Страница:
3
Его рассказы были настолько смешные, что сам автор, как признавался он много позже, безудержно смеялся над ними во время работы.
«Уже первые строчки смешат меня. Я смеюсь. Смеюсь все громче и громче. Наконец хохочу так, что карандаш и блокнот падают из моих рук. …В стену стучит сосед. Он бухгалтер. Ему завтра рано вставать. Я мешаю ему спать. Должно быть, я его разбудил. Досадно.
Я кричу:
- Извините, Петр Алексеевич.
Снова берусь за блокнот. Снова смеюсь, уже уткнувшись в подушку. Переписывая, я продолжаю тихонько смеяться. А завтра, когда буду читать этот рассказ в редакции, я уже смеяться не буду. Буду хмуро и даже угрюмо читать».
И как, действительно, можно не смеяться над Петюшкой Ящиковым, который попал в не очень-то приятную историю по причине. Впрочем, сейчас сами поймете, по какой причине.
Грубоватый, далеко не литературный язык рассказов близок к уровню образования и культуры этого самого Петюшки и его компании. Так, конечно, еще смешней. Отношение автора к этому языку вполне понятно.
Вот герой рассказа «Операция» размышляет - то ли сразу после работы ехать на «глазную» операцию (удалять ячмень), то ли заехать домой?
«Дело это хотя глазное и наружное, и операция, так сказать, не внутренняя, но пес их знает - как бы не приказали костюм раздеть. Медицина - дело темное. Не заскочить ли в самом деле домой - переснять нижнюю рубаху?»
Побежал Петюшка домой.
Главное - что докторша молодая. Охота было Петюшке пыль в глаза ей пустить - дескать, хотя снаружи и не особо роскошный костюм, но зато, будьте любезны, рубашечка - чистый мадеполам.
Одним словом, не хотел Петя врасплох попасть».
Приходит он в больницу. И вот доктор ему говорит:
«Снимите сапоги и ложитесь на этот операционный стол.
Петюшка даже слегка растерялся.
«То есть, - думает, - прямо не предполагал, что сапоги снимать. Это же форменное происшествие. Ой-ёй, - думает, - носочки-то у меня неинтересные. Если не сказать хуже».
Начал Петюшка все-таки свою китель сдирать, чтоб, так сказать, уравновесить другие нижние недостатки.
Докторша говорит:
- Китель оставьте трогать. Не в гостинице. Снимите только сапоги».
Далее Петюшка так объясняет ей ситуацию:
«Прямо, - говорит, - товарищ докторша, не знал, что с ногами ложиться. Болезнь глазная, верхняя - не предполагал. Прямо, - говорит, - товарищ докторша, рубашку переменил, а другое, извиняюсь, не трогал. Вы, - говорит, - на них не обращайте внимания во время операции.
Докторша, утомленная высшим образованием, говорит:
- Ну, валяй скорей. Время дорого.
Так и резала ему глаз. Режет и хохочет. На ногу посмотрит и от смеха задыхается. Аж рука дрожит».
Давненько, видно, Петя не менял свои носочки.
В общем, находите сборник рассказов Зощенко и читайте дома прямо вслух. Не только вам, а всем в вашей семье будет интересно послушать.
3
У Зощенко немало рассказов для детей. Одни - для самых маленьких. Например - «Глупая история». Ее можно читать хоть в три, четыре, в пять лет. А там уж у кого какой вкус. Даже и в 10 лет забавно, по-моему, почитать.
«Петя был не такой уж маленький мальчик. Ему было четыре года.
Но мама считала его совсем крошечным ребенком. Она кормила его с ложечки, гулять водила за ручку и по утрам сама одевала его». Вот однажды Петя проснулся, мама «одела его и поставила на ножки около кровати. Но Петя вдруг упал». И так он падал три раза подряд, и тогда мама испугалась и позвонила папе на службу, чтоб скорей приезжал - их сын «на ножках стоять не может.
Вот папа приезжает и говорит:
- Это глупости. Наш мальчик хорошо ходит и бегает, и не может быть, чтоб он у нас падал.
И он моментально ставит мальчика на ковер. Мальчик хочет пойти к своим игрушкам, но снова, в четвертый раз, падает.
Папа говорит:
- Надо скорей позвать доктора. Наверно, наш мальчик захворал. Наверно, он вчера конфетами объелся».
Но доктор не мог понять, в чем дело, и решили звонить профессору.
«.А в этот момент к Пете в гости приходит маленький мальчик Коля.
Коля посмотрел на Петю, засмеялся и говорит:
- А я знаю, почему у вас Петя падает.
Доктор говорит:
- Глядите, какой нашелся ученый карапуз - он лучше меня знает, почему дети падают.
Коля говорит:
- Поглядите, как у вас Петя одет».
А дальше - самое интересное. Просите родителей взять детские рассказы Зощенко - и читайте, пока не выросли.
4
Когда же подрастете лет до семи-восьми или до десяти-двенадцати, тоже еще не поздно, - берите сборник его рассказов, который называется «Леля и Минька». Они автобиографичны - то есть писатель рассказывает запомнившиеся ему истории из собственного детства.
Когда он был маленький и чем-нибудь заболевал, родители буквально засыпали его подарками. «А я почему-то очень часто хворал. Главным образом свинкой или ангиной.
А моя сестренка Леля почти никогда не хворала». И вот однажды она заявила, что нечаянно проглотила биллиардный шарик. «Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь».
«Леля легла на диван и стала охать». Пришли родители, мать испугалась, стала плакать, спрашивать, что она чувствует. «И Леля сказала:
- Я чувствую, как шарик катается там у меня внутри. И мне от этого щекотно и хочется какао и апельсинов».
И тут у нее из кармана передника выпадает шарик. Тогда отец, уже собравшийся бежать за врачом, догадывается пересчитать шарики. Все на месте…
«Мама сказала:
- Это ненормальная или даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить ее нелепый поступок!
Папа нас никогда не бил, но тут он дернул Лелю за косичку и сказал:
- Объясни, что это значит!
Леля захныкала и не нашлась, что ответить».
И вот, делится с нами автор этого детского рассказа, «представьте себе дети, прошло тридцать лет!» И он припомнил это событие, стал об этом думать.
«И мне показалось, что Леля обманула родителей совсем не для того, чтобы получать подарки, которые она и без того имела. Она обманула их, видимо, для чего-то другого».
И вот он едет в Симферополь к своей сестре, напоминает историю с шариком и спрашивает, зачем она это сделала.
И Леля, у которой было уже трое детей, «покраснела и сказала:
- Когда ты был маленький, ты был такой славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик, - я хотела, чтоб и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.
И я ей сказал:
- Леля, я для этого приехал в Симферополь.
И я поцеловал ее и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.
И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь».
Потом он дал еще деньги «на кино и конфеты» ее детям - своим племянникам. «.И сказал им:
- Глупые маленькие сычи! Я дал вам это для того, чтобы вы лучше запомнили переживаемый момент, и для того, чтобы вы знали, как вам надо в дальнейшем поступать.
На другой день я уехал из Симферополя и дорогой думал о том, что надо любить и жалеть других, хотя бы тех, которые хорошие. И надо дарить им иногда какие-нибудь подарки. И тогда у тех, кто дарит, и у тех, кто получает, становится прекрасно на душе».
5
Его жизнь разделилась как бы на две части. Слава и уважение сменились огромной несправедливостью, которые допустил по отношению к нему единолично и жестоко управлявший страной Сталин. Его не только совершенно перестали печатать (а в советское время для этого достаточно было отдать приказ с самого верху - и любое издательство шарахалось от такого писателя как от зачумленного), но даже отняли «хлебные карточки» - в прямом смысле слова оставили без хлеба. И многие добрые знакомые перестали узнавать его на улице - чтоб не навлечь на себя неприятности. А другие - как, например, Каверин - регулярно посылали ему деньги.
Потом умер Сталин, ситуация стала полегче. Но горькое чувство в душе Михаила Михайловича осталось: он увидел многих людей с неприглядной стороны.
Свидетель разговора Самуила Яковлевича Маршака с Зощенко рассказал мне, как Маршак стал было его мягко укорять - что же Вы, Михаил Михайлович, не пришли вчера туда-то? Там были хорошие люди. И тогда оба они услышали тихий голос Михаила Михайловича: «Хорошие люди, Самуил Яковлевич, хороши в хороших ситуациях, в плохих - плохи, а в ужасных - ужасны».
А ведь он-то всю жизнь старался научить людей вести себя благородно - всегда. В любой ситуации.
О ЗОЛОТЕ, МАЛЫШЕ И КИТАЙЧОНКЕ ВАНЬ ЛИ
О ВОЙНАХ И ЛЮБВИ
Его рассказы были настолько смешные, что сам автор, как признавался он много позже, безудержно смеялся над ними во время работы.
«Уже первые строчки смешат меня. Я смеюсь. Смеюсь все громче и громче. Наконец хохочу так, что карандаш и блокнот падают из моих рук. …В стену стучит сосед. Он бухгалтер. Ему завтра рано вставать. Я мешаю ему спать. Должно быть, я его разбудил. Досадно.
Я кричу:
- Извините, Петр Алексеевич.
Снова берусь за блокнот. Снова смеюсь, уже уткнувшись в подушку. Переписывая, я продолжаю тихонько смеяться. А завтра, когда буду читать этот рассказ в редакции, я уже смеяться не буду. Буду хмуро и даже угрюмо читать».
И как, действительно, можно не смеяться над Петюшкой Ящиковым, который попал в не очень-то приятную историю по причине. Впрочем, сейчас сами поймете, по какой причине.
Грубоватый, далеко не литературный язык рассказов близок к уровню образования и культуры этого самого Петюшки и его компании. Так, конечно, еще смешней. Отношение автора к этому языку вполне понятно.
Вот герой рассказа «Операция» размышляет - то ли сразу после работы ехать на «глазную» операцию (удалять ячмень), то ли заехать домой?
«Дело это хотя глазное и наружное, и операция, так сказать, не внутренняя, но пес их знает - как бы не приказали костюм раздеть. Медицина - дело темное. Не заскочить ли в самом деле домой - переснять нижнюю рубаху?»
Побежал Петюшка домой.
Главное - что докторша молодая. Охота было Петюшке пыль в глаза ей пустить - дескать, хотя снаружи и не особо роскошный костюм, но зато, будьте любезны, рубашечка - чистый мадеполам.
Одним словом, не хотел Петя врасплох попасть».
Приходит он в больницу. И вот доктор ему говорит:
«Снимите сапоги и ложитесь на этот операционный стол.
Петюшка даже слегка растерялся.
«То есть, - думает, - прямо не предполагал, что сапоги снимать. Это же форменное происшествие. Ой-ёй, - думает, - носочки-то у меня неинтересные. Если не сказать хуже».
Начал Петюшка все-таки свою китель сдирать, чтоб, так сказать, уравновесить другие нижние недостатки.
Докторша говорит:
- Китель оставьте трогать. Не в гостинице. Снимите только сапоги».
Далее Петюшка так объясняет ей ситуацию:
«Прямо, - говорит, - товарищ докторша, не знал, что с ногами ложиться. Болезнь глазная, верхняя - не предполагал. Прямо, - говорит, - товарищ докторша, рубашку переменил, а другое, извиняюсь, не трогал. Вы, - говорит, - на них не обращайте внимания во время операции.
Докторша, утомленная высшим образованием, говорит:
- Ну, валяй скорей. Время дорого.
Так и резала ему глаз. Режет и хохочет. На ногу посмотрит и от смеха задыхается. Аж рука дрожит».
Давненько, видно, Петя не менял свои носочки.
В общем, находите сборник рассказов Зощенко и читайте дома прямо вслух. Не только вам, а всем в вашей семье будет интересно послушать.
3
У Зощенко немало рассказов для детей. Одни - для самых маленьких. Например - «Глупая история». Ее можно читать хоть в три, четыре, в пять лет. А там уж у кого какой вкус. Даже и в 10 лет забавно, по-моему, почитать.
«Петя был не такой уж маленький мальчик. Ему было четыре года.
Но мама считала его совсем крошечным ребенком. Она кормила его с ложечки, гулять водила за ручку и по утрам сама одевала его». Вот однажды Петя проснулся, мама «одела его и поставила на ножки около кровати. Но Петя вдруг упал». И так он падал три раза подряд, и тогда мама испугалась и позвонила папе на службу, чтоб скорей приезжал - их сын «на ножках стоять не может.
Вот папа приезжает и говорит:
- Это глупости. Наш мальчик хорошо ходит и бегает, и не может быть, чтоб он у нас падал.
И он моментально ставит мальчика на ковер. Мальчик хочет пойти к своим игрушкам, но снова, в четвертый раз, падает.
Папа говорит:
- Надо скорей позвать доктора. Наверно, наш мальчик захворал. Наверно, он вчера конфетами объелся».
Но доктор не мог понять, в чем дело, и решили звонить профессору.
«.А в этот момент к Пете в гости приходит маленький мальчик Коля.
Коля посмотрел на Петю, засмеялся и говорит:
- А я знаю, почему у вас Петя падает.
Доктор говорит:
- Глядите, какой нашелся ученый карапуз - он лучше меня знает, почему дети падают.
Коля говорит:
- Поглядите, как у вас Петя одет».
А дальше - самое интересное. Просите родителей взять детские рассказы Зощенко - и читайте, пока не выросли.
4
Когда же подрастете лет до семи-восьми или до десяти-двенадцати, тоже еще не поздно, - берите сборник его рассказов, который называется «Леля и Минька». Они автобиографичны - то есть писатель рассказывает запомнившиеся ему истории из собственного детства.
Когда он был маленький и чем-нибудь заболевал, родители буквально засыпали его подарками. «А я почему-то очень часто хворал. Главным образом свинкой или ангиной.
А моя сестренка Леля почти никогда не хворала». И вот однажды она заявила, что нечаянно проглотила биллиардный шарик. «Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь».
«Леля легла на диван и стала охать». Пришли родители, мать испугалась, стала плакать, спрашивать, что она чувствует. «И Леля сказала:
- Я чувствую, как шарик катается там у меня внутри. И мне от этого щекотно и хочется какао и апельсинов».
И тут у нее из кармана передника выпадает шарик. Тогда отец, уже собравшийся бежать за врачом, догадывается пересчитать шарики. Все на месте…
«Мама сказала:
- Это ненормальная или даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить ее нелепый поступок!
Папа нас никогда не бил, но тут он дернул Лелю за косичку и сказал:
- Объясни, что это значит!
Леля захныкала и не нашлась, что ответить».
И вот, делится с нами автор этого детского рассказа, «представьте себе дети, прошло тридцать лет!» И он припомнил это событие, стал об этом думать.
«И мне показалось, что Леля обманула родителей совсем не для того, чтобы получать подарки, которые она и без того имела. Она обманула их, видимо, для чего-то другого».
И вот он едет в Симферополь к своей сестре, напоминает историю с шариком и спрашивает, зачем она это сделала.
И Леля, у которой было уже трое детей, «покраснела и сказала:
- Когда ты был маленький, ты был такой славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик, - я хотела, чтоб и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.
И я ей сказал:
- Леля, я для этого приехал в Симферополь.
И я поцеловал ее и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.
И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь».
Потом он дал еще деньги «на кино и конфеты» ее детям - своим племянникам. «.И сказал им:
- Глупые маленькие сычи! Я дал вам это для того, чтобы вы лучше запомнили переживаемый момент, и для того, чтобы вы знали, как вам надо в дальнейшем поступать.
На другой день я уехал из Симферополя и дорогой думал о том, что надо любить и жалеть других, хотя бы тех, которые хорошие. И надо дарить им иногда какие-нибудь подарки. И тогда у тех, кто дарит, и у тех, кто получает, становится прекрасно на душе».
5
Его жизнь разделилась как бы на две части. Слава и уважение сменились огромной несправедливостью, которые допустил по отношению к нему единолично и жестоко управлявший страной Сталин. Его не только совершенно перестали печатать (а в советское время для этого достаточно было отдать приказ с самого верху - и любое издательство шарахалось от такого писателя как от зачумленного), но даже отняли «хлебные карточки» - в прямом смысле слова оставили без хлеба. И многие добрые знакомые перестали узнавать его на улице - чтоб не навлечь на себя неприятности. А другие - как, например, Каверин - регулярно посылали ему деньги.
Потом умер Сталин, ситуация стала полегче. Но горькое чувство в душе Михаила Михайловича осталось: он увидел многих людей с неприглядной стороны.
Свидетель разговора Самуила Яковлевича Маршака с Зощенко рассказал мне, как Маршак стал было его мягко укорять - что же Вы, Михаил Михайлович, не пришли вчера туда-то? Там были хорошие люди. И тогда оба они услышали тихий голос Михаила Михайловича: «Хорошие люди, Самуил Яковлевич, хороши в хороших ситуациях, в плохих - плохи, а в ужасных - ужасны».
А ведь он-то всю жизнь старался научить людей вести себя благородно - всегда. В любой ситуации.
О ЗОЛОТЕ, МАЛЫШЕ И КИТАЙЧОНКЕ ВАНЬ ЛИ
Опять отправимся в Америку - в ту эпоху, когда в ней еще было рабство. А Калифорния, хотя и прошла свое время «золотой лихорадки», но оставалась краем, в котором
вдругнаходили золото… Она по-прежнему притягивала тех, для кого главной жизненной целью было, во-первых - разбогатеть, а во-вторых - быстро. То есть - чтобы как в сказке. Недаром это время было неиссякаемым источником для литературы
приключений,интересной для всех решительно возрастов, - тогда и начал писать свои рассказы тот, о котором пойдет речь.
Но все-таки - чем раньше вы познакомитесь с американским писателем второй половины XIX века, мастером захватывающих новелл Брет Гартом- тем лучше. Потому что доберетесь ли вы до него взрослым, вернувшись домой с работы, - это еще большой вопрос.
Скажу одно - Россия зачитывалась им около ста лет. И в последующие десятилетия этот писатель хуже не стал.
1
А теперь представьте себе человека, который уже в одиннадцать лет публикует во вполне «взрослой» газете свою поэму! Да еще под таким вполне взрослым названием - «Осенние размышления» (для знающих английский даю название в оригинале - «Autumn Musings»). В тринадцать лет Фрэнсис Брет Гарт вынужден оставить школу и начать работать. Понятно, что в семнадцать лет (в начале 1854 года) такой юноша кинулся в Калифорнию не за несметными богатствами, а чтоб попробовать выбиться из нужды.
О том, насколько ему это удалось, он сам рассказывает - как с двумя долларами в кармане отправился на прииски: «Там я надеялся разыскать одного старателя, с которым встречался в Сан-Франциско. Ничего не зная о нем, кроме имени, я рассчитывал, подобно брошенной девушке в одной восточной балладе, найти своего друга среди толпы золотоискателей».
Денег на дилижанс нет. Идет пешком - ему надо пройти сорок миль. А миля, как решительно всем известно, - это более полутора километров. Ему, короче говоря, надо пройти примерно 70 км. Идет - сначала в единственных ботинках. К концу первого дня стирает ноги до волдырей; дальше идет босиком. В общем, к утру третьего дня добирается до прииска. Моет распухшие ноги в ручье, надевает ботинки. В приличном виде входит в бар отеля «Магнолия» - ему сказали, что бармен укажет, как найти его знакомого. Он постеснялся просто обратиться к бармену за справкой - «нет, по глупости я заказал выпивку».
У стойки толпится множество людей - «вдруг все как один поставили свои стаканы на стойку и торопливо отступили в промежутки между колоннами. В тот же миг с улицы раздался выстрел через широко распахнутую дверь.» А в ответ - выстрел из глубины бара. «Только тут я заметил двух человек с нацеленными револьверами, которые стреляли друг в друга.».
Мы не раз видели такое в голливудских фильмах, но Брет Гарт описывает явно с натуры, по личной памяти.
Никто не пострадал. «Разбилось одно из зеркал, а в моем стакане пуля начисто срезала ободок и расплескала влагу». Все произошло так неожиданно и быстро, что он даже не успел струсить. «Моей первейшей заботой было: как бы не выдать хотя бы словом или движением свою юность, удивление или незнакомство с такими делами. Думаю, что любой застенчивый тщеславный школьник поймет меня, - он, вероятно, чувствовал бы себя так же. Настолько сильным было это чувство, что запах порохового дыма еще не растаял у меня в ноздрях, как я уже вплотную подошел к стойке и, протягивая разбитый стакан, обратился к бармену, быть может слишком тихо и неуверенно:
- Налейте мне, пожалуйста, другой стакан. Не моя вина, что этот разбит.
Бармен, весь красный и взволнованный, поднялся из-за стойки; он глянул на меня с подозрительной улыбкой, а затем раздались смех и проклятье. Одним махом я проглотил огневую жидкость и с побагровевшими щеками устремился к выходу. От приступа боли в стертых ногах на пороге я захромал. Тут я почувствовал на плече чью-то руку и услыхал торопливый вопрос:
- Вы не ранены, приятель?»
Тот самый человек, который смеялся, усаживает его в экипаж и отправляет на нужный ему прииск
«Пока мы ехали, я узнал от кучера, что оба противника поссорились еще за неделю до этого и поклялись пристрелить друг друга „без предупреждения“, то есть при первой же случайной встрече. Он с презрением добавил, что „стрельба была ни к черту“, и я с ним согласился».
Но в конце такого путешествия героя (скорей всего - самого автора) ждал большой удар - «всего несколько дней назад Джим отказался от своей доли и уехал в Сан-Франциско»! Но вдруг новые знакомые - товарищи уехавшего - выслушав всю историю юноши, предлагают ему - за так! - свободный пай «на пробу». То, что «могло произойти, как я думаю, только в Калифорнии, в те времена простоты и доверчивости».
Ему предлагают остаться. «В эту ночь я спал на койке отсутствующего Джима уже в качестве владельца одной четверти домика и участка, о котором я пока ничего не знал».
Проснулся он в полдень - настолько намучился накануне. А его новые товарищи и, в сущности, партнеры в нетерпении ждали его: «Завтрак готов. Им не терпится рассказать мне нечто „забавное“. Я стал героем!
Оказывается, мое поведение в «Магнолии» во время перестрелки уж обсуждалось, причем было весьма усердно преувеличено очевидцами. Последняя версия гласила, что я спокойно стоял у стойки бара и хладнокровнейшим образом требовал услуг от бармена, припавшего от страха к земле, а в это время над нами гремели выстрелы!»
Ну а дальше новые сотоварищи ему сказали, что он может пойти искать золото прямо сегодня. Что же касается того, что он никогда еще этого не делал - так это замечательно, потому что именно таким неумехам и выпадает с первого раза удача. И вот что было дальше - когда он впервые в жизни отправился мыть золото, - вы, надеюсь, захотите узнать сами. Скажу только название рассказа - «Как я попал на прииски».Найдете.
2
А какой замечательный рассказ про Малыша!
«Из-за топчана стало появляться что-то похожее на огромную муфту. Наконец оно совсем вылезло. Трудно представить себе что-нибудь потешнее этого медвежонка, когда он медленно поднял на меня удивленный взгляд своих маленьких глазенок. Задние лапы у него были настолько длиннее передних, что при ходьбе то и дело путались и лезли вперед. Он опрокидывался, натыкаясь на свой остренький добродушный носик, и, невольно кувыркнувшись, каждый раз поднимал голову с видом полнейшего недоумения». Этого медвежонка старатели вынули из-под убитой медведицы - и забрали к себе на прииски, чтоб не погиб. «Я взял лапку и торжественно пожал ее. С этой минуты мы стали друзьями… Он был еще так мал, что почти человеческие ступни его были нежны, как у ребенка. Кроме стальных голубых коготков, наполовину скрытых в пальцах, во всем его толстеньком тельце не было ничего твердого. .Когда рука погружалась в его шерстку, вы испытывали какое-то сладостное чувство. На него прямо нельзя было наглядеться, гладить его было очень приятно, а возиться с ним можно было без конца». И вот, навозившись и наигравшись с Малышом, на другой день человек этот уезжает. Но накануне вечером он взял со своего приятеля Дика Сильвестра (тот спрашивал про Малыша вполне серьезно - «Говорят, он похож на меня. Не находишь?») клятву - «если ему когда-нибудь придется расстаться с Малышом, медвежонок перейдет ко мне».
Тот поклясться-то поклялся, но добавил следующее: «О смерти мне думать еще рано, а кроме смерти не знаю, что может нас разлучить».
И вдруг через два месяца приходит в Сан-Франциско от Сильвестра письмо. «Фрэнк! Ты помнишь наш уговор насчет Малыша? Ну так считай, что я на ближайшие полгода умер, или отправился туда, куда медвежатам хода нет, - на Восток».
А Восток Америки - это в те времена был совсем-совсем не Запад (то есть - побережье Тихого океана). Вообще у них там все наоборот. Запад у них в то время - это как у нас сегодня Восток: наша Сибирь, Азия, так сказать. А ихВосток - это как в Европе Запад: чем дальше от Смоленска и Белоруссии на Запад - тем чище улицы, воспитаннее люди. Хотя исключений и здесь и там сколько угодно - человек все-таки сам за себя отвечает, сам себя воспитывает. И если предпочел остаться грубияном и нахалом, то нечего тут сваливать на меридиан.
И все же - недаром главную часть североамериканского побережья Атлантического океана называли тогда (да и сейчас называют) «Новая Англия». Там по улицам Бостона ходили во второй половине XIX века благовоспитанные джентльмены в белых воротничках (сейчас они, конечно, по этим улицам мчатся на красивых машинах - точно так, как у нас в крупных городах). И показаться там на улице с медвежонком, как в известной вольными нравами Калифорнии, было совершенно не с руки.
Вот почему Дик Сильвестр и спрашивал Фрэнка (а это, напомним, имя самого Брет Гарта - Фрэнсис) - сможет ли он «стать хранителем, добрым гением и опекуном такого молодого и неискушенного создания?» И пояснил между прочим: «Он выучился новым штукам. Ребята показали ему приемы бокса. Левой он бьет недурно».
Фрэнк не раздумывал долго - тут же телеграфировал Дику о своем согласии.
И через несколько часов получил ответ: «По рукам. Малыш едет вечерним пароходом. Замени ему отца».
«Значит, он будет здесь в час ночи. На секунду я ужаснулся, что так поспешил». Предстояли объяснения с хозяйкой - причем срочные. «Миссис Браун прочла телеграмму с очень серьезным видом, подняла свои хорошенькие бровки .затем холодным, отчужденным тоном спросила, надо ли понимать так, что и мать тоже едет». Логика понятная: раз посылают какого-то Малыша и просят заменить ему отца, - значит, где-то рядышком и мать. А хозяйка, возможно, сама питала симпатию к жильцу, и появление возле него еще одной женщины ее не устраивало.
«Да нет же, - воскликнул я с чувством глубокого облегчения. - Матери ведь нет в живых. Сильвестр - мой приятель, который прислал эту телеграмму, застрелил ее, когда Малышу было только три дня.
Тут миссис Браун изменилась в лице».
Представляете, да?
Понятно, что пришлось все объяснять не наспех. И миссис Браун в конце концов даже согласилась ждать приезда Малыша до глубокой ночи. «Пробило два, три часа. Было уже около четырех, когда раздался страшный стук копыт». Отворили дверь, там стоял незнакомый человек. «Вид незнакомца производил впечатление по меньшей мере странное. Одежда его была вся изорвана, разодранная брезентовая куртка свисала с плеч, как накидка герольда, одна рука была забинтована, лицо исцарапано, всклокоченная голова непокрыта». Цепляясь за ручку двери, он «хриплым голосом заявил, что на улице для меня „кое-что есть“. Не успел он это сказать, как лошади снова рванулись.
Миссис Браун предположила, что они чем-то напуганы.
- Напуганы! - с горькой иронией засмеялся незнакомец. - Куда там! Куда там напуганы! Пока доехали, лошади четыре раза понесли. Куда там напуганы! Полный порядок. Так я говорю, Билль? Вываливались два раза, в люк сбиты один раз. Только и всего. В Стоктоне двоих в больницу положили. Только и всего. Шестьсот долларов - и все убытки покрыты.
- Вы что, хотите взять зверя сами? - спросил он, оглядывая меня с головы до ног.
Я ничего не сказал и с храбрым видом, который совсем не соответствовал моему самочувствию, подошел к повозке и позвал:
- Малыш!
- Ну, если так… Что ж… Разрезай ремни, Билль, и отходи в сторону.
Ремни разрезали, и Малыш, неумолимый, ужасный Малыш тихонько вывалился на землю, подкатился ко мне и стал тереться об меня своей глупой головой.
Провожатые онемели от удивления».
Ну а дальше - масса интересного. Найдите рассказ «Малыш Сильвестр» (это у него фамилия прежнего хозяина) и обязательно прочитайте.
3
Но есть у Брет Гарта и рассказы трагические. Тогда - полтораста лет назад - в Америке еще вовсю проявляли себя расисты, и власти еще не умели с ними справляться. Расисты - это те, кто могут убить человека только за то, что у него кожа другого цвета или волосы жесткие - хотя сам человек, может быть, мягче, умнее и благороднее любого из них.
«Язычник Вань Ли» - рассказ о том, как у фокусника на носовом платке, расстеленном на полу и покрытом шалью, вдруг появляется под этой шалью мирно спящий неизвестно откуда взявшийся годовалый китайчонок. Он подрастает, становится очень забавным и трогательным мальчиком с всякими смешными проделками, на груди же всегда носит фарфорового божка (он же «язычник», то есть - не христианин).
А в конце рассказа автор видит его мертвого. «Мертвого, уважаемые друзья, мертвого! Убитого на улицах Сан-Франциско в год от Рождества Христова 1869-й толпой мальчишек и учеников христианской школы, закидавших его камнями!
Благоговейно положив руку ему на грудь, я почувствовал там под шелковой блузой какие-то осколки. …Это был фарфоровый божок Вань Ли, разбитый камнем, брошенным рукой христианского изувера!»
Как и Марк Твен, Брет Гарт не переносил расизм. И чуть не поплатился за это. В приисковом городе, где он работал в газете, местные расисты устроили массовую резню мирных индейцев. Брет Гарт, потрясенный гибелью ни в чем не виноватых людей, сумел напечатать в газете гневную статью о погромщиках. А те пригрозили ему смертью - и ему пришлось бежать из этого городка в Сан-Франциско.
Но все-таки - чем раньше вы познакомитесь с американским писателем второй половины XIX века, мастером захватывающих новелл Брет Гартом- тем лучше. Потому что доберетесь ли вы до него взрослым, вернувшись домой с работы, - это еще большой вопрос.
Скажу одно - Россия зачитывалась им около ста лет. И в последующие десятилетия этот писатель хуже не стал.
1
А теперь представьте себе человека, который уже в одиннадцать лет публикует во вполне «взрослой» газете свою поэму! Да еще под таким вполне взрослым названием - «Осенние размышления» (для знающих английский даю название в оригинале - «Autumn Musings»). В тринадцать лет Фрэнсис Брет Гарт вынужден оставить школу и начать работать. Понятно, что в семнадцать лет (в начале 1854 года) такой юноша кинулся в Калифорнию не за несметными богатствами, а чтоб попробовать выбиться из нужды.
О том, насколько ему это удалось, он сам рассказывает - как с двумя долларами в кармане отправился на прииски: «Там я надеялся разыскать одного старателя, с которым встречался в Сан-Франциско. Ничего не зная о нем, кроме имени, я рассчитывал, подобно брошенной девушке в одной восточной балладе, найти своего друга среди толпы золотоискателей».
Денег на дилижанс нет. Идет пешком - ему надо пройти сорок миль. А миля, как решительно всем известно, - это более полутора километров. Ему, короче говоря, надо пройти примерно 70 км. Идет - сначала в единственных ботинках. К концу первого дня стирает ноги до волдырей; дальше идет босиком. В общем, к утру третьего дня добирается до прииска. Моет распухшие ноги в ручье, надевает ботинки. В приличном виде входит в бар отеля «Магнолия» - ему сказали, что бармен укажет, как найти его знакомого. Он постеснялся просто обратиться к бармену за справкой - «нет, по глупости я заказал выпивку».
У стойки толпится множество людей - «вдруг все как один поставили свои стаканы на стойку и торопливо отступили в промежутки между колоннами. В тот же миг с улицы раздался выстрел через широко распахнутую дверь.» А в ответ - выстрел из глубины бара. «Только тут я заметил двух человек с нацеленными револьверами, которые стреляли друг в друга.».
Мы не раз видели такое в голливудских фильмах, но Брет Гарт описывает явно с натуры, по личной памяти.
Никто не пострадал. «Разбилось одно из зеркал, а в моем стакане пуля начисто срезала ободок и расплескала влагу». Все произошло так неожиданно и быстро, что он даже не успел струсить. «Моей первейшей заботой было: как бы не выдать хотя бы словом или движением свою юность, удивление или незнакомство с такими делами. Думаю, что любой застенчивый тщеславный школьник поймет меня, - он, вероятно, чувствовал бы себя так же. Настолько сильным было это чувство, что запах порохового дыма еще не растаял у меня в ноздрях, как я уже вплотную подошел к стойке и, протягивая разбитый стакан, обратился к бармену, быть может слишком тихо и неуверенно:
- Налейте мне, пожалуйста, другой стакан. Не моя вина, что этот разбит.
Бармен, весь красный и взволнованный, поднялся из-за стойки; он глянул на меня с подозрительной улыбкой, а затем раздались смех и проклятье. Одним махом я проглотил огневую жидкость и с побагровевшими щеками устремился к выходу. От приступа боли в стертых ногах на пороге я захромал. Тут я почувствовал на плече чью-то руку и услыхал торопливый вопрос:
Тот самый человек, который смеялся, усаживает его в экипаж и отправляет на нужный ему прииск
«Пока мы ехали, я узнал от кучера, что оба противника поссорились еще за неделю до этого и поклялись пристрелить друг друга „без предупреждения“, то есть при первой же случайной встрече. Он с презрением добавил, что „стрельба была ни к черту“, и я с ним согласился».
Но в конце такого путешествия героя (скорей всего - самого автора) ждал большой удар - «всего несколько дней назад Джим отказался от своей доли и уехал в Сан-Франциско»! Но вдруг новые знакомые - товарищи уехавшего - выслушав всю историю юноши, предлагают ему - за так! - свободный пай «на пробу». То, что «могло произойти, как я думаю, только в Калифорнии, в те времена простоты и доверчивости».
Проснулся он в полдень - настолько намучился накануне. А его новые товарищи и, в сущности, партнеры в нетерпении ждали его: «Завтрак готов. Им не терпится рассказать мне нечто „забавное“. Я стал героем!
Оказывается, мое поведение в «Магнолии» во время перестрелки уж обсуждалось, причем было весьма усердно преувеличено очевидцами. Последняя версия гласила, что я спокойно стоял у стойки бара и хладнокровнейшим образом требовал услуг от бармена, припавшего от страха к земле, а в это время над нами гремели выстрелы!»
Ну а дальше новые сотоварищи ему сказали, что он может пойти искать золото прямо сегодня. Что же касается того, что он никогда еще этого не делал - так это замечательно, потому что именно таким неумехам и выпадает с первого раза удача. И вот что было дальше - когда он впервые в жизни отправился мыть золото, - вы, надеюсь, захотите узнать сами. Скажу только название рассказа - «Как я попал на прииски».Найдете.
2
А какой замечательный рассказ про Малыша!
«Из-за топчана стало появляться что-то похожее на огромную муфту. Наконец оно совсем вылезло. Трудно представить себе что-нибудь потешнее этого медвежонка, когда он медленно поднял на меня удивленный взгляд своих маленьких глазенок. Задние лапы у него были настолько длиннее передних, что при ходьбе то и дело путались и лезли вперед. Он опрокидывался, натыкаясь на свой остренький добродушный носик, и, невольно кувыркнувшись, каждый раз поднимал голову с видом полнейшего недоумения». Этого медвежонка старатели вынули из-под убитой медведицы - и забрали к себе на прииски, чтоб не погиб. «Я взял лапку и торжественно пожал ее. С этой минуты мы стали друзьями… Он был еще так мал, что почти человеческие ступни его были нежны, как у ребенка. Кроме стальных голубых коготков, наполовину скрытых в пальцах, во всем его толстеньком тельце не было ничего твердого. .Когда рука погружалась в его шерстку, вы испытывали какое-то сладостное чувство. На него прямо нельзя было наглядеться, гладить его было очень приятно, а возиться с ним можно было без конца». И вот, навозившись и наигравшись с Малышом, на другой день человек этот уезжает. Но накануне вечером он взял со своего приятеля Дика Сильвестра (тот спрашивал про Малыша вполне серьезно - «Говорят, он похож на меня. Не находишь?») клятву - «если ему когда-нибудь придется расстаться с Малышом, медвежонок перейдет ко мне».
Тот поклясться-то поклялся, но добавил следующее: «О смерти мне думать еще рано, а кроме смерти не знаю, что может нас разлучить».
И вдруг через два месяца приходит в Сан-Франциско от Сильвестра письмо. «Фрэнк! Ты помнишь наш уговор насчет Малыша? Ну так считай, что я на ближайшие полгода умер, или отправился туда, куда медвежатам хода нет, - на Восток».
А Восток Америки - это в те времена был совсем-совсем не Запад (то есть - побережье Тихого океана). Вообще у них там все наоборот. Запад у них в то время - это как у нас сегодня Восток: наша Сибирь, Азия, так сказать. А ихВосток - это как в Европе Запад: чем дальше от Смоленска и Белоруссии на Запад - тем чище улицы, воспитаннее люди. Хотя исключений и здесь и там сколько угодно - человек все-таки сам за себя отвечает, сам себя воспитывает. И если предпочел остаться грубияном и нахалом, то нечего тут сваливать на меридиан.
Вот почему Дик Сильвестр и спрашивал Фрэнка (а это, напомним, имя самого Брет Гарта - Фрэнсис) - сможет ли он «стать хранителем, добрым гением и опекуном такого молодого и неискушенного создания?» И пояснил между прочим: «Он выучился новым штукам. Ребята показали ему приемы бокса. Левой он бьет недурно».
Фрэнк не раздумывал долго - тут же телеграфировал Дику о своем согласии.
И через несколько часов получил ответ: «По рукам. Малыш едет вечерним пароходом. Замени ему отца».
«Значит, он будет здесь в час ночи. На секунду я ужаснулся, что так поспешил». Предстояли объяснения с хозяйкой - причем срочные. «Миссис Браун прочла телеграмму с очень серьезным видом, подняла свои хорошенькие бровки .затем холодным, отчужденным тоном спросила, надо ли понимать так, что и мать тоже едет». Логика понятная: раз посылают какого-то Малыша и просят заменить ему отца, - значит, где-то рядышком и мать. А хозяйка, возможно, сама питала симпатию к жильцу, и появление возле него еще одной женщины ее не устраивало.
«Да нет же, - воскликнул я с чувством глубокого облегчения. - Матери ведь нет в живых. Сильвестр - мой приятель, который прислал эту телеграмму, застрелил ее, когда Малышу было только три дня.
Тут миссис Браун изменилась в лице».
Представляете, да?
Понятно, что пришлось все объяснять не наспех. И миссис Браун в конце концов даже согласилась ждать приезда Малыша до глубокой ночи. «Пробило два, три часа. Было уже около четырех, когда раздался страшный стук копыт». Отворили дверь, там стоял незнакомый человек. «Вид незнакомца производил впечатление по меньшей мере странное. Одежда его была вся изорвана, разодранная брезентовая куртка свисала с плеч, как накидка герольда, одна рука была забинтована, лицо исцарапано, всклокоченная голова непокрыта». Цепляясь за ручку двери, он «хриплым голосом заявил, что на улице для меня „кое-что есть“. Не успел он это сказать, как лошади снова рванулись.
Миссис Браун предположила, что они чем-то напуганы.
- Напуганы! - с горькой иронией засмеялся незнакомец. - Куда там! Куда там напуганы! Пока доехали, лошади четыре раза понесли. Куда там напуганы! Полный порядок. Так я говорю, Билль? Вываливались два раза, в люк сбиты один раз. Только и всего. В Стоктоне двоих в больницу положили. Только и всего. Шестьсот долларов - и все убытки покрыты.
- Вы что, хотите взять зверя сами? - спросил он, оглядывая меня с головы до ног.
Я ничего не сказал и с храбрым видом, который совсем не соответствовал моему самочувствию, подошел к повозке и позвал:
- Малыш!
- Ну, если так… Что ж… Разрезай ремни, Билль, и отходи в сторону.
Ремни разрезали, и Малыш, неумолимый, ужасный Малыш тихонько вывалился на землю, подкатился ко мне и стал тереться об меня своей глупой головой.
Провожатые онемели от удивления».
Ну а дальше - масса интересного. Найдите рассказ «Малыш Сильвестр» (это у него фамилия прежнего хозяина) и обязательно прочитайте.
3
Но есть у Брет Гарта и рассказы трагические. Тогда - полтораста лет назад - в Америке еще вовсю проявляли себя расисты, и власти еще не умели с ними справляться. Расисты - это те, кто могут убить человека только за то, что у него кожа другого цвета или волосы жесткие - хотя сам человек, может быть, мягче, умнее и благороднее любого из них.
«Язычник Вань Ли» - рассказ о том, как у фокусника на носовом платке, расстеленном на полу и покрытом шалью, вдруг появляется под этой шалью мирно спящий неизвестно откуда взявшийся годовалый китайчонок. Он подрастает, становится очень забавным и трогательным мальчиком с всякими смешными проделками, на груди же всегда носит фарфорового божка (он же «язычник», то есть - не христианин).
А в конце рассказа автор видит его мертвого. «Мертвого, уважаемые друзья, мертвого! Убитого на улицах Сан-Франциско в год от Рождества Христова 1869-й толпой мальчишек и учеников христианской школы, закидавших его камнями!
Благоговейно положив руку ему на грудь, я почувствовал там под шелковой блузой какие-то осколки. …Это был фарфоровый божок Вань Ли, разбитый камнем, брошенным рукой христианского изувера!»
Как и Марк Твен, Брет Гарт не переносил расизм. И чуть не поплатился за это. В приисковом городе, где он работал в газете, местные расисты устроили массовую резню мирных индейцев. Брет Гарт, потрясенный гибелью ни в чем не виноватых людей, сумел напечатать в газете гневную статью о погромщиках. А те пригрозили ему смертью - и ему пришлось бежать из этого городка в Сан-Франциско.
О ВОЙНАХ И ЛЮБВИ
1
В детстве - в шесть-семь лет - я очень любила одну сказку. Помню, она была в отдельной, очень тоненькой книжке, в бумажной обложке - тогда много детских книжек были не в твердых переплетах, а в «мягких» обложках; зато и стоили недорого. Ну, конечно, требовали бережного отношения. Но с книжками так и надо обращаться.
Сказка называлась «Ашик-Кериб». Я любила разглядывать обложку - на ней всадник в черной бурке мчался на белом коне над высокими, заснеженными горами, в поднебесье. У коня, кажется были крылья.
Начиналась сказка так: «Давно тому назад… (уже этот необычный оборот речи казался мне таинственным) в городе Тифлизе…» (старший брат объяснил мне, что это - Тифлис, раньше так назывался грузинский город Тбилиси) «…жил один богатый турок; много аллах ему дал золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери: хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего, кроме высокого сердца - дара песен…» Он ходил на свадьбы - играть на сазе (такая турецкая балалайка) и петь. «На одной свадьбе он увидел Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга».
Красавица Магуль-Мегери (и это необычное, сказочное имя мне тоже очень нравилось) уговаривала Ашик-Кериба просить ее руки у отца, уверяя, что тот сыграет свадьбу на свои деньги «и наградит меня столько, что нам вдвоем достанет». Бедный, но гордый Ашик-Кериб не согласился на это - «кто знает, что после ты не будешь меня упрекать, что я ничего не имел и тебе всем обязан». Он решил «Семь лет странствовать по свету и нажить себе богатство либо погибнуть в дальних пустынях». Магуль-Мегери поставила свое условие - «если в назначенный день он не вернется, то она сделается женою Куршуд-бека, который давно уж за нее сватается».
Куршуд-бек уже в первый же день его путешествия совершил подлость, сумев убедить мать Ашик-Кериба, что ее сын утонул. И мать, рыдая, сказала его невесте, что раз так - она свободна. Но умная (вроде Василисы Премудрой из русских сказок) Магуль-Мегери «улыбнулась и отвечала: „Не верь, это все выдумки Куршуд-бека; прежде истечения семи лет никто не будет моим мужем“.
И вот Ашик-Кериб так прославился в дальних странах своими песнями, что стал богатым. «Забыл он свою Магуль-Мегери или нет, не знаю, только срок истекал, последний год скоро должен был кончиться, а он и не готовился к отъезду». Но умная Магуль-Мегери сумела послать с купцом, отправлявшимся из Тифлиса с караваном в дальние страны, некий предмет, наказав выставлять в каждом городе в лавке. В общем, встретился он в конце концов с Ашик-Керибом, и тот услышал: «Ступай же скорей в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать, что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выйдет за другого»; в отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось только три дни до рокового часа». И когда он доскакал до одной горы и скакун его пал - от этого места было «до Тифлиза два месяца езды, а оставалось только два дни».
Дальше и начинаются самые интересные события. Сказку эту не раз слышал на Кавказе Лермонтов- и записал ее. Найдите и дочитайте!
2
Вообще Лермонтов в школьные годы так и тянул на чтенье вслух, разыгрывание в лицах не только «Маскарада» (к которому когда-нибудь еще обращусь специально), но и поэм. В старших классах я любила читать вслух - просто самой себе - «Тамбовскую казначейшу»:
В детстве - в шесть-семь лет - я очень любила одну сказку. Помню, она была в отдельной, очень тоненькой книжке, в бумажной обложке - тогда много детских книжек были не в твердых переплетах, а в «мягких» обложках; зато и стоили недорого. Ну, конечно, требовали бережного отношения. Но с книжками так и надо обращаться.
Сказка называлась «Ашик-Кериб». Я любила разглядывать обложку - на ней всадник в черной бурке мчался на белом коне над высокими, заснеженными горами, в поднебесье. У коня, кажется были крылья.
Начиналась сказка так: «Давно тому назад… (уже этот необычный оборот речи казался мне таинственным) в городе Тифлизе…» (старший брат объяснил мне, что это - Тифлис, раньше так назывался грузинский город Тбилиси) «…жил один богатый турок; много аллах ему дал золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери: хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего, кроме высокого сердца - дара песен…» Он ходил на свадьбы - играть на сазе (такая турецкая балалайка) и петь. «На одной свадьбе он увидел Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга».
Красавица Магуль-Мегери (и это необычное, сказочное имя мне тоже очень нравилось) уговаривала Ашик-Кериба просить ее руки у отца, уверяя, что тот сыграет свадьбу на свои деньги «и наградит меня столько, что нам вдвоем достанет». Бедный, но гордый Ашик-Кериб не согласился на это - «кто знает, что после ты не будешь меня упрекать, что я ничего не имел и тебе всем обязан». Он решил «Семь лет странствовать по свету и нажить себе богатство либо погибнуть в дальних пустынях». Магуль-Мегери поставила свое условие - «если в назначенный день он не вернется, то она сделается женою Куршуд-бека, который давно уж за нее сватается».
И вот Ашик-Кериб так прославился в дальних странах своими песнями, что стал богатым. «Забыл он свою Магуль-Мегери или нет, не знаю, только срок истекал, последний год скоро должен был кончиться, а он и не готовился к отъезду». Но умная Магуль-Мегери сумела послать с купцом, отправлявшимся из Тифлиса с караваном в дальние страны, некий предмет, наказав выставлять в каждом городе в лавке. В общем, встретился он в конце концов с Ашик-Керибом, и тот услышал: «Ступай же скорей в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать, что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выйдет за другого»; в отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось только три дни до рокового часа». И когда он доскакал до одной горы и скакун его пал - от этого места было «до Тифлиза два месяца езды, а оставалось только два дни».
Дальше и начинаются самые интересные события. Сказку эту не раз слышал на Кавказе Лермонтов- и записал ее. Найдите и дочитайте!
2
Вообще Лермонтов в школьные годы так и тянул на чтенье вслух, разыгрывание в лицах не только «Маскарада» (к которому когда-нибудь еще обращусь специально), но и поэм. В старших классах я любила читать вслух - просто самой себе - «Тамбовскую казначейшу»: