Никандр Васильевич давно уже на пенсии. Я ему часто звоню, чтобы просто услышать его окающий говор. Он и тогда, когда мы работали на кафедре, знал о моем увлечении психотерапией. Он всегда хочет знать, как на новом поприще я себя чувствую. Я ему рассказываю все подробно, но разговор всегда заканчивается одним: "Какой же ты хреновиной занимаешься!" Не принимает его хирургическая материальная душа новых знаний. Не его это реальность - энергоинформационная сущность. Он вырос в старообрядческой семье. Глубоки корни его веры. Но я всегда чувствую, что слушает он с интересом.
На кафедре я очень много дежурила и ассистировала. Нагрузка была большой. Студенческие группы, курация больных, участие в плановых операциях и бесконечные дежурства. Я также выполняла обязанности ученого секретаря. Отвечала за научные отчеты не только кафедры, но и трех отделов, которые были организованы на её базе: отдел сердечно-легочной хирургии, отдел сосудистой хирургии и отдел хирургии печени и желчевыводящих путей. Отчеты по объему каждый раз соответствовали хорошей кандидатской диссертации. Я также отвечала за организацию и проведение научно-практических конференций и издание тезисов докладов. Занималась я и научной работой, помогая одному городскому врачу-хирургу делать кандидатскую диссертацию.
Очень часто я пропадала в клинике сутками. Мне мешала моя близорукость. Коррекция очками была не стопроцентной, на одном глазу, что вызывало сильнейшие головные боли. Тем не менее я постепенно стала дежурить ответственным хирургом, сначала с подстраховкой Никандра Васильевича, он дежурил в моей бригаде. Больница всегда была переполнена, потому что больные поступали как в плановом, так и в экстренном порядке. И часто все холлы, в которых мы занимались со студентами, были заняты. Теоретическую часть занятия, за неимение сидячих мест, проводили, стоя на площадке перед лифтами, из которых периодически выкатывали каталки с больными и выходили посетители и сотрудники больницы. "Животы" были у каждого больного, любого отделения, и могли заболеть в любую минуту. В силу известных физиологии причин они болели чаще ночью. Больные по наряду "скорой помощи" поступали в течение дня, но ближе к ночи или к раннему утру количество их, как правило, увеличивалось. Особенно с острым аппендицитом - обезьяной всех болезней. Коварство этого заболевания заключается в том, что в большинстве случаев боли начинаются не там, где расположен червеобразный отросток, а в желудке - в силу особенностей иннервации органов брюшной полости. Больной начинает заниматься самолечением, промывает желудок, кладет на живот теплую грелку, принимает обезболивающие. А потом, при ухудшении состояния, обращается к врачу или набирает 03. Пользуясь случаем, хочу напомнить, что первая мысль, которая у вас должна вспыхнуть при болях в животе: а не острый ли это аппендицит?
В хирургической бригаде в первые годы моей работы дежурило много студентов. Некоторых из них мы ставили ассистировать. Но потом престиж хирургической специальности среди студентов упал. Сколько физической нагрузки и душевных переживаний, а денег никаких. Хирург получал, как и терапевт. Я дежурила бесплатно, потому что была кафедральным сотрудником. Среди студентов стало модным быть узким специалистом, например хирургом-косметологом, гинекологом, урологом. Понятно, почему. Если раньше, когда я делала опрос, кто из группы собирается стать хирургом, поднимался лес рук, то в последние годы поднятых рук совсем не стало. Студенты все видели и мотали на ус.
Я помню свои студенческие годы на кафедре хирургии во время дежурства нашего преподавателя: за ним ходила целая толпа. А я вот бегу по длинному, узкому, с бесконечными поворотами подвалу больницы, соединяющему основной корпус с роддомом одна.
Хирургическая братия очень сложно устроена. Были яркие звездочки, уверенно и успешно продвигающиеся в этой нелегкой профессии. Вот одна из них. Он был сыном профессора кафедры факультетской хирургии, но всего достиг сам. Я его знала, когда он учился у меня на кафедре оперативной хирургии. Воспитанный, улыбчивый, хороший товарищ. Вот у него вообще не было, по крайней мере, явных недоброжелателей. Мне кажется, даже завистников. Он был очень уверенный в себе, но не самоуверенный. Первый стал заниматься лапароскопической хирургией у нас на кафедре и уже в тридцать с небольшим стал признанным авторитетом в этой области не только в нашей стране, но и за рубежом. Очень быстро сделал научную карьеру. Стал профессором кафедры. И я вас уверяю, папа тут был ни при чем. Студентом днем и ночью пропадал в больнице. Все это происходило на моих глазах. Я всегда искренне радовалась его успехам. Он был человеком очень неравнодушным и современным. Помню, как он откликнулся на мою просьбу помочь перевезти со склада пачки "Вестника надежды", журнала, главным редактором и основным автором которого я была. Я его издавала по линии Московского общества помощи онкологическим больным, которое организовала вместе с больными. Он сделал несколько ездок. Тираж был 50 тысяч экземпляров. Благодаря своей работоспособности и внутренней порядочности и общительности, он быстро достиг не только выдающихся успехов в хирургии, но, судя по всему, и материального благополучия. И представление о том, что быть хирургом - это непрестижно со всех точек зрения, на его примере как бы не подтверждается. Все зависит от самого человека.
Очень заметной фигурой среди хирургов больницы был один из городских врачей. Он был хирургом с большим практическим опытом, и пришел в эту больницу, когда ему было уже далеко за сорок. Меня удивляло, как ему удалось сохранить неослабевающий интерес к изобретению различного рода модификаций рутинных операций. Он был разносторонне талантлив. Прекрасно играл на гитаре и почти профессионально рисовал. Все рисунки в своей кандидатской диссертации он выполнил сам. После хирургических конференций он дарил всем шаржи. Каждый день он приходил с какой-либо зарисовкой собственной операции и с большим интересом об этом рассказывал. Вокруг него всегда крутились молодые хирурги. У него было особое состояние души, настрой на творчество. А для хирурга, работающего в экстренной хирургии, когда ситуация непредсказуема и приходится принимать нестандартные решения, это было очень ценным качеством. Этого хирурга некоторые не принимали. Был непонятен его неостывший интерес к хирургии, над ним подсмеивались, ерничали. Они были все из той же команды. На хирургию смотрели как на средство к существованию. Страдали скрытой депрессией, о которой и до сих пор не подозревают. К сожалению, жизнь повернулась так, что подобных хирургов сейчас большинство. Но эти не сами выбрали этот путь, их заставила система.
Труд хирурга очень тяжелый как физически, так и морально. Хирург в нашей стране должен жить достойно, как его коллеги в странах Европы и Америки. Я это не раз наблюдала, когда была в зарубежных поездках. Я перестала дежурить, когда от постоянного напряжения стало резко падать зрение и ещё у меня ухудшилась ЭКГ. Напомнил о себе инфекционный миокардит, который я перенесла в тринадцатилетнем возрасте. Мне было уже за пятьдесят. Продолжала работать на кафедре. Подтвердила в очередной раз свой сертификат по хирургии, но не оперировала. Занималась со студентами и вела больных.
К больным я всегда относилась бережно. У меня дома был филиал больницы. Мама - инвалид первой группы. Болезнь оперированного желудка постепенно подтачивала её организм. Появились боли во всех костях. Беспокоила жестокими болями грыжа позвоночного диска. Были нарушены все виды обмена. Она вынуждена была ограничивать себя в еде. Весь желудочно-кишечный тракт был поражен. От госпитализации мама категорически отказывалась, она верила только мне, поэтому в квартире был стационар на дому. Я периодически проводила ей витаминотерапию и переливание внутривенно белковых растворов. Мое окружение все время твердило: если бы не ты, она бы уже давно умерла. Ох, как я с этим не согласна! Я помогала её телу. А тело продолжало жить только потому, что так хотела душа. У мамы была громадная жажда жизни. Преодолевая боль, она вставала и делала зарядку. Научилась точечному массажу. Вспомнила и записала все свои любимые песни и пела их, когда в очередной раз ей становилось чуть-чуть лучше. Однажды она сама пошла в церковь, которая находилась неподалеку от нашего дома, и простояла всю службу. Пошла она на голодный желудок, что при её болезни могло закончиться гипогликемической комой. Но ничего не случилось. С какой радостью она рассказывала об этом всем. Она не боялась жизни, ей очень хотелось жить, несмотря на все болячки. Она умерла от инсульта, как и её мать, не дожив ровно месяц до 78 лет. За три дня до смерти она сидела за столом и ела, задумавшись, свою маленькую порцию любимых кислых щей. Вдруг встрепенулась и сказала спокойно: "Я умру через три дня". Мама говорила о смерти. Я почувствовала мимолетное смятение и стала возражать. Через три дня мама умерла. Накануне я рассказывала ей о том, что в будущей жизни у неё будет другое, здоровое тело. Она мне верила всегда.
Я старалась разговаривать с больными и их родственниками без врачебного чванства, потому что на собственном опыте знала, что это такое. А в студенческие годы на моем дежурстве медсестрой меня покоробил один случай. Я делала внутримышечную инъекцию пожилой больной. Она готовилась после удаления желчного пузыря к выписке. И вдруг в палату влетел хирург, который её оперировал. Был он, надо сказать, уже в возрасте, и фамильярно, хлопнув её по ягодице, спросил: "Ну что, бабуля, как дела, будем завтра выписываться?" У больной после этого поднялась температура, и она ушла домой только через неделю.
Я учила студентов уже при входе в палату оценить состояние всех больных, чтобы подойти в первую очередь к самому тяжелому. Всегда поздороваться, и представиться новому больному, и обращаться по имени или по имени и отчеству в зависимости от возраста. Не позволяла себе никогда безличного обращения "вы", "ты", "бабка", "дед". В моих палатах больные всегда ждали моего прихода. Я всегда старалась без врачебного снобизма доступно ответить на все их вопросы. И это приносило свои положительные результаты. У больных моих палат были самые маленькие койко-дни, то есть время пребывания в больнице. Одна больная в день выписки крупными буквами на листе ватмана, который ей специально принес муж, написала большое стихотворение. Оно начиналось так: "Скоро солнышко взойдет, наша Валечка придет".
Я всегда чувствовала в себе задатки психотерапевта. Еще в школьные годы мне приходилось терпеливо выслушивать и утешать всех моих подружек. Они почему-то всегда приходили ко мне. Я наблюдала, наблюдаю и сейчас, что так же и к моей сестре приходят её подруги поплакаться. Она никогда их не перебивает и не дает советов, только в конце утвердительно-вопросительно говорит: "Ты же его любишь?!" Это у нас от отца.
Когда я начинала учиться, специальности "врач-психотерапевт" не существовало. Она появилась и объявила о себе во весь голос каких-нибудь лет двадцать назад. Я много читала литературы, преимущественно иностранной, по психотерапии. Много статей с психотерапевтическим звучанием я писала и в журнале "Вестник надежды", который издавала. Журнал весь пронизан психотерапией. Совместно с сотрудниками хосписа Святого Христофера Вирджинией Гамли и Мэгэн Бик в Лондоне я приняла участие в подготовке и издании русского варианта книги "Принципы и философия хосписов и паллиативной медицины". Подготовила программу для медицинских вузов по паллиативной медицине, но она где-то застряла в портфелях чиновников от медицины. Паллиативное лечение - это активная общая помощь больному в той стадии заболевания, когда лечение существующими современными средствами не дает желаемого эффекта и когда борьба с болью и другими симптомами, а также решение психологических, социальных и духовных проблем приобретает первостепенное значение. К таким болезням относятся многие формы рака, болезнь Альцгеймера - всего около 25 названий.
Мой хирургический ангел-хранитель Никандр Васильевич Быстров увещевал меня: "Дорабатывай на кафедре. Тебя же никто не гонит". Но дорабатывать и доживать - это было не для меня. Мне исполнилось пятьдесят шесть лет, когда я стала врачом-психотерапевтом, получив образование на кафедре психотерапии Российской академии последипломного образования врачей.
Заведующий этой кафедрой был ученый с прогрессивными современными взглядами на психотерапию и подготовку психотерапевтов. В профессиональном мире у него было много врагов. Это, вероятно, тоже отголоски прошлых жизней. Он, конечно, был не ординарен. Если бы не его волевое решение, я, хирург, никогда бы официально не стала психотерапевтом. Хотя личные отношения у меня с ним не сложились. Их просто не было и нет. После меня эту кафедру закончили ещё несколько врачей-непсихиатров. Потом стал действовать запрет главного психотерапевта, в прошлом психиатра. Переучиваться на психотерапевта разрешалось только психиатрам. Убеждена, что это неправильно.
Каждый узкий специалист должен обязательно иметь второй сертификат, сертификат психотерапевта. И разрешение на получение этого сертификата не должно быть привилегией только психиатров. Вот, например, нужно ли раковому больному говорить о том, чем он болен? Обязательно. Потому что любой человек должен знать о себе все и сам быть причиной, а не следствием решения врача или родственников. Но врач обязан до сообщения об этом поработать с больным профессионально, как психотерапевт, и то же после сообщения. Результат общения с хирургом, который оперировал больного, будет по качеству совсем иным, если к больному пригласить психотерапевта. В этом тоже своя психотерапия. Поверьте, больной может потихонечку выкарабкаться, если врач владеет таким методом психотерапии, как, например, психосамоанализ прошлых жизней.
Коллектив кафедры психотерапии был под стать своему заведующему, хотя в своей истории он помнил заведующим кафедрой знаменитого профессора-психиатра, тесно сотрудничавшего в свое время с органами государственной безопасности, большого оригинала и деспота. Демократических отношений на кафедре тот не приветствовал. Нынешний зав. кафедрой приехал из Сибири, из Красноярска. Меня в свое время ученые-сибиряки поразили своим душевным здоровьем. По сравнению с москвичами они мне показались людьми другой цивилизации. Доброжелательные, спокойные, улыбчивые, без призрачных желаний и низменных страстей. Я попала в Томск, на конференцию в 1973 году.
Зав. кафедрой был вице-президентом Европейской психотерапевтической лиги. На кафедре всегда было много иностранных специалистов, которые приезжали обучать курсантов своим методикам. Жизнь на кафедре кипела. Бесконечно организовывались то международные, то региональные конференции, семинары и тренинги. Кафедра издавала много специальной литературы. Зав. кафедрой читал лекции. Любимой темой была: "Деньги в профессии и жизни". Очень актуальная тема. Врач почти с сорокалетним стажем и со всеми своими степенями получает столько же, сколько получает медсестра, у которой есть лужковские надбавки. Я не утрирую. Это факт. Сумму лучше не называть. Психотерапевт в этом плане государством поставлен на колени.
Впрочем, как и врач другой специальности. Что такое лечение? Это энергоинформационный обмен между больным и врачом. Он должен быть адекватным и не ущемлять ни одну из сторон. Иначе кто-то будет жертвой этого общения. Это Вселенский закон. Я как специалист вижу, в какой скрытой депрессии находятся врачи государственных учреждений. К ним на прием приходит пациент в явной депрессии. Пояснения требуются? Кто платит за лечение? Государство? Нет. Больной? Нет. Нищий врач? Да. К врачу на прием пришел дворник. Его труд государство оценило в пять раз дороже, чем труд врача. Битый небитого везет. Вот такое лечение называется бесплатным. Это подарок от нищих врачей населению и государству. Это энергоинформационный обмен по законам преисподней. В этом обмене энергия со знаком минус. Это полное обесценивание интеллектуального труда. Это провокация на нарушение врачебной этики. Посредник между больным и врачом - государство - платит врачу столько в месяц, сколько хватает на неделю существования одного человека. А если врач единственный кормилец в семье, то вторая и третья работа его все равно не спасет от голодного обморока или нервного срыва на работе при соблюдении им морально-этических норм. Кто эти морально-этические нормы по-настоящему нарушает? Вопрос вызывает улыбку висельника. Все всё знают, все всё понимают, а чиновники, чья зарплата перекрывает в несколько раз зарплату врача, пишут приказы, распоряжения, циркуляры. Вот один приказ. За разглашение врачебной тайны 500 минимальных зарплат или лишение свободы по статье 137 УК. Что считается врачебной тайной: анализ мочи или диагноз, - приказ умалчивает. Врач и так знает, что все лечение конфиденциально, на то он и врач, а не лаборант. А диагнозов в природе нет. Есть просто прошлые жизни. А все врачи об этом даже и не догадываются, как и чиновники. За что тогда статья? За незнание истинной природы человека? Этак мы далеко зайдем. Основной врачебной тайной является то, как врачи выживают при такой системе здравоохранения, а вместе с ними и нищее население. А это тайна покрытая мраком, мраком не только прошлых жизней. Благополучный слой населения, пользующийся другой системой здравоохранения, этого вопля не услышит... в этой жизни. Все на круги своя. Господа! Не поленитесь, загляните в свой биокомпьютер. Содом история уже проходила и Гоморру тоже.
Мой читатель, нельзя променять вечное на сиюминутное. Как много раз ты уже делал. Тогда попадешь и в свое время, и в свою реальность.
Профессор вместе со своей женой-психологом проводил семинары-тренинги по трансактному анализу, восточному варианту. Это было его коньком. В гипнотарии, где проходили эти семинары, негде было яблоку упасть. Заведующей психотерапевтическим отделением была в прошлом очень опытный психиатр. Она им и осталась. Заведующая приняла меня как родную. Она знала о моей методике и даже пыталась обучиться, но... Мы много раз беседовали о механизмах работы нашего подсознания. Она не всегда разделяла мои взгляды. Сказывалось блестящее знание психиатрии. Последний раз мы разошлись во мнении по поводу - нужно ли полностью убирать любой страх, страх смерти, страх потерять любимого человека. Мы работали на телефоне доверия во время печальных событий, связанных с мюзиклом "Норд-Ост". Опытом работы на телефоне доверия делилась психолог из Литвы. Она безапелляционно заявила, что от любого страха полностью освобождать человека нельзя, потому что страх дан человеку как инстинкт самосохранения и поддерживает выживание. Я возразила. Любой страх нужно полностью убирать. Животному он нужен, но не человеку. Осознанный страх уже не страх.
Человеку, полностью освободившемуся от страха, не надо выживать, он просто живет, полностью доверяя своему сознанию, а не бессознательному. И все проблемы решает четко и правильно, и не ездит через Черемушки в центр. Люди в экстремальных ситуациях, умеющие это делать, как правило, не погибают. Они действуют всегда по ситуации.
Моя заведующая была на стороне психолога. Но это не мешало нашей работе. Она была мудрым человеком и, видя результаты моей работы, не стеснялась показывать большим пальцем вверх, когда слов не хватало. Непосредственно отделение курировал знаменитый профессор, в прошлом да и в настоящем известный психиатр. Отношения кафедры и отделения складывались прекрасно. Молодой и энергичный новый главный врач этому способствовал.
Отделение носило статус психотерапевтического стационара. Каждый вторник проходили консультации больных, на которых присутствовали все врачи, ординаторы, аспиранты и даже больные, последние выступали в роли слушателей и в обсуждении участия не принимали. Иногда грань между больным и здоровым душевным состоянием бывает очень хрупкой. Стаж лечения некоторых больных определялся несколькими десятилетиями. Они как бы были членами и врачебного коллектива. Некоторые за это время сумели закончить какие-то курсы по психологии. Были больные, которые имели диплом об окончании психологического факультета МГУ и успешно сотрудничали с кафедрой на равных. На консультации часто звучал диагноз: "Шизотипическое расстройство".
У профессора была авторская методика психотерапевтического лечения больных. Она носила образовательный характер. Все больные изучали особенности характера по книге профессора "Сила слабых". Больным предлагалось самим разобраться в себе. Это всегда было творчеством и приносило положительные результаты. Знания самого себя, самостоятельно добытые через осознание, - великая помощь для обретения душевного равновесия. Пусть мнение врача и больного на выбор того или иного характера очень часто и не совпадали. Но дискуссия на эту тему приносила положительные плоды. Авторская методика профессора называлась "Лечение творческим самовыражением". Больные рисовали, писали рассказы, играли в психотерапевтическом театре. Они приходили в психотерапевтическую гостиную на кафедре годами, как в дом родной, потому что их здесь принимали и понимали лучше, чем их домашнее окружение. Они срастались с коллективом кафедры.
Профессор для них был непререкаемым авторитетом во всем, отцом родным. Ему в этом помогала лаборантка кафедры. Она была и пациенткой профессора, и его правой рукой. Лаборантка принимала участие в лечебном процессе, проводила гипноз и психотерапевтические беседы. Она имела отдельный кабинет, в то время как врачи были вынуждены иногда вести прием, сидя в коридоре. Не хватало кабинетов. Я этой участи тоже не миновала. Своему врачу и учителю лаборантка была предана, но в силу своих душевных расстройств часто путала свои роли. Это мешало работе кафедры и коллективу отделения в целом. Но нужно отдать ей должное: все оформления спектаклей психотерапевтического театра, сделанные с большой любовью и вкусом, были её заслугой.
Я всегда считала и считаю, что человек, страдающий глубоким душевным расстройством, может пусть и не совсем, но все же понять другого, с подобным недугом. Но вылечить он не может. Он может только навредить, навязав свои проблемы другому. Это все равно что тренер по плаванию, который сам не умеет плавать. Такой тренер не спасет своего ученика, а если и бросится спасать, то утонут оба. Душевнобольной должен сначала решить свои проблемы, а потом уже браться за других. И уж никак не являться одной из ключевых фигур в жизни кафедрального коллектива. Но на кафедре это приветствовалось и продолжает приветствоваться. В этом случае тоже действует сила слабых и неосознанное обесценивание психотерапии - самими психотерапевтами - бывшими психиатрами.
В психотерапевтической энциклопедии описано несколько сотен методов психотерапевтического лечения. Все они работают в руках авторов. Дорогу в бессознательное можно пройти разными путями. Можно через Черемушки в центр ехать весь день, а можно прямо через полчаса, потому что подсознание очень древняя и пластичная структура и повидала на своем веку различные новации: от колдовства, шаманства и медитации йогов, которые практикуются тысячами лет, до психоанализа и психосинтеза, первый был разработан в конце девятнадцатого столетия, а второй - в начале двадцатого.
Каждый психотерапевт выбирает ту методику, которая ближе всего к его мировоззрению и которой он владеет. В этом случае существует полная демократия. На международном конгрессе "Психотерапия Европы - Психотерапия Азии", который состоялся в Москве в мае 2002 года, один из известных психотерапевтов Франции, Серж Гингер, в своем докладе, ссылаясь на американцев, сообщил, что "сегодня существует, по крайней мере, 365 различных методов психотерапии - столько же, сколько дней в году или сыров во Франции. Эта цифра часто повторяется журналистами и средствами массовой информации для дескридитации профессии психотерапевта - якобы каждый может создать свой метод или просто ввести новый элемент в классический метод, чтобы добиться известности и стать таким образом бессмертным. В действительности только двадцать методов к настоящему времени признаны научными и широко практикуются в Европе сегодня".
На кафедре я очень много дежурила и ассистировала. Нагрузка была большой. Студенческие группы, курация больных, участие в плановых операциях и бесконечные дежурства. Я также выполняла обязанности ученого секретаря. Отвечала за научные отчеты не только кафедры, но и трех отделов, которые были организованы на её базе: отдел сердечно-легочной хирургии, отдел сосудистой хирургии и отдел хирургии печени и желчевыводящих путей. Отчеты по объему каждый раз соответствовали хорошей кандидатской диссертации. Я также отвечала за организацию и проведение научно-практических конференций и издание тезисов докладов. Занималась я и научной работой, помогая одному городскому врачу-хирургу делать кандидатскую диссертацию.
Очень часто я пропадала в клинике сутками. Мне мешала моя близорукость. Коррекция очками была не стопроцентной, на одном глазу, что вызывало сильнейшие головные боли. Тем не менее я постепенно стала дежурить ответственным хирургом, сначала с подстраховкой Никандра Васильевича, он дежурил в моей бригаде. Больница всегда была переполнена, потому что больные поступали как в плановом, так и в экстренном порядке. И часто все холлы, в которых мы занимались со студентами, были заняты. Теоретическую часть занятия, за неимение сидячих мест, проводили, стоя на площадке перед лифтами, из которых периодически выкатывали каталки с больными и выходили посетители и сотрудники больницы. "Животы" были у каждого больного, любого отделения, и могли заболеть в любую минуту. В силу известных физиологии причин они болели чаще ночью. Больные по наряду "скорой помощи" поступали в течение дня, но ближе к ночи или к раннему утру количество их, как правило, увеличивалось. Особенно с острым аппендицитом - обезьяной всех болезней. Коварство этого заболевания заключается в том, что в большинстве случаев боли начинаются не там, где расположен червеобразный отросток, а в желудке - в силу особенностей иннервации органов брюшной полости. Больной начинает заниматься самолечением, промывает желудок, кладет на живот теплую грелку, принимает обезболивающие. А потом, при ухудшении состояния, обращается к врачу или набирает 03. Пользуясь случаем, хочу напомнить, что первая мысль, которая у вас должна вспыхнуть при болях в животе: а не острый ли это аппендицит?
В хирургической бригаде в первые годы моей работы дежурило много студентов. Некоторых из них мы ставили ассистировать. Но потом престиж хирургической специальности среди студентов упал. Сколько физической нагрузки и душевных переживаний, а денег никаких. Хирург получал, как и терапевт. Я дежурила бесплатно, потому что была кафедральным сотрудником. Среди студентов стало модным быть узким специалистом, например хирургом-косметологом, гинекологом, урологом. Понятно, почему. Если раньше, когда я делала опрос, кто из группы собирается стать хирургом, поднимался лес рук, то в последние годы поднятых рук совсем не стало. Студенты все видели и мотали на ус.
Я помню свои студенческие годы на кафедре хирургии во время дежурства нашего преподавателя: за ним ходила целая толпа. А я вот бегу по длинному, узкому, с бесконечными поворотами подвалу больницы, соединяющему основной корпус с роддомом одна.
Хирургическая братия очень сложно устроена. Были яркие звездочки, уверенно и успешно продвигающиеся в этой нелегкой профессии. Вот одна из них. Он был сыном профессора кафедры факультетской хирургии, но всего достиг сам. Я его знала, когда он учился у меня на кафедре оперативной хирургии. Воспитанный, улыбчивый, хороший товарищ. Вот у него вообще не было, по крайней мере, явных недоброжелателей. Мне кажется, даже завистников. Он был очень уверенный в себе, но не самоуверенный. Первый стал заниматься лапароскопической хирургией у нас на кафедре и уже в тридцать с небольшим стал признанным авторитетом в этой области не только в нашей стране, но и за рубежом. Очень быстро сделал научную карьеру. Стал профессором кафедры. И я вас уверяю, папа тут был ни при чем. Студентом днем и ночью пропадал в больнице. Все это происходило на моих глазах. Я всегда искренне радовалась его успехам. Он был человеком очень неравнодушным и современным. Помню, как он откликнулся на мою просьбу помочь перевезти со склада пачки "Вестника надежды", журнала, главным редактором и основным автором которого я была. Я его издавала по линии Московского общества помощи онкологическим больным, которое организовала вместе с больными. Он сделал несколько ездок. Тираж был 50 тысяч экземпляров. Благодаря своей работоспособности и внутренней порядочности и общительности, он быстро достиг не только выдающихся успехов в хирургии, но, судя по всему, и материального благополучия. И представление о том, что быть хирургом - это непрестижно со всех точек зрения, на его примере как бы не подтверждается. Все зависит от самого человека.
Очень заметной фигурой среди хирургов больницы был один из городских врачей. Он был хирургом с большим практическим опытом, и пришел в эту больницу, когда ему было уже далеко за сорок. Меня удивляло, как ему удалось сохранить неослабевающий интерес к изобретению различного рода модификаций рутинных операций. Он был разносторонне талантлив. Прекрасно играл на гитаре и почти профессионально рисовал. Все рисунки в своей кандидатской диссертации он выполнил сам. После хирургических конференций он дарил всем шаржи. Каждый день он приходил с какой-либо зарисовкой собственной операции и с большим интересом об этом рассказывал. Вокруг него всегда крутились молодые хирурги. У него было особое состояние души, настрой на творчество. А для хирурга, работающего в экстренной хирургии, когда ситуация непредсказуема и приходится принимать нестандартные решения, это было очень ценным качеством. Этого хирурга некоторые не принимали. Был непонятен его неостывший интерес к хирургии, над ним подсмеивались, ерничали. Они были все из той же команды. На хирургию смотрели как на средство к существованию. Страдали скрытой депрессией, о которой и до сих пор не подозревают. К сожалению, жизнь повернулась так, что подобных хирургов сейчас большинство. Но эти не сами выбрали этот путь, их заставила система.
Труд хирурга очень тяжелый как физически, так и морально. Хирург в нашей стране должен жить достойно, как его коллеги в странах Европы и Америки. Я это не раз наблюдала, когда была в зарубежных поездках. Я перестала дежурить, когда от постоянного напряжения стало резко падать зрение и ещё у меня ухудшилась ЭКГ. Напомнил о себе инфекционный миокардит, который я перенесла в тринадцатилетнем возрасте. Мне было уже за пятьдесят. Продолжала работать на кафедре. Подтвердила в очередной раз свой сертификат по хирургии, но не оперировала. Занималась со студентами и вела больных.
К больным я всегда относилась бережно. У меня дома был филиал больницы. Мама - инвалид первой группы. Болезнь оперированного желудка постепенно подтачивала её организм. Появились боли во всех костях. Беспокоила жестокими болями грыжа позвоночного диска. Были нарушены все виды обмена. Она вынуждена была ограничивать себя в еде. Весь желудочно-кишечный тракт был поражен. От госпитализации мама категорически отказывалась, она верила только мне, поэтому в квартире был стационар на дому. Я периодически проводила ей витаминотерапию и переливание внутривенно белковых растворов. Мое окружение все время твердило: если бы не ты, она бы уже давно умерла. Ох, как я с этим не согласна! Я помогала её телу. А тело продолжало жить только потому, что так хотела душа. У мамы была громадная жажда жизни. Преодолевая боль, она вставала и делала зарядку. Научилась точечному массажу. Вспомнила и записала все свои любимые песни и пела их, когда в очередной раз ей становилось чуть-чуть лучше. Однажды она сама пошла в церковь, которая находилась неподалеку от нашего дома, и простояла всю службу. Пошла она на голодный желудок, что при её болезни могло закончиться гипогликемической комой. Но ничего не случилось. С какой радостью она рассказывала об этом всем. Она не боялась жизни, ей очень хотелось жить, несмотря на все болячки. Она умерла от инсульта, как и её мать, не дожив ровно месяц до 78 лет. За три дня до смерти она сидела за столом и ела, задумавшись, свою маленькую порцию любимых кислых щей. Вдруг встрепенулась и сказала спокойно: "Я умру через три дня". Мама говорила о смерти. Я почувствовала мимолетное смятение и стала возражать. Через три дня мама умерла. Накануне я рассказывала ей о том, что в будущей жизни у неё будет другое, здоровое тело. Она мне верила всегда.
Я старалась разговаривать с больными и их родственниками без врачебного чванства, потому что на собственном опыте знала, что это такое. А в студенческие годы на моем дежурстве медсестрой меня покоробил один случай. Я делала внутримышечную инъекцию пожилой больной. Она готовилась после удаления желчного пузыря к выписке. И вдруг в палату влетел хирург, который её оперировал. Был он, надо сказать, уже в возрасте, и фамильярно, хлопнув её по ягодице, спросил: "Ну что, бабуля, как дела, будем завтра выписываться?" У больной после этого поднялась температура, и она ушла домой только через неделю.
Я учила студентов уже при входе в палату оценить состояние всех больных, чтобы подойти в первую очередь к самому тяжелому. Всегда поздороваться, и представиться новому больному, и обращаться по имени или по имени и отчеству в зависимости от возраста. Не позволяла себе никогда безличного обращения "вы", "ты", "бабка", "дед". В моих палатах больные всегда ждали моего прихода. Я всегда старалась без врачебного снобизма доступно ответить на все их вопросы. И это приносило свои положительные результаты. У больных моих палат были самые маленькие койко-дни, то есть время пребывания в больнице. Одна больная в день выписки крупными буквами на листе ватмана, который ей специально принес муж, написала большое стихотворение. Оно начиналось так: "Скоро солнышко взойдет, наша Валечка придет".
Я всегда чувствовала в себе задатки психотерапевта. Еще в школьные годы мне приходилось терпеливо выслушивать и утешать всех моих подружек. Они почему-то всегда приходили ко мне. Я наблюдала, наблюдаю и сейчас, что так же и к моей сестре приходят её подруги поплакаться. Она никогда их не перебивает и не дает советов, только в конце утвердительно-вопросительно говорит: "Ты же его любишь?!" Это у нас от отца.
Когда я начинала учиться, специальности "врач-психотерапевт" не существовало. Она появилась и объявила о себе во весь голос каких-нибудь лет двадцать назад. Я много читала литературы, преимущественно иностранной, по психотерапии. Много статей с психотерапевтическим звучанием я писала и в журнале "Вестник надежды", который издавала. Журнал весь пронизан психотерапией. Совместно с сотрудниками хосписа Святого Христофера Вирджинией Гамли и Мэгэн Бик в Лондоне я приняла участие в подготовке и издании русского варианта книги "Принципы и философия хосписов и паллиативной медицины". Подготовила программу для медицинских вузов по паллиативной медицине, но она где-то застряла в портфелях чиновников от медицины. Паллиативное лечение - это активная общая помощь больному в той стадии заболевания, когда лечение существующими современными средствами не дает желаемого эффекта и когда борьба с болью и другими симптомами, а также решение психологических, социальных и духовных проблем приобретает первостепенное значение. К таким болезням относятся многие формы рака, болезнь Альцгеймера - всего около 25 названий.
Мой хирургический ангел-хранитель Никандр Васильевич Быстров увещевал меня: "Дорабатывай на кафедре. Тебя же никто не гонит". Но дорабатывать и доживать - это было не для меня. Мне исполнилось пятьдесят шесть лет, когда я стала врачом-психотерапевтом, получив образование на кафедре психотерапии Российской академии последипломного образования врачей.
Заведующий этой кафедрой был ученый с прогрессивными современными взглядами на психотерапию и подготовку психотерапевтов. В профессиональном мире у него было много врагов. Это, вероятно, тоже отголоски прошлых жизней. Он, конечно, был не ординарен. Если бы не его волевое решение, я, хирург, никогда бы официально не стала психотерапевтом. Хотя личные отношения у меня с ним не сложились. Их просто не было и нет. После меня эту кафедру закончили ещё несколько врачей-непсихиатров. Потом стал действовать запрет главного психотерапевта, в прошлом психиатра. Переучиваться на психотерапевта разрешалось только психиатрам. Убеждена, что это неправильно.
Каждый узкий специалист должен обязательно иметь второй сертификат, сертификат психотерапевта. И разрешение на получение этого сертификата не должно быть привилегией только психиатров. Вот, например, нужно ли раковому больному говорить о том, чем он болен? Обязательно. Потому что любой человек должен знать о себе все и сам быть причиной, а не следствием решения врача или родственников. Но врач обязан до сообщения об этом поработать с больным профессионально, как психотерапевт, и то же после сообщения. Результат общения с хирургом, который оперировал больного, будет по качеству совсем иным, если к больному пригласить психотерапевта. В этом тоже своя психотерапия. Поверьте, больной может потихонечку выкарабкаться, если врач владеет таким методом психотерапии, как, например, психосамоанализ прошлых жизней.
Коллектив кафедры психотерапии был под стать своему заведующему, хотя в своей истории он помнил заведующим кафедрой знаменитого профессора-психиатра, тесно сотрудничавшего в свое время с органами государственной безопасности, большого оригинала и деспота. Демократических отношений на кафедре тот не приветствовал. Нынешний зав. кафедрой приехал из Сибири, из Красноярска. Меня в свое время ученые-сибиряки поразили своим душевным здоровьем. По сравнению с москвичами они мне показались людьми другой цивилизации. Доброжелательные, спокойные, улыбчивые, без призрачных желаний и низменных страстей. Я попала в Томск, на конференцию в 1973 году.
Зав. кафедрой был вице-президентом Европейской психотерапевтической лиги. На кафедре всегда было много иностранных специалистов, которые приезжали обучать курсантов своим методикам. Жизнь на кафедре кипела. Бесконечно организовывались то международные, то региональные конференции, семинары и тренинги. Кафедра издавала много специальной литературы. Зав. кафедрой читал лекции. Любимой темой была: "Деньги в профессии и жизни". Очень актуальная тема. Врач почти с сорокалетним стажем и со всеми своими степенями получает столько же, сколько получает медсестра, у которой есть лужковские надбавки. Я не утрирую. Это факт. Сумму лучше не называть. Психотерапевт в этом плане государством поставлен на колени.
Впрочем, как и врач другой специальности. Что такое лечение? Это энергоинформационный обмен между больным и врачом. Он должен быть адекватным и не ущемлять ни одну из сторон. Иначе кто-то будет жертвой этого общения. Это Вселенский закон. Я как специалист вижу, в какой скрытой депрессии находятся врачи государственных учреждений. К ним на прием приходит пациент в явной депрессии. Пояснения требуются? Кто платит за лечение? Государство? Нет. Больной? Нет. Нищий врач? Да. К врачу на прием пришел дворник. Его труд государство оценило в пять раз дороже, чем труд врача. Битый небитого везет. Вот такое лечение называется бесплатным. Это подарок от нищих врачей населению и государству. Это энергоинформационный обмен по законам преисподней. В этом обмене энергия со знаком минус. Это полное обесценивание интеллектуального труда. Это провокация на нарушение врачебной этики. Посредник между больным и врачом - государство - платит врачу столько в месяц, сколько хватает на неделю существования одного человека. А если врач единственный кормилец в семье, то вторая и третья работа его все равно не спасет от голодного обморока или нервного срыва на работе при соблюдении им морально-этических норм. Кто эти морально-этические нормы по-настоящему нарушает? Вопрос вызывает улыбку висельника. Все всё знают, все всё понимают, а чиновники, чья зарплата перекрывает в несколько раз зарплату врача, пишут приказы, распоряжения, циркуляры. Вот один приказ. За разглашение врачебной тайны 500 минимальных зарплат или лишение свободы по статье 137 УК. Что считается врачебной тайной: анализ мочи или диагноз, - приказ умалчивает. Врач и так знает, что все лечение конфиденциально, на то он и врач, а не лаборант. А диагнозов в природе нет. Есть просто прошлые жизни. А все врачи об этом даже и не догадываются, как и чиновники. За что тогда статья? За незнание истинной природы человека? Этак мы далеко зайдем. Основной врачебной тайной является то, как врачи выживают при такой системе здравоохранения, а вместе с ними и нищее население. А это тайна покрытая мраком, мраком не только прошлых жизней. Благополучный слой населения, пользующийся другой системой здравоохранения, этого вопля не услышит... в этой жизни. Все на круги своя. Господа! Не поленитесь, загляните в свой биокомпьютер. Содом история уже проходила и Гоморру тоже.
Мой читатель, нельзя променять вечное на сиюминутное. Как много раз ты уже делал. Тогда попадешь и в свое время, и в свою реальность.
Профессор вместе со своей женой-психологом проводил семинары-тренинги по трансактному анализу, восточному варианту. Это было его коньком. В гипнотарии, где проходили эти семинары, негде было яблоку упасть. Заведующей психотерапевтическим отделением была в прошлом очень опытный психиатр. Она им и осталась. Заведующая приняла меня как родную. Она знала о моей методике и даже пыталась обучиться, но... Мы много раз беседовали о механизмах работы нашего подсознания. Она не всегда разделяла мои взгляды. Сказывалось блестящее знание психиатрии. Последний раз мы разошлись во мнении по поводу - нужно ли полностью убирать любой страх, страх смерти, страх потерять любимого человека. Мы работали на телефоне доверия во время печальных событий, связанных с мюзиклом "Норд-Ост". Опытом работы на телефоне доверия делилась психолог из Литвы. Она безапелляционно заявила, что от любого страха полностью освобождать человека нельзя, потому что страх дан человеку как инстинкт самосохранения и поддерживает выживание. Я возразила. Любой страх нужно полностью убирать. Животному он нужен, но не человеку. Осознанный страх уже не страх.
Человеку, полностью освободившемуся от страха, не надо выживать, он просто живет, полностью доверяя своему сознанию, а не бессознательному. И все проблемы решает четко и правильно, и не ездит через Черемушки в центр. Люди в экстремальных ситуациях, умеющие это делать, как правило, не погибают. Они действуют всегда по ситуации.
Моя заведующая была на стороне психолога. Но это не мешало нашей работе. Она была мудрым человеком и, видя результаты моей работы, не стеснялась показывать большим пальцем вверх, когда слов не хватало. Непосредственно отделение курировал знаменитый профессор, в прошлом да и в настоящем известный психиатр. Отношения кафедры и отделения складывались прекрасно. Молодой и энергичный новый главный врач этому способствовал.
Отделение носило статус психотерапевтического стационара. Каждый вторник проходили консультации больных, на которых присутствовали все врачи, ординаторы, аспиранты и даже больные, последние выступали в роли слушателей и в обсуждении участия не принимали. Иногда грань между больным и здоровым душевным состоянием бывает очень хрупкой. Стаж лечения некоторых больных определялся несколькими десятилетиями. Они как бы были членами и врачебного коллектива. Некоторые за это время сумели закончить какие-то курсы по психологии. Были больные, которые имели диплом об окончании психологического факультета МГУ и успешно сотрудничали с кафедрой на равных. На консультации часто звучал диагноз: "Шизотипическое расстройство".
У профессора была авторская методика психотерапевтического лечения больных. Она носила образовательный характер. Все больные изучали особенности характера по книге профессора "Сила слабых". Больным предлагалось самим разобраться в себе. Это всегда было творчеством и приносило положительные результаты. Знания самого себя, самостоятельно добытые через осознание, - великая помощь для обретения душевного равновесия. Пусть мнение врача и больного на выбор того или иного характера очень часто и не совпадали. Но дискуссия на эту тему приносила положительные плоды. Авторская методика профессора называлась "Лечение творческим самовыражением". Больные рисовали, писали рассказы, играли в психотерапевтическом театре. Они приходили в психотерапевтическую гостиную на кафедре годами, как в дом родной, потому что их здесь принимали и понимали лучше, чем их домашнее окружение. Они срастались с коллективом кафедры.
Профессор для них был непререкаемым авторитетом во всем, отцом родным. Ему в этом помогала лаборантка кафедры. Она была и пациенткой профессора, и его правой рукой. Лаборантка принимала участие в лечебном процессе, проводила гипноз и психотерапевтические беседы. Она имела отдельный кабинет, в то время как врачи были вынуждены иногда вести прием, сидя в коридоре. Не хватало кабинетов. Я этой участи тоже не миновала. Своему врачу и учителю лаборантка была предана, но в силу своих душевных расстройств часто путала свои роли. Это мешало работе кафедры и коллективу отделения в целом. Но нужно отдать ей должное: все оформления спектаклей психотерапевтического театра, сделанные с большой любовью и вкусом, были её заслугой.
Я всегда считала и считаю, что человек, страдающий глубоким душевным расстройством, может пусть и не совсем, но все же понять другого, с подобным недугом. Но вылечить он не может. Он может только навредить, навязав свои проблемы другому. Это все равно что тренер по плаванию, который сам не умеет плавать. Такой тренер не спасет своего ученика, а если и бросится спасать, то утонут оба. Душевнобольной должен сначала решить свои проблемы, а потом уже браться за других. И уж никак не являться одной из ключевых фигур в жизни кафедрального коллектива. Но на кафедре это приветствовалось и продолжает приветствоваться. В этом случае тоже действует сила слабых и неосознанное обесценивание психотерапии - самими психотерапевтами - бывшими психиатрами.
В психотерапевтической энциклопедии описано несколько сотен методов психотерапевтического лечения. Все они работают в руках авторов. Дорогу в бессознательное можно пройти разными путями. Можно через Черемушки в центр ехать весь день, а можно прямо через полчаса, потому что подсознание очень древняя и пластичная структура и повидала на своем веку различные новации: от колдовства, шаманства и медитации йогов, которые практикуются тысячами лет, до психоанализа и психосинтеза, первый был разработан в конце девятнадцатого столетия, а второй - в начале двадцатого.
Каждый психотерапевт выбирает ту методику, которая ближе всего к его мировоззрению и которой он владеет. В этом случае существует полная демократия. На международном конгрессе "Психотерапия Европы - Психотерапия Азии", который состоялся в Москве в мае 2002 года, один из известных психотерапевтов Франции, Серж Гингер, в своем докладе, ссылаясь на американцев, сообщил, что "сегодня существует, по крайней мере, 365 различных методов психотерапии - столько же, сколько дней в году или сыров во Франции. Эта цифра часто повторяется журналистами и средствами массовой информации для дескридитации профессии психотерапевта - якобы каждый может создать свой метод или просто ввести новый элемент в классический метод, чтобы добиться известности и стать таким образом бессмертным. В действительности только двадцать методов к настоящему времени признаны научными и широко практикуются в Европе сегодня".