пятно на шелковом галстуке Инча раздражало, мешало сосредоточиться.
Рори чувствовал себя, превосходно – дело выгорало, он старался не глядеть на Сэйерса, зная: с предложением, сделанным им Найджел у минуту назад, свыкнуться нелегко. Рори не боялся непредсказуемой выходки Сэйерса, который сразу ухватил, что Рори всего лишь рука-могущественных сил., бороться с которыми Сэйерс не в состоянии; всегда есть риск, когда выкладываешь карты на стол, что и говорить, Рори поспешил на этот раз – появление Сандры Петере в его жизни сделало фигуру Тревора Экклза еще более ненавистной, и терпеть его Рори теперь не намеревался, а раз так, тянуть в деле Сэйерса не имело смысла.
– Я подумаю… – повторил Сэйерс и неловким движением перевернул пакет с жареным картофелем, из которого Рори то и дело выхватывал хрустящие ломтики. Рори слов не услышал, но по шевелению губ Сэйерса разобрал и сразу отметил, что Сэйерс боится; Рори пожалел этого человека, как и раньше, случалось, жалел тех, по чью душу приходили заказчики в фирму Экклза.
– Чего вы там натворили? – Охотнее всего сейчас Инч ушел бы, но оставить Сэйерса в заплеванной едальне, наедине с предложением Рори, было не только жестоко, но и опасно для планов Инча: одно дело – страх, работающий на Инча, и вовсе другое – паника, которая могла лишить Сэйерса здравого смысла и возможности трезво мыслить.
Найджел без всякого выражения взглянул на Инча: за прошедшие годы никто ему не задавал вопроса об острове и никому Сэйерс не говорил, что там случилось много лет назад. У каждого есть в жизни нечто, запрятанное глубоко, хранящееся годами в памяти, но в один тягостный миг требующее, чтобы о нем поведали…
Сэйерс решил, что если расскажет Инчу о событиях тех лет, то вряд ли ухудшит собственное положение. Он не хотел оставаться сейчас один, и даже общество Инча казалось ему желанным. Рори не часто приходилось выслушивать такие откровения, а если честно, то вовсе никогда, он спазматически радовался яро себя, что решил выйти из игры, и дело не только в Сандре; Рори не тянул больше, даже себе не признаваясь в этом, ему хотелось послать все к чертям и никогда больше не вспоминать.
Сайерс печально улыбался не потому, что говорил Иичу о страшном, а удивляясь своим интонациям, ровным, бесстрастным, будто читал лекцию в полупустой университетской аудитории.
* * *
– …Забудьте термин «Старбрайт»… не называйте никаких военно-морских кораблей в сочетании с обозначением Г – Гринтаунский институт… не связывайте Г с испытательным бактериологическим центром… не упоминайте о Тихоокеанском проекте или транспортировке живых птиц ни при каких обстоятельствах…Нам было известно, что должны делать в центре, или мы думали, что нам известно, но мы не знали, что делают военные в действительности, и никогда не спрашивали их.
Все догадывались, что военные готовят испытания биологического оружия в центральной части Тихого океана. Самые осведомленные полагали, что военные намерены испытать два боевых вируса – венесуэльский лошадиный энцефалит и лихорадку Кью.
Но их было три. Запомните, три вируса! Об одном никто не знал.
Рори. виделись искаженное болью и отчаянием лицо Джипси Гэммл, язычки пламени, дрожащие над свечами в полутемном соборе, и лица людей перед алтарем, которые хотели источать добро на глазах у бога, выйдя же за порог церкви, думали об испытаниях лихорадки Кью.
Лошадиный энцефалит? Лихорадка Кью?
– …Венесуэльский вирус чрезвычайно заразный! – лоб Найджела морщился, горизонтальные складки углублялись от напряжения. Рори видел, что он уже поражен старостью, ее вирус застрял внутри и проглядывает сединой, морщинами и в особенности усталостью глаз.
– …Возникает острый синдром, поначалу вроде гриппа – сильная головная боль, озноб, безудержная рвота… – Сэйерс не спускал глаз с лиловых занавесей, бывших лиловых, почти утративших первоначальный цвет под слоем въевшейся грязи: бывший лиловый рассматривал бывший Сэйерс, он уже не тот, не тот, каким попал на остров и встретил Эвелин; Найджел видел интерес и страх в глазах под медно-рыжими волосами, и толстяк сжимался, напоминая баллон, из которого выпускают воздух, щеки опадали, покрываясь голубоватыми тенями.
– …Лихорадка Кью – острое инфекционное заболевание, длится месяцами, хотя редко приводит к летальному исходу. Оба вируса испытывались в виде аэрозолей.
– А третий вирус? – это сдавленный голос Рори Инча. Мужчины сидят давно, и сумерки на улице становятся лиловыми и втекают через распахнутые окна вместе с запахами автомобильных выхлопов.
– А третий вирус? Третий?
Сэйерс видел Джона Бушмена – представителя военных, участвовавшего в проекте только раз, сейчас Бушмен ушел от дел, а тогда мотался между кораблем «Холл» близ острова, бактериологическим центром и военным ведомством. Бушмен никогда ничего не подтверждал и не отрицал и только улыбался, жутковато раздвигая губы. Сэйерс тогда пытался понять, что же творится, почему все делали вид, будто урагана не было и пробирки так и стоят целехонькие в штативах. Найджел даже добрался в столице до кабинета с табличкой «Консультант по оборонительной стратегии в области военного использования окружающей среды», и как раз после этого визита его разыскал Сидней и, не глядя в глаза, просил не совать нос в чужие дела.
– Вы читаете газеты? – Сэйерс ухватил пакет с картофелем и швырнул в урну, его бесили хруст и движение челюстей Рори. – В газетах все есть про третий вирус. Все! Запомните: всякие там африканские следы и обезьяньи версии – чушь! Они сделали это сознательно и ушли в кусты от ответственности. Я не хотел бы знать об этом, но, боже, что же мне делать, если я знаю! Они спокойны, все улыбаются и разводят руками. Уже умерли тысячи людей. Были документы в контейнере с двумя отделениями, его поместили в доме 1242 на двадцать четвертой улице. Что же мне делать, если я знаю это? Что?
Инч ослабил узел галстука:
– От этого умер Рок Хадсон?
Сэйерс кивнул, для него Хадсон был всего лишь очередной жертвой из тысяч и тысяч, жертвой, погибшей после Эвелин и опередившей его дочь. Для Инча Хадсон был любимым актером, и, как нередко случается, трагедия одного глубоко почитаемого человека произвела на Рори впечатление большее, чем тысячи безымянных трагедий. На центы, удержанные из молитвенных подношений Джипси Гэммл, Рори забивался в темень кинозала, отсмотрев чуть ли не пять дюжин хадсоновских фильмов. Для Рори Хадсон заменял отца, и, если мальчику нужно было принять решение, он мысленно представал перед Хадсоном и все выспрашивал и прикидывал, как быотнесся к этому кумир.
– …Не понимаю… как же это? – промямлил Инч и умоляюще посмотрел на Сэйерса взглядом незаслуженно поротого ребенка, тем взглядом, за который Джипси отвешивала Рори подзатыльники: «Нельзя так раболепствовать, малыш, понял? Нельзя! Не дай бог другие узрят твой страх, не отмоешься! Пусть у тебя каждая клеточка корчится в беззащитности, пусть нутро переворачивается от ужаса… виду не подавай, веселись, смейся, как тетя Джипси, иначе жизнь растопчет, перемелет в труху, сожжет и пепел развеет по ветру!»
– Как? – Сэйерс пожал плечами, лиловые сумерки умиротворили его, он готовился к встрече с Эвелин в лиловых краях, он не верил в загробную жизнь, но не верил и в бездонную мглу, которой будто бы завершится жизнь, должно быть что-то третье, промежуточное, иное, никем не предвиденное.
Инч скосился на пятно, въевшееся в шелк галстука: «Как же эти люди пошли на такое? Они же могли допустить, что вирус вырвется на волю и тогда… и они сами, и их близкие, и сотни тысяч ни в чем не повинных… может, Сэйерс напутал, может, он псих из тех, кто выглядит нормальней нормального, и как раз из-за безумия от него решили избавиться?»
Сэйерс с сожалением ощупывал взглядом Инча, напоминающего сейчас растерявшегося студента на экзамене.
– Вы поняли меня? – Сэйерс приподнялся, опираясь о стол, и стол накренился в его сторону.
– Третий вирус… лихорадка Кью – второй, венесуэльский энцефалит – первый, а третий… – Рори прикусил язык.
– Назвать? – Сэйерс вновь накренил стол. Медно-рыжий запустил пальцы в волосы и рванул голову вниз.
«Вот и все, – подумал Сэйерс, – смятение толстяка неподдельно, но вскоре пройдет, пройдет бесследно и жалость к другим, и останется только самое обыденное – зависимость одних от других: есть некто, поручивший медно-рыжему разобраться со мной. Вот и все».
Найджел без сожаления разглядывал Рори Инча: двое чужаков из враждебных лагерей, которых жизнь свела один на один.
…Как? Как же это?..
Не станет же Сэйерс рассказывать о военной лаборатории со степенью надежности Р4, разве вобьешь такое в эту крутолобую голову под медными волосами?
Костолом, что тебе скажет следующее: в стенах лаборатории со степенью надежности Р4 занимались испытаниями по генной рекомбинации в болезнетворных вирусах. Может, ты спросишь – как? Отвечу: разделяли на части молекулярные цепи живых клеток, а потом вновь соединяли эти части. Понимаешь теперь, отчего я молчу, что тебе мои откровения – набор слов? Но ты ухватил главное: то, чем захлебываются газеты мира, то, чем пугают с экрана телевизоров, сделали люди, сознательно, целенаправленно и, как всегда, не слишком озаботившись последствиями. Птицы послужили бы средством доставки. Птичьи векторы! Сэйерс увидел жену и дочь в лиловых накидках…
Важно сейчас только одно: медно-рыжий предложил Сэйерсу покончить с собой. Привел резоны: «Вам не спеша удастся уладить все дела, написать завещание, не выпадет дрожать в ожидании моего прихода, ждать пули круглосуточно – тяжелая ноша, вот я и решил предложить вам сделку в ваших же интересах, все произойдет безболезненно и достойно».
«Может, я ему должен заплатить?» – Сэйерс усмехнулся.
– Я подумаю над вашим предложением. И еще: я представляю, что вы рисковали в известном смысле и все же решили уберечь меня от худшего. Ваши услуги нужно оплатить? С деньгами у меня нет затруднений, а у вас, наверное, есть, судя по ремеслу. Номер счета и банк?
Инч собирался получить с Мелани Николей, с Роберта Капити, с Черил Уэстон и еще с троих, сразу уступивших давлению Инча, но то, что ему заплатит и сам Сэйерс, Рори в голову не пришло: он назвал счет.
Оба больше не проронили ни слова, и, выбравшись на улицу, разошлись в разные стороны.
* * *
Сидней ждал завершения, перебирая безделушки, вывезенные из Заира прошлым летом… Встретили его там без лишнего шума; самолет сел в аэропорту Ндоло, специально избежав посадки в международном аэропорту Нджили. Не заезжая в отель, Сидней отправился в госпиталь: мимо мелькали стадион «24 ноября», Академия художеств, кто бы мог подумать о ее существовании здесь.В госпитале обнаружили с десяток черных больных, зараженных вирусом. Отлично подготовлено. Сидней как раз прибыл для отработки африканской версии происхождения вируса.
Небоскребы Гомбе проплыли по правую руку, дыша – . лось тяжело. Сидней извлек из сумки на плече белую панаму, именно такую, к каким привык много лет назад на островах, – по форме вроде пробкового шлема, только мягкая; духота захлестывала и выжимала пот из всех пор.
Строения госпиталя, уже обветшавшие, кое-где нуждались в ремонте. Сидней, покинув липкие сиденья машины, несколько раз прикидывал, в каком корпусе заключены нужные ему люди. К больным он не пошел, пресс-аташе посольства уже ждал в компании с приятелями из телеграфных агентств. Собственно, Сидней мог и не приезжать, все организовали на удивление четко, нужная информация пошла.
Вечером он побывал в соборе Святой Анны, отказавшись посетить музей местного быта: Сидней не любил копошиться глазами в деревенской рухляди и восхищаться тем, что не вызывало у него ни малейшего восторга.
Утром следующего дня Сидней вылетел домой уже из аэропорта Нджили в качестве частного лица.
* * *
Сэйерс вернулся поздно вечером. Миссис Бофи возилась со шлангом на участке. Сэйерс кивнул, надеясь, что миссис Бофи не разглядит этот сдержанный знак внимания. Найджел ошибся: миссис Бофи проявила невиданное участие и направилась к Сэйерсу с букетом лиловых цветов; от такого подношения Сэйерс отказаться не мог. Миссис Бофи проворковала, что неплохо бы узнать друг друга поближе, Сэйерс согласился – как раз самое время.Дома он разложил цветы в хрустальную тарелку, напоминающую щит средневекового воина, и долго любовался лиловыми лепестками.
Найджел листал справочник. Фирма «Ник Харрис детективз». Телохранители. Сэйерс набрал номер. К удивлению Найджела, трубку тут же подняли: «Дежурный слушает! Вам грозит опасность? Мы можем выслать людей, сию минуту. Мы предлагаем охранников двух типов. Первый – отпугивающий. К нему относятся массивные, мускулистые люди. Второй тип – внешне невзрачные, не привлекающие внимания мужчины. Есть и телохранители женского пола. Ваш адрес, сэр? Почему вы молчите?»
Сэйерс прекрасно знал, что против тех, кого он не устраивает, не устоят никакие охранники. Все эти годы Сидней и нанявшие Сиднея думали, что Сэйерс переснял те злополучные семнадцать квадратных футов секретных документов, и теперь, когда газеты словно с ума посходили, когда гибнут тысячи, виновные решили обезопасить себя.
«Что же вы молчите, сэр?» – Напряженное дыхание. Сэйерс догадался, что дежурный пытается представить, что же творится с позвонившим: накинули на шею фортепьянную струну или тычут револьвером в затылок?
– Я ошибся номером, извините. – Сэйерс нажал на рычаг, спустился вниз, долго вглядывался в фото дочери на стене. «Мои глаза и рисунок губ, потаенная сила во взгляде. Девочка… досталось от рождения… клеймо скорой кончины… она еще проявила чудеса выдержки и подыгрывала отцу, когда тот привозил ей тряпки и драгоценности».
Найджел поднялся на второй этаж, вытянулся в кресле, будто ждал.
Телефон зазвонил в полночь. На такую бесцеремонность имел право только один человек. У Сэйерса пересохло во рту, он долго размышлял, брать ли трубку, стараясь отдалить то, что ему скажут. Телефон вздрагивал размеренно, ритмично, и по характеру звонков было ясно, что человек далеко от дома Сэйерса и решил дозвониться во что бы то ни стало. Сэйерс бросил взгляд на цветы в хрустальной тарелке, будто ища поддержки в их цвете, и поднял трубку.
– Все, мистер Сэйерс. – И по тому, что врач не крутил, не пытался говорить лишнее и что сразу опустил трубку, окатив Сэйерса въедливым пиканьем, Сэйерс отчетливо понял: все!
Он сжимал трубку, забыв, что его уже никто не слышит, задыхаясь, пробормотал: «Не успел попрощаться… – и, повернувшись к тарелке с цветами, увидел Эвелин в лиловом, договорил: – Боже, Эвелин, я не был с ней рядом, когда… когда…» Сэйерс прижал ладонь к губам, стараясь заглушить вопль, и ощутил, как на руку падают слезы.
Дигиталис Рори Инча Сэйерсу не пригодился, у Найджела в доме было запасено кое-что получше. Утром миссис Бофи первой обратила внимание на то, что машина соседа брошена посреди участка, а значит – такого в будни не случалось, – ее владелец на работу не уехал.
* * *
Рори ужинал, Сандра облокотилась на подоконник, скрестив руки на груди, и смотрела на Инча с обожанием: ей давно ни с кем не было так хорошо. Она прошла жестокую школу и знала, что душевное расположение часто оборачивается равнодушием, равнодушие сменяется горечью, а след в след горечи ступает отчаяние.Перед ужином Рори рассказал ей о встрече с Сэйерсом, о том, что Рори даже не коснется этого человека, тот все сделает сам. Почему? Рори убедил его, объяснил, что сопротивление бессмысленно. Все, с кем он заключил договор, переведут ему деньги, и тогда они с Сандрой начнут с белого листа.
* * *
Тревор Экклз сгорбился, наклонясь к столу, только что Барри Субон процедил некролог о Сэйерсе. Экклз пожевал губами и втянул щеки, будто хотел сплюнуть. Серебряные волосы придавали внешности Барри благородство и намекали на мудрость их обладателя. Перед тем как прочесть некролог, Субон пересказал Экклзу доклад о маневрах Рори, переданный одной из лучших крыс Субона.Тревор разрывался между радостью по поводу успешного завершения операции и ненавистью к Рори Инчу. Тревор тянул время, решая, что предпринять; Барри знал это на все сто, иначе зачем бы Тревор стал вслух повторять четыре великие клятвы, поглядывая на Субона, покорностью напоминающего старого пса. Экклз мог похвастать отменной памятью. Барри никогда бы не запомнил четыре великие клятвы, Тревор выговаривал их без запинки:
– Первое! Сколь бы ни были многочисленны живые существа, я клянусь их всех спасти. Второе! Сколь бы ни были неистощимы дурные страсти, я клянусь их все искоренить. Третье! Сколь бы ни были непостижимы священные книги, я клянусь их все изучить. Четвертое! Сколь бы ни был труден путь Кришны, я клянусь достичь на нем совершенства.
Субон держал на коленях тонкую папку. Тревор знал, что помощник подбирает папки под цвет галстука.
– Что будем делать с Рори? – Барри накрыл папку руками и заметил, как Экклз с усмешкой глянул на его перстни.
– Все зависит от готовности к раскаянию. Лжи не потерплю. Но, Барри, каков размах! Никогда бы не подумал: Рори – и такое. Скверный знак. Дряхлею! Только старики думают, что они умнее всех, и даже не допускают, что те, кто помоложе, тоже с мозгами.
Субон знал, что участь Инча решена и Экклз только делает вид, что судьба Рори в собственных руках Инча; сейчас Субон мысленно подбирал новичка на его место и решал: рискнуть ли на встречу с Сиднеем, не поставив в известность Экклза. Барри никогда не рубил сплеча, но сейчас решил, что встреча с Сиднеем; оправданна. Глаза и уши Экклза сам Барри, чего же бояться?
Минула неделя со дня смерти Сэйерса. Три дня назад Рори отогнал «бронко-II» в зеленый пригород за холмами и, заказав обильный обед в придорожном ресторанчике, из таксофона напомнил о своем существовании Мелани Николей, Роберту Капити, Ломаксу, Черил Уэстон и еще двум недругам Найджела Сэйерса. Каждый подтвердил, что тут же переведет деньги. Рори считал, что надавил на Сэйерса по всем правилам, загнал в угол, и поэтому объект ушел из жизни добровольно. Рори и пребывал бы в этой уверенности, если бы не болтовня Черил Уэстон. Она одна пробормотала:
– Кошмар! Жуткая смерть! Надо же, сразу после кончины дочери!
Рори покрылся испариной:
– Дочери? Когда? – Он увидел, что слюна от волнения брызнула на трубку и покрыла глянцевую поверхность мелкими точками влаги.
– У Сэйерса была дочь, единственная, он жил только ради нее. Вы разве не знали? Смертельно больная девочка, он еще говорил…
Рори не слушал дальше, уронил трубку и, пьяно шатаясь, вывалился из телефонной будки. В полупустом зале на столе в углу дымился обед Инча. Рори опустился на стул, краем глаза заметил свечи, восковые стебельки торчали в пазах медного канта шириной в полладони, опоясывающего зал на высоте двух ярдов, свечное пламя дрожало, и тени прыгали по стенам, по скатертям, по лицам редких посетителей. Запах мяса раздражал, Рори попытался проглотить кусок и не смог.
«…Вы разве не знали? У него была дочь, смертельно больная девочка!..»
Вот почему, говоря, я подумаю над вашим предложением, Сэйерс устало улыбался, будто посвященный в неведомое Рори Инчу. И давление Рори, нехитрый шантаж – тут вовсе ни при чем, Сэйерс сам решил – после смерти дочери его ничто не связывало с жизнью.
На счет, который Инч указал врагам Сэйерса, пришло семь переводов, хотя Рори ожидал только шесть, выходит, седьмой перевод сделал Сэйерс.
– Хотите получить наличными? Все сразу? – кассир сквозь пуленепробиваемое стекло глянул на Инча.
Рори кивнул.
– Тут есть одно распоряжение относительно первого перевода.
Рори понял, что первым перевел деньги как раз Сэйерс и только после его смерти пришли переводы его врагов. Суммы шести переводов совпадали, первый перевод оказался втрое больше остальных. Сэйерс, будто посмеиваясь из могилы, намекал, что его враги слишком дешево ценили его жизнь. Инч знал теперь, отчего Сэйерс не упирался, отчего не попытался исчезнуть, откупиться, перейти в атаку, мало ли что остается человеку со средствами, если его приперли к стене.