По принципу «береженого Бог бережет» все население площадок 112 и 113 было эвакуировано. В «гостевой» зал управления пуском, который по привычке называли бункером, до отказа набилось участников подготовки, высоких гостей и приравненных к ним по статусу разных представителей. Телевизионные экраны позволяли наблюдать в «гостевой» за стартом, не пользуясь перископами.
   В пусковом зале управления у перископов места заняли начальник 6-го управления полигона полковник Павел Катаев, его заместитель полковник Евгений Моисеев, заместитель начальника полигона Анатолий Кириллов и заместитель главного конструктора по Н1 Борис Дорофеев. Здесь же находился председатель Госкомиссии Сергей Афанасьев и технический руководитель Василий Мишин.
   В 12 часов 18 минут 07 секунд ракета вздрогнула и начала подъем. Рев проникал в подземелье через многометровую толщу бетона. На первых секундах полета последовал доклад телеметристов о выключении двух двигателей из тридцати.
   Наблюдатели, которым невзирая на строгий режим безопасности удалось следить за полетом с поверхности, рассказывали, что факел казался непривычно жестким, «не трепыхался», а по длине раза в три-четыре превосходил протяженность корпуса ракеты.
   Через десяток секунд грохот двигателей удалился. В зале стало совсем тихо. Началась вторая минута полета. И вдруг — факел погас…
   Это была 69-я секунда полета. Горящая ракета удалялась без факела двигателей. Под небольшим углом к горизонту она еще двигалась вверх, потом наклонилась и, оставляя дымный шлейф, не разваливаясь, начала падать.
   Не страх и не досаду, а некую сложную смесь сильнейшей внутренней боли и чувства абсолютной беспомощности испытываешь, наблюдая за приближающейся к земле аварийной ракетой. На ваших глазах погибает творение, с которым за несколько лет вы соединились настолько, что иногда казалось — в этом неодушевленном «изделии» есть душа. Даже теперь мне кажется, что в каждой погибшей ракете должна была быть душа, собранная из чувств и переживаний сотен создателей этого «изделия».
   Первая летная упала по трассе полета в 52 километрах от стартовой позиции.
   Далекая вспышка подтвердила: все кончено!
   Обрывается натянутая стрессовая нервная струна. Начинается последняя стадия работы над ракетой. Надо искать, что и почему случилось. Немедленное начало процесса поиска — это успокаивающее лекарство, которое всегда приносит разрядку.
   Первое утешение попытался внести Бармин: «Не огорчайтесь, стартовая позиция невредима».
   15 мая 1957 года Бармин так же облегченно вздохнул, когда выяснилось, что первая «семерка», потерпев аварию на сотой секунде, не повредила старта. Тогда мы все, не только команда Бармина, не очень огорчались: все-таки сто секунд с первого раза — это уже было достижением. Теперь людей было много больше, но успокаивающих и шутников много меньше. Уж очень велика ракета Н1, чтобы так легко и быстро погибнуть после пяти лет, потраченных на ее создание.
   Мишин был слишком нетерпелив, чтобы ждать многодневных расследований. Обращаясь к Иосифьяну, тут же, в бункере, он сказал, что во всем виноват турбогенератор. Только его отказ мог привести к одновременному выключению всех двадцати восьми двигателей.
   Министр — председатель Госкомиссии, не выходя на поверхность, назначил Мишина председателем аварийной комиссии.
   Иосифьян с Шереметьевским проявили необычайную настойчивость и предложили немедленно разыскать на участке падения и доставить для проверки турбогенераторы.
   Поисковая команда отыскала турбогенераторы. Они оказались на удивление целыми и пригодными к «повторному использованию». Их срочно доставили на истринский стенд и после легкого ремонта запустили! Было доказано, что турбогенераторы работали до удара о землю, это подтвердила и телеметрия.
   Кто же выключил разом все двадцать восемь двигателей и в чем провинились выключенные еще при отрыве от земли два двигателя: № 12 и диаметрально противоположный №24? Какая нечистая сила расправилась со всеми тридцатью двигателями?
   Все телеметрические записи были отправлены на «десятку». В расчетном бюро началась лихорадочная круглосуточная расшифровка.
   Не прошло и суток, как появилась первая информация. Вначале она передавалась как слухи, потом начала оформляться в доклады, наконец ее можно было выносить на уровень аварийной, а затем и Государственной комиссий.
   В конце этого необычайно длинного пускового дня я уже знал, что выключение первых двух двигателей при старте и остальных двадцати восьми на 69-й секунде произошло по команде КОРДа. Ночью в моем номере гостиницы собрались почерневшие от свалившейся беды кордовцы. Хотелось поговорить без посторонних, охотившихся за последними новостями, с целью первыми доложить вышестоящему начальству.
   Три года мы работали над КОРДом! Свою вину за аварию мы можем смягчить, только детально разобравшись в истинных причинах. Организуем «мозговые атаки» по всем возможным версиям. К утру был сформулирован основной перечень экспериментов, которые надо провести на следующей летной ракете Н1 № 5Л, в Подлипках — на аппаратуре, в НИИАПе — на комплексном стенде.
   Мишин, договорившись с министром, принял решение создать специальную комиссию по анализу работы КОРДа. «Много людей не надо, — сказал Мишин. — Председателем будет Черток».
   Только в начале марта в спорах, расчетах, повторном микроанализе телеметрических пленок начала выстраиваться логическая связь всех событий на борту ракеты, приведших к трагическому концу. Анализ подобного рода аварий поистине процесс творческий и чем-то аналогичный следовательской деятельности по распутыванию преступлений.
   Однако логика хитроумного анализа, доступного гениям-одиночкам типа Шерлока Холмса, в таких ситуациях не спасает. Один человек не способен пропустить через себя всю самую разносистемную и противоречивую информацию, проанализировать ее, отбросив указания начальства, догадки болельщиков, и сформулировать неоспоримое заключение. Думали, разглядывали пленки и спорили десятки людей.
   Телеметристы, не спавшие трое суток, дали однозначную информацию: все выключения прошли по командам КОРДа.
   7 марта собралось техническое руководство, на котором я чувствовал себя главным виновником гибели ракеты. По установившейся традиции каждый подозреваемый назначается председателем комиссии по расследованию — сам себе следователь. В мою комиссию были включены: Финогеев — по системе управления, Шереметьевский — по электропитанию, Уткин — по датчикам системы КОРД и Черкасов — по двигателям.
   К моменту создания комиссии мне с кордовцами картина поведения системы была уже понятна. Надо было объяснить ее всем другим членам комиссии, четко сформулировать и дать объективное заключение для доклада Госкомиссии.
   При подобного рода расследованиях справедливо утверждение: «Кто честно ищет, тот всегда найдет».
   Напомню читателям, что для контроля работы всех двигателей блоков «А», «Б» и «В» в системе КОРД были задействованы четыре канала контроля: давления в камерах сгорания; пульсаций давления в газогенераторе; оборотов, то есть скорости вращения ТНА; температуры газогенератора.
   По каналам давления и температуры отклонений от нормальной работы не обнаружили. Канал контроля оборотов ТНА блока «А» был включен по команде «зажигание» и функционировал нормально до подачи команды «главная». А затем через 0,34 секунды после срабатывания контакта «подъем» двигатель № 12 был системой управления отключен по сигналу КОРДа. КОРД якобы отреагировал на резкое возрастание скорости вращения ТНА. Мы установили, что команда была ложной. Система управления ее исполнила и в соответствии с логикой выключила двигатель № 24.
   Исследования, проведенные в лабораториях КОРДа и в НИИАПе, показали, что аппаратура КОРДа двигателя № 12 отреагировала на внешнюю помеху, возникшую в виде всплеска затухающих колебаний напряжения между шинами питания системы КОРД и корпусом в момент подрыва пиропатронов, открывающих клапаны подачи компонентов топлива в двигатели по команде «главная». Частота и амплитуда электрических колебаний, возникших при подрыве пиропатронов, имитировали аварийный режим — «разнос» турбонасосного агрегата. КОРД этого не стерпел.
   Всплеск подобных затухающих колебаний обычно возникает в электрическом контуре, содержащем емкость, индуктивность и сопротивление, если по нему «ударить» резким изменением силы тока. Таким ударом был импульс включения десятков пиропатронов. Частота колебаний определялась емкостью и индуктивностью кабельной сети. Кабельная сеть, кроме выполнения своей основной задачи, имитировала своего рода «звенящий контур».
   Но почему от этого «звона» выключился только двигатель № 12? На комплексном стенде в НИИАПе мы произвели эксперимент с реальной кабельной сетью и реальными приборами КОРДа.
   Следственный эксперимент подтвердил догадку, что параметры длинных линий кабельной сети в районе двигателя № 12 оказались самыми критичными. Вина КОРДа в отключении двигателя № 12 по ложной команде была доказана однозначно.
   По воле конструкторов раскладка, последующий монтаж и длины кабелей у других двигателей могли оказаться тоже «критическими». В этих «промысливаемых» случаях могли бы выключаться на первой же секунде столько двигателей, что ракета бы не взлетела. Разрушение старта в таком страшном варианте было бы неизбежным.
   Однако остальные двадцать восемь двигателей устояли до 69-й секунды. «Как двадцать восемь героев-панфиловцев под Москвой в 1941 году», — невесело пошутил Кириллов. И все до единого полегли одновременно. Почему?
   Какой там еще звон появился?
   Ответ пришел со стороны других следственных групп. Скрупулезный анализ дал возможность доказать, что на 6-й секунде полета из-за повышенных вибраций оборвалась трубка датчика замера давления газа после турбины. На 25-й секунде оборвалась трубка замера давления горючего перед газогенератором. Вырвавшийся через порванную трубку «кислый» газ с температурой 340° С смешался с хлещущим из другой оборванной трубки керосином. Образовалось облако горючей смеси, которое вспыхнуло на 55-й секунде. Пожар охватил большой объем хвостовой части блока «А». На 68-й секунде бушевавшее в хвосте пламя прожгло изоляцию кабельной сети, в том числе силовых кабелей переменного тока частотой 1000 герц. Эти кабели и кабели чувствительных каналов КОРДа были связаны в общие жгуты.
   Ток частотой 1000 герц системы питания исправного турбогенератора проник на чувствительные входы КОРДа, который принял его за возникновение недопустимых пульсаций в газогенераторах. Через поврежденную пожаром изоляцию помеха в 25 вольт (при максимально допустимых 15 вольтах) обошла все фильтры и выключила все двадцать восемь двигателей практически одновременно. Более того, эта помеха прошла и вверх, на приборы КОРДа блоков «Б» и «В».
   Причины гибели первой летной ракеты Н1 были установлены однозначно.
   Главная комиссия Мишина и моя по КОРДу разработали мероприятия, которые начали немедленно внедрять на очередную летную Н1 № 5Л. Кабельные жгуты сделали раздельными. В районе двигателей ввели усиленную их теплозащиту, обмотав асбестовым полотном. В самих приборах КОРД придумали схемную защиту по цепям питания. И по принципу «береженого Бог бережет», несмотря на возражения фирмы Кузнецова, приняли решение отключить канал контроля пульсаций от исполнения команды аварийного выключения и сохранить его только на телеметрии.
   После анализа всего, что произошло, утверждения противопожарных и противопомеховых мероприятий Госкомиссия приняла решение осуществить пуск изделия Н1 № 5Л в июне 1969 года.
   Когда дело дошло до подписания заключения, я вспомнил о спорах Воскресенского с Королевым по поводу стенда для комплексной отработки блока «А» — первой ступени. То, что произошло в полете на № 3Л, было не случайностью, а закономерным следствием нашей экономии на создании наземного стенда. Последующие события в полной мере подтвердили эту истину.
   Возвратившись с полигона после столь тяжелой аварии, я договорился со своими заместителями и руководителями отделов о проведении широкого обсуждения наших ошибок и уроков, которые подлежит извлечь каждому разработчику из этого события. Своего рода конференцию по этому поводу мы провели в самом конце февраля. 1 марта мне положено было отметить свой день рождения. По случаю совсем непраздничных настроений я объявил, что никаких мероприятий по этому поводу не планирую и прошу не мешать работать.
   Тем не менее компания формально не подчиненных мне телеметристов, возглавляемая Николаем Голунским, не испрашивая согласия, со своей бутылкой коньяка ворвалась в кабинет. После коротких речей, перечисляющих мои недостатки и гипертрофированные достоинства, Голунский, прихвативший гитару, начал исполнение нашей старой полигонной песни. Автор был неизвестен. Слова вызывали ностальгию, ибо появилась эта песня вскоре после наших космических триумфов в начале шестидесятых годов.
   Рискну привести полностью текст. Что касается мотива, то каждый исполнитель выбирал его по своему вкусу.
   Заправлена ракета, конечно, не водою,
   И кнопку пусковую пора уже нажать.
   Давай-ка, друг, в сторонку мы отойдем с тобою,
   Эх, только б улетела, не дай нам Бог сливать.
   ПРИПЕВ:
   Я знаю, друзья, что пройдет много лет,
   И мир позабудет про наши труды,
   Но в виде обломков различных ракет
   Останутся наши следы.
   Пусть завтра с перепоя не слушаются ноги,
   Ракета улетела, налей еще стакан.
   Мы кончили работу, и нам пора в дорогу,
   Пускай теперь охрипнет товарищ Левитан.
   ПРИПЕВ.
   В неведомые дали ракеты улетают,
   Героев-космонавтов уже не сосчитать,
   Космические карты в планшеты заправляют,
   А нас в командировку отправили опять.
   ПРИПЕВ.
   Гостиницы с клопами и пыльные дороги —
   Все это нам, дружище, пришлося испытать.
   Пускай газеты пишут, что мы живем, как боги.
   Давай помнем газету и сходим… погулять.
   ПРИПЕВ.

Глава 11
ПОСЛЕ АВАРИИ Н1 № 3Л

   Ни высшее политическое руководство, ни министерское начальство, ни, тем более, наше инженерное ракетно-космическое сообщество так и не смогли сконцентрировать усилия на одной задаче «особой государственной важности» — высадке экспедиции на Луну.
   Убедившись, что по пилотируемому облету Луны и экспедиции на ее поверхность догнать США невозможно, мы продолжали расходовать силы на реализацию программы беспилотного облета на аппаратах Л1 и автоматической доставки лунного грунта, форсировали программы пилотируемых полетов на «Союзах» типа 7К-ОК и проектировали новые более совершенные корабли — модификации «Союзов».
   Аварийные комиссии и группы закончили разбор причин неудачи первого пуска в марте 1969 года и разработали очередную пачку мероприятий по повышению надежности ракеты Н1.
   Техническое руководство дало «зеленый свет» на подготовку к пуску ракеты Н1 № 5Л. Почему не Н1 № 4Л? По тактическим соображениям ракета Н1 № 4Л была отложена «в резерв» с тем, чтобы на ней впоследствии произвести весь объем доработок, которые не успевали реализовать для Н1 № 3Л и Н1 № 5Л.
   С 3 марта по 13 марта в США успешно прошел экспериментальный полет полного ракетно-космического комплекса «Аполлон-9» на околоземной орбите. После этого американцы объявили программу последующих двух полетов, подтвердив, что высадка экспедиции на Луну планируется на июль этого года.
   Коллектив ЦКБЭМ во главе с Мишиным был первым ответчиком за компенсацию морального ущерба перед внутренним и мировым общественным мнением, искренне верившим в безусловный приоритет социалистического космоса.
   Не могу сказать, что в нашем коллективе среди моих товарищей царила растерянность или уныние. Наоборот, мы были настолько загружены параллельными программами, что просто не имели времени на деморализацию. В разговорах между собой мы соглашались, что добиться победы, наступая по всему широкому фронту, будет невозможно. Надо бы остановиться, сконцентрировать силы на одном, ну, двух направлениях, как это сделали американцы.
   В один из рабочих вечеров Пилюгин позвонил мне по «кремлевке» и с возмущением сообщил:
   — Мало того, что Челомей снова предлагает свою УР-700 вместо Н1, он теперь затеял приспособить этот проект для полета к Марсу. Мне передали, что Афанасьев готовит приказ по этому поводу. Я в этой авантюре участвовать не буду.
   Я знал о работах у Челомея в реутовском ОКБ-52, переименованном в ЦКБМ, и его филевском филиале над проектом сверхтяжелого носителя УР-700 и лунного корабля ЛК-700. Вместе со всеми друзьями возмущался таким неприкрытым дублированием.
   Когда я завел разговор по этому поводу с Тюлиным, он сказал:
   — Я возражал, но у меня с министром отношения, ты это знаешь, более чем сложные. Если вы с Мишиным провалитесь по Н1, ему нужны другие предложения, хотя бы эскизный проект.
   К тому времени, когда наша программа Н1-Л3 была закрыта и проект УР-700 с кораблем ЛК-700 был положен в архив, у нас с Челомеем установились вполне нормальные отношения. На одном из очередных собраний нашего академического отделения, пригласив меня в буфет «на стакан чая с печеньем», Челомей задал неожиданный вопрос:
   — Признайтесь, если бы лет десять-двенадцать назад приняли бы мое предложение по УР-700, мы бы сейчас имели и лунный, и марсианский носитель, который никто бы не мог закрыть. Три ступени УР-700 отработаны и теперь всем нужны.
   Я должен был признать, что идея предложенного в 1965 году носителя УР-700 имела свои преимущества. За основу новой ракеты принималась уже находившаяся в эксплуатации трехступенчатая УР-500К. УР-500 в качестве второй ступени устанавливалась на разрабатываемую первую ступень, которая состояла из девяти блоков с одним двигателем РД-270 в каждом. Общая тяга двигателей первой ступени у Земли составляла 5 760 тс. Это позволяло вывести на орбиту ИСЗ полезный груз массой до 140 тонн.
   — Мы бы имели носитель, не уступающий «Сатурну-5», но с тем преимуществом, что три верхние ступени всегда находятся в серийном производстве, независимо от лунной программы, — говорил Челомей.
   В этом смысле он был прав.
   Для марсианской экспедиции Челомей предлагал носитель УР-900. Вторую, третью и четвертую ступени этого носителя составляла та же УР-500. Первая ступень в отличие от УР-700 имела 15 двигателей РД-254. Это позволяло вывести на опорную околоземную орбиту массу до 240 тонн.
   Двигатели РД-270 тягой в 640 тс Глушко в свое время предлагал Королеву для Н1. Они были разработаны для высококипящих компонентов — гептила (несимметричного диметилгидразина) и азотного тетроксида.
   — Вы представляете, Владимир Николаевич, что бы произошло, если бы такая ракета, как УР-700 или, упаси Бог, УР-900, грохнулась вблизи старта? Все ваши площадки со всеми сооружениями были бы мертвой зоной лет на пятнадцать-двадцать.
   — Ну, во-первых, она бы не грохнулась, потому что двигатели теперь уже вашего генерального конструктора Валентина Петровича Глушко безотказные. А во-вторых, на этих компонентах преспокойно летает «пятисотка», сотни боевых ракет годами стоят в шахтах на дежурстве и плавают на подлодках. Страх перед этими компонентами сильно преувеличен.
   В 1969 году утешение приносили Решетнев, Козлов и Бабакин успешными запусками «Молнии-1», разведывательных «Космосов» и автоматических межпланетных станций «Венера». За первое полугодие 1969 года было запущено два десятка различных «Космосов».
   Нашим газетам, соблюдавшим запрет на информацию об американских лунных успехах, наконец представилась возможность заполнить первые полосы восторгами по поводу успешного достижения планеты Венера советскими автоматическими межпланетными станциями «Венера-5» 16 мая и «Венера-6» 17 мая. Вымпел с барельефом Ленина и гербом Советского Союза был доставлен на поверхность Венеры.
   19 мая 1969 года первые полосы всех наших газет были заполнены приветствием ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета Министров ученым, конструкторам, инженерам, техникам, рабочим, всем коллективам и организациям по поводу того, что «наша Советская Родина одержала еще одну выдающуюся победу в освоении космоса».
   Соответственно в том же порядке «ученые, конструкторы, инженеры, техники и рабочие», принимавшие участие в создании, запуске, осуществлении полета межпланетных станций, а также в получении и обработке научной информации, докладывали ЦК, Президиуму Верховного Совета и Совету Министров об успешном выполнении программы: «Это достижение советской науки и техники мы посвящаем 100-летию со дня рождения организатора Коммунистической партии, основателя Советского государства, вождя трудящихся всего мира Владимира Ильича Ленина». («Правда» от 19 мая 1969 года.)
   Накануне вечером, 18 мая, мы смотрели в НИИ-88 телевизионный репортаж о старте и полете к Луне «Аполлона-10», а утром, 19 мая, пробежав взаимные приветствия, пытались найти в газетах сообщение о пилотируемом полете «Аполлона-10». Отыскать более чем скромное сообщение по этому поводу вдали от первой полосы оказалось непросто.
   Встретившись с Бабакиным, я горячо его поздравил и попытался поддержать шуткой о том, что последними «венерианскими» успехами он обязан январскому постановлению «О плане работ по исследованию Луны, Марса и Венеры автоматическими станциями». Бабакин сиял, но беззлобно чертыхался и пожаловался, что излишнее внимание «верхов» к его работе уже начинает раздражать и отвлекать от дела. Эти успехи в какой-то мере компенсируют неудачи «лунной землечерпалки» — Е-8-5.
   — Посадки на Венеру мы специально подгадали так, чтобы приглушить старт «Аполлона», — отшутился Бабакин.
   В Евпатории и на полигоне мы часто встречались с корреспондентом телевидения Юрием Аверьяновичем Фокиным. Он прочно вошел в наше ракетно-космическое сообщество, и мы все к нему относились с большим уважением, понимая, насколько трудно ему выхолащивать космонавтику, оставляя только показушно парадную сторону. Так вот от него, а может быть, и еще от кого-то из представителей прессы мы услышали, что на мыс Канаверал перед пусками «Аполлонов» слетаются журналисты газет, радио и телевидения всех стран, кроме Советского Союза. И не по вине американских властей, а потому, что нашим запрещают свои советские органы. Международные правила хорошего тона требуют взаимности. Если бы наши корреспонденты приняли приглашения и посетили мыс Канаверал, то мы были бы обязаны пригласить американцев на какой-либо пуск к нам на полигон.
   По тем временам даже мысли такой допустить было нельзя.
   На пресс-конференциях по поводу «Венеры-5 и — 6» в ответ на осторожные вопросы иностранных журналистов о наших планах по Луне Келдыш давал туманные объяснения: вроде мы и в мыслях и в планах не имели намерений первыми отправить человека на Луну, мы стоим на позициях, что очень многое можно узнать автоматами, прежде чем возникнет необходимость риска высадки человека.
   29 и 30 мая на полигоне собралось техническое руководство и Госкомиссия для формального «закрытия» всех событий по пуску Н1 № 3Л и принятия решения о пуске Н1 № 5Л.
   На совещании у Литвинова «секция Минобщемаша» репетировала свое поведение на завтрашней Госкомиссии. Я в который уже раз повторил рассказ о поведении КОРДа на Н1 № 3Л и заверил, что все необходимые мероприятия на Н1 № 5Л реализованы, испытания показали их эффективность.
   — Мы бессильны прогнозировать поведение системы при пожарах, повреждающих кабельные сети, — сказал я. — Могут возникнуть самые непредсказуемые соединения в процессе разрушения изоляции кабелей.
   — Лучше об этом на Госкомиссии не упоминать, — посоветовал Литвинов.
   Мирный разговор на этом совещании нарушил Бармин.
   — Авария Н1 № 3Л могла произойти и на 50 секунд раньше. Кто даст гарантию, что этого не случится? Если не уводить ракету сразу подальше, мы рискуем всеми стартовыми сооружениями. Я предлагаю — пусть управленцы вообще заблокируют возможность выключения двигателей на первые 15-20 секунд и за это время отодвинут ракету на безопасное расстояние.
   Начался шум и споры, в результате которых Бармин согласился на Госкомиссии этот вопрос не поднимать, а мы с Дорофеевым и Финогеевым обещали подумать и проработать. К № 5Л мы с такими мероприятиями явно не успевали.
   На Госкомиссии 30 мая в зале заседаний большого МИКа отчет об аварии Н1 № 3Л и предложения по Н1 № 5Л сделал Мишин.
   Афанасьев все же настоял, чтобы я доложил подробнее, почему КОРД при пожаре в хвостовой части выключает здоровые двигатели.
   Бармин доложил о готовности всех наземных заправочных и стартовых систем. Он сдержал обещание не поднимать вопрос о профилактической блокировке выключения двигателей. В остальном комиссия протекала довольно мирно, пока дело не дошло до проверки состояния следующей ракеты Н1 № 6Л.
   На этой проблеме комиссия «зациклилась», потому что Мишин обещал начиная с Н1 № 6Л в качестве «полезного груза» иметь не макетные корабли типа Л3С, а лунный орбитальный корабль ЛОК, способный облететь Луну.