Страница:
Через час Йоши сидел в роскошно обставленной комнате и пил сакэ с дядей. Тяжелые китайские гобелены защищали от ветра и смягчали постоянный шум моря. Запах благовоний за нарядной ширмой своеобразно смешивался с соленым запахом моря, ощущавшимся во всем дворце.
Фумио сначала был неразговорчив. Он сердился, что Йоши не написал ему после приезда в Сарашину. Почтовая служба была дорога и ненадежна, но все-таки можно же было послать письмо. Йоши ответил, что письмо он послал, но, видимо, оно не было доставлено.
Это объяснение успокоило Фумио. Ему было также приятно, что Йоши проявил заботливость и привез в подарок зерно, хотя везти его было опасно. Фумио выразил глубокую благодарность Йоши и объяснил, что, хотя этот подарок очень ценен, у него нет недостатка в пище, так как несчастья, свалившиеся на Киото, лишь слегка задели Фукухару, и двор в состоянии поддерживать обычный уровень роскоши. По мере того как оставалось все меньше сакэ в бутыли, Фумио задавал бесчисленные вопросы о Сарашине и академии. Пока Йоши отвечал, Фумио внимательно разглядывал его. У племянника был, безусловно, вид сильного и уверенного в себе человека. Он заметил его предплечья с развитыми мышцами и мозолистые руки.
— Йоши, ты переменился после выздоровления. Ты стал выше и крепче по сравнению с тем, когда я тебя видел в последний раз. Жизнь учителя фехтования тебе полезна.
— Спасибо, дядя. Да, верно, жизнь у меня приятная. Я много работаю и с удовольствием выполняю свои обязанности. Выполнять свой долг — в этом моя награда.
— Очень зрелый взгляд, — одобрительно сказал Фумио. — При том, что у тебя так много работы, требующей физического напряжения… Твои старые раны тебя не беспокоят?
— Иногда, когда я устаю, болит бедро. Я приучил себя не обращать внимания на это. — Йоши налил себе чашу. — Хватит говорить обо мне, — сказал он, отхлебнув. — Как моя мать?
— Госпожа Масака изменилась, и боюсь, эта перемена не к лучшему. Она годами вела отшельническую жизнь. А после отъезда из Окитсу она еще больше ушла в себя. Ты должен побыть с нею прежде, чем уедешь. Бедная женщина! Мало удовольствий у нее в жизни, и я думаю, возможность повидаться с тобой приободрит ее.
— Я не уеду, не повидав ее. Мне только жаль, что я очень мало пробуду здесь.
Фумио нахмурился.
— Я предполагал, что ты здесь пробудешь некоторое время, — сказал он. — Ты проделал длинный и опасный путь. Ведь не собираешься же ты так сразу уехать?
— Боюсь, мне придется попрощаться с вами довольно рано, чтобы доехать до первой почтовой станции к наступлению ночи. — Видя разочарование дяди, Йоши объяснил: — У вас есть пища, одежда и кров, так что вы не нуждаетесь в моей помощи. С другой стороны, я нужен академии. Я ехал сюда дольше, чем ожидал, и обратный путь также займет много времени.
— Я огорчен, — сказал Фумио, — хотя понимаю, что такое зов долга. — Он опять наполнил чаши, вылив из бутыли все до конца.
— Перед отъездом, — сказал Йоши, — я хотел бы повидаться с Нами. Айтака сказал мне, что она живет у вас.
— Нами… с ней теперь довольно трудно, — сказал Фумио после минутного молчания.
— Как это?
— Она похожа на соловья, выпущенного из клетки. Когда она у Чикары, ей приходится сидеть дома: он придерживается старых правил. Без него она злоупотребляет своей свободой. Не хочет сидеть за ширмой. Она вернулась к свободным обычаям детства, открыто ходит по улице и даже ездит верхом! Я считаю ее поведение возмутительным, откровенно говоря. Ради ее собственной пользы, ей надо изменить свое поведение, прежде чем Чикара вернется.
Хотя Фумио был расстроен, Йоши остался доволен тем, что он услышал. Он всегда помнил Нами в полях Окитсу, и ему было больно думать о том, что она в полном распоряжении Чикары, что ее держат за ширмой, как полагалось всем женщинам из высших классов. Если бы речь шла о других, он бы одобрил необходимость абсолютного повиновения главе семьи, но Нами обладала сильной внутренней свободой. Йоши почувствовал гордость; та, которую он тайно любил, не уступила Чикаре и давлению правил поведения.
Йоши спрятал довольную улыбку и повторил свою просьбу:
— Я хотел бы повидаться с ней прежде, чем пойду к матери. Я не забыл ее и благодарен за то, что она ухаживала за мной в именин.
— Если бы Чикара был здесь, это было бы невозможно. Но раз его здесь нет и она на моем попечении, я позволю ей решить самой, хочет ли она видеть тебя.
ГЛАВА 43
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА 44
Фумио сначала был неразговорчив. Он сердился, что Йоши не написал ему после приезда в Сарашину. Почтовая служба была дорога и ненадежна, но все-таки можно же было послать письмо. Йоши ответил, что письмо он послал, но, видимо, оно не было доставлено.
Это объяснение успокоило Фумио. Ему было также приятно, что Йоши проявил заботливость и привез в подарок зерно, хотя везти его было опасно. Фумио выразил глубокую благодарность Йоши и объяснил, что, хотя этот подарок очень ценен, у него нет недостатка в пище, так как несчастья, свалившиеся на Киото, лишь слегка задели Фукухару, и двор в состоянии поддерживать обычный уровень роскоши. По мере того как оставалось все меньше сакэ в бутыли, Фумио задавал бесчисленные вопросы о Сарашине и академии. Пока Йоши отвечал, Фумио внимательно разглядывал его. У племянника был, безусловно, вид сильного и уверенного в себе человека. Он заметил его предплечья с развитыми мышцами и мозолистые руки.
— Йоши, ты переменился после выздоровления. Ты стал выше и крепче по сравнению с тем, когда я тебя видел в последний раз. Жизнь учителя фехтования тебе полезна.
— Спасибо, дядя. Да, верно, жизнь у меня приятная. Я много работаю и с удовольствием выполняю свои обязанности. Выполнять свой долг — в этом моя награда.
— Очень зрелый взгляд, — одобрительно сказал Фумио. — При том, что у тебя так много работы, требующей физического напряжения… Твои старые раны тебя не беспокоят?
— Иногда, когда я устаю, болит бедро. Я приучил себя не обращать внимания на это. — Йоши налил себе чашу. — Хватит говорить обо мне, — сказал он, отхлебнув. — Как моя мать?
— Госпожа Масака изменилась, и боюсь, эта перемена не к лучшему. Она годами вела отшельническую жизнь. А после отъезда из Окитсу она еще больше ушла в себя. Ты должен побыть с нею прежде, чем уедешь. Бедная женщина! Мало удовольствий у нее в жизни, и я думаю, возможность повидаться с тобой приободрит ее.
— Я не уеду, не повидав ее. Мне только жаль, что я очень мало пробуду здесь.
Фумио нахмурился.
— Я предполагал, что ты здесь пробудешь некоторое время, — сказал он. — Ты проделал длинный и опасный путь. Ведь не собираешься же ты так сразу уехать?
— Боюсь, мне придется попрощаться с вами довольно рано, чтобы доехать до первой почтовой станции к наступлению ночи. — Видя разочарование дяди, Йоши объяснил: — У вас есть пища, одежда и кров, так что вы не нуждаетесь в моей помощи. С другой стороны, я нужен академии. Я ехал сюда дольше, чем ожидал, и обратный путь также займет много времени.
— Я огорчен, — сказал Фумио, — хотя понимаю, что такое зов долга. — Он опять наполнил чаши, вылив из бутыли все до конца.
— Перед отъездом, — сказал Йоши, — я хотел бы повидаться с Нами. Айтака сказал мне, что она живет у вас.
— Нами… с ней теперь довольно трудно, — сказал Фумио после минутного молчания.
— Как это?
— Она похожа на соловья, выпущенного из клетки. Когда она у Чикары, ей приходится сидеть дома: он придерживается старых правил. Без него она злоупотребляет своей свободой. Не хочет сидеть за ширмой. Она вернулась к свободным обычаям детства, открыто ходит по улице и даже ездит верхом! Я считаю ее поведение возмутительным, откровенно говоря. Ради ее собственной пользы, ей надо изменить свое поведение, прежде чем Чикара вернется.
Хотя Фумио был расстроен, Йоши остался доволен тем, что он услышал. Он всегда помнил Нами в полях Окитсу, и ему было больно думать о том, что она в полном распоряжении Чикары, что ее держат за ширмой, как полагалось всем женщинам из высших классов. Если бы речь шла о других, он бы одобрил необходимость абсолютного повиновения главе семьи, но Нами обладала сильной внутренней свободой. Йоши почувствовал гордость; та, которую он тайно любил, не уступила Чикаре и давлению правил поведения.
Йоши спрятал довольную улыбку и повторил свою просьбу:
— Я хотел бы повидаться с ней прежде, чем пойду к матери. Я не забыл ее и благодарен за то, что она ухаживала за мной в именин.
— Если бы Чикара был здесь, это было бы невозможно. Но раз его здесь нет и она на моем попечении, я позволю ей решить самой, хочет ли она видеть тебя.
ГЛАВА 43
Йоши стоял на коленях на богато вышитой золотом подушке, в молитвенной позе, когда Нами молча вошла позади него. Стоя у входа, она смотрела на него; на щеках у нее выступил румянец, ей было трудно дышать, руки дрожали. Она считала, что готова к встрече, но не предвидела того, какое действие окажет на нее это свидание. Несмотря на замешательство, она наконец ясно поняла, что это человек, которого она любит. Да, любит! Даже тогда, когда она думала, что любит Чикару, она скрывала от себя свои истинные чувства. И вот — время пришло. Надо взглянуть в лицо правде об ее отношении к Йоши.
Если бы только он знал, что она чувствует! И если бы она была достаточно свободна в душе, чтобы сказать ему! Она, замужняя женщина! Помышляет о невозможном.
Может быть, оттого что он уважал ее положение замужней женщины, Йоши ни разу не дал повода думать, что его чувства сильнее, чем родственная привязанность. Или — она отбросила эту мысль, — может быть, он совсем не так к ней относится, и она ведет себя глупо… как девчонка. А если он платит ей взаимностью, кому она обязана быть преданной?
Она овладела собой и кашлянула.
— Нами! — Он был явно рад видеть ее. Он вскочил на ноги и, подойдя к ней, взял ее руку.
— Йоши, столько времени прошло после твоего последнего приезда. Ты мог бы, по крайней мере, написать нам, известить нас, что ты благополучно добрался до Сарашины.
— Извини, — Йоши старался оправдаться. Он рассказал ей о непереданном письме и о своей попытке повидаться с ней в Киото.
Нами сказала:
— Нам, кажется, суждено вечно терять друг друга, почти всегда упускать встречи. Знаешь, я уже потеряла надежду тебя опять увидеть… и все-таки… вот ты здесь, а дядя Фумио говорит, что ты уезжаешь. Я требую, чтобы ты сказал, почему не можешь побыть дольше.
— Нами, дорогая Нами, я приехал, полагая, что вам нужна моя помощь. Но я вижу, у вас все в порядке. Пока вы в Фукухаре, опасности нет. Если бы при этих обстоятельствах я остался здесь, это означало бы баловать себя. Нет… Я уеду сегодня. Моя школа нуждается во мне больше, чем родные.
— Йоши! Ничего ты не знаешь о том, что нам нужно. — Нами сжала губы. Добродетельность Йоши раздражала ее. Он вел себя так, как будто они просто знакомые. Ей хотелось задеть его… пробудить в нем интерес к вещам, не связанным с академией. — Когда ты был нам нужен, тебя никогда не было с нами. Когда нам пришлось покинуть Окитсу, ты был далеко. Когда в Киото задули ураганы, ты был далеко. И теперь, когда мы одни в этом чужом городе, ты опять будешь далеко.
— Нами, я не могу забыть, что ты недолго будешь в одиночестве. Чикара скоро вернется и потребует тебя к себе. Я сегодня проезжал мимо его нового дома. Старшина рабочих сказал мне, что он почти готов. Скоро ты будешь опять у своего мужа.
Нами почувствовала раскаяние. Йоши не мог быть иным, чем он был. Его преданность долгу была, вероятно, одним из качеств, за которые она любила его И, судя по его тону, его огорчало ее предстоящее возвращение к Чикаре.
— Я ожидаю этого дня безо всякого удовольствия, — сказала она. — Без него мне лучше. Он был всегда по-своему добр и заботлив, но мне нужно и жизни нечто большее, чем его случайные посещения. — Нами грустно вздохнула. — Сначала моя жизнь в браке была полна. Чикара и я, мы проводили много времени вместе. Я принимала его гостей и старалась продвигать его карьеру. Новые люди, важные люди приходили к нам в гости постоянно. Я им нравилась, и мой супруг одобрял мою помощь в налаживании его связей. Когда он, спасаясь бегством, покинул Окитсу, его дела ограничились придворной жизнью; ему больше не нужна моя помощь, и он стал все больше проводить времени без меня.
— О да, — продолжала Нами, заметив выражение лица Йоши. — Я знаю, что у него есть вторая жена в юго-восточном квартале, и у него есть еще и другие женщины. Мы с ним об этом говорили. Он заявляет, что все так делают и что достоинство мужчины не позволяет поступать иначе. Возможно, в какой-то степени я виновата, потому что я не родила ему наследника в первые годы нашего брака. Но мне теперь все равно. Единственное, что для меня важно, это то, что мне отвратительна скучная жизнь главной жены, а мне скоро опять придется ее вести. Может быть, как многие другие, я от скуки заведу себе любовника.
У Йоши дрогнуло сердце. Неужели она намекает… Нет! Не может быть, чтобы она говорила серьезно. Он смущенно переменил тему разговора.
— Вы будете жить в Фукухаре? — спросил он.
— Конечно. У нас нет больше дома в Киото. Ты видел город. Ты знаешь, какое разрушение боги послали на него.
— Да, я там был после того, как пожары и землетрясения прекратились. Как тебе было, наверное, страшно. И как тебе удалось взбежать смерти или ранения?
— К счастью для нас, мы были в Девятивратном граде, когда начались ураганы. Некоторым из наших соседей не так повезло, они погибли. Это было так внезапно — грохот, деревья, вырванные из земли, громыхание сорванных крыш. — Нами содрогнулась. — Даже во дворце мы это слышали, а когда я посмотрела поверх Императорского сада, я увидела, как в почерневшем воздухе летят целые здания. Страшное это было зрелище.
— Бедная Нами, — Йоши ласково положил руку на ее плечо. Она спокойно улыбнулась.
— О нет, не такая уж бедная. Даже если ты уедешь, у меня останется моя свобода, до приезда Чикары и Кийомори вместе со двором. — Улыбка исчезла. — После твоего отъезда из Окитсу Чикара прислал за мной, и я отправилась к нему в Киото. Хота меня не привлекала перспектива сидеть за ширмой и ждать его… у меня не было выбора. В Фукухаре все по-другому. Мы здесь вроде деревенских жителей, и — пока Чикары нет — я могу одеваться как хочу и ходить где хочу, не вызывая осуждения.
— Ты мне такой нравишься, — сердечно сказал Йоши. Нами закрыла лицо веером:
— Я очень рада.
— Да, на севере все женщины носят волосы свободно, одеваются в удобные платья и выходят, когда хотят. Я к этому уже привык.
Нами нахмурилась:
— Все женщины? Наверное, для деревенских девушек ты настоящий романтический принц. — Нами сравнивала Йоши с героем романа госпожи Мурасаки, принцем Генджи, романтические приключения которого увлекали придворных дам.
Йоши понял, о чем она говорила.
— Ты неправильно меня поняла, — сказал он. — Я так занят делами в академия, что у меня нет времени для дам.
— Тем больше они теряют, — сказала Нами с улыбкой. Йоши предложил прогуляться по залитому солнцем двору. Крепко держа Нами под руку, он вывел ее из дому. Территория была миниатюрным повторением Императорского дворика в Киото. В одной стороне искусственного озера был изогнутый деревянный мостик, на берегу заросли бамбука шевелили ветвями, лебеди плавали среди листьев водяных лилий, вызывая беспокойство лягушек и насекомых, сидевших, плававших и прыгавших с цветка на цветок.
Гуляя по берегу, они вспоминали давнишние веселые времена, и Нами, закрываясь веером, смеялась остротам Йоши. Он действительно мог очаровать! Рядом с ним было так легко позабыть о своих обязанностях. Она чувствовала себя пылкой, молодой, томящейся от любви.
Йоши экспромтом сочинил стихи:
— Я сочиню ответ, — сказала она.
— Ты удивлен?
— Да нет. Наверно, уже не следует думать о тебе как о ребенке.
Нами остановилась и повернулась к Йоши, ее лицо было на уровне его груди. Она медленно подняла голову. В ее небольших глазах цвета оникса отражались чувства, которые она никогда не выдавала ранее. Губы у нее были пухлые… чувственные. Она сказала решительно:
— Пора забыть девочку и видеть во мне женщину. Женщину эмоциональную… женщину, которая способна на более глубокие чувства, чем ты представлял себе.
Йоши был ошеломлен. Куда делась недавняя легкая болтовня? Он чувствовал, что волнение Нами передается ему, и инстинктивно привлек ее к себе. Она испугалась и высвободилась. Что она наделала! Это не должно продолжаться, это нечестно и по отношению к Йоши, и по отношению к ней самой. Она позволила себе большую неосторожность, перестав владеть собой. К счастью, она остановилась вовремя. Бедный Йоши! Она завлекала его, и теперь он ничего не понимает. Она постаралась скрыть нараставшую горечь.
— Я думаю, тебе пора повидаться с матерью, — сказала она.
Госпожа Масака сидела за ширмой в темной комнате: ставни, защищавшие от сырого воздуха, были закрыты.
— Йоши? — ее голос был высок и звучал недовольно. — Сколько времени ты здесь?
— Я приехал всего несколько часов тому назад и пришел к вам, как только смог. — Йоши был расстроен тем, как изменился ее голос. Она даже не спросила, как он чувствует себя! Он никогда не сможет понять ее.
— Сколько времени ты пробудешь здесь?
— Я уезжаю сегодня вечером.
— Так скоро? Амида Будда! Я не говорила с тобой почти три года. Женщине хочется поговорить иногда с сыном. — В ее голосе звучала горечь и покорность.
— У вас есть служанки, вы можете разговаривать с ними, — неубедительно возразил Йоши.
— Это не то же самое. Мне хочется побыть с тобой перед смертью.
— Мама, вы будете жить еще многие, годы, — сказал Йоши, он почувствовал угрызения совести. Почему она говорит с такой обидой? Действительно ли он был виноват, уехав из дома? Или она изменилась под влиянием запретов, налагаемых на женщин высшего общества?
— Куда ты теперь убегаешь? — в ее голосе послышались резкие нотки. — Ты все еще тратишь жизнь в поисках трагического конца? Все еще гоняешься за блуждающим огоньком — князем Чикарой?
— Извините, мама. Вы не понимаете меня.
— Ты прав. Я всего лишь больная старая женщина, которая сидит в пустой комнате и думает о своем ребенке. Что я могу знать о жизни? — Она говорила саркастическим тоном. — Я знаю, только что мой единственный сын бросил меня много лет тому назад, а теперь покидает меня, только что появившись… и почему? Ответь мне! Почему?
Йоши вздохнул.
— Если бы я мог, я бы остался, — сказал он.
— А что тебе мешает?
— Вы не понимаете, — сказал он с тоской. — Я люблю вас. Я хотел бы остаться. К сожалению, это невозможно.
— Я понимаю одно: когда мне был нужен мой сын, он покинул меня. — В комнате воцарилась тишина. Йоши не знал, что еще сказать. Госпожа Масака помолчала, потом сделала последнюю попытку заставить его изменить решение.
— Я прошу, я умоляю тебя остаться со мной, — уговаривала она. Когда он не ответил, ее голос понизился до почти неразличимого шепота. — Что может быть важнее, чем любовь матери? — спросила она.
— Долг и честь, — ответил Йоши.
Погрустневший Йоши пришпорил лошадь, направляясь к холмам на север от Фукухары. Стемнело; матовый медный диск солнца на западе опустился в море. Чайки печально кричали, кружа над волнующейся водой в поисках пищи. Стало холодно. На десятках небольших лодок, сгрудившихся вокруг гавани, устраивались на ночь рыбаки.
Если бы только он знал, что она чувствует! И если бы она была достаточно свободна в душе, чтобы сказать ему! Она, замужняя женщина! Помышляет о невозможном.
Может быть, оттого что он уважал ее положение замужней женщины, Йоши ни разу не дал повода думать, что его чувства сильнее, чем родственная привязанность. Или — она отбросила эту мысль, — может быть, он совсем не так к ней относится, и она ведет себя глупо… как девчонка. А если он платит ей взаимностью, кому она обязана быть преданной?
Она овладела собой и кашлянула.
— Нами! — Он был явно рад видеть ее. Он вскочил на ноги и, подойдя к ней, взял ее руку.
— Йоши, столько времени прошло после твоего последнего приезда. Ты мог бы, по крайней мере, написать нам, известить нас, что ты благополучно добрался до Сарашины.
— Извини, — Йоши старался оправдаться. Он рассказал ей о непереданном письме и о своей попытке повидаться с ней в Киото.
Нами сказала:
— Нам, кажется, суждено вечно терять друг друга, почти всегда упускать встречи. Знаешь, я уже потеряла надежду тебя опять увидеть… и все-таки… вот ты здесь, а дядя Фумио говорит, что ты уезжаешь. Я требую, чтобы ты сказал, почему не можешь побыть дольше.
— Нами, дорогая Нами, я приехал, полагая, что вам нужна моя помощь. Но я вижу, у вас все в порядке. Пока вы в Фукухаре, опасности нет. Если бы при этих обстоятельствах я остался здесь, это означало бы баловать себя. Нет… Я уеду сегодня. Моя школа нуждается во мне больше, чем родные.
— Йоши! Ничего ты не знаешь о том, что нам нужно. — Нами сжала губы. Добродетельность Йоши раздражала ее. Он вел себя так, как будто они просто знакомые. Ей хотелось задеть его… пробудить в нем интерес к вещам, не связанным с академией. — Когда ты был нам нужен, тебя никогда не было с нами. Когда нам пришлось покинуть Окитсу, ты был далеко. Когда в Киото задули ураганы, ты был далеко. И теперь, когда мы одни в этом чужом городе, ты опять будешь далеко.
— Нами, я не могу забыть, что ты недолго будешь в одиночестве. Чикара скоро вернется и потребует тебя к себе. Я сегодня проезжал мимо его нового дома. Старшина рабочих сказал мне, что он почти готов. Скоро ты будешь опять у своего мужа.
Нами почувствовала раскаяние. Йоши не мог быть иным, чем он был. Его преданность долгу была, вероятно, одним из качеств, за которые она любила его И, судя по его тону, его огорчало ее предстоящее возвращение к Чикаре.
— Я ожидаю этого дня безо всякого удовольствия, — сказала она. — Без него мне лучше. Он был всегда по-своему добр и заботлив, но мне нужно и жизни нечто большее, чем его случайные посещения. — Нами грустно вздохнула. — Сначала моя жизнь в браке была полна. Чикара и я, мы проводили много времени вместе. Я принимала его гостей и старалась продвигать его карьеру. Новые люди, важные люди приходили к нам в гости постоянно. Я им нравилась, и мой супруг одобрял мою помощь в налаживании его связей. Когда он, спасаясь бегством, покинул Окитсу, его дела ограничились придворной жизнью; ему больше не нужна моя помощь, и он стал все больше проводить времени без меня.
— О да, — продолжала Нами, заметив выражение лица Йоши. — Я знаю, что у него есть вторая жена в юго-восточном квартале, и у него есть еще и другие женщины. Мы с ним об этом говорили. Он заявляет, что все так делают и что достоинство мужчины не позволяет поступать иначе. Возможно, в какой-то степени я виновата, потому что я не родила ему наследника в первые годы нашего брака. Но мне теперь все равно. Единственное, что для меня важно, это то, что мне отвратительна скучная жизнь главной жены, а мне скоро опять придется ее вести. Может быть, как многие другие, я от скуки заведу себе любовника.
У Йоши дрогнуло сердце. Неужели она намекает… Нет! Не может быть, чтобы она говорила серьезно. Он смущенно переменил тему разговора.
— Вы будете жить в Фукухаре? — спросил он.
— Конечно. У нас нет больше дома в Киото. Ты видел город. Ты знаешь, какое разрушение боги послали на него.
— Да, я там был после того, как пожары и землетрясения прекратились. Как тебе было, наверное, страшно. И как тебе удалось взбежать смерти или ранения?
— К счастью для нас, мы были в Девятивратном граде, когда начались ураганы. Некоторым из наших соседей не так повезло, они погибли. Это было так внезапно — грохот, деревья, вырванные из земли, громыхание сорванных крыш. — Нами содрогнулась. — Даже во дворце мы это слышали, а когда я посмотрела поверх Императорского сада, я увидела, как в почерневшем воздухе летят целые здания. Страшное это было зрелище.
— Бедная Нами, — Йоши ласково положил руку на ее плечо. Она спокойно улыбнулась.
— О нет, не такая уж бедная. Даже если ты уедешь, у меня останется моя свобода, до приезда Чикары и Кийомори вместе со двором. — Улыбка исчезла. — После твоего отъезда из Окитсу Чикара прислал за мной, и я отправилась к нему в Киото. Хота меня не привлекала перспектива сидеть за ширмой и ждать его… у меня не было выбора. В Фукухаре все по-другому. Мы здесь вроде деревенских жителей, и — пока Чикары нет — я могу одеваться как хочу и ходить где хочу, не вызывая осуждения.
— Ты мне такой нравишься, — сердечно сказал Йоши. Нами закрыла лицо веером:
— Я очень рада.
— Да, на севере все женщины носят волосы свободно, одеваются в удобные платья и выходят, когда хотят. Я к этому уже привык.
Нами нахмурилась:
— Все женщины? Наверное, для деревенских девушек ты настоящий романтический принц. — Нами сравнивала Йоши с героем романа госпожи Мурасаки, принцем Генджи, романтические приключения которого увлекали придворных дам.
Йоши понял, о чем она говорила.
— Ты неправильно меня поняла, — сказал он. — Я так занят делами в академия, что у меня нет времени для дам.
— Тем больше они теряют, — сказала Нами с улыбкой. Йоши предложил прогуляться по залитому солнцем двору. Крепко держа Нами под руку, он вывел ее из дому. Территория была миниатюрным повторением Императорского дворика в Киото. В одной стороне искусственного озера был изогнутый деревянный мостик, на берегу заросли бамбука шевелили ветвями, лебеди плавали среди листьев водяных лилий, вызывая беспокойство лягушек и насекомых, сидевших, плававших и прыгавших с цветка на цветок.
Гуляя по берегу, они вспоминали давнишние веселые времена, и Нами, закрываясь веером, смеялась остротам Йоши. Он действительно мог очаровать! Рядом с ним было так легко позабыть о своих обязанностях. Она чувствовала себя пылкой, молодой, томящейся от любви.
Йоши экспромтом сочинил стихи:
Нами была в восторге. Это был романтический герой ее мечтаний.
Белые лебеди с длинными шеями
Шевелят воду пруда,
Беспокоя цветы
И пробуждая давнишние
Счастливые воспоминания юности.
— Я сочиню ответ, — сказала она.
— Браво, Нами. У тебя живой ум.
Лягушка молчит,
Сидя на листе лилии,
Ожидая годами
Возвращения принца,
Который покинул ее так давно.
— Ты удивлен?
— Да нет. Наверно, уже не следует думать о тебе как о ребенке.
Нами остановилась и повернулась к Йоши, ее лицо было на уровне его груди. Она медленно подняла голову. В ее небольших глазах цвета оникса отражались чувства, которые она никогда не выдавала ранее. Губы у нее были пухлые… чувственные. Она сказала решительно:
— Пора забыть девочку и видеть во мне женщину. Женщину эмоциональную… женщину, которая способна на более глубокие чувства, чем ты представлял себе.
Йоши был ошеломлен. Куда делась недавняя легкая болтовня? Он чувствовал, что волнение Нами передается ему, и инстинктивно привлек ее к себе. Она испугалась и высвободилась. Что она наделала! Это не должно продолжаться, это нечестно и по отношению к Йоши, и по отношению к ней самой. Она позволила себе большую неосторожность, перестав владеть собой. К счастью, она остановилась вовремя. Бедный Йоши! Она завлекала его, и теперь он ничего не понимает. Она постаралась скрыть нараставшую горечь.
— Я думаю, тебе пора повидаться с матерью, — сказала она.
Госпожа Масака сидела за ширмой в темной комнате: ставни, защищавшие от сырого воздуха, были закрыты.
— Йоши? — ее голос был высок и звучал недовольно. — Сколько времени ты здесь?
— Я приехал всего несколько часов тому назад и пришел к вам, как только смог. — Йоши был расстроен тем, как изменился ее голос. Она даже не спросила, как он чувствует себя! Он никогда не сможет понять ее.
— Сколько времени ты пробудешь здесь?
— Я уезжаю сегодня вечером.
— Так скоро? Амида Будда! Я не говорила с тобой почти три года. Женщине хочется поговорить иногда с сыном. — В ее голосе звучала горечь и покорность.
— У вас есть служанки, вы можете разговаривать с ними, — неубедительно возразил Йоши.
— Это не то же самое. Мне хочется побыть с тобой перед смертью.
— Мама, вы будете жить еще многие, годы, — сказал Йоши, он почувствовал угрызения совести. Почему она говорит с такой обидой? Действительно ли он был виноват, уехав из дома? Или она изменилась под влиянием запретов, налагаемых на женщин высшего общества?
— Куда ты теперь убегаешь? — в ее голосе послышались резкие нотки. — Ты все еще тратишь жизнь в поисках трагического конца? Все еще гоняешься за блуждающим огоньком — князем Чикарой?
— Извините, мама. Вы не понимаете меня.
— Ты прав. Я всего лишь больная старая женщина, которая сидит в пустой комнате и думает о своем ребенке. Что я могу знать о жизни? — Она говорила саркастическим тоном. — Я знаю, только что мой единственный сын бросил меня много лет тому назад, а теперь покидает меня, только что появившись… и почему? Ответь мне! Почему?
Йоши вздохнул.
— Если бы я мог, я бы остался, — сказал он.
— А что тебе мешает?
— Вы не понимаете, — сказал он с тоской. — Я люблю вас. Я хотел бы остаться. К сожалению, это невозможно.
— Я понимаю одно: когда мне был нужен мой сын, он покинул меня. — В комнате воцарилась тишина. Йоши не знал, что еще сказать. Госпожа Масака помолчала, потом сделала последнюю попытку заставить его изменить решение.
— Я прошу, я умоляю тебя остаться со мной, — уговаривала она. Когда он не ответил, ее голос понизился до почти неразличимого шепота. — Что может быть важнее, чем любовь матери? — спросила она.
— Долг и честь, — ответил Йоши.
Погрустневший Йоши пришпорил лошадь, направляясь к холмам на север от Фукухары. Стемнело; матовый медный диск солнца на западе опустился в море. Чайки печально кричали, кружа над волнующейся водой в поисках пищи. Стало холодно. На десятках небольших лодок, сгрудившихся вокруг гавани, устраивались на ночь рыбаки.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА 44
Вечером пятнадцатого дня пятого месяца 1180 года тридцатилетний принц Мочихито, сын императора-отшельника Го-Ширакава, находился сдан в своей комнате во дворце Такакура. В то время как многих его друзей пригласили переехать в Фукухару, о Мочихито не подумали… его игнорировали. Это оскорбление не волновало его; дворец Такакура не был затронут пожарами и ураганами, нанесшими такое опустошение в остальных районах Киото, и Мочихито был вполне удовлетворен своей жизнью — фактически жизнью изгнанника, но зато в такой изысканной обстановке. День был на редкость хорош. Вишневые деревья расцвели за несколько дней до этого, и принц — один из лучших флейтистов двора — занимался весь день игрой на самой любимой флейте, сидя под ароматными цветками.
В конце этого приятного дня он сидел у окна и сочинял стихи. Он был не только хорошим музыкантом; он также прекрасно владел каллиграфией и был поэтом; изящество почерка и тонкость стихов стяжали ему славу.
Мочихито, второй сын Го-Ширакавы, должен был стать следующим по порядку наследником имперской короны. Он был умен, начитан, был хорошим художником и музыкантом, он обладал всеми качествами, которые мог бы желать отец своему царственному сыну. Однако в юности Мочихито стал предметом неприязни императрицы Кен-шун-мон-ин и был лишен своих законных прав.
При всех его положительных качествах, Мочихито не был сильным человеком. На его гладком и круглом спокойном лице не было следов тревог, которые мучают людей с сильным характером, людей, которые умеют принимать решения.
Звук храмового колокола, раздавшийся над садами дворца Такакура, напомнил ему зимнюю ночь, за несколько месяцев до этого, когда к нему пришел неожиданный посетитель.
Дворцовая территория была покрыта льдом. Ветер пронзительно завывал, поднимая тучи снежинок. Звук тяжелых колес, с треском пробиравшихся по льду за воротами, разбудил Мочихито в тот момент, когда колокола возвестили час вола — два часа ночи.
Принц окаменел от страха. Вдруг это убийцы крались через снежные поля? У него не было ни меча, ни ножа для защиты. Были только две любимые флейты из китайского бамбука, да кисточка и чернильная палочка. Не очень удачное оружие. Он спрятал голову под платье.
С карнизов падали ледяные сосульки, звеня как стекло, пока незнакомец поднимался по наружной лестнице. Принц слышал, как он топал по снегу, стараясь найти место для ноги.
Послышался звук гонга. Мочихито задрожал.
— Простите меня, ваше высочество, тут посетитель, он настаивает на том, чтобы с вами увидеться. Он отказывается открыть лицо и назваться, — сказал слуга, стоявший в дверях.
— Вели ему уйти, — пробормотал Мочихито. Послышался другой голос. Незнакомец неслышно прошел вслед за слугой и стоял в дверях позади него.
— Это очень важно, ваше высочество. Разговор со мной послужит к вашей пользе, — голос звучал мягко и принадлежал воспитанному человеку. Мочихито выглянул из-под одежд и увидел высокую стройную фигуру, совершенно задрапированную в грубую хлопчатобумажную ткань. Ткань была наброшена и на лицо и полностью закрывала его. Незнакомец не производил впечатления опасного человека; у него не было меча.
— Войди и покажи мне лицо, — нервно сказал Мочихито.
Незнакомец кивнул слуге, и тот вышел, плотно задвинув за собой дверь.
— Это вы? — удивленно сказал Мочихито, когда человек снял с лица ткань.
— Да, ваше высочество, это я, Йоримаса, по очень важному делу.
Мочихито подумал, что старый поэт сошел с ума, и все же, когда он говорил, его лицо аскета с горящими глазами и прозрачной кожей гипнотизировало Мочихито.
Йоримаса, привычный к тому, что, имея дело с членами императорской семьи, следует быть дипломатичным, осторожно выбирал слова. Годы службы у Кийомори и Го-Ширакавы хорошо натренировали его.
— Как печально, — сказал он, — что ваше высочество молча страдает в изгнании на окраине Киото, в то время как другие сидят в Девятивратном граде. Вы, прямой потомок Аматерасу, богини солнца, должны бы быть принцем-наследником, с преимущественным правом на трон.
— Да, печально… Есть люди, которые мешают мне занять мое законное место, — сказал Мочихито с жалобной ноткой в голосе.
— Может быть, со временем наступят перемены. Положение Кийомори становится слабее с каждым днем, а в это время Минамото Йоритомо собирает большую армию на севере, чтобы вырвать власть из его ослабевших рук. От имени Йоритомо я предлагаю вам корону, если вы присоединитесь к нашей стороне.
— Ваше предложение — безумие. Если я соглашусь, а Кийомори победит, я потеряю голову, — захныкал Мочихито.
— И я потеряю мою, — нетерпеливо сказал Йоримаса. Наша тайна будет хорошо сохраняться, пока не настанет время действовать.
— А если я откажусь, что тогда? — Мочихито пытался разобраться в чудовищном предложении.
— Тогда ваша голова упадет одновременно с головой Кийомори.
Йоримаса замолчал, потом протянул в сторону принца костлявый палец.
— Ваше высочество, учтите следующее: страна охвачена голодом. Среди населения, обезумевшего от нехватки пищи, все сильнее настроения против Тайра. Армии Йоритомо становятся сильнее, а войска Кийомори — слабее. В снегах этой зимы погибнут надежды Тайра на улучшение в будущем году. Солдаты Кийомори покинут его, когда он не сможет их кормить. Столица не сможет сопротивляться северной армии.
— Мне нужно время, чтобы обдумать, — сказал Мочихито.
— Очень хорошо. Я вернусь через неделю. Если вы отдадите приказ, войска Минамото ворвутся со всех сторон, и население присоединится к ним. Исход ясен заранее. Вы станете императором Японии.
После ухода Йоримасы принц Мочихито пребывал в глубоком волнении. Предложение Йоримасы было соблазнительно, но что будет, если Минамото потерпят неудачу? Он трепетал от мрачных предчувствий. Он молился Амиде Будде, прося указаний. Как все слабые люди, он хотел сохранить безопасность в настоящем и получить блага будущего без риска.
Утром принц позвал к себе своего молочного брата Муненобу. В жаровне потрескивал огонь, выбрасывая искры и дым, наполнявший комнату. Снаружи было так холодно, что птицы не летали и не пели. Единственным шумом, проникавшим в дом было потрескивание ветвей под тяжелым снегом.
Муненобу был молодым человеком с грустными глазами, менее умным, менее талантливым и менее красивым, чем Мочихито. Одежда — вишневого цвета, белое нижнее платье со свободными рукавами пурпурного цвета. Из его рукавов высовывалось еще одно нижнее платье с темно-красным рисунком. Все это могло бы выглядеть изысканно, но одежда была заношена, она потеряла свежесть и падала бесформенными складками.
— Муненобу, дорогой брат, — начал Мочихито самым льстивым, задушевным тоном, немедленно заставившим Муненобу насторожиться, — в такой день нам следует посидеть у огня и поболтать. Мы живем на одной дворцовой территории, но так мало видимся.
— Ты слишком занят музыкой и церемониями, чтобы проводить время с таким неинтересным человеком, как я, — сказал Муненобу с притворным смирением.
— Ерунда, — солгал Мочихито, действительно считавший своего молочного брата тупицей. — Мне жаль, что мы слишком мало бываем вместе. Может быть, в будущем это можно будет исправить.
Муненобу невольно почувствовал себя польщенным. — Это было бы приятно, — сказал он.
— Конечно, Скажи мне, брат, как ты думаешь, нас когда-нибудь будут принимать во дворце, пока там Кийомори?
— Тебя — может быть, но мне там нет места.
— А меня, ты считаешь, могут принимать? Как это приятно, что ты так говоришь. — Мочихито помолчал, потом, приняв по возможности невинный вид, спросил:
— Как ты думаешь, у меня есть качества, необходимые для императора?
— Конечно. У тебя почерк лучше всех в Императорском дворце. Ты прекрасно слагаешь стихи. Я бы сказал, что у тебя есть все необходимые качества. — Сарказм Муненобу остался незамеченным.
— Спасибо, брат, — сказал принц. — Выпьем чаю?
— Вас называют советником-физиономистом благодаря вашему умению читать будущее по лицам, — сказал принц Мочихито маленькому сморщенному человечку, сидевшему рядом с ним.
— Это верно, ваше высочество. С помощью самых современных методов, — методов, могу добавить, весьма благосклонно признанных во дворцах Китая, — я могу предсказать будущее и определить истинные способности любого мужчины, женщины или ребенка. — Советник-физиономист говорил тихо, наклонясь к принцу, как бы сообщая конфиденциальные сведения.
— Это правда?
— Такая же правда, как то, что меня зовут Шонагон Коренага. Мои методы никогда не допускали ошибки.
— Это мне кажется весьма интересным. Конечно, я спрашиваю без определенной цели, просто, если хотите, из любопытства. — Мочихито постарался прикинуться совершенно незаинтересованным. Однако он преуспел в том, чтобы заставить Коренагу задуматься об истинной цели разговора.
В конце этого приятного дня он сидел у окна и сочинял стихи. Он был не только хорошим музыкантом; он также прекрасно владел каллиграфией и был поэтом; изящество почерка и тонкость стихов стяжали ему славу.
Он отложил кисточку и полюбовался знаками, так изящно выведенными на бумаге багрового цвета. Стихи несколько опечалили его. Он и сам был похож на цвет вишни, ведь его таланты не получили должной известности в течение всех этих долгих лет его жизни. Он улыбнулся, довольный этим сравнением, и глаза его сузились, превратись в тонкие щелочки, при мысли о том, что скоро мир увидит его расцвет. Он встал и подошел ко входу, откуда он мог смотреть, как густые тени опускались на сады.
Цветы вишни
Приветствуют приход зеленой весны,
Раскрывая свои сердца
Звукам флейты,
Которая долго молчала.
Мочихито, второй сын Го-Ширакавы, должен был стать следующим по порядку наследником имперской короны. Он был умен, начитан, был хорошим художником и музыкантом, он обладал всеми качествами, которые мог бы желать отец своему царственному сыну. Однако в юности Мочихито стал предметом неприязни императрицы Кен-шун-мон-ин и был лишен своих законных прав.
При всех его положительных качествах, Мочихито не был сильным человеком. На его гладком и круглом спокойном лице не было следов тревог, которые мучают людей с сильным характером, людей, которые умеют принимать решения.
Звук храмового колокола, раздавшийся над садами дворца Такакура, напомнил ему зимнюю ночь, за несколько месяцев до этого, когда к нему пришел неожиданный посетитель.
Дворцовая территория была покрыта льдом. Ветер пронзительно завывал, поднимая тучи снежинок. Звук тяжелых колес, с треском пробиравшихся по льду за воротами, разбудил Мочихито в тот момент, когда колокола возвестили час вола — два часа ночи.
Принц окаменел от страха. Вдруг это убийцы крались через снежные поля? У него не было ни меча, ни ножа для защиты. Были только две любимые флейты из китайского бамбука, да кисточка и чернильная палочка. Не очень удачное оружие. Он спрятал голову под платье.
С карнизов падали ледяные сосульки, звеня как стекло, пока незнакомец поднимался по наружной лестнице. Принц слышал, как он топал по снегу, стараясь найти место для ноги.
Послышался звук гонга. Мочихито задрожал.
— Простите меня, ваше высочество, тут посетитель, он настаивает на том, чтобы с вами увидеться. Он отказывается открыть лицо и назваться, — сказал слуга, стоявший в дверях.
— Вели ему уйти, — пробормотал Мочихито. Послышался другой голос. Незнакомец неслышно прошел вслед за слугой и стоял в дверях позади него.
— Это очень важно, ваше высочество. Разговор со мной послужит к вашей пользе, — голос звучал мягко и принадлежал воспитанному человеку. Мочихито выглянул из-под одежд и увидел высокую стройную фигуру, совершенно задрапированную в грубую хлопчатобумажную ткань. Ткань была наброшена и на лицо и полностью закрывала его. Незнакомец не производил впечатления опасного человека; у него не было меча.
— Войди и покажи мне лицо, — нервно сказал Мочихито.
Незнакомец кивнул слуге, и тот вышел, плотно задвинув за собой дверь.
— Это вы? — удивленно сказал Мочихито, когда человек снял с лица ткань.
— Да, ваше высочество, это я, Йоримаса, по очень важному делу.
Мочихито подумал, что старый поэт сошел с ума, и все же, когда он говорил, его лицо аскета с горящими глазами и прозрачной кожей гипнотизировало Мочихито.
Йоримаса, привычный к тому, что, имея дело с членами императорской семьи, следует быть дипломатичным, осторожно выбирал слова. Годы службы у Кийомори и Го-Ширакавы хорошо натренировали его.
— Как печально, — сказал он, — что ваше высочество молча страдает в изгнании на окраине Киото, в то время как другие сидят в Девятивратном граде. Вы, прямой потомок Аматерасу, богини солнца, должны бы быть принцем-наследником, с преимущественным правом на трон.
— Да, печально… Есть люди, которые мешают мне занять мое законное место, — сказал Мочихито с жалобной ноткой в голосе.
— Может быть, со временем наступят перемены. Положение Кийомори становится слабее с каждым днем, а в это время Минамото Йоритомо собирает большую армию на севере, чтобы вырвать власть из его ослабевших рук. От имени Йоритомо я предлагаю вам корону, если вы присоединитесь к нашей стороне.
— Ваше предложение — безумие. Если я соглашусь, а Кийомори победит, я потеряю голову, — захныкал Мочихито.
— И я потеряю мою, — нетерпеливо сказал Йоримаса. Наша тайна будет хорошо сохраняться, пока не настанет время действовать.
— А если я откажусь, что тогда? — Мочихито пытался разобраться в чудовищном предложении.
— Тогда ваша голова упадет одновременно с головой Кийомори.
Йоримаса замолчал, потом протянул в сторону принца костлявый палец.
— Ваше высочество, учтите следующее: страна охвачена голодом. Среди населения, обезумевшего от нехватки пищи, все сильнее настроения против Тайра. Армии Йоритомо становятся сильнее, а войска Кийомори — слабее. В снегах этой зимы погибнут надежды Тайра на улучшение в будущем году. Солдаты Кийомори покинут его, когда он не сможет их кормить. Столица не сможет сопротивляться северной армии.
— Мне нужно время, чтобы обдумать, — сказал Мочихито.
— Очень хорошо. Я вернусь через неделю. Если вы отдадите приказ, войска Минамото ворвутся со всех сторон, и население присоединится к ним. Исход ясен заранее. Вы станете императором Японии.
После ухода Йоримасы принц Мочихито пребывал в глубоком волнении. Предложение Йоримасы было соблазнительно, но что будет, если Минамото потерпят неудачу? Он трепетал от мрачных предчувствий. Он молился Амиде Будде, прося указаний. Как все слабые люди, он хотел сохранить безопасность в настоящем и получить блага будущего без риска.
Утром принц позвал к себе своего молочного брата Муненобу. В жаровне потрескивал огонь, выбрасывая искры и дым, наполнявший комнату. Снаружи было так холодно, что птицы не летали и не пели. Единственным шумом, проникавшим в дом было потрескивание ветвей под тяжелым снегом.
Муненобу был молодым человеком с грустными глазами, менее умным, менее талантливым и менее красивым, чем Мочихито. Одежда — вишневого цвета, белое нижнее платье со свободными рукавами пурпурного цвета. Из его рукавов высовывалось еще одно нижнее платье с темно-красным рисунком. Все это могло бы выглядеть изысканно, но одежда была заношена, она потеряла свежесть и падала бесформенными складками.
— Муненобу, дорогой брат, — начал Мочихито самым льстивым, задушевным тоном, немедленно заставившим Муненобу насторожиться, — в такой день нам следует посидеть у огня и поболтать. Мы живем на одной дворцовой территории, но так мало видимся.
— Ты слишком занят музыкой и церемониями, чтобы проводить время с таким неинтересным человеком, как я, — сказал Муненобу с притворным смирением.
— Ерунда, — солгал Мочихито, действительно считавший своего молочного брата тупицей. — Мне жаль, что мы слишком мало бываем вместе. Может быть, в будущем это можно будет исправить.
Муненобу невольно почувствовал себя польщенным. — Это было бы приятно, — сказал он.
— Конечно, Скажи мне, брат, как ты думаешь, нас когда-нибудь будут принимать во дворце, пока там Кийомори?
— Тебя — может быть, но мне там нет места.
— А меня, ты считаешь, могут принимать? Как это приятно, что ты так говоришь. — Мочихито помолчал, потом, приняв по возможности невинный вид, спросил:
— Как ты думаешь, у меня есть качества, необходимые для императора?
— Конечно. У тебя почерк лучше всех в Императорском дворце. Ты прекрасно слагаешь стихи. Я бы сказал, что у тебя есть все необходимые качества. — Сарказм Муненобу остался незамеченным.
— Спасибо, брат, — сказал принц. — Выпьем чаю?
— Вас называют советником-физиономистом благодаря вашему умению читать будущее по лицам, — сказал принц Мочихито маленькому сморщенному человечку, сидевшему рядом с ним.
— Это верно, ваше высочество. С помощью самых современных методов, — методов, могу добавить, весьма благосклонно признанных во дворцах Китая, — я могу предсказать будущее и определить истинные способности любого мужчины, женщины или ребенка. — Советник-физиономист говорил тихо, наклонясь к принцу, как бы сообщая конфиденциальные сведения.
— Это правда?
— Такая же правда, как то, что меня зовут Шонагон Коренага. Мои методы никогда не допускали ошибки.
— Это мне кажется весьма интересным. Конечно, я спрашиваю без определенной цели, просто, если хотите, из любопытства. — Мочихито постарался прикинуться совершенно незаинтересованным. Однако он преуспел в том, чтобы заставить Коренагу задуматься об истинной цели разговора.