Чубаха Игорь. Цепные псы пантеонов

   Младшие мандарины тоже прекрасно знали, как им предстоит действовать по расписанию «Янь». Правда, четвертый мандарин Ли Юй, большой спец по речному жемчугу, потушил окурок в кофейной чашке и потянулся пригубить пепельницу, хорошо, вовремя опомнился.
   Не дохлебав из пиал куриный бульон, или кто там чем баловался, троица плюхнулась на расстеленные в номере ковры, будто синхронно настроившись продремать до обеда. Но ковры вдруг сами собой свернулись в рулоны, став до желания закурить похожими на кубинские сигары, и далее эти летательные аппараты покинули палату через окно, чтобы вернуться в цитадель каждый в своей точке.
   И когда за окно умчалась крылатой ракетой последняя ковер-сигара, Фофан Шу выскользнул в коридор и беззвучна снял-успокоил боевыми серпами неповоротливых инкубов, приставленных к элитным покоям гостей в почетный караул. По идеологии варианта «Янь», все прочие члены посольства выполняли отвлекающие маневры, чтобы второй мандарин смог проникнуть куда следует и выполнить, что посчитает самым важным — «Реко ва фукаку дзо ситэ мунасики га готоси»^[25].
   Истинный глава посольства не зря распорядился спикировать в метрополитен на коврах — лис тогда проверял, насколько эддовцы готовы к воздушной атаке, и, оказывается, перехитрил сам себя: к злости Фофана Шу, большинство окон-бойниц цитадели открывались крайне редко и оказались задрапированы сигнализационной паутиной. Первый же вписавшийся в чужую форточку ковер-сигара вызвал тарарам общей тревоги.
   Сигнал ревуна застал оберста Харви Файнса в кровати, пахнувшей женскими духами. Не разбираясь, чьи кудри щекочут ему щеку, старый эльф выбарахтался из объятий пухового одеяла, кое-как натянул галифе поверх подштанников, сунул под мышку ножны со шпагой и был таков, оставив в светелке любвеобильной банши компромат в виде парадного кителя.
   Старый эльф спешил к сектору казарм строить своих подчиненных в боевые порядки, ему навстречу прогромыхал сапогами начштаба Джи-Джи-Олифант, тоже со шпагой, в галифе и без кителя. Они разминулись, не пересекшись ни единым словом, каждый не хуже китайцев разумел, что делать по кризисному варианту.
   А «Старшая Эдда» наполнялась растерянным гулом:
   — Согласись, Акитлаб, не вовремя, совсем не вовремя наш Джи-Джи учебным шухером головы морочит.
   — Поймите! Не могу же я вот так — в одних подштанниках!
   — ...Немедленно открыть арсенал, раздать оружие... Черт возьми, ну хотя бы големам раздать оружие!..
   — Где доктор? Только что здесь крутился...
   — У меня там жена осталась, вы можете это понять? Жена!
   — Слушайте, ничего страшного. Обезьяны, они и есть обезьяны.
   — Понимаешь, просыпаюсь я, а на подоконнике кто-то сидит...
   — А где герр Штагель? Дрыхнет, сухая задница?
   — По тревоге я должен занять пост у адского вечного огня, но, тысяча праведников, кто-нибудь мне объяснит, куда этот очаг после переезда задвинули?!
   Одноглазого недоросля Ретлифа начштаба нашел в компьютерном центре одиноко и беззаботно играющим в третью версию «Героев мечей и магии». На панели по карте пересеченной местности скакали конные витязи, из динамиков выплескивалась перенасыщенная тревожными нотами мелодия, не удивительно, что игрок прозевал общую тревогу. Вот на экране сошлись две армии, у одной масса паладинов, у другой преобладали горгульи и крылатые львы, но всласть натешиться силушкой молодецкой ратникам не довелось.
   Подхватив тоненько запищавшего от боли низкорослика за сухонькую рученьку, Джи-Джи поволок рекрута к дверям, высунулся в коридор и тут же отпрянул обратно. По галерее к компьютерному центру спешила лава нежитей с головами кистеперых рыб и шипастыми конечностями. Из пастей вырывались клубы зловонного пара, который, оседая на настенных панно, разъедал полировку. Высунувшийся из третьей от компьютерного центра двери мирный сотрудник «Эдды» схлопотал порцию искусственного дыхания — птичьей пяткой под сердце в ребра.
   Как ни был испуган тщедушный низкорослик, он стал помогать герру Олифанту баррикадировать двери компьютерным железом. Зазвенел внутренностями автономный блок питания, чихнул наэлектризованной пылью расколовшийся монитор, могучий скорострельный ксерокс загудел, будто гонг. И когда волна водной нечисти ударила снаружи, баррикада выдержала.
   Тут же у баррикады, ловкой подсечкой свалив Ретлифа на паркет — карельская береза, — начштаба зажал ладонями бедняге единственный глаз и стал скороговоркой читать соответствующий отрывок из «Одиссеи». Гекзаметр еще не добубнился до того места, где богам отправляется жалоба на господина Никто-ослепителя, а одноглазый стал заметно прибавлять в объемах.
   По мистической сущности Ретлиф был самым натуральным циклопом, разве что из соображений экономии (типично немецкое морамойство) магическим образом заторможенным в развитии, и теперь начштаба инициировал свое секретное оружие. У Ретлифа мощно вытягивались голени, раздвигая взбухающими пятками неуступчивые модульные столы и роняя стулья дешевой тринадцатидолларовой модели, которую в редком офисе не встретишь. Вздувалась твердющая, словно хоккейные шайбы, мускулатура и, безжалостно наждача ладони начштаба, лезла щетина из ставшей похожей на ковш экскаватора нижней челюсти.
   Оголтелые визг и топот в коридоре усилились, циклоп встал на ноги (Джи-Джи ощутимо тряхнуло) и стряхнул-счесал расползшиеся обрывки костюма. Увы, распрямиться в полный рост великану не позволил потолок. Волосатыми лапами с железными когтями чудище разметало компьютерные параллелепипеды. Ударом кулака вышибло дверь наружу, но в коридоре к сему моменту от китайской оравы остались корчиться и ерзать по паркету только отсеченные наросты-фонарики и крабовидные клешни, а по ним наступал отряд эльфов. Испуганные глазенки пятившихся врагов отражались в зеркально начищенных латах и на плоскостях слаженно прочесывавших воздух топоров.
   Не отвлекаясь здесь, — эльфы и так уже побеждали, — начштаба повел циклопа по параллельному коридору к КПП. Два поворота и три галереи соснового паркета были грубо исцарапаны когтями босых ног одноглазого монстра. За третьим поворотом дракон, метнув длинную шею, чуть не оттяпал не ждавшему столь бурной встречи Ретлифу голову.
   Ретлиф отступил на шаг и, прежде чем вписаться в драку, обложил китайского генерала на нескольких европейских языках с эллинским акцентом. Голос при этом был далеко не пискляв, Джи-Джи зажал уши и отклячил челюсть, боясь за барабанные перепонки.
   Соответствующее полушарие драконьего мозга идентифицировало цель — циклоп, представитель древнегреческого пантеона, вымирающий вид, на планете известно не более тридцати здравствующих особей, причем всего три самки в репродуктивном возрасте. Сын алмазного родника порылся в закромах левого полушария в поисках рекомендаций, как разделаться с циклопом. Военный опыт порекомендовал пронзить поединщика метким ударом хвоста через единственный глаз в мозг либо испепелить огненным дыханием. Испепелить не светило — цинь-генерал не поторопился позавтракать, и напалмовые пазухи под желчным пузырем пустовали. Дракон включил завораживающие переливы шкуры, но большая часть застрявшей туши оставалась циклопу не видима, и усилия пропали втуне. Дракон попытался поразить циклопа навесно-скорпионьим (через собственную голову) ударом обоюдоострого хвоста, но дальний конец превратившегося в отточенное лезвие тела только беспомощно пронзал воздух над холкой — ближе к противнику не дотянуться.
   Наверное, в открытом противостоянии малиновый дракон не оставил бы циклопу шансов выжить, но сегодня выпал невезучий день для кавалера Ордена Горы Сычуань. Великан неуклюже кувырнулся, оставив на паркете лишние царапины уже когтями рук, мобилой-раскладушкой выпрямился рядом с трясшей стены малиновой тушей, бесстрашно сунул пальцы-сардельки в клацающую пасть, заиграл бочкообразными шайбами-мускулами и разорвал высокопоставленной рептилии межчелюстные хрящи и сухожилия, будто так и было. Захрустело на весь метрополитен, малиновую персону не спасли ни костяной гребень, ни щедрая грива-борода, ни добавочные слои роговой брони, ни чины и награды, ни благородство происхождения.
   Одноглазого Ретлифа ослепило фонтаном горячей неестественно-малиновой крови. Располовиненная по скулам драконья башка конвульсивно заплясала, словно норовистый поливальный шланг из фильмов с Чарли Чаплином. Впрочем, это не помешало циклопу упереться лапами в драконью грудь, поднатужиться мускулами-шайбами и вытолкнуть пробку-тушу под немузыкальный звук-чмок...
   Бой гремел уже где-то за лестничными пролетами и лабиринтом коридоров. Двое кобольдов, ежесекундно поскальзываясь на истекавших рыбьей слизью отсеченных и порубленных щупальцах, еле втащили черный пластиковый мешок в разгромленный компьютерный центр. Дело было самым бессмысленным из бессмысленных, все равно вот-вот начнется эвакуация цитадели. Но никто из парочки не рискнул взять на себя ответственность и предложить напарнику сачкануть приказ самого Гребахи. Перевалив тяжелый и туго набитый мешок через завал из распотрошенных компьютерных корпусов, парочка остановилась утереть пот, но не успела.
   Жалобно брызнули осколки оконного стекла, в зал баллистической ракетой влетел скатанный ковер и развернулся турнирным флагом. От испуга у кобольдов стали округляться рты. Но тоже не успели, поскольку десантировавшийся из ковра тибетский горный демон вдохнул правой ноздрей, выдохнул левой и в мгновение ока искрошил кобольдов в пыль любимым заклятием «Червивая алыча».
   Тут внимание демона привлек мешок — под черной пластиковой поверхностью бродило и перекатывалось. Можно было двинуться прочь из кабинета, уничтожая все на пути, но ведь неспроста эти двое слабаков тащили свой груз к окну. Это упакованное в траур нечто вполне могло оказаться местным хитрым оружием, которое не стоит оставлять в тылу. Демон тряхнул козьей бородой и кривым ногтем вспорол пластик. Как оказалось, он совершил непростительную ошибку. Из черного нутра взвился непроглядный рой разозленных ос, маленьких юрких злобных истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков. Они икрой облепили третьего мандарина посольства Байхуа Вэньяна Камень Склони-Голову от макушки до подошв, и все равно не всем жесткокрылым мстителям хватило места.
   Осиные жала истыкали кожный покров демона со скрупулезностью швейной машинки. Пусть в досье Байхуа Вэньяна значилось, что прикончить его можно, только перерезав горло сушеным лавровым листом, впрыснутого осиного яда оказалось столько, что лавры не потребовались...
   Джи-Джи радостно хлопнул одноглазого победителя по ляжке — выше уже не доставал — и тут же посеменил вперед. На внутреннем дворе начштаба приметил, как, сползаясь по переколошмаченной посуде и разоренному десерту, льнут друг к дружке грудинки и огузки вампирской сержант-братии, но здесь не задержался. А вот оказавшись на ивовом мостике, начштаба поспешил дать отмашку.
   И с этим жестом о мрамор вестибюля разом загремела сотня костяных пяток — это в сторону «Старшей Эдды» прыснули вынырнувшие из стен команды скелетов...

* * *

   Антон Петров, если бы захотел, теперь свободно мог прогуляться по забрызганным кровью и мозгами галереям замка: на какое-то время о нем забыли. Но вместо этого фальшивый ботаник отнял ухо от замочной скважины и ножкой стула зафиксировал дверь.
   — Согласен считать задание выполненным. Между китайцами и эддовцами настоящая война, — правильно прочитал значение недоброй ухмылки на физиономии Антона фон Зигфельд. — Только фи, как ты грубо работаешь. Операцию можно было провести элегантней.
   — Элегантней нельзя. — Антов протопал к зашторенному окну и осторожно отклонил край ткани. Ничего интересней сползавшейся к неким реперным точкам окрошки из вампир-официантов он не узрел.
   — Почему?
   — Во-первых, потому что агенты волхв-дивизиона бывают двух видов. Ты — агентурный разведчик, а я — разведчик-диверсант. Меня учили только так работать.
   — Учили, как же... Это называется: «Перестаньте меня нервировать, а то некуда больше закапывать». Да тебе в кабаках вместо песен молитвы за упокой убиенных заказывать надо!
   — Из меня воспитывали и, в конце концов, воспитали цепного пса славянского пантеона, — Антон говорил это вполне официально и сугубо верноподданно, не придерешься. И в то же время с некой брюзгливостью-брезгливостью. — Я умею подавать голос или делать стойку на любого инферн-вальдшнепа, насобачен впиваться мертвой хваткой так, что челюсти философским камнем не разжать. А вот вилять хвостиком меня никто выдрессировать не удосужился. Промашка у волхв-шефов приключилась.
   Зигфельд не расслышал горечи в словах Антона, но она была. И немалая. Как больно было сейчас Антону Петрову (он же Феликс Ясенев), вряд ли кто-либо мог понять. Вместе с возвращением правильной памяти Антон потерял надежду. С фальшивыми воспоминаниями он был личностью, имевшей мечты и порывы. А теперь он кто?.. Лишь цепной интриган, натасканный натравливать с большой кровью чужие своры друг на друга.
   Зигфельд имел собственное представление о подвигших Антона на интригу причинах:
   — Признайся, тебе захотелось стереть с лица земли всех, кто видел тебя мимозным ботаником. Чтобы никто не знал, что суперагент Феликс Ясенев, он же Антон Петров, умеет быть другим.
   — Умеет?
   — Не придирайся к словам.
   — Когда я был буквальным ботаником, я тоже убивал и стравливал, но при этом... Да что тебе, дыму ментоловому, объяснять. Отстань. — Уставившись в щелку меж рамой и гардиной, Петров ждал чего-то весьма важного.
   Покуда Эрнст не обращал внимания на избранную собеседником позицию, но ведь еще несколько секунд, ну, пусть минута, и догонит, что не так просто маячит Петров именно там. Или Антон ошибается в спутнике, и наш пресловутый дока — слабак из слабаков? Тогда от такого «ангела-телохранителя» предстоит как можно быстрее избавиться.
   — «Так учили». Не смеши мои вши, которых у меня никогда не было. Ты ждал этого часа, как влюбленная паучиха!
   — Мо-ло-дец! — отпуская край гардины, сказал Петров с интонацией, не позволявшей Зигфельду отнести похвалу на свой счет.
   Зигфельд, конечно же, заерзал, как опоздавший на поезд, и переплыл к окну, чтобы узнать, кто заслужил похвалу Антона. Кроме шаркавших костяными пятками стекавшихся в «Эдду» скелетов, он никого не узрел. Фон Зигфельду стало обидно, что процесс колбасится мимо него, а он ну ни на йоту не шарит в вытанцовывающемся пасьянсе.
   А пасьянсу было еще далеко до эпилога. Петров споро накапанной в колбу свежей порцией лже-яда деловито облил, прежде чем раскрыть, портмоне. Затем оросил остатком субстанции портрет Гребахи, ну а следом столь же деловито по черно-гнойной жижице вывел пальцем семизначный номер и приложил мокрую вещь к уху, словно телефонную трубку, — оказывается, волшебная жидкость не только возвращала истинную память.
   — Ты звонишь передать последний привет своим родным? — Эрнст вел себя, как навязанный военный советник.
   — Нет. — Антон был весь в делах, но стоически терпел шуточки пристегнутого коллеги-неудачника.
   — Все равно идиотский поступок. Про нас «Эдда» забыла, ты мог бы под шумок улизнуть. Но вместо этого сам о себе напомнил!
   — А тебе меня искренне жаль? — Антон нехотя и лишь про себя признал, что перемудрил с секретностью. Более осведомленный призрак меньше бы путался под ногами.
   — Понимаешь ли, коллега, поскольку я могу являться только тебе, то без тебя и меня не станет окончательно.
   Наверное, с той стороны пространства в бумажнике сказали: «Алло».
   — Петербургский метрополитен. Прямо на подземном перроне станции «Невский проспект», — доложил Антон по секретному номеру волхв-дивизиона нынешние координаты беззащитной «Эдды» и равнодушно швырнул отслужившее портмоне в мусорное ведро.
   «Так же поступит и со мной, когда я стану ему не нужен», — замирая от страха, подумал Зигфельд. Он ошибался. Он уже только мешал, а все еще был в некотором смысле жив.
   — У тебя был телефонный номер «Ярило», когда мы неприкаянно слонялись по метро?! — попытался визгом заглушить собственный страх Эрнст фон Зигфельд.
   — Но я же его тогда не помнил!.. — надменно пожал плечами пес славянского пантеона Феликс Ясенев, он же Антон Петров.
   Теперь — или, или. Или «Эдда» успеет слинять со всеми потрохами, или ее успеют накрыть превосходящими силами и умножат на ноль.

* * *

   В цитадель Джи-Джи-Олифант вернулся крепко повеселевшим, во главе солидного гремевшего ребрами и позвонками отряда, бросавшего вокруг штрихи-тени. Из кармана галифе начштаба достал портмоне и открыл на газетной вырезке:
   — Наружное охранение снято и готово к бою, жду дальнейших распоряжений.
   — Приготовиться к экстренной эвакуации, — глухо отдала приказ картинка. Шеф не разделял бравурных настроений начштаба.
   Гороховая дробь пяток по паркету разбилась на пучок лучей, до Джи-Джи услышанное дошло не сразу.
   — Но ведь!..
   — С потерями не считаться, — глухо раздалось с картинки. Бестолковая виватность начштаба только пуще раздражала командарма.
   — Но!..
   — Использовать первых попавшихся смертных из нашего штата, ботаника, если попадется, тоже под нож, — глухо приказала картинка и поблекла...

* * *

   Обритый наголо, одетый в больничную пижаму эльф Тесен закусил в зубах муаровую ленту Ордена шестнадцати рун третьей степени и, поскольку его боевой топор нынче ржавел в оружейке казармы, вцепился в горло врагу голыми руками. Но последовал удар стилетом в защищенный только утлой хлопчатобумажной тканью бок, и рядовой Тесен рухнул к ножкам лазаретной койки, так и не разжав зубов.
   Его противник — кентавр явно монгольских кровей — сиганул через тумбочку на помощь двум военным советникам-зомби в красных мундирах и белых пробковых шлемах. Только паркетные щепки из-под копыт брызнули. Викторианцам никак не удавалось разделаться с отмахивавшимся станиной капельницы форт-сержантом Ланалогом.
   Когда один из зомби пытался зайти со спины, сержант талантливо брыкался загипсованной ногой. Однако кентавр умел брыкаться почище эльфа, всего один удар, и кавалер Ордена шестнадцати рун второй степени Ланалог Горпожакс опрокинулся навзничь с раздробленной в фарш грудной клеткой.
   На этом сопротивление в госпитале можно было считать подавленным. Правда, медсестра не переставала сучить коленками. Ее, завалив на пустующую койку у стены, насиловал кот-оборотень. Стреловидный суставчатый хвост твари трубой победно целился в люстру, ластовые перепонки меж музыкально тонкими, впившимися в ведьмины плечи пальцами сладострастно вибрировали. Уткнувшись лицом в колючее одеяло, Оявка безвольно пускала слюни.

* * *

   Три мегеры приволокли и втолкнули запарившуюся упираться Катерину в четырехметрового диаметра нарисованный мелом круг, сами остались тяжело дышать за меловой границей. Мрачное подземелье скупо освещалось жалким чадяшим факелом, от которого больше лихорадочно мечущихся теней, чем света. Катерина оправила розовое платье, утерла рукавом сочившуюся из расквашенной губы кровь и огляделась. Типа, все еще не сдалась. Конечно, она бы с превеликим удовольствием обернулась дебелой змеищей и показала бы этим гербариям, где миноги зимуют. Но, увы, как невольнонаемная и стратегически нацеленная против смертных, оборотные чудеса она умела творить лишь в светлое время суток, либо вне площадки цитадели.
   Только при большом старании можно было заметить валявшиеся в углу железяки да пару ржавых вделанных в стену уключин, наверное, тоже зажимы для факелов. И еще — буквально под каблуком кем-то посеянная пуговица. Жаль, не граната.
   — Предательница! — доставая «Беломор», выдала вердикт мумия с зататуированными руками, цыганский наряд которой в пылу борьбы тоже не слабо пострадал. Если бы мумии умели преть, эта бы за сеанс борьбы с Катериной выдала полновесное ведро отборного концентрированного трудового пота.
   — Китайская зараза, — подвякнула вторая, роясь по карманам в поисках сигарет.
   — Чтоб тебя, гадюку, атипичная пневмония скрутила! — не промолчала и третья, тяжело и сипло свистя в две дырочки.
   Девушка-змея ринулась вперед — если не наказать за оскорбление, то хотя бы метко плюнуть. Вот только вырваться за рисованную черту не получилось. Невидимая стена упруго и бесцеремонно отшвырнула обратно.
   — Врешь, не ускользнешь, животное, не таким здесь жало обламывали!
   — Это тебе не яйца откладывать!
   — Ты пошипи-пошипи или цапни себя за хвост!
   Скрипнула дверь темницы, в каземат ввалился Джи-Джи и подслеповато прищурился:
   — Кто здесь? — Начштаба пребывал в галифе, но без кителя.
   — Мы! — хором отрапортовали мумии, учтиво не замечая, что начальник не при полном параде. — Ваши покорные слуги!
   — А в кругу?
   — Изменница Кондаурова собственной персоной, — мстительно доложила старшая мумия и чиркнула спичкой, прикуривая, а заодно и подсвечивая.
   Тени яростней заплясали танго.
   — Так она же не смертная, — остался недоволен Джи-Джи-Олифант. — Смертных по казематам никого нет? Точно нет? Может, забыли кого? Так окончательно нет?
   — Откуда? Эти дурные банши последнего повара не уберегли.
   В упоминании баншей начштаба привиделся намек, но морщился старший офицер недолго. За спиной начштаба в дверь сунулся острый нос доктора Штагеля. Доктор не изменял любимому склочному настроению:
   — Ах вот вы где, герр Олифант, я вас повсюду ищу. Уважаемый начштаба, вы не будете столь любезны всемилостивейше растолковать неразумному вашему покорному слуге...
   Джи-Джи не стал прятать радость от встречи.
   — Уважаемый герр доктор, вы уцелели в этом кровопролитии?! Какая удача! Уважаемый герр Штагель, вы не будете столь любезны соблаговолить разъяснить ничтожному начштаба, зачем вы давеча подослали ко мне разыскивавшего свою казарму эльфа? — И уже совсем не паточным тоном мегерам: — Оставьте эту политическую проститутку, помогите проводить герра доктора в церемониальный зал. Головами отвечаете за его бесценную жизнь!..

* * *

   Антон, он же Феликс, врезал выпрыгнувшему, будто леденец из фантика, из скатки-ковра монстрику левой меж глаз. Понятно, рука была предусмотрительно отягощена заклятием «Громобой», и все же Петров сразу отшиб себе все косточки в кулаке, руку пробило болью до самого плеча. Но и та сторона, как минимум, перестала глядеть гоголем.
   — Да ведь это же Фэн Мэнлун собственной персоной! — под бряцание последних, еще осыпавшихся осколков стекла и громыхание вышибленной оконной решетки запричитал где-то вне поля зрения Зигфельд.
   — Ты найдешь здесь свою смерть, Фэн Мэнлун! — выпучив глаза, посулил Антон Петров нагрянувшему хаму с собачьей мордой и споро набухавшим фингалом вокруг левого глаза. Выкрик мишенил две цели: позволить оклематься пострадавшим костяшкам и запугать ворога осведомленностью.
   — Если знаешь имя мое, то ведаешь и смерть свою! — ни капельки не урезонился рогатый мандарин. Лишь часто моргал, держал низко лоб и бычил полированные рожки.
   Кавалеры раскачивались рядом с потеющим жирной копотью перегонным кубом, портрет в портрет, тяжело дыша, как борцы на ковре. Сыпались с полок реторты и колбы, хрустели под ногами пучки сушеных чертополохов и гвоздик. Оба по очереди спотыкались о бадью из-под черных тюльпанов.
   — Мэнлун — автор книги про астральный рукопашный бой! — суфлировал с безопасного расстояния Зигфельд.
   — Я не отпущу тебя в астрал! — заревел белугой с учетом подсказки Петров, он тянул злодея правой рукой за манишку к себе, целясь вцепиться зубами в жарко работавшие ноздри, левая рука Антона все еще висела плетью, она желала бить и прессовать эту собачью харю, но не могла — бюллетенила.
   А пятый мандарин так и норовил вырваться, глаз запухал все краше и сочнее, а в пасти плотоядно шевелились дециметровые бархатно-палевые комариные хоботки, ища, во что бы впиться, и не находя.
   Вышибленная таранным, с разгону, ударом ковра решетка нашла идеально-горизонтальное положение и перестала греметь. Смекнув, что только злодей прошепчет соответствующие слова, поединщики вопреки воле Петрова таки ж окажутся в астрале, Антон дернул кровососущую нежить на себя, подсек ступней, лишая равновесия, и воткнул пастью в ванну с мертвецом и водяным суточным настоем на все том же мертвеце. Пусть тренируется звать в астрал на рыбьем языке!
   Пузыри пошли виноградными гроздьями, малость очухавшаяся рука Антона перехватила тварь за лоснящийся загривок и, как тварючка ни брыкалась, ни елозила соскальзывавшими руками-граблями по краю ванны, ни хватала воздух пятернями, Антон не отпускал.
   — Ты его убиваешь? — задал не самый умный на сегодня вопрос Зигфельд с видом адвоката, отговаривающего клиента плюнуть из трубочки жеваной бумагой в судью со скамьи подсудимых за минуту до оглашения приговора.