Страница:
Итак, мальчик поклонился и взглянул на Ууламетса. Половицы на полу мягко заскрипели.
— Кто послал тебя? — как можно спокойней спросил его старик.
— Можете мне поверить, хозяин, нас никто не посылал. Только…
— Только что?
— Когда я был еще маленькой, мои родственники думали… — Он начал запинаться, и убрав руки за спину, сделал глубокий вдох, -… что я или колдун, или человек с дурным глазом, или что-то еще в этом роде. Но единственное, что сказали колдуны в Воджводе, так это то, что я родился в дурной день.
— Родился в дурной день… — Старик фыркнул и потянулся за своей чашкой. Сделав глоток, он помолчал, а Саша чувствовал, как у него останавливается сердце и прерывается дыхание. Он еще некоторое время боролся с головокружением, когда старик продолжил: — Они были просто дураки.
Саша не знал, что ответить на замечание Ууламетса. Его первым предположением было то, что старик считал их дураками из-за ошибки, но отнюдь не из-за того, что им не удалось утопить его еще при рождении. Он надеялся, что его теперешний хозяин, Ууламетс, не имеет большой склонности к тому, чтобы исправить их возможную ошибку, если дело было только в ней. И он, сдерживая дыханье, даже надеялся на то, что Ууламетс, может быть, скажет ему кое-что более приятное о нем самом, чем любой из колдунов в Воджводе.
— Как же ты забрел в такую даль, — спросил старик, — если ты никого не убивал?
Ему показалось, будто Ууламетс воздействовал на него, пытаясь уже второй раз остановить его сердце. Во всяком случае он чувствовал себя именно так. Он чувствовал, что задыхается, но все же проговорил:
— Я сам не знаю, господин. Я старался не думать об этом.
— И как же ты это делал, как ты пытался? Объясни мне.
— Я пытался не думать ни о чем, что могло бы повредить нам в дороге.
— Кто научил тебя этому?
— Да просто я учился этому всякий раз, когда дела шли достаточно плохо, и после каждого такого случая я знал, как следует поступать, чтобы в следующий раз было лучше. Я просто знаю, как сделать, чтобы было лучше. Ууламетс поднял бровь и некоторое время смотрел на него, пока его рот не скривился в отвратительной усмешке.
—… Знаю, как седлать, чтобы было лучше, — хихикнул он. -… Как сделать лучше. Разумеется, что лучше. — И он продолжал еще некоторое время хихикать, видимо, каким-то собственным мыслям. А Сашу в этот момент охватило отвратительное чувство, сдавившее его горло. — Так значит, знаешь, как лучше всего можно стать таким как я?
— Да, господин.
— Очень неглупо, — сказал Ууламетс. — Ты находчивый малый. Твоему приятелю очень повезло.
«Повезло находиться рядом со мной?» подумал Саша. Он не на шутку был удивлен и даже сжал свои руки, от неожиданно охватившей его совершенно безрассудной надежды, которую он вдруг почувствовал в этом старике, которой был осведомлен явно больше всех, кто до сих пор обращал внимание на мальчика. Но опять-таки, он не исключал и того, что Ууламетс, говоря об удаче, сопутствующей Саше, имел в виду только то, что Петр, всего-навсего, не попал в еще большую беду, находясь в его компании.
— Если рассмотреть самую суть, — сказал Ууламетс, — то ты ухитряешься поступать очень благоразумно и очень удачно охраняешь себя от собственной неопытности, которая может причинить тебе вред. Это почти безупречная защита. Очень хорошая работа, парень.
— Благодарю вас, мой господин, — прошептал Саша и еще раз пожелал, чтобы и он, и Петр были в безопасности против очередного нападения, которое наверняка должно вот-вот последовать.
— И ты очень осторожен. Ты не очень-то падок на лесть и совсем не доверяешь, когда тебя хвалят.
— Нет, мой господин, совсем не доверяю.
Ууламетс сдвинул брови. Он вновь согнул палец, подзывая мальчика еще ближе. «Нет», подумал Саша, и остался стоять на прежнем месте.
Старик улыбнулся, и улыбка превратилась в неприятную усмешку.
— Да, у тебя безупречная защита. Но не забывай, что ведь яйцо тоже безупречно, но ранимо. Неопытно и слишком слабо. Никогда не забывай этого. Ты еще слишком молод, Саша. Когда-то у меня был ученик, но, к сожаленью, он оказался дураком.
Сейчас он еще сильнее хотел, чтобы с ними ничего не случилось, куда бы не занесла их судьба. Его желание было столь велико, что он почти не замечал ни окружавшей его комнаты, ни Ууламетса, сидевшего перед ним. Он видел только себя и Петра, как единое неразделимое целое, и лишь догадывался, что в этот момент Ууламетс встал, взял в руки свой посох и сделал шаг в сторону. Он не обращал на старика никакого внимания. Сейчас его занимал только Петр и их общая безопасность, а остального он просто не хотел видеть.
— Ты очень упрямый, — донеслось до него бормотанье старика. — Но мне приходилось встречать дураков и раньше.
Он же продолжал стоять, стараясь изо всех сил не двинуться с места. Неожиданная резкая боль пронзила его лодыжки, и он даже не заметил, как опустился на колени, будто сам пол приблизился к нему.
— Хорошо, малый. Очень хорошо. Волшебство очень легко дается молодым. — Теперь он почувствовал легкое прикосновение к своим волосам, и услышал, как старик продолжал: — Но еще проще оно дается тем, кто сам является волшебным созданьем. Твой приятель находится в опасности, вернее вы оба находитесь в ужасной опасности, и ты должен благодарить самого себя, что тебе удалось найти этот дом прежде, чем моя дочь нашла тебя. Но теперь-то она наконец вас отыскала. Я допускаю, что могу кое-чем помочь этой беде, но как же я смогу заставить ее отказаться от задуманного? Поэтому теперь не должно быть никакого вмешательства в происходящее с твоей стороны, иначе ты пропащий человек, малый. Я достаточно силен, чтобы немного побить тебя для вразумленья, но я решил не делать этого.
Саша подумал, что, видимо, его собственные усилия не пропали даром и его желанья подействовали даже на Ууламетса. Поэтому он решил не останавливаться на этом, а продолжал поддерживать свои внутренние устремления еще и еще, не прерываясь ни на мгновенье, а потом вдруг прервал их и встал, наконец исчерпав все свои возможности.
— А это уже наглость с твоей стороны, — заметил Ууламетс, стоявший сзади него, опершись о посох.
— Вы сказали, что отпустите нас, и исполните свое обещание, если я сделаю то, что вы просили. Вы обещали дать нам с собой еду, одежду и одеяла.
— Да, разумеется, я хотел бы поступить именно так, — сказал старик. — Но весь вопрос в том, как вы сможете выйти из этого леса, а это уже совсем другое дело. — Ууламетс вернулся к столу и прислонил посох к стене. — Сила волшебства в значительной мере зависит от долгого опыта, а легкость, с которой оно достигается, зависит от молодости. Чем проще повод для обращения к нему, я думаю, что ты понимаешь меня, тем легче может быть достигнут результат. Моя дочь значительно старше тебя, но причины, по которым она прибегает к волшебству, гораздо проще твоих. Ты можешь назвать в качестве первой причины то, что она — русалка. А разве ты смог бы остановить ее сегодняшней ночью? Думаю, что нет. Поэтому, вполне возможно, ты хотел бы получить совет.
Несомненно, он хотел получить совет, но только от кого-то другого, не от этого старика. Но Петр вот-вот был готов сбежать из этого дома, и, поэтому Саша не мог отказываться от предложения. Ууламетс был прав в одном: они действительно оказались в серьезной опасности. А искать помощь можно было только здесь, в этом доме.
— Что мы должны сделать? — спросил Саша с достаточной кротостью в голосе. Однако, как и раньше, он не был настроен верить всему, что скажет Ууламетс.
Но Ууламетс на самом деле был достаточно благоразумен, чтобы понимать это. Он долго и пытливо смотрел на мальчика.
— Я хочу вернуть свою дочь, — наконец сказал он, — и все остальное представляется мне очень просто: она хочет заполучить твоего приятеля, ты же хочешь, чтобы он остался жив. Твое желание имеет определенную силу, что может оказаться полезным, если ты будешь и дальше упорствовать в своем прямодушии, да еще научишься парочке полезных вещей.
— Чему именно, мой господин?
Ууламетс ухмыльнулся, оскалив зубы.
— Например, попытаешься узнать характер своих врагов и саму сущность своих собственных желаний, а так же сущность естества, с которым тебе придется столкнуться. Мне всегда хотелось иметь рядом с собой кого-нибудь еще вроде тебя, парень, еще в то время, когда ты даже не появился на свет.
— Кто послал тебя? — как можно спокойней спросил его старик.
— Можете мне поверить, хозяин, нас никто не посылал. Только…
— Только что?
— Когда я был еще маленькой, мои родственники думали… — Он начал запинаться, и убрав руки за спину, сделал глубокий вдох, -… что я или колдун, или человек с дурным глазом, или что-то еще в этом роде. Но единственное, что сказали колдуны в Воджводе, так это то, что я родился в дурной день.
— Родился в дурной день… — Старик фыркнул и потянулся за своей чашкой. Сделав глоток, он помолчал, а Саша чувствовал, как у него останавливается сердце и прерывается дыхание. Он еще некоторое время боролся с головокружением, когда старик продолжил: — Они были просто дураки.
Саша не знал, что ответить на замечание Ууламетса. Его первым предположением было то, что старик считал их дураками из-за ошибки, но отнюдь не из-за того, что им не удалось утопить его еще при рождении. Он надеялся, что его теперешний хозяин, Ууламетс, не имеет большой склонности к тому, чтобы исправить их возможную ошибку, если дело было только в ней. И он, сдерживая дыханье, даже надеялся на то, что Ууламетс, может быть, скажет ему кое-что более приятное о нем самом, чем любой из колдунов в Воджводе.
— Как же ты забрел в такую даль, — спросил старик, — если ты никого не убивал?
Ему показалось, будто Ууламетс воздействовал на него, пытаясь уже второй раз остановить его сердце. Во всяком случае он чувствовал себя именно так. Он чувствовал, что задыхается, но все же проговорил:
— Я сам не знаю, господин. Я старался не думать об этом.
— И как же ты это делал, как ты пытался? Объясни мне.
— Я пытался не думать ни о чем, что могло бы повредить нам в дороге.
— Кто научил тебя этому?
— Да просто я учился этому всякий раз, когда дела шли достаточно плохо, и после каждого такого случая я знал, как следует поступать, чтобы в следующий раз было лучше. Я просто знаю, как сделать, чтобы было лучше. Ууламетс поднял бровь и некоторое время смотрел на него, пока его рот не скривился в отвратительной усмешке.
—… Знаю, как седлать, чтобы было лучше, — хихикнул он. -… Как сделать лучше. Разумеется, что лучше. — И он продолжал еще некоторое время хихикать, видимо, каким-то собственным мыслям. А Сашу в этот момент охватило отвратительное чувство, сдавившее его горло. — Так значит, знаешь, как лучше всего можно стать таким как я?
— Да, господин.
— Очень неглупо, — сказал Ууламетс. — Ты находчивый малый. Твоему приятелю очень повезло.
«Повезло находиться рядом со мной?» подумал Саша. Он не на шутку был удивлен и даже сжал свои руки, от неожиданно охватившей его совершенно безрассудной надежды, которую он вдруг почувствовал в этом старике, которой был осведомлен явно больше всех, кто до сих пор обращал внимание на мальчика. Но опять-таки, он не исключал и того, что Ууламетс, говоря об удаче, сопутствующей Саше, имел в виду только то, что Петр, всего-навсего, не попал в еще большую беду, находясь в его компании.
— Если рассмотреть самую суть, — сказал Ууламетс, — то ты ухитряешься поступать очень благоразумно и очень удачно охраняешь себя от собственной неопытности, которая может причинить тебе вред. Это почти безупречная защита. Очень хорошая работа, парень.
— Благодарю вас, мой господин, — прошептал Саша и еще раз пожелал, чтобы и он, и Петр были в безопасности против очередного нападения, которое наверняка должно вот-вот последовать.
— И ты очень осторожен. Ты не очень-то падок на лесть и совсем не доверяешь, когда тебя хвалят.
— Нет, мой господин, совсем не доверяю.
Ууламетс сдвинул брови. Он вновь согнул палец, подзывая мальчика еще ближе. «Нет», подумал Саша, и остался стоять на прежнем месте.
Старик улыбнулся, и улыбка превратилась в неприятную усмешку.
— Да, у тебя безупречная защита. Но не забывай, что ведь яйцо тоже безупречно, но ранимо. Неопытно и слишком слабо. Никогда не забывай этого. Ты еще слишком молод, Саша. Когда-то у меня был ученик, но, к сожаленью, он оказался дураком.
Сейчас он еще сильнее хотел, чтобы с ними ничего не случилось, куда бы не занесла их судьба. Его желание было столь велико, что он почти не замечал ни окружавшей его комнаты, ни Ууламетса, сидевшего перед ним. Он видел только себя и Петра, как единое неразделимое целое, и лишь догадывался, что в этот момент Ууламетс встал, взял в руки свой посох и сделал шаг в сторону. Он не обращал на старика никакого внимания. Сейчас его занимал только Петр и их общая безопасность, а остального он просто не хотел видеть.
— Ты очень упрямый, — донеслось до него бормотанье старика. — Но мне приходилось встречать дураков и раньше.
Он же продолжал стоять, стараясь изо всех сил не двинуться с места. Неожиданная резкая боль пронзила его лодыжки, и он даже не заметил, как опустился на колени, будто сам пол приблизился к нему.
— Хорошо, малый. Очень хорошо. Волшебство очень легко дается молодым. — Теперь он почувствовал легкое прикосновение к своим волосам, и услышал, как старик продолжал: — Но еще проще оно дается тем, кто сам является волшебным созданьем. Твой приятель находится в опасности, вернее вы оба находитесь в ужасной опасности, и ты должен благодарить самого себя, что тебе удалось найти этот дом прежде, чем моя дочь нашла тебя. Но теперь-то она наконец вас отыскала. Я допускаю, что могу кое-чем помочь этой беде, но как же я смогу заставить ее отказаться от задуманного? Поэтому теперь не должно быть никакого вмешательства в происходящее с твоей стороны, иначе ты пропащий человек, малый. Я достаточно силен, чтобы немного побить тебя для вразумленья, но я решил не делать этого.
Саша подумал, что, видимо, его собственные усилия не пропали даром и его желанья подействовали даже на Ууламетса. Поэтому он решил не останавливаться на этом, а продолжал поддерживать свои внутренние устремления еще и еще, не прерываясь ни на мгновенье, а потом вдруг прервал их и встал, наконец исчерпав все свои возможности.
— А это уже наглость с твоей стороны, — заметил Ууламетс, стоявший сзади него, опершись о посох.
— Вы сказали, что отпустите нас, и исполните свое обещание, если я сделаю то, что вы просили. Вы обещали дать нам с собой еду, одежду и одеяла.
— Да, разумеется, я хотел бы поступить именно так, — сказал старик. — Но весь вопрос в том, как вы сможете выйти из этого леса, а это уже совсем другое дело. — Ууламетс вернулся к столу и прислонил посох к стене. — Сила волшебства в значительной мере зависит от долгого опыта, а легкость, с которой оно достигается, зависит от молодости. Чем проще повод для обращения к нему, я думаю, что ты понимаешь меня, тем легче может быть достигнут результат. Моя дочь значительно старше тебя, но причины, по которым она прибегает к волшебству, гораздо проще твоих. Ты можешь назвать в качестве первой причины то, что она — русалка. А разве ты смог бы остановить ее сегодняшней ночью? Думаю, что нет. Поэтому, вполне возможно, ты хотел бы получить совет.
Несомненно, он хотел получить совет, но только от кого-то другого, не от этого старика. Но Петр вот-вот был готов сбежать из этого дома, и, поэтому Саша не мог отказываться от предложения. Ууламетс был прав в одном: они действительно оказались в серьезной опасности. А искать помощь можно было только здесь, в этом доме.
— Что мы должны сделать? — спросил Саша с достаточной кротостью в голосе. Однако, как и раньше, он не был настроен верить всему, что скажет Ууламетс.
Но Ууламетс на самом деле был достаточно благоразумен, чтобы понимать это. Он долго и пытливо смотрел на мальчика.
— Я хочу вернуть свою дочь, — наконец сказал он, — и все остальное представляется мне очень просто: она хочет заполучить твоего приятеля, ты же хочешь, чтобы он остался жив. Твое желание имеет определенную силу, что может оказаться полезным, если ты будешь и дальше упорствовать в своем прямодушии, да еще научишься парочке полезных вещей.
— Чему именно, мой господин?
Ууламетс ухмыльнулся, оскалив зубы.
— Например, попытаешься узнать характер своих врагов и саму сущность своих собственных желаний, а так же сущность естества, с которым тебе придется столкнуться. Мне всегда хотелось иметь рядом с собой кого-нибудь еще вроде тебя, парень, еще в то время, когда ты даже не появился на свет.
10
Петр приоткрыл один глаз, приподнялся и вдруг сморщился от резкой боли, разрывавшей его голову на части.
Много, слишком много водки выпил он прошлой ночью.
Его все еще преследовали путаные картины ночных снов, где в сплошную карусель сливались и лес, и когда-то утонувшая девушка, и он, бегущий через чащу и преследующий исчезающее лицо…
Это, возможно, была самая приятная часть сновидений. А что касается самой неприятной, то он неминуемо с ней столкнулся, стоило ему лишь проснуться с ужасной головной болью и вновь увидеть дневной свет, пробивающийся сквозь ставни.
Ууламетс уже сидел за своей книгой. Но большее потрясение, бросившее его в дрожь, Петр испытал, когда поднял голову и увидел, что на самом краю лавки сидел Саша и спокойно беседовал со старым безумцем. Их головы иногда тесно соприкасались, как у людей, посвящающих друг друга в свои сокровенные тайны. Но самое обидное и повергающее Петра в полное расстройство заключалось в том, что о чем бы они ни говорили, они сразу замолчали и оба уставились на него с одинаковым многозначительным выражением, как будто он уличил их в тайном сговоре.
Его состояние после выпитого ночью напоминало ему ощущения, вызванные появлением призрака, после подмешанной, как он был уверен, в рыбу отравы. Вот что было началом всех его напастей, после которых все окружающее потеряло смысл и после чего последовала та ужасающая сцена в лесу…
Или, что тоже очень возможно, ему только приснилось, что они были в лесу.
Он отвернулся и стал пристально смотреть на темные пыльные стропила, где не было раздражавшего глаза яркого света, и так попытался сдержать подступающую тошноту.
Вскоре он услышал скрип дерева и уверенные шаги. Это к нему подошел Саша и склонился над ним: встревоженное молодое лицо выплыло на фоне темного потолка.
— С тобой все хорошо? — спросил он.
— Надеюсь, что будет, — пробормотал Петр. Говорить ему было еще трудно.
— Может, хочешь чая?
Он чувствовал, как его выворачивает изнутри.
— Нет, — сказал он и закрыл глаза. — Я хочу просто немного полежать.
Саша похлопал его по плечу. Но даже легкое прикосновение отдавалось болью по всей коже. Он слышал, как мальчик отошел к столу и сказал старику, что с Петром все в порядке.
Петр припомнил, что Саша и Ууламетс говорили прошедшей ночью о нем, когда утром он вновь увидел их, уютно сидевших и шептавшихся о чем-то. И под впечатлением этих мыслей он почувствовал пустоту и слабость в груди, которая теперь уже не имела ничего общего с выпитой вчера водкой.
Так он и страдал почти все утро, пока Саша не принес ему чай с медом и немного лекарства, на котором настаивал Ууламетс. Он выпил чай, но отказался от отвратительного варева, которое приготовил для него старик. Саша умолял его принять лекарство, убеждая в том, что от него не может быть никакого вреда, но Петр выплеснул содержимое чашки на тлеющие угли.
— Петр! — едва не закричал Саша.
— Пусть помучается еще, — сказал Ууламетс, полагая, что Петр будет вполне удовлетворен собственной безопасностью.
— Пусть моя боль остается при мне, — сказал он. — По крайней мере я буду знать, что обязан этим самому себе… Держись подальше от меня!
— Пусть будет так, — сказал Саша.
— Дурак! — прошептал Петр. Его голова по-прежнему раскалывалась от страшной боли при малейшем напряжении. Он медленно сполз вдоль каменной кладки, подбирая под себя колени. Саша вернулся к своему колдуну, а Петр так и остался в этой позе: голова шла кругом от постоянной путаницы в мыслях, которые так и не покидали его после сновидений и пьяных кошмаров прошедшей ночи, обостренные тяжелым утренним похмельем.
Его меч по-прежнему стоял около стены, недалеко от сидящего за столом старика. Он отметил про себя его местонахождение и заодно еще раз оглядел комнату, как бы проверяя наличие одеял и одежды, висящей на колышках около двери, и связки репы, висевшей под потолком, на тот случай, если он решится претворить в жизнь свой план побега.
Для этого ему остается лишь сломить упрямство мальчика и любыми средствами заставить его сесть в лодку, а дальнейшее уже не будет представлять большого труда. Ведь, рано или поздно, должен же Саша обрести здравый смысл? Что, в конце концов, может сделать старик против такого молодца, как Петр, да еще вооруженного мечом и с огромным стремлением к побегу? Ведь единственным источником страха были незаурядные таланты старика управляться с тяжелым посохом, да его влияние на Сашу, которое продолжаться только лишь до тех пор, пока ему удавалось подсыпать свое зелье в рыбу, которая составляла их обед.
В конце концов, с большой осторожностью и немалыми усилиями, Петру удалось встать, и он, медленно передвигая ноги, спустился к реке, на разведку.
Саша поспешил за ним по узкой сырой дорожке, ведущей с берегового откоса к стоящей у причала старой лодке.
Петр нахмурился, увидев, что одиночество нарушено, и, скрестив на груди руки, повернулся в его сторону.
— Пожалуйста, — начал Саша, — вернись в дом.
— Разумеется, я вернусь туда, но в свое время, — сказал Петр. Он должен был так или иначе поговорить с этим опасным безумцем, а для этого он должен набраться терпенья, которого ему всегда не хватало. Рассуждая таким образом, Петр внимательно приглядывался к стоявшему против него мальчику, и отметил про себя, что, разумеется, Саша был высок и достаточно силен для своего возраста, возможно даже слишком, чтобы Петру удалось силой заставить его сесть вместе с ним в лодку, если мальчик будет сопротивляться попыткам Петра сбежать из этого дома.
И с этими мыслями Петр повернулся и медленно побрел к самому краю причала, откуда прыгнул в старую лодку, поднимая вокруг себя клубы пыли и остатков залежавшихся листьев.
— Петр!
Саша не отставал от него. Он догадался, что тот задумал. А Петр продолжал осматривать лодку, стараясь не обращать никакого внимания на тревогу, которая прозвучала в голосе мальчика, а может быть, просто, не хотел вступать в бесполезный спор. Он хотел отойти с ним подальше от борта, и поэтому упорно двигался вперед, туда где находилась небольшая палубная надстройка, которая могла служить хоть каким-то убежищем: не было смысла начинать что бы то ни было, находясь у самого борта, где мальчик мог случайно свалиться в воду, и не было никакой нужды усложнять положение тем, чтобы вытаскивать из воды наполовину бесчувственное тело, особенно учитывая теперешнее состояние Петра.
— Петр, ну пожалуйста!
Петр отошел за надстройку, ближе к корме, и прислушался к приближающимся шагам. Там Саша и догнал его. У него мелькнула мысль, что, возможно, это даже очень хорошо: в самом начале убедиться, в каком состоянии находится лодка. Поэтому, пожав плечами, словно одобряя свои внутренние побуждения, он повернул назад, к рулевой рукоятке, которая слегка покачивалась, под действием течения реки, удерживаемая покрытым плесенью канатом.
— Все выглядит так, будто эта посудина поможет нам хоть чуть-чуть приблизиться к Киеву, — сказал он Саше, поднимаясь к огораживающему рукоятку барьеру, чтобы проверить ее исправность. — Или ты не согласен с этим?
— Мы не сможем уйти далеко, — сказал Саша. Он остановился почти рядом с Петром. — Петр, пожалуйста, послушай меня. Ведь она очень опасна…
— А мне кажется, что лодка выглядит вполне прилично, — сказал Петр, не обращая внимания слова мальчика.
— Петр! — Саша схватил его за руку и старался оттащить подальше от барьера. Он в страхе бросился от кормы, увидев что-то, похожее на белую вуаль, прикрывающую парящее в воздухе лицо и заполнявшее пространство над палубой, в котором, он был уверен в этом, ничего не должно было быть. Одновременно он почувствовал, как повеяло ледяной влагой с резким запахом речной воды и водорослей, и как холодное прикосновение тронуло его кожу.
— Бежим! — закричал Саша. Петр побежал, постоянно оглядываясь назад, и неожиданно остановился у самого борта, столкнувшись с Сашей.
Видение вскоре исчезло, а он продолжал стоять, пытаясь унять дрожь в коленях и вновь подступившую головную боль. Он по-прежнему ощущал порывы ледяного ветра на мокрой руке и лице. Он еще не привык убегать от опасности, похожей всего лишь на холодный ветер, так же, как не привык, позволять, чтобы при этом его хватали ледяными пальцами, удерживая на месте.
— Что-то попало мне на лицо, — сказал он, глядя на верхушки деревьев. — Что-то, похожее на водяные брызги. — Но ни одна из веток не нависала над кормой лодки. — Может быть, это в воде играла рыба?
— Она ищет тебя, — сказал Саша, стараясь удержать его за руку. — Ради Бога, Петр, очнись. Не забывай, что она все еще здесь!
Ему и самому очень хотелось прийти в свое привычное состояние. Может быть, это все еще водка продолжала действовать на него? Ведь старые пьяницы очень часто наблюдали картины, которых никогда не было в действительности, и, вполне возможно, что они тоже испытывали прикосновение несуществующих пальцев к своему лицу?
— Петр! Вернемся в дом! Пожалуйста!
Он встал на самый край лодки и прыгнул на причал, едва удержавшись на ногах. Саша приземлился рядом с ним, поймал его руку и потащил за собой вверх по холму. За время подъема он раз или два ощутил знакомое дуновение холода.
Ощущение это быстро прошло, словно ледяное облако, растворившееся в воздухе и исчезнувшее с последним сильным взмахом ледяных пальцев. Петр же, не переставая, бежал из всех сил, ощущая боль и спотыкаясь на каждом шагу, пока не добрался до крыльца, где теряя силы, прижался к стене дома, обхватив руками раненый бок.
Этого не могло быть на самом деле. Он стыдился своего бегства, и все время оглядывался вокруг, в надежде увидеть что-то, кроме серой громады леса и берега реки, но при этом не мог объяснить того простого факта, что по его шее стекала холодная речная вода.
Саша распахнул дверь и закричал, едва не задыхаясь и глотая слова:
— Хозяин, господин Ууламетс. Она была здесь!
Петр стоял на прежнем месте, все так же прислонясь спиной к стене, когда Ууламетс торопливо спустился во двор и остановился, в надежде что-нибудь увидеть.
— У твоей дочери очень холодные руки! — сказал вдруг Петр, не удержавшись от доли сарказма, на который был способен в данный момент, чтобы разбавить им то небольшое представленье, которое разыгрывал перед ними Ууламетс, или то сумасшествие, которым тот явно страдал, или что-то еще, чем могло быть, на самом деле, поведение старика.
Тем временем, Ууламетс вернулся к дому, явно раздосадованный и не скрывающий гнева.
— Дурак. Иди в дом и сиди там, иначе мы ничем не сможем помочь тебе.
Петр открыл было рот, чтобы выразить свой обычный протест, но старик проскользнул мимо него в дом, и ему ничего не оставалось делать, как следовать за ним, или же доводить до конца план побега, но дрожь в коленях, мучительная пульсирующая боль в голове и неприятная пустота в желудке не оставляли ему выбора.
— Петр. — Саша поймал его руку, когда они медленно входили в дом. — Ты видел теперь все это при дневном свете. Ведь ты это видел, верно?
Тот кивнул, поскольку согласие в данный момент привносило мир в их отношения. На самом деле, этот шаг не был капитуляцией, потому что внутри себя он решил не вступать в дальнейшее обсуждение всего, что происходило в этом доме и в этом лесу. Поэтому, войдя в комнату, он уселся около огня, чтобы еще раз обдумать все случившееся, в то время как Саша продолжал обсуждать с Ууламетсом происшествие на реке, особенно отмечая то, что ему не удалось ничего рассмотреть…
— Но Петр должен был все видеть, при полном дневном свете…
— На самом деле, не имеет большого значения, происходило это днем или ночью, — сказал Ууламетс. — Дневной свет может лишь скрыть от нас многие подробности. На самом же деле ты никогда не сможешь увидеть ее полностью с помощью одних лишь своих глаз.
— Ты просто сумасшедший, — неожиданно резко сказал Петр, по-прежнему сидя около самого очага. — Как это можно видеть что-то без помощи глаз?
— Очень просто, — сказал Ууламетс. — Мы почти всякий раз делаем это, разве я не прав? Ты видел ее в своем воображении.
Он почувствовал неожиданную неловкость от того, что Ууламетс разбил все его доводы и не оставил ему никакой опоры.
— Вот, пожалуй, единственное место, где она действительно могла быть, — заметил он в раздражении, ощущая, как опять втягивается в разговор. — Ведь на самом деле она и была всего лишь игрой воображения. Игра воображения, вот все, что мы наблюдали и что преследовало нас.
— Ты ошибаешься. Опасность, которая исходит от нее, к сожалению не ограничивается воздействием на твое весьма слабое воображение, Петр Кочевиков. Твое заблуждение и вред, который от него исходит, именно сейчас подвергают опасности твоего молодого приятеля, который возможно может, а возможно и нет, сделать для тебя большое дело: помочь тебе. И если оно окажется не по силам для его здравого смысла, то у тебя вообще не будет никаких шансов рассчитывать на чью-либо заботу и помощь. Жизнь — очень большая роскошь в этом лесу.
А Петр, отвернувшись и глядя вдоль комнаты, еще раз вытер свою шею, под влиянием не проходящего ощущения леденящей сырости, и еще раз постарался убедить себя, что это всего лишь холодная роса, брызнувшая на него с ветки или что-то еще в это роде.
Разумеется, была еще и другая возможность: он мог поступать как и те, кто был рядом с ним. Он мог улыбнуться Ууламетсу и сказать, что он очень сожалеет и готов принять за правду любые доводы старика, например, так, как это делал Саша. И поскольку Саша решил придерживаться тех же взглядов на вещи, что и старик Ууламетс, то Петр увидел в этой ситуации единственную надежду вырваться из этого леса, а то, что он внутреннее смирился с сумасшествием старика, откладывало их побег на какое-то более отдаленное время.
Он просидел почти целый день, прислушиваясь к тому, что рассказывал Саша Ууламетсу о событиях на реке. Он, черт возьми, рассказал ему о том, что они ходили осматривать причал, если уж не саму лодку. Но вскоре он рассказал и об этом, поддавшись настойчивым расспросам старика. Петр старался смотреть в потолок, на потемневшие стропила, и, поминутно сжимая зубы, обращался ко всем богам в недоумении, почему его так просто оседлал какой-то дурак.
Но он и сам знал ответ на этот вопрос: он понимал, что Саша нашел в отношениях со стариком как раз то самое, к чему стремился всю свою жизнь. Ведь старый колдун сказал ему, что его собственное представление обо всем происходящем вокруг абсолютно правильное, а его желания действительно могут изменить существующее положение дел именно тем самым путем, как мальчик и собирался сделать мальчик.
— Ну, а что ты скажешь по поводу лошадей? — спросил он Сашу, когда тот присел рядом с ним поближе к огню.
— Каких лошадей?
— Или о царской карете. Или это будет по плечу лишь нашему призраку, а ты пока будешь считаться новичком в этих делах?
— Петр, послушай старика. Пожалуйста, послушай его.
Но тот сделал движение рукой, будто находясь на торжественном приеме, и сказал:
— Разумеется. Я уже и так слушаю его целый день без передышки. Я уже узнал, что у меня есть третий глаз и все прочее. Боже мой, малый, я-то думал, что в тебе гораздо больше здравого смысла.
— Петр…
— Теперь он хочет отыскать это проклятое дерево. Чудесно. Давайте отправимся в лес, и я найду вам вполне подходящий экземпляр. А пока мы будем ковылять в темноте, опасаясь свалиться в трясину, он будет петь свою песню, чтобы его дочь встала из могилы. Вот это, уверяю тебя, будет зрелище. Во всяком случае, сегодня ночью я постараюсь обойтись без рыбы, у меня будет обед по собственному рецепту.
Саша выглядел совершенно разбитым.
— Я никогда не был беззащитным. Учитель Ууламетс…
— Учитель, я не ослышался?
— Не забывай, что он все время говорит нам лишь правду. Я клянусь тебе в этом. Из-за того, что она находится здесь, в этом лесу нет никаких животных, и это только благодаря моей удаче мы смогли так далеко войти в него и добраться до дома старика.
— Браво! И таким образом мы стали приманкой для призрака.
— Если мы сможем найти ее дерево, или старику удастся околдовать ее, то тогда мы будем спасены. Иначе мы не будем в безопасности даже здесь. Она никогда не откажется от тебя.
Много, слишком много водки выпил он прошлой ночью.
Его все еще преследовали путаные картины ночных снов, где в сплошную карусель сливались и лес, и когда-то утонувшая девушка, и он, бегущий через чащу и преследующий исчезающее лицо…
Это, возможно, была самая приятная часть сновидений. А что касается самой неприятной, то он неминуемо с ней столкнулся, стоило ему лишь проснуться с ужасной головной болью и вновь увидеть дневной свет, пробивающийся сквозь ставни.
Ууламетс уже сидел за своей книгой. Но большее потрясение, бросившее его в дрожь, Петр испытал, когда поднял голову и увидел, что на самом краю лавки сидел Саша и спокойно беседовал со старым безумцем. Их головы иногда тесно соприкасались, как у людей, посвящающих друг друга в свои сокровенные тайны. Но самое обидное и повергающее Петра в полное расстройство заключалось в том, что о чем бы они ни говорили, они сразу замолчали и оба уставились на него с одинаковым многозначительным выражением, как будто он уличил их в тайном сговоре.
Его состояние после выпитого ночью напоминало ему ощущения, вызванные появлением призрака, после подмешанной, как он был уверен, в рыбу отравы. Вот что было началом всех его напастей, после которых все окружающее потеряло смысл и после чего последовала та ужасающая сцена в лесу…
Или, что тоже очень возможно, ему только приснилось, что они были в лесу.
Он отвернулся и стал пристально смотреть на темные пыльные стропила, где не было раздражавшего глаза яркого света, и так попытался сдержать подступающую тошноту.
Вскоре он услышал скрип дерева и уверенные шаги. Это к нему подошел Саша и склонился над ним: встревоженное молодое лицо выплыло на фоне темного потолка.
— С тобой все хорошо? — спросил он.
— Надеюсь, что будет, — пробормотал Петр. Говорить ему было еще трудно.
— Может, хочешь чая?
Он чувствовал, как его выворачивает изнутри.
— Нет, — сказал он и закрыл глаза. — Я хочу просто немного полежать.
Саша похлопал его по плечу. Но даже легкое прикосновение отдавалось болью по всей коже. Он слышал, как мальчик отошел к столу и сказал старику, что с Петром все в порядке.
Петр припомнил, что Саша и Ууламетс говорили прошедшей ночью о нем, когда утром он вновь увидел их, уютно сидевших и шептавшихся о чем-то. И под впечатлением этих мыслей он почувствовал пустоту и слабость в груди, которая теперь уже не имела ничего общего с выпитой вчера водкой.
Так он и страдал почти все утро, пока Саша не принес ему чай с медом и немного лекарства, на котором настаивал Ууламетс. Он выпил чай, но отказался от отвратительного варева, которое приготовил для него старик. Саша умолял его принять лекарство, убеждая в том, что от него не может быть никакого вреда, но Петр выплеснул содержимое чашки на тлеющие угли.
— Петр! — едва не закричал Саша.
— Пусть помучается еще, — сказал Ууламетс, полагая, что Петр будет вполне удовлетворен собственной безопасностью.
— Пусть моя боль остается при мне, — сказал он. — По крайней мере я буду знать, что обязан этим самому себе… Держись подальше от меня!
— Пусть будет так, — сказал Саша.
— Дурак! — прошептал Петр. Его голова по-прежнему раскалывалась от страшной боли при малейшем напряжении. Он медленно сполз вдоль каменной кладки, подбирая под себя колени. Саша вернулся к своему колдуну, а Петр так и остался в этой позе: голова шла кругом от постоянной путаницы в мыслях, которые так и не покидали его после сновидений и пьяных кошмаров прошедшей ночи, обостренные тяжелым утренним похмельем.
Его меч по-прежнему стоял около стены, недалеко от сидящего за столом старика. Он отметил про себя его местонахождение и заодно еще раз оглядел комнату, как бы проверяя наличие одеял и одежды, висящей на колышках около двери, и связки репы, висевшей под потолком, на тот случай, если он решится претворить в жизнь свой план побега.
Для этого ему остается лишь сломить упрямство мальчика и любыми средствами заставить его сесть в лодку, а дальнейшее уже не будет представлять большого труда. Ведь, рано или поздно, должен же Саша обрести здравый смысл? Что, в конце концов, может сделать старик против такого молодца, как Петр, да еще вооруженного мечом и с огромным стремлением к побегу? Ведь единственным источником страха были незаурядные таланты старика управляться с тяжелым посохом, да его влияние на Сашу, которое продолжаться только лишь до тех пор, пока ему удавалось подсыпать свое зелье в рыбу, которая составляла их обед.
В конце концов, с большой осторожностью и немалыми усилиями, Петру удалось встать, и он, медленно передвигая ноги, спустился к реке, на разведку.
Саша поспешил за ним по узкой сырой дорожке, ведущей с берегового откоса к стоящей у причала старой лодке.
Петр нахмурился, увидев, что одиночество нарушено, и, скрестив на груди руки, повернулся в его сторону.
— Пожалуйста, — начал Саша, — вернись в дом.
— Разумеется, я вернусь туда, но в свое время, — сказал Петр. Он должен был так или иначе поговорить с этим опасным безумцем, а для этого он должен набраться терпенья, которого ему всегда не хватало. Рассуждая таким образом, Петр внимательно приглядывался к стоявшему против него мальчику, и отметил про себя, что, разумеется, Саша был высок и достаточно силен для своего возраста, возможно даже слишком, чтобы Петру удалось силой заставить его сесть вместе с ним в лодку, если мальчик будет сопротивляться попыткам Петра сбежать из этого дома.
И с этими мыслями Петр повернулся и медленно побрел к самому краю причала, откуда прыгнул в старую лодку, поднимая вокруг себя клубы пыли и остатков залежавшихся листьев.
— Петр!
Саша не отставал от него. Он догадался, что тот задумал. А Петр продолжал осматривать лодку, стараясь не обращать никакого внимания на тревогу, которая прозвучала в голосе мальчика, а может быть, просто, не хотел вступать в бесполезный спор. Он хотел отойти с ним подальше от борта, и поэтому упорно двигался вперед, туда где находилась небольшая палубная надстройка, которая могла служить хоть каким-то убежищем: не было смысла начинать что бы то ни было, находясь у самого борта, где мальчик мог случайно свалиться в воду, и не было никакой нужды усложнять положение тем, чтобы вытаскивать из воды наполовину бесчувственное тело, особенно учитывая теперешнее состояние Петра.
— Петр, ну пожалуйста!
Петр отошел за надстройку, ближе к корме, и прислушался к приближающимся шагам. Там Саша и догнал его. У него мелькнула мысль, что, возможно, это даже очень хорошо: в самом начале убедиться, в каком состоянии находится лодка. Поэтому, пожав плечами, словно одобряя свои внутренние побуждения, он повернул назад, к рулевой рукоятке, которая слегка покачивалась, под действием течения реки, удерживаемая покрытым плесенью канатом.
— Все выглядит так, будто эта посудина поможет нам хоть чуть-чуть приблизиться к Киеву, — сказал он Саше, поднимаясь к огораживающему рукоятку барьеру, чтобы проверить ее исправность. — Или ты не согласен с этим?
— Мы не сможем уйти далеко, — сказал Саша. Он остановился почти рядом с Петром. — Петр, пожалуйста, послушай меня. Ведь она очень опасна…
— А мне кажется, что лодка выглядит вполне прилично, — сказал Петр, не обращая внимания слова мальчика.
— Петр! — Саша схватил его за руку и старался оттащить подальше от барьера. Он в страхе бросился от кормы, увидев что-то, похожее на белую вуаль, прикрывающую парящее в воздухе лицо и заполнявшее пространство над палубой, в котором, он был уверен в этом, ничего не должно было быть. Одновременно он почувствовал, как повеяло ледяной влагой с резким запахом речной воды и водорослей, и как холодное прикосновение тронуло его кожу.
— Бежим! — закричал Саша. Петр побежал, постоянно оглядываясь назад, и неожиданно остановился у самого борта, столкнувшись с Сашей.
Видение вскоре исчезло, а он продолжал стоять, пытаясь унять дрожь в коленях и вновь подступившую головную боль. Он по-прежнему ощущал порывы ледяного ветра на мокрой руке и лице. Он еще не привык убегать от опасности, похожей всего лишь на холодный ветер, так же, как не привык, позволять, чтобы при этом его хватали ледяными пальцами, удерживая на месте.
— Что-то попало мне на лицо, — сказал он, глядя на верхушки деревьев. — Что-то, похожее на водяные брызги. — Но ни одна из веток не нависала над кормой лодки. — Может быть, это в воде играла рыба?
— Она ищет тебя, — сказал Саша, стараясь удержать его за руку. — Ради Бога, Петр, очнись. Не забывай, что она все еще здесь!
Ему и самому очень хотелось прийти в свое привычное состояние. Может быть, это все еще водка продолжала действовать на него? Ведь старые пьяницы очень часто наблюдали картины, которых никогда не было в действительности, и, вполне возможно, что они тоже испытывали прикосновение несуществующих пальцев к своему лицу?
— Петр! Вернемся в дом! Пожалуйста!
Он встал на самый край лодки и прыгнул на причал, едва удержавшись на ногах. Саша приземлился рядом с ним, поймал его руку и потащил за собой вверх по холму. За время подъема он раз или два ощутил знакомое дуновение холода.
Ощущение это быстро прошло, словно ледяное облако, растворившееся в воздухе и исчезнувшее с последним сильным взмахом ледяных пальцев. Петр же, не переставая, бежал из всех сил, ощущая боль и спотыкаясь на каждом шагу, пока не добрался до крыльца, где теряя силы, прижался к стене дома, обхватив руками раненый бок.
Этого не могло быть на самом деле. Он стыдился своего бегства, и все время оглядывался вокруг, в надежде увидеть что-то, кроме серой громады леса и берега реки, но при этом не мог объяснить того простого факта, что по его шее стекала холодная речная вода.
Саша распахнул дверь и закричал, едва не задыхаясь и глотая слова:
— Хозяин, господин Ууламетс. Она была здесь!
Петр стоял на прежнем месте, все так же прислонясь спиной к стене, когда Ууламетс торопливо спустился во двор и остановился, в надежде что-нибудь увидеть.
— У твоей дочери очень холодные руки! — сказал вдруг Петр, не удержавшись от доли сарказма, на который был способен в данный момент, чтобы разбавить им то небольшое представленье, которое разыгрывал перед ними Ууламетс, или то сумасшествие, которым тот явно страдал, или что-то еще, чем могло быть, на самом деле, поведение старика.
Тем временем, Ууламетс вернулся к дому, явно раздосадованный и не скрывающий гнева.
— Дурак. Иди в дом и сиди там, иначе мы ничем не сможем помочь тебе.
Петр открыл было рот, чтобы выразить свой обычный протест, но старик проскользнул мимо него в дом, и ему ничего не оставалось делать, как следовать за ним, или же доводить до конца план побега, но дрожь в коленях, мучительная пульсирующая боль в голове и неприятная пустота в желудке не оставляли ему выбора.
— Петр. — Саша поймал его руку, когда они медленно входили в дом. — Ты видел теперь все это при дневном свете. Ведь ты это видел, верно?
Тот кивнул, поскольку согласие в данный момент привносило мир в их отношения. На самом деле, этот шаг не был капитуляцией, потому что внутри себя он решил не вступать в дальнейшее обсуждение всего, что происходило в этом доме и в этом лесу. Поэтому, войдя в комнату, он уселся около огня, чтобы еще раз обдумать все случившееся, в то время как Саша продолжал обсуждать с Ууламетсом происшествие на реке, особенно отмечая то, что ему не удалось ничего рассмотреть…
— Но Петр должен был все видеть, при полном дневном свете…
— На самом деле, не имеет большого значения, происходило это днем или ночью, — сказал Ууламетс. — Дневной свет может лишь скрыть от нас многие подробности. На самом же деле ты никогда не сможешь увидеть ее полностью с помощью одних лишь своих глаз.
— Ты просто сумасшедший, — неожиданно резко сказал Петр, по-прежнему сидя около самого очага. — Как это можно видеть что-то без помощи глаз?
— Очень просто, — сказал Ууламетс. — Мы почти всякий раз делаем это, разве я не прав? Ты видел ее в своем воображении.
Он почувствовал неожиданную неловкость от того, что Ууламетс разбил все его доводы и не оставил ему никакой опоры.
— Вот, пожалуй, единственное место, где она действительно могла быть, — заметил он в раздражении, ощущая, как опять втягивается в разговор. — Ведь на самом деле она и была всего лишь игрой воображения. Игра воображения, вот все, что мы наблюдали и что преследовало нас.
— Ты ошибаешься. Опасность, которая исходит от нее, к сожалению не ограничивается воздействием на твое весьма слабое воображение, Петр Кочевиков. Твое заблуждение и вред, который от него исходит, именно сейчас подвергают опасности твоего молодого приятеля, который возможно может, а возможно и нет, сделать для тебя большое дело: помочь тебе. И если оно окажется не по силам для его здравого смысла, то у тебя вообще не будет никаких шансов рассчитывать на чью-либо заботу и помощь. Жизнь — очень большая роскошь в этом лесу.
А Петр, отвернувшись и глядя вдоль комнаты, еще раз вытер свою шею, под влиянием не проходящего ощущения леденящей сырости, и еще раз постарался убедить себя, что это всего лишь холодная роса, брызнувшая на него с ветки или что-то еще в это роде.
Разумеется, была еще и другая возможность: он мог поступать как и те, кто был рядом с ним. Он мог улыбнуться Ууламетсу и сказать, что он очень сожалеет и готов принять за правду любые доводы старика, например, так, как это делал Саша. И поскольку Саша решил придерживаться тех же взглядов на вещи, что и старик Ууламетс, то Петр увидел в этой ситуации единственную надежду вырваться из этого леса, а то, что он внутреннее смирился с сумасшествием старика, откладывало их побег на какое-то более отдаленное время.
Он просидел почти целый день, прислушиваясь к тому, что рассказывал Саша Ууламетсу о событиях на реке. Он, черт возьми, рассказал ему о том, что они ходили осматривать причал, если уж не саму лодку. Но вскоре он рассказал и об этом, поддавшись настойчивым расспросам старика. Петр старался смотреть в потолок, на потемневшие стропила, и, поминутно сжимая зубы, обращался ко всем богам в недоумении, почему его так просто оседлал какой-то дурак.
Но он и сам знал ответ на этот вопрос: он понимал, что Саша нашел в отношениях со стариком как раз то самое, к чему стремился всю свою жизнь. Ведь старый колдун сказал ему, что его собственное представление обо всем происходящем вокруг абсолютно правильное, а его желания действительно могут изменить существующее положение дел именно тем самым путем, как мальчик и собирался сделать мальчик.
— Ну, а что ты скажешь по поводу лошадей? — спросил он Сашу, когда тот присел рядом с ним поближе к огню.
— Каких лошадей?
— Или о царской карете. Или это будет по плечу лишь нашему призраку, а ты пока будешь считаться новичком в этих делах?
— Петр, послушай старика. Пожалуйста, послушай его.
Но тот сделал движение рукой, будто находясь на торжественном приеме, и сказал:
— Разумеется. Я уже и так слушаю его целый день без передышки. Я уже узнал, что у меня есть третий глаз и все прочее. Боже мой, малый, я-то думал, что в тебе гораздо больше здравого смысла.
— Петр…
— Теперь он хочет отыскать это проклятое дерево. Чудесно. Давайте отправимся в лес, и я найду вам вполне подходящий экземпляр. А пока мы будем ковылять в темноте, опасаясь свалиться в трясину, он будет петь свою песню, чтобы его дочь встала из могилы. Вот это, уверяю тебя, будет зрелище. Во всяком случае, сегодня ночью я постараюсь обойтись без рыбы, у меня будет обед по собственному рецепту.
Саша выглядел совершенно разбитым.
— Я никогда не был беззащитным. Учитель Ууламетс…
— Учитель, я не ослышался?
— Не забывай, что он все время говорит нам лишь правду. Я клянусь тебе в этом. Из-за того, что она находится здесь, в этом лесу нет никаких животных, и это только благодаря моей удаче мы смогли так далеко войти в него и добраться до дома старика.
— Браво! И таким образом мы стали приманкой для призрака.
— Если мы сможем найти ее дерево, или старику удастся околдовать ее, то тогда мы будем спасены. Иначе мы не будем в безопасности даже здесь. Она никогда не откажется от тебя.