Страница:
Соколов вернул всех с марсианских орбит на Землю: «Для строительства измерительных пунктов дальней связи потребуется стянуть на площадки только в Крым десять тысяч рабочих. А еще Уссурийск, из которого мы должны осуществлять контроль за третьей ступенью и, в какой-то мере, дублировать крымские пункты! В то же время постановления еще нет и даже окончательно не спланированы строительные площадки. Можно ли за семь месяцев соорудить такие антенны, которым пока еще нет аналогов в мировой практике? Все, что касается бортового радиокомплекса, по-видимому, при исключительном напряжении может быть создано. А вот как быть с „землей“, сказать трудно – от ГКРЭ нет четких заданий».
В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет – он благоразумно развернулся и ушел.
Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями. В сложных радиоэлектронных ситуациях я предпочитал советоваться с Богуславским. Еще со времени совместной работы в Бляйхероде я уверовал в его порядочность, здравый смысл и объективность суждений, независимо от ведомственных и фирменных интересов. Года три спустя, не помню уже по какому случаю, Королев говорил мне: «Из всех твоих друзей и смежников по радиоделам я абсолютно верю в объективность только Богуславского и Быкова. Даже Михаил (он имел в виду Рязанского) не может встать выше интересов своей фирмы». О Юрии Сергеевиче Быкове я напишу ниже.
Богуславский в «мужском» разговоре сказал: «Я не верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального „радиокомбайна“ для аппаратов МБ. Мы должны идти на совершенно неоправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени, ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется компания Белоусова, Ходарева и Малахова. У них новая фирма, им нужно завоевывать „место под солнцем“. Если и провалят дело, по молодости их простят». Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов – «не отдавать же такие „куски“ Богомолову».
Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов. Радиоэлектроника стала неотъемлемой частью космической техники. В существовании и развитии средств радиоэлектроники мы, являясь головным ОКБ по космосу, были кровно заинтересованы. В отличие от многих руководителей, Королев в своем ОКБ добился осознания того, что это не «обеспечивающие средства», вроде автомобилей и телефонов, а столь же органически слитые с общей задачей, как двигатель и сама ракета!
29 января 1960 года с утра Тихонравов попросил меня вместе с ним пройти к СП, чтобы договориться о нашей общей линии поведения на очередной встрече у Келдыша по лунной программе. Я, памятуя рассказ Тихонравова о Цандере, предложил:
– Давайте при входе в кабинет СП дружно крикнем: «Вперед, на Марс!»
Тихонравов улыбнулся своей доброй улыбкой, но от соучастия в таком хулиганстве отказался.
Королев себя скверно чувствовал. Он только вчера вернулся из Куйбышева с тяжелой посадкой во Внуково. Был вечерний туман, самолет не хотели принимать, отправляли в Ленинград, но Королев через командование ВВС добился разрешения на посадку.
Настроение у СП было невеселое.
– Нас наверху, к сожалению, не все понимают. В технике вообще не хотят разбираться. Считают, что это целиком наше дело. Поэтому и наши трудности им непонятны. А те немногие, которые понимают наши трудности, не имеют необходимой власти. Никита Сергеевич к нам хорошо относился. Но даже он, при последней встрече, потребовал новых успехов в космосе и поставил задачу по MB так: «Вы скажите, принципиально это возможно осуществить?» Ну, что ответить? Конечно, принципиально все возможно. «Тогда только не втягивайте нас в технические детали, – сказал Хрущев. – Это ваше дело. Скажите, что вам нужно и осуществляйте». Вот и весь сказ. Потом оказывается, что то, что «нам нужно», не дали, а задача, которую надо решить в немыслимые сроки, осталась.
Несмотря на настойчивость Тихонравова, СП отказался обсуждать лунную программу. Он спросил, кто из проектантов ведет работы по MB. Тихонравов ответил, что поручил их Глебу Юрьевичу Максимову, но следит за работой сам, привлекает Рязанова и других проверенных проектантов. Мне Глеб Максимов нравился своим вдумчивым, доброжелательно-критическим отношением к проектной работе. Я поддержал Тихонравова.
СП поворчал, что в команде Тихонравова большинство не нюхали производства и боятся заводских проблем. Королев переключился на меня и потребовал доклада о последних событиях в радиоэлектронике. Я начал было говорить, но он меня прервал: «Вы тут с Михаилом Клавдиевичем не все знаете. У меня было очень бурное объяснение с Калмыковым и Рязанским. Я сказал, что у нас будет на днях Никита Сергеевич и мы будем докладывать наши предложения. Они оба обещали еще раз подумать, но что они придумают, пока неясно».
Когда мы с Тихонравовым вышли от Королева, так ни о чем конкретно не договорившись, я сказал:
– Теперь, Михаил Клавдиевич, вы получите возможность при визите к нам Хрущева приветствовать его лозунгом Цандера «Вперед, на Марс!»
ВИЗИТ БРЕЖНЕВА
ПЕРВЫЕ ПУСКИ К МАРСУ
В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет – он благоразумно развернулся и ушел.
Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями. В сложных радиоэлектронных ситуациях я предпочитал советоваться с Богуславским. Еще со времени совместной работы в Бляйхероде я уверовал в его порядочность, здравый смысл и объективность суждений, независимо от ведомственных и фирменных интересов. Года три спустя, не помню уже по какому случаю, Королев говорил мне: «Из всех твоих друзей и смежников по радиоделам я абсолютно верю в объективность только Богуславского и Быкова. Даже Михаил (он имел в виду Рязанского) не может встать выше интересов своей фирмы». О Юрии Сергеевиче Быкове я напишу ниже.
Богуславский в «мужском» разговоре сказал: «Я не верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального „радиокомбайна“ для аппаратов МБ. Мы должны идти на совершенно неоправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени, ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется компания Белоусова, Ходарева и Малахова. У них новая фирма, им нужно завоевывать „место под солнцем“. Если и провалят дело, по молодости их простят». Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов – «не отдавать же такие „куски“ Богомолову».
Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов. Радиоэлектроника стала неотъемлемой частью космической техники. В существовании и развитии средств радиоэлектроники мы, являясь головным ОКБ по космосу, были кровно заинтересованы. В отличие от многих руководителей, Королев в своем ОКБ добился осознания того, что это не «обеспечивающие средства», вроде автомобилей и телефонов, а столь же органически слитые с общей задачей, как двигатель и сама ракета!
29 января 1960 года с утра Тихонравов попросил меня вместе с ним пройти к СП, чтобы договориться о нашей общей линии поведения на очередной встрече у Келдыша по лунной программе. Я, памятуя рассказ Тихонравова о Цандере, предложил:
– Давайте при входе в кабинет СП дружно крикнем: «Вперед, на Марс!»
Тихонравов улыбнулся своей доброй улыбкой, но от соучастия в таком хулиганстве отказался.
Королев себя скверно чувствовал. Он только вчера вернулся из Куйбышева с тяжелой посадкой во Внуково. Был вечерний туман, самолет не хотели принимать, отправляли в Ленинград, но Королев через командование ВВС добился разрешения на посадку.
Настроение у СП было невеселое.
– Нас наверху, к сожалению, не все понимают. В технике вообще не хотят разбираться. Считают, что это целиком наше дело. Поэтому и наши трудности им непонятны. А те немногие, которые понимают наши трудности, не имеют необходимой власти. Никита Сергеевич к нам хорошо относился. Но даже он, при последней встрече, потребовал новых успехов в космосе и поставил задачу по MB так: «Вы скажите, принципиально это возможно осуществить?» Ну, что ответить? Конечно, принципиально все возможно. «Тогда только не втягивайте нас в технические детали, – сказал Хрущев. – Это ваше дело. Скажите, что вам нужно и осуществляйте». Вот и весь сказ. Потом оказывается, что то, что «нам нужно», не дали, а задача, которую надо решить в немыслимые сроки, осталась.
Несмотря на настойчивость Тихонравова, СП отказался обсуждать лунную программу. Он спросил, кто из проектантов ведет работы по MB. Тихонравов ответил, что поручил их Глебу Юрьевичу Максимову, но следит за работой сам, привлекает Рязанова и других проверенных проектантов. Мне Глеб Максимов нравился своим вдумчивым, доброжелательно-критическим отношением к проектной работе. Я поддержал Тихонравова.
СП поворчал, что в команде Тихонравова большинство не нюхали производства и боятся заводских проблем. Королев переключился на меня и потребовал доклада о последних событиях в радиоэлектронике. Я начал было говорить, но он меня прервал: «Вы тут с Михаилом Клавдиевичем не все знаете. У меня было очень бурное объяснение с Калмыковым и Рязанским. Я сказал, что у нас будет на днях Никита Сергеевич и мы будем докладывать наши предложения. Они оба обещали еще раз подумать, но что они придумают, пока неясно».
Когда мы с Тихонравовым вышли от Королева, так ни о чем конкретно не договорившись, я сказал:
– Теперь, Михаил Клавдиевич, вы получите возможность при визите к нам Хрущева приветствовать его лозунгом Цандера «Вперед, на Марс!»
ВИЗИТ БРЕЖНЕВА
Ожидание «большого» визита вызвало в ОКБ-1 и на заводе бурную деятельность по подготовке демонстрации наших достижений и перспектив. СП лично руководил этой подготовкой.
Выставка была развернута в сборочном 39-м цехе завода. Это был самый чистый, светлый и просторный цех.
В полный пакет была собрана Р-7А, она же 8К74. На плакате были приведены ее совершенно секретные характеристики. Начальник 39-го цеха Василий Михайлович Иванов признался, что укомплектовать настоящий пакет полностью он не мог. Головная часть частично была картонной, приборный отсек – совсем пустым, а основные блоки «А» и «Б» были взяты временно от 8А72. «Ну кто в этом разберется?» -ухмылялся Иванов.
Кроме этого уже полноценные агрегаты 74-й были разложены на рабочих местах для горизонтальных испытаний. Парадным строем был выставлен ряд боевых головных частей от казавшихся уже такими безобидными Р-1, Р-2, Р-11 до грозных ядерных межконтинентальных. На табличках не было дано ни единой цифры действительного тротилового эквивалента боевых зарядов. Этого никому из нас знать не полагалось. Указывалась только масса.
Самой красивой и внушительной частью выставки были стоявшие по ранжиру ракеты Р-11, Р-1, Р-2, Р-5М, будущие Р-9, глобальная 8К713, совсем новая твердотопливная РТ-1 и всех удивлявший макет «пузатой» микроракеты на высококипящих компонентах.
Твердотопливная РТ-1 была трехступенчатой, рассчитанной на дальность порядка 2500 км. Этот проект разрабатывался под руководством Игоря Садовского, которого Королев в августе 1959 года назначил своим заместителем по ракетам на твердом топливе. В нашей стране это был первый реальный проект баллистической ракеты дальнего действия на порохах, изготовлявшихся по новой технологии. Эта работа, с некоторых пор очень активно поддерживаемая Королевым, была показательна как еще одно свидетельство его загадочной для многих интуиции.
«Пузатая» жидкостная ракета была выставлена по настоянию Мишина как альтернатива твердотопливному направлению, которое он не поддерживал.
Космическая техника была представлена будущим «Востоком» с креслом пилота, задвигавшимся специальной лебедкой, обмазанным теплозащитой спускаемым шаром, который был подготовлен для сброса с самолета, ракетой-носителем будущих «Востоков» вместе с третьей ступенью – блоком «Е» – и внешним конусом-обтекателем.
Межпланетные станции для Марса и Венеры еще не были толком спроектированы, но здесь, в сборочном цехе, уже можно было их потрогать – они красовались в виде полноразмерных макетов. У «Марса» безотказно вращались ориентирующиеся на прожектор солнечные батареи. «Венера» была выставлена в посадочном варианте. Конечно, не забыли и резервные макеты первых трех спутников и первых трех лунников.
Мы сами ходили по этой выставке с изумлением первооткрывателей: сколько же успели натворить и всего-то за тринадцать лет! Определенно, наш СП – молодец, что заставил всех «стоять на ушах», чтобы продемонстрировать наше прошлое, настоящее и будущее.
Визит был назначен на 4 февраля. Неожиданно 3 февраля поступило сообщение, что Хрущева не будет. К нам приедет секретарь ЦК КПСС Брежнев, который согласно распределению обязанностей в Президиуме ЦК КПСС ведал всей оборонной промышленностью и ракетной техникой. Королев был сильно расстроен тем, что не будет Хрущева. Кто-то предупредил Сергея Павловича: «Брежнев – очень умный и хитрый мужик. Лишнего не говорите». Это предупреждение СП передал докладчикам, которые должны были стоять у экспонатов.
С утра в цех съехалось большое начальство – Устинов, Сербин, Руднев, Гришин – и основные главные конструкторы. Долго ждали в кабинете начальника цеха, оборудованном для встречи.
Начальство решило встречать Брежнева в воротах при въезде на территорию. Когда уже все порядком устали от ожидания, он появился в сопровождении Устинова, Сербина, Королева и только одного телохранителя.
Королев доложил программу дня. Брежнев с ней согласился. Начался осмотр выставки. Он ходил, внимательно смотрел и слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Изредка удивленно шевелил необыкновенно густыми бровями. Королев вел рассказ очень спокойно, не сбиваясь и не повторяясь. Чувствовалось, что он в ударе. Только у РТ-1 Королев передал слово Садовскому.
После экскурсии поднялись в кабинет начальника цеха, где был приготовлен чай. Королев во время чая сказал, что мы передохнем и пройдем пешком в ОКБ для разговора за круглым столом. Брежнев оживился и кстати рассказал анекдот. «По Москве ведут под руки солидного человека. Он ноги несет по воздуху, боясь наступить на землю. Прохожие удивляются. Несущие объясняют – это наш директор. Персональной машины его лишили, а ходить пешком он разучился. Вот и приходится носить на работу и домой». Анекдот был неновый, но все рассмеялись. Тема была больная. Хрущев делал попытки сократить число служебных машин и передать их в таксопарки. Ему докладывали, что постановление успешно выполняется. На самом деле передача машин в таксомоторные парки оказалась липовой. По бумагам автомобили были переданы, а фактически таксопарки отправляли эти машины с утра в распоряжение старых хозяев, за что получали компенсацию по существовавшим расценкам. Обе стороны это устраивало.
После наступившей разрядки кто-то, осмелев, сказал, что смех смехом, а работать без машин трудно. Руководители сами за рулем сидеть не могут, а американского сервиса у нас пока нет. Жалобы были встречены благосклонно.
Затем прошли в помещение библиотеки, где были развешаны плакаты будущих разработок. Королев коротко прошелся по боевой тематике и основное время уделил космической перспективе. Был очень удобный случай заикнуться по поводу нереальных сроков для MB, но СП не сделал этого.
Плакатная живопись выполнялась не профессиональными художниками, а проектантами девятого – космического – отдела. (Когда гость уехал, Гришин упрекнул Королева, что в любом американском журнале картинки выполнены красочнее.)
Чувствовалось по всему, что продуманного перспективного плана работ по космонавтике – «Космоплана» – еще нет. Более содержательной была та часть доклада, где Королев говорил о доработке «семерки», превращении ее в трех-, а потом и в четырехступенчатый носитель.
Когда уселись за большой круглый стол, слово попросил Глушко. Его выступление резко контрастировало с докладом СП и было выдержано в наступательно-агрессивном тоне. Он предложил немедленно перейти к проектированию и созданию тяжелого носителя на базе двигателя РД-111, разработанного для Р-9. «Не следует ждать двигателя по замкнутой схеме с дожиганием отработанного паро-газа в камере сгорания, как это предлагают некоторые некомпетентные товарищи из ОКБ-1», – говорил Глушко, как всегда, очень убедительно своим негромким голосом.
Несмотря на обвинительную по существу речь в адрес ОКБ-1, на его лице не отражалось никаких эмоций. Когда он сказал, что некоторые лица из присутствующих упрекают его в консерватизме, Мишин не выдержал и задал вопрос: «Кто же это?» Глушко не растерялся и сходу отпарировал: «Вот на воре и шапка горит». Короткая перепалка была внешним проявлением усиливавшихся технических разногласий между Глушко и Королевым. Что касается отношений между Мишиным и Глушко, они все больше и безнадежнее портились. В дальнейшем Мишин не пытался искать компромиссов. Напротив, он настраивал Королева против его старого соратника по самым первым шагам в ракетной технике.
Последовавшие выступления Пилюгина и Рязанского были бледными. Они говорили общие слова об идеях объединения, укрупнения институтов и об усилении производственной базы.
Бармин, неожиданно и непонятно почему, поддержал предлагаемую Мишиным «пузатую» азотно-кислотную малютку вместо твердотопливной.
Заканчивая заседание за круглым столом, Королев не внес никаких конкретных предложений по организации и дальнейшим планам, но в сдержанных выражениях дал отповедь Глушко за нетерпимость к технической критике со стороны других специалистов.
У меня сохранилась запись заключения, которое сделал Брежнев. «Это очень хорошо, что вы меня сюда „заманули“. Но сам я, конечно, никаких решений принять не могу. Ваши предложения надо обсудить на Президиуме ЦК. Вам следует подготовиться, и посерьезнее. По-моему, материал еще сырой. Вот за десять – пятнадцать дней подготовьтесь и выступите с конкретным планом. Но хорошо бы, вы какого-нибудь такого „жучка“ запустили, чтобы наделал побольше шуму».
Этим «жучком» Брежнев сразу разрушил надежду на взаимопонимание с нашей компанией. Даже Устинов не улыбнулся. Всех покоробило такое отношение к космической технике. На том Брежнев с нами распрощался.
Когда высокое начальство уехало, острослов Гришин, обращаясь к нам, сказал: «Мне говорили, что Тихонравов собирает коллекции бабочек и жуков. Так вот и поручите ему подобрать такого „жучка“, который наделает в космосе побольше шума».
Мишин не выдержал: «Ничего он не понял! Дорого же нам обходятся такие „жучки“! Ничего хорошего я в этом разговоре не вижу».
«Ну, ты все-таки поосторожнее выражайся!» – предупредил Гришин.
После высочайшего визита прошло не 10-15 дней, а почти два месяца, прежде чем нами был сформулирован, согласован, направлен в ГКОТ и ВПК большой «Космоплан». Мишину, Крюкову и мне СП поручил тщательно отредактировать раздел ракет-носителей. Мы очень много спорили, и дело доходило до крика. Даже переходили на «вы».
Самым удивительным нашим предложением был тяжелый носитель со стартовой массой 1600 тонн и ядерным двигателем на второй ступени. Идея ядерного двигателя для ракет в те времена только обсуждалась и никаких экспериментальных работ, подтверждавших оптимистические расчеты физиков, еще не было. Но мы почему-то верили, что на ракету можно поставить ядерный реактор. Очень уж было заманчиво.
Королев две недели подряд занимался только планом. Встревал в острые споры и дискуссии. С его участием Крюков с проектантами перекраивали различные схемы многоступенчатых носителей с продольным и поперечным делением. СП поставил задачу в ответ на «вылазку Валентина» предложить трехступенчатый носитель, который уже к концу 1961 года способен будет вывести на околоземную орбиту спутник массой 30 – 40 тонн. В процессе споров СП уяснил нереальность этой задачи и отступил на конец 1962 года.
В плане было много всего. И расписанный в деталях тяжелый носитель; и электрореактивные двигатели, и космические корабли, автоматические и пилотируемые, и предложения по сборке и монтажу на орбите. При согласии Королева, под давлением Мишина и при возражениях Крюкова в предложениях по новым носителям предусматривались двигатели Н.Д. Кузнецова для первой и второй ступеней.
Когда Глушко приехал к нам ознакомиться с планом, то он его, конечно, не подписал и срочно уехал в Днепропетровск к Янгелю для разработки контрпредложений по тяжелому носителю. Он предложил Янгелю двигатели на высококипящих компонентах на базе уже разработанного им двигателя для ракеты Р-16. К этому времени янгелевское ОКБ уже сдало на вооружение ракету Р-12 на дальность до 2400 км, оснащенную отделяющейся головной частью с ядерным зарядом. Бесспорным ее преимуществом, по сравнению с нашей Р-5М, была большая дальность и отсутствие постоянной заботы о возмещении потерь испаряющегося кислорода. Янгель уже начал модификацию Р-12 для боевого дежурства в шахтном варианте. При этом обеспечивалось длительное поддержание ракет в готовности к пуску. На полигоне в Капустиной Яре успешно заканчивались испытания ракеты средней дальности Р-14 – уже до 4500 км. Она также оснащалась головной частью с ядерным зарядом, имела полностью автономную систему управления. В лихорадочном темпе Янгель вел подготовку к началу летных испытаний своей первой межконтинентальной двухступенчатой ракеты Р-16.
На всех ракетах применялись двигатели Глушко. Для ракеты Р-16 использовалось самовоспламеняющееся топливо (окислитель – смесь окислов азота с азотной кислотой, горючее – несимметричный ДМГ). Двигатель первой ступени у Земли развивал тягу 150 тонн и должен был поднять 140-тонную ракету. Она составляла реальную конкуренцию нашей Р-9.
Имея такой задел, можно было включаться в борьбу за приоритет в создании тяжелого носителя. Двигатели разработки Глушко на высококипящих компонентах по своим удельным показателям уступали аналогичным кислородным, которые мы предполагали получить от Кузнецова. Но двигатели Глушко уже существовали, а Кузнецов только-только собирался начать работы в совершенно новой для него области. В этом было неоспоримое преимущество позиции Глушко.
В дальнейшем разногласия Королева и Мишина с Глушко имели тяжелые последствия для нашей космонавтики.
Большой «Космоплан» прочно застрял в аппарате ЦК и ВПК. Королев часто бывал в «верхах», спорил с Устиновым, проявлял понятное нетерпение, нервничал.
Аппарат ВПК, видимо по намекам Устинова и по согласованию с Брежневым, решил нас проучить за строптивость и «зазнайство».
За принятие на вооружение Р-7, за три лунных успеха полагались премии и награды. По Р-7 после долгой волокиты было выпущено постановление Совмина о выплате так называемых правительственных степенных премий. Эти премии, в основном, предназначались для главных конструкторов. Основная масса создателей, несмотря на свой титанический труд, могла рассчитывать в среднем на премии от 300 до 1000 рублей. Зато работники Днепропетровского завода № 586 и ОКБ Янгеля хвалились, что по премиям переплюнули нас в два раза. На них посыпался «дождь» орденов и 23 человека стали лауреатами Ленинской премии.
В нашем коллективе за лунники только 15 человек удостоились Ленинской премии. Народ ворчал, втихую негодовал, но душу отводить можно было только между собой.
Выставка была развернута в сборочном 39-м цехе завода. Это был самый чистый, светлый и просторный цех.
В полный пакет была собрана Р-7А, она же 8К74. На плакате были приведены ее совершенно секретные характеристики. Начальник 39-го цеха Василий Михайлович Иванов признался, что укомплектовать настоящий пакет полностью он не мог. Головная часть частично была картонной, приборный отсек – совсем пустым, а основные блоки «А» и «Б» были взяты временно от 8А72. «Ну кто в этом разберется?» -ухмылялся Иванов.
Кроме этого уже полноценные агрегаты 74-й были разложены на рабочих местах для горизонтальных испытаний. Парадным строем был выставлен ряд боевых головных частей от казавшихся уже такими безобидными Р-1, Р-2, Р-11 до грозных ядерных межконтинентальных. На табличках не было дано ни единой цифры действительного тротилового эквивалента боевых зарядов. Этого никому из нас знать не полагалось. Указывалась только масса.
Самой красивой и внушительной частью выставки были стоявшие по ранжиру ракеты Р-11, Р-1, Р-2, Р-5М, будущие Р-9, глобальная 8К713, совсем новая твердотопливная РТ-1 и всех удивлявший макет «пузатой» микроракеты на высококипящих компонентах.
Твердотопливная РТ-1 была трехступенчатой, рассчитанной на дальность порядка 2500 км. Этот проект разрабатывался под руководством Игоря Садовского, которого Королев в августе 1959 года назначил своим заместителем по ракетам на твердом топливе. В нашей стране это был первый реальный проект баллистической ракеты дальнего действия на порохах, изготовлявшихся по новой технологии. Эта работа, с некоторых пор очень активно поддерживаемая Королевым, была показательна как еще одно свидетельство его загадочной для многих интуиции.
«Пузатая» жидкостная ракета была выставлена по настоянию Мишина как альтернатива твердотопливному направлению, которое он не поддерживал.
Космическая техника была представлена будущим «Востоком» с креслом пилота, задвигавшимся специальной лебедкой, обмазанным теплозащитой спускаемым шаром, который был подготовлен для сброса с самолета, ракетой-носителем будущих «Востоков» вместе с третьей ступенью – блоком «Е» – и внешним конусом-обтекателем.
Межпланетные станции для Марса и Венеры еще не были толком спроектированы, но здесь, в сборочном цехе, уже можно было их потрогать – они красовались в виде полноразмерных макетов. У «Марса» безотказно вращались ориентирующиеся на прожектор солнечные батареи. «Венера» была выставлена в посадочном варианте. Конечно, не забыли и резервные макеты первых трех спутников и первых трех лунников.
Мы сами ходили по этой выставке с изумлением первооткрывателей: сколько же успели натворить и всего-то за тринадцать лет! Определенно, наш СП – молодец, что заставил всех «стоять на ушах», чтобы продемонстрировать наше прошлое, настоящее и будущее.
Визит был назначен на 4 февраля. Неожиданно 3 февраля поступило сообщение, что Хрущева не будет. К нам приедет секретарь ЦК КПСС Брежнев, который согласно распределению обязанностей в Президиуме ЦК КПСС ведал всей оборонной промышленностью и ракетной техникой. Королев был сильно расстроен тем, что не будет Хрущева. Кто-то предупредил Сергея Павловича: «Брежнев – очень умный и хитрый мужик. Лишнего не говорите». Это предупреждение СП передал докладчикам, которые должны были стоять у экспонатов.
С утра в цех съехалось большое начальство – Устинов, Сербин, Руднев, Гришин – и основные главные конструкторы. Долго ждали в кабинете начальника цеха, оборудованном для встречи.
Начальство решило встречать Брежнева в воротах при въезде на территорию. Когда уже все порядком устали от ожидания, он появился в сопровождении Устинова, Сербина, Королева и только одного телохранителя.
Королев доложил программу дня. Брежнев с ней согласился. Начался осмотр выставки. Он ходил, внимательно смотрел и слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Изредка удивленно шевелил необыкновенно густыми бровями. Королев вел рассказ очень спокойно, не сбиваясь и не повторяясь. Чувствовалось, что он в ударе. Только у РТ-1 Королев передал слово Садовскому.
После экскурсии поднялись в кабинет начальника цеха, где был приготовлен чай. Королев во время чая сказал, что мы передохнем и пройдем пешком в ОКБ для разговора за круглым столом. Брежнев оживился и кстати рассказал анекдот. «По Москве ведут под руки солидного человека. Он ноги несет по воздуху, боясь наступить на землю. Прохожие удивляются. Несущие объясняют – это наш директор. Персональной машины его лишили, а ходить пешком он разучился. Вот и приходится носить на работу и домой». Анекдот был неновый, но все рассмеялись. Тема была больная. Хрущев делал попытки сократить число служебных машин и передать их в таксопарки. Ему докладывали, что постановление успешно выполняется. На самом деле передача машин в таксомоторные парки оказалась липовой. По бумагам автомобили были переданы, а фактически таксопарки отправляли эти машины с утра в распоряжение старых хозяев, за что получали компенсацию по существовавшим расценкам. Обе стороны это устраивало.
После наступившей разрядки кто-то, осмелев, сказал, что смех смехом, а работать без машин трудно. Руководители сами за рулем сидеть не могут, а американского сервиса у нас пока нет. Жалобы были встречены благосклонно.
Затем прошли в помещение библиотеки, где были развешаны плакаты будущих разработок. Королев коротко прошелся по боевой тематике и основное время уделил космической перспективе. Был очень удобный случай заикнуться по поводу нереальных сроков для MB, но СП не сделал этого.
Плакатная живопись выполнялась не профессиональными художниками, а проектантами девятого – космического – отдела. (Когда гость уехал, Гришин упрекнул Королева, что в любом американском журнале картинки выполнены красочнее.)
Чувствовалось по всему, что продуманного перспективного плана работ по космонавтике – «Космоплана» – еще нет. Более содержательной была та часть доклада, где Королев говорил о доработке «семерки», превращении ее в трех-, а потом и в четырехступенчатый носитель.
Когда уселись за большой круглый стол, слово попросил Глушко. Его выступление резко контрастировало с докладом СП и было выдержано в наступательно-агрессивном тоне. Он предложил немедленно перейти к проектированию и созданию тяжелого носителя на базе двигателя РД-111, разработанного для Р-9. «Не следует ждать двигателя по замкнутой схеме с дожиганием отработанного паро-газа в камере сгорания, как это предлагают некоторые некомпетентные товарищи из ОКБ-1», – говорил Глушко, как всегда, очень убедительно своим негромким голосом.
Несмотря на обвинительную по существу речь в адрес ОКБ-1, на его лице не отражалось никаких эмоций. Когда он сказал, что некоторые лица из присутствующих упрекают его в консерватизме, Мишин не выдержал и задал вопрос: «Кто же это?» Глушко не растерялся и сходу отпарировал: «Вот на воре и шапка горит». Короткая перепалка была внешним проявлением усиливавшихся технических разногласий между Глушко и Королевым. Что касается отношений между Мишиным и Глушко, они все больше и безнадежнее портились. В дальнейшем Мишин не пытался искать компромиссов. Напротив, он настраивал Королева против его старого соратника по самым первым шагам в ракетной технике.
Последовавшие выступления Пилюгина и Рязанского были бледными. Они говорили общие слова об идеях объединения, укрупнения институтов и об усилении производственной базы.
Бармин, неожиданно и непонятно почему, поддержал предлагаемую Мишиным «пузатую» азотно-кислотную малютку вместо твердотопливной.
Заканчивая заседание за круглым столом, Королев не внес никаких конкретных предложений по организации и дальнейшим планам, но в сдержанных выражениях дал отповедь Глушко за нетерпимость к технической критике со стороны других специалистов.
У меня сохранилась запись заключения, которое сделал Брежнев. «Это очень хорошо, что вы меня сюда „заманули“. Но сам я, конечно, никаких решений принять не могу. Ваши предложения надо обсудить на Президиуме ЦК. Вам следует подготовиться, и посерьезнее. По-моему, материал еще сырой. Вот за десять – пятнадцать дней подготовьтесь и выступите с конкретным планом. Но хорошо бы, вы какого-нибудь такого „жучка“ запустили, чтобы наделал побольше шуму».
Этим «жучком» Брежнев сразу разрушил надежду на взаимопонимание с нашей компанией. Даже Устинов не улыбнулся. Всех покоробило такое отношение к космической технике. На том Брежнев с нами распрощался.
Когда высокое начальство уехало, острослов Гришин, обращаясь к нам, сказал: «Мне говорили, что Тихонравов собирает коллекции бабочек и жуков. Так вот и поручите ему подобрать такого „жучка“, который наделает в космосе побольше шума».
Мишин не выдержал: «Ничего он не понял! Дорого же нам обходятся такие „жучки“! Ничего хорошего я в этом разговоре не вижу».
«Ну, ты все-таки поосторожнее выражайся!» – предупредил Гришин.
После высочайшего визита прошло не 10-15 дней, а почти два месяца, прежде чем нами был сформулирован, согласован, направлен в ГКОТ и ВПК большой «Космоплан». Мишину, Крюкову и мне СП поручил тщательно отредактировать раздел ракет-носителей. Мы очень много спорили, и дело доходило до крика. Даже переходили на «вы».
Самым удивительным нашим предложением был тяжелый носитель со стартовой массой 1600 тонн и ядерным двигателем на второй ступени. Идея ядерного двигателя для ракет в те времена только обсуждалась и никаких экспериментальных работ, подтверждавших оптимистические расчеты физиков, еще не было. Но мы почему-то верили, что на ракету можно поставить ядерный реактор. Очень уж было заманчиво.
Королев две недели подряд занимался только планом. Встревал в острые споры и дискуссии. С его участием Крюков с проектантами перекраивали различные схемы многоступенчатых носителей с продольным и поперечным делением. СП поставил задачу в ответ на «вылазку Валентина» предложить трехступенчатый носитель, который уже к концу 1961 года способен будет вывести на околоземную орбиту спутник массой 30 – 40 тонн. В процессе споров СП уяснил нереальность этой задачи и отступил на конец 1962 года.
В плане было много всего. И расписанный в деталях тяжелый носитель; и электрореактивные двигатели, и космические корабли, автоматические и пилотируемые, и предложения по сборке и монтажу на орбите. При согласии Королева, под давлением Мишина и при возражениях Крюкова в предложениях по новым носителям предусматривались двигатели Н.Д. Кузнецова для первой и второй ступеней.
Когда Глушко приехал к нам ознакомиться с планом, то он его, конечно, не подписал и срочно уехал в Днепропетровск к Янгелю для разработки контрпредложений по тяжелому носителю. Он предложил Янгелю двигатели на высококипящих компонентах на базе уже разработанного им двигателя для ракеты Р-16. К этому времени янгелевское ОКБ уже сдало на вооружение ракету Р-12 на дальность до 2400 км, оснащенную отделяющейся головной частью с ядерным зарядом. Бесспорным ее преимуществом, по сравнению с нашей Р-5М, была большая дальность и отсутствие постоянной заботы о возмещении потерь испаряющегося кислорода. Янгель уже начал модификацию Р-12 для боевого дежурства в шахтном варианте. При этом обеспечивалось длительное поддержание ракет в готовности к пуску. На полигоне в Капустиной Яре успешно заканчивались испытания ракеты средней дальности Р-14 – уже до 4500 км. Она также оснащалась головной частью с ядерным зарядом, имела полностью автономную систему управления. В лихорадочном темпе Янгель вел подготовку к началу летных испытаний своей первой межконтинентальной двухступенчатой ракеты Р-16.
На всех ракетах применялись двигатели Глушко. Для ракеты Р-16 использовалось самовоспламеняющееся топливо (окислитель – смесь окислов азота с азотной кислотой, горючее – несимметричный ДМГ). Двигатель первой ступени у Земли развивал тягу 150 тонн и должен был поднять 140-тонную ракету. Она составляла реальную конкуренцию нашей Р-9.
Имея такой задел, можно было включаться в борьбу за приоритет в создании тяжелого носителя. Двигатели разработки Глушко на высококипящих компонентах по своим удельным показателям уступали аналогичным кислородным, которые мы предполагали получить от Кузнецова. Но двигатели Глушко уже существовали, а Кузнецов только-только собирался начать работы в совершенно новой для него области. В этом было неоспоримое преимущество позиции Глушко.
В дальнейшем разногласия Королева и Мишина с Глушко имели тяжелые последствия для нашей космонавтики.
Большой «Космоплан» прочно застрял в аппарате ЦК и ВПК. Королев часто бывал в «верхах», спорил с Устиновым, проявлял понятное нетерпение, нервничал.
Аппарат ВПК, видимо по намекам Устинова и по согласованию с Брежневым, решил нас проучить за строптивость и «зазнайство».
За принятие на вооружение Р-7, за три лунных успеха полагались премии и награды. По Р-7 после долгой волокиты было выпущено постановление Совмина о выплате так называемых правительственных степенных премий. Эти премии, в основном, предназначались для главных конструкторов. Основная масса создателей, несмотря на свой титанический труд, могла рассчитывать в среднем на премии от 300 до 1000 рублей. Зато работники Днепропетровского завода № 586 и ОКБ Янгеля хвалились, что по премиям переплюнули нас в два раза. На них посыпался «дождь» орденов и 23 человека стали лауреатами Ленинской премии.
В нашем коллективе за лунники только 15 человек удостоились Ленинской премии. Народ ворчал, втихую негодовал, но душу отводить можно было только между собой.
ПЕРВЫЕ ПУСКИ К МАРСУ
Расчеты небесных механиков подтвердили, что к Марсу целесообразно лететь не каждый год. На конец сентября – первую половину октября 1960 года приходились оптимальные даты старта.
Кто мог взять на себя смелость и заявить Хрущеву, что создание ракетно-космической системы для пусков по Марсу и Венере осенью 1960 года – дело нереальное, что надо отложить еще на год, до следующих астрономических «окон»? Никто не хотел быть «избитым» первым. Теперь, спустя много лет, меня удивляет поведение таких здравомыслящих, занимавших высокие посты людей, как Устинов, Руднев, Калмыков. Они-то, в отличие от Хрущева, разбирались в технике и понимали нереальность задачи. Но никто из них не проявил мужества, чтобы предложить реальные сроки. Предполагалось, что такая инициатива должна исходить от Королева лично либо от Совета главных. Такая инициатива не могла быть расценена как идеологическое разногласие с линией партии. Никому при этом не грозили ни арест, ни другие репрессии. И тем не менее, вопреки здравому смыслу, мы все, от министров до рабочих, отдавали все силы выполнению очередного постановления ЦК КПСС и правительства, которое обычно начиналось словами: «Принять предложение Академии наук СССР, Министерства обороны, Госкомитета по оборонной технике, Госкомитета по радиоэлектронике…» И далее шел длинный перечень госкомитетов (после реформ их заменил перечень министерств), затем следовал список других организаций, затем – фамилии министров и руководителей всех вышеперечисленных организаций и, наконец, формулировка задачи и сроки. В последующих пунктах перечислялись ответственные за решение каждой части задачи госкомитеты, министры, головные организации и персонально главные конструкторы. Таким образом, с самого начала было заведено, что никто сверху не приказывал лететь на Луну, Венеру, Марс или выполнять какой-либо другой космический проект. ЦК КПСС и Совет Министров только соглашались с предложениями, идущими снизу, и оказывали им помощь, оговаривая своими постановлениями не только сроки, но и мероприятия по финансированию, премированию, выделению необходимых фондов для строительства, производственных мощностей в совнархозах и прочее, – все, что успевали разработчики текста постановления согласовать с Госпланом, Госснабом, Минфином и другими министерствами, которым, как говорили, Луна и Марс были «до лампочки».
Новой, четырехступенчатой ракете был присвоен индекс 8К78, новому межпланетному аппарату – 1М (первый марсианский). Появился ведущий конструктор по 1М – Вадим Петров, и начался выпуск графиков. Несмотря на всеобщую раскрутку, ни в январе, ни в феврале, ни в марте никакой документации для работы заводов ни у нас, ни у смежников еще не было! А в октябре (самое крайнее число -15 октября) должен быть пуск!
Современный читатель, хоть немного искушенный в технике, усмехнется и скажет, что только авантюристы могли в такие сроки взяться за такую задачу. Но мы себя не считали авантюристами. Мы ворчали, что времени очень мало, но если очень-очень захотеть, то сделать можно.
А что же предстояло сделать? Начну с ракеты-носителя и схемы выведения.
В начале 1960 года после двухлетних исследований альтернативных вариантов выведения космических аппаратов на межпланетные траектории теоретики ОПМ Охоцимский, Энеев, Ершов и наши баллистики Лавров, Аппазов, Дашков пришли к согласию о выборе метода выведения космических аппаратов к Марсу и Венере.
Большое внимание этой проблеме уделял Келдыш. У нас в ОКБ-1 Мишин, Охапкин и Крюков, отслеживая теоретические исследования, вносили поправки применительно к конкретным особенностям уже летающей трехступенчатой ракеты Р-7 в варианте 8К72, которую впоследствии назвали «Восток». Они непосредственно руководили созданием четвертой ступени.
Проведенные исследования показали, что наибольшую эффективность с точки зрения массы полезной нагрузки представляет использование метода непрерывного разгона тремя ступенями с промежуточным выводом на незамкнутую орбиту спутника. В определенной точке этой низкой промежуточной орбиты спутника Земли, в зависимости от планеты назначения и даты старта, производится включение четвертой ступени. Эта четвертая ступень разгоняет межпланетный аппарат до второй космической скорости. По окончании участка разгона и выключения двигателя аппарат уходит в самостоятельное путешествие по далекому космосу. Его орбита по дороге к планете контролируется с Земли и направляется собственной корректирующей двигательной установкой (КДУ). Предложенная схема выведения впоследствии оказалась универсальной – она сохранилась для всех пусков по Марсу, Венере, для лунных аппаратов мягкой посадки и даже для выведения спутника связи «Молния». Может быть, поэтому во всех открытых публикациях четырехступенчатую ракету, разработанную еще в 1960 году, именуют «Молния». Тогда мы называли ее просто: «семьдесят восьмая» – по конструкторскому индексу 8К78.
Меня, Раушенбаха, Юрасова и всех управленцев ОКБ-1 трясла лихорадка распределения работ по системе управления четвертой ступенью и межпланетным космическим аппаратом.
После многих споров Совет главных принял решение, подкрепленное приказами министров – председателей госкомитетов: управление четвертой ступенью считать продолжением системы управления ракетой и разработку возложить на Пилюгина, разработку систем управления космическими аппаратами для Марса и Венеры поручить ОКБ-1.
Кто мог взять на себя смелость и заявить Хрущеву, что создание ракетно-космической системы для пусков по Марсу и Венере осенью 1960 года – дело нереальное, что надо отложить еще на год, до следующих астрономических «окон»? Никто не хотел быть «избитым» первым. Теперь, спустя много лет, меня удивляет поведение таких здравомыслящих, занимавших высокие посты людей, как Устинов, Руднев, Калмыков. Они-то, в отличие от Хрущева, разбирались в технике и понимали нереальность задачи. Но никто из них не проявил мужества, чтобы предложить реальные сроки. Предполагалось, что такая инициатива должна исходить от Королева лично либо от Совета главных. Такая инициатива не могла быть расценена как идеологическое разногласие с линией партии. Никому при этом не грозили ни арест, ни другие репрессии. И тем не менее, вопреки здравому смыслу, мы все, от министров до рабочих, отдавали все силы выполнению очередного постановления ЦК КПСС и правительства, которое обычно начиналось словами: «Принять предложение Академии наук СССР, Министерства обороны, Госкомитета по оборонной технике, Госкомитета по радиоэлектронике…» И далее шел длинный перечень госкомитетов (после реформ их заменил перечень министерств), затем следовал список других организаций, затем – фамилии министров и руководителей всех вышеперечисленных организаций и, наконец, формулировка задачи и сроки. В последующих пунктах перечислялись ответственные за решение каждой части задачи госкомитеты, министры, головные организации и персонально главные конструкторы. Таким образом, с самого начала было заведено, что никто сверху не приказывал лететь на Луну, Венеру, Марс или выполнять какой-либо другой космический проект. ЦК КПСС и Совет Министров только соглашались с предложениями, идущими снизу, и оказывали им помощь, оговаривая своими постановлениями не только сроки, но и мероприятия по финансированию, премированию, выделению необходимых фондов для строительства, производственных мощностей в совнархозах и прочее, – все, что успевали разработчики текста постановления согласовать с Госпланом, Госснабом, Минфином и другими министерствами, которым, как говорили, Луна и Марс были «до лампочки».
Новой, четырехступенчатой ракете был присвоен индекс 8К78, новому межпланетному аппарату – 1М (первый марсианский). Появился ведущий конструктор по 1М – Вадим Петров, и начался выпуск графиков. Несмотря на всеобщую раскрутку, ни в январе, ни в феврале, ни в марте никакой документации для работы заводов ни у нас, ни у смежников еще не было! А в октябре (самое крайнее число -15 октября) должен быть пуск!
Современный читатель, хоть немного искушенный в технике, усмехнется и скажет, что только авантюристы могли в такие сроки взяться за такую задачу. Но мы себя не считали авантюристами. Мы ворчали, что времени очень мало, но если очень-очень захотеть, то сделать можно.
А что же предстояло сделать? Начну с ракеты-носителя и схемы выведения.
В начале 1960 года после двухлетних исследований альтернативных вариантов выведения космических аппаратов на межпланетные траектории теоретики ОПМ Охоцимский, Энеев, Ершов и наши баллистики Лавров, Аппазов, Дашков пришли к согласию о выборе метода выведения космических аппаратов к Марсу и Венере.
Большое внимание этой проблеме уделял Келдыш. У нас в ОКБ-1 Мишин, Охапкин и Крюков, отслеживая теоретические исследования, вносили поправки применительно к конкретным особенностям уже летающей трехступенчатой ракеты Р-7 в варианте 8К72, которую впоследствии назвали «Восток». Они непосредственно руководили созданием четвертой ступени.
Проведенные исследования показали, что наибольшую эффективность с точки зрения массы полезной нагрузки представляет использование метода непрерывного разгона тремя ступенями с промежуточным выводом на незамкнутую орбиту спутника. В определенной точке этой низкой промежуточной орбиты спутника Земли, в зависимости от планеты назначения и даты старта, производится включение четвертой ступени. Эта четвертая ступень разгоняет межпланетный аппарат до второй космической скорости. По окончании участка разгона и выключения двигателя аппарат уходит в самостоятельное путешествие по далекому космосу. Его орбита по дороге к планете контролируется с Земли и направляется собственной корректирующей двигательной установкой (КДУ). Предложенная схема выведения впоследствии оказалась универсальной – она сохранилась для всех пусков по Марсу, Венере, для лунных аппаратов мягкой посадки и даже для выведения спутника связи «Молния». Может быть, поэтому во всех открытых публикациях четырехступенчатую ракету, разработанную еще в 1960 году, именуют «Молния». Тогда мы называли ее просто: «семьдесят восьмая» – по конструкторскому индексу 8К78.
Меня, Раушенбаха, Юрасова и всех управленцев ОКБ-1 трясла лихорадка распределения работ по системе управления четвертой ступенью и межпланетным космическим аппаратом.
После многих споров Совет главных принял решение, подкрепленное приказами министров – председателей госкомитетов: управление четвертой ступенью считать продолжением системы управления ракетой и разработку возложить на Пилюгина, разработку систем управления космическими аппаратами для Марса и Венеры поручить ОКБ-1.