Страница:
Страх мало-помалу проходил. Вскоре я даже мог сосчитать в уме, сколько будет пятнадцать умножить на семнадцать. Но встать и погасить свет я все же не отважился.
Немного погодя открылась дверь из кухни, и пани Людвикова тихо окликнула меня: – Ты ещё не спишь?
Я быстро закрыл глаза, чтобы пани Людвикова не спросила, вымыл ли я ноги.
Она вошла в комнату, закрыла дверь на веранду и погасила свет. Затем вернулась на кухню, оставив дверь за собой полуоткрытой, чему, честно говоря, я был даже рад. Я повернул голову на подушке так, чтобы видеть свет в кухне, и стал размышлять, что же это я видел за забором. Неужели всё-таки привидение? Не может быть!
Но, если это не привидение, тогда что же это? Так и не найдя ответа, я решил, что рано утром напишу обо всем Руде Драбеку. После этого я поправил подушку под головой и начал придумывать письмо Руде. Начать я решил как можно спокойнее, а то он подумает, что я совсем струсил.
«Милый Руда, ты, наверное, очень удивишься, получив от меня письмо. Прежде всего должен тебе сказать, что ты оказался прав. Петипасы мне совсем не нравятся. Сюда и вправду можно добраться простым поездом, который останавливается даже в Хухлях. Каких-то двадцать пять минут – и ты уже на месте. Дома здесь самые обыкновенные, а деревья очень пыльные, как ты и говорил. В саду у шлагбаума вечно торчит девчонка в голубом платье и смеется над каждым мальчишкой, выходящим из поезда. На реке я ещё не был. Но зато мне уже устроил экзамен петипасский учитель. Он задал мне страшно трудный вопрос о Кази.
Единственная радость – это пан Людвик.
Приходилось ли тебе когда-нибудь жить у настоящего моряка? Так вот, пан Людвик, у которого я теперь живу, бывший моряк. По-моему, он даже был капитаном корабля, некогда потерпевшего крушение. Когда я вернусь в Прагу, я расскажу тебе захватывающую историю о корабле „Южный крест“. История эта длинная. В письме о ней не расскажешь.
Да, Руда, ты случайно не забыл рассказать мне тогда про такую вещь: что бегает по ночам в Петипасах без головы? Станда Калиб наверняка рассказал тебе об этом. Прежде чем ты уедешь в свое Гуменное, зайди к Станде и выспроси его хорошенько. Обязательно!»
О чем бы ещё написать Руде? Но, как я ни старался, так ничего и не придумал. Оставалось только наклеить на конверт марку в шестьдесят талеров, чтобы Руда мог мне ответить. Затем я повернулся на другой бок и уснул.
5
6
Немного погодя открылась дверь из кухни, и пани Людвикова тихо окликнула меня: – Ты ещё не спишь?
Я быстро закрыл глаза, чтобы пани Людвикова не спросила, вымыл ли я ноги.
Она вошла в комнату, закрыла дверь на веранду и погасила свет. Затем вернулась на кухню, оставив дверь за собой полуоткрытой, чему, честно говоря, я был даже рад. Я повернул голову на подушке так, чтобы видеть свет в кухне, и стал размышлять, что же это я видел за забором. Неужели всё-таки привидение? Не может быть!
Но, если это не привидение, тогда что же это? Так и не найдя ответа, я решил, что рано утром напишу обо всем Руде Драбеку. После этого я поправил подушку под головой и начал придумывать письмо Руде. Начать я решил как можно спокойнее, а то он подумает, что я совсем струсил.
«Милый Руда, ты, наверное, очень удивишься, получив от меня письмо. Прежде всего должен тебе сказать, что ты оказался прав. Петипасы мне совсем не нравятся. Сюда и вправду можно добраться простым поездом, который останавливается даже в Хухлях. Каких-то двадцать пять минут – и ты уже на месте. Дома здесь самые обыкновенные, а деревья очень пыльные, как ты и говорил. В саду у шлагбаума вечно торчит девчонка в голубом платье и смеется над каждым мальчишкой, выходящим из поезда. На реке я ещё не был. Но зато мне уже устроил экзамен петипасский учитель. Он задал мне страшно трудный вопрос о Кази.
Единственная радость – это пан Людвик.
Приходилось ли тебе когда-нибудь жить у настоящего моряка? Так вот, пан Людвик, у которого я теперь живу, бывший моряк. По-моему, он даже был капитаном корабля, некогда потерпевшего крушение. Когда я вернусь в Прагу, я расскажу тебе захватывающую историю о корабле „Южный крест“. История эта длинная. В письме о ней не расскажешь.
Да, Руда, ты случайно не забыл рассказать мне тогда про такую вещь: что бегает по ночам в Петипасах без головы? Станда Калиб наверняка рассказал тебе об этом. Прежде чем ты уедешь в свое Гуменное, зайди к Станде и выспроси его хорошенько. Обязательно!»
О чем бы ещё написать Руде? Но, как я ни старался, так ничего и не придумал. Оставалось только наклеить на конверт марку в шестьдесят талеров, чтобы Руда мог мне ответить. Затем я повернулся на другой бок и уснул.
5
Проснулся я очень рано. Солнце только что взошло, и петухи ещё горланили вовсю. Оглядев комнату, я страшно удивился: как это я сюда попал? Наконец понял, что я в Петипасах у Людвиков.
И тут же мне вспомнилось привидение. Когда мы в классе проходили пословицы, мы узнали, что утро вечера мудренее. Но здесь, в Петипасах, эта пословица не имела никакой силы. Чем больше я думал о привидении, тем больше мне казалось, будто я решаю какую-то сверхтрудную задачу. И каждый раз, когда решение уже вертелось где-то близко, у меня в голове вдруг становилось пусто.
Солнце поднялось выше и заглянуло ко мне в окошко. Стоявший на окошке пузырек с чернилами засветился синим цветом. Это напомнило мне о письме Руде Драбеку. Я немедленно принялся за письмо, чтобы поскорее получить ответ. То место, где я просил Руду разузнать у Станды Калиба о петипасском привидении, я подчеркнул двойной жирной чертой.
Кончив писать, я посмотрел на часы. Было только четверть шестого. На кухне стояла мертвая тишина. Людвики ещё спали. А я стал думать, чем мне заняться сегодня. Пожалуй, лучше всего отправиться на рыбалку. Я вынул из шкафа коробку с крючками, грузилами, дробью и поплавками и стал искать в ней ржавый крючок, который нашел в прошлом году на Лужнице, а заодно грузило с маленькой дыркой и сломанный поплавок. На дне Бероунки сплошные камни и коряги. Возьму крючки, грузило и поплавок похуже, – по крайней мере, не будет жалко, если они останутся на дне.
В шесть часов я умылся и отправился на кухню спросить пани Людвикову, не пора ли вставать. Открыв дверь, я увидел, что пани Людвикова и пан Людвик уже осторожно ходят по кухне, боясь меня разбудить.
Пан Людвик сегодня не собирался на работу, потому что работал в прошлое воскресенье. За завтраком он мне сказал, что сначала займется садом, а потом покажет мне, как идти к речке. Я был очень доволен. Не так уж часто показывает ребятам дорогу к реке настоящий моряк.
Но и пани Людвикова мне понравилась не меньше. Поэтому я не пошел с паном Людвиком в сад, а попросил полотенце и стал вместе с ней вытирать посуду. Кроме того, мне хотелось расспросить её о петипасском привидении.
Начал я разговор очень осторожно:
– А знаете, пани Людвикова, о чем я вспомнил?..
Она отвернулась от таза с посудой и подала мне вымытую тарелку.
– Ну что ж, выкладывай! Мы с Яркой всегда любили поговорить.
Я сделал вид, что тщательно вытираю тарелку, а сам одним глазом посматривал на пани Людвикову.
– А говорят, что у нас в Праге, на Увозе, – заметил я безразличным голосом, – ходит рыцарь без головы.
«Подумаешь! У нас в Петипасах тоже есть привидение и тоже без головы», – вот такого ответа ждал я от пани Людвиковой. Мо ничего подобного она не сказала. Наверное, не хотела меня пугать. Однако я хорошо заметил, что пани Людвикова склонилась над лоханкой ещё ниже, а главное, как-то уж очень громко загрохотала тарелками.
Я обошел стол, чтобы получше видеть лицо пани Людвиковой.
– Что бы вы, пани Людвикова, сделали, если бы однажды ночью шли по Увозу и вдруг вам попался бы навстречу рыцарь без головы?..
Пани Людвикова должна была бы ответить на это:
«Пожалуй, Тоник, я бы не очень перепугалась. Ведь такое я могу встретить каждую минуту. Хотя бы у нас саду».
Но она и этого не сказала. Спокойно налила в лохань теплой воды и заметила, покачав головой:
– Что за стланные вопросы ты задаешь, Тоник?
Из этого мне стало ясно, что она прекрасно знает о петипасском привидении, но просто не хочет о нем говорить. Тогда я заложил руки за спину – так всегда делает наш папа, когда разговор заходит о важных делах, – и сказал пани Людвиковой:
– А моя мама говорит со мной обо всем. Даже о привидениях. – И добавил погромче: – Будь у нас в Праге сад и разгуливай там привидение, мы бы обязательно поговорили о нем с мамой.
Теперь пани Людвикова должна была бы сказать:
«Ну, Тоник, я вижу, ты знаешь тайну нашего сада. Сядь-ка вон там на стул, и я все расскажу тебе о петипасском привидении».
Поэтому я подошел к окну и уселся на стул. Но дани Людвикова продолжала спокойно мыть посуду и только улыбалась.
– И откуда это ребята набираются такой чепухи?
Тут уж я рассердился. Не люблю, когда взрослые всячески избегают разговаривать с нами о важных вещах! Я встал со стула и сказал серьезным голосом:
– Пани Людвикова, вчера вечером я видел в вашем саду привидение. Объясните мне, что это было.
Пани Людвикова откинула со лба влажные от пара волосы и весело рассмеялась:
– Насос, Тоник! Конечно, насос! Наш Ярка, когда был поменьше, тоже как-то раз спутал его с привидением.
Я понял, что пани Людвикова не хочет сказать правду, и гневно закричал;
– Но ведь насос не может бегать по дороге!
– Конечно, не может, – согласилась пани Людвикова и тут же спросила меня, часто ли я болтаю подобные глупости.
Я промолчал в ответ, но пани Людвикова стала почему-то нравиться мне гораздо меньше.
Она насухо вытерла таз и убрала его. Потом отрезала кусок хлеба, намазала его маслом, положила сверху помидор и протянула мне. Но я ни за что не стану брать хлеб у человека, на которого так сердит.
– Спасибо, не хочу, – отказался я, хотя очень люблю помидоры.
Если бы я ответил так маме, она положила бы хлеб на стол и сказала: «Ну что ж, съешь, когда захочется». Но пани Людвикова сказала:
– Как хочешь! – и принялась за хлеб сама.
Я разозлился ещё больше и отправился в сад.
И в самом деле, у меня в Петипасах одна только радость – моряк пан Людвик.
Вот вернутся все наши ребята в Прагу, соберутся в своем «парламенте» у карты и как начнут рассказывать о всяких приключениях, которые произошли с ними во время каникул! Франта Турек наверняка начнет так:
«Знаете, ребята, какая буря застала нас в Татрах? Такой вы ещё никогда не видели! Гром там грохочет раза в три сильнее, чем у нас!»
Руда Драбек покачается на носках, прищурит глаза и фыркнет под нос:
«А хоть и в семь раз! Вот у нас в Гуменном была такая буря, что я даже не слышал выстрела, когда папин брат стрелял в медведя, который разворотил оконную раму в его доме. А ведь я стоял рядом! Ясно? Вот это буря так буря!»
Потом настанет моя очередь. Сначала я спрошу ребят:
«А знаете ли вы капитана Людвика?»
Они, разумеется, не будут его знать, и тогда я сделаю удивленный вид:
«Как, вы не знаете этого капитана, грозу морей, который звал меня Тоником и ходил со мной на реку? Вот кто рассказал бы вам о настоящих бурях!»
И все ребята сразу забудут и о Татрах и о медведе и станут, открыв рты, слушать меня. И Руда тоже будет слушать, и под конец скажет мне:
«В будущем году я поеду на каникулы только в Петипасы. Дело решенное!»
Я вспоминал о ребятах из нашего класса, пока не дошел до клумбы – здесь росли цветы, которые нельзя было рвать. За клумбой зеленела трава, а дальше до самого забора тянулись грядки с овощами. От них шел запах лука и петрушки. Пан Людвик стоял у первой грядки и рыхлил землю мотыгой. Мотыга так и сверкала в его руках. Я зажмурил глаза, и мне показалось, что пан Людвик с острой саблей в руках дерется с пиратами.
– Ну как солнышко, Тоник? Неплохо припекает, правда? – сказав это, пан Людвик посмотрел па солнце. – Прогреет воду, и карпы твои сразу проголодаются. Ты умеешь ловить карпов?
Я не хотел показаться ему хвастуном, поэтому спокойно ответил, что карпов я ловлю на картошку, на кнедлик, на тесто и на дождевых червей.
– Ну, ты, кажется, свое дело знаешь, – кивнул головой пан Людвиг – Вот покончу с этой грядкой, и мы отправимся с тобой на речку. – Он нагнулся, сунул руку под большой лист и достал консервную банку. – Вот полюбуйся, что я тебе приготовил. Змеи!
Я заглянул в банку. В ней лежала трава, под травой – немного глины, а в ней копошились червяки. Они и вправду были длинные, как змеи.
– Смотри, Тонда, я накопал их под капустой, – сказал пан Людвик. – Но ты их лучше собирай вечером в траве, а то испортишь мне грядки.
Я осторожно прикрыл червяков травой и с гордым видом посмотрел на банку. Не так уж много ребят ловят рыбу на червяков, которых накопал настоящий морской капитан!
Затем я уселся между грядками и впервые за все свое пребывание в Петипасах почувствовал радость. Светило солнце, пахли цветы, на деревьях приятно зеленели маленькие яблоки и груши, в воздухе весело гонялись друг за другом бабочки. Через доски забора в сад пробрались два цыпленка и ходили, как привязанные, за паном Людвиком, ковыряя в земле.
Пан Людвик сказал им: – Смотрите не съешьте у Тоника червяков в банке!
Он сказал это таким добродушным голосом, что его не испугался бы даже самый маленький цыпленок.
Закончив грядку, пан Людвик выпрямился и очистил мотыгу о кусок дерева.
– Теперь, Тоник, мы немного отдохнем, а потом покажем петипасским карпам!
И мы расположились на траве под самой большой яблоней в саду. От неё падала густая тень, лишь иногда мелькали сквозь ветки светлые пятна. Это ветер играл с листвой яблони. Пан Людвик сорвал несколько листков щавеля, неторопливо пожевал их, дал и мне попробовать. Никогда я не ел такого вкусного щавеля! Я чувствовал себя прямо на седьмом небе.
Но потом мне стало ещё лучше: мы начали говорить о море, о кораблях и о моряках. Как раз в это время по синему небу – оно просвечивало сквозь листву яблони – проплыло большое-пребольшое облако, очень похожее на корабль. Я показал на него пальцем:
– Пан Людвик, какой это корабль – двухмачтовый или трехмачтовый?
Пан Людвик прожевал листик щавеля, надвинул фуражку с якорем на самые глаза и только тогда ответил:
– Нет, брат, это что-то побольше. Я бы сказал, что это трехмачтовый, да ещё под полными парусами.
Белое трехмачтовое облако плыло прямо над нашей головой, и мы любовались им.
– Скажите, пан Людвик, а море бывает таким же синим, как небо?
– Бывает, братец. Море похоже на огромное зеркало. Сверху в него как раз и глядится небо.
Тем временем наш корабль-облако проплывал меж двух больших тёмных туч. Но для него это были не тучи, а настоящие огромные материки.
Я опять спросил пана Людвика:
– А нелегко, наверное, проплыть кораблю меж двух материков?
Пан Людвик пожал плечами:
– Это зависит от того, какой корабль и как далеки друг от друга эти материки.
И тут я ловко перевел разговор на другую тему – пусть капитан Людвик расскажет о себе!
– Но от капитана это, наверное, тоже зависит?
– Конечно, братец! Однако посмотри на небо. Теперь нашему капитану придется попотеть!
Наш корабль-облако плыл через пролив. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появились три островка с извилистыми берегами. Корабль-облако все ближе и ближе подплывал к скалистому побережью. Я посмотрел на капитана Людвика. Взгляд его стал тревожным и мрачным.
– Как бы нам, братец, не потерпеть крушение. Ну и капитан же на нашем корабле! Какая-то размазня!
Я зажмурил глаза. Когда я открыл их снова, корабля как не бывало. Он врезался в остров, мачты закачались, паруса разорвались, и обрывки их уже куда-то уносил ветер.
– Пан Людвик, мы потерпели кораблекрушение!
– Вижу, Тоник. И это очень обидно.
– Но ведь с вами было гораздо хуже?
Пан Людвик пропустил эти слова мимо ушей. Сунув руку в карман, он вытащил оттуда платок и вытер капли пота со лба.
– Ты что-то сказал, Тоник?
Весь мой хитроумный план сразу развалился. Я замолчал. Мне не хотелось возвращать капитана Людвика к тяжелым воспоминаниям. Но пан Людвик уже почуял неладное. Приподнявшись на локтях, он повернулся ко мне:
– А ты что покраснел?
Я смутился:
– Вам же было ещё хуже, ведь вы потерпели кораблекрушение ночью!
– Что за ерунду ты болтаешь, Тоник?
А может, он и вправду забыл бурную ночь у незнакомых скал? Я решил ему напомнить. Подвинулся к нему поближе и прошептал почти в самое ухо:
– Берег Слоновой Кости!
– Что такое? – ещё больше удивился пан Людвик.
– «Южный крест»! – не отступал я.
Пан Людвик посмотрел на меня какими-то странными глазами.
– Мне все известно! Вы были когда-то капитаном и потерпели кораблекрушение у Берега Слоновой Кости.
– Да? А скажи мне, пожалуйста, Тоник, где ты набрался такой чепухи?
Теперь настала моя очередь удивляться.
– Ты что, придумал все это сам?
Я не выдержал:
– А почему же вы носите эту фуражку с якорем?
Пан Людвик снял свою фуражку и внимательно посмотрел на неё.
– Да, действительно якорь, – оказал он тихо. – А я и внимания не обращал, так и ношу её вот уже два года.
– А борода, а корабль из хлебной горбушки?
Как мне хотелось, чтобы пан Людвик был настоящим моряком! Вы даже представить себе не можете.
– У вас и походка, как у заправского моряка!
Но пан Людвик только пощелкивал языком, недовольно покачивал головой и все время повторял: «Тоник, Тоник, ты все перепутал, все…» Потом поднялся с травы и сказал:
– Давно уж мне не было так обидно! – и снова подсел ко мне. – Ведь я, Тоник, даже моря ни разу не видел. И как это тебя угораздило выдумать такое?
Потом он объяснил мне, что бороду носит просто так, что морской присказке о горбушке хлеба его научил петипасский перевозчик, а морская походка…
– Знаешь, Тоник, мне ещё отец говорил: «Гонзик, ходи как следует, а то качаешься на ходу, как моряк».
Значит, пан Людвик не был моряком!!
Пропала моя последняя радость в Петипасах! Я вскочил с травы и кинулся к дому, чтобы не зареветь прямо на глазах у пана Людвика.
– А как же карпы? – крикнул он мне вслед.
Но я даже не оглянулся. Он как-то сразу перестал мне нравиться. И виноват в этом был он сам – какое право он имел походить на моряка, если ни разу не видел моря?
Пробегая мимо клумбы, я нарочно сорвал какой-то цветок, хотя цветы рвать не разрешалось. Но я прямо не помнил себя от злости.
Оглянулся я лишь у самого дома. Пан Людвик стоял под яблоней с фуражкой в руках и пристально рассматривал на ней якорь. И вдруг поднял руку с фуражкой и размахнулся. Может, он и бросил фуражку на землю – не знаю, не видел, – но было ясно, что он и вправду здорово расстроился.
Я пробежал через веранду и влетел к себе в комнату. На столе лежало письмо, которое я хотел отослать Руде Драбеку. Я взял ручку, жирной чертой перечеркнул все, что было написано о пане Людвике, а внизу приписал:
«В этих Петипасах живут ужасные люди. Никогда не поговорят с тобой о важных вещах, даже если ничего не делают, просто моют посуду. Или ещё лучше – похожи на моряков, а сами даже моря ни разу не видели».
Я не был уверен, поймет ли что-нибудь Руда из моего письма, но решил, что все объясню ему после каникул, и быстро заклеил письмо.
Затем побежал в кухню, чтобы выйти из дома через другие двери – мне совсем не хотелось столкнуться в саду с паном Людвиком. На улице я спросил какого-то мальчишку, где тут почтовый ящик. Он показал. Я подошел к синему ящику, бросил в него письмо да ещё пристукнул ладонью, чтобы оно провалилось на дно. И в этот же миг кто-то стукнул по ящику с другой стороны. Я привстал на цыпочки, заглянул поверх крышки ящика – и от удивления громко завопил:
– Руда! Откуда ты взялся?
И тут же мне вспомнилось привидение. Когда мы в классе проходили пословицы, мы узнали, что утро вечера мудренее. Но здесь, в Петипасах, эта пословица не имела никакой силы. Чем больше я думал о привидении, тем больше мне казалось, будто я решаю какую-то сверхтрудную задачу. И каждый раз, когда решение уже вертелось где-то близко, у меня в голове вдруг становилось пусто.
Солнце поднялось выше и заглянуло ко мне в окошко. Стоявший на окошке пузырек с чернилами засветился синим цветом. Это напомнило мне о письме Руде Драбеку. Я немедленно принялся за письмо, чтобы поскорее получить ответ. То место, где я просил Руду разузнать у Станды Калиба о петипасском привидении, я подчеркнул двойной жирной чертой.
Кончив писать, я посмотрел на часы. Было только четверть шестого. На кухне стояла мертвая тишина. Людвики ещё спали. А я стал думать, чем мне заняться сегодня. Пожалуй, лучше всего отправиться на рыбалку. Я вынул из шкафа коробку с крючками, грузилами, дробью и поплавками и стал искать в ней ржавый крючок, который нашел в прошлом году на Лужнице, а заодно грузило с маленькой дыркой и сломанный поплавок. На дне Бероунки сплошные камни и коряги. Возьму крючки, грузило и поплавок похуже, – по крайней мере, не будет жалко, если они останутся на дне.
В шесть часов я умылся и отправился на кухню спросить пани Людвикову, не пора ли вставать. Открыв дверь, я увидел, что пани Людвикова и пан Людвик уже осторожно ходят по кухне, боясь меня разбудить.
Пан Людвик сегодня не собирался на работу, потому что работал в прошлое воскресенье. За завтраком он мне сказал, что сначала займется садом, а потом покажет мне, как идти к речке. Я был очень доволен. Не так уж часто показывает ребятам дорогу к реке настоящий моряк.
Но и пани Людвикова мне понравилась не меньше. Поэтому я не пошел с паном Людвиком в сад, а попросил полотенце и стал вместе с ней вытирать посуду. Кроме того, мне хотелось расспросить её о петипасском привидении.
Начал я разговор очень осторожно:
– А знаете, пани Людвикова, о чем я вспомнил?..
Она отвернулась от таза с посудой и подала мне вымытую тарелку.
– Ну что ж, выкладывай! Мы с Яркой всегда любили поговорить.
Я сделал вид, что тщательно вытираю тарелку, а сам одним глазом посматривал на пани Людвикову.
– А говорят, что у нас в Праге, на Увозе, – заметил я безразличным голосом, – ходит рыцарь без головы.
«Подумаешь! У нас в Петипасах тоже есть привидение и тоже без головы», – вот такого ответа ждал я от пани Людвиковой. Мо ничего подобного она не сказала. Наверное, не хотела меня пугать. Однако я хорошо заметил, что пани Людвикова склонилась над лоханкой ещё ниже, а главное, как-то уж очень громко загрохотала тарелками.
Я обошел стол, чтобы получше видеть лицо пани Людвиковой.
– Что бы вы, пани Людвикова, сделали, если бы однажды ночью шли по Увозу и вдруг вам попался бы навстречу рыцарь без головы?..
Пани Людвикова должна была бы ответить на это:
«Пожалуй, Тоник, я бы не очень перепугалась. Ведь такое я могу встретить каждую минуту. Хотя бы у нас саду».
Но она и этого не сказала. Спокойно налила в лохань теплой воды и заметила, покачав головой:
– Что за стланные вопросы ты задаешь, Тоник?
Из этого мне стало ясно, что она прекрасно знает о петипасском привидении, но просто не хочет о нем говорить. Тогда я заложил руки за спину – так всегда делает наш папа, когда разговор заходит о важных делах, – и сказал пани Людвиковой:
– А моя мама говорит со мной обо всем. Даже о привидениях. – И добавил погромче: – Будь у нас в Праге сад и разгуливай там привидение, мы бы обязательно поговорили о нем с мамой.
Теперь пани Людвикова должна была бы сказать:
«Ну, Тоник, я вижу, ты знаешь тайну нашего сада. Сядь-ка вон там на стул, и я все расскажу тебе о петипасском привидении».
Поэтому я подошел к окну и уселся на стул. Но дани Людвикова продолжала спокойно мыть посуду и только улыбалась.
– И откуда это ребята набираются такой чепухи?
Тут уж я рассердился. Не люблю, когда взрослые всячески избегают разговаривать с нами о важных вещах! Я встал со стула и сказал серьезным голосом:
– Пани Людвикова, вчера вечером я видел в вашем саду привидение. Объясните мне, что это было.
Пани Людвикова откинула со лба влажные от пара волосы и весело рассмеялась:
– Насос, Тоник! Конечно, насос! Наш Ярка, когда был поменьше, тоже как-то раз спутал его с привидением.
Я понял, что пани Людвикова не хочет сказать правду, и гневно закричал;
– Но ведь насос не может бегать по дороге!
– Конечно, не может, – согласилась пани Людвикова и тут же спросила меня, часто ли я болтаю подобные глупости.
Я промолчал в ответ, но пани Людвикова стала почему-то нравиться мне гораздо меньше.
Она насухо вытерла таз и убрала его. Потом отрезала кусок хлеба, намазала его маслом, положила сверху помидор и протянула мне. Но я ни за что не стану брать хлеб у человека, на которого так сердит.
– Спасибо, не хочу, – отказался я, хотя очень люблю помидоры.
Если бы я ответил так маме, она положила бы хлеб на стол и сказала: «Ну что ж, съешь, когда захочется». Но пани Людвикова сказала:
– Как хочешь! – и принялась за хлеб сама.
Я разозлился ещё больше и отправился в сад.
И в самом деле, у меня в Петипасах одна только радость – моряк пан Людвик.
Вот вернутся все наши ребята в Прагу, соберутся в своем «парламенте» у карты и как начнут рассказывать о всяких приключениях, которые произошли с ними во время каникул! Франта Турек наверняка начнет так:
«Знаете, ребята, какая буря застала нас в Татрах? Такой вы ещё никогда не видели! Гром там грохочет раза в три сильнее, чем у нас!»
Руда Драбек покачается на носках, прищурит глаза и фыркнет под нос:
«А хоть и в семь раз! Вот у нас в Гуменном была такая буря, что я даже не слышал выстрела, когда папин брат стрелял в медведя, который разворотил оконную раму в его доме. А ведь я стоял рядом! Ясно? Вот это буря так буря!»
Потом настанет моя очередь. Сначала я спрошу ребят:
«А знаете ли вы капитана Людвика?»
Они, разумеется, не будут его знать, и тогда я сделаю удивленный вид:
«Как, вы не знаете этого капитана, грозу морей, который звал меня Тоником и ходил со мной на реку? Вот кто рассказал бы вам о настоящих бурях!»
И все ребята сразу забудут и о Татрах и о медведе и станут, открыв рты, слушать меня. И Руда тоже будет слушать, и под конец скажет мне:
«В будущем году я поеду на каникулы только в Петипасы. Дело решенное!»
Я вспоминал о ребятах из нашего класса, пока не дошел до клумбы – здесь росли цветы, которые нельзя было рвать. За клумбой зеленела трава, а дальше до самого забора тянулись грядки с овощами. От них шел запах лука и петрушки. Пан Людвик стоял у первой грядки и рыхлил землю мотыгой. Мотыга так и сверкала в его руках. Я зажмурил глаза, и мне показалось, что пан Людвик с острой саблей в руках дерется с пиратами.
– Ну как солнышко, Тоник? Неплохо припекает, правда? – сказав это, пан Людвик посмотрел па солнце. – Прогреет воду, и карпы твои сразу проголодаются. Ты умеешь ловить карпов?
Я не хотел показаться ему хвастуном, поэтому спокойно ответил, что карпов я ловлю на картошку, на кнедлик, на тесто и на дождевых червей.
– Ну, ты, кажется, свое дело знаешь, – кивнул головой пан Людвиг – Вот покончу с этой грядкой, и мы отправимся с тобой на речку. – Он нагнулся, сунул руку под большой лист и достал консервную банку. – Вот полюбуйся, что я тебе приготовил. Змеи!
Я заглянул в банку. В ней лежала трава, под травой – немного глины, а в ней копошились червяки. Они и вправду были длинные, как змеи.
– Смотри, Тонда, я накопал их под капустой, – сказал пан Людвик. – Но ты их лучше собирай вечером в траве, а то испортишь мне грядки.
Я осторожно прикрыл червяков травой и с гордым видом посмотрел на банку. Не так уж много ребят ловят рыбу на червяков, которых накопал настоящий морской капитан!
Затем я уселся между грядками и впервые за все свое пребывание в Петипасах почувствовал радость. Светило солнце, пахли цветы, на деревьях приятно зеленели маленькие яблоки и груши, в воздухе весело гонялись друг за другом бабочки. Через доски забора в сад пробрались два цыпленка и ходили, как привязанные, за паном Людвиком, ковыряя в земле.
Пан Людвик сказал им: – Смотрите не съешьте у Тоника червяков в банке!
Он сказал это таким добродушным голосом, что его не испугался бы даже самый маленький цыпленок.
Закончив грядку, пан Людвик выпрямился и очистил мотыгу о кусок дерева.
– Теперь, Тоник, мы немного отдохнем, а потом покажем петипасским карпам!
И мы расположились на траве под самой большой яблоней в саду. От неё падала густая тень, лишь иногда мелькали сквозь ветки светлые пятна. Это ветер играл с листвой яблони. Пан Людвик сорвал несколько листков щавеля, неторопливо пожевал их, дал и мне попробовать. Никогда я не ел такого вкусного щавеля! Я чувствовал себя прямо на седьмом небе.
Но потом мне стало ещё лучше: мы начали говорить о море, о кораблях и о моряках. Как раз в это время по синему небу – оно просвечивало сквозь листву яблони – проплыло большое-пребольшое облако, очень похожее на корабль. Я показал на него пальцем:
– Пан Людвик, какой это корабль – двухмачтовый или трехмачтовый?
Пан Людвик прожевал листик щавеля, надвинул фуражку с якорем на самые глаза и только тогда ответил:
– Нет, брат, это что-то побольше. Я бы сказал, что это трехмачтовый, да ещё под полными парусами.
Белое трехмачтовое облако плыло прямо над нашей головой, и мы любовались им.
– Скажите, пан Людвик, а море бывает таким же синим, как небо?
– Бывает, братец. Море похоже на огромное зеркало. Сверху в него как раз и глядится небо.
Тем временем наш корабль-облако проплывал меж двух больших тёмных туч. Но для него это были не тучи, а настоящие огромные материки.
Я опять спросил пана Людвика:
– А нелегко, наверное, проплыть кораблю меж двух материков?
Пан Людвик пожал плечами:
– Это зависит от того, какой корабль и как далеки друг от друга эти материки.
И тут я ловко перевел разговор на другую тему – пусть капитан Людвик расскажет о себе!
– Но от капитана это, наверное, тоже зависит?
– Конечно, братец! Однако посмотри на небо. Теперь нашему капитану придется попотеть!
Наш корабль-облако плыл через пролив. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появились три островка с извилистыми берегами. Корабль-облако все ближе и ближе подплывал к скалистому побережью. Я посмотрел на капитана Людвика. Взгляд его стал тревожным и мрачным.
– Как бы нам, братец, не потерпеть крушение. Ну и капитан же на нашем корабле! Какая-то размазня!
Я зажмурил глаза. Когда я открыл их снова, корабля как не бывало. Он врезался в остров, мачты закачались, паруса разорвались, и обрывки их уже куда-то уносил ветер.
– Пан Людвик, мы потерпели кораблекрушение!
– Вижу, Тоник. И это очень обидно.
– Но ведь с вами было гораздо хуже?
Пан Людвик пропустил эти слова мимо ушей. Сунув руку в карман, он вытащил оттуда платок и вытер капли пота со лба.
– Ты что-то сказал, Тоник?
Весь мой хитроумный план сразу развалился. Я замолчал. Мне не хотелось возвращать капитана Людвика к тяжелым воспоминаниям. Но пан Людвик уже почуял неладное. Приподнявшись на локтях, он повернулся ко мне:
– А ты что покраснел?
Я смутился:
– Вам же было ещё хуже, ведь вы потерпели кораблекрушение ночью!
– Что за ерунду ты болтаешь, Тоник?
А может, он и вправду забыл бурную ночь у незнакомых скал? Я решил ему напомнить. Подвинулся к нему поближе и прошептал почти в самое ухо:
– Берег Слоновой Кости!
– Что такое? – ещё больше удивился пан Людвик.
– «Южный крест»! – не отступал я.
Пан Людвик посмотрел на меня какими-то странными глазами.
– Мне все известно! Вы были когда-то капитаном и потерпели кораблекрушение у Берега Слоновой Кости.
– Да? А скажи мне, пожалуйста, Тоник, где ты набрался такой чепухи?
Теперь настала моя очередь удивляться.
– Ты что, придумал все это сам?
Я не выдержал:
– А почему же вы носите эту фуражку с якорем?
Пан Людвик снял свою фуражку и внимательно посмотрел на неё.
– Да, действительно якорь, – оказал он тихо. – А я и внимания не обращал, так и ношу её вот уже два года.
– А борода, а корабль из хлебной горбушки?
Как мне хотелось, чтобы пан Людвик был настоящим моряком! Вы даже представить себе не можете.
– У вас и походка, как у заправского моряка!
Но пан Людвик только пощелкивал языком, недовольно покачивал головой и все время повторял: «Тоник, Тоник, ты все перепутал, все…» Потом поднялся с травы и сказал:
– Давно уж мне не было так обидно! – и снова подсел ко мне. – Ведь я, Тоник, даже моря ни разу не видел. И как это тебя угораздило выдумать такое?
Потом он объяснил мне, что бороду носит просто так, что морской присказке о горбушке хлеба его научил петипасский перевозчик, а морская походка…
– Знаешь, Тоник, мне ещё отец говорил: «Гонзик, ходи как следует, а то качаешься на ходу, как моряк».
Значит, пан Людвик не был моряком!!
Пропала моя последняя радость в Петипасах! Я вскочил с травы и кинулся к дому, чтобы не зареветь прямо на глазах у пана Людвика.
– А как же карпы? – крикнул он мне вслед.
Но я даже не оглянулся. Он как-то сразу перестал мне нравиться. И виноват в этом был он сам – какое право он имел походить на моряка, если ни разу не видел моря?
Пробегая мимо клумбы, я нарочно сорвал какой-то цветок, хотя цветы рвать не разрешалось. Но я прямо не помнил себя от злости.
Оглянулся я лишь у самого дома. Пан Людвик стоял под яблоней с фуражкой в руках и пристально рассматривал на ней якорь. И вдруг поднял руку с фуражкой и размахнулся. Может, он и бросил фуражку на землю – не знаю, не видел, – но было ясно, что он и вправду здорово расстроился.
Я пробежал через веранду и влетел к себе в комнату. На столе лежало письмо, которое я хотел отослать Руде Драбеку. Я взял ручку, жирной чертой перечеркнул все, что было написано о пане Людвике, а внизу приписал:
«В этих Петипасах живут ужасные люди. Никогда не поговорят с тобой о важных вещах, даже если ничего не делают, просто моют посуду. Или ещё лучше – похожи на моряков, а сами даже моря ни разу не видели».
Я не был уверен, поймет ли что-нибудь Руда из моего письма, но решил, что все объясню ему после каникул, и быстро заклеил письмо.
Затем побежал в кухню, чтобы выйти из дома через другие двери – мне совсем не хотелось столкнуться в саду с паном Людвиком. На улице я спросил какого-то мальчишку, где тут почтовый ящик. Он показал. Я подошел к синему ящику, бросил в него письмо да ещё пристукнул ладонью, чтобы оно провалилось на дно. И в этот же миг кто-то стукнул по ящику с другой стороны. Я привстал на цыпочки, заглянул поверх крышки ящика – и от удивления громко завопил:
– Руда! Откуда ты взялся?
6
Но тут же я усомнился – неужели мальчишка, что стоит сейчас по другую сторону ящика, и вправду Руда. Ведь пан Людвиг тоже похож на моряка, а сам даже моря ни разу не видел.
Я нагнулся и посмотрел на правую штанину мальчишки. На ней красовалась заплата в виде звездочки. Такая заплата могла быть только на штанах Руды Драбека!
Я обежал ящик и схватил Руду за плечи:
– Ты как очутился здесь?!
Минуту Руда растерянно глотал воздух и наконец, заикаясь, сказал:
– Я опускал туда письмо… – и показал пальцем на ящик.
Только услышав его голос, я окончательно понял: да, передо мной действительно Руда, и где – в Петипасах! Но как он сюда попал? Что тут делает? И почему не написал мне, что приедет?
Вел себя Руда как-то странно. Сначала мне даже показалось, что он хотел повернуться и удрать. Но все же он остался, только плечами повел. Потом поддал носком тапочки камешек и крикнул:
– Ну, и что такого?
Но растерянность Руды быстро прошла. Вскоре он прищурился, оглядел улицу и сказал уже своим обычным тоном:
– Здесь все на нас глазеют. Отойдём-ка лучше в сторонку.
Он схватил меня за руку и потащил через канаву к садовой ограде. Мы уселись на ограду, сорвали по ромашке – надо же чем-то себя занять на время разговора – и начали объясняться.
Руда начал первый:
– Удивляешься, да?
Я кивнул и оторвал у ромашки первый лепесток.
– Я тоже удивился, когда в среду получил письмо из Гуменного! – тяжело вздохнул Руда. – Представляешь, у папиного брата отобрали ружье!
Я подумал, что о ружье можно поговорить и потом. Сейчас мне не терпелось узнать, как Руда очутился в Петипасах. Поэтому я перебил его:
– А почему ты вдруг прикатил в Петипасы?
– Тебе все надо повторять по два раза! – разозлился Руда. – Да как раз из-за этого ружья.
Я удивился ещё больше:
– А как же, интересно знать, как это дядино ружье попало из Гуменного в Петипасы?
Руда возвел глаза к небу:
– Ох, боже ты мой!
После чего назвал меня растяпой, наклонился ко мне и, отчетливо произнося каждое слово, принялся втолковывать:
– В прошлую среду медведь опять прогуливался вокруг дядиного дома. Во всяком случае, так показалось дяде. В чаще леса, за домом всё время кто-то бродил и шумел, ломая ветки. Дядя взял ружье, зарядил его и стал подстерегать у окошка. Понятно?
Я кивнул Руде, и он продолжал:
– Вдруг среди ветвей мелькнуло что-то коричневое. Дядя прицелился и выстрелил, в чаще что-то с шумом свалилось. Дядя выбежал из дома, а в перелеске его уже ждал лесничий, он стоял над убитым оленем. «Хорошенькое дело, пан Драбек, стрелять оленей в июле. Разве вы не знаете, что это запрещается?» Взял да и отобрал у дяди ружье.
Руда немного подождал, пока пройдет мое удивление, потом соскочил с ограды, стал напротив меня и медленно произнес:
– Теперь скажи, что бы ты сделал, если бы тебе пришлось жить в доме, возле которого разгуливает медведь, а у тебя даже ружья нет!
– Я бы сразу уехал.
– Ясное дело, – похвалил меня Руда. – Вот и дядя рассудил так же. Уехал куда-то в город и написал мне письмо: «Руда, тебе ужасно не повезло! В эти каникулы ты не сможешь жить у меня». Постой-ка, в этом письме было ещё кое-что…
Руда задумался, словно что-то вспоминая, а потом тихо стал пересказывать мне дядино письмо.
– Вспомнил! Это было написано на третьей странице внизу! «В городке, куда я переехал, воздух почти такой же, как в Праге. Руда, меня очень огорчает, что мы не увидимся в этом году на каникулах». А дальше уже шла дядина подпись.
Руда грустным голосом закончил рассказ и снова уселся на ограду.
– Представляешь, что я начал вытворять с горя? Но что поделаешь? А позавчера отец сказал: «Я больше не в силах смотреть на этого парня. Пусть он уезжает к другому дяде, в Петипасы, и конец!»
Руда кончил свой рассказ, разом выдернул все лепестки у своей ромашки и с мрачным видом стал разглядывать Петипасы.
Я не знал, что мне делать – жалеть его или радоваться: ведь теперь в Петипасах я не один. Руда и вправду был грустный. Я решил утешить его:
– Может, здесь не так уж плохо.
Руда бросил ощипанную ромашку.
– В этих-то Петипасах! А ты сам-то веришь тому, что говоришь?
Он был прав. Когда я вспомнил обо всем пережитом, мне сразу захотелось обратно в Прагу.
Мы немного посидели молча. По другой стороне улицы брел какой-то пес. Остановился. Уставился на нас с Рудой. Я хотел бросить псу камень, чтобы ему было с чем поиграть, и тут увидел пана Людвика. Он шел по тропке вдоль шоссе, направляясь прямо к нам. Мне совсем не хотелось с ним встречаться, Я потянул Руду за локоть и сказал:
– Знаешь что, пойдём на разведку по Петипасам!
– А ты их ещё не облазил? – спросил Руда, отряхивая свои штаны, испачканные грязью.
Я покачал головой и свернул за угол, потому что пан Людвик уже приближался к нам.
– И я тоже, – пожал плечами Руда. – Ведь я здесь только со вчерашнего дня.
Улица, на которую мы вышли, ничем не отличалась от той, где мы сидели на ограде. Пожалуй, пыли побольше, и только. Высохшая канава. В канаве крапива. Словом, я никогда не видел такой скучной, обыкновенной улицы.
– Да, здесь не очень-то разгуляешься, – решил Руда.
Мы перестали глядеть по сторонам и теперь шли просто так. Я признался Руде: все, что он сообщил мне о Петипасах, – сущая правда. Рассказал и о письме, которое только что послал. Мы вместе пожалели, что я понапрасну истратил на марку одну крону двадцать талеров. Руда даже хотел вернуться к почтовому ящику и посмотреть, нельзя ли достать письмо обратно. Но я уже как-то пробовал проделать такую операцию в Праге – ничего не получилось.
Так мы добрели до какого-то куста. Каждый выломал себе по хорошему пруту, и мы принялись отсекать верхушки у крапивы, что росла в канавах. Так, незаметно, шаг за шагом проходила дорога. Я говорил, Руда слушал. Я рассказал ему о девчонке, которая высмеяла меня, едва я сошёл с поезда, о своей комнате в доме Людвиков, о бородатом солдате на фотографии, о Яркиной библиотеке – книги в ней только о деревьях и травах. Упомянул о пане Людвике. Но много о нем распространяться не стал, лишь предостерёг Руду:
– Если встретишь этого пана Людвика, не спутай его с моряком.
О привидении я не стал рассказывать. Днем это как-то не производит впечатления. Ну кто поверит в привидения, когда так светит солнце! И Руда стал бы просто надо мной смеяться. Лучше рассказать ему о привидениях вечером, когда стемнеет.
И после каждой фразы я повторял:
– Ты был прав, Руда. Петипасы ужасное место!
– Понятное дело, – соглашался Руда.
А я припоминал, что бы ещё ему рассказать. Да! Об учителе!
– Представь себе, Руда, а ведь учитель-то меня уже экзаменовал. Задал мне труднейший вопрос о Кази.
Руда перестал воевать с крапивой:
– Какой учитель?
– Ну тот, что спрашивает даже во время каникул!
– Что ты болтаешь! Не сочиняй! – Но вдруг покраснел и сразу поправился: – А-а, вспомнил!
Он ловко повернулся на каблуке и крикнул:
– Смотри-ка, семь голов одним ударом! – и снова принялся сражаться с крапивой.
Мне показалось странным, что Руда не сразу вспомнил об учителе, – ведь сам же меня предостерегал. Но немного погодя я заметил ещё более странную вещь.
На этой улице за каждым забором были видны собаки. Одни стояли за калитками и молча смотрели на нас, другие бегали вдоль заборов, просовывая носы через доски. И – странное дело! – если к забору подходил я, собаки начинали ворчать, скалить зубы и вовсю лаять, но, едва к забору приближался Руда, все собаки принимались вилять перед ним хвостами.
По биологии мы проходили такое правило: любой опыт требует многократного повторения, только тогда можно верить его результатам. Я повторил опыт с собаками у четырех заборов и двух калиток. Пять псов из шести лаяли на меня и виляли хвостами перед Рудой. И лишь один не делал ни того, ни другого. Он был просто стар. У него уже росла белая борода. Я поделился с Рудой своим «опытом» и спросил, почему собаки на него не лают.
Я нагнулся и посмотрел на правую штанину мальчишки. На ней красовалась заплата в виде звездочки. Такая заплата могла быть только на штанах Руды Драбека!
Я обежал ящик и схватил Руду за плечи:
– Ты как очутился здесь?!
Минуту Руда растерянно глотал воздух и наконец, заикаясь, сказал:
– Я опускал туда письмо… – и показал пальцем на ящик.
Только услышав его голос, я окончательно понял: да, передо мной действительно Руда, и где – в Петипасах! Но как он сюда попал? Что тут делает? И почему не написал мне, что приедет?
Вел себя Руда как-то странно. Сначала мне даже показалось, что он хотел повернуться и удрать. Но все же он остался, только плечами повел. Потом поддал носком тапочки камешек и крикнул:
– Ну, и что такого?
Но растерянность Руды быстро прошла. Вскоре он прищурился, оглядел улицу и сказал уже своим обычным тоном:
– Здесь все на нас глазеют. Отойдём-ка лучше в сторонку.
Он схватил меня за руку и потащил через канаву к садовой ограде. Мы уселись на ограду, сорвали по ромашке – надо же чем-то себя занять на время разговора – и начали объясняться.
Руда начал первый:
– Удивляешься, да?
Я кивнул и оторвал у ромашки первый лепесток.
– Я тоже удивился, когда в среду получил письмо из Гуменного! – тяжело вздохнул Руда. – Представляешь, у папиного брата отобрали ружье!
Я подумал, что о ружье можно поговорить и потом. Сейчас мне не терпелось узнать, как Руда очутился в Петипасах. Поэтому я перебил его:
– А почему ты вдруг прикатил в Петипасы?
– Тебе все надо повторять по два раза! – разозлился Руда. – Да как раз из-за этого ружья.
Я удивился ещё больше:
– А как же, интересно знать, как это дядино ружье попало из Гуменного в Петипасы?
Руда возвел глаза к небу:
– Ох, боже ты мой!
После чего назвал меня растяпой, наклонился ко мне и, отчетливо произнося каждое слово, принялся втолковывать:
– В прошлую среду медведь опять прогуливался вокруг дядиного дома. Во всяком случае, так показалось дяде. В чаще леса, за домом всё время кто-то бродил и шумел, ломая ветки. Дядя взял ружье, зарядил его и стал подстерегать у окошка. Понятно?
Я кивнул Руде, и он продолжал:
– Вдруг среди ветвей мелькнуло что-то коричневое. Дядя прицелился и выстрелил, в чаще что-то с шумом свалилось. Дядя выбежал из дома, а в перелеске его уже ждал лесничий, он стоял над убитым оленем. «Хорошенькое дело, пан Драбек, стрелять оленей в июле. Разве вы не знаете, что это запрещается?» Взял да и отобрал у дяди ружье.
Руда немного подождал, пока пройдет мое удивление, потом соскочил с ограды, стал напротив меня и медленно произнес:
– Теперь скажи, что бы ты сделал, если бы тебе пришлось жить в доме, возле которого разгуливает медведь, а у тебя даже ружья нет!
– Я бы сразу уехал.
– Ясное дело, – похвалил меня Руда. – Вот и дядя рассудил так же. Уехал куда-то в город и написал мне письмо: «Руда, тебе ужасно не повезло! В эти каникулы ты не сможешь жить у меня». Постой-ка, в этом письме было ещё кое-что…
Руда задумался, словно что-то вспоминая, а потом тихо стал пересказывать мне дядино письмо.
– Вспомнил! Это было написано на третьей странице внизу! «В городке, куда я переехал, воздух почти такой же, как в Праге. Руда, меня очень огорчает, что мы не увидимся в этом году на каникулах». А дальше уже шла дядина подпись.
Руда грустным голосом закончил рассказ и снова уселся на ограду.
– Представляешь, что я начал вытворять с горя? Но что поделаешь? А позавчера отец сказал: «Я больше не в силах смотреть на этого парня. Пусть он уезжает к другому дяде, в Петипасы, и конец!»
Руда кончил свой рассказ, разом выдернул все лепестки у своей ромашки и с мрачным видом стал разглядывать Петипасы.
Я не знал, что мне делать – жалеть его или радоваться: ведь теперь в Петипасах я не один. Руда и вправду был грустный. Я решил утешить его:
– Может, здесь не так уж плохо.
Руда бросил ощипанную ромашку.
– В этих-то Петипасах! А ты сам-то веришь тому, что говоришь?
Он был прав. Когда я вспомнил обо всем пережитом, мне сразу захотелось обратно в Прагу.
Мы немного посидели молча. По другой стороне улицы брел какой-то пес. Остановился. Уставился на нас с Рудой. Я хотел бросить псу камень, чтобы ему было с чем поиграть, и тут увидел пана Людвика. Он шел по тропке вдоль шоссе, направляясь прямо к нам. Мне совсем не хотелось с ним встречаться, Я потянул Руду за локоть и сказал:
– Знаешь что, пойдём на разведку по Петипасам!
– А ты их ещё не облазил? – спросил Руда, отряхивая свои штаны, испачканные грязью.
Я покачал головой и свернул за угол, потому что пан Людвик уже приближался к нам.
– И я тоже, – пожал плечами Руда. – Ведь я здесь только со вчерашнего дня.
Улица, на которую мы вышли, ничем не отличалась от той, где мы сидели на ограде. Пожалуй, пыли побольше, и только. Высохшая канава. В канаве крапива. Словом, я никогда не видел такой скучной, обыкновенной улицы.
– Да, здесь не очень-то разгуляешься, – решил Руда.
Мы перестали глядеть по сторонам и теперь шли просто так. Я признался Руде: все, что он сообщил мне о Петипасах, – сущая правда. Рассказал и о письме, которое только что послал. Мы вместе пожалели, что я понапрасну истратил на марку одну крону двадцать талеров. Руда даже хотел вернуться к почтовому ящику и посмотреть, нельзя ли достать письмо обратно. Но я уже как-то пробовал проделать такую операцию в Праге – ничего не получилось.
Так мы добрели до какого-то куста. Каждый выломал себе по хорошему пруту, и мы принялись отсекать верхушки у крапивы, что росла в канавах. Так, незаметно, шаг за шагом проходила дорога. Я говорил, Руда слушал. Я рассказал ему о девчонке, которая высмеяла меня, едва я сошёл с поезда, о своей комнате в доме Людвиков, о бородатом солдате на фотографии, о Яркиной библиотеке – книги в ней только о деревьях и травах. Упомянул о пане Людвике. Но много о нем распространяться не стал, лишь предостерёг Руду:
– Если встретишь этого пана Людвика, не спутай его с моряком.
О привидении я не стал рассказывать. Днем это как-то не производит впечатления. Ну кто поверит в привидения, когда так светит солнце! И Руда стал бы просто надо мной смеяться. Лучше рассказать ему о привидениях вечером, когда стемнеет.
И после каждой фразы я повторял:
– Ты был прав, Руда. Петипасы ужасное место!
– Понятное дело, – соглашался Руда.
А я припоминал, что бы ещё ему рассказать. Да! Об учителе!
– Представь себе, Руда, а ведь учитель-то меня уже экзаменовал. Задал мне труднейший вопрос о Кази.
Руда перестал воевать с крапивой:
– Какой учитель?
– Ну тот, что спрашивает даже во время каникул!
– Что ты болтаешь! Не сочиняй! – Но вдруг покраснел и сразу поправился: – А-а, вспомнил!
Он ловко повернулся на каблуке и крикнул:
– Смотри-ка, семь голов одним ударом! – и снова принялся сражаться с крапивой.
Мне показалось странным, что Руда не сразу вспомнил об учителе, – ведь сам же меня предостерегал. Но немного погодя я заметил ещё более странную вещь.
На этой улице за каждым забором были видны собаки. Одни стояли за калитками и молча смотрели на нас, другие бегали вдоль заборов, просовывая носы через доски. И – странное дело! – если к забору подходил я, собаки начинали ворчать, скалить зубы и вовсю лаять, но, едва к забору приближался Руда, все собаки принимались вилять перед ним хвостами.
По биологии мы проходили такое правило: любой опыт требует многократного повторения, только тогда можно верить его результатам. Я повторил опыт с собаками у четырех заборов и двух калиток. Пять псов из шести лаяли на меня и виляли хвостами перед Рудой. И лишь один не делал ни того, ни другого. Он был просто стар. У него уже росла белая борода. Я поделился с Рудой своим «опытом» и спросил, почему собаки на него не лают.