Страница:
— Он обрел близость, которой ему не хватало в отношениях с дядей Фумио. Как ни старался дядя — а он любил Санемото больше, чем нас всех, — он не смог создать ту тесную семейную связь, которой требовала натура Санемото. В это время брат еще не обратился к религии, он был в отчаянии, не мог справиться с волновавшими его мыслями. Он не понимал, почему хорошие люди вынуждены заниматься подневольным трудом, в то время как другие — часто менее достойные — живут без всяких забот. Санемото понял в жизни такое, что редко осознается людьми нашего круга.
Йоши ощетинился было от этих слов, таких характерных для Айтаки, и собирался прервать его, но Айтака жестом остановил его и вновь заговорил в раздумье:
— Может быть, это мое влияние направило его, но как бы то ни было, он стал ежедневно посещать храм в поисках истины и смысла жизни. Когда бонзы обнаружили его симпатии и внутреннюю близость к бедным крестьянам и торговцам, они внушили ему, что он должен улучшить жизнь обездоленных. Я понимаю его настроение и сочувствую ему на трудной дороге, которую он избрал. Я люблю его, и у меня сердце сжимается, когда я думаю о том, что ему предстоит выстрадать, если он будет продолжать действовать против имперских властей. Он наивно думает, что власть должна сочетаться с добротой.
Йоши собирался сказать, что власть действительно сочетается с добротой, но прежде, чем он заговорил, Нами тихо сказала:
— Именно поиск добра и привел Санемото к религии. Теперь, что бы мы ни говорили, что бы ни сделали, он уже не свернет с пути, который он избрал.
Йоши уже не мог сдержаться. «Безумие, — вырвалось у него. — Безумие!» И он выразительно покачал головой.
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
Йоши ощетинился было от этих слов, таких характерных для Айтаки, и собирался прервать его, но Айтака жестом остановил его и вновь заговорил в раздумье:
— Может быть, это мое влияние направило его, но как бы то ни было, он стал ежедневно посещать храм в поисках истины и смысла жизни. Когда бонзы обнаружили его симпатии и внутреннюю близость к бедным крестьянам и торговцам, они внушили ему, что он должен улучшить жизнь обездоленных. Я понимаю его настроение и сочувствую ему на трудной дороге, которую он избрал. Я люблю его, и у меня сердце сжимается, когда я думаю о том, что ему предстоит выстрадать, если он будет продолжать действовать против имперских властей. Он наивно думает, что власть должна сочетаться с добротой.
Йоши собирался сказать, что власть действительно сочетается с добротой, но прежде, чем он заговорил, Нами тихо сказала:
— Именно поиск добра и привел Санемото к религии. Теперь, что бы мы ни говорили, что бы ни сделали, он уже не свернет с пути, который он избрал.
Йоши уже не мог сдержаться. «Безумие, — вырвалось у него. — Безумие!» И он выразительно покачал головой.
ГЛАВА 6
В этот самый момент Генкай также покачал головой.
— Нет, — спокойно сказал он. — Никаких крестьян здесь нет. Я требую, чтобы вы немедленно ушли. Это храм Будды. Вы и ваши солдаты не имеете права распоряжаться здесь.
— Извини, бонза. Мой князь приказал мне обыскать храм, и я его обыщу. — Губы самурая были жестко сжаты, голос звучал недружелюбно.
— Нет, пока у меня есть силы сопротивляться. — Генкай поднял голову. Сдерживая растущий гнев, он смотрел поверх головы самурая.
— Схватите его. — Шигеру сделал знак двум охранникам. Они бросились вперед. Один из них заломил руку Генкая за спину, заставив его встать на колени, другой связал ему ноги. Бритая голова Генкая блестела от пота, и на висках гневно пульсировала жилка.
— Нельзя, — сказал он наконец, — это жилище Будды. Это запрещено.
— Заткни ему рот, — приказал самурай.
Шигеру велел своим людям обыскать жилые помещения храма. Они прошли по коридорам, осматривая каждую комнату, толкая перед собой бонзу. Они прошли мимо потайной дверцы, не заметив ее, вошли в главное помещение храма, где на возвышении стояли три большие бронзовые статуи Будды. Они посмотрели за статуями, под возвышением и во всех помещениях, свирепея с каждой минутой. Была сломана дорогая ширма, со стены сорван свиток, расколота ставня. Никакого следа беглецов не было. Шигеру был в бешенстве. Помня угрозы и приказания Чикары, он не смел возвращаться без головы крестьянина.
— Теперь уже не имеет значения, что мы тут еще сделаем, — прохрипел он Генкаю. — Если боги гневаются, они уж больше, чем сейчас, гневаться не будут. Крестьянин мне нужен, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы его найти. Мне донесли, что его жена привела его сюда, и ты или будешь говорить, или умрешь.
Он снял щиток с масляной лампы и нагрел в огне острие своего кинжала.
— Где они спрятаны? — спросил он, приблизив раскаленный кончик к глазам Генкая. Генкай брызгал слюной и задыхался под кляпом. Шигеру опустил лезвие. Он повернулся к одному из своих охранников. «Вынь», — приказал он. Когда кляп был убран, он приблизил лицо вплотную к Генкаю.
— Что ты нам скажешь? — спросил он.
— Что ты будешь проклят на тысячу поколений. Ты, твой князь Чикара и все твои помощники. Прокляты, прокляты, прокляты, — кричал Генкай. Кровь прихлынула к его лицу от волнения.
— Заткни ему рот снова. На этот раз мы пустим в ход горячее лезвие раньше, чем снимем кляп, — он снова сунул кончик ножа в пламя.
— Шигеру, я что-то нашел, — закричал один из самураев из коридора.
— Что нашел? — спросил Шигеру.
— Детскую игрушку, куклу, здесь, в углу.
— Скорей! Разберите этот угол. Разберите обшивку. Они спрятаны где-то там.
Самураи занялись тщательными поисками; они срывали перегородки и ставни, простукивали деревянные стены.
Через несколько минут они обнаружили тайник и вытащили четверых беглецов наружу. Два сильных воина легко справились с Исао. Они подтащили его к Шигеру. Другой самурай вел Шинобу, она не сопротивлялась и прижимала к своей груди плачущих Мутсу и Акику, стараясь успокоить их. Один из охранников вырвал детей у нее из рук, и родителей поставили на колени перед Шигеру.
— Вынь кляп у бонзы, — приказал он. — По справедливости, ты бы должен был разделить судьбу этих преступников, — сказал он Генкаю. — Но насчет тебя у меня нет приказа. Ты будешь свидетелем справедливого суда князя Чикары, и, может быть, это тебе будет уроком. Монахи тоже не выше закона.
Генкай вновь овладел собой. Он попросил Шигеру позволить ему поговорить с пленниками. Шигеру холодно кивнул. Генкай прочитал вместе с семьей молитву Амиде, которая обещала им место в Западном Раю. Затем они покорно склонились, и Генкай с ужасом увидел, как Шигеру обнажил свой длинный меч и двумя молниеносными ударами разрубил их шейные мускулы. Голова Шинобу упала на деревянный пол раньше, чем остановилась катившаяся голова Исао. Струи крови, казавшейся черной в свете лампы, лились из сосудов жертв. На мгновение Генкай был ошеломлен. Он быстро пришел в себя и грустно покачал головой, зная бесполезность своей просьбы.
— Оставьте детей, — попросил он. — Я позабочусь о них. Тебе нет дела до них. Они маленькие дети, ни в чем не виновные. Оставь их под защитой Будды.
— Надо, чтобы был пример другим, бонза. Давайте их сюда. — Лицо Шигеру было бесстрастно. Его невозможно было тронуть мольбой. Он знал, что он обязан делать.
Крепкие руки держали детей, и меч описал блестящий полукруг в свете лампы. Раз… еще раз. Жалкие маленькие тельца упали рядом с телами родителей.
— Учти урок, бонза, — сказал Шигеру, обтирая свой меч платьем обезглавленной девочки.
— Мне жаль тебя и твоего господина, — загремел Генкай. — Вам предстоят вечные мучения за это осквернение храма и убийство невинных. Вы еще до своей смерти тяжко расплатитесь за то, что вы совершили. — Проклятия Генкая эхом отражались от стен храма. Генкай свирепо смотрел на самураев. Эти люди-звери подорвали самое основание его веры. Храм был священным местом, и монахи Сейкен-джи постоянно имели возможность давать убежище беднякам и бездомным. Ведь Генкай сам обещал спасти крестьянскую семью, и вот — Будда оказался бессилен исполнить его обещание.
Он обратил свой гнев на злополучных самураев, зная, однако, в душе, что это не имело смысла. Самураи были такими же жертвами, как крестьянин; они тоже были бессильны изменить ход событий. Виноват был только их хозяин. Чикара! Гнусный Чикара!
— Оставь его связанным, — сказал Шигеру, удивленный страстностью хлипкого монаха. — Другие монахи освободят его. Заберите головы, пусть будут примером для других. — Он повернулся к Генкаю: — А ты считай, что тебе повезло, раз у тебя голова осталась на плечах.
Головы были завернуты в платье, снятое с тела Шинобу, и самураи ушли, не глядя на Генкая, а он, оставшись один, связанный, извивался в приступе бессильного гнева и горя.
— Нет, — спокойно сказал он. — Никаких крестьян здесь нет. Я требую, чтобы вы немедленно ушли. Это храм Будды. Вы и ваши солдаты не имеете права распоряжаться здесь.
— Извини, бонза. Мой князь приказал мне обыскать храм, и я его обыщу. — Губы самурая были жестко сжаты, голос звучал недружелюбно.
— Нет, пока у меня есть силы сопротивляться. — Генкай поднял голову. Сдерживая растущий гнев, он смотрел поверх головы самурая.
— Схватите его. — Шигеру сделал знак двум охранникам. Они бросились вперед. Один из них заломил руку Генкая за спину, заставив его встать на колени, другой связал ему ноги. Бритая голова Генкая блестела от пота, и на висках гневно пульсировала жилка.
— Нельзя, — сказал он наконец, — это жилище Будды. Это запрещено.
— Заткни ему рот, — приказал самурай.
Шигеру велел своим людям обыскать жилые помещения храма. Они прошли по коридорам, осматривая каждую комнату, толкая перед собой бонзу. Они прошли мимо потайной дверцы, не заметив ее, вошли в главное помещение храма, где на возвышении стояли три большие бронзовые статуи Будды. Они посмотрели за статуями, под возвышением и во всех помещениях, свирепея с каждой минутой. Была сломана дорогая ширма, со стены сорван свиток, расколота ставня. Никакого следа беглецов не было. Шигеру был в бешенстве. Помня угрозы и приказания Чикары, он не смел возвращаться без головы крестьянина.
— Теперь уже не имеет значения, что мы тут еще сделаем, — прохрипел он Генкаю. — Если боги гневаются, они уж больше, чем сейчас, гневаться не будут. Крестьянин мне нужен, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы его найти. Мне донесли, что его жена привела его сюда, и ты или будешь говорить, или умрешь.
Он снял щиток с масляной лампы и нагрел в огне острие своего кинжала.
— Где они спрятаны? — спросил он, приблизив раскаленный кончик к глазам Генкая. Генкай брызгал слюной и задыхался под кляпом. Шигеру опустил лезвие. Он повернулся к одному из своих охранников. «Вынь», — приказал он. Когда кляп был убран, он приблизил лицо вплотную к Генкаю.
— Что ты нам скажешь? — спросил он.
— Что ты будешь проклят на тысячу поколений. Ты, твой князь Чикара и все твои помощники. Прокляты, прокляты, прокляты, — кричал Генкай. Кровь прихлынула к его лицу от волнения.
— Заткни ему рот снова. На этот раз мы пустим в ход горячее лезвие раньше, чем снимем кляп, — он снова сунул кончик ножа в пламя.
— Шигеру, я что-то нашел, — закричал один из самураев из коридора.
— Что нашел? — спросил Шигеру.
— Детскую игрушку, куклу, здесь, в углу.
— Скорей! Разберите этот угол. Разберите обшивку. Они спрятаны где-то там.
Самураи занялись тщательными поисками; они срывали перегородки и ставни, простукивали деревянные стены.
Через несколько минут они обнаружили тайник и вытащили четверых беглецов наружу. Два сильных воина легко справились с Исао. Они подтащили его к Шигеру. Другой самурай вел Шинобу, она не сопротивлялась и прижимала к своей груди плачущих Мутсу и Акику, стараясь успокоить их. Один из охранников вырвал детей у нее из рук, и родителей поставили на колени перед Шигеру.
— Вынь кляп у бонзы, — приказал он. — По справедливости, ты бы должен был разделить судьбу этих преступников, — сказал он Генкаю. — Но насчет тебя у меня нет приказа. Ты будешь свидетелем справедливого суда князя Чикары, и, может быть, это тебе будет уроком. Монахи тоже не выше закона.
Генкай вновь овладел собой. Он попросил Шигеру позволить ему поговорить с пленниками. Шигеру холодно кивнул. Генкай прочитал вместе с семьей молитву Амиде, которая обещала им место в Западном Раю. Затем они покорно склонились, и Генкай с ужасом увидел, как Шигеру обнажил свой длинный меч и двумя молниеносными ударами разрубил их шейные мускулы. Голова Шинобу упала на деревянный пол раньше, чем остановилась катившаяся голова Исао. Струи крови, казавшейся черной в свете лампы, лились из сосудов жертв. На мгновение Генкай был ошеломлен. Он быстро пришел в себя и грустно покачал головой, зная бесполезность своей просьбы.
— Оставьте детей, — попросил он. — Я позабочусь о них. Тебе нет дела до них. Они маленькие дети, ни в чем не виновные. Оставь их под защитой Будды.
— Надо, чтобы был пример другим, бонза. Давайте их сюда. — Лицо Шигеру было бесстрастно. Его невозможно было тронуть мольбой. Он знал, что он обязан делать.
Крепкие руки держали детей, и меч описал блестящий полукруг в свете лампы. Раз… еще раз. Жалкие маленькие тельца упали рядом с телами родителей.
— Учти урок, бонза, — сказал Шигеру, обтирая свой меч платьем обезглавленной девочки.
— Мне жаль тебя и твоего господина, — загремел Генкай. — Вам предстоят вечные мучения за это осквернение храма и убийство невинных. Вы еще до своей смерти тяжко расплатитесь за то, что вы совершили. — Проклятия Генкая эхом отражались от стен храма. Генкай свирепо смотрел на самураев. Эти люди-звери подорвали самое основание его веры. Храм был священным местом, и монахи Сейкен-джи постоянно имели возможность давать убежище беднякам и бездомным. Ведь Генкай сам обещал спасти крестьянскую семью, и вот — Будда оказался бессилен исполнить его обещание.
Он обратил свой гнев на злополучных самураев, зная, однако, в душе, что это не имело смысла. Самураи были такими же жертвами, как крестьянин; они тоже были бессильны изменить ход событий. Виноват был только их хозяин. Чикара! Гнусный Чикара!
— Оставь его связанным, — сказал Шигеру, удивленный страстностью хлипкого монаха. — Другие монахи освободят его. Заберите головы, пусть будут примером для других. — Он повернулся к Генкаю: — А ты считай, что тебе повезло, раз у тебя голова осталась на плечах.
Головы были завернуты в платье, снятое с тела Шинобу, и самураи ушли, не глядя на Генкая, а он, оставшись один, связанный, извивался в приступе бессильного гнева и горя.
ГЛАВА 7
Вскоре после того, как Йоши закончил дневное чаепитие, на веранду поспешно вошел Фумио, явно сильно расстроенный. За ним шел рассерженный Айтака.
— Черт бы его побрал, для чего он ставит нас в затруднительное положение? — Фумио раздраженно, с шумом выдохнул воздух. Айтака хрипло сказал:
— С Чикарой надо поговорить.
Йоши посмотрел на них с любопытством.
— В чем дело? — спросил он, лениво помахивая веером.
— Будущий муж Нами, — воскликнул Фумио. — Его самураи обезглавили семью крестьянина за неуплату налогов.
— Его крестьян? Так, дядя, в чем же вопрос? — темные глаза Йоши широко раскрылись в подчеркнутом удивлении.
— Казни произошли в храме Генкая после того, как его схватили. Хотя я не согласен с убеждениями Генкая, он — мой приемный сын и заслуживает лучшего обхождения. Крестьянин прятался в Сейкен-джи вместе с детьми. Можешь себе представить? Прятался в священном месте! Генкаю не следовало позволять им войти, а люди Чикары не должны были входить туда за ними без разрешения монахов. Они превысили свои права. Храм находится на моей земле, и следовало бы и меня спросить, прежде чем действовать, — Фумио пожал плечами и округлил глаза, как бы обращаясь к богам. — Что же мне теперь делать?
У Йоши радостно забилось сердце. Вот возможность отменить замужество Нами. Несколько хорошо обдуманных слов восстановят Фумио против Чикары. Однако так не пойдет. Интрига для личной выгоды — это он видел при дворе, но Йоши такими средствами не пользовался. Пусть он застенчив, не мужествен, не общителен, но он не станет лгать или действовать ради личной выгоды против своих убеждений, а он считал, что Чикара прав.
— Забудь все это дело, — посоветовал он. — Чикара имел право казнить их, и они сами виноваты, что спрятались в храме. — Йоши встал и расправил свое платье, разгладив воображаемую складку.
— Да, пожалуй, ты прав. — Гнев Фумио несколько утих.
— Нет, Йоши не прав. — Айтака говорил вздрагивающим от волнения голосом. — Самураи не имели права врываться в храм. Это Чикара им приказал. Неудивительно, что крестьяне ненавидят и боятся его. Это был политический ход со стороны одного из самых отъявленных деспотов Тайра. Если даже храмы не защищены от его грабежей, наша страна обречена. — Он повернулся к Йоши: — Ты — двоюродный брат и друг Генкая. Ты можешь себе представить, что он переживал? Я скорблю о нем не менее, чем о жертвах этого ужасного преступления. Бонза имеет право на уважение в божьем доме.
— Айтака, тебя ослепляет ненависть и подозрительность по отношению к роду Тайра. Надо же помнить, что дядя Фумио не может позволить себе ссориться с князем Чикарой. Он — сосед, и скоро будет близко связан с нашей семьей. — С совершенно бесстрастным лицом Йоши защищал человека, вызвавшего его ревность и чувство обиды. — Чикара не совершил большого проступка. Его самураи перестарались. Это не преступление.
Подобно большинству людей его ранга, в Киото Йоши не соприкасался с крестьянами. Хотя он считал себя человеком справедливым, лишенным предубеждений, крестьян, в его представлении, вряд ли следовало считать людьми. При дворе к низшим классам относились как к эсемоно, сомневаясь, люди ли это, если вообще вспоминали о них. Айтака общался с эсемоно в годы его рабства, а Генкай познакомился с ними в имении; что же касается Йоши, шесть лет при дворе в Киото выработали у него отрицательное отношение к ним, он их просто не понимал. С другой стороны, хотя он ненавидел Чикару, из-за которого он терял Нами, все же это был сосед, самурай, заслуживший репутацию храброго воина и в прошлом принятый при дворе.
Фумио сказал:
— Йоши говорит правильно, как сказал бы человек, умудренный годами. По-моему, он дает хороший совет.
Айтака был готов ответить, но слуга объявил о приходе гостя. В комнату влетел Генкай, его желтое одеяние шуршало, взгляд был устремлен прямо перед собой, на бритой голове блестели капельки пота. Не замечая ни Йоши, ни Айтаку, он обратился к Фумио:
— Ты слышал? Отвратительное, бесчеловечное дело. Убили всю семью. А меня они связали и заставили смотреть, как их обезглавили. А за что? За горсточку риса! — Он смотрел мимо двух своих кузенов, все еще не замечая их присутствия. — Такой мерзкий поступок — это оскорбление Будды! Надо это прекратить. Ты должен выступить против Чикары! — сказал он.
Фумио снова поднял глаза вверх:
— Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? Мне очень жаль, что тебя впутали в это дело, но князь Чикара действовал правильно. Мы договорились: или поддерживать закон, или наступит анархия.
— Йоши! Айтака! — Генкай заметил их. — Простите меня за рассеянность! Вы слышали, что случилось. Вы понимаете, как важно сразу призвать к ответу Чикару? Наша Нами через неделю выходит замуж за него. Этот человек — дьявол из преисподней Йоми, и мы должны объединить наши действия во имя Будды, чтобы не дать ему совершать зло дальше. Если дядя Фумио не предпримет никаких действий, вы согласны вместе со мной потребовать от него хотя бы извинения и обещания сдерживать своих самураев в будущем? — горячо сказал Генкай.
— Генкай, пожалуйста… Дядя прав. Чикара только выполнял требования закона. — Йоши говорил успокаивающим тоном, хотя его веер нервно колебался.
— Я не согласен, — резко вмешался Айтака. — Есть соображения повыше, чем правительственные распоряжения. Чикара обязан относиться с уважением и к храму Будды, и к семье женщины, которую он берет в жены. Он не имел права действовать без нашего разрешения.
— Брат, ты забыл: Чикара приобрел право требовать соблюдения имперских законов на своей земле раньше, чем мы с тобой появились на свет. — Йоши раздражался. Следовало предвидеть, что Айтака встанет на сторону Генкая. Этого следовало ожидать от человека, который во всем усматривал политический заговор против японского народа. Но почему Генкай такой несговорчивый? Хоть он и бонза, должен же он понимать, что непозволительно религию вмешивать в государственные дела. И почему уверенность Генкая в своей правоте вызывает у Йоши — его лучшего друга — ощущение вины? Он вдруг понял, почему дяде Фумио было трудно с Генкаем. Любому нормальному человеку было бы трудно иметь дело с таким религиозным фанатиком.
— Его подчиненные действовали бесчеловечно, и я так ему и скажу, — продолжал Генкай с вызывающим спокойствием, а Айтака кивал головой в знак одобрения.
— Генкай, хоть ты и бонза, ты говоришь точно несмышленыш. Ничего ты ему не скажешь, ради Нами и ради самого себя. — Йоши стиснул губы от раздражения, а его веер раскачивался очень быстро. Он набрал воздух и продолжал успокаивающим тоном: — Ради нашей старой дружбы, послушай меня. Только безумец способен нанести оскорбление князю.
Айтака неохотно согласился, что требуется осторожность. Вместе с Фумио и Йоши он постарался убедить Генкая избежать прямого столкновения. Наконец они добились обещания, что Генкай не предпримет никаких действий, пока он не обдумает возможных последствий; они были уверены, что, поразмыслив, Генкай поймет безрассудство прямого вызова.
Однако в душе Генкай решил открыто выступить против Чикары. Право и Будда были на его стороне, но лучше скрыть свои истинные намерения, чтобы избежать трений с родными.
Он так мало времени проводит со своей семьей! Айтаку он видел на прошлой неделе, но Йоши… три года? Так много с ним произошло, как будто целая жизнь прошла со времени последнего приезда Йоши. А Йоши! Как он изменился! Тогда был мальчишкой школьного возраста, а сейчас — красивый молодой придворный. Генкай заметил слишком нежную расцветку одежды Йоши и неизменный веер. Это — поверхностная перемена, а по существу, Генкай был уверен, это тот же податливый Йоши. Нехорошо, что он втягивает кузена в свои проблемы. Надо постараться как-то сгладить неприятное впечатление от встречи. Генкай отбросил монашескую манеру, ставшую обычной для него, и повел себя как в юности. Йоши свернул веер, и даже серьезный Айтака отставил обычную строгость. Вскоре они все смеялись, вспоминая детство, как будто они не покидали замок Окитсу. Придворная жизнь, Будда и князь Чикара были забыты. А они припоминали свои детские шалости. Князь Фумио удовлетворенно смотрел то на одного, то на другого. Это были мальчики, каких он помнил, — энергичные, мужественные и веселые. А не придворный, не возмутитель спокойствия, не амидист-бонза. Через час Фумио деликатно ушел, предоставив молодым людям возможность продолжать обмениваться воспоминаниями.
Йоши внешне был вполне счастлив, — приятно быть опять вместе с двоюродными братьями, — но сердце его окутывала нежная грусть. Тоска, стремление к простоте или нежная и теперь уже безнадежная любовь к Нами… каким бы ни было это чувство, оно наполняло его ощущением ненадежности и боязнью грядущего.
— Черт бы его побрал, для чего он ставит нас в затруднительное положение? — Фумио раздраженно, с шумом выдохнул воздух. Айтака хрипло сказал:
— С Чикарой надо поговорить.
Йоши посмотрел на них с любопытством.
— В чем дело? — спросил он, лениво помахивая веером.
— Будущий муж Нами, — воскликнул Фумио. — Его самураи обезглавили семью крестьянина за неуплату налогов.
— Его крестьян? Так, дядя, в чем же вопрос? — темные глаза Йоши широко раскрылись в подчеркнутом удивлении.
— Казни произошли в храме Генкая после того, как его схватили. Хотя я не согласен с убеждениями Генкая, он — мой приемный сын и заслуживает лучшего обхождения. Крестьянин прятался в Сейкен-джи вместе с детьми. Можешь себе представить? Прятался в священном месте! Генкаю не следовало позволять им войти, а люди Чикары не должны были входить туда за ними без разрешения монахов. Они превысили свои права. Храм находится на моей земле, и следовало бы и меня спросить, прежде чем действовать, — Фумио пожал плечами и округлил глаза, как бы обращаясь к богам. — Что же мне теперь делать?
У Йоши радостно забилось сердце. Вот возможность отменить замужество Нами. Несколько хорошо обдуманных слов восстановят Фумио против Чикары. Однако так не пойдет. Интрига для личной выгоды — это он видел при дворе, но Йоши такими средствами не пользовался. Пусть он застенчив, не мужествен, не общителен, но он не станет лгать или действовать ради личной выгоды против своих убеждений, а он считал, что Чикара прав.
— Забудь все это дело, — посоветовал он. — Чикара имел право казнить их, и они сами виноваты, что спрятались в храме. — Йоши встал и расправил свое платье, разгладив воображаемую складку.
— Да, пожалуй, ты прав. — Гнев Фумио несколько утих.
— Нет, Йоши не прав. — Айтака говорил вздрагивающим от волнения голосом. — Самураи не имели права врываться в храм. Это Чикара им приказал. Неудивительно, что крестьяне ненавидят и боятся его. Это был политический ход со стороны одного из самых отъявленных деспотов Тайра. Если даже храмы не защищены от его грабежей, наша страна обречена. — Он повернулся к Йоши: — Ты — двоюродный брат и друг Генкая. Ты можешь себе представить, что он переживал? Я скорблю о нем не менее, чем о жертвах этого ужасного преступления. Бонза имеет право на уважение в божьем доме.
— Айтака, тебя ослепляет ненависть и подозрительность по отношению к роду Тайра. Надо же помнить, что дядя Фумио не может позволить себе ссориться с князем Чикарой. Он — сосед, и скоро будет близко связан с нашей семьей. — С совершенно бесстрастным лицом Йоши защищал человека, вызвавшего его ревность и чувство обиды. — Чикара не совершил большого проступка. Его самураи перестарались. Это не преступление.
Подобно большинству людей его ранга, в Киото Йоши не соприкасался с крестьянами. Хотя он считал себя человеком справедливым, лишенным предубеждений, крестьян, в его представлении, вряд ли следовало считать людьми. При дворе к низшим классам относились как к эсемоно, сомневаясь, люди ли это, если вообще вспоминали о них. Айтака общался с эсемоно в годы его рабства, а Генкай познакомился с ними в имении; что же касается Йоши, шесть лет при дворе в Киото выработали у него отрицательное отношение к ним, он их просто не понимал. С другой стороны, хотя он ненавидел Чикару, из-за которого он терял Нами, все же это был сосед, самурай, заслуживший репутацию храброго воина и в прошлом принятый при дворе.
Фумио сказал:
— Йоши говорит правильно, как сказал бы человек, умудренный годами. По-моему, он дает хороший совет.
Айтака был готов ответить, но слуга объявил о приходе гостя. В комнату влетел Генкай, его желтое одеяние шуршало, взгляд был устремлен прямо перед собой, на бритой голове блестели капельки пота. Не замечая ни Йоши, ни Айтаку, он обратился к Фумио:
— Ты слышал? Отвратительное, бесчеловечное дело. Убили всю семью. А меня они связали и заставили смотреть, как их обезглавили. А за что? За горсточку риса! — Он смотрел мимо двух своих кузенов, все еще не замечая их присутствия. — Такой мерзкий поступок — это оскорбление Будды! Надо это прекратить. Ты должен выступить против Чикары! — сказал он.
Фумио снова поднял глаза вверх:
— Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? Мне очень жаль, что тебя впутали в это дело, но князь Чикара действовал правильно. Мы договорились: или поддерживать закон, или наступит анархия.
— Йоши! Айтака! — Генкай заметил их. — Простите меня за рассеянность! Вы слышали, что случилось. Вы понимаете, как важно сразу призвать к ответу Чикару? Наша Нами через неделю выходит замуж за него. Этот человек — дьявол из преисподней Йоми, и мы должны объединить наши действия во имя Будды, чтобы не дать ему совершать зло дальше. Если дядя Фумио не предпримет никаких действий, вы согласны вместе со мной потребовать от него хотя бы извинения и обещания сдерживать своих самураев в будущем? — горячо сказал Генкай.
— Генкай, пожалуйста… Дядя прав. Чикара только выполнял требования закона. — Йоши говорил успокаивающим тоном, хотя его веер нервно колебался.
— Я не согласен, — резко вмешался Айтака. — Есть соображения повыше, чем правительственные распоряжения. Чикара обязан относиться с уважением и к храму Будды, и к семье женщины, которую он берет в жены. Он не имел права действовать без нашего разрешения.
— Брат, ты забыл: Чикара приобрел право требовать соблюдения имперских законов на своей земле раньше, чем мы с тобой появились на свет. — Йоши раздражался. Следовало предвидеть, что Айтака встанет на сторону Генкая. Этого следовало ожидать от человека, который во всем усматривал политический заговор против японского народа. Но почему Генкай такой несговорчивый? Хоть он и бонза, должен же он понимать, что непозволительно религию вмешивать в государственные дела. И почему уверенность Генкая в своей правоте вызывает у Йоши — его лучшего друга — ощущение вины? Он вдруг понял, почему дяде Фумио было трудно с Генкаем. Любому нормальному человеку было бы трудно иметь дело с таким религиозным фанатиком.
— Его подчиненные действовали бесчеловечно, и я так ему и скажу, — продолжал Генкай с вызывающим спокойствием, а Айтака кивал головой в знак одобрения.
— Генкай, хоть ты и бонза, ты говоришь точно несмышленыш. Ничего ты ему не скажешь, ради Нами и ради самого себя. — Йоши стиснул губы от раздражения, а его веер раскачивался очень быстро. Он набрал воздух и продолжал успокаивающим тоном: — Ради нашей старой дружбы, послушай меня. Только безумец способен нанести оскорбление князю.
Айтака неохотно согласился, что требуется осторожность. Вместе с Фумио и Йоши он постарался убедить Генкая избежать прямого столкновения. Наконец они добились обещания, что Генкай не предпримет никаких действий, пока он не обдумает возможных последствий; они были уверены, что, поразмыслив, Генкай поймет безрассудство прямого вызова.
Однако в душе Генкай решил открыто выступить против Чикары. Право и Будда были на его стороне, но лучше скрыть свои истинные намерения, чтобы избежать трений с родными.
Он так мало времени проводит со своей семьей! Айтаку он видел на прошлой неделе, но Йоши… три года? Так много с ним произошло, как будто целая жизнь прошла со времени последнего приезда Йоши. А Йоши! Как он изменился! Тогда был мальчишкой школьного возраста, а сейчас — красивый молодой придворный. Генкай заметил слишком нежную расцветку одежды Йоши и неизменный веер. Это — поверхностная перемена, а по существу, Генкай был уверен, это тот же податливый Йоши. Нехорошо, что он втягивает кузена в свои проблемы. Надо постараться как-то сгладить неприятное впечатление от встречи. Генкай отбросил монашескую манеру, ставшую обычной для него, и повел себя как в юности. Йоши свернул веер, и даже серьезный Айтака отставил обычную строгость. Вскоре они все смеялись, вспоминая детство, как будто они не покидали замок Окитсу. Придворная жизнь, Будда и князь Чикара были забыты. А они припоминали свои детские шалости. Князь Фумио удовлетворенно смотрел то на одного, то на другого. Это были мальчики, каких он помнил, — энергичные, мужественные и веселые. А не придворный, не возмутитель спокойствия, не амидист-бонза. Через час Фумио деликатно ушел, предоставив молодым людям возможность продолжать обмениваться воспоминаниями.
Йоши внешне был вполне счастлив, — приятно быть опять вместе с двоюродными братьями, — но сердце его окутывала нежная грусть. Тоска, стремление к простоте или нежная и теперь уже безнадежная любовь к Нами… каким бы ни было это чувство, оно наполняло его ощущением ненадежности и боязнью грядущего.
ГЛАВА 8
На следующий день князь Фумио рано встал и уехал верхом. Ему надо было многое обдумать, а думалось ему лучше всего в седле. Землистый запах навоза на дороге доставлял ему такое же удовольствие, какое Йоши накануне испытывал от запаха сосны и цветов. Сильный, честный человек, получивший дворянство за боевые заслуги, Фумио не обманывался относительно своих возможностей. Сорока семи лет, сильный и храбрый, как любой из его самураев, он, однако, не был способен решать вопросы, требующие дипломатии и такта. Как разрешить проблему Генкая? Его приемный сын зря расточал время, которое следовало посвятить почетной карьере на императорской службе… И ради чего? Ради мечты богомольца о будущем мире.
Фумио не мог поверить в искренность перемены, происшедшей в Генкае. Других этот внешний вид глубокой религиозности, может быть, убеждал, но Фумио казалось, что под одеянием монаха он все еще видит беззаботного мальчика.
Фумио был далек от религии. Человек существует для того, чтобы служить императору и сражаться, есть и любить женщин, — именно в такой последовательности. Но когда Генкай вступил в секту Амиды Будды, все более распространявшуюся, Фумио был сильнее обеспокоен тем, что он выбрал Амиду, чем его монашеством. Уж если он обязательно хотел быть монахом, почему он не вступил в секту Тендай? Монахи Тендай были воинами, у них была политическая, военная и экономическая власть. Поэтому они пользовались уважением аристократии и военных. Если бы Генкай был в секте Тендай, Фумио отнесся бы к этому спокойно. Его тревожила растущая популярность амидистов среди низших классов. Он не доверял амидистскому движению и считал, что Генкай, будучи монахом-амидистом, проповедует чуть ли не революцию; что он зря тратит свои силы, проповедуя низшим классам. Говорит им, что они могут в будущей жизни попасть в рай, надо только произнести простую формулу: «Наму Амида Бутсу» — «Я взываю к тебе, Будда». Это — еще один пример того, что происходит подрыв закона, а дальше настанет конец света. Это учение, создающее смуту и недовольство среди крестьян и батраков, разрушает ту скрепляющую силу дисциплины, благодаря которой общество функционирует. Сегодня крестьянину обещают Нирвану, а завтра он откажется платить налоги. Это была неумолимая логика пути, который привел к убийству Исао и его семьи.
А теперь решение навязывается князю Фумио. Что ему делать? Скоро Чикара будет членом их семьи, Фумио и Чикара в молодости воевали вместе, и Фумио вспоминал многие случаи из их прошлого с удовольствием. До того времени, как Чикара — двадцать лет тому назад — провел год при дворе, он был открытым, прямым человеком. Дворцовые интриги заинтересовали его и открыли ему пути, которыми можно добиться власти. Он стал более могущественным и, по мнению Фумио, неискренним. Теперь Фумио надлежало решить, что предпринять в отношении оскорбления, нанесенного Генкаю, а также в отношении убийства крестьян на его земле. В этом Йоши проявил здравый смысл, и даже Айтака признал, что нужна осторожность. Плохо, что эти проблемы возникли в такой неудобный момент!
Размышляя обо всем этом, Фумио объехал гору и вернулся к воротам замка. Впереди он увидел Чикару и его младшего брата Кагасуке, сходивших с лошадей.
Фумио принял решение. Чикара будет принят как почетный гость. Что сделано, то сделано. Он проехал вперед к гостям, стараясь подавить дурное предчувствие.
Чикара был великолепен в праздничной синей с золотом одежде. Его высокую стройную фигуру и ястребиное лицо хорошо дополняли густые черные волосы, туго зачесанные назад под черным эбоши — высоким шелковым убором. Темно-синяя мантия была у пояса заправлена в подобные юбке хакама, свободная куртка не скрывала мощного телосложения. Его брат Кагасуке, немногим старше Йоши, был мускулист, с толстой талией, у него было угрюмое лицо и мешки под глазами. Он всегда сопровождал Чикару. Чикара небрежно махнул рукой:
— Князь Фумио, надеюсь, мы не слишком рано. Мне хотелось поскорее увидеть вас и вашу племянницу.
Фумио сошел с лошади и отдал поводья слуге.
— Князь Чикара, — сказал он с поклоном, — прошу вас войти. — Необходимость играть роль любезного хозяина вызывала у Фумио такое чувство, будто он трактирщик, и это было ему неприятно. Он еще раз поклонился и спросил: — Не желаете ли вы умыться после поездки?
— Да, пожалуй, горячие полотенца и чарку сакэ, прежде чем обсуждать предполагаемые церемонии.
Он знаком велел Кагасуке присмотреть за тем, чтобы о лошадях позаботились, и надменно прошествовал в замок перед хозяином.
Входя в дом, Фумио и Чикара не заметили Йоши, Айтаку и Генкая, сидевших на боковом крыльце под карнизом. Йоши спросил Айтаку:
— Почему они сегодня здесь?
— Они обсуждают свадебный договор. Когда новобрачные из двух шоен, всегда надо решать хозяйственные вопросы.
— А я надеялся, что он собирается извиниться за поведение своих самураев в храме, — сказал Генкай жестко.
— Я моложе тебя, брат, но у меня есть опыт в этих делах благодаря жизни при дворе, и я могу дать тебе совет, — напыщенно сказал Йоши. — Совершенно забудь этот случай! Если ты думаешь о возмездии, у тебя ничего не выйдет. Чикара слишком могуществен. — Он щелкнул веером, чтобы подчеркнуть свои слова. Генкай внимательно посмотрел на Йоши.
— Забыть этот случай? Ни за что! Чикара был неправ. Он должен извиниться передо мной и поклясться вечному Будде, что это не повторится. Я понимаю, что семья крестьянина не может вернуться в этот жизненный цикл. — Он поднял лицо к небу, как бы обращаясь к высшим силам. — Они в лучшем, более счастливом месте, вдали от трудностей этой жизни. Я думаю о будущем… — Он опустил голову и нагнулся к братьям: — Я думаю о других крестьянах, которые могут совершить одну незначительную ошибку… и я думаю о Чикаре и его надежде на спасение и вечной жизни.
Айтака даже отшатнулся при словах Генкая.
— Спасение! — выкрикнул он. — Даже если бы он уже был моим шурином, я бы проклял его, чтобы отправить в преисподнюю Йоми. Он не заслуживает спасения. Хотя я предупреждал тебя, чтобы ты действовал осторожно, я не имел в виду, что Чикара отделается извинением и обещанием на будущее. Он заслуживает наказания. Он — такой же деспот, как все Тайра, которые управляют нами.
— Шш, — Йоши возмущенно ощетинился. — Ты проповедуешь измену. Для Генкая опасно требовать даже извинения, и незачем рисковать большим.
Айтака потерял самообладание. Он стоял над Йоши и рычал:
— Ты легкомысленное, пустое ничтожество! Ты не стоишь эсемоно, которых презираешь. Когда-нибудь ты поймешь, какой ты дурак!
— Дурак? — Йоши повысил голос, и Генкаю пришлось вмешаться, чтобы родственники не подрались. Но тут боковая стена раздвинулась, и это мгновенно прекратило разговор. Князь Чикара и князь Фумио вышли на крыльцо, за ними шел Кагасуке.
Как он ни был зол, Йоши должен был мысленно признать, что Чикара выглядел внушительно. Чикара был такого же роста, как Йоши, и похожего сложения, но в его внешности были сила, уверенность, спокойствие и заметное высокомерие. Йоши вдруг почувствовал себя слабым и смешным в одежде светлых расцветок и с набеленным лицом. У него на затылке напряглась кожа — примитивная реакция, легкий приступ страха.
Чикара вежливо поклонился группе молодых людей.
— Мы уходим. Я надеюсь увидеть вас всех на церемонии рисового печенья на следующей неделе.
Йоши и Айтака ответили на поклон. Генкай стоял прямо, его решительный подбородок был приподнят.
— Можно мне поговорить с вами наедине? — Спокойно спросил он.
— Скоро я стану членом вашей семьи. Наверное, нет ничего такого, что мы не могли бы открыто сказать друг другу. — Чикара поджал губы, от его хищной улыбки у всех присутствующих, кроме Генкая, пробежал мороз по спине.
— Я не хочу ставить дядю в неудобное положение, — сказал Генкай.
Фумио не мог поверить в искренность перемены, происшедшей в Генкае. Других этот внешний вид глубокой религиозности, может быть, убеждал, но Фумио казалось, что под одеянием монаха он все еще видит беззаботного мальчика.
Фумио был далек от религии. Человек существует для того, чтобы служить императору и сражаться, есть и любить женщин, — именно в такой последовательности. Но когда Генкай вступил в секту Амиды Будды, все более распространявшуюся, Фумио был сильнее обеспокоен тем, что он выбрал Амиду, чем его монашеством. Уж если он обязательно хотел быть монахом, почему он не вступил в секту Тендай? Монахи Тендай были воинами, у них была политическая, военная и экономическая власть. Поэтому они пользовались уважением аристократии и военных. Если бы Генкай был в секте Тендай, Фумио отнесся бы к этому спокойно. Его тревожила растущая популярность амидистов среди низших классов. Он не доверял амидистскому движению и считал, что Генкай, будучи монахом-амидистом, проповедует чуть ли не революцию; что он зря тратит свои силы, проповедуя низшим классам. Говорит им, что они могут в будущей жизни попасть в рай, надо только произнести простую формулу: «Наму Амида Бутсу» — «Я взываю к тебе, Будда». Это — еще один пример того, что происходит подрыв закона, а дальше настанет конец света. Это учение, создающее смуту и недовольство среди крестьян и батраков, разрушает ту скрепляющую силу дисциплины, благодаря которой общество функционирует. Сегодня крестьянину обещают Нирвану, а завтра он откажется платить налоги. Это была неумолимая логика пути, который привел к убийству Исао и его семьи.
А теперь решение навязывается князю Фумио. Что ему делать? Скоро Чикара будет членом их семьи, Фумио и Чикара в молодости воевали вместе, и Фумио вспоминал многие случаи из их прошлого с удовольствием. До того времени, как Чикара — двадцать лет тому назад — провел год при дворе, он был открытым, прямым человеком. Дворцовые интриги заинтересовали его и открыли ему пути, которыми можно добиться власти. Он стал более могущественным и, по мнению Фумио, неискренним. Теперь Фумио надлежало решить, что предпринять в отношении оскорбления, нанесенного Генкаю, а также в отношении убийства крестьян на его земле. В этом Йоши проявил здравый смысл, и даже Айтака признал, что нужна осторожность. Плохо, что эти проблемы возникли в такой неудобный момент!
Размышляя обо всем этом, Фумио объехал гору и вернулся к воротам замка. Впереди он увидел Чикару и его младшего брата Кагасуке, сходивших с лошадей.
Фумио принял решение. Чикара будет принят как почетный гость. Что сделано, то сделано. Он проехал вперед к гостям, стараясь подавить дурное предчувствие.
Чикара был великолепен в праздничной синей с золотом одежде. Его высокую стройную фигуру и ястребиное лицо хорошо дополняли густые черные волосы, туго зачесанные назад под черным эбоши — высоким шелковым убором. Темно-синяя мантия была у пояса заправлена в подобные юбке хакама, свободная куртка не скрывала мощного телосложения. Его брат Кагасуке, немногим старше Йоши, был мускулист, с толстой талией, у него было угрюмое лицо и мешки под глазами. Он всегда сопровождал Чикару. Чикара небрежно махнул рукой:
— Князь Фумио, надеюсь, мы не слишком рано. Мне хотелось поскорее увидеть вас и вашу племянницу.
Фумио сошел с лошади и отдал поводья слуге.
— Князь Чикара, — сказал он с поклоном, — прошу вас войти. — Необходимость играть роль любезного хозяина вызывала у Фумио такое чувство, будто он трактирщик, и это было ему неприятно. Он еще раз поклонился и спросил: — Не желаете ли вы умыться после поездки?
— Да, пожалуй, горячие полотенца и чарку сакэ, прежде чем обсуждать предполагаемые церемонии.
Он знаком велел Кагасуке присмотреть за тем, чтобы о лошадях позаботились, и надменно прошествовал в замок перед хозяином.
Входя в дом, Фумио и Чикара не заметили Йоши, Айтаку и Генкая, сидевших на боковом крыльце под карнизом. Йоши спросил Айтаку:
— Почему они сегодня здесь?
— Они обсуждают свадебный договор. Когда новобрачные из двух шоен, всегда надо решать хозяйственные вопросы.
— А я надеялся, что он собирается извиниться за поведение своих самураев в храме, — сказал Генкай жестко.
— Я моложе тебя, брат, но у меня есть опыт в этих делах благодаря жизни при дворе, и я могу дать тебе совет, — напыщенно сказал Йоши. — Совершенно забудь этот случай! Если ты думаешь о возмездии, у тебя ничего не выйдет. Чикара слишком могуществен. — Он щелкнул веером, чтобы подчеркнуть свои слова. Генкай внимательно посмотрел на Йоши.
— Забыть этот случай? Ни за что! Чикара был неправ. Он должен извиниться передо мной и поклясться вечному Будде, что это не повторится. Я понимаю, что семья крестьянина не может вернуться в этот жизненный цикл. — Он поднял лицо к небу, как бы обращаясь к высшим силам. — Они в лучшем, более счастливом месте, вдали от трудностей этой жизни. Я думаю о будущем… — Он опустил голову и нагнулся к братьям: — Я думаю о других крестьянах, которые могут совершить одну незначительную ошибку… и я думаю о Чикаре и его надежде на спасение и вечной жизни.
Айтака даже отшатнулся при словах Генкая.
— Спасение! — выкрикнул он. — Даже если бы он уже был моим шурином, я бы проклял его, чтобы отправить в преисподнюю Йоми. Он не заслуживает спасения. Хотя я предупреждал тебя, чтобы ты действовал осторожно, я не имел в виду, что Чикара отделается извинением и обещанием на будущее. Он заслуживает наказания. Он — такой же деспот, как все Тайра, которые управляют нами.
— Шш, — Йоши возмущенно ощетинился. — Ты проповедуешь измену. Для Генкая опасно требовать даже извинения, и незачем рисковать большим.
Айтака потерял самообладание. Он стоял над Йоши и рычал:
— Ты легкомысленное, пустое ничтожество! Ты не стоишь эсемоно, которых презираешь. Когда-нибудь ты поймешь, какой ты дурак!
— Дурак? — Йоши повысил голос, и Генкаю пришлось вмешаться, чтобы родственники не подрались. Но тут боковая стена раздвинулась, и это мгновенно прекратило разговор. Князь Чикара и князь Фумио вышли на крыльцо, за ними шел Кагасуке.
Как он ни был зол, Йоши должен был мысленно признать, что Чикара выглядел внушительно. Чикара был такого же роста, как Йоши, и похожего сложения, но в его внешности были сила, уверенность, спокойствие и заметное высокомерие. Йоши вдруг почувствовал себя слабым и смешным в одежде светлых расцветок и с набеленным лицом. У него на затылке напряглась кожа — примитивная реакция, легкий приступ страха.
Чикара вежливо поклонился группе молодых людей.
— Мы уходим. Я надеюсь увидеть вас всех на церемонии рисового печенья на следующей неделе.
Йоши и Айтака ответили на поклон. Генкай стоял прямо, его решительный подбородок был приподнят.
— Можно мне поговорить с вами наедине? — Спокойно спросил он.
— Скоро я стану членом вашей семьи. Наверное, нет ничего такого, что мы не могли бы открыто сказать друг другу. — Чикара поджал губы, от его хищной улыбки у всех присутствующих, кроме Генкая, пробежал мороз по спине.
— Я не хочу ставить дядю в неудобное положение, — сказал Генкай.