Страница:
Келдыш был открыт, пока находился в дворцовом здании Академии наук. Как только он перебирался на Миусскую площадь в ОПМ, приезжал к нам в ОКБ-1 или прилетал на полигон, он превращался в «главного теоретика космонавтики», теряющего для средств массовой информации имя и фамилию так же, как таинственные главные конструкторы, которые были личностями, неведомыми до самой смерти.
Келдыш, таким образом, осуществлял в конце 50 – х годов одновременно руководство ОПМ (ИПМ) и НИИ-1. После 15 лет работы в авиации проблемы ракетной техники и космонавтики, по – видимому, были Келдышу ближе, чем вспомогательная математическая деятельность для атомщиков. По образованию, опыту работы и даже складу характера Келдыш был совсем не физик – теоретик. Его как ученого увлекали проблемы теоретической механики, связанные с аэрогидродинамикой, теорией колебаний и перспективными летательными аппаратами. Но еще более заманчивыми для молодого талантливого ученого, облеченного доверием и властью научного руководителя ОПМ и НИИ-1, представлялись перспективы исследований по ракетодинамике и космонавтике. Творческие интересы Келдыша из авиации довольно быстро сместились в область ракетно – космическую.
В 1948 году Келдыша привлекли вначале для консультаций, а затем и для совместной работы в НИИ-88. Здесь он впервые знакомится с Королевым и его планами.
На протяжении 1948 – 1954 годов совместно проводились комплексные исследования путей создания межконтинентальных баллистических и крылатых ракет. Именно Келдыш с согласия Королева выступил с предложением передать все работы над крылатыми ракетами дальнего действия в авиационную промышленность. Для научного руководства разработкой крылатых ракет «Буря» и «Буран», которые вели Лавочкин и Мясищев, в НИИ-1 были созданы специальные отделы. Келдыш проявил инициативу и фактически спас затираемую в НИИ-88 лабораторию астронавигации, забрав ее к себе в НИИ-1 и затем организовав на ее базе самостоятельное ОКБ.
Круг интересов Келдыша был необычайно широк. По его инициативе еще задолго до запуска первого спутника проводились фундаментальные исследования по механике космического полета и был выполнен цикл работ, посвященный анализу и выбору оптимальных схем составных ракет. Эти работы помогли нашим проектантам в окончательном выборе пакетной схемы ракеты Р – 7. Впервые НИИ-1 и ОПМ совместно исследовали крайне важное для нас влияние подвижности жидкости в баках ракет на процессы стабилизации и управления. Работы НИИ-1 1958 года по выходу из «резонансного тупика» способствовали дальнейшему сближению Королева и Келдыша. К тому времени Келдыша уважали уже не только как ученого. Он проявил себя и весьма способным организатором науки, обладающим той практической хваткой, которой так иногда не хватает абстрактно мыслящим теоретикам.
Келдыш, рассматривая предложения по новым летательным аппаратам, всегда учитывал возможность их реализации. Он уже имел богатый опыт совместной работы с промышленностью и прекрасно понимал, что любое его предложение, связанное с созданием принципиально новой крылатой или баллистической ракеты, требует участия десятков НИИ, КБ, заводов и огромной организаторской работы. Келдыш видел в Королеве человека, который избавит его от труднейших организационных технологических забот. Своей задачей он считал проблемные исследования и организацию научных коллективов, выступающих в роли генераторов идей.
Это были идеи высшего качества. Любое предложение, исходившее в виде отчета или другого документа за подписью Келдыша, было итогом строгого анализа, тщательных расчетов и самых придирчивых обсуждений на семинарах и НТСах.
В 1954 году Келдыш совместно с Королевым и Тихонравовым выдвинул предложение о создании искусственного спутника Земли и участвовал в подготовке докладной записки правительству на эту тему. Уже в следующем году он был назначен председателем специальной комиссии Академии наук СССР по ИСЗ. Во всех требующих высококвалифицированной оценки космических программах Келдыша назначали председателем экспертных комиссий.
После запуска первого ИСЗ Келдыш стал непременным участником Совета главных. Правда, далеко не все обсуждавшиеся на Совете вопросы требовали его участия. Неоднократно приходилось наблюдать, как на затянувшихся совещаниях Келдыш закрывал глаза и уходил в себя. Все считали, что Келдыш заснул. Но немногие знали его удивительную способность в таком полусне пропускать в сознание нужную информацию. К всеобщему удивлению, он неожиданно подавал реплику или задавал вопрос, которые попадали «в самую точку». Оказывалось, что Келдыш ухватил всю интересную информацию и своим вмешательством помог принятию наилучшего решения.
Сразу после запуска первых ИСЗ по инициативе Келдыша развернулись работы по обеспечению слежения за полетами космических аппаратов и прогнозированию их орбит. В ОПМ была создана небольшая, но очень сильная группа Охоцимского (в будущем академика РАН), Энеева (в будущем члена – корреспондента), Белецкого, Егорова, Лидова и других, которая впервые разработала методику определения орбит с помощью ЭВМ. Созданный вскоре на базе этих работ баллистический вычислительный центр тесно сотрудничал с координационно – вычислительным центром НИИ – 4 Министерства обороны, баллистиками нашего ОКБ-1 и НИИ-88. Позднее эта кооперация оформилась в виде системы координационно – вычислительных центров СССР, получающих общую информацию от наземного командно – измерительного комплекса, находящегося в ведении Министерства обороны. Союз этих центров под научно – методическим руководством Келдыша участвовал во всех проектно – баллистических работах, в работах по баллистико – навигационному обеспечению полетов космических аппаратов для исследования Луны и планет. Охоцимский в ОПМ, Эльясберг и Тюлин в вычислительном центре НИИ – 4, Лавров и Аппазов в ОКБ-1 развивали методы и программы для определения оптимальных дат старта, суммарных погрешностей управления и оптимальных условий для осуществления коррекций траектории полета, передаваемых на борт КА с помощью радиосредств.
За результаты вычислительной деятельности, связанной с коррекцией орбит и прогнозированием траекторий КА сотрудники Келдыша несли не меньшую ответственность, чем их коллеги в НИИ – 4 и ОКБ-1.
В данном случае коллективная ответственность не приводила к безответственности. Баллистики всегда выручали друг друга.
С согласия и при поддержке Келдыша будущий академик Раушенбах в 1954 году собрал в НИИ-1 небольшую группу, которая начала разрабатывать системы стабилизации и ориентации ИСЗ. Одними из первых сотрудников этой команды стали выпускник МВТУ Виктор Легостаев и дипломник первого выпуска МФТИ Евгений Токарь. В 1956 году Келдыш утвердил первый фундаментальный отчет Раушенбаха и Токаря «Об активной системе стабилизации искусственного спутника Земли». В этой работе предлагались вполне конкретные технические средства, анализировались трудности осуществления задачи и содержались предложения, которые впоследствии легли в основу проектирования систем управления космическими аппаратами и не потеряли актуальности до нашего времени.
Идеи, высказанные в этом отчете, вскоре стали достоянием наших проектантов Максимова и Рязанова, подчиненных Тихонравову. Тихонравов доложил Королеву, и оба решили поддержать эту инициативу, до поры не привлекая к этим работам ни меня с подведомственным мне мощным конструкторским коллективом и приборным производством, ни наших коллег Пилюгина и Кузнецова, в распоряжении которых были несоизмеримые с НИИ-1 технологические возможности воплощения в металле и электронике любых новых идей.
Пожалуй, они поступили правильно. Небольшие самостоятельные группы – или маленькие лаборатории, не обремененные связями с громоздкими структурами производственных гигантов и хлопотами по массе текущих неприятностей, не опекаемые сверху постоянным контролем за сроками, графиками и всяческими показателями по социалистическому соревнованию, иногда способны произвести на свет технические новшества в фантастически короткие сроки. При этом реализуются идеи, которые на большой фирме были забракованы по принципу «этого нельзя сделать потому, что это не может быть сделано никогда». В лучшем случае будет сказано: «Мы можем это сделать. Для этого нам необходимо постановление правительства: построить специальный корпус, получить право на увеличение численности, установить еще три десятка телефонов с выходом на московскую АТС, получить дополнительно пять служебных автомашин и лимит на прописку в Москве и Ленинграде не менее чем ста человек».
Подобный перечень мы называли «типовым джентельменским набором», который в различных вариантах обычно сопровождал в виде приложения проекты постановлений ЦК и Совета Министров по созданию новых образцов военной техники. Всесильные клерки в высших органах власти тщательно редактировали проекты постановлений правительства. В их задачу входил выпуск текста постановлений в таком виде, чтобы все работы были четко расписаны по срокам и конкретным исполнителям с минимальным объемом приложений, содержащих материальные блага. Эти блага называли «сено – солома». Когда выходило очередное постановление, исполнители прежде всего интересовались, что осталось от «сена – соломы». Наступало горькое разочарование, когда убеждались, что работа возложена и поручена, а «сено – солому» выбросили. Разыскать тех, кто непосредственно вычеркивал «сено – солому» из текста постановлений, было невозможно. Аппарат умел хранить свои корпоративные тайны.
Раушенбах, Легостаев и Токарь постепенно увеличивали свою инициативную группу, тщательно отбирая кадры. Обязанности кадровика исполнял Токарь – будущий профессор и крупный авторитет в области механики и теории гироскопических систем. Он комплектовал кадры по строгому принципу: «нужны умные и инициативные, а не послушные». Так в группу, а впоследствии в отдел Раушенбаха попали Владимир Бранец, Дмитрий Князев, Борис Скотников, Анатолий Пациора, Евгений Башкин, Игорь Шмыглевский, Эрнест Гаушус, Владимир Николаев, Лариса Комарова, Алексей Елисеев, Владимир Семячкин и многие другие.
Компания, собравшаяся в НИИ-1 и опекаемая Келдышем, не знала, какие непреодолимые конструкторские, технологические и организационные трудности следует преодолеть для создания надежной системы управления летательными аппаратами, если пользоваться академическими трудами классической теории автоматического управления и опытом реально разработанных систем управления ракетами. Не мудрствуя лукаво, они предлагали и разрабатывали системы для ориентации космических аппаратов исходя из основных законов механики, электротехники и оптики. В те годы разработчики систем управления любили похвастаться необычайной сложностью своих приборов, труднейшими технологическими процессами, блеснуть богатством лабораторного оборудования и не забывали повторять, что для новых задач всего этого мало!
То, что предлагалось на первых порах группой Раушенбаха, требовало основательной теоретической проработки, тщательных расчетов. Но, при всем том, в итоге предложение выглядело необычайно простым. Однако, чтобы все это было реализовано быстро и на должном техническом уровне, потребовались интуиция Келдыша и воля Королева.
На этом и последующем примере я хотел бы показать, как удивительно один из них дополнял другого.
В январе 1958 года Келдыш направил лично Королеву письмо с грифом «секретно», в котором писал, что успешный запуск двух искусственных спутников Земли позволяет перейти к решению проблемы о посылке ракеты на Луну. В этом письме предлагались только два варианта:
1. Попадание в видимую поверхность Луны. При достижении поверхности Луны производится взрыв, который может наблюдаться с Земли. Один или несколько пусков могут быть осуществлены без взрыва, с телеметрической аппаратурой, позволяющей производить регистрацию движения ракеты к Луне и установить факт ее попадания.
2. Облет Луны с фотографированием ее обратной стороны и передачей изображения на Землю. Передачу на Землю предлагается осуществить с помощью телевизионной аппаратуры при сближении ракеты с Землей. Возвращение на Землю материалов наблюдений является более трудной задачей, ее решение может мыслиться только в дальнейшем.
Решение указанных задач связано с необходимостью преодоления ряда серьезных технических трудностей.
Далее следовал подробный перечень задач, которые необходимо было решить для преодоления этих трудностей.
В заключение Келдыш писал: «При весьма напряженной работе и при условии всесторонней и постоянной помощи разработка, проектирование и постройка лунной ракеты могли бы быть закончены в ближайшие два – три года».
Подкрепленная фундаментальными теоретическими исследованиями интуиция Келдыша инициировала резкое ускорение практической реализации новых идей благодаря энтузиазму Королева.
Сроки, обозначенные в письме Келдыша, не испугали Королева. Первые пробные пуски с попыткой прямого попадания в видимую поверхность Луны начались уже в том же 1958 году. В сентябре 1959 года была решена задача прямого попадания, а в октябре получены фотографии обратной стороны Луны.
Дотошные историки могут спорить, кому же принадлежит приоритет в разработке первых лунных программ. Такие исследования мне представляются в значительной степени схоластическими. Не только Келдыш и Королев, но еще многие десятки ученых и инженеров в те годы очень тесно сотрудничали друг с другом, горячо обсуждали всевозможные альтернативы, бескорыстно обменивались идеями, не задумываясь о будущей славе. Поэтому приоритет идеи в данном случае не может быть приписан какому – либо одному человеку. Даже великому Королеву или Келдышу.
Итак, мы с Королевым выехали по приглашению Келдыша из Подлипок в Лихоборы. Пока мы ехали на королевском «ЗИМе», я предавался размышлениям и воспоминаниям о работе в НИИ-1. Последний раз я был в этом институте более десяти лет тому назад после возвращения из Германии для оформления своего перевода в НИИ-88. А Королев не был там аж с 38 – го года – двадцать лет! Какие чувства одолевают его сейчас, когда мы должны войти в здание, с которым для него связаны самые трагичные годы несбывшихся надежд и жизненных трагедий? Обычно в машине Королев не терял времени и, когда ехал с кем – либо из своих заместителей, обсуждал текущие вопросы или просил развеселить его какой – либо смешной историей. На этот раз он сидел рядом с водителем, углубившись в себя и не оборачиваясь.
Еще не существовало путепровода через сложное переплетение железнодорожных путей у платформы «Северянин», и мы надолго задержались у шлагбаума. Я не первый раз ехал с Королевым, и всегда при длительных задержках у этого шлагбаума он в ярких выражениях высказывал свое негодование, когда по железнодорожному динамику объявляли: «Поезд по окружной». После этого сообщения шло очередное: «Поезд в Москву», затем опять: «Поезд по окружной». Трудно было сохранить хладнокровие и не глядеть на часы. На этот раз Королев молчал и делал вид, что дремлет.
Только когда мы подъехали к НИИ-1, он встрепенулся и обратил наше внимание на хорошо сохранившуюся надпись на фасаде главного корпуса: «Всесоюзный институт сельскохозяйственного машиностроения». «Смотрите, этот маскарад продолжается. Это здание давно отняли у сельского хозяйства, а вывеску оставили. И теперь Келдышу, видимо, не разрешают ее снимать.»
Келдыш встретил нашу компанию очень приветливо и сразу повел в лабораторию Раушенбаха. Здесь на простых столах были разложены действующие макеты системы ориентации для автомата, который по замыслу авторов должен ориентироваться фототелевизионной аппаратурой на обратную сторону Луны.
Раушенбах рассказал об этих принципах. Башкин и Князев – два инженера, уже имевшие производственный опыт, продемонстрировали с помощью имитаторов работу датчиков ориентации на Солнце и Луну. На гостей должно было произвести впечатление эффектное срабатывание «пшикающих» пневматических сопел реактивных двигателей. Князев со своими помощниками суетился у баллонов высокого давления, что – то открывал, перекрывал. Где – то из негерметичного соединения засвистел сжатый воздух – срабатывал неумолимый «визит – эффект». Но в целом демонстрация прошла благополучно.
Келдыш был очень доволен. Королев сказал: «Систему надо доводить. Я готов помогать своим производством. Но торопитесь. Мы должны все получить и отработать у себя еще в этом году. Если нужна помощь, вот Черток и Бушуев, обращайтесь к ним. Не помогут, звоните прямо мне».
Он не хвалил, а требовал и ставил задачи. Это действовало мобилизующе – люди поняли, что уже все готово, дело теперь только за ними.
Этот наш визит имел далеко идущие последствия, он повлиял на судьбу Раушенбаха и его коллектива.
На обратном пути Королев был очень воодушевлен. «Мне понравились эти ребята. Если им помочь – они сделают. Надо будет их забрать. Но, Борис, я их тебе не доверю. Ты наверняка проговоришься своему другу Пилюгину, и вы вместе начнете доказывать, что у этих кустарей ничего не выйдет. Передавать их Пилюгину тоже нельзя. Их там задушат или переключат на другие дела. Если мы их заберем к себе, то на первое время пусть они будут у Кости. Он в приборах не разбирается и не будет мешать. А ты, Борис, будешь их обеспечивать своим КБ, электриками, производством и опытом. Они ведь еще совсем зеленые.»
Я собрался было протестовать. Но Костя Бушуев меня толкнул и сказал: «Сергей Павлович, с Чертоком мы полюбовно договоримся. Но чтобы их перевести, надо разобраться, сколько квартир потребуется в Подлипках. Если им не дать жилья, то со временем они разбегутся или просто к нам не пойдут».
В начале 1960 года специальным постановлением правительства вся команда Раущенбаха из НИИ-1 была переведена в ОКБ-1. Многим было предоставлено жилье, несмотря на явное недовольство местных профсоюзных властей, у которых на очереди стояло более тысячи нуждающихся.
Коллектив ОКБ-1 обогатился инженерами, среди которых были яркие индивидуальности. Мне доставило большое удовлетворение общение с этими людьми. Работать с этой компанией было трудно именно потому, что они не были послушньши. Работали все неистово, увлеченно и самоотверженно.
В последующие годы я много общался с каждым из них в сложных ситуациях при непрерывной работе над новыми задачами, в дни разбора тяжелых неудач и в часы триумфов. Они умели не только работать, но и веселиться на «капустниках», выпускать веселые стенгазеты и вносить струю здорового юмора в нужном месте и в нужное время.
Перевод коллектива Раушенбаха, а также объединение ОКБ-1 с коллективом Грабина были событиями, во многом определившими дальнейшие успехи нашей космонавтики.
ОБЪЕДИНЕНИЕ РАКЕТЧИКОВ С АРТИЛЛЕРИСТАМИ
Келдыш, таким образом, осуществлял в конце 50 – х годов одновременно руководство ОПМ (ИПМ) и НИИ-1. После 15 лет работы в авиации проблемы ракетной техники и космонавтики, по – видимому, были Келдышу ближе, чем вспомогательная математическая деятельность для атомщиков. По образованию, опыту работы и даже складу характера Келдыш был совсем не физик – теоретик. Его как ученого увлекали проблемы теоретической механики, связанные с аэрогидродинамикой, теорией колебаний и перспективными летательными аппаратами. Но еще более заманчивыми для молодого талантливого ученого, облеченного доверием и властью научного руководителя ОПМ и НИИ-1, представлялись перспективы исследований по ракетодинамике и космонавтике. Творческие интересы Келдыша из авиации довольно быстро сместились в область ракетно – космическую.
В 1948 году Келдыша привлекли вначале для консультаций, а затем и для совместной работы в НИИ-88. Здесь он впервые знакомится с Королевым и его планами.
На протяжении 1948 – 1954 годов совместно проводились комплексные исследования путей создания межконтинентальных баллистических и крылатых ракет. Именно Келдыш с согласия Королева выступил с предложением передать все работы над крылатыми ракетами дальнего действия в авиационную промышленность. Для научного руководства разработкой крылатых ракет «Буря» и «Буран», которые вели Лавочкин и Мясищев, в НИИ-1 были созданы специальные отделы. Келдыш проявил инициативу и фактически спас затираемую в НИИ-88 лабораторию астронавигации, забрав ее к себе в НИИ-1 и затем организовав на ее базе самостоятельное ОКБ.
Круг интересов Келдыша был необычайно широк. По его инициативе еще задолго до запуска первого спутника проводились фундаментальные исследования по механике космического полета и был выполнен цикл работ, посвященный анализу и выбору оптимальных схем составных ракет. Эти работы помогли нашим проектантам в окончательном выборе пакетной схемы ракеты Р – 7. Впервые НИИ-1 и ОПМ совместно исследовали крайне важное для нас влияние подвижности жидкости в баках ракет на процессы стабилизации и управления. Работы НИИ-1 1958 года по выходу из «резонансного тупика» способствовали дальнейшему сближению Королева и Келдыша. К тому времени Келдыша уважали уже не только как ученого. Он проявил себя и весьма способным организатором науки, обладающим той практической хваткой, которой так иногда не хватает абстрактно мыслящим теоретикам.
Келдыш, рассматривая предложения по новым летательным аппаратам, всегда учитывал возможность их реализации. Он уже имел богатый опыт совместной работы с промышленностью и прекрасно понимал, что любое его предложение, связанное с созданием принципиально новой крылатой или баллистической ракеты, требует участия десятков НИИ, КБ, заводов и огромной организаторской работы. Келдыш видел в Королеве человека, который избавит его от труднейших организационных технологических забот. Своей задачей он считал проблемные исследования и организацию научных коллективов, выступающих в роли генераторов идей.
Это были идеи высшего качества. Любое предложение, исходившее в виде отчета или другого документа за подписью Келдыша, было итогом строгого анализа, тщательных расчетов и самых придирчивых обсуждений на семинарах и НТСах.
В 1954 году Келдыш совместно с Королевым и Тихонравовым выдвинул предложение о создании искусственного спутника Земли и участвовал в подготовке докладной записки правительству на эту тему. Уже в следующем году он был назначен председателем специальной комиссии Академии наук СССР по ИСЗ. Во всех требующих высококвалифицированной оценки космических программах Келдыша назначали председателем экспертных комиссий.
После запуска первого ИСЗ Келдыш стал непременным участником Совета главных. Правда, далеко не все обсуждавшиеся на Совете вопросы требовали его участия. Неоднократно приходилось наблюдать, как на затянувшихся совещаниях Келдыш закрывал глаза и уходил в себя. Все считали, что Келдыш заснул. Но немногие знали его удивительную способность в таком полусне пропускать в сознание нужную информацию. К всеобщему удивлению, он неожиданно подавал реплику или задавал вопрос, которые попадали «в самую точку». Оказывалось, что Келдыш ухватил всю интересную информацию и своим вмешательством помог принятию наилучшего решения.
Сразу после запуска первых ИСЗ по инициативе Келдыша развернулись работы по обеспечению слежения за полетами космических аппаратов и прогнозированию их орбит. В ОПМ была создана небольшая, но очень сильная группа Охоцимского (в будущем академика РАН), Энеева (в будущем члена – корреспондента), Белецкого, Егорова, Лидова и других, которая впервые разработала методику определения орбит с помощью ЭВМ. Созданный вскоре на базе этих работ баллистический вычислительный центр тесно сотрудничал с координационно – вычислительным центром НИИ – 4 Министерства обороны, баллистиками нашего ОКБ-1 и НИИ-88. Позднее эта кооперация оформилась в виде системы координационно – вычислительных центров СССР, получающих общую информацию от наземного командно – измерительного комплекса, находящегося в ведении Министерства обороны. Союз этих центров под научно – методическим руководством Келдыша участвовал во всех проектно – баллистических работах, в работах по баллистико – навигационному обеспечению полетов космических аппаратов для исследования Луны и планет. Охоцимский в ОПМ, Эльясберг и Тюлин в вычислительном центре НИИ – 4, Лавров и Аппазов в ОКБ-1 развивали методы и программы для определения оптимальных дат старта, суммарных погрешностей управления и оптимальных условий для осуществления коррекций траектории полета, передаваемых на борт КА с помощью радиосредств.
За результаты вычислительной деятельности, связанной с коррекцией орбит и прогнозированием траекторий КА сотрудники Келдыша несли не меньшую ответственность, чем их коллеги в НИИ – 4 и ОКБ-1.
В данном случае коллективная ответственность не приводила к безответственности. Баллистики всегда выручали друг друга.
С согласия и при поддержке Келдыша будущий академик Раушенбах в 1954 году собрал в НИИ-1 небольшую группу, которая начала разрабатывать системы стабилизации и ориентации ИСЗ. Одними из первых сотрудников этой команды стали выпускник МВТУ Виктор Легостаев и дипломник первого выпуска МФТИ Евгений Токарь. В 1956 году Келдыш утвердил первый фундаментальный отчет Раушенбаха и Токаря «Об активной системе стабилизации искусственного спутника Земли». В этой работе предлагались вполне конкретные технические средства, анализировались трудности осуществления задачи и содержались предложения, которые впоследствии легли в основу проектирования систем управления космическими аппаратами и не потеряли актуальности до нашего времени.
Идеи, высказанные в этом отчете, вскоре стали достоянием наших проектантов Максимова и Рязанова, подчиненных Тихонравову. Тихонравов доложил Королеву, и оба решили поддержать эту инициативу, до поры не привлекая к этим работам ни меня с подведомственным мне мощным конструкторским коллективом и приборным производством, ни наших коллег Пилюгина и Кузнецова, в распоряжении которых были несоизмеримые с НИИ-1 технологические возможности воплощения в металле и электронике любых новых идей.
Пожалуй, они поступили правильно. Небольшие самостоятельные группы – или маленькие лаборатории, не обремененные связями с громоздкими структурами производственных гигантов и хлопотами по массе текущих неприятностей, не опекаемые сверху постоянным контролем за сроками, графиками и всяческими показателями по социалистическому соревнованию, иногда способны произвести на свет технические новшества в фантастически короткие сроки. При этом реализуются идеи, которые на большой фирме были забракованы по принципу «этого нельзя сделать потому, что это не может быть сделано никогда». В лучшем случае будет сказано: «Мы можем это сделать. Для этого нам необходимо постановление правительства: построить специальный корпус, получить право на увеличение численности, установить еще три десятка телефонов с выходом на московскую АТС, получить дополнительно пять служебных автомашин и лимит на прописку в Москве и Ленинграде не менее чем ста человек».
Подобный перечень мы называли «типовым джентельменским набором», который в различных вариантах обычно сопровождал в виде приложения проекты постановлений ЦК и Совета Министров по созданию новых образцов военной техники. Всесильные клерки в высших органах власти тщательно редактировали проекты постановлений правительства. В их задачу входил выпуск текста постановлений в таком виде, чтобы все работы были четко расписаны по срокам и конкретным исполнителям с минимальным объемом приложений, содержащих материальные блага. Эти блага называли «сено – солома». Когда выходило очередное постановление, исполнители прежде всего интересовались, что осталось от «сена – соломы». Наступало горькое разочарование, когда убеждались, что работа возложена и поручена, а «сено – солому» выбросили. Разыскать тех, кто непосредственно вычеркивал «сено – солому» из текста постановлений, было невозможно. Аппарат умел хранить свои корпоративные тайны.
Раушенбах, Легостаев и Токарь постепенно увеличивали свою инициативную группу, тщательно отбирая кадры. Обязанности кадровика исполнял Токарь – будущий профессор и крупный авторитет в области механики и теории гироскопических систем. Он комплектовал кадры по строгому принципу: «нужны умные и инициативные, а не послушные». Так в группу, а впоследствии в отдел Раушенбаха попали Владимир Бранец, Дмитрий Князев, Борис Скотников, Анатолий Пациора, Евгений Башкин, Игорь Шмыглевский, Эрнест Гаушус, Владимир Николаев, Лариса Комарова, Алексей Елисеев, Владимир Семячкин и многие другие.
Компания, собравшаяся в НИИ-1 и опекаемая Келдышем, не знала, какие непреодолимые конструкторские, технологические и организационные трудности следует преодолеть для создания надежной системы управления летательными аппаратами, если пользоваться академическими трудами классической теории автоматического управления и опытом реально разработанных систем управления ракетами. Не мудрствуя лукаво, они предлагали и разрабатывали системы для ориентации космических аппаратов исходя из основных законов механики, электротехники и оптики. В те годы разработчики систем управления любили похвастаться необычайной сложностью своих приборов, труднейшими технологическими процессами, блеснуть богатством лабораторного оборудования и не забывали повторять, что для новых задач всего этого мало!
То, что предлагалось на первых порах группой Раушенбаха, требовало основательной теоретической проработки, тщательных расчетов. Но, при всем том, в итоге предложение выглядело необычайно простым. Однако, чтобы все это было реализовано быстро и на должном техническом уровне, потребовались интуиция Келдыша и воля Королева.
На этом и последующем примере я хотел бы показать, как удивительно один из них дополнял другого.
В январе 1958 года Келдыш направил лично Королеву письмо с грифом «секретно», в котором писал, что успешный запуск двух искусственных спутников Земли позволяет перейти к решению проблемы о посылке ракеты на Луну. В этом письме предлагались только два варианта:
1. Попадание в видимую поверхность Луны. При достижении поверхности Луны производится взрыв, который может наблюдаться с Земли. Один или несколько пусков могут быть осуществлены без взрыва, с телеметрической аппаратурой, позволяющей производить регистрацию движения ракеты к Луне и установить факт ее попадания.
2. Облет Луны с фотографированием ее обратной стороны и передачей изображения на Землю. Передачу на Землю предлагается осуществить с помощью телевизионной аппаратуры при сближении ракеты с Землей. Возвращение на Землю материалов наблюдений является более трудной задачей, ее решение может мыслиться только в дальнейшем.
Решение указанных задач связано с необходимостью преодоления ряда серьезных технических трудностей.
Далее следовал подробный перечень задач, которые необходимо было решить для преодоления этих трудностей.
В заключение Келдыш писал: «При весьма напряженной работе и при условии всесторонней и постоянной помощи разработка, проектирование и постройка лунной ракеты могли бы быть закончены в ближайшие два – три года».
Подкрепленная фундаментальными теоретическими исследованиями интуиция Келдыша инициировала резкое ускорение практической реализации новых идей благодаря энтузиазму Королева.
Сроки, обозначенные в письме Келдыша, не испугали Королева. Первые пробные пуски с попыткой прямого попадания в видимую поверхность Луны начались уже в том же 1958 году. В сентябре 1959 года была решена задача прямого попадания, а в октябре получены фотографии обратной стороны Луны.
Дотошные историки могут спорить, кому же принадлежит приоритет в разработке первых лунных программ. Такие исследования мне представляются в значительной степени схоластическими. Не только Келдыш и Королев, но еще многие десятки ученых и инженеров в те годы очень тесно сотрудничали друг с другом, горячо обсуждали всевозможные альтернативы, бескорыстно обменивались идеями, не задумываясь о будущей славе. Поэтому приоритет идеи в данном случае не может быть приписан какому – либо одному человеку. Даже великому Королеву или Келдышу.
Итак, мы с Королевым выехали по приглашению Келдыша из Подлипок в Лихоборы. Пока мы ехали на королевском «ЗИМе», я предавался размышлениям и воспоминаниям о работе в НИИ-1. Последний раз я был в этом институте более десяти лет тому назад после возвращения из Германии для оформления своего перевода в НИИ-88. А Королев не был там аж с 38 – го года – двадцать лет! Какие чувства одолевают его сейчас, когда мы должны войти в здание, с которым для него связаны самые трагичные годы несбывшихся надежд и жизненных трагедий? Обычно в машине Королев не терял времени и, когда ехал с кем – либо из своих заместителей, обсуждал текущие вопросы или просил развеселить его какой – либо смешной историей. На этот раз он сидел рядом с водителем, углубившись в себя и не оборачиваясь.
Еще не существовало путепровода через сложное переплетение железнодорожных путей у платформы «Северянин», и мы надолго задержались у шлагбаума. Я не первый раз ехал с Королевым, и всегда при длительных задержках у этого шлагбаума он в ярких выражениях высказывал свое негодование, когда по железнодорожному динамику объявляли: «Поезд по окружной». После этого сообщения шло очередное: «Поезд в Москву», затем опять: «Поезд по окружной». Трудно было сохранить хладнокровие и не глядеть на часы. На этот раз Королев молчал и делал вид, что дремлет.
Только когда мы подъехали к НИИ-1, он встрепенулся и обратил наше внимание на хорошо сохранившуюся надпись на фасаде главного корпуса: «Всесоюзный институт сельскохозяйственного машиностроения». «Смотрите, этот маскарад продолжается. Это здание давно отняли у сельского хозяйства, а вывеску оставили. И теперь Келдышу, видимо, не разрешают ее снимать.»
Келдыш встретил нашу компанию очень приветливо и сразу повел в лабораторию Раушенбаха. Здесь на простых столах были разложены действующие макеты системы ориентации для автомата, который по замыслу авторов должен ориентироваться фототелевизионной аппаратурой на обратную сторону Луны.
Раушенбах рассказал об этих принципах. Башкин и Князев – два инженера, уже имевшие производственный опыт, продемонстрировали с помощью имитаторов работу датчиков ориентации на Солнце и Луну. На гостей должно было произвести впечатление эффектное срабатывание «пшикающих» пневматических сопел реактивных двигателей. Князев со своими помощниками суетился у баллонов высокого давления, что – то открывал, перекрывал. Где – то из негерметичного соединения засвистел сжатый воздух – срабатывал неумолимый «визит – эффект». Но в целом демонстрация прошла благополучно.
Келдыш был очень доволен. Королев сказал: «Систему надо доводить. Я готов помогать своим производством. Но торопитесь. Мы должны все получить и отработать у себя еще в этом году. Если нужна помощь, вот Черток и Бушуев, обращайтесь к ним. Не помогут, звоните прямо мне».
Он не хвалил, а требовал и ставил задачи. Это действовало мобилизующе – люди поняли, что уже все готово, дело теперь только за ними.
Этот наш визит имел далеко идущие последствия, он повлиял на судьбу Раушенбаха и его коллектива.
На обратном пути Королев был очень воодушевлен. «Мне понравились эти ребята. Если им помочь – они сделают. Надо будет их забрать. Но, Борис, я их тебе не доверю. Ты наверняка проговоришься своему другу Пилюгину, и вы вместе начнете доказывать, что у этих кустарей ничего не выйдет. Передавать их Пилюгину тоже нельзя. Их там задушат или переключат на другие дела. Если мы их заберем к себе, то на первое время пусть они будут у Кости. Он в приборах не разбирается и не будет мешать. А ты, Борис, будешь их обеспечивать своим КБ, электриками, производством и опытом. Они ведь еще совсем зеленые.»
Я собрался было протестовать. Но Костя Бушуев меня толкнул и сказал: «Сергей Павлович, с Чертоком мы полюбовно договоримся. Но чтобы их перевести, надо разобраться, сколько квартир потребуется в Подлипках. Если им не дать жилья, то со временем они разбегутся или просто к нам не пойдут».
В начале 1960 года специальным постановлением правительства вся команда Раущенбаха из НИИ-1 была переведена в ОКБ-1. Многим было предоставлено жилье, несмотря на явное недовольство местных профсоюзных властей, у которых на очереди стояло более тысячи нуждающихся.
Коллектив ОКБ-1 обогатился инженерами, среди которых были яркие индивидуальности. Мне доставило большое удовлетворение общение с этими людьми. Работать с этой компанией было трудно именно потому, что они не были послушньши. Работали все неистово, увлеченно и самоотверженно.
В последующие годы я много общался с каждым из них в сложных ситуациях при непрерывной работе над новыми задачами, в дни разбора тяжелых неудач и в часы триумфов. Они умели не только работать, но и веселиться на «капустниках», выпускать веселые стенгазеты и вносить струю здорового юмора в нужном месте и в нужное время.
Перевод коллектива Раушенбаха, а также объединение ОКБ-1 с коллективом Грабина были событиями, во многом определившими дальнейшие успехи нашей космонавтики.
ОБЪЕДИНЕНИЕ РАКЕТЧИКОВ С АРТИЛЛЕРИСТАМИ
В марте 1959 года Королев, собрав ближайших заместителей, сообщил о предложении Устинова присоединить к ОКБ-1 расположенный по соседству ЦНИИ-58. Территориально нас разделяла только линия железной дороги. На размышления Устинов дал всего три дня.
Предложение Устинова закрывало все претензии Королева к правительству и министерству о необходимости значительного усиления производственной базы и увеличения численности инженерно – конструкторских подразделений нашего ОКБ-1.
Прежде чем перейти к обсуждению этого неожиданного и очень заманчивого предложения СП, основательно подготовившись, зачитал справку, сопровождая сухой текст своими комментариями.
Центральный научно – исследовательский институт № 58 был образован на базе Центрального конструкторского артиллерийского бюро – ЦКАБ. Его начальником и главным конструктором с 1942 года был Василий Гаврилович Грабин. ЦКАБ было создано в Горьком на артиллерийском заводе № 92, где директором был знаменитый впоследствии Елян.
Королев обратился к Туркову:
– Роман Анисимович, ты Еляна должен хорошо знать, это тот, который был директором КБ – 1 у метро «Сокол»?
– Тот самый, – ответил Турков, – во время войны он вместе с Грабиным в Горьком совершил революцию в технологии артиллерийского производства. Сталин их не зря награждал. Знаменитые 76 – миллиметровые пушки Грабина помогли разгромить немцев под Москвой. Они проектировались скоростным методом при параллельной подготовке производства.
Когда Турков отвлекался от текущих забот ракетного производства и вспоминал о героических буднях артиллерийских заводов времен войны, на его лице появлялась теплая улыбка. Он мог долго рассказывать о необычайных событиях при производстве пушек, при этом давал понять: «Да, были люди в наше время… богатыри – не вы».
Мы относились к Туркову с большим уважением. На нашем заводе он пользовался вполне заслуженным авторитетом у рабочих и руководителей. За честность, прямоту и принципиальность его не любили всяческие прохиндеи, махинаторы и лодыри.
Королев без согласия Туркова не принимал никаких решений, касающихся завода. Каждый из заместителей Королева стремился работать с Турковым в тесном контакте. Он принес из артиллерийского производства времен войны опыт работы в едином творческом порыве: проектирование – конструирование – разработка технологии – производство – испытания.
Мы все шли на поклон к Роману Анисимовичу, когда, обнаружив проектную ошибку, должны были вносить доработки или даже останавливать изготовление «изделий». В таких случаях Турков, детально разбираясь в причинах и необходимости изменений, вместе с разработчиками и руководителями цехов искал компромисс, позволяющий внести изменения с минимальным сдвигом сроков. Сам процесс поисков решения при, казалось бы, безвыходном положении на производстве доставлял ему удовольствие. Как – то он признался: «Если конструкторы в самый последний момент вдруг не вносят изменений, значит они что – то проглядели. Это всегда у меня вызывает подозрения».
Королев продолжил чтение, и мы узнали, что за разработку систем артиллерийского вооружения во время войны и в послевоенные годы Грабин заслужил звания генерал – полковника и Героя Социалистического Труда. Коллектив в целом был награжден орденом Ленина. Самой значительной разработкой этого коллектива была 85 – миллиметровая пушка, которой вооружали танки Т – 34. Лучшие танки второй мировой войны имели лучшую пушку. Потом Грабин разработал 100 – миллиметровую противотанковую пушку, которая пробивала броню немецких самоходных установок «Фердинанд», танков «Тигр» и «Пантера». Эту пушку прозвали «Зверобоем». Позднее Грабин разрабатывал орудия крупного калибра – до 305 миллиметров – для артиллерии резерва Верховного Главнокомандования, в том числе и для самоходных установок. Сталин очень благоволил к Грабину. За каждую новую разработку он вместе с основными заместителями получал ордена и Сталинские премии.
В 1945 году ЦКАБ был преобразован в ЦНИИАВ – Центральный научно – исследовательский институт артиллерийского вооружения. В послевоенные годы Грабин работал над зенитными пушками – автоматами. В 1953 году на вооружение войск ПВО была сдана 76 – миллиметровая пушка с темпом огня 100 выстрелов в минуту.
– Вы представляете, – прервался Королев, – что такое 100 снарядов в минуту да еще такого калибра! Когда на Красноярском заводе что – то не заладилось с производством этой пушки, Сталин приказал арестовать маршала Яковлева и начальника ГАУ Волкотрубенко. Слава Богу, сейчас они на свободе.
Турков опять вмешался и осторожно намекнул, что Яковлев, Волкотрубенко и еще ряд видных руководителей были арестованы по обвинению во вредительстве. Конкретной причиной являлся массовый отказ во время Корейской войны зенитных автоматов конструкции Грабина. Но Грабина и Устинова Сталин не тронул. Грабин, по словам Туркова, безусловно очень талантливый конструктор и одновременно прекрасный технолог. Руководитель он очень властный, волевой. Прекрасно знает производство. Еще до войны Грабин для Сталина был высшим авторитетом по артиллерийской технике. Устинова, при жизни Сталина, Грабин демонстративно игнорировал. Турков, ссылаясь на многочисленных друзей и знакомых по временам работы в артиллерийском производстве, подтвердил, что такого отношения к себе Устинов не прощает.
После смерти Сталина Устинов в 1954 году согласился передать ЦНИИАВ Ванникову – в Министерство среднего машиностроения. В это время Курчатов выступил с идеей серийного производства ядерных реакторов на быстрых нейтронах для исследовательских и энергетических целей. Разработки пушек резко сократили. Руководителем предприятия назначили заместителя Курчатова академика Александрова. Грабина перевели на должность начальника отделения. Основной задачей стало создание атомных реакторов на быстрых нейтронах.
Королев опять оторвался от своей шпаргалки и прокомментировал:
– Все же молодец Курчатов. Отхватил у артиллеристов такую базу! И ведь делают они эти самые реакторы и даже отправили в Египет, Венгрию и еще куда – то. Вот, Костя, – СП обратился к Бушуеву, – если это невероятное предложение пройдет, ты будешь делать космические аппараты вместо реакторов на быстрых нейтронах и всяких пушек!
Знающий все Турков снова дополнил слова Королева деталями, украшавшими сухую справку. Александров, заняв кабинет Грабина, развил очень активную деятельность по перестройке ЦНИИАВ из артиллерийского предприятия в базу для исследований и разработок по атомной технике. Он набрал много новых специалистов по атомной физике, измерительной технике и автоматике, получил десятки выпускников Московского инженерно – физического института – основной базы подготовки специалистов по атомной технике. За полтора года правления Александрова производство ЦНИИАВ перестроилось на серийный выпуск ядерных реакторов с быстротой, присущей пушечному производству военного времени. Старые грабинские кадры вместе с вновь пришедшими молодыми атомщиками впервые разрабатывали систему контроля и автоматического управления новыми реакторами. Соединение опыта специалистов атомной науки с артиллерийской технологией оказалось очень плодотворным.
Предложение Устинова закрывало все претензии Королева к правительству и министерству о необходимости значительного усиления производственной базы и увеличения численности инженерно – конструкторских подразделений нашего ОКБ-1.
Прежде чем перейти к обсуждению этого неожиданного и очень заманчивого предложения СП, основательно подготовившись, зачитал справку, сопровождая сухой текст своими комментариями.
Центральный научно – исследовательский институт № 58 был образован на базе Центрального конструкторского артиллерийского бюро – ЦКАБ. Его начальником и главным конструктором с 1942 года был Василий Гаврилович Грабин. ЦКАБ было создано в Горьком на артиллерийском заводе № 92, где директором был знаменитый впоследствии Елян.
Королев обратился к Туркову:
– Роман Анисимович, ты Еляна должен хорошо знать, это тот, который был директором КБ – 1 у метро «Сокол»?
– Тот самый, – ответил Турков, – во время войны он вместе с Грабиным в Горьком совершил революцию в технологии артиллерийского производства. Сталин их не зря награждал. Знаменитые 76 – миллиметровые пушки Грабина помогли разгромить немцев под Москвой. Они проектировались скоростным методом при параллельной подготовке производства.
Когда Турков отвлекался от текущих забот ракетного производства и вспоминал о героических буднях артиллерийских заводов времен войны, на его лице появлялась теплая улыбка. Он мог долго рассказывать о необычайных событиях при производстве пушек, при этом давал понять: «Да, были люди в наше время… богатыри – не вы».
Мы относились к Туркову с большим уважением. На нашем заводе он пользовался вполне заслуженным авторитетом у рабочих и руководителей. За честность, прямоту и принципиальность его не любили всяческие прохиндеи, махинаторы и лодыри.
Королев без согласия Туркова не принимал никаких решений, касающихся завода. Каждый из заместителей Королева стремился работать с Турковым в тесном контакте. Он принес из артиллерийского производства времен войны опыт работы в едином творческом порыве: проектирование – конструирование – разработка технологии – производство – испытания.
Мы все шли на поклон к Роману Анисимовичу, когда, обнаружив проектную ошибку, должны были вносить доработки или даже останавливать изготовление «изделий». В таких случаях Турков, детально разбираясь в причинах и необходимости изменений, вместе с разработчиками и руководителями цехов искал компромисс, позволяющий внести изменения с минимальным сдвигом сроков. Сам процесс поисков решения при, казалось бы, безвыходном положении на производстве доставлял ему удовольствие. Как – то он признался: «Если конструкторы в самый последний момент вдруг не вносят изменений, значит они что – то проглядели. Это всегда у меня вызывает подозрения».
Королев продолжил чтение, и мы узнали, что за разработку систем артиллерийского вооружения во время войны и в послевоенные годы Грабин заслужил звания генерал – полковника и Героя Социалистического Труда. Коллектив в целом был награжден орденом Ленина. Самой значительной разработкой этого коллектива была 85 – миллиметровая пушка, которой вооружали танки Т – 34. Лучшие танки второй мировой войны имели лучшую пушку. Потом Грабин разработал 100 – миллиметровую противотанковую пушку, которая пробивала броню немецких самоходных установок «Фердинанд», танков «Тигр» и «Пантера». Эту пушку прозвали «Зверобоем». Позднее Грабин разрабатывал орудия крупного калибра – до 305 миллиметров – для артиллерии резерва Верховного Главнокомандования, в том числе и для самоходных установок. Сталин очень благоволил к Грабину. За каждую новую разработку он вместе с основными заместителями получал ордена и Сталинские премии.
В 1945 году ЦКАБ был преобразован в ЦНИИАВ – Центральный научно – исследовательский институт артиллерийского вооружения. В послевоенные годы Грабин работал над зенитными пушками – автоматами. В 1953 году на вооружение войск ПВО была сдана 76 – миллиметровая пушка с темпом огня 100 выстрелов в минуту.
– Вы представляете, – прервался Королев, – что такое 100 снарядов в минуту да еще такого калибра! Когда на Красноярском заводе что – то не заладилось с производством этой пушки, Сталин приказал арестовать маршала Яковлева и начальника ГАУ Волкотрубенко. Слава Богу, сейчас они на свободе.
Турков опять вмешался и осторожно намекнул, что Яковлев, Волкотрубенко и еще ряд видных руководителей были арестованы по обвинению во вредительстве. Конкретной причиной являлся массовый отказ во время Корейской войны зенитных автоматов конструкции Грабина. Но Грабина и Устинова Сталин не тронул. Грабин, по словам Туркова, безусловно очень талантливый конструктор и одновременно прекрасный технолог. Руководитель он очень властный, волевой. Прекрасно знает производство. Еще до войны Грабин для Сталина был высшим авторитетом по артиллерийской технике. Устинова, при жизни Сталина, Грабин демонстративно игнорировал. Турков, ссылаясь на многочисленных друзей и знакомых по временам работы в артиллерийском производстве, подтвердил, что такого отношения к себе Устинов не прощает.
После смерти Сталина Устинов в 1954 году согласился передать ЦНИИАВ Ванникову – в Министерство среднего машиностроения. В это время Курчатов выступил с идеей серийного производства ядерных реакторов на быстрых нейтронах для исследовательских и энергетических целей. Разработки пушек резко сократили. Руководителем предприятия назначили заместителя Курчатова академика Александрова. Грабина перевели на должность начальника отделения. Основной задачей стало создание атомных реакторов на быстрых нейтронах.
Королев опять оторвался от своей шпаргалки и прокомментировал:
– Все же молодец Курчатов. Отхватил у артиллеристов такую базу! И ведь делают они эти самые реакторы и даже отправили в Египет, Венгрию и еще куда – то. Вот, Костя, – СП обратился к Бушуеву, – если это невероятное предложение пройдет, ты будешь делать космические аппараты вместо реакторов на быстрых нейтронах и всяких пушек!
Знающий все Турков снова дополнил слова Королева деталями, украшавшими сухую справку. Александров, заняв кабинет Грабина, развил очень активную деятельность по перестройке ЦНИИАВ из артиллерийского предприятия в базу для исследований и разработок по атомной технике. Он набрал много новых специалистов по атомной физике, измерительной технике и автоматике, получил десятки выпускников Московского инженерно – физического института – основной базы подготовки специалистов по атомной технике. За полтора года правления Александрова производство ЦНИИАВ перестроилось на серийный выпуск ядерных реакторов с быстротой, присущей пушечному производству военного времени. Старые грабинские кадры вместе с вновь пришедшими молодыми атомщиками впервые разрабатывали систему контроля и автоматического управления новыми реакторами. Соединение опыта специалистов атомной науки с артиллерийской технологией оказалось очень плодотворным.