Чурбанова Лариса. Пурпурное Древо Порфирия

   - Шутит она так, своеобразно, - хмыкнул ворон, косо поглядывая на метелку, притулившуюся к местному кустарнику, как ни в чем не бывало. - С боевым крещением тебя, Домогара!
   Княгиня ничего не ответила, и Виссариону пришлось приступить непосредственно к делу:
   - Перелезай, красавица, через стену и ищи самого царя Шамшура. Что будешь говорить и как уговаривать этого говнюка- твое дело. Как добудешь яблочки- со всей скоростью дуй сюда- вдруг как передумает. А мы тебя здесь подождем, в теньке-холодке, усталые косточки понежим.
   - Отсидеться думаешь? - одарила его уничтожающим взглядом Домогара.
   - А я к тебе не в сотоварищи нанимался, а в проводники, - отрезал ворон. - Уговор был: тебе путь показать, а насчет всего прочего- ни полсловечка. У нас с Ягой договор: еще три службы я ей исполняю- и свободен. Эх, молодушка, - пригорюнился некстати Виссарион, - ежели б ты знала, с кем разговариваешь... Не всегда старый Виссарион птицей был, да и не всегда будет...
   Домогара не стала дослушивать воронью болтовню. Она решительно затянула шелковый красный пояс и горделиво выпятила пышную грудь. Ладонями пригладила растрепавшиеся кудри и заправила их за золотой венчик. Звякнула круглыми височными кольцами и широким молодецким шагом направилась к ограде. Подтянулась и повисла на ней животом. Невеликая стена пошатнулась и загудела. Несколько мгновений Домогара висела на ней, неуклюже дрыгая ногами, потом с трудом перевалилась вовнутрь. Оглядевшись, она поняла, что оказалась в самом прекрасном саду из всех, которые ей когда-либо приходилось видеть. Княгиня сидела в чудном розовом кусту и дурманящий маслянистый аромат этих цветов кружил ей голову. Вокруг деловито порхали малюсенькие то ли птички, то ли бабочки, озабоченно погружавшие хоботки в узкие горлышки оранжевых как солнце цветков. Деревьев было немного; одно из них просто приковало внимание княгини. Издали оно казалось огромным розовым шаром, и только вблизи становилось понятно, что это растение, усыпанное невиданными цветами. Все они походили на широко распахнутые глаза, обрамленные пушистыми длинными розовыми ресницами.
   Домогара переходила по блестящей дорожке, посыпанной толченым желтым шафраном и слюдой, от одного дивного растения к другому. Она совершенно забыла о цели своего визита. Не замечала женщина и низкорослых рабов-садовников, доходящих ей едва ли до пояса, снующих тут и там с массивными кувшинами с водой. Княгиня машинально отерла пот с лица. Жара стояла страшенная, и, конечно, без щедрого полива этот сказочный сад не простоял бы и половины дня. Редкое благодушие, снизошедшее на Домогару среди этих райских кущ вскоре, однако, было грубо прервано. Вихляя по узким дорожкам, явно стараясь не повредить посадки длинными копьями, к княгине резво приближался отряд такой же, как и садовники, малорослой стражи. Их смуглые лица были воинственно оскалены, и намерения, увы, не вызывали сомнений. Домогара с грустью развернулась им навстречу. Воины-маломерки замелькали в ее руках как детские мячики. Тех, кто пытался достать ее копьем, княгиня этими же копьями и поддевала, отбрасывая куда подальше. Но, в основном, она старалась щадить дивную растительность и стукала стражников шлемами, предварительно зацепив рукой за кожаные доспехи. Скоро на месте сражения осталась лишь кучка контуженных мужичонков, а победительная Домогара горделиво продолжила свой путь. Вдалеке маячил дворец, а это маленькое происшествие напомнило княгине, зачем она, собственно, здесь оказалась.
   Стуканье воинов шеломами друг о друга очень понравилось княгине. Во-первых медные шлемы при этом издавали мелодичный звон, во-вторых, она выводила из строя сразу двух противников, а в -третьих (и это было самым главным) выражение лиц стражников после этого напоминало ее дорогого мужа, после того, как она шарахнула его зеркалом. Продвижение Домогары и в самом дворце не встречало практически никаких препятствий. Она переходила по узким коридорам из комнатки в комнатку, обильно уставленных сундуками и увешанных коврами. После волшебного сада, обстановка казалась ей темноватой и бедноватой. Княгиня уже начала сомневаться, что найдет здесь что-либо стоящее, как вдруг ей повезло.
   Она вышла к фонтану, щедро облицованному белым мрамором. Бегущая вода лопотала свою веселую песенку, а человек на подушках внимал ей, слегка склонив голову. Подушки были бархатные, щедро расшитые бисером и золотой канителью, и Домогара поняла, что, наконец, добралась до самого царя Шамшура. Ростом он не намного превосходил своих подданных- его величие простиралось скорее вширь, чем ввысь. Из оттопыренных губ безвольно свисал чубук кальяна, словно макаронина изо рта объевшегося гурмана. Вид у Шамшура был благостный и слегка отрешенный. Увидев Домогару, он несколько раз вопросительно повел массивным носом из стороны в сторону. Выражение блаженства не оставило его смуглого отечного лица, из чего княгиня заключила, что он совершенно не в курсе последних событий в своем дворце.
   - Ты пери, да? - неожиданно спросил гостью Шамшур, с трудом прицеливаясь в нее кончиком мясистого пальца.
   Домогара попыталась понять, о чем, собственно идет речь, и, на всякий случай, утвердительно кивнула.
   - Такая большая, такая красивая! Вах! - удовлетворенно улыбался тучный царек, оглядывая женщину, словно кобылу на ярмарке.
   Под плотоядным взглядом царя Востока широкие щеки Домогары начали пылать. А Шамшур не унимался, продолжая отвешивать своей гостье цветистые комплименты:
   - Твои руки как мраморные колонны, о, гурия Рая! Твои очи- как очи трепетной газели, рот твой- как киноварь, а груди как Магрибские горы.
   Тут княгиня треснула Шушрика подушкой. То ли она еще не отошла от сражения, и ей было проще ударить гостеприимного хозяина, чем объяснять ему, что и как; то ли его неумеренные славословия затронули деликатную проблему лишнего веса, от которого она страдала.
   Тюфячок, столь старательно изукрашенный драгоценными узорами, оказался грозным оружием. Царь Шамшур осел на пол, не переставая улыбаться. Кальян змеей выскользнул из его враз ослабевших рук. Домогара подозрительно понюхала гибкую трубочку, даже подула в нее: в сосуде забулькало. На губах княгини осел приторно горький вкус. Она в сердцах сплюнула и задумалась, что же ей делать дальше.
   Поверженный враг зашевелился. "Надо связать его, что ли, на всякий случай"- благоразумно решила Домогара. - "Только чем?" Тут взгляд ее упал на пухлый живот Шушрика. Он был заботливо перепоясан пестрой бахромчатой шалью. Во мгновение ока княгиня распоясала повелителя Востока и окрестностей. Шаль тонкой паутинкой слетела ей в руки, а более ничем не удерживаемое пузо великого властелина медленно и горделиво скользнуло ему на колени.
   "Жаль такую красоту на мелкого поганца изводить!" - подумала Домогара, прикидывая шаль на себе. - "Обойдется и чем попроще". Не раздумывая, она стащила с головы Шамшура белую чалму, на проверку оказавшуюся ловко свернутым полотенцем. "То, что надо!" - обрадовалась женщина, и уже через несколько минут царь был надежно связан по рукам и ногам, а для верности еще и крест накрест. И вовремя! Сомкнутые глазки Шушрика захлопали, заморгали и с трудом приоткрылись. Мгновение он оценивал обстановку, а потом возгласил:
   - О, роза моего сердца! Я сражен твоей пылкостью и покорен умением, но только давай оставим игры эти со связыванием для вельмож франкских. Нам же с тобой не нужны они совершенно!
   - Нужны! - отрезала Домогара. - Пока яблоки молодильные не дашь, не стану я тебя развязывать.
   - Ка-какие яблоки? - просипел Шамшур уже совершенно иным тоном.
   - Молодильные! - рявкнула княгиня. - И быстрее уже соображай, недосуг мне тут с тобой.
   - Так ты не пери? - запоздало догадался спеленутый царь.
   - Пери, не пери, какая разница? - рассерженная Домогара расхаживала по комнатушке широким шагом от бедра.
   - Разница огромная, о, госпожа всех недоразумений! Пери есть райская дева, которым заповедано услаждать мудрейших и праведнейших мужей земли.
   - Какая я тебе к лешему дева, коли у меня муж дома и детей четверо! - возмутилась княгиня. - Ты лучше уже давай яблоки быстрее, и разойдемся миром.
   Шамшур молчал, очевидно, просчитывая обстановку. Потом печально крякнул, решаясь:
   - Яблоки в саду, о, прекраснейшая! Иди и возьми их, коли есть тебе в них нужда. Показал бы я тебе дорогу в сад мой великолепный, но сама ты, связав меня, лишила такой благой возможности.
   - Ничего не лишила, покажешь как миленький, - отозвалась княгиня, совершенно справедливо не доверяя хитрым речам. Крякнув, она взвалила связанного Шамшура на плечо и потребовала:
   - Дорогу показывай, а уж я тебя, сердешного, донесу.
   Царю пришлось покориться. В крепких руках Домогары он был безоружен и беззащитен как цыпленок в лапах коршуна.
   Сад встретил их пахучим цветочным великолепием и толпами нервно снующих низкорослых воинов. Они подбирали раненных и контуженных, а также безуспешно пытались отыскать грозную воительницу, пропавшую, словно по мановению волшебной палочки. Увидев ее, все разом замерли, прикидывая в какую сторону им лучше бежать: от нее, спасая свои жизни, или за ней, чтобы пленить и заполучить причитающуюся награду. Однако, завидев у княгини на плечах своего грозного повелителя, вся мелкорослая армия разразилась воплями скорби. Теперь у доблестных воинов не осталось никаких сомнений, и они дружно ринулись наутек. Шамшур грозно ругался сквозь зубы:
   - Трусливые шакалы, пожиратели падали! И за что я им плачу, кормлю их, одеваю? За то, чтоб они от женщины бегали как бараны, да?
   - Не кручинься, дедушка! - успокоила его Домогара. - Вот сорву я яблочки, развяжу тебя, и ты всем им покажешь и разъяснишь в красках, какие же они козлы да бараны.
   - Спасибо, добрая девушка! - обрадовался царь Шамшур. - всем прикажу дать по сто ударов палками. Каждому! Они у меня неделю ходить не смогут!
   - Так чего же ходить?
   - А по пяткам удары: пятьдесят по одной, пятьдесят по другой.
   - Ну, ты даешь, Шушрик, - и Домогара слегка поправила на плечах грозного владыку. - Ты, выходит, в гневе страшен?
   - А то как же, - зарумянился царь. - С ними иначе нельзя. - Потом спросил с любопытством: - А тебе яблоки для кого понадобились? Для папаши?
   - Сама съем, - грустно призналась княгиня. - Хочу снова молодой стать и красивой, чтобы муж любил.
   - Вах! - изумился Шамшур. - А он не любит, да?
   - Ну, хватит, - Домогара щелкнула по носу любопытного старикашку, но тот не унимался:
   - Вот ишак паршивый, да? Такую женщину не любит! Хочешь, иди ко мне в гарем. Любимой женой будешь, пахлаву и орехи кушать будешь! Зачем тебе какие то кислые яблоки?
   - Не твоего ума дело, дедуля, - княгиня даже не рассердилась. Усталость брала свое, и увесистый Шамшур казался ей все тяжелее. - Ты давай сказывай, где яблоки.
   - Так пришли уже.
   Домогара оглянулась. Она стояли на полянке, окруженной розовыми мальвами и невиданных размеров пахучим дурманом. Над изумрудной шелковой травкой тут и там пролетали бабочки. А в центре, среди цветущего великолепия, стояло невысокое деревце. Точеные восковые веточки несли к солнцу серебристо-зеленую листву, и каждый листик позванивал, словно хрустальный колокольчик. Доверчиво клонившиеся к земле яблоки сияли щедрым медовым золотом осени. Княгиня свалила с плеч уже давно досаждавший ей груз и шагнула навстречу чудным плодам. Теплый ветерок пахнул ей в лицо сладким ароматом юности. Яблоки были маленькими, и Домогара на всякий случай решила набрать их побольше. Она расстелила на земле шаль, раньше принадлежавшую Шамшуру, и принялась за дело.
   - Все не рви, - надрывался поверженный царь, устроенный Домогарой у ствола дерева. - Тебе одного яблочка за глаза хватит! Меня с чем оставишь, о дитя жадной матери? Я старый, мне их много кушать надо-оо! - трубный голос Шамшура сорвался в плач, но жена Ольгерда не обращала на него ни малейшего внимания. Мало ли, сколько ей самой энтих яблок спонадобится? Так каждый раз и мотаться сюда? Княгиня с содроганием вспомнила свое путешествие на метле. Решительно затянула концы шелкового узелка и двинулась к выходу.
   - Постой, ты куда? - возопил ей вслед спеленутый как младенчик Шамшур. - А меня развязывать? Позор на мою голову, найдут меня связанным рукою женщины, ай-вай! - Царь заерзал и покатился за Домогарой.
   Та решительно поворотилась:
   - А ну-ка, цыть у меня, сокол ясный! Лежи, где положили и не кукарекай!
   - Ты ж обещала, что развяжешь, - скулил поверженный Шушрик. - Смилуйся, красавица!
   - Обещала? - язвительно переспросила его княгиня. - Извиняй, не припомню. Старая я стала сильно, кушать яблочки пора. Не скучай, диду. И смотри у меня, тихо лежи, а не то вернусь и наподдаю по мягким местам, никакими фруктами не вылечишься.
   И Домогара ушла. Солнце стояло в зените и палило нещадно. "А ведь я просто умираю от жажды!" - поняла женщина и огляделась вокруг, утирая обильный пот вышитым рукавом. Воды как назло нигде поблизости не было- не возвращаться же в Шамшуров дворец, к фонтанчику!
   Наливные яблочки манили своей прохладой даже через шелковый плат. "Ну, подумаешь, съем парочку", - решила Домогара и облизнула сухие спекшиеся губы. Золотистые плоды прыгнули ей в руку, ластясь как котята. Первый же кусок несказанно освежил иссохшуюся глотку и шершавый язык. Сил сразу прибыло. Повеселевшая княгиня мигом добралась до глинобитной стены, где ее ожидал Виссарион.
   - Уже управилась? - удивился ворон, приоткрывая затянувшийся серой пленкой глаз. - А я, грешным делом, подумал, что ты только на язык бойкая. Добыла яблочки?
   Домогара победно взмахнула узелком и расхохоталась. С ней творилось что-то невообразимое. Кровь кипела, а по всему телу пробегали маленькие веселые пузырики-мурашки. Хотелось петь, танцевать и любить всех на свете. Краски и запахи окружающего мира стали ярче и насыщеннее. "Красота то какая!" - пело в ее душе, когда она бросила последний прощальный взгляд на великолепные сады царя Шамшура. Метла заложила вираж прямо над молодильной яблонькой, и княгине было прекрасно видно, как бегут к своему господину низкорослые воины, а сам он извивается белой разъяренной гусеницей.
   Пушистые облака приняли путников как старых знакомых. Они выстраивали причудливые арки и тоннели, давая дорогу путешественникам. День начинал клониться к вечеру, и когда помело вынырнуло на вольный воздух, первое, что увидела Домогара, был огромный багровый круг солнца. Никогда она не видела его так близко- кажется, чуть протяни руку- и схватишь, как раскаленную сковородку. Только бы не обжечься.
   - Куда возвращаться то будем, девушка? - насмешливо каркнул ворон, возвращая княгиню к житейским проблемам. - К себе на двор али до тетушки вашей?
   Домогара призадумалась. Почему-то ей не хотелось ни туда, ни туда. Эх, поглядеть бы, что с тех двух яблочек сделалось! Жаль, зеркало ромейское об Ольгердову башку сломано. Дорогая игрушка, а как есть все показывало.
   - Давай-ка в лес заруливай, к озеру, - приказала она метле. Та послушно стала снижаться.
   Озерная гладь серебрилась как утраченная византийская диковина. Ни ветерка- вон смурные черно-зеленые ели стоят не шелохнуться; только осинка -боягузка позванивает листочками-монистами. Домогара легко спрыгнула с помела. Провела руками по нарядному платью, отряхивая степную пыль, и обомлела. Там, где раньше при ходьбе подпрыгивала и подскакивала тугими сдобными колобками женская плоть, теперь ничего даже не ворохнулось. Княгиня для пробы подпрыгнула. Легко, словно козочка. Ничего. "Сколько ж у меня теперь годочков убавилось?" - мелькнула у нее в голове нехорошая мысль. Лихорадочно ощупывая себя руками, Домогара убедилась, что что-то все же осталось- только девчачье, твердо прилегающее к тоненьким косточкам. Затаив дыхание, шагнула она к озеру. Из воды на нее смотрела диковатого вида девица в грязноватой одеже, висевшей на ней как на огородном пугале. "Платьице девахе великовато, видно, что с чужого плеча" - прикинула княгиня и тут уж испугалась по-настоящему. Это было ее лицо, ее шея и руки, только много лет тому назад, когда она была девчонкой-подлеточком, только вскочившей в девичью поневу.
   Домогара села, ноги ее не держали. Обхватив голову руками, она мерно раскачивалась и подвывала. Как в таком виде домой вернуться? Ольгерд ее, поди, и не узнает. А дети? Теперь она и в матушки им не годится, а скорее в сестрицы-нянюшки. Время шло. Темнело.
   - Так и будешь сидеть? - Виссарион, раньше державшийся на порядочном расстоянии, скачками допрыгал до Домогары. - Может, к Яге пойдем. Успокоишься, да и поможет она чем.
   - Нет,- княгиня решительно встала. - Домой мне пора. Дети там без меня: кто спать уложит, баснь на ночь расскажет?
   Нетвердой походкой княгиня двинулась в сторону городка. Платье теперь волочилось за ней по траве и вовсю цеплялось за встречные кустики. Словом, пока Домогара добралась до терема, от добротной одежи остались одни лохмотья. Очень хотелось ей проскользнуть в свою светлицу никем незамеченной и запереться на все замки. Да только видно судьба уже перестала ей ворожить- у самых дверей столкнулась она с Ольгердом. Как ни быстро прикрыла Домогара лицо широким рукавом, да только муж все равно узнал ее и рывком развернул на себя.
   - Ты где была? - яростно рычал князь. - Я все канавы пообшаривал. Шиш, уж на что старик, с ночи на ногах, тебя разыскивая. Дети ревмя ревут, мамку зовут... - тут Ольгерд, наконец, увидел, что он держит в руках, и разом отступил.
   - Домогара, это ты или нет?
   Ноги княгини подкосились. Все волнения и переживания дня минувшего встали перед ее глазами тяжелым маревом, и она потеряла сознание. Последнее, что она успела услышать, были слова мужа:
   - Что же ты с собой сделала, дурочка?
   На следующее утро княжий терем посетила невиданная гостья. Дворня шарахалась по углам, ратники- дозорные крепче сжимали свои копья. Да только поделать ничего не могли- князь Ольгерд с почетом принимал родственницу своей жены- Бабу Ягу. Что с того, что старушка сразу же прошмыгнула в светелку Домогары и надолго засела там?
   - Не плачь, не кручинься, дитятко ты мое глупое, неразумное, - утешала Яга ревущую в три ручья княгиню.
   - Буду реветь, буду, - выла та, даже не поворачивая к тетке красного опухшего от слез лица. - Он ко мне даже не подходит совсем, у-у-у...
   - А с половчанкой той что сталося? - задала вопрос практичная колдунья.
   - Да что с ней станется, кобылицей недоенной? Замуж вышла, вчера еще, за сына боярина Шкирняка Борислава. Он как увидал ее, совсем, говорят, разум потерял. В ноги к Ольгерду бросился, отдай, мол, мне Бербияк-хатун в жены. Тот согласился, да и послы половецкие не супротив были- так все у них и сладилось.
   - Значит, не в плясунье той дело?
   - Да не люба я ему, не люба...- опять заголосила княгиня, уткнувшись в пуховую перину.
   - Помнишь, доня, я тебе еще тогда говорила: "Подумай, подумай!" - удовлетворенно резюмировала старушка, распрямляясь на резном стульчике у кровати. - Потому что только половина мужиков возраста твоего ненаглядного Ольгерда любят полных баб. А знаешь почему? Потому что вторая половина любит очень-очень полных. Так то, голубка!
   Черная растрепанная голова Домогары оторвалась от подушки и на Бабу Ягу удивленно уставились два заплаканных карих глаза:
   - Что ж теперь делать то, тетушка?
   - А я тебе уже и лекарство принесла от твоего горя, глупая!
   И Баба Яга осторожно сдвинула крышку с берестяного туеска. Духовитый аромат домашней сдобы тонкой струйкой выбрался наружу и весело закружил по светелке. Словно по волшебству наружу стали выскакивать румяные пирожки, ватрушки, блины и шанежки. Домогара схватила ближайший к ней блин, впилась в него зубами и счастливо вздохнула.
 
    Туда, не знаю куда.
   Вечер задался неожиданно теплым и безветренным. В дремотном, позлащенном лучами заходящего солнца, воздухе толшились веселые мошки. Чаровница-осень уже принялась раскрашивать листья золотом и киноварью, а кое-где и нещадно обрывать их с деревьев. На этой шуршавой листве и устроились князь Ольгерд и старец Порфирий, скрывшиеся в монастырский сад от мирской суеты.
   - Тихо как у тебя тут, спокойно, - Ольгерд блаженно потянулся, со скрипом разминая затекшие за день властных трудов косточки. - Верно, оттого, что монахи твои не собачатся друг с дружкой.
   - Что это тебя на тишину потянуло? - удивленно вскинулся на него Порфирий. - Опять с женой поссорился?
   - Да нет, - отмахнулся князь. - С Домогарой у нас все в порядке. - Потом подумал и добавил: - Пока. - И продолжил: - А вот со мной, отче, неладно что-то.
   Старец удивился. На здоровье пресветлый князь отродясь не жаловался. На пирах редко кто мог перепить его, не говоря уже о потрясающей способности в одиночку расправляться с запеченным на вертеле кабаном. Душевные терзания были Ольгерду так же не свойственны, как ежику стремление летать по небу. Единственным, что отравляло вполне безоблачную жизнь князя, была его склочная и самовластная супруга да волхвы, время от времени начинавшие претендовать на княжескую власть. Поэтому отец настоятель почел за благо промолчать и подождать, пока Ольгерд сам не приступит к пояснениям. Так и случилось.
   - Завсегда сплю я как убитый, - начал свой рассказ князь, с силой потирая руками помятое бледное лицо. - А тут уж, почитай, ночи три как засну, хмырь какой-то мелкотравчатый приходит и начинает нудеть....
   - Подожди-подожди, - перебил его Порфирий. - Что значит приходит? А стража куда глядит?
   - Приходит- в том смысле, что сниться он мне, - объяснил Ольгерд. - Со снами стража бороться бессильна, да и я сам то же. Я потому к тебе и пришел.
   - Как к духовному пастырю? - насмешливо переспросил отец-настоятель.
   - Да поди ты, - огрызнулся князь. - Как к другу пришел. Помню я, как ты на дреговичской дороге волшбой листья с деревьев чисто налысо посшибал. Опять же, людям помогаешь. Не к кощуннику же мне идти сон свой толковать. - Ольгерд приподнялся и, придерживая край червленой рубахи, весьма натурально изобразил волхва в длинном балахоне, смешно путаясь в ставших вдруг широкими рукавах. Сгорбился и загнусил невероятно противно:
   - А это тебе, сыне, за волхвов боричевских, загубленных, совесть твоя покою не дает! Отдай стол свой княжеский, раскайся, вот и полегчает тебе!
   Тут князь одернул на себе рубаху и с вызовом распрямился во весь свой немаленький рост.
   - Не минуточки малой не жалею я, что казнил тогда этих сквернавцев! Голод людской на развлечение себе повернули! Прав я был, отче, прав!
   - Успокойся, княже, - остановил его Порфирий. - Знаешь, ведь, что про волхвов мы с тобой одинаково мыслим. Полно об этом. Отдохнуть тебе надо. На охоту, на зверя красного порскучего, давно ли не ездил? Осень пришла, месяц рюен, как раз время птиц перелетных с перевесами сторожить.
   - Да не уважаю я мелочь эту, - отмахнулся Ольгерд. - Еще придумай сурков ловить, пасюков у норок сторожить!
   Однако старец, будучи от природы упорным, не отставал от своей затеи:
   - И покрупнее зверье, лесное, сетями-перевесами добывают. Чем тебе косуля не добыча?
   - Косуль да коз диких тенетами ловят только, как снег ляжет, как студень придет, - поправил Порфирия князь. Он был большим любителем охоты и рыбалки, хотя в последнее время и редко приходилось ему вырываться от государственных дел. Видно было, что мысль отца-настоятеля пришлась Ольгерду по сердцу- потухшие глаза разгорелись, обвисшие было усы радостно распушились.
   - Сейчас бы хорошо на зверя сохатого- на лося либо оленя пойти, - размечтался князь. - Посидеть по осеннему холодку, под желтым листом. Свежинки к столу добыть! Дикое мясо- не только харч добрый, оно силу большую дает, духу-смелости прибавляет.
   - Ну, вот и сходи, потешь душу, - одобрил его Порфирий. - Глядишь, и моя помощь тебе боле не нужна станет.
   Но Ольгерд, казалось, начисто забыл о своих странных снах, так увлекли его охотничьи воспоминания.
   - Знаешь, отче, к концу лета олени огроменной силы набираются. По лесам ходят без устали, копытом в землю бьют, врага на бой вызывают.
   Князь запальчиво вскочил на ноги, по нечаянности задев ветку яблони. Дерево тут же ответило щедрым потоком твердых холодных яблок. Старец засмеялся, потирая ушибленную макушку:
   - Полегчало тебе, княже? Уже начал деревья монастырские околачивать?
   - Чудный ты человек, Порфирий. С тобой поговоришь- и гора с плеч. На охоту со мной пойдешь ли?
   - Бог с тобою, Ольгерд. Я ведь монах, мне смертоубийство всякой твари живой господь воспретил. А ты иди, развейся.
   Весело, с гиком и свистом, собирался князь на лосиную охоту. В спешке седлали коней, собирали какие никакие припасы. Больше всех хлопотал старый дядька Ольгерда- Шиш. Как и князь, он был большим любителем и знатоком охотничьих забав. Серый, изрядно подросший за этот год, ни на шаг не отставал от него.
   - Как лося-то искать будем? - бывший оборотень, казалось, начисто забыл свое бурное звериное прошлое, но охотничьи приготовления манили его диким привкусом, неясными воспоминаниями и бог знает чем еще. Зеленые глаза Серого горели радостным предвкушением.
   - А не будем мы его искать, - таинственно отвечал дядька, старательно затягивая подпругу на своей каурой кобыле. Лошадь нервно фыркала на подростка и злобно косила фиолетовым глазом. Шиш успокоил ее и поворотился к Серому: