Черных Иван. Иду на перехват

   Да, прав генерал. Служба наша не из легких. Но мы знаем, во имя чего живем в суровом, далеком краю, во имя чего поднимаемся в небо.
   Инна сидела тихо, лицо ее спокойно. Нельзя было понять, нравится ей спектакль или нет. Мне даже показалось, что она думает о чем-то совсем ином.
   Когда окончился спектакль и мы пошли в гардероб, Инна внимательно посмотрела на меня и неожиданно спросила:
   - Тебе часто приходится летать?
   - Когда как, - пожал я плечами.
   - Не раскаиваешься, что избрал такую профессию?
   - Разве я похож на кающегося?
   На душе у меня стало особенно хорошо: я понял, что Инна думала о том же, о чем и я. Мир ее, загадочный и недоступный, впервые показался мне близким и родным. Если бы она заговорила о театре, игре актеров, я, наверное, изменил бы о ней мнение: не люблю людей, щеголяющих начитанностью, эрудицией, подчеркивающих свою образованность. Да и нужно ли болтать об искусстве? Достаточно того, что оно рождает новые мысли, делает человека возвышеннее, благороднее.
   К нам подошел Лаптев.
   - В гостинице мест нет, - сказал он мне, но так, чтобы слышала Инна.
   - Вот и хорошо, - обрадовалась Дуся. - Веселее будет ехать обратно. Ты расскажешь нам что-нибудь смешное.
   - Ничего не выйдет, - возразил Юрка. - Мы останемся здесь, даже если нам придется ночевать на улице.
   Он подмигнул мне, и я понял, что места в гостинице есть.
   Мы получили свою одежду, и Юрка заторопился.
   - Меня там ждут, - кивнул он на дверь, обращаясь ко мне. - Буду по старому адресу. Понял? Квартира двадцать пять.
   - Это значило, что наш номер в гостинице двадцать пятый.
   Инна простилась с Дусей и Геннадием.
   - Поезжай и ты, - сказала она мне. - Я сяду на автобус и через пятнадцать минут буду дома.
   - Я провожу тебя.
   Она пожала плечами.
   Мы шли по центральной улице. Над домами плыла большая круглая луна. Свет ее смешивался с электрическим и, дробясь в снежинках, золотыми блестками играл перед глазами. Искристая россыпь была повсюду: на крышах домов, на деревьях, на проводах и даже на сером асфальте. Она плавала в воздухе, будто кто-то сыпал ее перед нами. Легкий морозец приятно освежал лицо.
   Улица была многолюдна и оживленна. Гуляли молодые и старые, у подъездов стояли парочки. Дыхание весны донеслось уже и до Нижнереченска, правда, пока еще слабое, но с каждым днем оно крепло и набирало силу.
   - Наконец-то зима отступает, - сказала Инна, остановившись у подъезда своего дома. - Я никак не могу привыкнуть к здешним холодам. Помнишь, какой мороз встретил нас в день приезда? Это было пятого января... Я тогда так замерзла! Если бы не холод, мы и не познакомились бы. Я осталась бы ждать другое такси. - Она сделала паузу. - Правда, твои прогнозы заинтересовали меня. Ты тогда, кажется, предсказывал, что я здесь не приживусь, - она лукаво посмотрела на меня. - Теперь уже апрель.
   "Инна вспомнила нашу встречу! - подумал я. - Значит, она для нее не какое-то мимолетное, ничего не значащее событие".
   Я положил руки на ее плечи. Инна не отстранилась. В ее больших глазах вспыхнули огоньки. Тогда я обнял ее и привлек к себе. Кровь застучала у меня в висках...
   Прав Юрка: дерзость нужна не только в бою. Но, как и в том полете с Дятловым, я не чувствовал уверенности. Инна опытнее меня в жизни, одно неверное слово, жест могут привести к отчуждению. А этого я не хотел. Инна нужна была мне, как небо, как полет.
   - До завтра, - ласково сказала Инна. Глаза ее горели, волновали меня и дразнили.
   - Ты оставляешь меня под открытым небом? - сказал я и почувствовал, как в горле моментально пересохло. - В такой мороз!
   - Ты замерз? - Инна сделала шутливо-серьезное лицо и пощупала мои руки, затем лоб. - О-о! Да у тебя температура. Немедленно отправляйся в гостиницу. Выпей таблетку аспирина и - в постель. - Голос ее был насмешлив, но решителен.
   - Но в гостинице нет мест.
   - Есть. Я ведь тоже обладаю некоторыми телепатическими способностями. Хочешь скажу, какой у вас номер?
   Юркин шифр был разгадан.
   - Все равно аспирину я там сейчас нигде не достану.
   - Замени холодным обтиранием. Еще полезнее. До завтра, если не полегчает, я пропишу тебе другое лекарство.
   - Когда мне явиться на прием?
   Инна немного подумала:
   - Приходи к двенадцати.
   Не очень многого я добился своей хитростью, но и поражения не чувствовал. Настроение было приподнятое, радостное.
   Юрка спал в гостинице богатырским сном. Он не проснулся даже тогда, когда я преднамеренно грохнул сапогом об пол. А мне так хотелось поделиться с ним своим счастьем! Что поделаешь, его не всегда будила даже самая громогласная команда "Подъем!". Поэтому я бросил свою затею и лег.
   Разбудило меня странное пыхтение и кряхтение, будто в комнате возились дюжие борцы. Я открыл глаза. Юрка, упершись головой в коврик, мял и без того свою бычью шею. Я выругался.
   - Хватит дрыхнуть, - поднял Юрка свое кумачовое лицо. - Надо ночью спать, а не звезды считать.
   - Иди к черту.
   Он набрал в стакан воды, плеснул на меня:
   - Холодная вода хорошо укрепляет нервы.
   Спать больше не хотелось. Я встал.
   - Давно бы так, - сказал Юрка. - Давай физзарядкой заниматься.
   Он обхватил меня крепкими, как клещи, руками. Маленький, толстый, но упругий, он никак не давал взять себя в полную силу и теснил меня к кровати. Это ему удалось. Он напрягся и швырнул меня на матрац. Падая, я успел поймать его за голову, крутнул под себя. Мы свалились с кровати и покатились по ковру. В дверь забарабанили.
   - Что тут у вас происходит? - Дежурная по гостинице пристально смотрела на нас. Мы рассмеялись.
   - Это вот он виноват, - свалил на меня Юрка - Ночь гуляет, а днем не добудишься.
   - А-а, - поняла дежурная. - А я уже хотела в комендатуру звонить.
   Мы позавтракали и договорились, что встретимся в гостинице в три часа дня. Я приду с Инной, а Юрка со своей знакомой. Он сел в такси и укатил. Торопиться было некуда, в моем распоряжении имелся целый час, и я пошел пешком по тем улицам, по которым вчера бродил с Инной, перебирая в памяти наш разговор.
   День выдался исключительный: тихий, солнечный, со слабым морозцем. Я шел неторопливо, мысленно представляя встречу с Инной. Теперь я не сомневался, что она любит меня. Ее интерес к моей профессии, беспокойство за мою судьбу, наконец, поцелуй убеждали меня в этом. Я чувствовал себя счастливее Тесея, покорившего гордую Антиопу, царицу амазонок. Ноги сами несли меня по ступенькам.
   Вот и дом, в котором живет Инна. Ее комнатка на четвертом этаже. Поднимаюсь по лестнице и слышу, как учащенно бьется сердце. Где-то наверху отворилась дверь.
   - Ты не заблудишься в нашем городе? - узнаю насмешливый голос Инны.
   - Как-нибудь сориентируюсь, - ответил шутливо мужской голос.
   Мои ноги словно пристыли к ступенькам. Мимо меня легкой походкой шагал вниз мужчина в каракулевой папахе. Лицо его сияло от счастья. На меня он даже не обратил внимания.
   Все случилось так неожиданно, что я был просто ошеломлен.
   До слуха моего явственно доносились удаляющиеся шаги. Скрипнула дверь наверху, затем хлопнула внизу, и все стихло... С минуту я стоял в растерянности, не зная, куда идти, вверх или вниз. Значит, этот мужчина в папахе, о котором я никогда у нее не спрашивал, но который всегда стоял между нами, здесь. Почему же она не сказала мне? А может быть, он приехал утром? Нет, поезда в Нижнереченск приходят только вечером. Знала, что он приедет, поэтому и не позволила мне вчера зайти к ней... Видимо, рано я пришел сегодня.
   Я повернулся и зашагал прочь.
   К трем часам возвратился в гостиницу. Юрки еще нет. Подхожу к книжному киоску и бесцельно рассматриваю книги. Из головы не выходит встреча на лестнице, в ушах звенит насмешливый голос Инны: "Ты не заблудишься в нашем городе?" Кто он ей? Кто бы ни был, во всяком случае, более близкий человек, чем я. А со мной она забавлялась, как с мальчишкой. Входная дверь распахнулась с треском: Юрка, как всегда, торопился.
   - А где Инна? - спросил он, оглядывая вестибюль. - Э-э, да и вид у тебя кислый. Что случилось?
   - Ничего особенного.
   - Понятно. Я предупреждал тебя, - сказал Юрка. - Все они одинаковы. И все же без них было бы скучно. Не принимай близко к сердцу. Жизнь наша не так уж длинна, чтобы переживать из-за всякой чепухи. Едем со мной.
   Мне было все равно, и я согласился.
   Около гостиницы Юрку поджидало такси, в котором сидела, кутаясь в чернобурку, крашеная блондинка лет двадцати восьми.
   - Мой друг Борис, - представил меня Юрка. - Летчик высшего класса. А это Люся, подруга дней моих суровых. - И, повернувшись к шоферу, скомандовал: - К "Северу".
   Через пять минут такси остановилось у ресторана.
   - Что мы будем здесь делать? - кокетливо спросила Люся.
   - Да, что? - переспросил Юрка и тут же ответил: - Съедим вначале райское яблоко. Кстати, мы с ним еще не обедали, - кивнул он на меня. - А мне не есть никак нельзя: малокровие. Составьте нам, пожалуйста, компанию.
   Люся не заставила себя упрашивать, первая поднялась с сиденья.
   Почти все столы были свободны. Мы расположились в дальнем углу, в самом укромном местечке.
   - Какое вино вы пьете? - спросил Юрка у Люси, протягивая ей меню. Что будете заказывать?
   Люся кокетливо пожала плечами.
   - Отлично. Тогда позвольте распорядиться мне. Девушка! - позвал Юрка официантку. - Пишите: бутылку шампанского, три икры, триста конфет "Мишка на Вулкане"...
   - Чего, чего? - Официантка недоуменно уставилась на Юрку.
   - Простите, опечатка. "Мишек на Севере" триста, три шашлыка, лимон не забудьте и поставьте запятую.
   - В следующий раз я вам не доверюсь, - погрозила ему Люся, когда официантка ушла.
   - Точно, в следующий раз. А сегодня положитесь на меня.
   Юрка болтал без умолку. Я не принимал участия в разговоре, но, чтобы не выдать своего настроения и не портить компанию, поддерживал Юркины тосты. Неужели Юрка прав: Инна такая же, как его Люся? Нет. Инна ни в чем не виновата. Кто для нее я? Случайный знакомый, и только. Она красива, образованна, он - человек ее круга. Доцент, а то и профессор... На что я надеялся?
   Юрка был похож на ресторанного завсегдатая, на самом же деле за три года курсантской жизни я ни разу не видел его нетрезвым. Просто такой разбитной человек, которого куда ни посади, он всюду как дома.
   Люся мне не нравилась. Я решил избавить Юрку от ее общества и предложил уйти, ссылаясь на службу.
   - Соскучился по нашей дыре? - не понял Лаптев - Или по Синицыну? Успеешь завтра выслушать его нравоучения. Поедем утром.
   Спорить с Юркой, когда он заупрямится, бесполезно, да и настроение у меня было не такое, чтобы переубеждать его.
   - Как хочешь. Жду тебя в гостинице...
   Я простился и ушел. В номере, ожидая друга, прилег на диван и не заметил, как уснул. Утром, глянув на его пустую кровать, я забеспокоился: как бы не опоздал на автобус. В девять мы должны быть в Вулканске на построении, иначе не оберешься неприятностей.
   Больше я спать не мог. Встал, сунул голову под кран с холодной водой. Решил освежиться и отправиться на поиски Юрки. Но только намылился, как дверь распахнулась, на пороге появился он сам. У меня отлегло от сердца. Я открыл кран до отказа.
   Юрка хлопнул меня по спине тяжелой рукою.
   - Поторапливайся, соня...
   На улице ветер чуть ли не валил с ног, обжигал лицо. Небо затянуло облаками. Мы стояли на остановке и ждали автобуса на вокзал, чтобы там взять такси. Стояли довольно долго, ноги начали пристывать к сапогам.
   Наконец подошел автобус. Он почти пуст. Мы почувствовали облегчение.
   На привокзальной площади без труда нашли такси, но шофер, едва услышав про Вулканск, замахал руками:
   - Ни за какие деньги. Чтоб зимовать там?
   Мы упрашивали, грозили написать жалобу - не помогло!
   - Чтоб ты радиатор заморозил, кот ленивый, - пожелал ему Юрка и потянул меня к другой, только что подъехавшей машине. - Сейчас мы уедем, только ты молчи.
   Он спросил, свободна ли машина, и, получив утвердительный ответ, сел как в свою собственную. Я последовал его примеру.
   - Поехали, - скомандовал Юрка. - По Речной.
   "Волга" помчалась по центральной улице.
   - На Невельской свернете направо.
   А теперь? - после поворота спросил шофер.
   - А теперь прямо до Вулканска, - невозмутимо ответил Юрка.
   Шофер затормозил и остановил машину.
   - Да вы что, ребята, смеетесь? - умоляющим голосом сказал он. - Метель вот-вот начнется, как я оттуда вернусь?
   - Метель будет во второй половине дня. - Юрка возразил так твердо, что даже я поверил ему. - Ты хорошо заработаешь. - Достав десятку, он втиснул ее в руку шофера. - Да оттуда возьмешь пассажиров. Жми только покрепче. Человек на боевое дежурство опаздывает, - кивнул он на меня.
   Шофер включил скорость. И все же мы опоздали: личный состав уже выстроился на линейке. Майор Синицын проводил меня суровым взглядом. Наш командир эскадрильи не понравился мне с первой встречи: сухой и педантичный человек, кроме службы и полетов ничего не желающий знать. Знакомство со мной он начал с проверки, чему меня научили в училище и чему недоучили, сразу же предупредил, что порядки в эскадрилье жесткие, нарушения их он не потерпит. Читал нравоучения, будто первокласснику, впервые пришедшему в школу. Я тогда пожалел, что пренебрег советами и не попросился в третью эскадрилью, которой командует подполковник Макелян.
   От Макеляна никто не слышал грубого слова, окрика. С летчиками он живет душа в душу, наказывает редко, предоставив право решать дисциплинарные вопросы своему заместителю и командирам звеньев. С офицерами и солдатами он разговаривает по-товарищески, поэтому подчиненные делятся с ним самыми сокровенными тайнами. Макелян умеет хранить их. В своем кругу летчики называют его Седым за серебристые волосы. Поседел он рано, лет двадцати восьми, и все в полку знали почему.
   Однажды, когда Макелян был еще инструктором в училище, к нему на аэродром пришел восьмилетний сынишка и стал просить, чтобы отец покатал его. Макелян должен был лететь на учебном самолете. Посадил он сына в заднюю кабину и стал кружить над полем, где работали женщины. Те озорно помахали ему платками: давай, мол, к нам. Заиграла кровь в Макеляне, пороховым зарядом вспыхнул его южный темперамент. Забыв про все на свете строгий приказ, запрещающий пилотаж на малой высоте, то, что в задней кабине находится сын, не пристегнутый ремнями, - он перевел самолет в крутое снижение. Разогнав машину, у самой земли сделал одну бочку, другую. И вдруг вспомнил про сына. Сердце у него замерло... Обернулся - в кабине пусто. Он сразу пошел на посадку, тут же, в поле. Сел, выключил мотор и, не зная, куда бежать, где искать сына, дрожащими ногами ступил на землю. В это время сын вылез из кабины и как ни в чем не бывало спросил: "Что, пап, прилетели?"
   Оказалось, когда отец стал бочки крутить, сын согнулся в три погибели, уцепился ручонками за сиденье и не поднимал головы от страха, пока отец не выключил мотор.
   Из того полета вернулся Макелян седым. Эту историю он не скрывал и нередко сам рассказывал ее в кругу летчиков...
   Когда строй распустили, Синицын позвал меня в штаб эскадрильи.
   - Вот что, товарищ Вегин, - сурово начал он. - С красивой девушкой встречаться, безусловно, приятно, но ночевать надо дома. И если бы сегодня были полеты, вас к самолету я не подпустил бы. Учтите это на дальнейшее.
   После занятий ко мне подошел Юрка:
   - Ну как?
   - Получил предупреждение, что в следующий раз буду отстранен от полетов.
   - Серьезно? Синицын?
   - А кто же!..
   - Вот академик! Говорил тебе, просись к нам. Я, как услышал, что вашу эскадрилью академией величают, сразу понял, в чем дело. А наш Седой только посмеялся. Что, говорит, Лаптев, не выспался?
   В комнату вползают сумерки. Ветер бьет в стекло и жалобно скулит. На душе тяжело и тоскливо: я не могу отогнать дум об Инне. Почему она так сделала? Зачем ей надо было затевать эту жестокую игру? Прошло четыре дня с тех пор, когда мы стояли у подъезда ее квартиры, но мне кажется, что я все еще чувствую на губах ее поцелуй и слышу ее дыхание. Почему она так запала мне в душу? Ведь знаю я ее немногим более трех месяцев, а если брать дни, когда мы встречались, их не наберешь и десятка.
   Сегодня я встал рано - летал на стрельбы по наземным целям. Готовился старательно, хотелось доказать Синицыну, что не такой уж я мальчишка, как он считает. Но еле вытянул на четверку. Поздно отыскал цель. Ориентиров никаких, а тут еще надо выполнить противозенитный маневр. Третья эскадрилья снова показала лучшие результаты. Почти все летчики отстрелялись на "отлично". Юрка тоже. Он на хорошем счету, командир эскадрильи ставит его в пример. А на меня Синицын все еще смотрит исподлобья и изучающе, никак, наверное, не раскусит. Зато я его раскусил: ему в пехоте учебным взводом командовать бы. Летчики есть летчики.
   После полетов лег отдохнуть, думал, забуду все земные неприятности. Но сон так и не пришел.
   Инна, Инна! Она стоит у меня перед глазами, тревожит сердце. И все же злость на нее пропала. Я думаю о случившемся с тоской и сожалением: минуты, проведенные с нею, самые дорогие для меня и самые памятные.
   За стеной забренчала гитара: Юрка тоже тоскует. Я встал, оделся и зашел к нему. Лаптев полулежит в постели, наигрывает: "И месяц погас, и лучи догорели..." Сосед его, Петр Кочетков, читает книгу. Я поздоровался.
   - А, Борис, - Кочетков отложил книгу. - Здорово, здорово. Ну, как мы сегодня вашу "академию" обставили? Неплохо?..
   - Заткнись, Петух, - оборвал его Юрка. - В глаза постыдился бы людям смотреть, а он хвастается.
   - Это почему?
   - Потому. Я говорил тебе.
   Юрка был хмурый и задумчивый. Таким я видел его редко, очень редко.
   - А ты думаешь, они не так делали? - приподнялся Кочетков.
   - Спроси...
   - Ты, Борис, сколько заходов на полигоне сделал? - спросил Кочетков.
   - Два, - ответил я.
   - Холостых?
   - Нет, со стрельбой.
   - А холостых?
   - Холостых у нас никто не делал.
   - А теперь скажи, сколько ты сделал? - в упор глянул на Кочеткова Юрка.
   - Столько, сколько и ты. - Кочетков, как всегда, был невозмутим. Мишени надо было посмотреть!
   - А им не надо? - Лаптева злила его невозмутимость.
   - Так кто ж им не велел?
   - Совесть... и сознание, что они учатся воевать, а не оценками козырять. Из нас никто не стал делать противозенитный маневр, а они делали. Все до одного!
   - Знаешь, что я тебе скажу, - возразил Кочетков. - В современной боевой обстановке против самонаводящихся ракет этот маневр что мертвому припарка.
   - Тогда зачем вообще учиться стрелять, летать? Все равно от нас толку не будет, так, по-твоему?
   - Ты недалек от истины, - согласился Кочетков. - По-моему, самолеты в современной войне - неэффективное оружие...
   - Точно! - Юрка отбросил гитару, встал. Лицо его было багровым. Неэффективное. С такими летчиками, как ты. Пойдем, Борис, поужинаем. А то Петух не такие еще песни начнет кукарекать.
   Мы шли молча, погруженные в свои думы, не глядя друг на друга, будто во всем виноваты сами. Откровение Кочеткова было для меня большой неожиданностью. Как мог такое позволить Макелян, командир лучшей эскадрильи! А может, прав Кочетков, что время авиации отходит и самолеты станут скоро музейными реликвиями? Ракеты летают быстрее и выше, удары их мощнее. Но разве можно решить ракетами все те задачи, которые выполняет авиация? Конечно, нет. Взять хотя бы разведку вражеских объектов, переброску войск. Нельзя ракетой отыскать малоразмерную цель и тут же поразить ее. А может быть, уже что-то изобретено? Ведь техника ныне развивается такими темпами, что о новинках мы узнаем спустя несколько лет. Что мы знали в школе о счетно-вычислительных кибернетических машинах? А они уже были изобретены. Машины считают, машины прогнозируют, машины решают. Машины, машины, машины... Насколько они облегчают труд человека и насколько усложняют жизнь! Новая техника - новые проблемы...
   На пути в столовую нам повстречалась Дуся - нарумяненная морозом, на ресницах и выбившихся из-под пухового платка волосах - иней. Она несла сумку с продуктами.
   - А Геннадий где? - с напускной суровостью спросил Юрка, и его глаза, минуту назад злые, засветились лаской.
   - У Гены столько работы!.. - заступнически сказала Дуся. - Отдохнул с часик после полетов и за книги. Завтра, говорит, новую тему проходить будут.
   - Ах, варвар, ах, троглодит! Так эксплуатировать жену! - Юрка забрал у Дуси сумку. - Ну-ка идемте я поговорю с ним как мужчина с мужчиной.
   Дуся смущенно улыбалась, не понимая, шутит Юрка или серьезно готовится устроить Геннадию головомойку за невнимание к ней.
   - Он ни при чем, - продолжала она оправдывать мужа. - Это я сама пошла в магазин, чтобы не мешать ему. Понемногу, понемногу и вот целую сумку всякой всячины накупила. И зачем столько, сама не знаю. Мне одной этих продуктов на месяц хватит. Хорошо, что зима, есть где хранить, не испортятся.
   Дуся охотно делилась с нами своими заботами, как с близкими подругами, с которыми год не виделась: чувствовалось, что она изрядно наскучалась, сидя одна дома, и рада поговорить с любым знакомым.
   Я слушал ее, и в груди моей рождалось какое-то непонятное, необъяснимое чувство. Мне почему-то становилось жаль Дусю, хотя жалеть ее, собственно, причин не было. Геннадий - заботливый муж, хороший семьянин, и Дусю он любил. Я знал, как произошло их знакомство и женитьба. Геннадий во время последнего отпуска гостил в соседнем селе у старшего брата, тот и познакомил их. Восемнадцатилетняя черноглазая девчушка с первого взгляда покорила Геннадия. Незадолго до отъезда в часть он сделал ей предложение. Дуся, как рассказывал потом Геннадий, ничего конкретно ему не ответила, сказала: "Как батя".
   Батя - властолюбивый, суровый старик, державший свою большую семью в беспрекословном повиновении, выслушал лейтенанта с гордо поднятой головой, как генерал во время чествования по случаю блестящей победы, и сказал с достоинством:
   - Дуська - дивчина гарна. Шестеро их у меня, а она самая послушная и работящая. Да и ты, слыхал, хлопец добрый. Хай буде так, як вы порешили.
   Что Дуся работящая, мы заметили уже давно: руки у нее широкие и сильные, как у мужчины, с загрубевшей от постоянного труда кожей. Она, как и Геннадий, с ранних лет познала почем фунт лиха. Но если Геннадия это сделало сильным и волевым, то ее - послушной, покладистой и безвольной. Целыми днями она сидит дома, пока муж на службе (знакомств водить он ей не разрешает, боясь дурного влияния некоторых легкомысленных особ), а вечером он посылает ее вместо прогулки по магазинам, а сам садится за учебники и газеты. И Дуся не только не возмущается своим заточением, она даже оправдывает Геннадия, хотя по тону ее и вот по этой сумке, нагруженной покупками, сделанными не из-за необходимости, а только из-за того, чтобы что-то делать, растянуть время пребывания на воле, видно, что счастье ее призрачное
   О чем могут говорить эти разные люди, думал я, какая общая тема может их интересовать? Геннадий - серьезный и рассудительный, с крестьянской хваткой и практичностью, Дуся - бесхитростная говорунья, доверчивая и наивная, как ребенок. Геннадий любит одиночество, Дуся же - наоборот, не может без людей. А Геннадий не хочет с этим считаться.
   Мои размышления прервал Дусин вопрос:
   - Ваши начальники не собираются еще раз свозить нас в театр?
   - А зачем ждать начальников? - остановился у подъезда Юрка. - Сами собрались да поехали.
   - Гену разве вытащишь!..
   - А вы без него. Вот со мной, например. А он пусть занимается, ему полезно. Согласны?
   - Правда? - вполне серьезно спросила Дуся. - А когда?
   - Давайте в субботу.
   - Только надо с Геной поговорить.
   - Это я беру на себя, - уверенно сказал Юрка и, не спрашивая разрешения, открыл дверь Дусиной квартиры.
   Геннадий сидел над конспектом, обложившись журналами и газетами. На секунду поднял на нас глаза.
   - А, это вы! - И снова принялся писать.
   - О знанье, знанье! Тяжкая обуза, когда во вред ты знающим дано! процитировал Юрка и поставил перед Геннадием, прямо на конспект, Дусину сумку. - Заруби себе на носу: над Дусей я беру шефство и не позволю больше ее эксплуатировать и держать, как турецкому султану, взаперти. В субботу мы едем с нею в театр, а ты будешь конспект дописывать.
   - Ладно, ладно, - согласился Геннадий. - Тебе тоже за книгу треба систы, а не в шефы набиваться. Ось побачу твою учителку и скажу, шоб вона над тобой шефство взяла. А то, мабуть, забув, в каком роци и революция звершилась...
   Геннадий говорил хотя и спокойно, но видно было, что он недоволен. А Юрка того и хотел. Теперь он будет донимать его еще пуще. Чтобы положить конец их препирательству, я напомнил об ужине.
   На улице было уже темно, и мы гуськом молча шли друг за другом по протоптанной в снегу тропинке. Впереди Юрка, за ним Геннадий и я замыкающим. Я думал о Дусе с Геннадием. Симпатичные, скромные, хозяйственные... В комнате у них чистота и порядок, спокойствие и благополучие. И все же что-то в их благополучии мне не нравилось. Не такого семейного счастья я бы хотел...