Черри Кэролайн. Русалка

   — Ведь для всех будет только лучше, — сказал Петр, — если я смогу убраться из города недели две или около того, а для этого мне нужна твоя помощь, Саша Васильевич.
   — Я…
   Мальчик неожиданно умолк, а где-то совсем рядом послышались шаги.
   — Кто-то идет! — прошептал он. — Укройся!
   Петр отодвинулся в свой угол и осторожно подгреб на себя солому, а Саша вновь укрыл его сверху попоной и вышел из стойла. Петр слышал легкий скрип соломы под его ногами.
   — Что ты здесь делаешь? — раздался чей-то голос.
   — Ужинаю, — сказал Саша. — Сейчас я просто решил минутку передохнуть. — Мальчик был явно напуган: Михаил стоял в проходе между стойлами, с головы до ног покрытый грязью.
   Саша решил не спрашивать, как это случилось. Он и без того почувствовал слабость и пустоту в желудке. Утреннее раздражение уже прошло, и сейчас он чувствовал только ужас от того, что его тайное злое пожелание сбылось и доказательства пришли прямо к нему в дом…
   «Слава Богу, что я не подумал тогда о чем-нибудь более худшем», — мелькнула в его голове навязчивая мысль.
   — Хватит стоять с открытым ртом, — едва не закричал Михаил. — Дурак! Разве не понятно, что я не могу войти в дом в эдаком виде! Принеси мне воды и сухую одежду. Ты слышишь, что я сказал?
   — Я сейчас же вернусь, — ответил Саша и быстро пошел к дверям конюшни, выбежал на бревенчатые подмостки, поднялся на крыльцо и скрылся внутри дома. Пройдя сзади кухни и ведущей наверх лестницы, он добрался до комнаты Михаила, которая запиралась только тогда, когда в доме находились посторонние. Он открыл дверь и, сорвав висевшую на деревянных вбитых в стену колышках первую попавшуюся одежду, побежал назад.
   — Куда ты собрался, Саша? — бросилась было за ним тетка Иленка. — Саша Васильевич, что это ты такое делаешь?
   Он остановился уже за порогом, подпрыгнув на месте.
   — Михаил упал в лужу, — сказал он и выбежал на улицу прежде, чем Иленка смогла хоть что-нибудь понять.
   Шаги, тем временем, приближались к стойлу. Петр старался даже, насколько было возможно, сдерживать дыхание, потому что боялся малейшего шороха соломы или неосторожного движения попоны.
   Неожиданно человек остановился: кто-то еще, спотыкаясь на бегу, появился в конюшне.
   — Я нашел твою одежду, — раздался голос мальчика.
   — Прежде подай мне воды, дурак!
   — Я принес и воду, — сказал Саша. Послышался дребезг передвигаемого ведра. — Я сейчас вернусь, в ты можешь пока раздеваться.
   Шаги мальчика вновь удалялись.
   Петр по-прежнему сдерживал дыхание, прислушиваясь к шагам в проходе между стойлами и к странным звукам, похожим на удары по ограде стойла, как будто ее раскачивали взад и вперед. Мгновенье спустя он понял, что означал весь этот шум, сопровождаемый скрипом и глухим ворчаньем: Михаил снимал свои сапоги, начиная таким образом приводить себя в порядок, как посоветовал ему Саша.
   «Боже мой, только не это», — подумал Петр, представив себе, как замерзший и мокрый Михаил устроится со всеми удобствами на куче попон и соломы, лежащих в углу стойла.
   Как только шаги приблизились, его убежище было обнаружено тут же, потому что Михаил, посвечивая фонарем, дернул попону в свою сторону.
   Он закричал от неожиданности, отскакивая назад, а Петр, задыхаясь и пошатываясь, вскочил на ноги и ухватился за меч. Михаил же продолжал кричать, призывая на помощь и с шумом выбираясь из стойла в центральный проход.
   — Помогите! — кричал он, уже почти раздетый, скользя голыми ногами по соломе. — Это он! Это он!
   Петр выбежал из стойла вслед за ним, не выпуская из руки меч, пытаясь догнать его. Он не обращал внимания на боль, которая укорачивала его дыхание, и уже протягивал руку, чтобы схватить Михаила, думая только о том, чтобы не дать ему выбежать из конюшни. Но он упустил эту возможность, потому что был вынужден почти согнуться от неожиданно усилившейся боли, и рука его бессильно опустилась. Михаил стрелой вылетел в темноту двора, с криком и воплями спасаясь от погони.
   — Проклятье, — задыхаясь произнес Петр, все еще продолжая бежать к дверям, когда в конюшне появился Саша, размахивая пустыми руками. На лице его застыл ужас.
   — Останови этого дурака!
   — Я пытался! — закричал в ответ мальчик.
   — Мне нужно выбраться отсюда, — сказал Петр, хватая мальчика рукой. — Достань мне лошадь!
   — Но у нас уже не осталось на это времени! — вновь закричал Саша. — Идем, идем!
   Саша уверенно выдержал направление. Петр же почти ничего не видел. Он лишь держался за руку мальчика и следовал за ним. Они бежали в сторону от дверей, выходящих на западную часть дома, прямо в угол двора, где виднелся сеновал и сад.
   — Дурак! — сказал Петр, поворачивая назад от возникшего прямо перед ним забора. Он уже слышал звуки колокола и поднявшуюся вокруг суматоху. — Ведь здесь тупик!
   — Нет, — сказал Саша, и Петру ничего не оставалось, как вверить свою судьбу в руки мальчика и продолжать следовать за ним вдоль стогов сена, за которыми в самом углу, на границе с соседним участком, забор, окружавший территорию трактира, был слегка завален.
   Саша проскользнул через отверстие.
   — Тебе-то легко! — задыхаясь побормотал Петр и, разрывая рубашку о края досок, проделал тоже самое. Он даже оставил на заборе часть кожи с правой руки, но звуки погони, добравшейся уже до конюшни, придавали ему силы. Он бежал, не обращая внимания на боль, согнувшись и прижимая руку с мечом к ране в боку, а Саша вел его лисьими тропами, пробираясь через соседский сад к воротам, откуда они выбрались наконец на узкую дорогу, проходившую сзади «Петушка».
   Колокол по-прежнему звонил, крики не стихали, и Петр бежал вслепую, не понимая, то ли его глаза перестают видеть, то ли на дороге было действительно очень темно.
   — Куда мы идем? — спросил он наконец, тяжело переводя дыхание. Какие-то внутренние ощущения подсказывали ему, что они все время двигались поперек холма, так и не спускаясь с него.
   Саша, так же задыхаясь и разводя руками, как бы показывая направление, сказал:
   — К Дмитрию Венедикову.
   — Только не к нему!
   — А к кому же тогда? Куда?
   Петр открытым ртом глотал воздух.
   — К воротам, — сказал он. — К городским воротам. Вот все, что нам остается. Я должен прямо сейчас исчезнуть из города…
   Саша неожиданно затих, и охватившая его за несколько минут до этого торопливость вдруг куда-то исчезла. Он сделал еще два или три глубоких вдоха, прежде чем сказал:
   — И что же мы собираемся там делать? Куда мы собираемся идти?
   «Мы» прозвучало, как свершившийся факт. Петр принял это сразу и неожиданно для самого себя. Городская стража наверное уже догадалась, что в «Петушке» кто-то помогал ему, и счастье для Федора Мисарова, что тревогу поднял именно Михаил, а иначе вся их семья была бы вовлечена в эту историю.
   — Я не знаю, — признался он мальчику. — Давай сначала все-таки выберемся за ворота, хорошо? А там будет видно, что делать.
   Внезапно он ощутил колющую боль в боку и почувствовал, что рубашка намокла и прилипла к коже. Он надеялся, что это был всего лишь пот. Казалось, что сама рана болела меньше, а может быть, это тяжелый шум в ушах только притуплял боль?
   Перед тем, как отправиться дальше, он немного помедлил, сунул меч в ножны и пристроил их так, чтобы оружие не сразу бросалось в глаза. Теперь к общему шуму, который так и не смолкал в глубине улицы, прибавился еще и собачий лай.
   — Нам нужны лошади, — бормотал он. — Мы могли бы уже проскакать почти через весь город, если бы успели достать лошадей.
   Саша, скорее всего, опасался слов, поэтому все время молчал. Он молча шел рядом с Петром по извивающейся дороге дальше, теперь уже вниз по холму, пока тот безуспешно пытался придумать, как достать лошадей или хотя бы одежду, чтобы быть менее заметными. Остальные мысли кружились в бесконечном хороводе, заставляя его время от времени вспоминать о том, что будет, если его поймают и ему придется пронзить себя собственным мечом, а мальчик, который помогал ему, может быть, если не зазевается, сумеет убежать, иначе его достанут стрелы, пущенные людьми боярина…
   То, что мальчик помог ему улизнуть от погони благодаря слепому случаю, и то, что они ушли достаточно далеко, еще ничего не решало.
   У Петра было неприятное ощущение, что Саша ожидает от него чего-то из ряда вон выходящего, похожего на те граничащие со смертельной опасностью трюки, которыми он славился на весь город…
   Но тогда это был Петр Ильич, который не чувствовал приступов острой боли у себя в боку. А теперь предстояло дело вовсе не шуточное.
   Он потрогал повязку и ощутил, как его пальцы слегка прилипли к ней. Сейчас боль была меньше, чем прошлой ночью, и он подумал, что это дурной признак.
   Ему было не до прошлых шуток, не до друзей, которые так вдруг оставили его, не до чего, а все, о чем он, пожалуй, еще вспоминал, так это о нескольких серебряных монетах в своем кошельке, от которых Саша так благородно отказался, чтобы не грабить его.
   Но постепенно острота ума вновь начала возвращаться к нему.
   — Подожди, малый, — неожиданно сказал он, хватая Сашу за плечо и прижимая его спиной к ближайшему забору. — У меня есть одна мысль.
   И затем внезапный удар обрушился на лицо мальчика. Саша даже подпрыгнул на месте, а потом начал медленно опускаться на колени, ухватившись рукой за челюсть. Но Петр поймал его за рубашку и удержал почти на весу.
   — Извини, — коротко сказал он.
   — Помогите! — изо всех сил кричал Саша Васильевич и сломя голову несся к воротам. — Помогите мне! Убивают!
   Стражники вскочили со своих мест, хватаясь за копья и фонари, стараясь осветить дорогу и бегущего по ней человека. Колокол по-прежнему продолжал звонить, и его звуки растекались вниз по холму, до самых ворот.
   — Бог ты мой, — воскликнул один из них, взглянув на лицо мальчика и хватая его за руку.
   — Они убивают моего дядю! — всхлипывая, кричал Саша. — Этот убийца и его помощники, их было по меньшей мере трое! Ведь я Саша Мисаров из «Петушка». Мы вместе с дядей Федором пытались задержать этого человека, которого стража нашла в наших конюшнях… Но он сумел убежать от них, а мы бросились вслед за ним, чтобы схватить его, пока они подоспеют, но он оказался не один… Они убьют моего дядю, они наверное уже убивают его, ох, помогите, пожалуйста, помогите…
   — Успокойся, парень, успокойся! Где он?
   — Вон там! — Саша показал дрожащей рукой в направлении Воловой улицы. — Мой дядя там, они убивают его, скорее, бегите, остановите их! Их было трое там, трое!
   Стража бросилась бежать.
   Тем временем, Саша Васильевич подбежал к высоким воротам Воджвода, поднял железную щеколду у маленького переговорного окна, едва заметного в тени, отбрасываемой каменной аркой, и распахнул его, беспокоясь о том, что Петра все еще не было видно. Ведь может случиться что-то ужасное, если их пути вдруг разойдутся. Петр страдал от потери крови, это было очевидно, и он мог упасть где-нибудь, мог застрять в Торговых рядах, а Саша оставался здесь, один-одинешенек, на свободе, но без всякого представления о том, что делать. Весь этот план принадлежал целиком ему, может быть, только кроме того, что мальчик не сказал стражникам около ворот, что именно Петр напал на его дядю, а выдумал историю о каких-то грабителях… И вот, если теперь Петр не придет к воротам, он не может даже представить себе, куда он пойдет и как будет жить.
   Но как раз в тот момент, когда он открыл ворота, и тяжелая перекладина повернулась, издавая ужасный скрип, раздались чьи-то торопливые шаги.
   — Двинулись, — сказал Петр, хрипло, с тяжелой одышкой.
   Саша проскользнул в темноту дороги, а Петр, не теряя рассудка, закрыл за ними ворота. Вышло так, что тяжелая перекладина со стуком опустилась на свое место.
   — Они заперлись сами по себе! — Петр тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. — Вот так удача!
   Саша как раз только что очень надеялся, что так оно и произойдет. Он очень хотел этого, и его желание было гораздо сильнее, нежели в прошлый раз, когда он пожелал неудачи Михаилу.
   От холода у него дрожали колени, и он подумал о том, что на таком ветру неплохо было бы надеть потеплее кафтан. Он вспомнил кухню в «Петушке», куда ему захотелось вернуться, где он любил сидеть в тепле около печки. Он никогда уже не сможет сделать этого, никогда не увидит свою постель, лошадей и конюшню, не увидит ничего, что изо дня в день составляло целую его жизнь. Он был очень расстроен этими воспоминаниями, и ему не оставалось ничего другого, как следовать за Петром, который держал его за локоть и вел влево, где дорога огибала городскую стену.
   Петр тяжело дышал, ему было не до разговоров. Саша был тоже подавлен и растерян, чтобы высказать что-то о происходящем: его губа была рассечена, скулы болели, и он припомнил, что даже стражники у ворот были напуганы видом его лица. Ему показалось, что Петр, может быть, просто пожалел ударить его второй и третий раз.

4

   — Куда же мы идем? — спросил Саша, когда северная дорога увела их на достаточное расстояние от города: вокруг чернели почти освободившиеся от снега поля, над которыми раскинулось ночное небо.
   — На юг, — коротко ответил Петр.
   — Но ведь, на самом деле, мы идем к северу! — возразил ему Саша.
   — В том-то все и дело. Если ты хочешь сбежать от княжеской милости, то в первую очередь, ты должен сбежать из княжеской земли. А главное, ты не должен идти именно тем путем, где они тебя ожидают.
   — Так куда же все-таки мы идем?
   — Есть и другие и княжества и царства, — сказал Петр в промежутках между приступами одышки, — все, что мы должны сделать, так это уйти как можно дальше… Все будет хорошо.
   Вскоре Петр был вынужден ненадолго присесть. Они добрались до места, откуда, как им показалось, виднелся то ли большой лес, то ли гребень холма, то ли еще что-то, большое и темное, растянувшееся к востоку. Саша не мог определить, что именно это было, и поскольку кругом не было видно ни огонька, то Петр присел на первый попавшийся камень, ухватившись руками за раненый бок. Голова его безвольно повисла. Саша опустился на корточки, чтобы лучше разглядеть его в темноте. Сейчас он испугался еще больше, чем тогда, у ворот, когда врал стражникам, чтобы отвлечь их внимание. Рана Петра вновь кровоточила, сейчас он не сомневался в этом, и от этого Петр слабел. Мальчик не имел представления, что он смог бы сделать без лекарств, без чистой перевязи, а главное, без всякой надежды отыскать их где-нибудь. Северная дорога, по которой они шли, вела, насколько он знал, только к Беловице. Это была всего лишь небольшая деревня, в которой негде было спрятаться, и она была еще ближе к княжескому двору, чем Воджвод.
   — Со мной все будет хорошо, — приговаривал Петр, безуспешно пытаясь подняться с камня. — Со временем мы должны будем свернуть с этой дороги, потому что они наверняка будут преследовать нас, если только у них хватит для этого смелости. Ведь, как знать, может быть, тот самый колдун помог нам перелететь и через городские ворота.
   Саша почувствовал неприятный холодок, когда Петр сказал это. А тот рассмеялся и продолжал:
   — Один Бог знает, что теперь наговорит стража или твой двоюродный брат, который видел, как я выбегал из того темного угла! Отец Солнце! Ты бы только видел его лицо! Конечно, я должен был бы в момент преобразиться, жаль только, что мой покровитель-колдун не смог превратить меня в копну сена…
   — Не смейся над этим! — сказал совершенно серьезно Саша. — Полевик может услышать нас.
   — Но ведь он должен понимать шутки.
   — Это не смешно.
   — Но должно быть. Все это сущая чепуха, обычно рассказываемая на ночь. Поверь мне, что все, начиная от околдованного мной Юришева и кончая нашими превращениями при бегстве через ворота, все это сущая чепуха. Боже мой, да я припоминаю, что еще ребенком я разыгрывал беса на кухне в «Оленихе», когда меня заставляли подтаскивать дрова или посылали в подвал, где обычно развешивали колбасу…
   — Ты не мог делать такого!
   — Но я делал. Они были в замешательстве и постоянно гадали, что им делать, чтобы избавиться от домового, который поедал их продукты и приносил большой урон в хозяйстве. В конце концов, они уяснили, что все это началось с тех пор, как они наняли меня. Я же побился с ними об заклад, что их дела пойдут в гору, когда они меня отпустят.
   — Ты вор?!
   — Я был всего-навсего лишь голодным ребенком. У меня не было близких родственников. А не случай, если ты когда-нибудь интересовался этим, то должен знать, что «маленький старичок», пребывающий по твоему убеждению где-то рядом с амбарами и конюшнями «Петушка», есть не что иное, как черно-белая кошка.
   Саша даже вздрогнул, услышав подобные разговоры.
   — Это не принесет удачи, — сказал он. — Не следует говорить такие вещи, Петр Ильич.
   — Бедный Саша. Ведь пора бы понять, что нет никаких домовых, и в обычной бане никто не прячется. Банник не тронет тебя и никогда не расскажет тебе даже такой чепухи, что обычно говорят ряженые колдуны в торговых рядах.
   Саша вскочил, отбежал на несколько шагов и уселся на корточках по другую сторону дороги, чтобы быть на почтительном расстоянии от Петра Кочевикова.
   Этот человек был злой. Он не чувствовал страха. Тетка Иленка не раз говорила об этом, а Саша еще не верил ей. И вот теперь он был вынужден идти вместе с ним, если только Петр не свалится от потери крови прямо на дороге, еще до наступления утра. Тогда Саша останется один со всеми свалившимися на него напастями.
   Надо же сказать такое — нет колдунов.
   Да стоит ему только захотеть…
   Но вот в этом-то и была. Он мог сделать слишком много, используя свои желания, и поэтому удерживал себя от некоторых из них, словно чувствуя, что Петр Ильич может догадаться о его намерениях.
   — Нет никаких колдунов, — доносился до него, тем временем, голос Петра с противоположной стороны дороги.
   — Прекрати это!
   — Если бы привидения и домовые были и на самом деле чем-то осязаемым, они давным-давно явились бы за мной. И они никогда не крадут того, что люди оставляют для кошки, хотя ты считаешь, что это не так.
   Саша встал и повернулся лицом в его сторону.
   — Мы и так уже попали в большую беду, Петр Ильич. А пустые насмешки никак не помогут нам.
   — Нет, помогут. Они помогут нам не быть дураками. — Петр, покачиваясь, поднялся на ноги. — Это поможет нам, если наши преследователи, например, будут готовы подозревать каждый стог сена и каждую лошадь, а стражники у ворот, которые упустили нас, вряд ли будут заявлять направо и налево, что они просто-напросто поддались обману и оставили свой пост. Они будут говорить, что были околдованы, и они наверняка не пойдут сюда, в эту темень, разыскивать колдунов и оборотней, которые могут проходить прямо через запертые ворота. Так скажи спасибо им за то, что они такие дураки.
   — Так куда же мы все-таки идем? — спросил Саша, глядя, как Петр сворачивает с дороги, направляясь через луговину на восток.
   — Прямо в ад, ко всем чертям, — сказал Петр. — Или иди со мной, или возвращайся назад и объясняй стражникам, что ты «тоже был околдован».
   — Я не хочу! — закричал Саша.
   Но Петр молчал, продолжая идти, и мальчику ничего не оставалось, как догонять его.
   В темноте они вышли на какое-то место, напоминавшее заброшенную дорогу. Она сильно заросла сорняками, так что идти по ней было еще труднее, чем по чистому полю. Но все-таки это было неплохо, считал Петр, так как дорога вселяла уверенность, что их путешествие будет не напрасным: она удержит их от случайного падения в овраг, она поможет избежать тупиков и хоть куда-нибудь да приведет, или, по крайней мере, уведет как можно дальше от Воджвода. В конце концов, он надеялся хотя бы на это.
   — Расскажи что-нибудь, — обратился он наконец к мальчику, видимо почувствовав, что его рассудок слабеет, а мысли разбегаются во все стороны.
   — О чем? — спросил Саша.
   — О чем хочешь, мне все равно.
   — Да я и не знаю ничего, что мог бы тебе рассказать.
   — Бог мой, да например, что ты хочешь делать, где бы ты хотел побывать и что тебе хотелось бы увидеть?
   — Я не знаю, потому что никогда не думал об этом… Я думал только о том, что мы спрячемся где-нибудь, на время, до тех пор пока твои друзья…
   — Не будь наивным… Неужели ты собираешься работать на старика Федора всю оставшуюся жизнь?
   Наступила тишина.
   — Он хотя бы платил тебе?
   — Нет, — ответил Саша слабым голосом.
   — Вот старый скряга… Михаил только и делает, что тратит деньги без всякого счета, а ты с утра до вечера только работаешь?
   — Михаил его родной сын.
   — А ты еще назвал меня вором.
   У него не было никакого желания продолжать спор, потому что даже это отнимало силы, но детская покорность судьбе и наивное простодушие привели его в ярость.
   — Он просто держит тебя за дурака, малый, используя тебя как ломовую лошадь, поэтому его сын и может просаживать отцовские денежки в первом попавшемся трактире, а ты еще пытаешься оправдать его.
   — Он не может обманывать меня.
   — Ха-ха. Он просто молча обманывает тебя, только и всего. — Петр вновь почувствовал приступы боли, которая обострялась при каждом шаге. Он уже хотел оборвать разговор, но приводимые ребенком аргументы вызывали негодование, и ему захотелось попытаться понять мальчика.
   — Ты должен был бы разбить голову Михаилу еще несколько лет назад. Это, возможно, пошло бы на пользу вам обоим.
   — Я не могу.
   — Михаил придурковат, а ты нет. Возможно, ты никогда об этом и не думал. Ты позволяешь людям помыкать собой, и они пользуются твоей слабостью, даже не задумываясь над этим. Это происходит и в случае с Михаилом, и с дядей, не говоря уже о твоей тетке. Ты хочешь быть колдуном, малый…
   — Не говори так, это приведет к беде! — сказал Саша. — К беде! Ты не веришь в них, а я, может быть, один из тех, кто верит.
   — Ты — один из тех… кто верит?…
   Возможно, что Саша принял это за издевательство, потому на некоторое время установилась тишина.
   — Послушай, малый, конечно, каждый может притворяться и воображать, что угодно. В каждом есть скрытые тайные силы, каждый пытается возмещать свои собственные недостатки на окружающих дураках. Но учти, что ведь со временем ты станешь взрослым.
   — Каждый только и говорит о том, что я неудачник, — воскликнул Саша. — Но ведь я хотел, чтобы Михаил упал в лужу, ты понимаешь это? Я хотел, чтобы мы удачно миновали городские ворота, чтобы за нами не было погони и чтобы щеколда упала на свое место…
   — Да ведь и я хотел того же самого, но наша удача никак не связана с нашими желаниями.
   — Она связана с моими! Дом моих родителей сгорел, Петр Ильич. Михаил свалился в лужу, а мы прошли через ворота, и нас пока никто не нашел. Иногда это дает хороший результат, а иногда — плохой, но ты не можешь заранее предсказать, какой он будет. Например, ты можешь сказать, что больше не желаешь выносить побоев своего отца, и… твой дом сгорает дотла…
   Мальчик почти сорвался на крик.
   — Но это бессмыслица, — сказал Петр.
   Саша насупился, отвернулся в сторону и некоторое время тер глаза.
   — Это тебе сказал твой дядя?
   — Нет, это сказала наша соседка. Наш дом сгорел дотла. Люди в городе говорили, что я приношу лишь одни несчастья, будто я человек с дурным глазом, а дядя Федор никогда не разрешал мне приближаться к посетителям и объяснял мне при этом, что, если кого-то из них постигнут неудачи, то люди будут уверены, что в этом моя вина.
   — Очень любезно с его стороны.
   — Но это не простое совпадение! Все происходит в зависимости от моихжеланий…
   — Тогда почему бы тебе не захотеть стать князем или царем?
   Саша опять насупился и ничего не сказал на это замечание.
   — Тогда нечего и говорить, что все происходит так, как ты того хочешь.
   — Ты не можешь знать, как это может повернуться в том или другом случае. Если ты рассуждаешь о подобных вещах, то представь себе, что царь может умереть или случиться война. Мне не нравится такое, и я даже не желаю думать об этом!
   — Значит, у тебя большие замыслы. Так чего же ты все-таки хочешь, малый?
   — Я не хочу ничего.
   — У тебя нет никаких желаний? Тогда пожелай, чтобы мы благополучно выбрались из этой истории, если это сработает.
   — Ты так ничего и не понял. Ведь нельзя именно так прямо выражать свои желания. Например, если бы мы умерли, то уж наверняка бы выпутались из этой истории, и желание было бы выполнено, но вот таким образом. Ты должен думать о чем-то таком, что не содержит никакого вреда в себе, и даже тогда ты не знаешь чего-то конкретного, потому что думаешь сразу обо всем…
   — Итак, ты пытаешься ничего не хотеть и стараешься ни в чем не нуждаться. Но ведь, на самом деле, это сплошная чертовщина, Саша Васильевич. Это та самая чертовщина, в которой ты живешь.
   Саша шмыгнул носом.
   Петр порой удивлялся и собственной доверчивой глупости, которая, возможно, и привела к тому, что он был предан всеми, кого он до сих пор знал, и поймал себя на том, что вот и теперь был готов поверить этому ребенку с убежденностью и верой, которых он не испытывал сейчас ни к кому другому, принимая во внимание, что совсем недавно он имел свои собственные иллюзии и находился в плену собственных фантазий, о которых, по крайней мере, было приятно вспоминать, если они еще оставались при нем.
   Но Саша был другой.
   Бедный сумасшедший парень, подумал Петр. И ведь он не совсем потерял рассудок. Во всяком случае, хорошо, что его не подталкивали к этому.